Баллада о конце и начале

Мой друг! Меня уж несколько ночей Преследует какой-то сон тревожный: Встает пред взором внутренним очей Насмешливо и злобно призрак ложный, И смутно так все в голове моей, Душа болит, едва дышать мне можно, И стынет кровь во мне…. (Н. П. Огарев)

      Лютик положил руку ему на плечо, на секунду сжал, отворачиваясь и поджимая губы. Затем тяжело вздохнул, отходя в сторону. Геральту нужно было побыть одному, он чувствовал это на каком-то бессознательном уровне — научился за их путешествия улавливать малейшие желания своего угрюмого друга. Один раз ошибся, сбился с пути и мгновенно поплатился за невнимательность. Больше такого не должно было повториться.       В воздухе все еще стояла пыль: она лезла в слезящиеся глаза, больно кусалась и заставляла спотыкаться о разбросанные по сторонам булыжники. Дрей на месте не оказалось — видимо, пошла навстречу Йеннифэр и Аллиоту. Не то чтобы Лютика сильно беспокоило их здоровье, однако он понадеялся, что с ними все в порядке; все-таки каждую секунду мог начаться обвал или что похуже — горы так просто не прощали человеческих издевок. Он не был уверен, куда идет. Просто шел вперед, к ногам великана, по пути снова вскочил в седло. Почему-то это вызвало у него жгучее чувство вины, словно он предал Геральта или как-то оскорбил память Плотвы.       Когда сквозь песок и гравий ясными очертаниями вырисовались подножия гор, Лютик увидел, как вниз по дорожке спускаются все выжившие участники странного боя; негласным предводителем выступала Йеннифэр, вслед за ней брел озадаченный Аллиот и понурившие головы краснолюды. Теперь их количество уменьшилось, и вместо пятерых уныло плелись трое. Эльфийка, держа свою лошадь за поводья, терпеливо ждала, пока торжественная процессия наконец спустится с небес на землю. Лютик встал рядом и молча переглянулся с ней, не имея никакого желания шутить и таким образом разряжать атмосферу. Иногда просто хотелось погрустить, и, как бы парадоксально это ни звучало, от этого становилось хорошо на душе. Печаль была необходима.       Дрей двинулась навстречу Йеннифэр, дергая за уздечку — лошадь сильно хромала, поэтому эльфийка шла пешком. Чародейка, в глазах которой ярким следом отпечаталось сожаление, тоже ускорила шаг и издалека спросила, не скрывая тревоги: — Все живы? Все в порядке? Лютик знал, что вопрос относится не к ним. И он знал, о ком она на самом деле волновалась. Ему осталось только кивнуть, и по лицу Йеннифэр вихрем пронеслось облегчение. — Хорошо, — одними губами прошептала она и опустила взгляд. Дрей, даже не взглянув на мнущихся около них краснолюдов, решила не терять времени даром и объявила громко, словно на параде: — Нам нужно двигаться дальше. Придется возвратиться на прежнюю точку, потому что отсюда — пара лишних миль на север. — Дорога уничтожена, — Аллиот развел руками, словно извиняясь. — А вторая, где мы только что были, ведет в тупик — там теперь гигантская пропасть, и дальше дорогу завалило камнями. С лошадьми не проберешься. — Уверены? — Мои глаза не имеют привычку врать. — Черт! — Дрей скрестила руки на груди и взмахнула волосами. — Придется идти в обход. Тогда нужно поторопиться, мы и так потеряли много времени. Вперед! Она решительно двинулась в сторону раскинувшегося невдалеке кудрявого леса, но была прервана очень недовольным басистым голосом. — Да ты совсем голову что ли потеряла?! Мы из-за вашей неудачливой компании потеряли двоих лучших товарищей, добрейших мужиков, отличных воинов, а нам с этого ни благодарности, ни чести! Лютик удивленно взглянул на взбесившегося Сладкоежку, охваченного праведным гневом. Дрей замерла на месте, неуверенная, стоит ли оборачиваться на эти неразумные восклицания. Тот, между тем, начал активно жестикулировать, выбрасывая руки то вверх, то влево, то вправо, и бард слабо улыбнулся, впервые осознав, как выглядит со стороны. — Мало того, что вы нам чистое краснолюдское «спасибо» за