Avril Lavigne – Falling Fast (Avi cover)
«Что я сейчас чувствую? Потому что я не могу отпустить это... Если видеть – значит верить, Я уже знаю...» (с) Avril Lavigne – Falling Fast Скрашивание дней, доведение до суть-исходящих процессов обмозгования щекочущей мысли. Неизбежное тянется в твои руки медленной сыпучей. Белая соль никогда не была так приятна. Никогда не жгла так по-особенному и действенно. Уён не дотрагивался до смирительной рубашки, а она не тянулась в перетягивании на себя главных решений. И так оказывалось намного лучше. Так оказывалось честнее. С собой. Когда вокруг творилось необъяснимое натяжение, руки не чесались. Впервые вмешивание своей навязчивой теплоты не применялось для улучшения двойственного понятия семейной поддержки. И омега о таком теперь уже знал. «Его зовут Хонджун...» В жизнь привносилась огранённая правда. По отражению для Уёна неясная, а по чувствительному сердцу доходчивая. Старшего брата омега видел за последнюю неделю реже, но не цеплялся тому в спину. Уён просто чувствовал, а потому знал – тяжелее разделять умолчание, что нависает по углам, так резко заострённым и необъяснимо колющим тебя. Терпение во смирение проталкивается, а места для него в юной груди так катастрофически мало, когда дышать хочется больше, объёмнее, сильнее. Сильнее именно сейчас. Над уёновскими пальцами нависает его рука. В комнате бережного и эмоционального равновесия выбиваются два голоса. Один на самом тихом и мнимо вкрадчивом тембре доносит до главного оцепенения суть своего монолога. Чонхо умеет прошибать мыслями до нужной степени. Но бета не ощущает этого внимания от субъекта теряющихся глаз. Уёновских аспидно-синих глаз. Чхве их разглядел ещё в первую встречу. Их насыщенность не угасла. И, кажется, никогда этого сделать не сможет. – Как тебе эта тема, Уён? – расстояние вновь даёт сантиметры из уже существующих. Дом Чонов полон, а по внешнему заострению внимания словно опустело-тих. Шорохи из соседней едва пробиваются. Или же это уёновские ноги под столом пытаются выдворить свою неуверенность в том, что идея обсуждения университетского проекта на его территории была не спонтанной, а вполне уместной. – Не слишком...взрослая? – омежьи глаза протыкают беглые строчки от руки Чонхо, у которого единственно-тактильная вещь остаётся при себе вот уже с полчаса их разговора. Что-то убористо выводящееся вслед за прописью букв не попадает в поле зрения Уёна. Приём врача проходил в его отягощённой памяти почти схоже. Но зыбкое чувство тревоги тогда выступало одним сплошным нервом. А сейчас нервного по чуть-чуть и по всей кожной незащищённости. Под мягким свитером такое ощущается тоже. Но омега не проявляет на том внимания. Череда "стоп-старт". Уён часто тормозил в начале. А теперь это начало и вовсе хотелось бы растянуть. – Такие вещи не имеют возраста, Уён. Говорить нужно обо всём, что так или иначе может тебя касаться. У бет тонкое всегда идёт прямо-выделенным. Уён натыкается обо всё и разом прекращает свою вопросительную изощрённость. Стены осветляются по одному лишь беглому на них, а по рукам не льётся ничего из красно-багрового отторжения реалий. Эта пространственная топка по метрам напоминает омеге когда-то заплывшее и размазанное чувство свободы выбора. Только тогда он был навязан своими ощущениями «вопреки». В эти минуты спокойного рассуждения о простом, но едва нейтральном, омега различает подмену. Это всё становится «благодаря». И в этом легче спотыкаться, легче выбирать. – Ладно... Я, – улыбка по уголкам прорисовки омежьего лица. Ручка, забытая в пальцах, мнётся усерднее, выдавая для беты все аспекты характерного уёновского смущения. Оно правильное. Теперь об этом известно и этим удивительно синим глазам. – Я подумаю над этим. – Почему у тебя? – Что у...? – Ты пригласил меня к себе, Уён, – правильное проскакивает вновь. Биться об углы становится всё