Баллада о конце и начале

      Спал он так глубоко, что проснулся лишь утром от радостного ржания Плотвы и какого-то восхитительного запаха. Дымок от костра, пахнущий чем-то жареным и невероятно вкусным, приятно защекотал ноздри, и Лютик лениво потянулся, все еще не открывая глаз. Тепло приятно окутывало тело, и вставать, начиная день, желания никакого не было. Бард хотел было перевернуться на другой бок и опять задремать (сон далеко не ушел), но его вдруг слегка потрясли за плечи, и металлический голос ведьмака прозвучал прямо над ухом: — Завтрак готов. Вставай, нам скоро в путь.       Лютик неохотно открыл слипающиеся веки и лениво уставился на склонившегося над ним Геральта, который, кстати говоря, выглядел прекрасно. Не в том смысле, что он излучал счастье и красоту, но по сравнению со вчерашним изменения были на лицо: например, кожа перестала быть такой смертельно бледной. Вряд ли бы ведьмак вскочил в такую рань, развел костер и приготовил что-то вкусное, бегая тут, как слуга на балу, если бы чувствовал себя нехорошо. Лютик про себя порадовался, что мутанты слишком легко переносят даже попадание в организм парализующего яда. Конечно, Геральту полегчало еще вчера, однако теперь он, видимо, окончательно пришел в норму.       Лютик сонно кивнул, и вдруг уголки губ ведьмака слегка приподнялись, что заставило того удивленно вытаращиться, попрощавшись с остатками сна. Ведьмак улыбался. Легко, спокойно, будто он этой улыбкой пожелал ему доброго утра и хорошего дня одновременно. Черт возьми, у них определенно был прогресс в отношениях. Геральт еще никогда не улыбался без особой на то причины. Что на него нашло? Сладкий момент длился недолго: Геральт развернулся и пошел к огню, чтобы дожарить завтрак.       Лютик потянулся, зевнул еще раз, попытался встать и замер. На нем аккуратно лежало одеяло: тонкое, большого размера, из хорошей, качественной ткани, к тому же, почти не потрепанное. Он с изумлением поднял его край, оглядывая так, будто оно было непонятной магической вещью, противоречащей всем разумным ожиданиям. Смутно понимая, каким загадочным образом это одеяло на нем оказалось, бард лукаво посмотрел на ведьмака и решил, что умрет, если не изобразит дурачка и не задаст Геральту возникший вопрос. Забота со стороны ведьмака была явлением настолько редким, что Лютик заулыбался, почувствовав резкий прилив сил. Потом он, кряхтя, встал, отряхнулся от земли и грязи, еле дотягиваясь до спины, и недовольно покрутился, пытаясь оценить ущерб, нанесенный красиво расшитой рубашке. Она была сильно потрепана из-за пары веселых дней в гостях у культа и пыльных ванн. Лютик, недовольно скривившись, сделал галочку купить новую одежду у какого-нибудь торговца в Каэде. Он был помешан на моде, хотел выглядеть прекраснее всех и всегда носить лучшее из лучшего. Поэтому большинство денег уходило на кафтаны да рубахи, а еда добывалась с помощью природной наглости и очарования.       Одеяло Лютик аккуратно сложил и понес класть его в сумку, уже висевшую на Плотве, что нетерпеливо переминалась с ноги на ногу и ждала, пока путники, наконец, поедят и отправятся дальше. Видимо, проклятой лошади недоставало приключений на задницу, и о покое она даже не думала. Геральт сидел у костра и неторопливо покручивал сковородку, на которой шипели куски ветчины. Да уж, вот все запасы и исчезли. Точнее, вкусные, но скоропортящиеся запасы исчезли, а хлеб, вода, немного вина и сыр остались. Лютик вечером знатно опустошил склад провизии, так что теперь оставалось довольствоваться тем, что было. Он подсел к ведьмаку на небольшое бревно, которое тот, видимо, притащил сюда уже утром. В животе приятно скрутился комок, который требовал поскорее попробовать все, что сейчас так невероятно пахло. Язык, однако, оживился совершенно не для пищи, и поэт, нетерпеливо поерзав на месте, поделился очевидным: — Как всегда, в меню у нас плотный завтрак… Замечательно. Обычно я не ем в такой ранний час, потому что не привык, но тут сделаю исключение…       Жадный взгляд Лютика так и впивался в ветчину, однако ведьмак продолжал мучить и его, и себя, пытаясь довести все до идеального состояния. Бард, как послушный ребенок, не стал торопить (хотя мог), вместо этого оторвал ненасытный взгляд от еды и перевел его на Геральта, выглядящего странно умиротворенно и даже довольно. Он продолжал разглядывать сковородку, не смотря на Лютика, который обеспокоенно спросил на всякий случай: — Ты в порядке, Геральт? Ведьмак вдруг хмыкнул и будто с укором качнул головой. — Тебя держали несколько дней в плену, а ты спрашиваешь у меня про самочувствие. — Ну… Мне хотя бы не пришлось драться с мутировавшей мавкой, которая пырнула меня в живот и отравила парализующим ядом, — съехидничал тот и добавил: — Приму это за ответ «да». Кстати говоря, если ты интересуешься, как у меня дела, все прекрасно. — Я невероятно счастлив, — наигранно радостно ответил Геральт, не замечая, что противоречит сам себе.       Он еще раз покрутил сковородкой над веселым пламенем и потянулся за двумя мятыми оловянными тарелками, чтобы положить туда приготовленную ветчину. Лютик, понимая, что он сейчас накинется на еду и забудет обо всем на свете, поскорее осуществил желаемое и подтрунил: — Я знаю… Ты же накрыл меня одеялом. Это было безумно мило с твоей стороны.       Ведьмак, который уже скидывал куски в тарелки, замер, как громом пораженный, и бард молча порадовался произведенному эффекту. Геральт, к несчастью, опомнился почти сразу и нашел великолепное оправдание: — Пришлось ночью взять. Ты дрожал и лягался, как осел, которого тащат на скотобойню. — Наверное, подумал, что около меня прилег дикий медведь, вот и применил самозащиту, — мгновенно парировал Лютик, заставив ведьмака тяжело вздохнуть и недовольно протянуть ему тарелку. — Значит, ты не умеешь обращаться с медведями.       Бард своими загребущими руками вцепился в нее и начал поглощать ветчину вприкуску с сыром, вгрызаясь в уже окаменевший хлеб и чуть не давясь от наслаждения. — Не переусердствуй, — мягко заметил Геральт и спокойно принялся за свою долю.       Следующие две минуты Лютика не было слышно: он наедался вдоволь, заталкивая еду в глотку и радостно чавкая. Правда, надолго пища его заткнуть не смогла — вскоре он вернулся в прежний режим болтливого попутчика и произнёс с набитым ртом: — Офень фкусно…. М-м-м… Ты фто где-то на повара учифлся?       Геральт взглянул на него с такой жалостью в глазах, что тот поспешил замолчать и посвятить всю энергию одной лишь еде. Когда жаждущий голод уже утих и оба путника сидели с довольными лицами и припухшими животами, Лютик тяжело выдохнул и блаженно потянулся, рассматривая окружающий лес. Утро было довольно пасмурным: слабые солнечные лучи, кое-где пробивавшиеся из-за облаков и крон деревьев, освещали небольшой кусочек болота и его берега. Судя по количеству не очень густых туч, распогодиться обещало ближе к полудню. Деревья обступали со всех сторон плотной стеной, и там, где вчера все казалось светлым и ясным, теперь густел полумрак. И все равно Лютик почувствовал, что, несмотря на угрюмую обстановку вокруг, он впервые за весь год был так безумно счастлив, сидя около еле тлеющего костра рядом с Геральтом.       Собрались они довольно быстро: потушили костер; сложили тарелки и сковороду в сумки, и Лютик пошутил, что не удивится, если обнаружит в их недрах целую улицу с тридцатью домами. Когда Плотва радостно дернула ухом и поддалась ласковой ручище ведьмака, бард сощурился и сказал: — Лошадь твоя хороша. Вчера стояла в стороне, как будто ни при чем. Смотрела на меня, как на врага народа, я к ней даже подойти не мог, сумку забрать. Вы с ней точно сговорились, решили меня разыграть и напугать до чертиков. — А что она должна была сделать? — вдруг подтрунил Геральт. — Помочь меня перебинтовать? — Могла бы и перебинтовать, если бы захотела, — театрально обиженно протянул Лютик. — Оказала бы духовную поддержку… Не знаю, фыркала бы, ржала, чего там лошади еще умеют? А она встала как можно дальше, мол, нет меня, моя хата с краю, ничего не знаю. — Лютик? — М-м-м? — Ты когда-нибудь затыкаешься?

