Утро. Сонхва
Используй меня, если крах неизбежен,
Под личиной объятого болью глупца
Ты увидишь – палач давно был повержен,
Ведь на пла́ху шипов положили творца…
В глазах пусто. Его внутренняя наполненность не даёт никаких сигналов. Спазмы прошли буквально пару минут назад. Пак думал, что он обманул себя.
Обманули его. На его простынях веет сыростью. Не той, что приятно охлаждает, когда тело разгорячено после пробуждения.
Могильной…
Снова розы и шипы, снова бесконечные затхлые вонючие лабиринты. Его сны повторялись с периодичностью через дни. И Пак сражался с собой в каждое забвение. Он никогда не проигрывал. Вести игру не на равных вошло в разряд особого удовольствия. Сонхва бы хотел найти себе достойного соперника, чтобы внутренняя подкожная кома в нём зашевелилась для того, чтобы начать рисковать. Ведь риск может привести к краху. Пак не боится. Это чувство также в нём не обостряется для поддержания целостности его оград. Они ковались лучшим мастером. Они ковались самим Паком.
Омега пришёл под самое утро. В доме было ещё темно, когда по лестнице наверх и мимо спален родителей Сонхва плёлся к себе. Душ отметался с точностью углов об его режим сна. Собачья усталость навалилась в разы сильнее, когда голова коснулась подушки. Пак дышал неровно. Но это не списывалось на отдышку. Он думал о
Киме…
Шторы закрыты, а полумрак не давит, как этого бы хотелось. Сонхва просыпался четыре раза, два из которых он не помнил. Таблетки приняты, тело расслаблено, мозг активирован. Пак вперивается в потолок, чтобы сфокусировать ракурс перед глазами. В горле давит чем-то колющим, омега не хочет об этом думать. Ему плевать, сляжет ли он на ближайшие пару дней или восстанет из мёртвых. От мыслей отвлекает вибросигнал. Телефон находился у кровати на тумбе. Единственная вещь, что подлежала порядку. Шмотки валялись по всей комнате, Пак их скидывал ещё с пару часов назад с остервенением. Потому что он был зол.
«
Теряешь контроль, Пак?» Свой палач всегда был на страже. Сонхва прислушивался к нему, но власть использовал единоличную. Его пешки не должны править. Они должны служить.
Прохлада бежит по голому телу. Омега уснул обнажённым. Так приятнее и ближе к реальности. К реальности его мотивов. Обнажать всё, но не доставать напоказ главного. Тренируй волю, не давая шансов на усыпление концентрации своего внимания. Будь бдителен.
Пальцами нашаривая телефон, Сонхва видит, что ему написал Юнхо. Пару сообщений было от матери. Но это неважно. Он предупреждал, что, возможно, не вернётся домой. Чон писал ему, почему тот свалил, не предупредив. Наезд оправданный. Пак понимает. Списать всё на
те самые личные мотивы будет неуместно. Альфа начнёт в ответ расспрашивать, а этого допустить нельзя.
«Был не в лучшей форме, Юнхо. У меня скоро течка».
Просто и банально. Такой ответ сойдёт в любом случае за полуправду. Чон долго не отвечает. Паку думается, что тому сейчас с утра вовсе не до диалогов с ним. Завтрак, разбор вчерашнего, угрызения… У его друга утро начинается с более оживлённых эмоций и действий. У омеги – с принятия себя, как твари. Твари, что встанет и начнёт этот день заново. И так по негласному договору. Застывшая упаковка жизни, что обклеивается на нём с натяжением по контурам и рельефам. Она выходит объёмной и даже правдоподобной. Она предстаёт в семье, в университете, она идёт в комплекте каждый ебучий раз, когда в поле зрения Сонхва объявляется хоть один дышащий раздражитель.
«Как сейчас себя чувствуешь, хён?»
Он не чувствует. Он настраивается на это. Юнхо беспокоится о нём даже тогда, когда у самого жизнь идёт под откос. Пока не так значимо, но сдвигается в ту ось. Паку она знакома, он на ней уже дрейфовал, не силясь карабкаться в противоположную сторону. Не спасай, когда нечего. Ему и нечего. Чон вот об этом только не знает.
«Жить буду».
В ответ летят эти раздражающие смайлы. Чон знает, что Пака они бесят, но натура "выводителя" не даёт себя сдерживать.
«Теперь расскажешь, что у тебя творится?»
