(Ruelle – Game of Survival)
Не захлопывай дверь, Я приду ровно в десять. Не захлопывай дверь, И мы уснём с тобой вместе... Он не спит. Редко. Почти никогда. Хонджун не замечал, чтобы ему доводилось видеть своего альфу в этом состоянии. Сон – слабость, которая тебя обволакивает, усыпляет, не даёт контроля. Ты беспомощен. У тебя нет права распоряжения своим телом. Отступись... Ким идёт к нему. По коридорам длинного зала, где на каждом углу горят факелы. В его сознании никогда не бывает солнечного света. И он никогда не видел ничего здесь, кроме заточительных стен и лабиринта этого склепа. Он не видел кромки неба, оно здесь отсутствовало, не пропускаясь через решето самых крепких и хитросплетённых дыр. Здесь не было ни малейшего света, кроме огненного пламени, которое горело всегда. Потушить его мог лишь его альфа. Он – хозяин тёмного лабиринта оков и цепей. Но его запер Хонджун. И это его бремя. Поступью самой тяжёлой, ноги полностью онемевают, когда осознание ведёт тебя в ту сторону заточения. К нему. Резко наваливаются беспричинная боль, смятение и... страх. Ким видел его лишь пару раз. Урывками отсветов красно-жёлтого пламени, что проскальзывали на альфе и уличали его наружность. Это было вскользь, это было так быстро, что глаза не успевали отпечатать в памяти его образ. Ким не знал, как он выглядит. Не знал, кем он из себя представляется. Хонджуну только казалось, что обезображенное естество можно прятать. А иначе это бессмысленно. Ведь два лица не могут быть зеркальными, когда одно из них – это зверь... У её ставней крепкая опора, она похоронена в этих стенах, заглублена в них по самые основания, что вырывать – вместе со всем фундаментом, руша крепость. Ким не осознавал, насколько силён его страх, насколько защита дала свои плоды в отгорожении от этой личины. Она здесь. Она внутри клетки, она дышит. А ещё она никогда не спит... – Хон-джун... – от стен эхом, в груди колкой дробью по позвоночным отделам, а затем вовне. Альфа пропустил через него череду слогов на выдохе. Он редко повышал свой голос. Он шептал, опутывая своим влиянием, давил на мозг, оседая там. Он всегда напоминал о себе. Не давал забыться. Ким не доводит своих ног до клетки. Он останавливается в паре метров. Это уже близко. Это уже невероятно опасно. Стоит сбежать. Стоит оставить всё, как есть. Но Ким не может. Его дилемма нерешаема без его участия. Участия его альфы. Хонджун понимает риски, Хонджун их может взвесить, но Хонджун не сможет их удержать самостоятельно. – Я чувствую, как бьётся твоё сердце. Моя власть на тебя давит... Тихий смех рикошетит по железу, а затем прорезает его звуками когтей. Ким вздрагивает. Темнота впереди даёт единичные просветы. Но Хонджун всё также не видит, что в клетке. Что в ней?.. – Если пришёл помолчать, то уходи. – Я пришёл... – горло сдавливает спазм, слова не идут, их выдушивает изнутри. Киму становится резко нечем дышать. Он падает на колени, пытаясь выхаркать из себя этот мешающий ком. Из него выплёвывается лишь кровь. Хонджун смотрит на неё, на свои руки в бордовых разводах, и ему становится снова страшно. Он часто задыхался во сне, когда хотел... – ...солгать. Свет огня загорается ярче. Он полыхает жирными пятнами по стенам. Он вылавливает из тьмы его... На доли секунд. А затем пропадает. Но Хонджун не успевает ничего разглядеть. Он дезориентирован. Он не может прийти в норму. – Джун, насколько ты слеп? Темнота этого крова не сравнится с твоей внутренней. Мрак в тебе, а не здесь. Ты его линчуешь без причин. А затем спрашиваешь себя: почему он только растёт... – голос шепчет чуть громче. Нота рвётся, а шорохи затихают. Ким вслушивается в каждое его слово. Оно – магнит, а Ким – ключик, что тянут к себе, чтобы завлечь на расправу от оков. – Тебя не должно было быть... Не должно... – Хонджун повторяет эту фразу, стараясь успокоиться. Последняя капля крови падает