помощь не сказали, так вы нам еще их толком похоронить не даете! Что у нас, армия, мать его, что ли?! Человеческие чувства отменяются! Эльфийка решила все-таки развернуться и, уставившись на Сладкоежку с откровенным презрением, ядовито заметила: — За помощь? Мне не послышалось? Если я не ошибаюсь, великана на себя отвлекали именно мы: я, Геральт и даже Лютик. Скакали тут, как шуты, пока Аллиот и Йеннифэр «отрезали» от скалы кусок. Потом именно они сбросили его на голову монстра. Вы лишь путались под ногами, за что и поплатились двумя из своих людей. За что мне лично вас благодарить? За храбрость? Что ж, похвально. Однако прошу заметить, ни один из нас не струсил, — Сладкоежка яростно оскалился и опустил руки, сжав их в кулаки так сильно, что неровными бугорками проявились вены. — Что же касается похорон, то я не мешаю вам оплакивать погибших. Нам как отряду надо двигаться вперед, а вы вольны заниматься, чем угодно. — Ах, ты бесчувственная остроухая сволочь… — прошипел он сквозь зубы, пока двое других краснолюдов озлобленно косились на Дрей. — Мы от всей души предложили вам помощь и поддержку, а вы вот так с нами… Правильно мне говорили, что враги народов не люди, а эльфы… Правильно, бл…ть, говорили… Лютик понял, что сейчас будет драка: воздух вокруг противников накалялся стремительно, и вот-вот должны были полететь клочья. Но Дрей спорить больше не стала, вдруг отвернулась и со спокойным лицом спросила у растерявшегося Аллиота: — Где Геральт? Мы теряем время. — Я здесь, — прозвучал грубый голос ведьмака, который оказался позади Лютика слишком незаметно, заставив вздрогнуть и отскочить. — Твою мать, Геральт… Уф... — тот машинально схватился за сердце. Сладкоежка обрадовался Геральту как поддержке и грубо ткнул в сторону Дрей, потрясая своим широким пальцем: — Геральт, я не знаю, откуда у вас такая начальница, чтоб ее черти взяли, но ты должен ей донести определенную мысль, иначе она сильно поплатится за свои слова! Другой краснолюд, чье имя Лютик уже подзабыл, с яростью взмахнул бородой: — Мы, краснолюды, народ терпеливый и обиды просто так не держим, но такого оскорбления простить не сможем! — Пусть извинится и поблагодарит не только нас, но и наших погибших товарищей! — вступился третий, зло выплевывая слова. Дрей усмехнулась, словно умиляясь бешенству бородачей, потом, не говоря ни слова, уверенная в собственной правоте, опять двинулась к лесу. Сладкоежка, опешив от такой наглости, бросился вперед и схватил ее за испачканный рукав, рыча: — Нет, так мы беседы не заканчиваем! Та отреагировала мгновенно: перехватила его тяжелый крепкий кулак, сделала неуловимое движение… Захват — и краснолюд взвыл от боли, когда Дрей заломила руку ему за спину. Потом прошипела, как кошка: — Не смей прикасаться ко мне своими грязными руками…       Аллиот лишь в изумлении поднял брови, когда товарищи Сладкоежки, окончательно ослепнув от ярости, выхватили топоры, готовясь накинуться на эльфийку. Временный пленник успел прийти в себя — наотмашь попытался рубануть палицей, но лишь легонько задел плечо Дрей. Та оскалилась, увернувшись, и сильнее заломила ему руку до такой степени, что раздался мерзкий хруст. Он закричал, изворачиваясь и выстраивая целые пирамиды из ругательств. Краснолюды пошли в атаку за честь главаря, но властный голос Геральта не дал потасовке начаться. — СТОЙТЕ! — ведьмак шагнул вперед и выставил ладонь, останавливая тяжело дышащих от злости низкоросликов. Лицо его хотя и выглядело лишенным эмоций, подрагивающие скулы прямо говорили о том, что он взбешен. — Вы пытались устроить балаган еще на горе, а теперь решили продолжить выступление? Бросаетесь, как звери, трое на одного, не в силах сдержать себя и попытаться решить все спокойно! Узнаю печально известный нрав краснолюдов. — Но Геральт, она сказала, что мы…! — Сладкоежка снова взвыл, когда Дрей сильнее надавила на руку, не давая пошевелиться. — Знаю, — металлическим