Holly Henry – Elastic Heart (Sia Cover)
Потяни и надрежь, извлекая причину На тугом и понятном языке на двоих. Не промыть и не выжечь под напором личину, Что прорвётся из ласк, так привычно ручных. Никто не оговаривал младшему Чону о попытках принятия должного. Оно слишком выдавалось за неправду в глазах омеги и считалось незавершённым обстоятельством. Пара дней, около двадцати звонков, но одна неизменная вещь в этом непринятии – молчание. Давило сильно, но хотелось, чтобы ещё сильней. Чтобы прочувствовать его на себе с ясным смыслом, а не игрой во временное расставание. Уён считал это таковым. В университете оглядывался по сторонам чуть более внимательно, перед центральным входом и вовсе замирал, когда в поле зрения оказывались альфы с биологического. Ёсан понимал. У него великолепная интуитивная особенность распознавать очевидное, но не сказанное. Но ни разу с момента тусовки у Минки тот не высказывался по этому поводу сам. Уён был двояко за это благодарен. Разбираться с этим самому омеге выходило нелегче, но казалось, что так поступать правильней. Впервые не нуждаться в советчике для Уёна являлось редкостью. Той, что оказывается в дальнейшем бессмысленной. Хотя идёт от глубокого и честного с самим собою. Именно так Уён принимал своё решение о начале отношений с Саном, и именно так ему теперь предстоит их разъяснять. Ни больше, ни меньше. Самому, и несмотря на запрет брата, который в последнее время старается проявлять свою тонкую заботу еле заметной. Но младший Чон это видит. У Юнхо нет скрытого, всё явное. У Уёна почти также. Кровная особенность, что влияет на каждого по-своему. Для альфы это не является чем-то обременительным, но для омеги этого уже хватает с избытком. Эта открытость не помогает ему быть сильным. Тогда как она должна работать?.. Сегодня она должна помочь Уёну разобраться. Это делать проще, когда ты вроде бы устал от неизвестности. У тебя нет других вариантов, нет поводов раздумать, есть только пара жалких попыток и один единственный шанс. Последний собирался обнародовать этим утром сам омега. Ёсан многозначительно промолчал, когда младший Чон сказал, что ему нужно на перерыве отлучиться, и что, возможно, тот опоздает на следующую пару. Молчание даёт согласие. Но в случае с Каном это было ошибочным. Глаза сообщали об обратном, но Уён не придал тому значения. Знать его расписание лучше своего – это нормально. Омеге так, по крайней мере, казалось правильным. Побочными были другие факты из личного альфы, что также являлись для Уёна открытыми, но за которые хотелось абстрагировать себя. Этого знать его мысли не желали. Принять пришлось по добровольно-принудительному соглашению. Просто так выявлялось их приятное соединение. Приятного оказалось в последующем мало. А другого они не успели наработать. У нужной аудитории Уён притормозил. Лишние глаза могли сбивать с толку, но одни точно способны вытянуть из тебя нужные слова, не задумываясь о них. И омега более не сомневался. Сана среди этих глаз не оказалось. Зато эти самые взгляды похабного назначения смогли сообщить младшему Чону о том, что Чхве ошивался сейчас за экономическим, где находилась всем известная прикрытая курилка. Омега коротко проговорил что-то из разряда благодарности и поспешил уйти. Голова была пустая, а ноги ватными. Уверенность былого уровня стекала проточной водой через пальцы, промачивая ноги неприятной жидкостью. Но Уён терпел. В правом хитросплетении кровяного изъяна было чуточку колко, а в ладонях горели сомнения. Младший Чон принимался их тереть, пока не возвращался к прежнему иссушению. Замирание у нужного поворота с лестниц. Пара спусков вниз, наружу через заднюю дверь, что по идее должна быть всегда закрыта. Перемена в смыслах идёт необдуманно и точно. Уён слетает по ступеням слишком быстро, но ватность в ногах не исчезает до сих пор. Предчувствий на этот счёт нет. Обычно они посылаются в нужные для того моменты времени. Сигнальным отблеском в твоей мозговой деятельности. Они закрепляются и обнародуются для тебя во спасение. Ты