***
Уён не разговаривает с братом почти два дня. На все вопросы аппы оба отводят глаза, тяжело и долго молчат, а затем встают и уходят из общей комнаты. Старший альфа не вмешивается, но по его загорающимся краснотой глазам становится понятно, что так долго эта тишина продолжаться не может. Скорбь должна омывать усопших, но не живых. Дом Чонов перевёрнут наизнанку. Первым не выдерживает Юнхо, когда сталкивается этим утром с Уёном. Омега делает резкие шаги назад, захлопывая дверь в свою комнату, и альфа замирает на три секунды, прежде чем влететь в неё без стука. Младший Чон затравленно отскакивает, лицо мгновенно бледнеет, из глаз текут слёзы. – Хён, уйди... – Не уйду, пока мы не поговорим о нём. – Я не хочу...выбирать из вас...не хочу. Осознание перекрашивает мотивы. Руки опускаются медленно и тяжело. Юнхо почти не моргает. Перед ним раскрошена его главная часть хрупкого сердца. Беспокойство гиперболизированного характера затмевает взгляд этих аспидно-синих глаз страхом. Страхом выбора и болезненной потери. Альфа последние пару дней боялся именно этого. Его младший брат – последний якорь, за который держался герой красных линий. Если он потонет, то это безвозвратно. – Уён, тебе не нужно этого делать. Слышишь? – худое тело умещается в некрепкие объятия, приходится дышать, подстраиваясь друг под друга на вырванном моменте. – Я – альфа. И я возьму на себя всю ответственность. Больше никто не пострадает из-за меня. – Хён? – Завтра я поговорю с родителями Ёсана. Если они позволят, я буду его навещать. Омега удивлённо замолкает, руки опущены вдоль тела, взгляд неживой и одновременно ищущий. Юнхо прикрывает за собой дверь, но время деликатности прошло. Старший Чон проходит в комнату, не обращая внимания на шокированного брата. Кровать не расправлена, ноги не держат, а ладони начинают устало растирать лицо. За последние трое суток альфа спал не больше десяти часов. – Он не захочет тебя видеть... – Я уверен в обратном, Уён. – Ты расскажешь об этом Хонджуну? Люминисцент загорается сигнальным факелом. Его давно не травили у морской пристани, засыпая мёртвой солью. В руинах утоплено закатное солнце, по берегам ни единого следа... Здесь больше нет места спасению. Юнхо вытравил его тоже. Обращение младшего Чона к такому важному имени имело колоссальное значение. Оно перевешивало что-то потаённое, к чему не было доступа ни у кого, кроме героя красных линий. И, кажется, сейчас оно ему больше не принадлежит. – Между нами больше нет того, о чём ты можешь переживать. – Ёсан знал о нём, хён... – Что? – Он знал о том, что ты был влюблён в альфу.***
Переступать порог экономического нетвёрдой ногой, ожидать знакомое лицо, внутренне переживать о том, что этого не произойдёт. Ким больше не видел Чона с того с самого дня. Короткие сообщения, нейтральные мысли, долгие минуты ответа. Это пройдёт. Слухи осядут по коридорам, больше не потревожат ни один угол, забудутся между парами. Всему будет время, чтобы поднять высоко голову и не сбежать трусливо после первого неудобного взгляда. Хонджун сделает это вместе с ним, если потребуется. И Юнхо об этом должен узнать. Ким пересекается с бетой между стыками факультетов, едва не сбивая его с лестницы. Оба понимают, что альфа здесь не заблудился, чтобы отыскать нужный кабинет. Это умалчивается и заворачивается в приятную улыбку. Чонхо протягивает ему неуверенно руку, чтобы увести за собой. Хонджун не противится. – Будет лучше поговорить в аудитории студсовета. Там никого нет. – Это удобно?.. – Джун, – мягкое давление прямого взгляда, – ты пятый день приходишь к нему и ждёшь на задней парковке. Юнхо рано появляться здесь. Ты же знаешь. Ким прекрасно это понимал, но суть проблемы обозначалась не в чёрно-белом контрасте. Их жирно и грязно размазало в единый