голосом подтвердил ведьмак и повернулся, на этот раз к эльфийке. — Капитан, предлагаю вам вести себя по уставу и отпустить Сладкоежку. Он, хоть и буйный, просто так на рожон не лезет. В бездонных глазах Дрей вспыхнуло негодование, но она, немного подумав, все-таки с выдохом выпустила рвущегося на волю краснолюда, и тот прижал к себе больную руку, продолжая с ненавистью разглядывать эльфийку. Та медленно подняла взгляд на Геральта, словно одумавшись, и молчала, видимо, не желая сорваться на какую-либо грубость. Ведьмак же продолжил сразу, без всяких театральных пауз: — Капитан, вы не правы. Сладкоежка предложил идею убить великана с помощью скалы, и, пока не пришла помощь, с другими краснолюдами откалывал тот несчастный камень. Сделал он это исключительно по доброй воле, и мы должны быть ему благодарны. Это во-первых. Он помедлил. Лютик смотрел на него с таким неподдельным восхищением, что это заметил Аллиот и незаметно ухмыльнулся, пряча улыбку в кулаке. — Во-вторых, Сладкоежка планирует помочь нам в нашей небольшой вылазке, и я считаю, что это весьма неплохая идея. Поэтому он и требует немного времени похоронить товарищей с подобающей честью, чтобы затем отправиться с нами. У краснолюдов это принято. Дрей на этот раз с подобающей ей честью отрапортовала, упорно не сталкиваясь взглядом с обиженным Сладкоежкой. — Не думаю, что нам нужны лишние рты в походе. Тем более, очень грубые и гавкающие рты. Краснолюды снова возмущенно загалдели, опять начали размахивать оружием. Геральт попытался еще раз, его голос стал мягким, но в глазах мелькало раздражение. — Вы говорите, что у нас нет времени, но именно сейчас мы его и тратим. Краснолюды — отличные бойцы, к тому же, прекрасно ориентируются на местности. С ними не заблудимся. За Сладкоежку я ручаюсь, он мой старинный друг. — Дрей, Геральт прав, — Йеннифэр сложила руки на груди и отвела взгляд. — Помощь всегда кстати. Та, поджав губы, молчала. — Капитан? — как-то угрожающе спокойно повторил ведьмак, пристально оглядывая ее. — Да нахрен ты ее уговариваешь, тьфу ты, боже мой?! — бушевал «старинный друг». — Упертая баба, это страсть какая-то… Не хочет, чтобы мы шли и помогали — нам же лучше. Спасибо, что вступился, приятель, а теперь прощай. Может, увидимся, может, и нет, кто знает… Он хотел было протянуть руку Геральту, но вдруг Дрей ответила. Бросила сухо, отрывисто: — Полчаса. И мы уходим. Так и не поблагодарив и не извинившись, она подошла к Йеннифэр, что-то тихо ей пробормотала, та согласно кивнула. Она повела лошадь куда-то вперед, Аллиот вдруг быстро последовал за ней, чародейка же обратилась к Геральту, искренне поинтересовавшись: — Где Плотва? Тот лишь покачал головой со скорбным выражением лица, и Йеннифэр с жалостью поджала губы: — Видимо, ничего нельзя было сделать, раз ты не обратился ко мне. Сладкоежка харкнул и плюнул в сторону, с презрением провожая взглядом Дрей, потом грубо вытер рот рукавом и пошел в противоположную сторону; за ним молча последовала его немногочисленная компания. Лютик спросил: — Мы должны идти с ними? Или лучше предоставить их самим себе? Он оставил Яблоню у скалы, равно как и Йеннифэр — свою черную кобылку. Геральт, расслабившись после закончившейся ссоры, ответил: — Идем с ними. Для них это знак уважения и проявление дружеских чувств. Лютик кивнул и, не выдерживая от переполняющего его восхищения, добавил тихо, заговорщически улыбаясь: — Ты, однако, настоящий дипломат…. Смог всех так быстро успокоить. Ведьмак с постным выражением лица едва пожал плечами: — Мне сто раз приходилось участвовать в переговорах. И отнюдь не всегда они были удачными. Йеннифэр, которая шла от него по левую руку, мягко поправила: — Но в этом был виноват не ты, — затем обратилась к Лютику: — Его часто вызывают как переговорщика, а не как ведьмака. — И платят вдвое меньше, — проворчал Геральт, ускоряя шаг. — Переводчикам зато дают неплохую сумму. Почему ты часто отказываешься, когда