мягче, но нестерпимо жаляще. Процедурный заменён на пост-утешительную комнату. В ней Уён давно научился отпускать ненужный застой эмоционального давления. – Ты – бета, Чонхо. Моему папе в гостиной переживать не о чем. – Честно, – улыбка перекрывает все наслоения возникших недопониманий с самого утра их столкновения на пороге этого дома цитрусового веяния. Бета его уловил на своём профессионально-подмеченном обонянии. – Учусь, – ручка кладётся на стол, по которому разворошено немало черновых смяток. Чон волновался заранее, а позже готовил себя к неизбежному. К пустому подготовлению для такого же пустого и лишне-неуместного здесь почвообразования. – Если не было заранее идей, не нужно было их вытягивать. – Я понял, Чонхо... – руки переключаются на край мягкого бежевого клочка, который мнётся неосознанно, но всё так же уязвимо-показательно. Хотел увидеть – так просто добавочно, но сложно переваримо. Честность в таком не помогает, а излишне торопит тебя. Подцепление за стыдливость даже не рвётся. О такое хочется протереть все эти жадно-вылезающие углы, насадить побольше откровенного и показать, что оно приятное. Оно и вправду приятное, даже несмотря на внешнюю отстранённость, держащуюся на хлипком урывании спокойного обмазывания взглядом. Бета неглуп был заметить даже этого короткого рывка. А после унять смятение аспидности в гуще своего самого размеренного голосового покорения. И Уён это почувствовал. И пальцы, что перебором отбивали несуществующий ритм ручкой по столу, смогли утихнуть под тепло-увесистым жестом Чхве. Выявление хаотичного подрагивания ладони – это пустое. Это такое же несуществующее обстоятельство лишнего выбора «вопреки». Теперь всё, что происходит перед таким чутким носом омеги, всё засчитывается за положительность стремлений. Малость надуманных, малость ускоренных или же вовсе только желанных. – Если ты хочешь, мы можем видеться у тебя, – эта крайняя степень вытянутости лица Уёна выводит на то самое положительное в двойном ключе. Улыбка беты скрашивает неловкость, что появляется лишь со стороны аспидно-синего удивления в округлости глаз. – Я не против, Уён. – Я только за... – поспешность представляется резким выдёргиванием своей горячей руки из захвата позабывшихся пальцев Чонхо. Омега, необъяснимо пока для себя самого, не воспринимает это как нечто дружеское. Хоть и иного подтекста здесь вовсе не обнаружить. По прозрачности стен не намазываются болезненно-белые полосы укрытия, сквозь которые ничего не узреть, как ни старайся. И Чон пока с этим готов повременить. Потому что он знает, что так нужно...***
«Знаю, это больно, Иногда бывает трудно дышать, Долгими ночами Ты теряешь желание сражаться дальше...» (с) Ruelle feat. Fleurie – Carry You Flashforward. Кан не осознавал причины резкого спада облегчения на недвижимую и густо-застоявшуюся где-то глубоко и под самым гулким набатом внутри боль, что щелчком выбила все двери твоей незапертой. Стен много, а выход один. Полузабытая декорация тесного пространства и одного зеркала в туалете, что отражала неправильное. Если никто не видит – значит никто не знает. Как же легка подстройка своего начала в это ущемлённое право распоряжаться своим состоянием под катализатором основных дёргающихся нитей. Тяни по одной – они рвутся с упоительным хрустом. Ёсан слышит этот звук. Ёсан слышит этот голос, заполняющийся по мимоходовому спуску в холл. Ёсан слышит это имя вновь. Хонджун... Кажется, что Уён повёл его в корпус Чонхо напрасно. End of flashforward. Омега суетливо оглядывался, пока не достиг своего внимания к нужной части разбросанных указателей на стенде. Кан не улавливал действий наперёд, эмоционально сдерживая себя из разряда тонко-обрывистых слов младшего Чона. Знакомое. Затеснившееся. Подкожное. У этого состояния нет определений в паре слов несложного выговора сухого тона. О таком Кан Ёсан не говорит. Но ощущает. – Уён... – ...