блёклый цвет, о котором нет повода так беспокоиться. Но у альфы этот повод был, и довольно сильный. Прежней небесно-голубой лазури требовался кобальтовый аметист. Ведь штормовое море не стихло под натиском солевых волн, его нечаянно задавили. И Хонджун уверен, что всё ещё возможно исправить, достаточно найти Пака... – Чонхо, я ждал не его. – Вот как... Мне стоит спросить или сделать вид, что я не услышал? Неудобно встречать отказ без попытки объясниться. Сложно воспринимать друга по другую сторону границ, когда твой отчаянный выбор однажды обрубил концы в воду, а ты не смог сразу выплыть. Ким заведомо знал, что на это найдётся как минимум два знака "против". И он не смел держать за это ребяческую обиду. Даже вопреки спорной гордости. – Им нужно встретиться, Хо. Потому что я больше так не могу. – Юнхо кажется мне очень сильным альфой, Джун. Но не переоценивай его. – Я знаю, Хо... В аудитории методичная тишина, залакированная светлым окном и стройными рядами стульев. Чхве сосредоточен, в этом нет ничего необычного, но глаза на секунду приобретают янтарный налёт в радужках. Ким понимает, что затрагивает самую неприятную и похороненную намертво тему. Его выбор был предельно простым и ясным. Последствия фатальными. А возобновление своей привычной системы жизни едва ли уместилось в последние два месяца. У Чонхо теперь есть, за кого нести ответственность помимо лучшего друга. Внутренний альфа принимает это во внимание, но не может спорить с самим собой. – Мне нужно рассказать тебе о Сонхва. Я беспокоюсь о нём. – Почему ты не оставишь его, Джун? Юнхо сделал выбор. Думаю, тебе тоже пора... – Это не заденет Уёна. – Всё, что касается Юнхо, ведёт к его младшему брату. Тебе ли не знать? – Чонхо. Бета перестаёт раскладывать стопки распечатанных листов, занимая их неприятный разговор бессмысленной моторикой. Ким внимательно ждёт ответов, выслушивая Чхве на одном придыхании. Его взгляд балансирует на грани помешательства. И Чонхо прекрасно считывает эту нездоровую тягу к саморазрушению через светлые идеалы и помыслы. Их не будет. Ничего из этого не приведёт к положительному результату и успешной психологической стабильности. Всё, что касалось имени Сонхва, никогда не приводило Кима к этим двум основополагающим вещам. Хонджун понимал и отрицал это одновременно. Как понимал это и сам Чхве. – Всё, что ты расскажешь мне сейчас, от меня никто не узнает. Но не делай того, о чём пожалеешь, Джун. – Хо, я уже пожалел, что не вмешался раньше. – Оно бы того стоило? – Если бы Сонхва не пришёл ко мне еле стоящим на ногах, то стоило бы... Этих внезапных слёз Ким не стесняется. Они окропляют лицо, щиплют в уголках глаз, остывают на дрожащих губах. Бета придвигается чуть ближе, воспринимая этот уязвимый этап откровения чутким и ровным вниманием. На него взирает карминовая топь, обрамлённая ореховой чернотой. В ней ничего не стоит затеряться. В ней терялись уже многие, особенно Юнхо. – Что случилось, Джун? – Сонхва не рассказал, что с ним произошло. Но я догадываюсь, что его изнасиловали... Юнхо не знает об этом. Повисает обременительная пауза. Отсчёт времени замораживается. Если выбирать, что развеять и потопить в кобальтовом море, то Ким предпочёл бы последнее. Но Чонхо не разделил бы этого мнения, кроме одной детали: – Ему пока не нужно знать, Джун, – голос ломается, но заканчивает фразу, – Уён рассказал мне, что Юнхо принял решение поддерживать Ёсана в реабилитации. – Он всё ещё чувствует свою вину... – Вы оба её испытываете. – Поэтому я хочу найти Пака и поговорить с ним, Чонхо. – Думаешь, он захочет тебя выслушать? – Я надеюсь, что он даст мне шанс. Ким разбавляет этот вынужденный момент слабости обесцвеченной улыбкой, за которой ничего не изменится. Чхве протягивает к себе альфу в ответ, позволяя ему скрыть заплаканное лицо на своём плече. Время расставляет приоритеты, но пересекающихся линий в них не узреть. Остаётся выбирать сторону...***
