Hollywood Undead – Believe (Instrumental Version)
Вторжение в твоё перекрашенное временем пространство – это меньшее, на что ты был готов за всё пережитое и отпущенное. За условности по граням послушания, за тонкие руки, скользящие так уверенно, как ты не мог себе прежде и вообразить, за самую сладкую речь, которую ты, кажется, любил... Кто же властен в этом отказывать? Мысли – вёсла, греби до дикого берега, объятого неизвестностью, под самый гулкий вой твоего разбушевавшегося сердца. Оно всё ещё даёт сбои. Оно всё ещё помнит, каково считать себя отвергнутым. Пальцы мяли и не давали ответа, голос рвался и не давал права спуска, глаза видели и отказывались подтверждать узревшее. Уён размышлял над этим долгие три часа, прежде чем смог окончательно побороть эту больную тягу на всепрощение. Чернота обмазывалась по краям, налипая на влажные глаза, её младший Чон вовсе не замечал. Чувствовать эту вновь накрывшую тебя растерянность оказывалось полезным. Он бы всё равно не увидел, он бы всё равно не заметил, и, кажется, никогда прежде такого в тебе не открывал. Наивный мальчик, который не стал умнее. Это не вымерялось терминами и обобщениями. Просто время перечертило мысли, а от них стало яснее, когда стены белой краски затрещали и окропились нужными словами. Их всегда так ловко подбирал для него Чхве. Но сейчас омеге казалось, что должного эффекта они более не несут. Они померкли. Как же просто и доступно. Как же невероятно и пугающе. Зависимые глаза отказались от покровителя, и белый фон слился с чернотой слов. С чернотой слов Сана, чьё сообщение было прочитано Уёном этим утром, ровно три часа назад. «Уён, нам нужно встретиться». Отделённое пространство – это меньшее, что удалось воздвигнуть омеге спустя три месяца. Шаг вперёд и по самому краю. Ходить по центру – уготованная издержка, когда бороться кажется естественным фактором, о который ты изобьёшься прежде, чем достигнешь первого результата. Уён не видел себя в этом. Прошлое проволоклось за ним, поддело за выступы и скрошилось под ноги. И это легко переступилось, и это легко стало пройденным, как если бы омеге дали шанс решать самому. Но решение было принято в заточении четырёх стен и всего одной пары глаз, которые никогда прежде так на него не смотрели. «Уён, уйди сейчас...» На это не потребовалось многого. Всего лишь обретённое смирение, которое младший Чон выделил из своей белизны. «Уён, нам нужно встретиться». Номер неизвестен, если думать, что ты его не запомнил. Он выучен и отложен, отделён за пространственным, он стал чужим и одновременно узнаваемым. Уён перечитывает его до покраснения глазных яблок, перечитывает до слипания символов в неразборчивое пятно, перечитывает... Перечитывает. «Когда?» От Чхве нет входящего в течении получаса. Этого вовсе не так много, если не пригвождаться своим растерянным взглядом в отправленное тобой. Уён выбрал ответы, для которых ему нужно только подождать, как он сам полагал. «Завтра. На том самом месте. Ты ведь помнишь, где я первый раз тебя поцеловал». Младший Чон бы соврал сейчас. Хотя бы впервые с момента полного отдирания поверхностных наклеек, громко и едко говорящих о том, какова ложь на вкус и цвет. С колористикой вышла бы мгновенная пропасть, не хватило бы стен для полного насыщения спектром, у которого больше одного оттенка. И совсем нет белого. Вкусовое слишком перетекаемо и устойчиво не измеряется теми едва позабытыми величинами, которые затемнил сам омега. Больше двух – уже нечитаемо, как чёрное и белое, приятное и отторгаемое. И Уён всё ещё пытается это изменить. Но не пытается заменить память. Это бессмысленно-невозможно. Шаги приведут, куда нужно. Омега будет ждать, когда нужно. И всё это «нужно» будет не ему. И об этом стоит рассказать человеку, который заставлял тебя концентрироваться на нём, едва касаясь по коже. И этого уже оказывается недостаточно. И это пространство, что трепетно