оказываешься спасён, когда являешься подготовленным. Уёна никто не предупредил. И ему не дали этих посылов, чтобы быть вооружённым. На то шёл весь его урок, который усваивался недолго… Зажим. Скальпель. Надрез. Такой порядок шёл в этом усвоении. Доктор врачевал умело, но неосознанно. Вжимал своими сильными руками чужое тело, что сопротивления не оказывало вовсе. Лечиться под давлением приятнее вдвойне. Потому что Уён об этом тоже знал. Его зажим был аналогичным. Когда-то давно и впервые у этой же самой локации. У стены, что претерпела немало притираний и вжатий под тягой. Чхве эту тягу использовал умело. Сейчас она выявляла лучшие ракурсы, под которыми младший Чон наблюдал за ними. Тонкие черты и доля наслаждения под опущенными ресницами. Дрожащие колени и неуверенные подцепления за края белоснежной рубашки. Эти пальцы её измазывают собой, обличая чистоту грязью поверхностного умысла. Не рви. Не надавливай сильнее, иначе у Уёна не хватит сил так выстоять. Скальпель. Сан сам знает, на что способен, когда смел. Его руки не умеют дрожать. Они привыкли к извлечению вибраций вовне. На полтона, на пару октав, на все звуковые исхищрения протяжностью стонов. Их омега и слышит в данный момент. Самые неприятные и разрывающие эту густую тишину звуки. Их стоит усилием воли пропустить молча через себя, смыв тонкую нить объяснения. Его не требуется, оно излишне. Доктор не ответит на твои жалобы, потому что уже не принимает в своём попечительстве более одного лица. И это самое лицо тебе кажется самым омерзительным в данный момент. Надрез. Эта линия невесомая и оттого самая болезненная. Красное впитывается по белому, олицетворяя собой новый узор на полотне. Их теперь белить не приходится. Все бордовые настенные письмена давно обнародованы в лицевую сторону. Их Уён теперь не скрывает. Они перед ним, и рассказывают ему о том, каково это стать увиденными, каково открыться… Омовение идёт мягкими дорожками по лицу. Фокусировка от этого расплывается незначительными изменениями. Сан целует слишком импульсивно, а зажатый им худой паренёк не смеет что-либо противопоставлять альфе в ответ. Но обоим доставляет эта ролевая изощрённость должное наслаждение. Такое трудно не разглядеть и трудно не подметить. Читается по красному с теми грязными переливами, что мажет по себе Уён в этот момент. Тихое и неуличённое таким и остаётся даже спустя пять ничтожных минут. Время отмеряет их по-своему, накладывая свой протяжённый отпечаток, который тянет ниточки секунд на себя с перевесом на "удлинить". Младший Чон боится сдвинуться с места, потому что не знает, куда ноги его поведут. Назад является одним из возможных, но не решающих вариантов. И навстречу уже идти вовсе некуда. Этой встречи не ждали. Её истерут на том самом месте, когда голос попадёт выше всхлипа на пару выдохов. И ответить на это будет совершенно нечего, кроме одного растерянного взгляда и второго с тяжёлым шлейфом раздражения. В каком порядке они будут поделены между тайными любовниками, остаётся гадать. Но Уён уверен, что последний мог бы принадлежать лишь Сану. И только ему… Сознание отомрёт на той самой оглушительной секунде звонка, оповещающего о завершении студенческого перерыва. Омега сможет отодрать себя с фиксированной точки и на дрожащих ногах унести прочь. И, вероятно, пары сейчас не станут его пристанищем для отвлечённых мыслей. Держать открытость под замком в такой момент у Уёна не получится…***