Огненно-красным начертишь опасное, Бело-атласным разбавишь вину. Ты доверяешь ему не напрасно, Режешь волной, предаваясь огню. Младший Чон держался достаточно долгое время, не обращал внимания на симптоматику, не слушал ритм своего нагруженного сердца, не принимал таблеток, которые прописывались для регулировки его цикла. Ему не хватало сил, когда окрасилась первой кровью его значимая потеря. Когда это случилось во второй раз – Уён просто не знал, что ему предстояло пережить. Нарушенный интервал течки повлёк за собой усиленный болевой шок, от которого омегу скрутило ещё до выхода из дома этим утром. Аппа излишне суетился, пытаясь оказывать ту поддержку и заботу, которые требовались каждому в их семье по прошествии последнего траурного месяца. Тень несчастий слабо начинала спадать, но не рассеивалась. И, кажется, это значимое время готовило для них больший объём выдержки, благодаря которому разгорающиеся конфликты тушились у самого фитиля. Юнхо обеспокоенно заглядывал три раза за день к младшему брату. Старший альфа не вмешивался в процесс прохождения щепетильных стадий половозрелости с уговоров самого аппы, а последний по просьбе самого Уёна прекратил настаивать на госпитализации. – Пап, мне будет лучше. Не нужно никаких больниц... – Уён~и, но тебя рвало уже четыре раза! Где подавители? Прими хотя бы их. – Я только собью ими цикл. Мне нужно перетерпеть. Обещаю, мне станет лучше. – Уён~и... – Обещаю, пап. Покрасневшие усталые глаза заверяли о самом важном. Омега заставлял себя не поддаваться на приятные уговоры и следовать правилам, от которых зависел весь гормональный фон после разрыва с альфой. Увеличенная доза препаратов для сердечной работы не имела возможности совмещения приёма блокаторов. Уёна об этом предупреждал доктор Ли, но эта информация осталась похороненной в четырёх стенах удушающей стерильности. Юнхо догадывался, но крепко сжимал влажную дрожащую руку своего брата, пока младший Чон проваливался в сон на короткие интервалы. – Я буду рядом, Уён... Поспи немного. – Я знаю, что подвёл тебя, – скрученный комок нервов и остаточных сил хватался за своего героя, как за спасательный свет маяка. Наклон по кривой еле заметен. Туман обволакивал по морской глади, по леденящему холоду аспидной синевы. Юнхо всё прекрасно понимал. Он претерпевал подобную стадию, не имея возможности так держать его руку в своей. Он проходил этот этап в одиночку. – Не рассказывай им об этом, хён. – Тебе не стоит переживать. – Хён?.. – Тише, Уён, тише. Старший Чон оседает всем телом, заворачивая омегу плотнее в одеяло, перетягивая густой шлейф жёлтой фрезии на себя. Она не удушает, не навязывается, не перекрывает истинных мотивов. Она перерастает в нечто сокровенное, правильное, честное. Альфа насыщается переизбытком цитруса, проектирует свой аромат клементина поверх, чтобы омега смог спокойно выдыхать застоялый запах своей уязвимой личины. О большем просить здесь вовсе не требовалось. – Прости меня, хён. – За что, Уён~и? Озвучивать не стоило, когда каждый догадывался о значении высказанных слов. Прощение не удваивало степени раскаяния. Оно было простым и понятным. Почти нейтрально обращённым. Оно было между. Сказанное в полсилы, шёпотом уставшего и измотанного голоса, больного разума и любящего сердца. Омега отворачивал голову, выдавливал слабую пронизывающую улыбку, зарывался глубже на постели, пытался высчитывать каждый дёрганый удар из грудной клетки. Юнхо в этот момент пытался реже вспоминать Кима, пока его младшего брата окутывал размеренный сон. За это было не больно. За это было не стыдно. Однажды за это вновь станет никак...