было сформировано под тяжестью первоистоковых долин, в младшем Чоне уместит теперь внутри куда больше, чем сухо-нервную дрожь от неизвестности исхода. Уёну хотелось бы уменьшить от этого смысл, который ранее был так раздуто пагубен. Нелепые формы и их сочетания. Кажется, с этим теперь натаскиваться куда проще... Омега пришёл раньше, завёрнутый до самой шеи. В руках мялась сумка с самыми дорогими набросками графита, которые Уён только и делал, что исправлял последние пару недель. А что делал он всё это время? И вроде бы жалкий интерес клокотал по душевности глупости, а вроде бы это осталось за тем самым отделённым. Уже не разобрать. – Уён? Эту мягкость слышать больно. Разворот, упор, один выдох. Сан потемнел. Высушенность лица, бледность радужек и тусклый шлейф на таком расстоянии, который даже не уловить при всей псевдонеобходимой тяге. Омега внутри всё равно опознает его, Уён уверен. – Привет... – тишину рвать несложно, если заведомо знаешь, что тебе нужно. И Уён, кажется это понимает. Альфа внимательно рассматривает его, опираясь одним плечом под скос. Угол неприметен, поверхность соприкосновения прохладная, под ногами ровная площадка серости асфальта, напротив которой линия задней парковки. Одной из отдалённых. Лишний глаз не более, чем лишних мест. Чхве здесь всегда нравилось. – Тебе идёт, – этого почти неслышно, голос подводит. У Чхве накапливается много невысказанного с внутренним комом, который протолкнуть удаётся не с первой попытки. Уён замирает. Между ними не более трёх шагов, а младшему Чону хотелось бы даже дальше. Омега решается повторить пресловутое движение подпорки, чтобы чувствовать себя легче, но лицо при этом отворачивает в сторону. – Это не те слова, Сан, которые я бы хотел услышать, – обида сочится медленно и так же мягко. Уён не играет в обходы, на это уйдёт слишком много времени, которое с недавних пор омега начал искренне ценить. – Прости... да, – вдох нервный. Чхве путается в волосах, чтобы хоть что-то предпринять в этом застое идеальной стены. Стены между ними. – Как...ты? – Как я? – аспидный упор на грани выхода из своего равновесия. Уён опадает вниз, очерчивая спиной гладкую стену. – Справлялся, – глаза потухают, голова прислоняется назад. – Уён~и... – это тепло, образующееся рядом с тобой, ничего не доставляет. Альфа приседает около, мягко дотрагиваясь до плеча омеги. – Не смей, – и рука останавливается. – Я не мог раньше, Уён. Так было нужно... – ...кому, Сан? Тебе? А я? – давление посыпалось сверху, добавляя концентрации его запаха вокруг, который омега перед собой уже не разбирал. Этот шлейф, тонко касаемый его пространства, казался теперь отдалённо знакомым, неприятно осязаемым, почти чужим. – Почему только я пытался? – Прости... – Дело не в моём брате...правда? – тяжёлая поволока во взгляде, пара секунд подтверждающей слова тишины. – Уён, я могу объяснить... – слова примеряются, извлекаясь осторожной подачей. Альфа крепче сжимает челюсть, перебирая пальцами в воздухе. – Не можешь, Сан! – рука забирается в карман, нервно нашаривая телефон, и со злостью его оттуда извлекает. Уёну требуется лишь пять секунд и одно фото, прямо направленное в почти обескровленное лицо Чхве. – Такое ты не объяснишь! – резкий отрыв с места, отталкивающая дистанция, до которой альфе уже не дотянуться. Чхве опускает плечи, а следом голову. Младшего Чона прошибает мелкой дрожью. Движения резкие и безотчётные, сумка отбрасывается к стене, у которой больше памяти, чем бы следовало. Уён готов был ей позавидовать, если бы только не время, которое вывернуло однажды её безупречную гладкость наизнанку измаранными вздохами о слух. Они оказались запечатлены не только в памяти. И за эту слабость омеге сейчас было стыдно. Но эта слабость не одержала вверх, и мотивы бесконтрольного желания разоблачения обернулись выгоранием. Отбеливание стало ключевым, а с ним багровая рябь яда смылась