тебе предлагают переводить русалочий или гномий язык? Я всегда тебе говорила, легкие деньги лишними не бывают. — Потому что я этому специально не обучался. У тех, кто не говорит на Всеобщем, очень много диалектов и просторечий. Да и акцент у меня смешной, мешает переговорам. Зачем отнимать хлеб у тех, кто специально изучает языки старших рас? Йеннифэр хотела возразить, но тут встрял Лютик (чье настроение вернулось в прежнее русло) и спросил со своим неубиваемым любопытством: — А в каких случаях ты соглашаешься? Я бы, если бы владел даже одним языком, крутил им, как веревкой! А если бы и не владел, делал бы вид, что говорю превосходно. Лопотал бы чего-нибудь… И деньги в кармане. — Лопотал, — передразнил его ведьмак, закатывая глаза. — А потом из-за тебя королевство бы распалось. — Нет, ну на такие масштабные переговоры я бы не сунулся, — скромно сказал Лютик. — На другие и не зовут. — Чтобы ты понимал, Лютик, я тоже пару раз подрабатывала переговорщиком между двумя сторонами, — Йеннифэр вынула из волос какой-то сухой листочек и брезгливо бросила его на землю. — В девяти случаях они обвинили меня в провале переговоров, хотя сами не могли найти компромисса. Больше я этим не занимаюсь, мне не нужны преследователи и новая беспочвенная вражда. — В девяти? А сколько их всего было? — Пятнадцать. Лютик, заметив, что один из краснолюдов, приноровившись, тащит за собой огромный булыжник, удивленно моргнул, вопросительно взглянув на Геральта. Тот немой вопрос понял, но Лютик не был бы Лютиком, если бы не повторил все дважды. — Зачем ему камень? Тот спокойно пояснил: — Если ты не заметил, тело одного из краснолюдов было уничтожено. Вместо него будут использовать этот булыжник. — Они похоронят камень?! — Лютик, не действуй на нервы. Они остановились неподалеку от небольшого пригорка, где Сладкоежка, пока второй из его друзей нес своего погибшего собрата, неохотно повернулся к Йеннифэр и попросил угрюмо: — Можешь наколдовать лопаты, чародейка? С собой нет. Как-то не думали, что пригодятся. Она лишь взмахнула руками, забавно оттопырив пальцы, и в каменистой земле появились заметные углубления. Когда краснолюд непонимающе переглянулся с Геральтом, та объяснила: — Не будем терять время, иначе еще больше разозлите Дрей. — А она мне кто? — вмиг ощетинился Сладкоежка, но, поймав на себе укоряющий взгляд ведьмака, смиренно замолк, махнув рукой: — Давайте покончим с этим.       Похороны получились немного чудными, если не сказать — странными. Сначала все шло, как у людей: тело положили в свежую могилу, засыпали землей. Каких-либо речей Сладкоежка не произнес, лишь встал на колени перед ямой и четыре раза ударился лбом о землю. Точно так же поступили двое его товарищей. Как только третий встал на ноги, Геральт и Йеннифэр резко склонили головы и закрыли глаза. Лютику, конечно же, пришлось сначала услышать тихий приказ от ведьмака, чтобы недовольно повиноваться и повторить за ним. — Стой так, пока все не закончится, — пригрозили ему уже в темноте.       Затем он услышал какой-то странный грубый шепот на другом языке, похожий на смесь молитвы и заклинания. В воздухе сильно запахло жженным железом, дым противно защекотал ноздри, и бард еле сдержался, чтобы не открыть глаза. Уж больно интересно, каким ритуалом занимались краснолюды — он еще никогда не был на таких похоронах.       Когда его неловко толкнули в бок локтем, Лютик побыстрее разлепил веки, и ему потребовалось некоторое время, чтобы глаза привыкли к дневному свету. К его глубочайшему разочарованию, практически ничего не изменилось: лишь краснолюды стояли полукругом, держа руки друг у друга на бородах. Эта сцена выглядела настолько нелепо, что он силой подавил рвущиеся наружу смешки. Даже грозные желтые глаза, направленные на него с выражением «только попробуй», не остановили его от мысленных шуток.       