***

*****************************       Довольно фыркающая Плотва весело мотала хвостом из стороны в сторону. По крайней мере, выглядело это весело — на самом деле, кобыла отгоняла слепней. Точно по прогнозам Лютика, прояснилось: теплое солнце согревало и ласкало путников своими нежными лучами. Болото они обошли, на удивление, очень быстро, хотя обоим казалось, что это дело на день минимум, так что скоро ведьмак прыгнул в седло, не увидев смысла двигаться дальше на своих двоих. Лютик, уверенный, что сейчас на Плотву его не посадят из-за хорошего самочувствия, был приятно удивлен, когда Геральт, разумеется, в своем грубоватом стиле пригласил его присоединиться. Видимо, он готов был посадить барда на Плотву, если тот не имел при себе музыкального инструмента, который мог действовать на нервы посильнее самого исполнителя. Торопиться было некуда, так что «прогулка» становилась все более неспешной и умиротворенной: Лютик любовался солнечными зайчиками на тропинках, вдыхая приятный освежающий запах елей. Все вернулось на круги своя: бард продолжал трепаться обо всем на свете, почему-то делая акцент на заброшенных дорогах; Геральт же метался между короткими медленными ответами и полнейшим игнорированием монологов.       Когда они выехали из леса, первым, что открылось их взору, были небольшие холмики, за которыми пробивался едва заметный дым. Вряд ли бы там бушевал пожар (дыма бы было значительно больше), так что, скорее всего, это показывался обещанный город. Каэд прятался в зелени, и его пестрые домики стали видны только с более близкого расстояния. Лютик поразился ярким краскам: красные, синие, желтые здания смешивались в единую палитру и невероятно радовали усталый от однообразия взгляд. Удивительно, как по одну сторону леса стояла обыкновенная деревушка с покосившимися избами, а по другую возвышался разноцветный город, само олицетворение жизни. Природа будто разделяла их, ставила черту между двумя абсолютно разными мирами.       Едва Геральт и Лютик въехали в город, как сразу столкнулись с ярко наряженными девушками, которые весело хохотали и жевали свежие пряники. Высокая, пышная блондинка с карими глазами с любопытством взглянула на незнакомцев и захихикала, отворачиваясь к подругам. Бард с интересом осмотрел их радужные ленты и платья с необычной вышивкой: казалось, они нарядились для какого-то праздника. В добок к этому аргументу присоединилась веселая музыка, доносившаяся откуда-то издалека: играли на лютнях, сазах, флейтах, колесных и византийских лирах. Раздавался взрывной хохот и хлопки; слышались чьи-то радостные голоса, образующие единый гвалт.       Ведьмак спрыгнул с лошади и, когда бард сделал то же самое, спокойно повел Плотву за узду. Как оказалось, в Каэде проходила ярмарка, являвшаяся видимо, не очень частым событием: немногочисленное население стекалось в центр и бродило меж деревянных рядов, наслаждаясь покупками и торгом. По улице катились телеги, кругом стоял шум, гам и суета. Городишко был не очень большим, и центр Лютик увидел почти сразу. Он заметно оживился: у него появилась невероятно хорошая возможность собрать вокруг себя толпы людей и спеть им всем, наслаждаясь вниманием и обожанием. Лютню можно было, в конце концов, одолжить, хотя бард и брезговал так делать. Нечасто попадался шанс выступить перед аудиторией, и для каждого музыканта это было честью, особенно если публика принимала его тепло. «Кажется, я знаю, чем заняться», — радостно подумал он и вспомнил, что еще хотел купить новую одежду. Что ж, сначала подработать, потом гулять. Тем более, силы были, а энергия захлестывала с головой.       Лютик посмотрел на компаньона и без удивления заметил, что у того на лице написано только одно — безразличие. Его совершенно не интересовала окружающая обстановка, и бард тяжело вздохнул, когда тот сухо объявил, что купит необходимые медикаменты, поищет здесь работу, и, если тут нет ничего стоящего, они немедленно двинутся дальше. — Ты серьезно собираешься драться с очередной тварью прямо сегодня? — Лютик даже остановился, уперев руки в боки. — Тебя потрепали только вчера вечером. Отдохни хоть день и не гробь свое и так убитое здоровье, я тебя умоляю.       Глаза Геральта, которые все это время внимательно осматривали улицы, вдруг сосредоточились лишь на нём, и взгляд их резко ожесточился. Бард приготовился к очередной тираде «Я ведьмак, это моя работа, некогда зализывать раны, бла-бла-бла», потому состроил кислую мину. — Я ведьмак. Это моя работа. — Боже, как все предсказуемо…. Скажи, мы куда-то торопимся? Почему бы не повеселиться на ярмарке и не отдохнуть хотя бы один день? — Лютик внимательно оглядел друга и мелодично протянул. — Подожди-и-и… Я забыл, с кем разговариваю. — У меня почти не осталось денег. Каким образом ты еще предлагаешь их заработать? — скрестил руки на груди Геральт, подняв брови с насмешливым любопытством. — Дойдем до следующей деревни или города, и там… — Успеешь нагуляться с девками, пока я занят. Увидимся позже.       Ведьмак потянул за узду Плотву и неспешно направился в сторону таверны с интересным, а главное, говорящим названием «Под копытом коня». Видимо, пьянки и драки там случались нешуточные. Лютик удивленно пожал плечами и пошел в сторону ярмарки. Его немного напрягло замечание про «девок», ведь не часто-то он с ними и развлекался, по сути дела.… Нормально флиртовать он научился лишь недавно, до этого лишь отпугивая красивых незнакомок фразами вроде «меня к вам тянет, как лося к соли». Хорошее проведение ночи ему доставалось крайне редко из-за кучи дел и желания заработать пару монет. Только в этом году поэт, увенчанный лаврами славы и обожания, стал иметь популярность у женщин во всех смыслах этого слова. Тем более, Геральт был за тридевять земель, и он, ища себе нового компаньона и новое вдохновение, постепенно отдавался разврату все больше по причине «заняться нечем». С парнями дело обстояло еще хуже… Если они сами не намекали на симпатию, различить согласных было практически невозможно.       Как бы Лютик ни влюблялся в каждого встречного, отдаваясь ему телом и душой, не каждый встречный был готов отдаться ему бесплатно, да и сам он не всегда этого хотел. Конечно, то, что Геральт считал его сердцеедом, было неудивительно: бард постоянно строил глазки девушкам, пел о них серенады и любовные песни, а потом еще хвастался собственными похождениями, делая это просто так, по привычке, а не по какой-либо другой причине. Пару раз ведьмака даже в телохранители себе ставил, чтобы тот охранял его весь вечер от недовольных отцов, матерей, детей, братьев и друзей. Авторитет у Лютика не блестел чистотой, однако больше половины похождений было чистой выдумкой. Неужели Геральт наивно верил в то, что он хотел прыгнуть к любой в постель, лишь бы удовлетворить свои потребности?       Ведьмак, расталкивая локтями плывущих прямо на него людей, уже скрылся в толпе, и Лютик, который не сильно расстроился одиночеству, с любопытством начал разглядывать торговые ряды. Разноцветные наряды можно было использовать вместо флагов: красные, желтые, синие, фиолетовые — они создавали праздник и без помощи зазывал или музыкантов. Те, кстати говоря, играли где попало и что попало; песни смешивались в какофонию, но все равно завлекали веселиться. Лютик, планирующий сыграть что-нибудь этакое на лютне, пока есть возможность, решил, что на покупку инструмента денег не хватит, а вот идея одолжить звучала неплохо.       Продавцы кричали, покупатели вопили, раздавались повизгивающие голоса детей, где-то кудахтали куры и страшно ругались ремесленники. Лютик с интересом осмотрел мечи, сделанные в мастерской оружейника, потом поглазел на дерущихся гномов, которые не поделили какое-то изделие из малахита, повздыхал над прилавком с музыкальными инструментами, мягко скажем, сомнительного качества, послушал сказки какого-то шарлатана с огромными ушами. Он уже обошел весь рынок, но…       Внимание Лютика привлек яркий, изумрудный кафтан с интересными вырезами на рукавах, расшитый серебряными узорами. Завороженный, он подошел к прилавку, ненароком толкая какого-то мальчишку, стоявшего рядом с широко открытым ртом, и, прильнув к дереву, вперился глазами в эту необычную, но красивую одежду. Торговец, черноволосый рябой низушек, который сразу же раскусил внимание потенциального клиента, перестал разъяснять что-то тучной бабе с лохматыми рыжими косами. Он, широко улыбаясь, закивал, подогревая заинтересованность Лютика. — Да, — зачем-то подтвердил он. — Прекрасный кафтан. Новейшая модель. На цвет, на цвет, милсдарь, посмотрите: переливается, аки настоящий изумруд, загляденье, а не кафтан… А узоры ручной работы, из серебряной нити, и каждый из них, слышь ты, индивидуальное значение имеет.       Заметив, что Лютик не перебивает, низушек посчитал это за согласие и сразу же снял костюм, подавая его, чтобы тот потрогал, понюхал, пощупал, в общем, оценил материал. Между тем он не переставал говорить: — Вот это солнце и звезды, это цветы, это кристаллы… — он с любованием проводил по лоснящемуся кафтану рукой. — А качество какое… Качество. Нигде такого больше не найдете, милсдарь, это я вам зуб даю. Прищурившись, торговец молча осмотрел Лютика и вдруг добавил уверенно, горделиво: — Последний писк моды, между прочим. У поэта засветились глаза.

***

      Спустя час Лютик стоял, облокотившись на прилавок со сладостями, и весело щелкал семечками. Погода была прекрасной: жизнерадостные лучики солнца прыгали по окружающим, заражая весельем и счастьем. Здесь как-то забывались вражда, войны и монстры. Было хорошо. Низушка, продавшего Лютику изумрудный кафтан, звали Доблен, и он, почему-то вмиг завоевавший симпатию поэта, рассказал, что в городе ярмарка проходила не просто так и у них отмечался праздник под названием Блэтэн (на эльфийском — «цветение»). Раньше в городке жили эльфы, и у них по календарю конец апреля всегда почитался как начало весны и жизни. Устраивались гулянья, песни, пляски до утра. Люди, вытеснившие их и поселившиеся в Каэде лишь пару столетий назад, праздник переняли и продолжили отмечать его по сей день, правда, не вынося традицию за пределы родного города. В лес рядом жители не ходили — он обладал дурной славой. Тем более, неподалеку, на другом конце Каэда, находились рощи и дубравы. Городок, несмотря на размеры, пользовался популярностью у торговцев и ремесленников; к тому же, процветал и рос. Еще Доблен искренне посоветовал не тратить силы на ярмарке и сыграть в таверне, вечером, на торжественном ужине. Сейчас играли все кому не лень, поэтому зарабатывал каждый по паре копеек, а вот знающие люди приходили позже, к столам, забитым жареным, закусками и сладостями. Там можно было парой аккордов на лютне получить одобрение от некапризной публики и утонуть в море золотых. Лютик от души поблагодарил низушка и пообещал угостить того пивом, если тот придет в таверну.       Удивительно, что недавние мучители не опустились до кражи, и монеты все это время спокойно побрякивали в карманах. Лютик решил в честь освобождения хорошенько погулять, и последние деньги, которые теперь не жалко было тратить, ушли на вкусный эль, состязание камнями и семечки. Он не торопился уходить. Слишком хорошее было настроение, слишком яркими были наряды, слишком громким и веселым был смех искренне радующихся людей… Лютик наслаждался, впитывал в себя атмосферу праздника, как губка воду, и тихо подпевал знакомым мелодиям, пробуждающим даже дряхлых стариков пуститься в пляс. Он улыбнулся и высыпал последнюю пригоршню семечек в ладонь. Осталось лишь познакомиться с каким-нибудь из музыкантов и договориться насчет аренды лютни.       Но сначала он знатно повеселился с какой-то молодой безбашенной компанией, сыграв в «речку». Игра была довольно занятной; Лютик в детстве часто играл в нее с мальчишками своего возраста. Когда он, усталый и довольный, отошел от веселящейся толпы и поправил слегка взлохмаченную и мокрую челку, его кто-то окликнул. Первой реакцией было непонимание, и бард замешкался, осторожно оборачиваясь и пристально вглядываясь в дружелюбное лицо полного мужчины на вид лет пятидесяти, одетого во все красное (только сапоги имели золотистый оттенок). Выглядел он… богато. Его абсолютно спокойная и миролюбивая улыбка мгновенно обескуражила, и поэт слегка неуверенно улыбнулся в ответ. — Мэтр Лютик? — раздался полный надежды голос, в котором дрожало что-то непонятное: то ли удивление, то ли радость. — Э-э-э… Собственной персоной, — растерянно наклонил голову тот, приветствуя незнакомца. — А вы кто, простите за откровенность?       