на песчаную поверхность каменного пола. – Но я был рождён в тебе. А ты не дал мне и шанса на жизнь, приговорив к смерти... И кто же из нас теперь зверь, Джун? Ким слышит эту скорбь. Он её чувствует. Каждой клеткой тела. Та наваливается, давит всё ближе к низу, хочет утоптать под ровность. Хонджун теряется, ищет глазами его по темноте клетки, но факелы затухают один за другим, а тьма сгущается в доли мгновений. Ким слышит истошный вой... Сколько проходит времени, не знает никто. Холод здесь не является нормой. Свет огненных языков грел это место, высвобождая из себя приятную температуру к телу. А сейчас её нет. Есть озноб, выдавливание клубов пара из ноздрей и неумолимая жажда к нему. Оттуда льётся крохотный луч. Кажется, это свеча. Клетка играет своими узорчатыми оковами, из прутьев лезут шипы, а фигура за ней сгорбленно сидит, прижавшись к стене. – Хочешь согреться, приди ко мне. Ким дёргается, расслышав свой собственный голос. Это не шёпот, не вкрапления пыли, что издаются тонкими сухими плевками. Это его родной звук, извлекаемый из альфы. Из альфы... Хонджун повинуется. Но идти ему не удаётся. Поползновения выходят слабыми, но целенаправленными. Ноги уже парализовало. Их Ким совсем не чувствует. Он чувствует лишь холод. Холод и треск собственных натянутых нервов внутри. Ему нужно согреться, ему нужно выжить... – Ты знал, Джун, что твоё тело может оказаться таким слабым, если я перестану его поддерживать? Ты сможешь с этим жить, зная, что больше не способен встать? – Мне будет всё равно... – Ложь. Крик рвётся новой волной. И теперь вопит Ким. Хруст костей слышен звонкой отдачей от стен. Эхо сверлит каждую щель, отдавая всё в стократном возврате болевого пересыщения. Слёзы блестят из глаз, вымачивая окровавленные дорожки по щекам. Хонджун видит торчащую кость из своего колена, она уродливо раскрошена вместе с внутренними выделениями. Он не может остановиться сейчас. Ему нужно ползти... – Я же предупреждал, Джун. Наивный мой мальчик... Ты будешь дальше продолжать лгать и терпеть? – Я не могу по-другому. – Можешь, Джун... – Я не дам тебе... Голос рвётся. Ким пронизывается шоковой болью. Сырая рука цепляется за железный прут, когда он видит перед собой его... Он видит перед собой себя. Альфа сидит в цепях, сплетённых на его шрамированной шее, опутанных на его голой и грязной груди, заканчивающихся на изодранных в месиво лодыжках. По его ноге сочится кровь. Его колено раскрошено точно также... Глаза ярко пылают. В них сосредоточенно самое концентрированное марево карминового плена. И он молчит. Не произнося ни слова. Альфа тихо дышит. Его грудные вздохи прорезаются с горловым шипением, но ни одна лицевая мышца не искажается при этом. Он не показывает своей боли. Он её терпит... У Кима вырывается стон. Стон забитого зверя, которому оторвали лапы, но он пока не готов испуститься до конца. Читай всё во взгляде. Он правдивее слов. У Хонджуна по нему можно плести исповедь на иссушенном клочке бумаги, капая кровавой пеленой на неё. Альфа читает его. И видит раскаяние. – Это сделал... Слова не даются, а рука соскальзывает с железной решётки. Ким прислоняется своей головой, притираясь к прутьям всё больнее. Он не может успокоиться. – Это сделали мы... Хонджун запрокидывает свою голову, впериваясь в альфу своими влажными глазами. У того в ответ загорается самый красивый оттенок радужки, о котором Ким мог только мечтать. И альфа смотрит на него без тени злобы. Он смотрит на него с пониманием. – Я был слишком слеп... – Теперь ты видишь, Джун, теперь ты всё видишь...***
Ким просыпается с криком посреди ночи. Простыни вымокли, майка пропиталась холодным потом, а нога адово горела. Хонджун резко сбрасывает с себя одеяло, но не видит крови... Колено всё также цело, а ступни не потеряли чувствительность к тактильным прикосновениям. Это был сон. Это был всего лишь его очередной кошмар...