***
(Travis Mills – One4Me)
Утро. Юнхо У Юнхо нет сил открыть глаза. В комнате стоит мрачная туманная боль. Ею прорезает шторы, за которыми не видно утра. Плотная завеса, что отягощает тебя пространственной изолированностью. Чон хочет изолировать себя надольше. Веки нехотя поддаются на признаки света. Тихого и приглушённого света естественного освещения комнаты. У альфы два потока мыслей в голове, и на эти два потока в нём построено два заложенных формата действий. "Борись – отступая, отступай – борясь". Противоположная теорема идёт вразрез с пониманием, а как это правильно подать, чтобы не было ощущения незавершённости. Для Юнхо главное, чтобы до конца, до победного пункта. Если же не дотянуть, то это чревато фатальным провалом изначальной точки. Давление здесь подразумевает под собой лёгкую материю, что не будет обвязывать тебя обременительной тяжестью, но станет для тебя надёжной опорной оболочкой. Чон готов пойти на многое. Он готов выкладывать все свои карты на стол. Но он игрок честный. А таких не любят... Одеяло смялось в хаотичную кучу, на другом конце кровати. Ему было невыносимо жарко этой ночью. И ему снова было одиноко... Тело покрывалось испариной, на голой зарисовке его линий торса можно было отпечатывать каждое напряжение под углом ночного покрова. Брови были сведены, губы поджаты, на руках – венное рассечение нервов, что кулаками комкали простынь. Ногами по гладкости ткани, мышцы напряжены до предела, внизу Чона – один сплошной нервный узел, что готов быть уличён в своей жажде. Жажде быть пойманным... Его руки вели вдоль тела, начиная от линий косых мышц и выше, оглаживая бока. Рёбра считать можно было с особым трепетом. В его снах Хонджун это любил. Любил ненавязчиво, любил притягательно, любил честно. В его глазах – марево красного огня колыхалось в отражающихся зрачках Юнхо и передавалось ярким и восхитительным теплом, что не просто грело, а вспенивало его жаром. В его сне Ким всегда был своим. Кротость граничила с неизведанным уровнем похоти, которая была правильной, слишком правильной для его альфы. Его альфы... Приятная дрожь по телу собиралась от каждого прохладного касания губ, со звуком приятного выдоха. Хонджун продвигался уверенно вверх, обходя каждый участок вяжущего комка нервов на его теле. Его изучение было самым желанным, его принадлежность к нему была самой важной для альфы. По отчётливому бугорку рукой вниз, а глазами всегда наверх. В эту секунду их связь наполнялась особым пониманием. Пониманием их взаимной пропасти. Пропасти друг в друге. Неправильной, как на бумаге, но абсолютно неоспоримым устно сложенным законом между ними. Юнхо каждый раз прикусывал губы остервенело, не давая себе срыва, а Хонджун каждый раз в такой момент улыбался. Его самой лучшей версией. Его самого родного образа. Укусы шли следом. И в тот момент выпуск внутреннего зверя будил в каждом из них несдерживаемое желание обладать. Это первородное. Это неотторжимое. Это дикое желание... Ким резко преображался. На его лице не было более той мягкости и кротости, она менялась, она становилась обрамлённой в новую опасную эмоцию. Когда Юнхо смотрел на него, он видел в глазах Джуна глубокий надрыв. И ломать его им предстояло вместе. Вместе... Хонджун всегда оплетал его руку, вжимал её со своей в твёрдый замок, что не разнять. Чон ощущал эту грань, грань несдерживаемости того, если путы ослабить. На долю, на миллиметр, на частичку послабления... «Держи его крепко, Юнхо. Он будет лишь твоим...» Изгибы волнами обрисовывали их тела, что так правильно жались друг к другу. Чону нравилось думать, что всё происходящее было правильным. Настолько, насколько это граничило с безумством. Юнхо готов положить на здравое всю свою голову, чтобы никто не смог перечить в обратном. Никто. Ни один. Кроме них. Если бы там Хонджун сказал ему, что их правильное является вовсе не таким, то Ким обязательно следом бы добавил, рикошетя по губам Чона остаточными выдохами на пределе, что это лучшее из всего неправильного, что ему довелось познать. Вместе с Юнхо. И только с ним. Нутро бы ответило, что это самая приятная температура, что загорелась бы в нём после этого признания. А посылы тела вторили бы этому в знак подтверждения своих слов. Бездна не