Не зацепить, не поддеть простое и самое верное, Не уличить и не взгреть за нарушенный мнимый покой. У этого чувства есть страх за дыхание хрупкое мерное, У этого чувства запрет на клеймирование тобой. Альфа определённо не может понять этого явления. Оно новое и абсолютно точно приятное. Щекочет под нутром и старается ухватить долю цепкого внимания к себе покрепче. И Сон не сопротивляется этому. Он бывает немного рассеян пару часов с утра, но ближе ко дню это проходит. Претерпевается новыми поручениями отца и своими личными усилиями. Университет уже кажется чем-то неосязаемым в данный период времени. И этот пункт совершенно точно Минки не устраивает. Но он дал на это прямое согласие ещё с начала прошлого семестра. Слово альфы приходится держать под упором своих же принципиальных позиций. И сейчас будет трудно пока объяснить своему отцу, отчего тому резко приспичило сбежать снова в университетскую жизнь. Аргументация в пользу друзей, конечно, будет весомым поводом, но достаточно примитивным. И Чжунхо на это лишь скептически посмотрит на сына, а затем решит уточнить, в чём на самом деле кроется суть такого спонтанного решения. Отцовская рука в такие моменты обычно мягко давит на плечо, а взгляд пронзительно горит догадливостью о юношеской прыти. Закатывать здесь глаза у Минки выйдет по ожидаемому формату. И считать затем всё по ним станет ещё легче. Такого Сон, пожалуй, проворачивать не станет. Потому что рано и безосновательно, торопливо и излишне. У него самый поразительный цвет глаз, который доводилось видеть альфе. Глубокие вкрапления изумруда в поверхности размазанно-зелёного, что едва отдаёт лесным мхом. Такое не удавалось замечать ни у кого прежде. И Минки ни в жизнь не стал бы так присматриваться кому-то в глаза, чтобы разглядеть всё это. Но в Кана Ёсана вышло затонуть непреднамеренно. Заинтересованность отстранённого плана, наработанная схема соблазнения и полная переигровка своей стратегии уже после того, как взгляд Кана наложился на него в тот вечер, уже после. После баттла на сцене. Удивляло не отсутствие какого-либо ответного интереса, а сама безэмоциональность этого омеги. Она отдавала флёром притягательности и тонкого безрассудства на неё уже со стороны Сона. Помешанность на выявлении каких-либо чувствительных раздражений стала для Минки основной идеей и смыслом, за которые он в ту ночь держался. Просто иначе поступать было рискованно и не к месту. У него самый приятный аромат, что удалось ощутить всего пару раз за всё то короткое время. И альфа не станет лгать, что старался ощущать его намного рьянее, когда в этом возникала потребность. Минки не будет отпираться и в том, что такая существовала. Сейчас хотелось уже чуть меньше. Расстояние определяет многие аспекты, из-за которых приходится вести пересмотр степени своих желаний. Тонкая грань претерпевания обозначает свои штрихи. Сон в них запутался, он устал стирать лишние и вычерчивать новые, чтобы так было легче. Переключатель мыслей заело. Кан Ёсан… То утро было одним из тех, которые альфа запомнил. Впервые. И так ясно. Лучшие моменты отпечатываются именно так в памяти. Сону кажется, что их с течением времени вымывает оттуда, но ему бы так вовсе не хотелось. Натянутые струны скрипели своей неловкостью. Её альфа точно ощущал с омегой впервые. До этого не приходилось. Лишь в техническом плане. На уровень эмоций это не переходило. И для Минки такое сродни первому откровению, о котором он вовсе не просил. Написать ему или оставить всё, как есть, альфа раздумывал на протяжении пары дней. Но внезапная мысль о выявлении номера Кана снизошла на него тем же утром, когда Ёсан просто сбежал. Толковать об этом Сону пришлось упорно и до самого вечера. Мыслей, что распирали, было россыпью и по макушке, но первоначальных и чётких уже не упомнить теперь… Альфа знал, к кому обратиться, поэтому очевидная помощь Уёна в этом деле сыграла ключевую роль. Номер Ёсана без труда был получен, хотя от расспросов младшего Чона кое-как удалось улизнуть. Соновский метод игнорирования действовал профессионально. «Привет, Ёсан~и. Невежливо было убегать, не попрощавшись». Минки теперь уже не сердился. Однако, хотелось дать о себе понять именно в такой подсказке. Так Кан должен сразу был понять, кто ему пишет. Незамедлительного ответа не следует. И это вполне ожидаемо. Сон терпит пару минут, пока на его дисплее не загорается сообщение. «Здравствуй, хён. Прими мои извинения за тот случай». И это всё, что удалось вытянуть из омеги. Для Сона это стало таким же ожидаемым и во второй раз. Глаза пробегались по выведенным буквам и искали в них сокрытый смысл. Но