Улыбка толстяка стала в три раза шире, а он сам вдруг засмеялся тихо, хлопая в ладоши и бормоча что-то себе под нос. Он явно был счастлив видеть Лютика, только непонятно, почему. Неужели поклонник? Не то чтобы бард был удивлен тому, что его творчество начало обретать явную популярность у народа, однако встретить искушённого человека черт знает где было делом… Странным. — Я Влодек, мэр Каэда, — перебил его мысли подозрительный тип и, схватив его руку, с жаром затряс. — Благодарю небеса за столь удачное стечение обстоятельств! О боги! Мэтр Лютик в нашем скромном городишке! Ох… Приятно с вами познакомиться! Очень приятно! Я ваш искренний поклонник, обожаю ваши песни и музыку, они чудесны!       Нет, все-таки почитатель. Лютик вдруг расслабился и даже горделиво нахохлился, понимая, что такая честь выпадает далеко не каждому музыканту: его начинали узнавать даже в самых, казалось бы, дичайших местах, к тому же, знатные люди. Хотя Каэд, конечно, глушью было назвать очень сложно. Вот что значит поэзия — в талантливых руках обретает свойство облетать весь шар земной! Бард почувствовал себя таким же счастливым, как и Влодек, встретивший своего кумира. Может, чуть больше: он так же пламенно ответил на рукопожатие, становясь более самодовольным и напыщенным. Его буквально распирало от гордости. Ведь всегда приятно, когда твой талант ценят, а тебя самого любят. — Благодарю, — низким баритоном промурлыкал Лютик, как кот, которому почесали за ушком. — Чем могу быть полезен?       Толстяк довольно захохотал и усердно закивал, показывая всем своим видом, что бард угадал и к нему обратились не просто так. Их руки, наконец, расцепились, и Лютик незаметно отер их об собственные штаны, потому что ладони стали заметно мокрее, чем обычно. — Вы совершенно правы, я бы не посмел с вами заговорить, если бы у меня не было важной причины, — спокойно принялся разъяснять Влодек, разглядывая Лютика из чистого любопытства. — Видите ли, в нашем Каэде сегодня праздник, он называется Блэтэн, вряд ли вы слышали о таком, но… — Люди переняли его у эльфов, живших здесь до них, — небрежно заметил бард, внимательно рассматривая заусенцы. — Начало весны, цветение, празднуется он три дня: на второй обязательно сжигают чучело на санях. Знаю, знаю. — Ого, — с искренним восхищением крякнул мэр города. — А вы время даром не теряли… Неудивительно, что в ваших балладах так все схвачено. В общем, в честь Блэтэна кроме народных гуляний у нас еще устраивается пир на весь мир… Кхе, громко сказано, конечно, ведь Каэд не столица, мягко говоря, однако и мы кое-чего умеем. В таверне «Под копытом коня» вечером будут накрыты столы. Сегодня третий день, горящее чучело, к сожалению, вы уже пропустили, но последний торжественный ужин посетить обязаны.       Влодек немного помялся, и на его лице проявилась виноватая улыбка, которой обычно одаривали прохожих нищие, слезно просящие хотя бы пару копеек на бутылку и кусок хлеба. — Так вот… — прочистил он горло и так же смущенно посмотрел на Лютика. — Хотел бы просить выступить у нас. Я понимаю, вы в таких местах редко поете, все по большим городам ходите, да и у нас музыканты неплохие, я бы даже сказал очень хорошие, спеть и сыграть смогут, развлечь публику им как в воду плюнуть… Лютик скривился. — Однако, — заторопился добавить мэр, почувствовав, что плюнут сейчас в него, — они не сравнятся с вашим невероятным талантом и с вашим врожденным обаянием. Кто еще споет про великого Геральта из Ривии, как не вы? Всем хочется послушать сказания и истории о местах, где далеко не каждый сможет побывать! Вы, маэстро Лютик, окажете нам честь, поэтому от лица города слезно прошу выступить на вечере и быть нашим главным музыкантом! Бесплатные напитки и еда вам обеспечены, равно как и двадцать талеров.       Бард довольно заулыбался, явно польщенный больше, чем когда бы то ни было, и тактично промолчал о том, что уже собирался играть на лютне, не прося разрешения, чтобы хорошо подзаработать до следующей ярмарки. Вряд ли он бы получил больше талеров, играя без приглашения. На дворе было часа три после полудня, и он подумал, что нужно быстрее заламывать двойную цену, пока есть такой шанс и пока с ним разговаривает поклонник, а не какой-то там хрен с горы, который его даже слушать не захочет: возьмет за шкирку и кинет «Под копыто коня», скажет, тренькай давай, пока в шею не надавали. Лютик задумчиво взглянул в ярко-голубое небо, покрытое белоснежными обрывками ваты. Толстяк с надеждой ловил каждое его движение. — Знаете, многоуважаемый Влодек, я бы с удовольствием сыграл у вас, но у меня две проблемки. Во-первых, ввиду ужасной истории моя лютня была утеряна, так что у меня сейчас нет инструмента. Во-вторых, Геральт хочет уйти отсюда до заката, а с ним разговаривать бесполезно… Он хочет найти работу — тут у вас, видимо, нечисти не водится, а деньги, как вы понимаете, ему нужны… Простите, рад бы, да не могу. С ведьмаками шутки плохи. С их кошельками, тем более, — с сожалением вздохнул он, прикрывая глаза и ожидая эффекта.       Когда врешь, нужно говорить половину правды, чтобы тебе точно поверили. И мэр поверил: вдруг весь задрожал, услышав великое имя, и чуть ли на колени не бухнулся перед бардом, повторяя одну и ту же фразу: «Как вы сказали, Геральт? Геральт из Ривии?». Лютик трагично заулыбался, разводя руками, мол, он самый. Тридцать талеров вместе с лютней были у него в кармане. *** — А теперь давайте поприветствуем великого гостя нашего скромного городка, — объявил Влодек, не переставая заговорщически улыбаться (видимо, хотел увидеть пораженные лица всех своих недоброжелателей), — маэстро Лютика.       Бард, торжественно поправляя новехонькую лютню, висевшую на груди, слегка наклонил голову и с почтением зашевелил губами, благодаря за громкие аплодисменты. Имя ведьмака называть не стали просто потому, что Лютик об этом попросил: Геральт не любил, когда все знали про его существование. На поэта же смотрели все без исключения. Его новый яркий изумрудный костюм переливался в отражениях свеч, привлекая внимание даже тех, кто в принципе не поднимал голову от бокалов и женских грудей. Бард выглядел дерзко — он стоял один посреди шумного зала, уверенный, стройный, с ослепительной белозубой улыбкой, проникнутый сознанием своей силы и влияния на окружающих. Его обаяние обезоруживало, и он это прекрасно осознавал: замечал неуверенные, однако искренние улыбки у тех, кто понятия не имел, что это еще за выскочка. Народу в таверне было видимо-невидимо; трактирщик, поджарый мужчина с нелепой козлиной бородкой, и его жена с двумя дочерями сновали между столов, разнося пиво, эль и закуски, не забывая собирать деньги.       В помещении было так людно, что Лютик даже на секунду растерялся, не зная, куда смотреть. На потолке горели две большие люстры с десятью свечками в каждой, освещая даже самые темные уголки и пол, обложенный кривыми досками. Таверна была утыкана бочками, закрытыми и открытыми; кое-кто даже усаживался за них, как за столы — места катастрофически не хватало. Столы же ломились от переизбытка разнообразных блюд и кувшинов с вином. Стены были выложены из серого камня, что по сути забирало жар и отдавало прохладу, но на деле с каждой минутой становилось все душнее. Над входом в кухню красовался огромный, потрепанный временем череп барана.       Лютик посреди всего этого супа из гномов, очеловеченных эльфов, людей и низушков увидел лишь одно знакомое лицо — Доблина, который поднял кружку и оскалился, приветствуя его. А он-то искал глаза цвета янтаря, со зрачками, напоминающих кошачьи и драконьи одновременно. И когда спустя пару секунд их нашел, задорно подмигнул ведьмаку, сидевшему в отдалении за небольшим угловым столиком с огромной кружкой пенистого светлого пива. Тот, не отрываясь, глядел на Лютика: пристально и странно. Желтые глаза буквально впивались в него, сковывая движения. Поэт перескочил взглядом куда-то вбок и сосредоточился на одной точке вдалеке. Нельзя было отвлекать себя от музыки. — Он сыграет нам сегодня в честь Блэтэна, — словно похвастался Влодек и отошел в сторону. — Прошу вас.       Лютик сделал небольшой вдох и нежно провел по струнам. Лютню ему лишь одолжили: мэр лично вручил ему инструмент, который передал ему местный музыкант. Несмотря на то, что поэт максимально пристально и критично осмотрел каждую деталь лютни, он решил взять ее почти сразу. Она была очень красивой, корпус — из черного дерева, а шейка — из палисандра с накладкой из красной ели, поэтому дека переливалась, приобретая то шоколадные, то малиновые оттенки, красуясь необычным узором. Струны на ощупь были легкими, примерно такими же, как эльфийские; их, к тому же, было семь, а не пять, так что можно было спокойно брать интересные аккорды. Семиструнные лютни были новинкой, и бард всегда мечтал приобрести одну из них. Лютье (мастер, изготавливающий лютни) за этот инструмент мог бы взять пятьдесят, а то и все шестьдесят талеров. Обычная лютня стоила около сорока, что уже было немалой суммой; это же была невероятно тонкая работа, из дорогого дерева, да еще и с семи струнами. Расставаться с ней не хотелось, но Лютик понимал, что просто не потянет такую сумму даже со своим новым заработком.       Они с Геральтом уже пересеклись до этого: ведьмак сухо объяснил, что взял для экономии одну комнату с двумя кроватями в таверне, нашел очень легкую работу и вернется ближе к вечеру. Лютик с охотой согласился, и Геральт исчез. Бард время даром не терял: еще раз обработал ноющие раны, наконец, принял ванну с кучей разных трав и приятных ароматов, пригладил перышки и весь оставшийся день играл на временно обретенной лютне. Он радовался каждому ее звуку и с любовью брался за первые пришедшие на ум мелодии. Вечером он явился лишь к началу своего выступления и удивился, когда понял, что ведьмак оказался здесь раньше него.       И вот, пришло время пиршества. Игра трубадура была на высоте. Инструмент звучал то нежно, то страстно, разжигая в душах слушателей пожар, пока сам Лютик заливался соловьем. Он не пожалел красивых слов и глубокого смысла, так что это были далеко не те песенки-балаболки или матерные частушки, которыми грешил сам бард и злоупотребляли другие певцы. Грустные произведения в сегодняшнем репертуаре отсутствовали, ведь все-таки он играл на празднике, а не на похоронах; песни были то веселые и смешные, то хвалебные и жизнерадостные. Любовь красной нитью проходила через каждую мелодию, ведь поэт обожал прославлять именно это внеземное чувство.       Какие-то произведения он исполнял один, какие-то, более сложные, поддерживались флейтами, барабанами и лирами. Завершив последнюю запланированную на вечер балладу, Лютик счастливо выдохнул и склонил голову в знак благодарности зрителям за их внимание. Он был страшно доволен собой: его песни произвели фурор, и абсолютно каждый внимал словам и музыке. Одни радостно хлопали в ладоши, другие постукивали в ритм пальцами по столу. К тому же, многие явно заинтересовались талантливым бардом и косились на него, одобрительно кивая. А Лютик, между тем, всего лишь отрабатывал тридцать талеров, которые ему дали наперёд, видимо, в знак почтения.       Раскрасневшийся от удовольствия и духоты он подошел к столу, где сидел Геральт и бухнулся рядом, расстегивая верхние пуговицы кафтана — в таверне стало невыносимо жарко. Ведьмак подвинул ему кружку прохладного эля, и тот с удовольствием отхлебнул, блаженно прикрывая глаза. И какого хрена Геральт потащился в самое отдаленное место из всех возможных? Ладно, причина, положим, была ясна, однако Лютик был не особо доволен: он все еще обожал внимание, хотел ловить взгляды с любой стороны, наслаждаясь восхищением слушателей; мало того, из центра можно было наблюдать за всеми сразу и выискивать себе будущих собутыльников, на случай если ведьмак решит потащиться спать. Вряд ли такой шанс существовал, но лучше предусмотреть все варианты, верно? Хотя раз отсюда ракурс был на все помещение, можно было спокойно подшучивать над пьяными мужиками, не боясь того, что они это заметят. Геральт использовал свою позицию сполна: пялился на Лютика почти все выступление, не давая ему сосредоточиться. Поэту было безумно приятно, но… ведьмак обычно игнорировал его присутствие и делал вид, что оглох, когда тот начинал играть на лютне. Теперь же внезапно решил изменить своё привычное поведение.       Разумеется, мысли Лютик не умел держать в себе, поэтому поспешил выплюнуть их наружу. Сделав еще один большой охлаждающий глоток, он прищурился, посмотрев на своего вечно хмурого друга: — И чем это я сегодня заслужил внимание великого Геральта из Ривии? Тот без особой вежливости ткнул в него пальцем и ответил вопросом на вопрос: — Когда ты успел купить новый костюм? — Я… был четыре часа на рынке… и не терял время даром. А что, нравится? — Выглядит по-петушиному. — Зато я меняю одежду каждый раз, как она начинает неприятно пахнуть, а не терплю до последней заплатки, — обиженно процедил Лютик. — Разумно. — Между прочим, мне идет зеленый!       