бесследно. Сан не решается заговорить вновь, когда Уён протравливает его. Долго, нечитаемо и влажно. И Чхве понимает, что опоздание оплачивается вдвое дороже, чем он полагал. И простая вещь, как осознание своего теперешнего никчёмного факта искренности, приведёт к окончательному фаталу, ведь все попытки будут тщетны, поступки бесплодны, а время истрачено. Альфа собирает себя с места, деликатно прощупывая наступление навстречу. Шаг медленный, руки опущены вдоль тела, глаза упираются ответом на Уёна и не дают опустить этот взгляд. Чхве удаётся подойти вплотную к самым разъярённым аспидам, которые прежде доводилось зажигать одним лишь своим присутствием. Но эту насыщенность Сан вовсе не желал наблюдать. Она была извлечена болью. – Уён... Прости, – последнее идёт вкрадчивым шёпотом у сосредоточенного напротив лица. Омега собран иглами с натянутой тугой нитью. И они давят поперёк. – Своих слёз я пролил больше, – лицо Чхве на этих словах застывает. Красная соль скапливается всё отчётливее, но Уён её размазывает в ничтожность. – Но тебе было не до этого. Сан притягивается ближе, обхватывая по плечам бездвижного и отстранённого младшего Чона. Дыхание обоих становится глубоким и частым. Альфа им напитывается, а омега – захлёбывается. – Уён... Уён, послушай, – пальцы обхватывают уёновское лицо и заставляют сосредоточиться на себе. – Ты всегда был особенным... Я это чувствовал. Слышишь? – красная варь не смыкается, она топит, она затягивает, она марает. Омеге не хватает сил, чтобы ей воспротивиться. – Отпирался до последнего, – касания круговые, воздух напополам замученный, – потому что... не хотел верить, – пальцы прекращают тактильный перебор, подушечки вдавливаются с силой по вискам, – в нас. – Прекрати... – за красным огнём следует аспидная топь. Выдушить эту концентрированную заряженность до конца становится необходимым расходом за прошлое давление, из которого выносится сейчас первый и, кажется, последний урок. – Я не лгу, Уён, я л... – Замолчи! – нервная сила руки ошпаривает Сана по щеке, глаза младшего Чона шокировано теряются. Омега отскакивает назад, обхватывая себя за предплечье. – Не говори...не надо, – голос тихо изрезается за каждое слово просьбы. – Уён... – Сан... – глаза режет сухостью после слёз, цвет радужек мутнеет, – просто уйди. «Просто уйди сейчас». Как же та лёгкая доступность молодости, что тебя вовлекла и не дала опуститься ни в одном секундном сближении на голую паперть, смогла так задавить? Ветреность обласкала, усыпила в бездействии и направилась за новые грани. И тебе за ними не хватило места. Это пространство заготовили не для тебя. И тебя в нём не ждали. Чхве не понимал своего предназначения, ожидая, что им просто поделятся. Разделить оказалось вовсе нечего. Подготовленность не смогла такого предугадать. И сам альфа не смог. – У тебя кто-то появился? – тон зачитывает оскорбление. Омега это улавливает, напрягая каждый нерв по оголённой секунде. – Разве тебя это касается? – выплёвывается едва слышно, куда-то промазывает, а затем ускользает. Уён не различает своей проговариваемой громкости за ударной волной вкраплённой в интонацию грязи. – Просто ответь, – захват по плечу, когда омега разворачивается к проходу от левого крыла стены, – Уён! Резкий выхват руки, треск натянутой ткани, о которой беспокойства не больше, чем о самом себе. Младший Чон начинает ускоренно дышать, отбивая внутренним ритмом загнавшееся сердце. Кисть подрагивает в кулаке, оборачивание происходит замедленно-точно. Уён выдавливает взглядом холодную аспидную синеву. – Просто ответить? Три месяца ни одного ответа, Сан! – краткость даётся осознанно, слетает со своих иссушенных, выдох приходится делить по двум частям. – Хён был прав... – дрожащая улыбка в поджатых уголках. – Не хочу тебя видеть... – Уёну осталось лишь вернуть то, что дало когда-то разрывной отсчёт, – Сан, уйди. Сейчас, – спустя две секунды. Альфа выполнит его просьбу в замкнутой тишине, пресыщенной воздухом отяжелённого шлейфа, когда Уён мысленно досчитает до лимита своих внутренних опор, после которого позорно осядет вниз и дёргано начнёт задыхаться заново высушенной по лицу солью. И на это будет дано всё время, которое было потрачено прежде впустую, но за которое было всё же нестыдно... Молодость промочит остаточность воспоминаний, Время их перелечит.***