тлела, она полыхала, разгораясь всё больше, и охватывая их в одну общую агонию. Рывки рукой становились сильнее. Ким давил реще, быстрее и с оттягом. Юнхо выстанывал всё громче, всё слитнее и неразборчивее. Альфа наслаждался этим. Этим превосходством контроля тел. Чону хотелось всему и в него. Прилепиться, приковаться, прирасти в Кима. Вовнутрь, под кожу, под слой тонкого естества, которое неизмеримо поглощало его в эти секунды само. Подари ему плен, и узник сам не захочет из него выбираться. Закрепи за ним свободу, и птица сама не захочет вылететь из рук родного дома. Отдай ему надежду, и альфа будет молить сам о том, чтобы её ему не вручили, а втоптали намертво в сердце. Юнхо хочет, чтобы Джун втоптал его в себя крепче всех уз, которыми можно к себе притянуть. Намного крепче, намного глубже, намного дольше... Сон обрывался, как и последний оргазм в его теле. Юнхо просыпался посреди ночи, дыша загнанно и быстро, грудь колотилась, а руки трясло, как по клавишам. Чон искал руку Кима. И не находил... Сегодня под утро роли поменялись. Они противоположно отдали друг другу лидерство в его сне. Чон проснулся спокойнее, но его тело всё сказало само за себя. Ему снова было тяжело, мокро и вымученно. Юнхо провёл по лицу, тягучая поволока спадала со вселенской ленивой дрёмой, что не отпускала его в течении десяти минут. Снова. Снова эти сны. Снова это гадкое чувство неправильности, когда глазам стоит лишь разлепиться и увидеть перед собой зачинающееся утро. Чон не видит его. Шторы не дают понять, сколько сейчас времени. Не дают понять, сколько ему можно ещё вот так разлагаться, лежа в своей же постыдной топи. Зайдите к нему сейчас в комнату – можно сразу же ощутить дурманящую ноту цитрусового клейма. Резкую, жгучую, насыщенную до предела. Всё стало бы понятно. Всё стало бы очевидно. Тогда бы Юнхо, возможно, стушевался, покрылся весь красными пятнами, олицетворяя собой разоблачённого в грехе глупца, слишком по-простому попавшегося в эти сети. Но сейчас... За это – не больно, за это даже не стыдно, за это уже – приятно. Юнхо улыбается лёгким натяжением лицевых мышц, протягивается по всей кровати, грозясь с неё свалиться, а затем резко вспоминает остаток вчерашнего вечера, и уже позже – раннего утра. Уён. Одно упоминание. Два выбора. Чон впервые не может решить, чем руководиться в этом случае. Его не пугало то, что рано или поздно такое могло произойти с его мальчиком. С его самым лучшим братом. Но альфа был просто не подготовлен к тому, что это случится именно так. На глазах его самого. В таких обстоятельствах и с таким раскладом. «Он больше не ребёнок, Юнхо. И ты это отказывался принимать». Это правда. Чон не отпирается. Защита – не лучший способ. Как и нападение. Здесь вообще не находится правильных способов. И альфу именно это начинает бесить. Зверь рвётся, скалится. Своё он готов защищать любой ценой. Но жертва не готова это понимать. Уёну нужно время. А Юнхо – переоценка его средств опеки. Только и всего. Сойтись на невозможном оказывается проще, чем ещё с пару часов назад. Чон начинает думать трезвее, холодный разум проясняет его мысли. До туалета плетущимися ногами. Они онемели, мышцы перенапряглись во время его сна. Голова, что пустой оболочкой давила изнутри остаточным алкогольным синдромом, стала проявлять активность мозга. Душ, смена одежды, зубная паста во рту вяжет с непривычки. Юнхо давно не пользовался уёновской. Она с каким-то противным вкусом жвачки. Чон усмехнулся. А затем резко сник. Вчера он наговорил немалого. Его брат – аналогично. Им двоим есть, что перетасовать. Но младший Чон ранимый. Он закроется. Если уже не закрылся. Юнхо чувствует себя тем самым неопытным кукловодом, который передавил с игрой в хорошего отца, и верёвки лопнули. Кукла пала. А вместе с ней и шанс на нормальный исход спектакля. Только жизнь этой куклы – не игра. Она оказалась вполне способной на свою личную партию. Без посторонних лиц. Её боль неподдельная, своя. Оттого и ощущается в лице юного кукловода в разы больнее его собственной. Старший брат оказался неправ в своей же догме. А младший оступился сам. Винить некого. Они оба просчитались. Юнхо понемногу приходил в себя. В горле адово сохло. Хотелось воды, сразу три стакана. С лимонной кислотой, что