у него пара должна закон... – Уён. Беспокойное вмешательство в разом отскочившее внимание с объекта списков. Синие радужки взволнованно устремляются на омегу, в лице которого происходят шоковое пересыщение и необъяснимая Уёну паника. – Скажи, что у тебя течка... Уён, – имя твердеет в голосе, скрывая основное колко-дрожащее придыхание. – Ёсан~и... – Скажи! – Нет... – срыв по ушам, едва разобрано. Кан не вникает в обеспокоенное выражение уёновских черт. – У меня...её нет, – более громко, но прерывисто-растерянно. Отягощение по словам, в которых омега не понимает особого значения. Это значение понимает сам Ёсан. Он не понимает только своего резкого срыва с места, по направлению вниз. Переходная структура между разделами корпусов. Винтовая лестница, обзорность на максимуме, просторный высветленный смежный коридор, что оказывается почти пустым. Для Кана усиление своего обоняния играет весомую и неоднозначную в этот момент роль. Беглое опознание ошибочного будет списано на подцепку внутреннего сопротивления с шагом подъёма по обратной. И омеге хотелось бы сейчас ошибиться в этом чувстве. Отпускать, как был всегда наслышан с малых и отяжелённых лет Ёсан, это больно. И с таким омега оказался проверено-знаком. С таким у Кана велась личная идиллия на закрепление уроков жизненных правил. Одно из них – неразглашение твоей главной причины надломленного изобретения любви по существу обрамлённого тонким смыслом. Но внутри него ничего не найдётся, ничего не раскроется, ничего не вылезет, кроме простого уничтожительного самопожертвования. Его некому вознести, когда на пьедестале пусто... Волнами чуть мягче, касанием чуть твёрже. Эти контрасты до въедания в мозговой корке опасно сочетаемы. Но лишь в глазах Кана. Закат потускнел, а море очернилось. Но в совокупности реалий это не повлекло за собой особого разлада. В этой наполненной уединённости двух лиц не повлекло. Ёсан наблюдал, как Юнхо негромко, но очень взволнованно что-то шептал в розовую голову, чуть склонённую влево. Руки удерживали крепко, но того, кажется, не требовалось. Ким никуда из этого сцепления не рвался. Взаимность легко усваиваема. Она показательна. Она проста. Она целенаправленна. Об неё стачивается зоркость любого глаза и примешивается в обонятельную проницательность. И со стороны это бывает фатально-очевидным. Аромат просачивается чуть глубже и смазано отторгается в груди. Запах становится грязнее, когда он смешан. Когда ноты основного начала перебиваются друг другом и не дают никому их них первенства. Ничто не сможет стать поглощённым в дисгармонии. Это скрупулёзно усваивал Кан в своих наработках о чистоте «родственного покрытия». Вверяется не столько внутреннее, сколько открыто подходящее. Омега не ощущал этого перед собой. Но так болезненно-ярко это видел. Неправильное переворачивалось наизнанку, лепилось красивой картинкой и застилало глаза. Двое не могли об этом знать, они лишь несли это во взгляде заплывающего изумруда, что боролся в этот момент один на один. – ...мне плевать на это, Джун! – ...тише...нам с тобой... – руками по лицу, чётко очерчивая его пальцами с передающимся друг от друга волнением. Отрывки фраз крошатся, слегка глохнут, отскакивают эхом и тормозят онемевшего Кана. Обеспокоенность передаётся нутром, Ким осматривается на предмет нахождения посторонних на их этаже, но пусто промазывает в слепые углы. Его глаза блестят бледно-красным, но подавленно прекращают это через пару секунд. Их и хватает Ёсану для того, чтобы собрать остаточное покорение случаю и с трудом подняться обратно, едва не задыхаясь от накатывающего его приступа...***
Bullet For My Valentine – Dead To The World