Он знал, что на таких трагичных процессиях веселиться не полагается, но картина трех краснолюдов, держащих друг друга за бороды, выглядела абсолютно умилительно. Лютик попытался сосредоточиться на грустных мыслях, однако с треском провалился в своей задаче. — Будь счастлив, — ни с того ни с сего произнес Сладкоежка, тяжело вздохнул, издав странный звук, что-то между «ух» и «ох».       Дальше все повторилось по кругу, только теперь вместо тела ритуал провели с камнем, который перед этим каждый краснолюд похлопал, словно по плечу. Его в могилу класть не стали, положили рядом и сверху посыпали горстью свежей землицы. Когда все закончилось, Сладкоежка отряхнул руки и подошел к стоящей неподалеку троице, приветливо улыбаясь так, словно только что вернулся с какого-то веселого праздника: — Спасибо, что почтили их память. Идем, что ли? — потом неуверенно поджал губы. — Или не стоит? Конец мира — вещь не шуточная, а с артефактами играть, как с огнем… Я ж не хочу навязываться, только помощь предлагаю. Геральт заверил его: — И мы это ценим. Не волнуйся, тебе все тут рады. Даже Дрей. Лютик фыркнул, кривя рожу: — Ну да, в особенности она. С ее дружелюбным настроем, улыбками налево и направо… — он взмахнул рукой. — Прямо осчастливлена появлением краснолюдов, ага. Йеннифэр расширила глаза, показывая всем видом, что ему пора заткнуться, что тот и сделал, однако не совсем вовремя. Двое товарищей с сомнением мялись позади Сладкоежки, и после слов барда один из них смущенно прочистил горло: — Эй, слушай… Сладкоежка. В общем, после потери Урлека и Рыбака как-то не хочется рисковать… Мы все-таки обычные разбойники, по лесам бегаем, а мир спасать… кишка тонка. — Да ты что, сдурел? — тот обернулся и вытаращился на него. — Лорд, ты ли это говоришь, мать тебя перемать?! По лесам бегаем, говоришь… Ничего, по лесам и будем бегать, только конечная цель — артефакт. Поможем друзьям-товарищам, что ж, по-твоему, мы никогда людей своих не теряли? — Теряли-то теряли… Но я не готов идти черт знает куда. У меня жена, дети, я ж у вас так… проездом. Мне оно не надо. Вон со мной и Кон-кон согласится. Второй краснолюд, позорно опустив голову, кивнул и промямлил, кашляя в кулак: — Да, Сладкоежка, неудобно, конечно, получается, но… по-другому никак. К тому же, ты знаешь, как я отношусь к эльфам. Если буду находиться с этими уродами бок о бок где-то час, погибну от тоски. — Тьфу ты… — главарь, расстроенный тем, что оба товарища отказались идти, подумал немного и отмахнулся: — Ну и черт с вами. Идите на все четыре стороны, авось свидимся. — А ты? — удивился Лорд. — А я…. А я пойду мир спасать. Не впервой уже, — подмигнул он и ухмыльнулся куда-то в бороду.       Краснолюды расплылись в широких улыбках, потом обнялись, потрепали друг друга за бороды и за плечи. Расстались, издалека оборачиваясь друг на друга и выкрикивая прощания. Лютик искренне изумился, что Сладкоежка так быстро и легко отпустил своих друзей, но благоразумно промолчал, не желая выяснять, почему такой явно авторитетный лидер почти не попытался уговорить собратьев. Когда вскочили на лошадей, он понял, что, кажется, они поменялись местами с Геральтом — теперь именно Лютик гордо восседал в седле. Шутить на эту тему казалось табу, поэтому он, почти не думая, предложил самый оптимальный вариант: — Забирайся… Яблоня нас вдвоем потянет. Геральт сделал жест ладонью, отказываясь от такого предложения, потом громко спросил у терпеливо ожидавшей их Дрей: — Сколько отсюда до ближайшего города? Или деревни? — За озером будет лес. Как его перейдем — сразу будет село. Он задумчиво кивнул и, когда в очередной раз поймал на себе недоумевающий взгляд, сказал таким голосом, будто делал какое-то одолжение: — Куплю там лошадь. Пока буду передвигаться пешком. — Но… — Он, по-твоему, сахарный? Не переживай, не развалится, — хохотнул стоящий рядом Сладкоежка, который, с любованием осмотрев палицу, убрал ее за пояс. — Это-то да, а вот насчет тебя я не уверен. Себе кого купишь, пони? — Лютик огрызнулся беззлобно, поэтому получил в ответ лишь широкую улыбку. — Пони мне по размеру, — важно согласился Сладкоежка, и бард понял, что он нашел себе идеального собеседника. Дрей, чья лошадь волшебным образом исцелилась (в прямом смысле, благодаря магии Аллиота), вскочила в седло и раздраженно переспросила – в ее голосе сквозило что-то очень неприятное: — Все готовы? Или мы еще кого-то ждем?       