«Забыл уже старого друга?» Фраза двойственная и необъяснимо давящая. Юнхо накладывает на неё свой отпечаток, а затем фильтрует с нужной точки зрения понятное в разделе доступного. «Тебя не забудешь, Мин». «Сможешь ко мне подъехать? Покажу тебе, что значит теперь быть боссом». Череда весёлых символов, ненавязчивое объяснение своей полной занятости и, как следствие, полного отсутствия вашего общего времени. Старший Чон не в обиде, если быть честным. Потому что его время было также распределено без дополнительного внимания. И в него Сон не смог бы вписаться последние два месяца. О них стоило бы пожалеть, но Юнхо не умел растрачивать впустую то, что уже сделано. «Идёт. Пришли мне адрес». В большинстве своих случаев, что были у Юнхо на памяти, Минки ни разу не показывал своей собачей усталости или же безвыходного положения. Он был альфой, на которого равнялись все в их компании друзей, которых старший Чон отдалил от себя уже сам. Концентрация была по двум сторонам медали. В одной – интеллектуальная давка мозга, в другой – волнения на уровне невербальности. И если первая грань отнимала все силы на лекции и усвоение важной информации перед окончанием семестра, то вторая загоняла тебя в тупик, из которого ты не видел выхода. Розовый закат стал слишком ярок для твоих глаз, слишком влиятелен, слишком прибли́жен... После лифта наступает заторможенность, но на том конце холла тебя встречают тёплые глаза и направляющий к ним жест рукой. Юнхо не застревает на месте, а следует по прямой и навстречу этому приглашению. Сон пропускает альфу в свой кабинет, даёт осмотреться пару секунд и направляется сам в сторону диванчика в углу. – Выпивать и на работе? – старший Чон присаживается рядом, опираясь локтями и наклоняясь чуть вперёд, уголки его губ трогает лёгкая улыбка. Минки её зеркалит. – Работа уже закончена, Юнхо, считай, что я дома, – рука берёт один стакан, затем механический повтор происходит и со вторым, – и ты располагайся. Лоск в минимализме, воздух в ненавязчивой ноте, которая заново к себе располагает, в пальцах мнётся тёмно-размытое по стеклу содержимое, которое для Юнхо в последнее время являлось недоступным. Трезвость ума превосходила простой пункт урваться в край. Альфа внутри его сдерживал, сам Чон был за это благодарен. – М-м, жжёт...немного, – вкус различим, но крепость едва этому уступает. – И у меня, – Сон опускает это тихо, едва дотрагиваясь до своего стакана, губы мажутся и отпускают. – Что это значит, Мин? – Мне кажется, что ты понимаешь, – взгляд зависает, Минки ухмыляется одной стороной, – потому что сам в этой шкуре... – Расскажешь? – старшему Чону хватает смелости, чтобы лезть. Территория доверительного даёт на это свои права, о которых Юнхо безусловно знает, ведь Минки бы иначе не вымолвил здесь и сейчас ему ни слова. – Было бы что... Просто я не успел, Юнхо, – прикованность к тёмно-бордовым вкраплениям глаз, немного скованности, немного личного понимания, которое идёт следом. – Он дал мне понять, что мне не стоит надеяться, а я так не могу. Понимаешь же, да? – кивок после и резкие два глотка. Минки снова прищуривает свой концентрированно-сдержанный взгляд и находит точку на противоположной стене кабинета для безопасной фокусировки. – Но мне всё же придётся смириться. Я дорожу тем, что приобрёл с момента нашего знакомства с ним. – Да кто он, Мин? – Не могу сказать... Да и не забивай этим голову, понял? – хлопок по плечу, перешедший в скольжение, моторика