Сонхва пишет это не из такта. Это мозговое обременение должно было рано или поздно проявить себя. Омегу от этого не воротит. Он принимает свою связь с альфой, обеспечивая себя всем необходимым уровнем защиты. Этот кабинет лично для их дружбы. Он изолирован и оснащён теми инструментами, что используются по назначению только в отношении старшего Чона. Пак умеет переживать. Это чувство идёт из глубин, оно неправильно воспроизводится иногда, но форму оборачивает узнаваемую. Юнхо обычно в такие моменты улыбается, как дурак. Сонхва не скажет ему, что он это любит. А он это
полюбил. И с пометкой «Не трогать!» оставил в своём лабиринте эмоциональных переживаний. Глупо. Но необходимо. Его плавучий якорь держит его. А маяк теперь горит голубым.
«С Уёном я поговорю ещё раз. Позже… Родители не курсе».
«Снова возьмёшь всё на себя?»
«Хён, не начинай. Ты знаешь мою позицию».
Сонхва знает. Прекрасно и чётко. Ему её не понять ни под каким углом зрения, но принять в своё время пришлось. Альфа, что будет благороден в своих помыслах и эту самую
благородность станет распространять на своего юного брата. На омегу, у которого во взгляде уже должно идти определение: «
Моногамия, как смысл жизни». Пак знает, что это немного попахивает фанатизмом. Уёну сейчас девятнадцать. Почти или исполнилось, Сонхва не осведомлён. Числа, даты, праздники… Пустое и выброшено в хлам. Он запомнил лишь одну дату.
У Юнхо. Ему этого хватило в своё время. В свои девятнадцать у него самого был уже тот наученный взгляд, что легко определялся в толпе, как блядский. Свои принципы, а не навязка, свои морали, а не устаревшие бурчания под нос о важности здоровья, свои личные набитые мозоли…
«Я знаю, Юн, что ты многое на себя берёшь. Уён почти взрослый. Ты привыкнешь к этому. Но не сразу».
Молчание шло почти пять минут. Сдвигать оси сложнее, чем их ломать. Чон ломать свои не станет. Паку кажется, что его друг не сможет измениться радикально ни при каких условиях. Он сформирован некой
правильной системой, что преподаётся с малолетства, как уроки танцев. Пока кости гибкие, тебя лепят под стать лучшей куклы, набивают должными помыслами и моралями, что ты используешь уже сам. Юнхо повезло, что ему это всё смогли в своё время предоставить в полную меру. Он мог бы отречься, если бы захотел. Альфам дарован уникальный шанс меняться так, как они этого сами пожелают. Паку был дарован плен. И он в нём до сих пор прозябает.
«Я запретил ему видеться с ним. И я считаю, что поступил правильно. И если бы мне пришлось сделать это снова, то я бы не колебался, хён».
Вот оно. Неизменное. Та система не даёт лазеек. Благородство воспитано в лучших традициях. Не пошатнуть.
«У Сана было что-то серьёзное с твоим братом?»
Сонхва не давит. Он выманивает на свет нужную тропу, по которой стоит иногда водить альфу. Тот прямой, как лезвие, а гнуть металл труднее без закалки. Пак знает. Он сплавлял и титан…
«У Чхве Сана нет такого понятия. Весь универ об этом знает».
И Пак тоже был осведомлён. И даже пару раз почти замешан. Но выбирать пришлось умом. Репутация выиграла. Заводить громкие связи в стенах университета с фамилией "Пак" чревато. Отец обязательно узнает об этом ещё до кульминационного момента. И омеге будет не отвертеться в таком случае от ряда условий, которые пока шатко, но аннулированы.
«Переформулирую. У Уёна какое на это мнение?»
«Я не знаю… Но он защищал этого ублюдка».
«Он влюблён, Юнхо. Это подростковое. Думаю, ты понимаешь».
Пак напомнил. А Чон заглох на том конце. Ответа не следовало. Сонхва сохранил в памяти то трепетное сообщение, пришедшее ему на телефон. Так по-глупому и честно. Омега пришёл в назначенное место, чтобы начать свою условленную игру, но не смог сказать и слова, когда увидел Юнхо впервые. Впервые альфа подарил ему цветы…
«Думаю, Уёну попался не тот учитель, хён…»
«Тебе вот с ним свезло, поздравляю».
«Не напоминай».
«Не красней. Ты уже вырос из этого возраста».
«Я тебе впишу с левой сам, хён».