Геральт отпил из своей кружки и поставил ее на место, укладывая руки на стол. Их перепалки никогда не были серьезными. Вместо Лютика на своеобразную «сцену» вышла какая-то группа музыкантов, которая начала задорно петь смешную песню про разбойника и пятнадцать монет. Она в последнее время обретала все большую популярность, и бард все никак не мог узнать, что за автор у этого весьма противоречивого произведения. Народным оно не было: слишком сложный текст и странные рифмы. Сюжет состоял в том, что одного разбойника, который не умел считать, обдурила собственная жертва и отняла у него все награбленное — пятнадцать монет. Все было очень просто, но людям понравились смешные ругательства и проклятья, ярко вплетенные в текст. Лютик неохотно признавал, что при первом прослушивании можно было умереть от хохота, однако чем чаще он сталкивался с этой песенкой, тем больше видел в ней недостатков. Потом он совершенно ее возненавидел: песня исполнялась везде, где только можно, и это начинало действовать на нервы.       И вот, в двадцать пятый раз ему приходилось слушать гогот на одних и тех же строчках, которые Лютик уже успел выучить наизусть. Он действительно ощутил себя на своем месте — «Под копытом коня». — Боже, опять эта дрянь играет… Скажи, Геральт, ты думаешь, это нормально, что сначала выступаю я с репертуаром, который я специально подобрал для торжественного вечера, а потом выходят вот эти добрые люди и исполняют надоевший всем бред? — Я тоже устал от этой песни, — вдруг согласился ведьмак и недовольно посмотрел на людей, которые радостно начали хлопать певцам. — Скажи, а! — обрадовался поддержке Лютик. — Она надоедливее ночного жужжания мухи. Да еще и крутится в голове постоянно. А стоит забыть, и кто-нибудь начинает играть ее по-новой. — Хм. В последний раз такую популярность обретала твоя песня. — Ты про «Чеканную монету»? Да уж, признаться, я потом от нее невероятно устал… Отказываюсь исполнять, даже если просят. — Неудивительно, — задумчиво пробормотал Геральт. — Неудивительно?.. — Что она стала известной. Лютик искренне изумился и отклонился назад, широко раскрыв глаза. — Погоди, ты хочешь сказать, что песня хорошая? — По крайней мере, меня от нее не тошнит, — неохотно буркнул ведьмак, будто пожалев, что вообще начал эту тему. — Стой… Подожди… Стой. Ты только что сказал, что тебе НРАВИТСЯ «Чеканная монета»? Нет… Ты серьезно?       Лютик не знал, радоваться ему, что он покорил неприступное сердце обыкновенной балладой, на которую он не возлагал особые надежды, или удивляться тому, что Геральт в этом признался. В своеобразной манере, но все же. — Больше не нравится, — убедил тот и кивнул на пустующие кружки проходящей мимо дочери трактирщика, милашке со смешным вздернутым носиком.       Поздние оправдания были бесполезны: Лютик уже весь светился от щенячьего восторга, одновременно пыжась от гордости и самолюбия. Вид его, почти ребяческий, подействовал даже на ведьмака. Черты его грубоватого лица смягчились, а уголки губ слегка приподнялись; в глазах царила теплота. — Между прочим, Геральт, неудивительно, — передразнил его интонацию Лютик, — что тебе понравилась песня, которая восхваляет твои заслуги перед человечеством. В плане, кому не нравится, когда его хвалят? Вот если бы мне, например, посвятили балладу о том, какой я хороший музыкант и какой у меня прекрасный голос, я бы, несмотря на исполнение и текст, захотел поце… расцеловать сочинителя. Ведьмак слегка наклонил голову и поинтересовался хрипло: — Тебе не надоело писать баллады обо мне? — С чего бы это? Во-первых, песни о твоих подвигах и похождениях никогда не будут скучными. Во-вторых, всегда есть готовые сюжеты. В-третьих… тебя недооценивают. Пусть лучше переоценивают, чем считают невесть кем.       Лютик сказал это с такой искренностью и жаром, что Геральт, который уже успел отвести взгляд, снова посмотрел на него, на этот раз удивленно. И на секунду в омуте его желтых глаз промелькнула настоящая тоска.       Песня подходила к концу, но только сейчас какие-то смелые пары выскочили на свободное пространство и начали танцевать, весело кружась, смеясь и спотыкаясь. Лютик улыбнулся, глядя на их хаотичные движения и раскрасневшиеся от жара молодые лица. Ведьмак обернулся и тоже уставился на дурашливых парней и задорных девиц, которые, хватая друг друга за плечи и талии, прыгали в ритм музыки. — Забавно. Когда я учился в Каэр Морхене, у нас никогда не было танцев, даже в праздники, — вдруг медленно проговорил Геральт, не грустно и не жалобно, скорее задумчиво, будто он сам только что осознал этот факт. В груди Лютика что-то сжалось, а взгляд метнулся в сторону ведьмака. Когда он уже хотел ответить, тот добавил спокойно: — Я до сих пор ни разу не танцевал, и иногда мне кажется это странным. — Это нормально, Геральт, — голос барда изменился, стал серьезнее. — Поверь мне, многие не знают даже, как вальсировать, и никто не пытается научиться. Танцуют в наше время так редко…. Только на праздниках и свадьбах. Да и в принципе… Танцевать — дело обыкновенное. — То, что для людей обыкновенно, для ведьмаков необычно. — Брось, ты ведь тоже человек, — пробормотал Лютик.       Непослушная белая прядь упала в очередной раз на усталое лицо Геральта, который посмотрел на гладкую поверхность стола. Брови его дернулись, силясь сдвинуться, и он никак не отреагировал на замечание. На стол перед ними поставили по кружке, наполненной до верха пивом. Жидкость так и норовила выплеснуться вместе с белой пеной, похожей на гребень морской волны. Девушка с миленьким носиком не забыла дружелюбно заулыбаться, показывая ровный ряд белоснежных зубов. Лютик неуверенно придвинул к себе кружку, но пока не пил, не зная, что сказать и как отреагировать на это молчание. Шутить было бы слишком горько, а утешать — слишком сладко. Геральт, казалось, погрузился в собственные мысли, переставая замечать окружающий его мир. Лютик, решив не досаждать разговором, все-таки сделал глоток и, поморщившись от того, насколько пиво было холодным, откинулся на спинку стула, переводя взгляд на окружающих. Музыканты остались те же, только теперь они пели совершенно иную, незнакомую песню про жизнь эльфов. Она была действительно красивой и даже уважительной — видимо, местные жители ценили то, что предыдущие владельцы оставили им такой чудесный городок. Барду она понравилась, и он аккуратно постукивал пальцами, незаметно кивая головой. Какие-то цепляющие строчки даже запомнил — можно переделать и вставить уже в свои произведения.       Приближающиеся недовольные возгласы стали слышны только в момент, когда в музыке наступила небольшая пауза. Многие с тревогой и любопытством начали оборачиваться на небольшую лестницу, ведущую на второй этаж — там, где хозяева таверны размещали гостей и где временно поселились Геральт с Лютиком. Музыканты, которые тоже с интересом вытянули шеи, решили продолжать играть, видимо, полагая, что это просто шум постояльцев наверху. Однако возмущенные крики лишь усиливались, и вскоре вниз сбежала какая-то рыжая лохматая девушка и в наспех надетом платье, из-под которого выбивалась ночная рубашка. Хозяин таверны, стоявший неподалеку от исполнителей и одобряюще улыбавшийся их музыке, взглянул на таинственную незнакомку и вдруг побледнел. Та же негодующе махала руками и тыкала в него пальцем, совершенно не обращая внимание на десятки уставившихся на нее глаз. Песня, разваливаясь на части и все больше напоминая нестройный хор котов, вскоре замолкла, позволяя разобрать слова рыжей бестии. — …совесть совсем потеряли! Это вы так постели убираете?       Жена трактирщика, худая средних лет женщина с большими заметными синяками под глазами, переглянулась с дочерями и зашептала им что-то на ухо. Лютик, предчувствуя пикантное развитие событий, взбодрился и, вытянувшись в струну, вперился в недовольную девушку. Геральт тоже разглядывал, видимо, постоялицу трактира, и даже в его глазах вспыхнул немой интерес. Та взмахнула копной густых волос и обратилась вдруг к сидящим, присутствие которых она как будто только что заметила: — Вы посмотрите, что делается! Эти… нехорошие люди, — она указала жестом на семью, — подложили мне в кровать горох! В моей кровати горох! Это что же за заведение такое, где переночевать спокойно нельзя? Я вам многое уже с рук спустила за сегодня, но это…       Девушка прямо задыхалась от негодования, желая сорваться на ругательства посильнее, чем просто «нехорошие люди». Благо, ей не дали этого сделать — спохватившийся хозяин оказался около нее в одно мгновение и успокаивающими жестами, вежливо бормоча, указал ей на верх лестницы. Бестия скривила губки, но послушалась: пошла вместе с ним, все еще выкидывая возмущенные фразы. Видимо, ей сильно хотелось драмы, да и отпугнуть потенциальных визитеров было местью изысканной. Жена трактирщика нервно вытерла лицо ладонью и сделала знак музыкантам — те продолжили играть, не скрывая растерянных взглядов. Люди, наблюдавшие этот небольшой эпизод, потихоньку потеряли интерес, ведь виновница шума удалилась выяснять отношения с обидчиком. Всеобщее внимание вновь переместилось на певцов. Геральт поднял брови и повернулся к Лютику с насмешливым выражением лица. — Веселые у нас соседи. Бард, который все еще смотрел на лестницу в ожидании продолжения истории, издал смешок и кивнул: — Главное, чтобы у нас в кроватях не оказалось гороха… или еще чего похуже. Мне интересно, как он вообще туда попал?! — Хм.       Ведьмак повел плечами, сделал два больших глотка пива, вытер появившуюся на губах пену рукавом. Лютика такой ответ не удовлетворил, но он последовал его примеру и тоже выпил немного, задумчиво смотря вдаль. Девушка с курносым носиком подошла к их столу и наконец подала заказанную еду, устало улыбаясь. Бедняжка совсем замоталась разносить и угождать. Теперь перед голодными спутниками стояли тарелки со всякой всячиной: гороховая похлебка, печенка с яичницей и луком, угорьки с чесноком в масле, маринованные стручки зеленого перца, баранина и сыр с салатом. Лютик начал с салата, а Геральт жадно принялся за гороховую похлебку, любовь к которой у него была сильнее любви матери к чаду. — Придумал! — Лютик аккуратно прожевал вяленый кусок помидора и хмыкнул: — Что если эта девушка, судя по ее пылкому нраву, является какой-нибудь богатой особой? Ну раз хозяева ей даже слова не сказали и побежали с ней все улаживать в одно мгновение… — Не хотят потерять клиента. Ведьмак даже не поднял взгляд от тарелки, и бард отмахнулся от него, как от надоедливого насекомого, сделав вид, что не слышит его занудства. — И вот… Она, например, дочь богатого помещика или… или еще лучше. Принцесса! О-о-о… О-о-о, это все меняет… Точно. Эта девушка королевских кровей. Геральт тяжело вздохнул. — И вот… Она приходит в этот трактир сегодня вечером. Уставшая, голодная. За окном идет дождь… — Его сегодня не было. — За окном идет дождь… Страшные тучи сгущаются над домами, ливень беспощадно хлещет заблудившуюся бедняжку… — Лютик вдохновлено провел рукой влево, устремив взгляд куда-то вверх. — И вот добрые люди пускают ее к себе и разрешают переночевать. Смотря на лохмотья гостьи… Да, точно, у нее просто ужасная одежда, потому что она же бродила по лесу несколько дней и все никак не могла выбраться. И она говорит милосердным хозяевам, которые, имея большие сердца, впустили ее в свой дом… — За определенную плату. — Отстань, Геральт, в нашей истории доброта преобладает над жадностью. Так вот… Девушка говорит, что она, на самом деле, принцесса из недалекого королевства. Пара, приютившая ее, не знает, стоит ли ей доверять. Поэтому они решают… подложить ей в кровать горох. — Что ты несешь? — Но подложили они ее под кучу простыней и тюфяков… Одну единственную горошинку. И вот утром они спрашивают у девушки, как ей спалось, а она говорит, что ужасно, потому что лежала на чем-то твердом и теперь все тело в синяках! — Лютик радостно рассмеялся и смачно откусил зеленый стручок. Ведьмак хмыкнул и, отложив ложку от пустой, почти вылизанной до дна тарелки, принялся за баранину, вгрызаясь зубами в наивкуснейшее мясо. — Боже, какая история! Немного подправить, поменять персонажей, добавить счастливый финал — и вуаля. Новая баллада готова, — мечтательно вздохнул бард и посмотрел на прислоненную к ножке стола лютню. — Кто поверит в такую чушь? — Баллады для чувств, а не для веры. Да боже, как будто ты в этом смыслишь. Геральт хмыкнул второй раз и покачал головой, продолжая налегать на баранью ногу. Лютик одарил его укоряющим взглядом и внезапно потребовал: — Если не хочешь, чтобы я писал об этом, расскажи, какую тварь ты сегодня завалил. Хотя, чтоб ты знал, балладу «Принцесса на горошине» я все равно напишу. — Ты уже и название придумал. — Да, звучит хорошо, не правда ли? В общем, давай, поведай о своих великих похождениях, и, может быть, я еще и о тебе черкну пару строк. — Ничего особенного. Обычный альп. — Это те страшные девицы, похожие на ходячие трупы? — Да. Жила в заброшенном доме неподалеку от города. Эта была очень слабой, почти не сопротивлялась. Видимо, только недавно обратилась. — И сколько заплатили? — Достаточно, — коротко ответил Геральт, смотря на то, как Лютик поедает печенку с яичницей, потом добавил сухо: — Должно хватить на некоторое время.       