подвисания и нулевой аргументации. Но старший Чон вопросов больше не задаёт, перемещая своё внимание на всё ещё непустеющее содержимое. – Что с Паком кстати? Вопрос, кинутый мимо, с едва тонким подтекстом важности и значения, устремляется в пристально-прожигающие чоновские глаза. Минки выдерживает паузу приличия в ответ, а затем переводит свой обзор на рабочее место, которое завалено неубранными папками ещё час назад. – Не лучшая тема... – Потому и начал её, Юнхо. Не расскажешь мне – не расскажешь никому. А для тебя это важно, каким бы сукой... – Прекрати, – стекло обхватывается сильней и осушается до дна. Юнхо кривится в лице, но не решается посмотреть на Сона. – Оскорбления ни к чему. Ты думаешь я не знал, на что подписывался? – звонкий стук, оборот лицом и самая неестественная улыбка, которая подкашивала всю уверенность в громко-пущенных словах. – Юнхо, ты добивался его полгода, а затем бегал вокруг него, словно никого больше не существовало. Не пытайся приуменьшить от этого смысл. Для тебя Сонхва был ближе, чем я... – ...Мин... – ...но я не в обиде, – рефлекторность наливаемой крепкой жидкости, ухмылка уголками губ, стойкость теплоты во всём, что касается внимания к старшему Чону. Сону несложно это поддерживать, несложно показывать, несложно вверять. – Я об этом всегда знал, не напрягайся. – Нам нужно это исправлять, – голос тонет в градусе, его смывает глотком. – Я думаю, что бесполезно, – серьёзная пауза, что вводит в замешательство Чона, – ведь сейчас всё твоё внимание направлено на другую кандидатуру, – нотка мажется лёгкой искрой поддёва, глаза веселятся и застревают на внезапной растерянности самого Юнхо. – Это... Это совсем другое, – несильный удар в плечо, мгновенное потепление в атмосфере диалога. – Но такое же важное для тебя сейчас, – нет смысла врать, нет смысла уводить разговор и нет смысла об этом молчать здесь. Юнхо впечатывается взглядом в Сона с такой искренней отдачей, которую можно ощутить даже на кончиках дрожащих пальцев. Они тёплые. – У вас с ним налаживается? – Думаю, да... Джуну нужно больше времени. Я просто жду. – Это тоже немало, – кивок на согласие с выводами, мягкая вдавка в диван позади, расслабленность в текущей теме разговора. Безопасность прокладывается между сгибами и словами, накладывает слои и размеренно отдаёт свою честность. – Тебе, правда, не кажется это... – Чем? – Неправильным. – Мне лишь кажется, Юнхо, что ты думаешь об этом не под тем углом. Правила природы небезусловные. И тебя никто не обязан принуждать поступать иначе. Доказывай не кому-то, а ему, что ты достоин. – Спасибо...хён, – условность, добавленная секундой позже, протеплилась через грудную Минки. Юнхо понимал, что это будет важно, что о таком ему тоже известно и поставлено ранее на умолчание. Сон меняется после этого в лице, взгляд потупляет вниз и выдаёт чуть нервную и смазанную улыбку. – Не за что. – Это не так, ты знаешь, – правда ищет новые пути благодарности, глаза старшего Чона ищут только подтверждение своих слов напротив. – Не разводи тут соплей, – резвость на комканное объятие одной рукой и долгие пять минут абсолютной тишины. Каждому есть, что за это время усвоить и что самолично переварить. Оба не станут углубляться больше положенного для их расслабленной встречи, и от этого обоим будет лишь приятней...***
Avi (Avril Lavigne Acoustic Cover) – Falling Fast