прожжёт его насквозь, избавляя от ноющего першащего дискомфорта. Простуда или последствия алкоголя, пока неясно. Нужно на всякий случай принять таблетку. Они на кухне, в верхнем ящике. А там, Юнхо уверен, аппа уже готовит им завтрак, зная, что они с Уёном проснутся голодными. Чона кривит от неудобства быть обязанным этой тёплой заботе так не вовремя. Его настроение на лёгкое начало дня убито ещё с пробуждения. Аппа заметит эту надломленность и обязательно спросит, в чём дело. Юнхо в одном так и не успел себя натаскать – это в умении врать, когда от тебя того требуется. Не выходит. Ни разу. Слишком честный, слишком открытый. Его воспитывали в лучшей вере того, что обманом укрывается временная слабость. Будь сильным, тогда скрывать и утаивать ничего не придётся. «Ох, папа, знал бы ты, как это сложно...» Шаги приведут Юнхо до кухни на запах вкусного кофе. Аппа пожелает ему доброго позднего утра. А Уён будет смотреть на него в этот момент виновато-затравленно. Этот день станет днём его первого обмана, когда Юнхо будет вести себя перед родным ему человеком, как ни в чём не бывало...***
BTS – I Need You (Piano)
Утро. Хонджун На самое сладкое пролью каплю соли, На самое хрупкое – клей. Внутри отдаётся остаточной болью, Но с ней всё выходит вкусней... Противное липкое чувство в горле. Тело ослаблено. В голове – вата, наполненная стекольной крошкой, которая жжёт. Ким едва открывает глаза, которые режет болью света. Через открытые окна сочатся мягкость и серость одновременно. Солнца нет. Кажется, оно сегодня не взошло специально для Хонджуна. Ему оно претит. Оно напоминает о нелучшем в рамках самого лучшего. Двойная спираль закручена в обхват. Телу приказано не двигаться, а разум кричит из тисков об обратном. К Киму возвращается понемногу способность к рефлексам. Он переворачивается на бок, смотря в это самое дневное открытие, а в нём не открылось ровно ничего для того, чтобы начать дышать свободнее. Мысли лезут, Ким их отпихивает, но они продолжают свои поползновения в сторону выхода. И вот уже спустя две минуты Хонджун терпеливо старается расслабить их натиск. Альфа претит ему. Не даёт послабления, говорит действовать прямо сейчас. Ким отторгает всё это. Его жалкие попытки до сих пор дают подпитку на сопротивление. Мать, скорее всего, уже пришла с работы. Телефон лежит в паре сантиметров от него, но он разряжен. Ким, кажется, это помнит. Тихим вздохом разрывается атмосфера сонливого дурмана. Ему больше нет места в этом дневном излучении. Альфа вносит коррективы. Пора принимать решения. Одно из них ясно даёт структуру на выполнение простого поднятия тела. Ким нехотя поддаётся на этот приказ. Из мягкости в твёрдость. Из тепла в прохладу. Из мыслей в пустоту. До ванной, направо. Из комнаты вовне, тихо переступая, чтобы не разбудить уставшую маму. На часах в коридоре показывает почти половину полдня. Ким идёт дальше, не обращая внимания на разбросанные кроссовки у входа. Он раздевался утром, как мог. Сунан, видимо, придя очень вымотанной, не заметила ничего. Холодной водой самое верное. Онемение пальцев спадает постепенно. Глаза проясняет чуть более. Сухость во рту никуда не исчезает даже после полоскания. У Хонджуна небольшая ранка на губе. Он замечает её лишь сейчас. Замечает и краснеет, опуская лицо над раковиной. Этот стыд идёт не с вершин, он просачивается чуть глубже, задевает нервные окончания, подпитывается ими для полного удовлетворения и идёт наружу к тебе, чтобы показать, что ты упустил, чего не смог вспомнить... Ким помнит всё. И это его гложет ещё больше. Он нуждается сейчас совершенно не в этом. Ему хочется, чтобы боль отошла подальше, а чувство неправильности не съедало его по кусочкам. Хонджуну вдруг хочется самых тёплых объятий. Именно их. Именно сейчас. Чтобы быть окутанным по-простому и со всей нужностью. Чтобы ощутить эту самую заполненность его нервных узлов по-другому. Иначе. Со всей откровенностью заботы и внимания... Хонджун проходит на кухню, чтобы сделать себе кофе. Обычный. На другое нет сил. Желание тоже не рвётся. Руки всё ещё ослаблены, а в голове всё ещё разбросано. Ему необходимо просто унять эту дрожь. На остальное Ким потратится позже. Когда придёт время решать. А оно придёт. Обратно в комнату, с