Альфу – на плаху, героем не станешь. Доведено до кровавого блеска. Только не прячься, если обманешь, И отпускай так же твёрдо и резко. Flashforward. – Не отказывайся, Сонхва. Это решит твою проблему без последствий, – льстивостью богатой сноровки по наученному слуху распознавать это в пределах одного метра. Давит несерьёзно, но даёт ощущение беспочвенного капитулирования в сторону превосходящего элемента этого кабинета в противной тональности. – Не думай, что эта подачка мне нужна, – колоть взглядом бессмысленно от первоначального. И Пак это понимает, но выгораживаться своей последней и самой корневой злостью становится необходимо-подходящим. Это попадает мимо и пропадает в ухмылке остро точённого лица напротив. – Я знаю, – опережение на шаг, просчёт на десять. Играть не стоит, когда козырей не сыскать под твоими опухшими до сального сканирования глазами. Альфе не требуется больше трёх секунд на это. А Паку не требуется уже ничего, кроме последнего и крошащего его самооценку под пыльную издёвку нутра слова: – Спасибо... End of flashforward. О нужно-важном отложено до постскриптума. И тянет голодной ношей, травмируя иссушенную глотку под седативными. Невротический уровень расстройства матери проявлялся нечасто, а потому её слабо действенные капсулы многого для омеги не решили. Вялость и чувство переизбыточной тяжести в теле. Застой внешнего реагирования до ближайших часов подъёма в одновременно наполненной и пустой спальне. Шатающаяся проходимость до ванной, методичность ополаскивания дрожащих рук и бледность аметистовых вкраплений, что предвещают бессмысленные заглушения внутреннего сопротивления второго мученика кобальтовых глубин. Паку его не жаль, как и себя. Постепенно-сходящая моторика подрагивания рук отпускает на выход лишний воздух из пережатой груди, контролирует этот обмен на чёткий период вдохов и выдохов, обнадёживает тем, что нормализация даётся почти так же легко, как твоя недельная бессонница. Позорное и самое чистосердечное откровение перед собой. Жалость не вытравить потопленным сопротивлением, но пустить разъярённого плеска вполне уместно-возможно. А стоит ли хоть что-то этого? А стоит ли сам омега? Цена в пределах нулевых после округления или дальше единицы? Глупость да и только. Сплевать в белизну раковины перед собой и уйти. Паку не стоило о таком размышлять перед разговором с отцом...***
– Решал за меня, как и положено, а сейчас вдруг спрашиваешь? – затвердевающая нота, обрамляющая пропасть. И голос не предаёт, потому что усталость покрывает всякое желание на пресмыкание в густо заряженном кабинете. – Моё согласие требуется для моего же уведомления. Отличный подход, отец! – нервная ухмылка и давящий смех под опущенными уголками губ. Наблюдение со стороны простреливающих глаз весомо отдаёт желанием натянуться в этом самом кресле до выглаженной картины. Любоваться уродливостью и побеждённым раболепством. Этого Пак из всего принимать не умел. – Не смей со мной пререкаться, Сонхва, – статус поддерживался на уровне постороннего досмотра. Увидеть ДжиХуна в кабинете отца казалось закономерно-неприятным. Но даже ожидаемым в таком вопросе. – Никогда не смел... – сухость во рту режет слова и даёт эффект подавляющего внутри кома. Но для омеги подмены в этом нет. Глаза промазываются с одного доминанта на другого и не находят ничего схожего с пониманием этого клочка фразы. Для альф такое понятие отторжимо и далеко за гранью важного аспекта отношений. Пак всегда знал. – Сонхва! – негромкое, но твёрдое сбрасывание спеси Донсуном ведёт к вмешиванию в этот концентрированный диалог самого виновника затеянного и пустого применения словам. – Господин Пак, я поговорю с Сонхва наедине. Вы не против? – скорее факт на наложение вопроса, чем вопрос на обратное. Но альфа по старшинству в этом кабинете не различает этого тонкого ухищрения под приказ. – Конечно, ДжиХун, – твёрдая рука на плече, секундный взгляд и заверение на приватный диалог в этих стенах. Отсчёт неизбежного и кривого шага в рассмотрении идей без выборки. Пак ожидаемо готовился к худшему. Как и всегда...