«Угрозы не обоснованы, я всегда поставлю блок».
«Хён…»
Идёт перемена, что льётся неожиданным торможением их словесной переписки. Пак понимает, что расслабление было недолгим. У Юнхо, помимо вскрывшихся отношений младшего брата, была ещё одна нарвавшаяся рана. И имя ей…
«Джун предложил мне сегодня встретиться».
Сонхва видит сообщение, оставляя его непрочитанным…
***
Утро. Минки и Ёсан
Начинать этот день без прямых обязательств,
Не расходуя правду на чай.
Обойтись без пустых и ненужных ругательств,
Прикоснуться к тебе невзначай…
Сону казалось, что утро не предназначено на что-то ленивое. У него не было на это времени, особенно теперь. Но именно сегодня альфа проснулся с осознанием другого начала. И оно ему понравилось. На диване, что свободно мог раскладываться, было всё равно неудобно. Но не критично, чтобы быть уставшим после сна. Голова гудела вполне по ясным причинам, горло сушило тоже обоснованно. Минки потянулся, медленно и со вкусом. Выдох вышел приятной "последрёмой". Каждая мышца в его теле была расслаблена и приятно горела. Вчерашний баттл вышел на славу. Однако, один раунд не был забыт.
Пак Сонхва…
Тягучий флёр, сучья ухмылка, оплетающие руки. Ничего из приятного, но каждое из
запоминающегося. Таким и был омега. Его суть и стиль жизни. Насколько мог судить Минки, тот не обладал чем-то вроде искренности. У него всегда под рукой был какой-то трюк, что способен сбить тебя с толку. Какой-то подвох, что безусловно был подготовлен заранее и держался про запас. В ту ночь Пак его вывернул, обозначив в двух словах свою сделку. Сону показалась странным такая игра. Игра, в которой омега не получает никаких козырей. Это бессмысленно. Но Сонхва не применяет таких приёмов, где ему не выпадет ничего. Он всегда будет на шаг впереди. Зачем ему понадобился такой скорый брак и с Соном, альфа не понимал. Выгодных партий – море. Хватать акул, когда сам с зубами, не составляет труда. Что же пошло не так?..
Альфа отказал вполне разумно. Но сыграла здесь вовсе не трезвая часть ума, а давняя обида. Затаённая и крепкая, весьма ребяческая, но совершенно честная. Минки непонятен выбор Юнхо. Но этот выбор был им принят…
Мысли резко уходят от этой неприятной темы, когда за дверью его кабинета слышатся тихие шорохи покрывал и, кажется, голос. Альфа настораживается. Внутреннее беспокойство подогревается внешним интересом. Одно мягкое упоминание того, что впервые он ночевал с омегой по разным постелям, даёт какую-то откровенную гордость, лёгкую улыбку и смущающую озадаченность. Сон давно не чувствовал этого трепета. Ему казалось, что это прошло с возрастом, потому что так теперь проще строить отношения. По-взрослому и со всеми картами на стол. Взаимно, весело и недолго. А затем ставить на "повторить". Никто не обманут, никто не ущемлён, никто не остаётся в дураках. Идеальная комбинация. Но давала сбои. Иногда особо прыткие омеги желали продлить партию, Минки обрубал связь тут же. Без недовольства не обходилось, без парочки колких сплетен в его адрес – аналогично. Сходило на "нет" всё постепенно, поэтому проблем с репутацией не возникало почти что ни разу. Минки держал условия и планку, что не давали повода на лишние разговоры.
Шуршащие звуки вновь уловились его слухом. Альфа привстал, чтобы прислушаться. За дверью, что скрывала ночью его первую слабость, теперь были слышны вполне разборчивые поскуливания. И Сону это уже не понравилось. Настороженность бьёт по носу, но не даёт никакой наводки на аромат. Основное предположение оказалось ошибочным. И Минки, правда, очень облегчённо выдохнул в эту секунду. С такими ситуациями он, конечно, сталкивался. Но решать в этот раз её, как альфа привык, не вышло бы…
Шагами до выхода, ручка поворачивается лёгким касанием руки, дверь отпирается наружу. Взгляд тут же цепляется за комок на кровати. Растрёпанный, сжатый по-забитому и, кажется, плачущий... Мгновенная реакция, мимолётный порыв, руками по напряжённой спине. Одеяло едва закрывало Кана, худые позвонки выпирали через ткань футболки, руки сжимали простынь сильным давлением. Минки разволновался от увиденного. Хрупкое тело, дрожащие пальцы и самые мягкие волосы. Альфа начинает непроизвольно поглаживать их, приводя в норму их сбивчивое дыхание напополам. Будить Ёсана вот так резко не хочется. Тот спит неспокойно и дёргано хватается за простынь, но именно в такой момент Минки пытается
насладиться им.