Вздох невесомо парит над гладью, И нет причин разрываться вдвое, Страх ускользнёт свободной прядью Туда, где правда ничего не сто́ит... (Глава 14) И эта правда ничего не сто́ит, И ты смахнёшь её тонкой кистью. Она теперь тебя успокоит, И только так ты задышишь чище… (Глава 25) И только так, едва касаясь, По тёплой коже ведя узором, С дрожащим чувством рассыпаясь, И не клеймя его позором. Бежать, только бежать, и без оглядки, огибая экономический корпус, следом запинываясь о новые и новые ступени, пролетая мимо ненужных дверей, и невероятно желая в этот самый момент увидеть его. Расстояние всё меньше, прочитанное сообщение всё размазаннее перед твоими вновь влажными глазами, но уверенность в том, что тебе это необходимо – колоссальная. Ты находишь его в уже привычной для себя пустующей аудитории для дополнительных занятий студсовета. Ты уже знаешь, что он всегда задерживается до последнего и уходит позже всех. Ты невероятно облегчённо выдыхаешь, потому что искренне радуешься тому, что этот пункт остался неизменным. Именно сегодня. – Чонхо... Бета сосредоточенно перебирает белые листы, одним глазом проверяя что-то в мониторе, ручка нервно вертится и выпадает из разжавшихся пальцев, когда в его лице считывается удивление. – Уён, что-то случилось? – омега не произносит ни слова, топчась всё так же у самого порога приоткрытой и не смея пошевелиться. – Я не думал, что ты так быстро появишься... Чхве замолкает, хмурит бровью и оставляет свою сравнительную таблицу. В воздухе витает неподдельная слабая нота фрезии, и она слишком знакома и приятна, чтобы её не распознать на расстоянии пяти шагов. Этого хватает, этого немного, этого с лихвой. Пропадает чувство меры в границы. На двух пересекающихся взглядах утопает невысказанность какого-то внутреннего откровения. Уён жадно рассматривает Чонхо, проникает аспидно-синими радужками и притягивает ближе. Бета не имеет возможности ответить тем же, кроме первого пункта. Оба не делают ни одной попытки в сокращении дистанции. Её как будто нет, она пала самостоятельно, и остаётся только досчитать до определённого времени, когда обоим терпеть эту ложную отдалённость станет невозможным. Омега срывается навстречу первым... Пальцы затронут бережно и проведут по гладким линиям скул вниз. Собери эту дрожь вновь и окутай ей бессознательно, подари искреннюю надежду в том, что для тебя это так же волнительно и важно, так же необъяснимо. Уён оглаживает всё быстрее и быстрее, касаясь оголённой под рубашкой шеи, и этого оказывается слишком много для твоих первых настоящих ощущений свободного выбора. Чонхо парализован и одновременно раскрыт. Руки вдоль тела, глаза напряжены упором в омегу, уголки губ пережаты. – Я боялся не успеть... – мокрая дорожка прокладывается вновь, радужки загораются перенасыщением, аромат затапливает собой. У Чхве не хватает сил на разбор полученных сведений. В голове пусто и ярко, притяжение срабатывает ответной, и весь барьерный код страховки становится недействительным. Обнуление щадящих мотивов твоего нравоучения. И дистанция уже не поможет, и здравость аргументов рассыплется в графитовую пыль, и голос впервые предаст волнительной дрожью. – Уён, успокойся... Остановись с этим. Ты можешь пожалеть, – последнее распространяется на обоих, Чхве осознаёт. Эмоциональность подскакивает на пару глубоких вдохов, больше для успокоения, которое стоит передать едва сдерживающему себя на месте Уёну. Бета считывает уровень гормонального всплеска, но не может его контролировать. – Тогда останови сам... Омега резко притягивается вперёд и вмазывается губами в растерянного Чонхо. Эта проба нежности не имеет ничего общего с подавлением и отчаянностью выводов. Хочется показать всю необходимость в этом моменте без давления, потому младший Чон невинно замирает выдохом и касается только один раз. И Чхве не отталкивает. Уён готов проломиться вдоль и поперёк от перенасыщения своих интуитивных импульсов взаимности. Теперь прикосновения к его губам накладываются чуть смелее и настойчивее, а объятия по шее давят крепче. Чхве осторожно приобнимает Уёна за талию, и в этот самый момент омега готов прирасти к непередаваемому и ощутимому чувству нужности наравне с выдалбливающим справа грудную клетку сердцем. Эти помехи ничто, они терпимы и обоснованы, они так приятны, что сбивать этот ритм захочется уже специально, если того потребует само время. Главное, чтобы он был сейчас рядом...