кружкой тёплого напитка. Телефон показывает семнадцать процентов. С этим уже можно работать. Первое, что альфа видит в оповещениях, это сообщение от Чонхо с просьбой написать тому, что его друг в целости и сохранности. С первым условием Хонджун мог бы поспорить тотчас. Целостность нарушена и пока не восстановлена до конца. А вот сохранность его тела никуда не делась, она остаётся, она горит, она жаждет своего испытания на прочность. Ким пишет Чхве, что с ним всё в порядке. Странное словосочетание. Альфа теперь только понимает, что его двойственность вводит в заблуждение. О каком порядке идёт речь? Ни одна мысль в нём не находится в этой стадии. Тело ещё отравлено, а состояние далеко до нормализованного. Но Хонджун пишет эту фразу, а затем ждёт ответа, попивая свой кофе. Ему приходит ещё одно сообщение. И уже не от беты. Это Юнхо... «Доброе утро, Джун. Ты уже проснулся? Как себя чувствуешь?» Ким читает эти строки и хочет изолироваться. Изолироваться от всего. Чон проявляется в лучшем снова и снова. Его тёмную сторону Ким не забыл. Но он её не принимает во внимание. Она переходящая. Она неправильная. Она временная. У Хонджуна есть такой же потайной карман для неё. И у него куда больше слов для описания этой его части. Альфа сидит всё также, смотря на эти две строчки, перечитывая их и вникая по-новому в смысл. Это волнение растёт из неоткуда. Крошит оборону, не давая выпуска своему голосу, тому, который решает внести коррективы иначе. Ким набирает спешащими пальцами ответ для Юнхо, боясь передумать так отвечать. «Доброе утро, Юнхо. Мне уже лучше, потому что ты написал». Следом летит череда смайлов. Всё тех же странных и многочисленных, которые любил использовать Чон. Ким улыбался краешком губ. «Как ты сам себя чувствуешь? И как Уён?..» Возможно, не стоило этого добавлять, но Хонджун чувствовал, что так было правильно. Снова это определение для их отношений, которые выстраиваются совершенно непонятной структурой. Для них ещё нет слов, для них нет характеристик, для них нет рамок, в которые стоит себя вносить. Ответа не следует пару минут. Ким ожидаемо кивает себе под нос. Что ж, совсем не его дело. Куда ему и вовсе не стоило лезть. «Джун, ты считаешь меня хорошим человеком?» Ким на пару секунд теряется. Вопрос неожидаемый. Вопрос с подвохом, что не таит в себе его, но как-то напрашивается на эту мысль. Альфа не знает, что ему ответить. «Думаю, что да. Ты очень добр ко мне, Юнхо». «Но ты видел, что я натворил...» Пауза. Затвор. И щелчок. Кадры мелькают тёмным, пятна марают фокус, в котором толпа не даёт разглядеть главного. Кровь... «Мы совершаем иногда то, о чём впоследствии жалеем, Юнхо». «Я не жалею, Джун. В этом и дело. Вернее, жалею не обо всём...» «Это ли не признак?» Хонджун увлечённо набирает сообщения. Остатки кофе остывают на тумбе возле кровати. И он сам остывает внутри из-за всех своих разграничений. Те дают лазейку на утешение своих мыслей. Чон отвлекает его. Отвлекает его самим собою. И Хонджуну кажется, что это самый полезный способ из всех. «Я хочу тебя увидеть, Джун. Мне это необходимо». А Киму необходимо снова восстанавливать своё дыхание от этих слов. Просто и понятно. Читай и не жди подводных камней. Поверхность пуста и выгравирована. На ней блестят тонкие штрихи его имени, которое оборачивает абсолютно всё в истинный смысл – потребность. Юнхо нуждается в ней. И связь идёт прямиком к Хонджуну. А тот её видит. На себе. Ощущает, что приятная бархатистая нота отвечает сразу на это. Ким не пугается. Он растерян. «Извини, что пишу такое...» Это летит следом. И тогда альфа понимает, что он просидел в таком подвешенном состоянии уже шесть минут. Естественно, Чон забеспокоился о своих словах. «За такое не нужно извиняться, Юнхо. За такие слова стоит благодарить. Мы можем встретиться сегодня, если ты не против». Быстрый ответ оповещает о нетерпении с обратной стороны. «Я только "за"!» Хонджун улыбается. Ему становится невообразимо правильно ощущать эту лёгкость. Лёгкость, граничащую с обманом. Второй реагент не бурлит в нём. Он осадком покоится на дне. Ким пока не станет его встряхивать, а посмотрит, что из себя привнесёт первое ощущение. Альфе оно приятно. Альфе оно не претит, как основа. Альфе за него не стыдно...