– Тише, Ёсан~и, тише…
Руки мягко массируют голову, пропуская прядь за прядью, импровизированно расчёсывая спутанные волосы. Они едва тонко пахнут, но Сон не улавливает до конца эту ноту. Она слишком слабая. Альфа не чувствует её, но глубоко дышит. Дышит и принюхивается, пока его не уличили в этом не совсем приличном действии. Кана не хотелось пугать своим внезапным вниманием. Но так вышло. Сон немного жалеет, однако, теперь пытается строить свою тактику на медленном притирании к этому противоречивому юноше. Главное, не дать повода усомниться в своей
искренности…
Глухие стоны прекращаются, а хватка ослабевает. Кан успокаивается и выдыхает очень тихо и протяжно последний дурманный воздух из лёгких. А затем разлепляет свои веки…
***
Кану снился прибой. Пенные волны шумно набрасывались на край необъятного морского пространства, топились о друг друга и распадались у подножия берега. Вода была лазурной и приятной. Босиком по ней – самой мягкой прохладе, вглубь и чуть дальше. Границы стирались, и Ёсан не видел края. Омега шёл дальше, не боясь оступиться. Его привлекала эта таинственная прозрачность. Она давала ощущение
свободы. В ней тело обволакивалось плотной и ненавязчивой сдавленностью, окружало пленом, что вовсе не держал, а убаюкивал. Ёсан любил этот сон. До следующего момента…
Вокруг холодело. Тишина давила и сужалась в пространстве забитого круга. Омега вдруг резко оказывался посередине грязно-латунного озера, в котором было не пошевелиться. Рукой сквозь слизь, а она гуще разрасталась и поднимала свой рубеж над ним. Кана тянуло вниз, на дно зыбучего тинного болота. Оно уродливо преображалось и стискивало внутри, выдавливало порции воздуха, щемило кости. Ёсан смотрел на свои дрожащие руки в этот момент, а они были
окровавлены… Окровавлены и заляпаны чёрно-зелёной жидкостью, что медленно капала с них. Последнее, что помнил омега перед своим истошно-истерическим криком, это тихое перешёптывание между ветвей болотистого плена:
«Твоё время истекает… Время истекает… Время…»
Сознание резко возвращает Кана обратно. Он не понимает, что пошло не так. Отчего ему удалось справиться с этим кошмаром без резкого пробуждения. Его тело продрогло, мелкая дрожь осыпалась на плечи, а странное и чужеродное тепло на спине заставило резко разорвать пелену сна. Глаза натыкаются на участливость напротив, а затем ведут резко вниз. Кан тушуется. Минки сидит рядом, на постели, смотря так заботливо и в то же время немного нервно.
– Доброе утро, Ёсан. Прости, что разбудил…
«
И я благодарен тебе за это».
– Доброе, хён, – голос ломается, Кану хочется пить.
Сон отстраняется от омеги, вспоминая, что рванул к нему в одних трусах. Второй раз. Накладка несущественная, учитывая, что Кан уже всё видел. Но вводить с утра того в новую волну смущения не было лучшим из вариантов.
– Я схожу одеться, а затем сварю нам кофе. Идёт?
Ёсан приподнимается на кровати, закутываясь в одеяло. Его дрожь пока не отошла полностью, а ситуация такого неожиданного пробуждения дала сбой в переваривании поступательной информации. Перед ним стоит альфа, что ещё пару минут назад так тепло проводил рукой по его спине. Периферия давала на это чёткие сигналы, Кан их не мог отмести, как ненужное открытие. Оно было
значимым. Оно давало какой-то определённый сигнал на ответную реакцию, которой у омеги не водилось в подобных случаях. Но, кажется, Сон о чём-то ему говорил прямо сейчас.
– Ёсан?
– Да?..
– Кофе будешь?
– Я не пью кофе, хён, – секундное замирание и ожидание дальнейших действий от альфы. Минки мягко улыбается, стараясь сгладить нависшую паузу. Но Кан сглаживает её сам под каким-то необъяснимым порывом, – но не откажусь от холодного чая...