Бард кивнул и улыбнулся: по крайней мере, у них теперь были деньги на еду и кров. Он даже не заметил, что играющих музыкантов сменила какая-то очаровательная девушка в красивом черном платье с фиолетовыми рукавами-лебедями. Она нежно тянула ноты и пела какую-то красивую серенаду. Дальше музыканты стали сменяться еще быстрее: тут были и бездомные трубадуры, и важные персоны, желающие выступить и показать свои таланты, и поэты, гордо зачитывающие свои произведения. Лютик уже давно перестал обращать на них внимание, потому что сосредоточился на ужине и на разговоре с ведьмаком, который, чем больше проходило времени и чем чаще сменялось пиво на столе, становился все болтливее. Нет, он не читал длинные монологи и не философствовал, однако охотно отвечал и даже делился своими мыслями на тему книг и политики. Разговор как-то плавно перешел в это русло. Что искренне поразило Лютика — так это то, что Геральт был невероятно начитанным человеком. Разумеется, он не считал его глупцом или невежей, но он даже не предполагал, что ведьмак читал на своем веку столько произведений. Философия, поэзия, романы, рассуждения, книги таинств, культурология, бестиарий, даже немного лингвистики — все это помещалось в голове Геральта, но он никогда не хвастался своими обширнейшими знаниями.       В политику ведьмак особо не лез, держался мудрого нейтралитета, но знал о том, что и где происходит, имея обо всем определенное мнение, которое высказывал вслух крайне редко. Однако Лютик стал одним из собеседников, с кем он не побоялся высказать совершенно запрещенные в обществе вещи о властителях мира сего. Ведьмак вдруг начал открываться ему, медленно, со скрежетом, не забывая, конечно, издеваться или периодически затыкать. Может, соскучился за год разлуки, может, просто привык, может, по венам лишь пульсировал алкоголь. Любая эта причина была неважна, потому что бард замечал доверие в теплом взгляде и чувствовал тихую радость победы. Волк медленно подошел к протянутой руке, принюхиваясь и скалясь, и Лютик вот-вот должен был приручить дикого зверя. Требовалось лишь время и терпение.       Они досидели до поздней ночи и до последней чаши эля. Таверна заметно опустела, многие разошлись по домам, пьяные и довольные, другие допивали и доедали заказанные блюда, расплачиваясь и потихоньку собираясь уходить. Мэр Влодек уже ушел, перед этим пожав руку Геральту и жарко поблагодарив Лютика за замечательный вечер; Лютик ответил тем же, сделав пару комплиментов. Хозяин таверны уже распорядился убирать столы и образовавшийся бардак. Геральт пока сидел, разглядывая остатки на дне кружки. Лютик, потягиваясь и улыбаясь, уже встал с места, когда к нему подошел темнобородый мужчина с веселыми глазами и, представившись музыкантом, показал на лютню, которую бард уже на бессознательном уровне присвоил себе. Геральт молча осмотрел незнакомца снизу вверх. Лютик расстроено взглянул на инструмент и тяжело вздохнул: он начинал ему искренне нравиться, прощаться с лютней второй раз за неделю было невыносимо. — Послушай, эм… А если я, например, захочу ее купить… Сколько возьмешь? — с надеждой спросил бард и тут же подумал, что тридцать талеров явно не хватит.       Хозяин лютни с подозрением покосился на предполагаемого покупателя и сжал губы. Видимо, ему тоже не хотелось расставаться с инструментом, и Лютик его прекрасно понимал: он бы ни за что не продал свою эльфийскую подругу, даже за миллион золотых. — Хм… Не знаю даже… Слишком уж хорошая лютня. К тому же, сделана на заказ…. Если и отдам, то… Предположим, за семьдесят талеров. — Сколько?! — бард вытаращил глаза, — Да она еле до шестидесяти дотягивает! — Ты про цену спросил, я ответил. Семьдесят и ни монетой меньше. — Да это полный грабеж! Сделай хоть скидку своему коллеге-трубадуру. Ты же знаешь, сколько стоит музыка в наше время. — Знаю, поэтому и беру семьдесят. Хотел девяносто, но сделал небольшую скидочку «своему коллеге-трубадуру». Мне, между прочим, делали её на заказ, и я отдал за нее сотню. Так что либо выкладывай семьдесят талеров, либо разговора не будет. Бард понял, что торговаться абсолютно бесполезно. У него было всего лишь тридцать монет с копейками, поэтому он попробовал договориться насчет платежа. — Хорошо, уговорил. Но у меня сейчас очень мало денег. Может, отдам залог, а потом положу тебе на счет в банк? — Ого, какой ты умный. И почему я должен тебе верить? — разумно поинтересовался темнобородый и хмыкнул. — Меня каждая собака знает! Я кто, по-твоему? Обманщик? — Нет, просто я тебя вижу первый раз в жизни. — Ладно, давай оформим расписку или что-то такое. На твоих условиях. Официальный документ не подделаешь, — убедительно заявил Лютик. Хозяин лютни хмыкнул: — Это как сказать… Документы сейчас можно подделать так, что от настоящего не отличишь. К тому же, я сегодня уезжаю из города. Потом, не желая возиться и спорить, вздохнул: — В общем, или деньги на стол, или отдавай инструмент. Геральт, который все это время молча наблюдал за происходящим, посмотрел на сникшего барда и спросил: — Зачем тебе именно эта лютня? Купишь другую за более низкую цену. — Легко сказать, — процедил Лютик, понявший, что с инструментом можно попрощаться. — Думаешь, они на каждом углу продаются? К тому же, эта очень качественно сделана. Смотри, какие узоры, какое дерево… Таких на рынках нет, а в магазинах только на заказ делать… — Не проще ли заказать такую лютню, которую тебе хочется? — Это выйдет еще дороже. Слышал — он за сотню купил! Да пока сделают… Я без лютни, как без рук. Ох…       Бард окончательно расстроился, чуть ли не до слез на глазах, и поднял инструмент, мрачно протягивая его музыканту. Тот, кажется, был в сомнениях: радовался тому, что лютня возвращена хозяину, но был разочарован выручкой, которую он так и не получил. Лютик мысленно проклял небо за тот день, когда он оказался в той треклятой деревне и попал в руки к культу. Ладно, его били и мучили, но за что несчастную эльфийскую лютню? Только варвары могли так издеваться над человеческим трудом и ранимым сердцем поэта. Потом он пожалел, что вообще начал торговаться: какой был смысл? Денег все равно не хватало; зачем-то взбудоражил себе же душу… Геральт, наконец, поднялся с места, и Лютик, пряча глаза, чуть ли не пинком задвинул за собой стул, быстрым шагом направляясь к лестнице. Кажется, нужно было либо перестать писать баллады, либо перестать путешествовать, чтобы музыкальные инструменты не менялись с частотой нижнего белья. — Вот. Можешь не пересчитывать.       Металлический голос заставил удрученного Лютика застыть на месте. Сзади раздалось позвякивание монет, и бард резко повернулся с широко открытым ртом: хозяин лютни удивленно рассматривал небольшой, крепко завязанный мешочек на своей ладони. Ведьмак требовательно протянул руку, резко, но аккуратно взял лютню и с непроницаемым лицом подошел прямо к изумленному Лютику. Потом сунул ему инструмент и хмуро сказал: — Попробуй не сломать ее хотя бы до следующей недели.       Бард бессознательно прижал к себе лютню, как мать — ребенка; ее шейка коснулась щеки Лютика, глаза которого сейчас напоминали два огромных васильковых блюдца. Он вовсю таращился на Геральта, не в силах понять, что только что произошло. Тот пытался строить равнодушие, но у него не вышло: взгляд, коротко адресованный Лютику, все еще оставался невероятно теплым и добрым. Сцена не продлилась и пяти секунд, ведьмак спешно обошел его и поднялся по лестнице в номер, который заждался их обоих уже с полудня. Лютик растерянно заморгал и, так же сильно прижимая к груди инструмент, развернулся, словно во сне, медленно последовав за ним. Сердце в груди колотилось бешено. Темнобородый мужчина уже скрылся из вида, видимо, довольный тем, что денег он все-таки выручил. Таверна окончательно закрывалась: наступала поздняя ночь.       Лютик с глупым выражением на лице в обнимку с лютней вошел в комнату, уставившись на Геральта, который спокойно стягивал с себя обмундирование. Он стоял спиной к Лютику, поэтому лица его было не видно. Бард сглотнул неуверенно и промямлил: — У меня только тридцать талеров, Геральт, я смогу отдать тебе долг только через пару недель… Это в случае, если мне удастся подработать. А если нет, то и через месяц. Но вот, пока возьми то, что есть. Подрагивающей рукой он нащупал в кармане деньги, но был остановлен грозным голосом: — Успокойся. Оставь себе, потом пригодится. Ему казалось, что открыть глаза еще больше невозможно. — Подожди, но как же… Сколько у тебя осталось? Как ты… — У меня еще двадцать пять монет. Очень неплохо, учитывая то, что я никогда не шикую. Бывало и хуже, — ведьмак повернулся к нему и вдруг сдержанно улыбнулся. — Геральт… — выдохнул Лютик и часто заморгал, все еще не веря в происходящее.       Он купил ему лютню, и это для барда приравнивалось к предложению руки и сердца. Мало кто дарил что-либо Лютику, к тому же, никогда — настолько дорогие и ценные подарки. Ему вдруг стало так хорошо на душе, как не становилось уже очень и очень давно. Глаза его засветились, а по лицу прошла целая волна эмоций: от растерянности до безумного счастья. Когда он заговорил, его голос вдруг стал очень сиплым: — Я… не знаю, как тебя отблагодарить… — он опустил и снова поднял голову. — Спасибо большое. Правда, спасибо. Это… важно для меня.       Геральт, пристально смотревший на него все время, пока он продирался сквозь слова, кивнул и снова улыбнулся краем губ, на этот раз немного растерянно. За этот день он улыбался слишком много. Потом ведьмак аккуратно повесил куртку на спинку кровати, оставаясь в одной просторной серой рубашке, и лег на жесткую постель, устраиваясь поудобнее. Лютик, вспомнив, что он все еще прижимает к себе новую чудесную лютню, прочистил горло и подошел к своей кровати, нежно кладя инструмент на простынь. Он не забыл провести по ней два раза, взяв самые высокие аккорды. Прислушавшись к прекрасным волшебным звукам, Лютик прикрыл глаза и мечтательно заулыбался. — Послушай, как она поет… Изумительно. Она словно говорит с нами… Потом сел на кровать и вдруг со всей серьезностью заговорил: — Честно, я поражаюсь музыке. Вот взять, например, лютню… Ее струны способны переносить всех нас в несуществующие миры и дарить то, что нам всем так безумно не хватает. Разве это не чудо? Музыка всегда спасает нас от несчастий, и сделать больно она никогда не сможет. Лишь помогает освободиться от мучающих чувств и вспомнить о чем-то важном.       Геральт, который лежал высоко на подушке, заложив руки за голову, смотрел в потолок; взгляд его был затуманен и задумчив; было непонятно, слушает ли он барда или погрузился в собственные мысли. Так или иначе, в комнате царила приятная ненапряженная тишина, и Лютик решил усилить сложившуюся атмосферу. — Знаешь что? Я тебе сыграю, — решил он и, сняв с себя жаркий изумрудный кафтан, отложил его в сторону, беря в руки лютню. — Надеюсь, ты еще не устал от музыки за сегодняшний день.       Ведьмак не издал ни звука: на его лице царило полное умиротворение, такое обычно бывало у тех, кто крепко спал и видел легкие сны. Лютик посмотрел на него и невольно залюбовался тем, как сильный и грубый ведьмак выглядел сейчас беззащитно, хрупко и открыто. В темноте комнаты, слегка разбавленной светом луны через сетчатые занавески окошка и двумя маленькими свечами на столе, золотистые глаза были едва различимы. Но бард все равно взглянул в них, прежде чем мягко провести по струнам и нежно запеть, почти невесомо касаясь лютни: — Бриллианты слез с ресничек нежно Спадают вниз, чуть трогая щеку, Смотрю тебе я вслед и ненавижу Того, что не готов к последнему рывку…       Голос Лютика звучал тихо и искренне, чуть подрагивал, иногда срываясь и становясь хрипловатым на самых высоких нотах. Геральт подумал, что редко когда слышал такое прекрасное пение. Темнота обволакивала их обоих, качала, убаюкивала, и только личная серенада барда разрывала оглушающую тишину, обращалась к ведьмаку, умоляя его прислушаться, понять или хотя бы… прочувствовать. Лютик сидел, чуть наклонившись вперед, иногда качаясь из стороны в сторону. Песня ласкала слух, заставляла что-то внутри подрагивать от тоски и непонятного отчаяния. И когда куплеты стали светлыми и переполнились доброй надеждой, Геральт, проникаясь, прикрыл глаза и почувствовал странное облегчение. Немо шелестели шторки, и луна, выглядывавшая из-за ночных туч, внимательно слушала одну трогательную песню о неразделенной любви.