его не было. Ровное изречение на белом. И ни капли тёплого намёка. Того самого, когда альфа впервые услышал от него: «С тобой приятно находиться, хён…» Чего-то подобного Минки более не чувствует теперь. Словно это испарилось, оставляя внутренний отпечаток без клейма, который скоро изотрётся о частое напоминание самому себе. «Принимаю. Но я не за ними пишу тебе, Ёсан». Интерес недосказанности в том и прекрасен, что ты сразу даёшь выбор, как на него реагировать. По этому ответному посылу ты и ощущаешь всю степень важности твоей наживы. Ею могут в противном случае и вовсе пренебречь. «Я не понимаю тебя, хён». «Для такого проницательного омеги ты неумело лжёшь, Ёсан». И вот здесь уже очередь Минки плести свою затягивающую сетку. В неё попадаешь неосознанно и совершенно безобидно. Её узлы не надавливают, чтобы чувствовать себя неуверенно. Но Кан с уверенностью вовсе не знаком. «Считаешь, что имеешь право делать такие выводы обо мне, хён?» «Я не хотел тебя этим обидеть, Ёсан, ни в коем случае. Я просто хочу узнать тебя получше. Могу ли я иметь право хотя бы на это?» Просьба, что вплетается намеренно в последние строчки. Минки тратит все свои свободные минуты обеда на то, чтобы провести их за перепиской с Каном. Ему приятно, ему немного волнительно и впервые по-юношески томительно. Смесь тягучая и одновременно лёгкая, дающая какую-то странную ноту положительных ожиданий. «Тебе не понравится то, что ты можешь узнать обо мне, хён. Прошу, не пиши мне больше. Я того вовсе не стою». «Кто дал теперь тебе право так решать на свой счёт за меня?» Закипание лёгкой раздражительности. У Сона сжимаются кулаки, когда он отправляет это. Следом летит очень смелое, но необдуманное сообщение. «Я тебе нравлюсь? В том самом смысле. Только будь со мной честен, Ёсан…» «Нет, хён. Прости». И пусто. Глухая всматриваемость с перечтением по чёрным буквам. Минки швыряет свой телефон по столу, тот проезжает несколько сантиметров и замирает. Пальцами по волосам, чтобы заглушить секундную ярость, что активируется совершенно спонтанно. Минки приструняет своего альфу, издавая внутренний утробный рёв. Тот подчиняется в ту же секунду. Принимать отказы не выходило сложнее, чем на пару тех же жалких секунд. Не сошлось, перевралось, оказалось неуместным предложением. У Сона таких примеров для пересмотра было навалом. Сейчас этот отказ – явление другого характера. Оно коснулось чего-то глубже. Того, к чему ни у кого не удавалось найти подцепления. Ни разу за время всех отношений Минки. «Ты их вовсе не получаешь, да, хён?» – как громким укором. Весь остаток своего дня альфа провёл за прокручиванием этой мысли в своей голове и строчек омеги, написанных ему последними…***
Не озвучивай, когда некому, Не играй с кудрявостью слов. У того отпечатком под веками Пламенеет, что он не готов… Дни проходят также натяжённо и остро-обходяще любые точки соприкосновения с нежелательными темами. Пак в своей истинно отвлечённой манере молчит и вникает чуть больше в льющие фразы Чона. Всматривается в друга, замечая каждую перемену. Они есть. Тонкостью по огранке и прикосновением к трепетному. У Юнхо сердце намного живее. И Сонхва его не задевает, обходя мимо двояких разговоров, что вскользь проглядывают в их общей болтовне за университетом. Альфа изменился с последнего момента их обучения. Взгляд подавленности ушёл на задний план, плечи перестали поникать по любому упоминанию его имени, а улыбка красовалась намного чаще в последнее время. И Пак догадывался, к чему всё это. Определённо понимал. Имя из простых слогов, составленное на то, чтобы его не произносили. Чтобы его проминали под себя внутри, но не придавали объема. Чтобы оно читалось плоским и пустым, когда выявлялось на поверхность. У Сонхва только так и получалось. И даже без весомого труда на это. Юнхо в произношение вкладывал весь смысл. Всю внутреннюю переполненность и теплоту. Такие аспекты у него в переизбытке наблюдались слишком явно для того, чтобы не понимать этого. И Пак определённо здесь был в числе последних, стоило