На этот раз возражений никаких не было. Когда проезжали между лесом и скалами, Лютик заметил, что далеко впереди виднелся непонятный черный след, ведущий прямо к подножью. Словно земля сама потемнела, выцвела из-за пролитой на нее гадости. След был небольшой, где-то метр в длину и столько же в ширину, однако бард слегка напрягся при виде этой черной полосы. Не только он обратил на нее внимание: остальные, тревожно вглядевшись в след, лишь поскорее тронули лошадей — разбираться теперь не было времени.       Через какое-то время и сам Лютик забыл про след, наслаждаясь запахом хвои и отсутствием палящего солнца, что, подмигнув им своими весенними лучами, утонуло в верхушках сосен. В воздухе царила пробирающая до костей прохлада. Бард поеживался, проклиная свой новый кафтан: вещь лишь на ощупь казалась теплой, на деле же практически не помогала спастись от колючего ветра.       Дрей явно спешила, и Лютик удивлялся ее расписанию: казалось бы, апокалипсис не предугадаешь, но она четко решила, что, если они не попадут в Темерию через три дня, погибнут на месте. Аллиот задумчиво покачивался в седле, сегодня он был отчего-то особенно молчалив, Йеннифэр ехала неподалеку от Дрей и постоянно косилась на черный след впереди. Геральт и Сладкоежка оживленно переговаривались: точнее будет сказать, Сладкоежка с бешеной скоростью и с чудовищными матерными выражениями описывал ему какую-то непонятную Махану, чуть ли не пританцовывая на месте, а ведьмак коротко и четко обменивался с ним репликами, сдержанно улыбаясь. Зная Геральта, можно было сказать, что он прямо-таки обезумел от счастья встретить старого приятеля. Сначала Лютик тактично не вступал в разговор, невинно его подслушивая, затем, больше не выдерживая непонятных фраз из сумбурного рассказа, подъехал ближе и поинтересовался: — Извиняюсь, что прерываю вашу увлекательнейшую беседу, без которой я бы не смог прожить и дня, но… Какая еще Махана? Сладкоежка, явно ожидающий этого вопроса, горделиво почесал бороду, оборачиваясь к Лютику. Его глаза засветились лукавыми искорками, и он важно объявил: — Это книга гипноза и магии. — Э-э-э… ладненько, — Лютик бы солгал, если бы сказал, что все понял. — И зачем ты про нее тут распинаешься? Тот переглянулся с Геральтом, не скрывая довольной улыбки: — Я эту прелесть одолжил у одного друга… — Ты ее украл, — уточнил ведьмак. — Нет! Клянусь бородой Роума, нет! Мы грабили один караван, кто ж знал, что у местной придворной рожи будет с собой Махана. — И ты ее одолжил, — еще раз уточнил ведьмак. — Вот что ты, бл…ть, лезешь ко мне? Если хозяин убегает, а у него только пятки сверкают, ему плевать на собственные вещи, поэтому… Они, скажем так, хе-хе, переходят в наше владение. Лютик удивленно моргнул: — Так ты не убиваешь своих э-э-э… жертв? Их же так называют — жертвы? Как вообще называют тех, кого грабят? — он задумчиво приложил палец к губе. — Грабитележертвы…. Грабителестрадальцы…? — В смысле — не убиваю? — Сладкоежка аж остановился, челюсть его отвисла чуть ли не до широкой груди. — Ты за кого меня принимаешь?! — А… то есть все-таки убиваешь? — Лютик выглядел озадаченным. Геральт, уставший от такого обилия речи с обоих сторон, побыстрее объяснил, чтобы на корню срубить начинающееся недопонимание: — Сладкоежка грабит исключительно богатых. Иногда отпускает их, иногда требует выкуп. — Ага, когда рыба крупная в сети забивается, — с королевским величием кивнул краснолюд. — Вообще, предпочитаю грабить именно людей, уж не обессудьте, но у них почему-то сейчас больше