***

      Он стоял около родного дома, тяжело прислонившись к калитке. Подводили ноги, страшная слабость напала на все его тело, не давала пошевелиться. Кажется, была ночь, но он не знал наверняка — что-то мешало ему посмотреть вверх, на небо, где обычно рассыпались тысячи маленьких алмазов. В доме было темно; лишь в одном окне слабым огоньком подсвечивалась часть комнаты, принадлежащая Лютику. Хотя днем ставни широко открывались и придавали дому гостеприимный вид, сейчас окна выглядели безжизненными и пустыми. Они навевали уныние, заставляя коленки подрагивать от непонятного страха. Он медленно поднял голову и понял, что не дает ему пройти — дикий ужас. Его трясло изнутри от необъяснимого желания уйти прочь, убежать отсюда, как можно дальше, и никогда не возвращаться. Но в его комнате горела одинокая свеча и даже не просила, а заставляла зайти внутрь. Лютик сглотнул вязкую слюну и аккуратно открыл калитку, которая казалась отчего-то невероятно высокой — пришлось даже привстать на носочки. Когда деревянная дверца, тихонько скрипнув, отворилась, он осторожно скользнул во внутренний садик и маленькими шажками начал продвигаться к входу в дом. Темные кустики с прекрасными черными розами окружали, будто вальсируя и подговаривая идти смелее. Вокруг стояла такая тишина, что в ушах звенели маленькие колокольчики. Аккуратно подстриженная трава немо шелестела, похожая на огромный серый ковер. Встряхнув головой, Лютик широкими от испуга глазами взглянул в окно второго этажа, где так таинственно плясало пламя крохотной свечи. Оно все еще горело и манило к себе, вея безопасностью и теплом. Другие окна черными мерзкими дырами рассматривали незваного гостя, пожирая его своей пустотой. Почему-то он ждал чего-то… чего-то страшного. Но все оставалось прежним.       Когда Лютик перевел взгляд обратно на входную дверь, он с удивлением понял, что та приоткрыта. Он моргнул, потянулся к ней рукой и тут же отпрянул в изумлении. Рука была маленькой, с крохотными, широкими пальчиками, совершенно детской. Шок прошел сразу, будто его и не было — да, а почему, собственно, должно быть по-другому? Ему шесть лет. Он идет домой. — Юлиан! — словно порыв ветра, раздался хриплый женский голос. — Мама?       Его детский голосок дрогнул. Он, не думая, толкнул ручку двери, снова приподнявшись на носочках, и забежал внутрь, продолжая сдавленно звать. Мама больше не отвечала. Юлиан мелко задрожал, когда понял, что стоит в кромешной темноте. Лишь слабо освещалась наверху площадка лестницы. Он быстрым шагом направился к ней, но на полпути остановился в замешательстве: что-то было не так. Юлиан не мог объяснить самому себе, что именно вызывало у него дикую панику, но все нутро сжималось от одной мысли о втором этаже. Нужно было уходить. Он развернулся и поспешил к двери, рванул за ручку — она не открывалась. Юлиан в исступлении заколотил руками по гладкому дереву и начал кричать, умоляя выпустить его. Лишь тишина мрачно отвечала ему, заглушая детский плач. Он забился в угол, как раненный зверёк, завертел головой из стороны в сторону, и взгляд его упал на соседнюю дверь — комнату для прислуги, едва различимую во мраке. В ней было окошко, через которое можно было пролезть на улицу. Юлиан в отчаянии кинулся в комнату, надеясь, что эта дверь поддастся его дрожащим ручонкам, и она… разрешила ему войти. Он никогда здесь не был: лишь заглядывал из любопытства и тут же получал выговор от нянечки. Внутри было просторно и так же темно, как и снаружи: предметы мебели были сплошными мутными пятнами, стояли они хаотично и разбросанно, на полу валялась одежда и какие-то тряпки. Создавалось ощущение, что кто-то спешно покинул комнату, избавляясь от лишнего прямо на ходу.       Юлиан, щурясь и постепенно привыкая к темноте, на ощупь дошел до небольшого окна, плотно завешенного черными шторами, через которые практически не проступал даже малейший лучик света. Когда он оказался прямо около него, руки поскорее потянулись отодвинуть тяжелые занавески. Те наконец поддались, взгляд упал на улицу и затуманился от ужаса. На небе, которое было чернее смолы, проступали пятна багряной крови: алые струйки растекались по всему горизонту, расползаясь, как кляксы, становясь все отчетливее и отчетливее. Какой-то мерзкий, зловонный запах гнилого проникал через все щели дома, начиная полностью заполнять помещение. Но не это напугало Юлиана: он вытаращенными глазами уставился на темные человекообразные фигуры, медленной, словно усталой, походкой стекающиеся к калитке. Их было много, они заполняли собой пространство, появлялись из неизвестной темени, хромали, шатаясь из стороны в сторону. Он не мог оторвать от них испуганный взгляд; тело словно онемело, лишь губы слегка подрагивали от дикого страха, разрывающего грудную клетку. Фигуры подступили вплотную к калитке, и одна из них открыла ее, первой заходя во дворик. Ее лицо было пустым: на нем не просвечивались глаза; Юлиан не мог разглядеть губы и нос, даже уши. Сплошное черное тело уродовало отсутствие шеи, поэтому фигура нелепо качалась, высоко поднимая кривые, страшные ноги. Длинные ручищи касались земли и грузно болтались сзади, волочась по земле и оставляя на ней гигантские полосы.       Тени продвигались к дому медленно, не ускоряясь, но и не замирая. До входной двери оставалось совсем немного. Они войдут внутрь. Они войдут в дом. Они найдут его. Юлиан отпрянул от окна, когда одна из фигур развернула голову и пустым лицом уставилась на комнату прислуги. Он хотел побежать на второй этаж, оттуда вылезти на крышу, или попробовать выбраться через задний двор. Он рванулся к двери, времени было совсем мало. Нажал на ручку. Та не поддалась. Попробовал еще раз. Дверь была наглухо закрыта. Юлиан заметался по комнате, как подбитая птица, опять выглянул в окно: фигуры стояли прямо около порога, еще чуть-чуть — и они зайдут. Он кинулся к огромному шкафу, стоящему в самом углу комнатки, хныча от страха, распахнул его и залез внутрь, плотно закрывая дверцы. Сел, сжимая руками колени, и тихонько заплакал, прислушиваясь к звукам изнутри.       Тишина. Неразборчивое бормотание и скрежет. Звук тупого предмета. Тишина. Опять скрежет. Тихое урчание. Громкий хлопок. Потом он услышал, как открывается входная дверь. Юлиан зажал руками рот, чтобы не закричать от ужаса. Они должны идти на второй этаж. Они должны идти на второй этаж. Они должны идти на второй этаж. Странный звук, будто что-то волочили по полу. Их руки. Потом все резко затихло. Он сидел не дыша, боялся выйти из шкафа, не понимал, почему стоит такое оглушающее молчание. Ничего не происходило. Только часы на стене едва заметно тикали: тик-так, тик-так. Не скрипнула даже половица. Они ушли, испарились, может, кто-то большой и сильный прогнал их подальше из этого дома, и теперь путь на свободу открыт. Юлиан подождал еще немного и решил выйти из своего убежища. Но как только он приподнялся с места и начал медленно приоткрывать дверцы шкафа, осторожно выглядывая наружу, он увидел, как еле-еле крутится ручка двери. То влево, то вправо, еще сильнее влево, еще сильнее вправо. Они не хотели издавать звуки. Они хотели, чтобы он поверил. Они хотели, чтобы он не прятался. Юлиан мгновенно отпрянул и сел обратно, пытаясь унять сильную дрожь. Он был беззащитен и бессилен против них. Они знали все про него, а он — ничего про них.       Когда дверь, тихонечко скрипнув, приоткрылась, Юлиан изо всех сил зажмурился и вжал голову в плечи. Но даже с закрытыми глазами он продолжал видеть через щели в шкафу. Из мрака коридора появились фигуры без лиц; они, шатаясь, медленно входили в комнату и, не раздумывая, шли прямо к спрятавшемуся Юлиану. Они передвигались безмолвно и неспешно. Они знали, что он там. Бежать было некуда. Черные фигуры должны были поглотить его… поглотить его… поглотить… — Лютик. Все вокруг становилось смутным и непонятным. — Лютик! Оно кружилось в водовороте, сметая страшные черные тени прочь… — ЛЮТИК!       Шкаф, разбросанная одежда, сама комната — все окончательно исчезло, и Лютик подскочил на кровати, осматриваясь с сумасшедшим взглядом. Осознание, что это был сон, пришло не сразу, и он пару секунд верил в произошедший кошмар, чувствуя дрожь во всем теле. Комната была освещена приятным утренним солнышком, лучи золотистым дождем прорывались сквозь загороженное невесомыми занавесками окошко. На груди лежала купленная Геральтом лютня, сжатая трясущимися руками. В голове вихрем пронеслись картинки прошлого вечера, и бард тяжело вздохнул, немного расслабляясь и постепенно приходя в себя. У двери, уже одетый, стоял ведьмак, который обеспокоенно всматривался в него, поджав губы. Когда их взгляды встретились, тот поправил сумку на плече и объяснил хрипло: — Нам нужно идти. Быстро одевайся и спускайся. Как позавтракаешь, иди к южному выходу из города.       Этот металлический голос окончательно стряхнул все остатки сна, и Лютик судорожно кивнул, проводя ладонью по лбу. Он был мокрым от холодного пота. Геральт вышел, перед этим странно посмотрев на него. Лютик же упал обратно на подушки и закрыл лицо руками. Кошмары снились ему так редко, что каждый из них навсегда отпечатывался в памяти, и всегда — в мельчайших подробностях и деталях. Он должен был знать: страшные сны обычно приходили к нему после каких-то тяжелых, тревожных событий, и то, что вчера они перенесли визит на сегодня, объяснялось простым фактом — усталостью. Лютик позапрошлым вечером буквально вырубился, сразу же попав в блаженную темноту до самого утра, но в эту ночь его взбудораженные чувства решили восполнить пустоту в груди и отравили мирные сновидения. Он понадеялся, что такого больше не произойдет хотя бы в ближайшее время, и понял, что сердце неприятно ноет из-за чувства ностальгии. В кошмаре бард увидел дом, в котором он рос и где не был порядка десяти лет, и хоть все там предстало в уродливом, жутком свете, теперь воспаленные нервы быстро приходили в норму, воспоминания о сне сглаживались. Оставалась лишь неутешительная мысль о том, как давно он не навещал родные места. И ещё голос матери, зовущий его по имени… Этот ласковый голос. Лютик стиснул зубы.       Долго лежать и размышлять по поводу кошмаров он не собирался: Геральт явно куда-то торопился, и нельзя было заставлять его ждать. А то он мог сбежать от барда, пока тот копался с вещами и завтраком. Лютик усмехнулся и лениво встал с кровати, тренькая на лютне одну надоевшую мелодию.       