об этом лишь упомянуть. Контраст наглядности в действии. – На последнюю пару идёшь, хён? – Юнхо закуривает следом, после предложенной Паком пачки из его рук. – Деваться некуда. Свои где посеял? – Я стараюсь бросить… Вот только с тобой этого не выходит, – смешок сквозь выпущенный дым. Старое и обжитое послепарковочное место, куда доходят немногие из студентов, было и сегодня пустым. – Из-за него? – очевидной хрипотцой. У омеги запершило в горле. – Да… Есть такое, – неловкое добавление, после которого подтверждения не требуется. Сонхва проанализировал эту степень и оказался вполне удивлён. – Расскажешь или мне самому добавлять за тебя? – выкручивающей фразой, брошенной умелостью через выход дыма из ноздрей. Приятная последурманная оседаемость в лёгких. – Мы с Джуном теперь вроде как стали ближе… Но это ещё не то, о чём ты там можешь подумать, хён, – Юнхо тушуется от вида Пака. Тот нечитаемо смотрит серовато-фиолетовыми прищурами и пытается сканировать. Этот взгляд уже на протяжении года почти не претерпевает своих видоизменений. Он поглощает своей насыщенностью. – Он дал тебе шанс, Юнхо? – простой последовательностью и прямым уточнением. Эмоциональность ровно под откос. – Джун поцеловал меня. Сам… Не знаю, что тут ещё добавить, хён, но, кажется, я могу так думать теперь, – самый искренний порыв улыбки, что не скрывается уже даже под дымчатой поволокой. Омега на это импульсивное изъяснение Юнхо примеряет свои личные объяснения, доводит их до разумных точек пересечения линий опасных недомолвок. Но только в своей голове. «Ты ведь знал, да?.. Знал, что ты мне нравишься?!» – это надрывное признание трудно из себя изжить. Голоса в голове перебирают его приглушённо-тонко. Но стоит спугнуть пару раз, как вновь наступает привычное затишье. Оно бывает только перед бурей. Пак об этом, как никто другой, осведомлён. «Джун поцеловал меня. Сам…» – новое откровение, обозначенное парой слов и выдохом на конце. Такое неуловимое, что здесь нечего спугивать, оно пока не окрепло само, чтобы стать ощутимым. Оба изречения проносятся в мыслях Пака за считанные секунды перемотки во времени. Он завис на дробные моменты и отмер также быстро с переключением в текущую обстановку. Перед ним Чон и его внимательное чтение по экрану своего телефона. Уголки губ заметно ползут вверх. Догадаться можно по паре эмоций, а сделать вывод по одному лишь взгляду альфы. – Уже смотри, как заискрился, самец, – Сонхва шуточно поглядывает на дисплей, когда старший Чон на нём что-то спешаще набирает. – Джун пишет… – абсолютно бесполезное пояснение. Пак в ответ молчит, внимательно приглядываясь к альфе. Остаётся не так много времени, чтобы тратить их на эти никчёмные сантименты, но омега себе в этом не станет отказывать сейчас. Просто это является единственно подлинным доказательством своей привязки. Привязки на уровне дружеской взаимности и обоюдной договорённости. У Сонхва с этим восприятием проблем более нет, у Юнхо – подавно. Пак на этом заключении готов даже как-то облегчённо выдохнуть. Он, конечно, знает, что чоновская влюблённость к нему перетерпелась и переросла в их крепкую дружбу. И её портить вовсе не хотелось. Но у омеги грызётся своя правда. Та, которую он выпытывает из каждого. Одну вытравил из розовых прядей, пахнущих утренним дождём, вторая открылась сама, играя самой яркой улыбкой, которую он ценил. Обе – бесполезно несовместимы, если их пересечь. И Пак с этим вовсе не спешит. – Ты ему доверяешь, Юнхо? – долгая пауза, после которой этот вопрос неприятно отталкивается от тишины. Альфа поднимает свой настороженный взгляд на омегу. – У меня нет повода думать иначе, хён. Ты это к чему сказал? – лёд крошит нетерпение в карих радужках, что не меняют своего цвета. Пока. – Да так, забей. Пошли обратно, я уже замёрз, – у Пака тонкий свитер, и нет привычки следить за погодой. Юнхо закатывает на это глаза и докуривает свою сигарету в пару затягов. – Я всё-таки брошу, – тихим причитанием себе под нос. – Мечтай, – эхом рикошетится от впереди идущей фигуры.