Спустя некоторое время он уже был внизу, в самой таверне, так удобно совмещенной с «гостиницей». Облачённый в новую чистую одежду, прилизанный и довольный, он скоро забыл про кошмар и готов был подкрепиться. Худощавая жена трактирщика, завидев его издалека, дружелюбно помахала ему рукой и улыбнулась. Лютик тоже ответил ей широкой улыбкой, слегка наклонив голову. Уборка была спешно проведена еще вчера, после бурного торжества, так что теперь столы чуть ли не блестели от чистоты. Помещение казалось намного просторнее, чем на ужине, видимо, по той простой причине, что сейчас в нем находились только два человека — хозяйка и сам бард. Он был приятно удивлен, когда та предложила ему теплое молоко и куски только что испеченного хлеба, потому что никак не ожидал, что завтрак будет тоже за счет заведения. Видимо, мэр города постарался. Лютик искренне пожелал женщине крепкого здоровья и всего хорошего, обещая, что он как-нибудь упомянет Каэд и его добрых жителей в одной из своих баллад. Та аж раскраснелась от удовольствия и сказала, что она обожает свой город и ей было бы безумно приятно услышать о нем пару восхваляющих слов.       Лютик спросил у нее про девушку, которая вчера не побоялась прилюдно устроить скандал из-за какой-то ерунды, и немного разочаровался, когда правда не совпала с сочиненной сказкой. Рыжая бестия и впрямь была довольно богата, остановилась тут всего лишь на ночь, но, видимо, еще не привыкла к таким условиям. В кровати действительно каким-то волшебным способом оказалось четыре твердые горошинки: наверное, насорил мужчина, съехавший за час до начала праздника. Девушка быстро вспылила, но так же быстро и успокоилась, и что проблем никаких не возникло. Трактирщица пожала плечами и добавила, что на ее месте она скорее бы пожаловалась на страшный шум и веселые крики, мешающие ей спать, чем на какой-то горох, который можно было спокойно выкинуть. Доев мягкий разваливающийся хлеб и допив вкуснейшее молоко, Лютик для приличия и на радость женщине сыграл ей два куплетика ее любимой песни про васильки (автором был не он, но осчастливить вечно трудящегося человека все же хотелось). Потом встал, попрощался с хозяйкой и вышел на улицу, жмурясь от яркого апрельского солнца, которое уже висело над горизонтом, нагревая утреннюю землю.       Пристроив лютню за спиной, Лютик уверенно зашагал налево от таверны, с любопытством рассматривая совершенно опустевший город. Утро было не то чтобы совсем раннее, но многие еще не отошли от трех дней гуляний и отсыпались у себя дома, перевернувшись на удобную сторону. Он их не винил: в праздники нужно было хорошенько отдохнуть перед тем, как приняться за тяжелый (или не очень) труд. Торговые ряды, стоявшие здесь явно временно, выглядели безжизненно: на полках, вчера пестревших изобилием продуктов и одежды, лежали лишь крошки; какие-то деревянные постройки были наполовину разобраны или сломаны; вокруг валялись разноцветные ленточки и флажки с изображением герба города — оленя, несущего корзину с фруктами. Какие-то редкие люди — плотники, вчерашние торговцы, строители, — оживленно, словно муравьи, приступали к делу. Уже слышался глухой стук молотка и отдельные ленивые выкрики рабочих.       Удивительно, как практически безлюдная площадь продолжала вызывать ощущение праздника и торжества. Лютик мысленно отмечал места, где он был, и пытался вспомнить, какие товары тут продавали. Игра была незатейливой, но помогала взбодриться и напрячь память. Желтые, красные, синие домики красовались во всех переулках, разглядывая своими веселыми глазами-окошками проходящего мимо трубадура. Он, как всегда, шел налегке, радуясь хорошей погоде и пришедшей весне. Каэд покидать не хотелось: городок был невероятно мил, богат, дружелюбен и ярок. По крайней мере, пока тут восседал мэр Влодек, он должен был процветать и развиваться. Бард проходил мимо разукрашенных зданий и от скуки читал названия мастерских, аптек, частных заведений. Учитывая то, что их тут было не очень много, все получилось не слишком разнообразным, хотя фантазии жителей Лютик искренне поразился. Например, единственная в городке аптека стояла прямо около ритуальных услуг; специально ли или нет, было непонятно, но название ее, звучавшее как «Тетушка склянка», порядком насмешило барда. В список прекрасного так же отправились постоялый двор «Ворчливый домовой» и маленький кабак «Пузатик».       Между тем, небольшой город заканчивался, и Лютик еще издалека увидел знакомую лошадку, рядом с которой стоял Геральт, беседовавший с какими-то непонятными господами. Лютик не любил хвастаться идеальным зрением, но он с расстояния разглядел желтые эмблемы, красовавшиеся на широких, чуть подрагивающих на легком ветерке темно-фиолетовых плащах. Королевские послы. Кажется, дрэзнорские. Их было двое: низкий мужчина с поседевшими и выбивающимися из-под беретки прядями волос активно повествовал о чем-то, другой, помладше, с короткими светлыми волосами и большим носом, держал за узду коня, вяло помахивающего хвостом. Они не выглядели озлобленными или презрительными, но бард сразу же испуганно подумал об аресте или эшафоте. Он все никак не мог забыть слова гадалки, которая предсказала, что он погибнет с веревкой на шее. Несмотря на нарастающую в груди тревогу, Лютик ускорил шаг, когда заметил, что Геральт посмотрел на него и что-то сказал послам. Те тут же устремили на него пристальные любопытные взгляды, потом кивнули и, видимо, собрались уезжать. Бард подошел достаточно близко, чтобы слышать продолжающийся разговор. — … займет где-то часа два-три. Спасибо, что согласились, господин ведьмак. Вы сделали очень правильный и разумный выбор, — поблагодарил тот, что пониже. — Надеюсь, дело действительно настолько важное, как вы о нем говорите. — Честное слово, я не могу вам ничего сказать наверняка. Мы лишь знаем, что это невероятно секретная информация и вам, возможно, придется беседовать с самим королем Радриффом. Лютик уже был около ведьмака, взобравшегося на Плотву. Молодой посол, который тоже устроился в седле, улыбнулся барду и поприветствовал: — Доброго дня. Мы вас как раз и дожидаемся. Седовласый оценивающе взглянул на новоприбывшего: — Так вы тот самый странствующий трубадур Лютик? Честь имею. Не будем же терять времени. Если у вас есть вопросы, зададите их по дороге.       Потом посол последовал примеру своего товарища и ловко вскочил на гнедого коня с очень красивой белой полоской на лбу. Бард не особо понимал происходящее, но ответил вежливостью на вежливость: приложил руку к груди и склонил голову. С королевскими послами лучше было не шутить от слова совсем, тем более, когда те не пытались поставить себя выше окружающих и выплеснуть ведёрко горделивого презрения. Правда, те жест почтения не оценили – тронули поводья и неспешным шагом поехали вперед. Геральт выжидающе приподнял брови, и Лютик, опять изумленный до невозможности, забрался на Плотву, обхватывая того за плечи. Они последовали за уехавшими от них на небольшое расстояние послами. На этот раз удивление было не сдержать, да и бард терпел слишком долго, чтобы не поддеть Геральта по этому поводу. — Так… тебе нравится, когда я сижу вместе с тобой на твоей лошадке? Или с чего такое благородство третий раз подряд? У ведьмака, который достаточно хорошо знал Лютика и его повадки, уже был готов ответ. — Как говорится, бог любит троицу. Не волнуйся, после этого ты не залезешь на Плотву еще очень долго. Она же не резиновая. — Ловлю на слове! А то я совсем разучусь ходить… — Я не дам этому случиться. Тренировки возобновятся уже завтра. — Ага, то есть не сегодня? — ехидно уточнил Лютик, — Пока что я удостоен чести быть наездником!       Пожилой посол, поправив берет, обернулся и посмотрел, не отстает ли господин ведьмак и его некое подобие оруженосца. Бард, заметив этот взгляд, решил перевести тему на то, что его сейчас больше всего интересовало. — Кстати говоря, а куда мы, собственно, направляемся? На что ты там согласился, Геральт? — полюбопытствовал он, почесав переносицу. — Радрифф послал за мной своих людей, передал, что у него есть ко мне какое-то неотложное дело. — Я думал, короли обычно присылают за кем-то кучу охраны, и те тащат за шкирку, даже если человек упрямится… — Стереотип. Хотя бывает, и такое. Послы поймали меня около конюшни и не потребовали, а попросили последовать за ними. Редчайший случай вежливости. — И ты сразу согласился? — Разумеется, нет. Для начала мы договорились, что я имею право отказаться от предложения короля без каких-либо последствий, — повел плечами ведьмак, и Лютик на секунду приподнял руки. — А ты наглец. Почему-то мне кажется, что отказаться тебе не дадут. Я бы еще спросил, почему должен за ними идти… — Так и сделал. — И что они ответили? — Сказали, что король лично послал за мной, и было бы бестактно обмануть его доверие. Радрифф — правитель, по слухам, неплохой. Я никогда с ним не виделся, но вывод, что он мудрый, сделать могу, — Геральт слегка стукнул ногами по бокам Плотвы, и та пошла рысью. Они уже значительно отставали от послов, которые оказались впереди на пару десятков метров. — С чего ты взял? — удивился бард. — С того, что он выказал доверие, прислав всего лишь двух людей. И с того, что он не стал требовать ничего у ведьмака.       Лютик поморщился от поднявшейся дорожной пыли и одной рукой потрогал открытую голову: солнце начинало нещадно палить совершенно не по-апрельски, так что затылок был очень горячим. — У Радриффа при дворе я не играл, но что-то про него слышал, — бард из-за того, что их трясло от широкой рыси, приложился на секунду лицом о широкую спину Геральта. — Править он начал относительно недавно. Говорят, что он провел кучу реформ в армии и флоте, и существует небезосновательная вера в то, что он будет могущественным завоевателем. Уже присоединил к Дрэзнору несколько земель Плумов, с Каргасским королевством заключил мир, женившись на их принцессе. Умный ход…. А ведь правит очень недолго… Может, у него советчики хорошие? В любом случае… Эта желтая эмблемка с медведем всем глаза мозолит. Плотва уже перешла на шаг, посланники ехали чуть-чуть впереди них. Геральт повернул голову влево, бросив взгляд на барда, и заметил задумчиво: — Однако ты довольно много знаешь про каждого из правителей. Лютик нервно улыбнулся и ответил, пожимая плечами: — Просто я везде бываю и все слышу.       Ведьмак красноречиво промолчал и отвернулся, наблюдая за бегущей впереди дорогой. Послы ехали красиво: темно-фиолетовые бархатные плащи приподнимались из-за нарастающего ветра, лошади высоко приподнимали ноги, будто гарцуя, и мотали черными гривами. На своих спутников они больше не оборачивались, видимо, начали верить ведьмаку и тому факту, что он приедет за ними во дворец. — Как думаешь, зачем тебя вызывает король? — поинтересовался Лютик и посмотрел через плечо Геральта.       Поднимался ветер. Одинокие деревья, стоящие по обочинам пыльной дороги, склоняли ветки и шелестели, шептались, когда резкие и сильные порывы врезались в зеленую листву. Стало прохладнее, и жаркое солнце, так докучавшее затылку, боролось с холодным, пронизывающим ветром. Лошади двигались медленно, но Лютик чувствовал себя так, словно они летели на крыльях вниз по холму. Его темные волосы иногда вставали дыбом. — Без понятия. Но раз он так виляет хвостом перед обычным ведьмаком, дело серьезное. — Ты не обычный ведьмак, ты великий Геральт из Ривии. Но его тактика мне все еще не ясна… Если что-то не требует отлагательств, короли приказывают, а не просят. — Он пока ничего не просил. Лишь отдал дань уважения, тем самым пытаясь выглядеть хорошо в моих глазах, — спокойно ответил ведьмак. — Меня еще интересует, каким образом он узнал, что мы в Каэде. Неужели слухи так быстро разносятся? — Лютик понизил голос, потому что послы внимательно прислушивались к их разговору. — Не думаю. Скорее всего, прибегнул к помощи придворного мага.       Белые волосы попали в лицо барду, когда неугомонный ветер промчался мимо Плотвы, задевая их одежды. Солнце красиво пронизывало своими лучами наглое проплывающее мимо облачко, которое временно загородило его. В конечном итоге все наездники перешли на быструю рысцу, и Лютик с тревогой вглядывался вдаль, надеясь, что широкая и длинная дорога когда-нибудь подойдет к концу. Ехали они действительно около трех часов, и половину пути бард рассказывал Геральту глупые, но смешные истории, которым он нечаянно становился свидетелем. Ведьмак усмехался и качал головой. Один раз, когда Лютик со всем жаром исполнял в лицах диалог между соседом и его женой, он даже сухо рассмеялся. В общем, поэт развлекал его всю дорогу, и Геральт, на удивление, его внимательно слушал; видимо, потому что тот еще не успел ему надоесть. Правда, после седьмого представления из «театра одного актера» оба выдохлись и решили насладиться тишиной. Послы обменялись лишь парой фраз, и то касательно погоды и каких-то непонятных предстоящих переговоров. Лютику в голову приходили два варианта: либо они плохо друг друга знали, либо им просто не о чем было поговорить.       Местность не переставала его удивлять. Казалось бы, сначала была обыкновенная, хотя и хорошенькая деревенька; за ней лес, на первый взгляд, непроходимый, да еще и со своими сюрпризами; потом зеленые холмы, где прятался яркий богатый городишко, а от него сразу же уходила вдаль ровная, ничем не примечательная дорога. Откуда-то взявшиеся сосны стояли далеко друг от друга, будто рассыпанные невпопад чьей-то неаккуратной рукой; по бокам виднелись блеклые поля. Наконец далеко впереди возник очередной город, из которого вырастал королевский замок. Лютик внимательно всматривался в него по мере приближения и гадал, что же их ждет.       Когда они миновали ворота, он сразу же с любопытством завертел головой из стороны в сторону. Высокие стены, окружающие город, были утыканы остроконечными башенками, перетянутыми мостами. — Добро пожаловать в Дрэзнор, господа! — напыщенно объявил молодой посол, и его конь гордо застучал копытами о камни улиц.       Дома здесь значительно отличались от домов в Каэде, который, кстати говоря, принадлежал Дрэнзнорскому королевству. Если в том уютненьком милом городишке здания были яркими и праздничными, тут все кипело от изобилия, богатства и помпезности. Двухэтажные дома плотно прилегали друг к другу, словно выбивая место и стараясь вылезти вперед. Каждый уголочек — будто тщательно вылизан, окна и крыши — огромные, выпирающие наружу; каменная укладка вела к красивой площади с небольшим изящным фонтанчиком, над которым будто бы склонились два воина со скрещенными мечами. Около фонтана расположились торговые ряды, постоянные, в отличие от Каэда, где люди продавали свежее мясо, рыбу и зелень, пытаясь перекричать друг друга и себя самих.       Лютик так и не решил, как охарактеризовать местную атмосферу и как он к ней относился, потому что его больше привлек королевский дворец Рэдриффа с его странными изломанными очертаниями. Башни и корпусы соревновались между собой, проталкивая острые шпили в небесный купол — какие-то были высокими, какие-то еле-еле выглядывали из-за своих собратьев. Дворец был белоснежным; он сильно выделялся среди хаотичности окружающих его городских зданий — словно гордая зимняя птица, расправил крылья над собственным гнездом. На нем развевались по ветру флаги желтого цвета.       Внутрь их без всяких вопросов пропустила охрана, как только она заметила приближающихся послов, которые уже спрыгнули со своих коней и вели их за уздечки. Лютик и Геральт последовали их примеру, и первый пошел немного впереди. Лошадей оставили около входа, и ведьмак проследил, чтобы Плотву при нем забрал конюх. В самом дворце, который так и кишел разными вельможами и прислугой, были очень высокие потолки — это первое, что бросилось в глаза Лютику, которого замками и другими масштабными сооружениями удивить становилось все труднее. Их вели по длинным коридорам, послы шли быстро, словно боясь опоздать к началу чего-то торжественного. Они настолько торопились, что их ноги стали ударяться об землю в одинаковом ритме, и со стороны это было похоже на стройный марш солдат. — Отдохнуть нам не дадут? — кисло скривился Лютик и взглянул на рядом идущего Геральта.       Тот ничего не ответил — лишь пристально смотрел вперед, как будто не хотел потерять из виду своих сопровождающих. Громадные стены украшали старинные портреты во весь рост и фрески разных баталий; при каждом повороте стояли стражники со знакомыми эмблемами и нелепыми, торчащими в разные стороны желтыми перьями на касках. Огромный медведь, стоящий на двух лапах, красовался на гигантском гербе, висящем перед входом в главный зал. Послы нерешительно взглянули друг на друга, подождали, пока к ним подойдут гости дворца, и пожилой попросил обоих: — Подождите пока здесь.       Потом со спокойным выражением лица нырнул в приоткрывшиеся тяжелые металлические двери, следом за ним — его молодой соратник. Геральт стоял без всякого видимого интереса в глазах, зато Лютик уже задрал голову вверх, продолжая любоваться качественно вытканным полотном. И как только он решился спросить у ведьмака, что тот думает о гербе Дрэзнора, двери мерзко скрипнули и подались. Да уж, недолго пришлось ждать: видимо, король, едва расслышав о прибывших, сразу приказал принять их. Лютик невольно выпрямился и горделиво поднял голову, Геральт даже не дрогнул — со стороны могло ошибочно показаться, что этот человек бывал здесь не один раз. Он дождался, пока двери откроются до конца, и спокойно направился вперед, к государю; походка — уверенная и энергичная. Бард рванулся с места вслед за ним, попутно с любопытством разглядывая все вокруг.       Центральный зал, имеющий форму буквы «Т», выглядел торжественно и истинно по-королевски. Высокие и узкие окна с завитыми цветными витражами впускали свет в помещение, делая его похожим на собор. Зал, по молчаливой оценке барда, мог вместить в себя тысячу людей, а находилось здесь всего пятеро. Своды были значительного размера, а на потолке он разглядел крапчатые фрески с изображением рыцаря и бегущей от него человекообразной фигуры со свиной головой. Не поскупились не только на объем зала, но и на украшения: повсюду пестрели яркие знамена и гобелены немыслимо тонкой работы. По стенам были развешены изогнутые канделябры, но вечерние свечи пока не зажигали, ждали наступления темноты или хотя бы сумерек. Тут было просторно и светло. В конце зала торжественно восседал сам король на своем огромном, тоже устремляющимся ввысь троне, форма которого чем-то напоминала трубы органа. Что удивительно, трон был без особых украшений — лишь немного посеребрен для красоты, но Лютик не видел на нем никаких драгоценных камней или кристаллов. Около Радриффа стоял человек в темно-фиолетовом капюшоне с изображенным знаком перекрещенной «С». Накидка полностью закрывала его лицо — был виден лишь острый подбородок. Больше никого в этом гигантском зале не наблюдалось.       Послы уже откланялись и двинулись обратно к выходу, косясь на гостей Радриффа. Сам он тоже смотрел на них, чуть-чуть подавшись вперед, с нескрываемым интересом и гордой полуулыбкой на лице. Геральт приложил руку к груди и склонил голову, молча приветствуя короля. Лютик сделал такой же жест, но встал не рядом, а немного позади ведьмака — ему честь оказана не была, он лишь сопровождал друга ко двору. Странно, что к нему относились так же, как к Геральту, не пытались прогнать или с неубиваемой логикой заявить, что трубадура никто не вызывал, поэтому он волен катиться на все четыре стороны. Но нет, вот он стоит фактически плечом к плечу с ведьмаком, опустив взгляд в пол, а напротив них величественно восседает недавний принц, теперь молодой король. Радрифф не выглядел на свой возраст — ему, кажется, было около двадцати пяти, но лицо его подводило, и Лютик не дал бы ему и двадцати. Его кудрявые темные волосы вились до самых плеч и образовывали подобие шапки — настолько они были густыми. Узковатые глаза невероятно красивого изумрудного оттенка пристально оглядывали долгожданных гостей. Бард бы описал его лицо, как очень симпатичное, вызывающее доверие: оно было слегка скругленным, с милыми ямочками на щеках, его не старила отсутствующая щетина. На плечах его лежала тяжелая насыщенно-синяя накидка. Когда он заговорил, в зале совершенно не было эха, даже гула, который обычно присутствовал из-за огромных сводов и высоких стен. — Приветствую тебя, Геральт из Ривии, — его голос был резок, но невероятно приятен на слух. — И тебя, Юлиан виконт де Леттенхоф.       Он назвал его по настоящему имени, заставив Лютика вздрогнуть от неожиданности и поднять на него глаза. Тот же, несмотря на то что обратился к нему, продолжал смотреть только на ведьмака. Геральт уже выпрямился и спокойно выдерживал его оценивающий взгляд. — Ваше величество, — после мелодичного баритона Радриффа Геральт будто провел железом по стеклу. — Я рад, что ты согласился приехать. Чувствуй себя, как дома. Надеюсь, мои послы тебя ничем не обидели. — Надеюсь, я их ничем не обидел. Спасибо за гостеприимство. — Каэд находится совсем недалеко от моего дворца. Вам повезло, что вы оказались поблизости. Иначе пришлось бы потратить на дорогу намного больше, чем жалких три часа, — Радрифф приложил указательный палец к губам. — Порталы, насколько я знаю, ты не очень любишь. Геральт промолчал, удивленный, что про его слабость знают даже короли. Радрифф ободряюще заулыбался, ямочки на щеках стали видны сильнее. — Ваше величество, — наконец, произнес Геральт. — Позвольте спросить — зачем вам понадобился ведьмак? А точнее, определенный ведьмак? Король мягко засмеялся, откидывая голову назад, и его взгляд стал веселее. — Мне говорили, что ты очень прямолинеен. Что ж, не вижу смысла долго обмениваться любезностями.       Он вяло поднял руку вверх, словно перебирая пальцами воздух. Его глаза ожидающе сосредоточились на ведьмаке. Человек, стоявший рядом в широком темном капюшоне, откинул его назад, и Лютик в изумлении уставился на Аллиота.