всего прав, будь они трижды счастливы… — А деньги куда деваешь? Запасаешься оружием поновее или что? — хмыкнул Лютик. — Бывает, что и так. Чаще всего отдаю в помощь совсем уж обедневшим деревенькам. Вот поэтому меня и моих ребят ни разу не поймали — если что, нас местные прячут или выгораживают. Мда-а-а… Так и живем… Лютик восхищенно посмотрел ему в спину, понимая, что с каждой секундой Сладкоежка получает все больше его искренней симпатии. Умилительной простоты краснолюд, которого теперь трудно было назвать разбойником, казался ему невероятно добродушным и честным человеком. Неудивительно, что Геральт считал его своим другом. — Подождите, вернемся к Махане, — с разгорающимся интересом напомнил Лютик и сделал неопределенный жест рукой. — Гипноз, магия… Причем тут ты? Уж прости, но ты на чародея никак не тянешь. Или я что-то пропустил? Сладкоежка вздохнул и еще раз переглянулся с ведьмаком, вопросительно поднимая брови. Тот зачем-то кивнул, и Лютик заметил, что уголки его губ приподняты и подрагивают, словно Геральт сдерживал широкую улыбку. После немого согласия или разрешения краснолюд замедлил шаг, поравнявшись с Яблоней, и, кашлянув, заговорщически понизил голос: — В общем, я хочу научиться этому мудреному колдовству. Говорят, это возможно, если у тебя есть какие-то способности, а у меня они… э-э-э… таво… имеются. Я с детства любил фокусы показывать. Уже год тренируюсь с книжонкой! — И как, получается? Наверняка, да, у тебя же врожденный талант… — Лютик понял, почему Геральт улыбался, и совершенно его не винил. Сладкоежка пожал плечами: — Ну… пока не прям так чтобы выходит… Но я не теряю надежды, это все-таки магия, етить ее, сложно ей так просто овладеть… — А зачем тебе магия? — не уставал засыпать его вопросами бард. — В твоей профессии…э-э-э… не очень-то она и нужна?.. — Ты думаешь, я до конца жизни буду в лесах орудовать? — усмехнулся краснолюд и снова заглянул ему в глаза (для этого ему пришлось поднять голову): — Да ты обезумел, парень… Я собираюсь где-нибудь потом построить маленький домишко, может, в преддверии Роу, может, вообще на другом конце света. Да что там, пойду работать пекарем. Найду какую-нибудь красотку-женушку, а чтобы завести пятерых малюток, будем с ней каждый день… — Та-а-ак, — Лютик поднял обе руки вверх и скривил лицо. — Чудесные подробности великолепной истории жизни. Но ты так и не ответил на вопрос. — Какой вопрос? — Видимо, магия нужна для того, чтобы похвастаться перед женщинами, — пробормотал себе под нос бард и уже громко повторил: — Зачем тебе владеть колдовством? — Ну как же, да во-первых, в хозяйстве домашнем пригодится, а во-вторых, женщин-краснолюдок так просто не очаровать. Лютик фыркнул, закатив глаза: — Кто бы сомневался… — Каво? — Никаво, — передразнил он. Сладкоежка упёр руки в бока и наклонил голову к плечу, издавая провоцирующий смешок: — Хочешь сказать, что ты никогда не хотел очаровать юных красоток своими магическими способностями? — Да кому вообще в голову придет такая мысль?! — Мудрому, находчивому и смышленому краснолюду. — Ну, а красивому, молодому и восхитительно поющему барду достаточно лишь появиться около женщин, чтобы привлечь к себе внимание. — Ого, какой петух! — изумился Сладкоежка. — И откуда ты такой вылез? Возьми тебя черти, хочешь сказать, что тебе даже никаких усилий прилагать не нужно, чтобы кого-то в себя влюбить?! Сколько у тебя было женщин, а? Только не таких, платных, а вот в целом! — Считай, не пересчитай, — Лютик гордо вскинул голову. — И магии никакой учиться не нужно. Могу рассказать секрет такого успеха у противоположного пола. — Ну? Он загадочно перегнулся через седло, наклоняясь ближе к идущему рядом краснолюду, который с любопытством ловил каждое его движение. Затем поднял указательный палец вверх и очертил им невидимый круг по своему лицу, на котором играла самодовольная усмешка. — Вот. Природная красота, харизма и талант.       Сладкоежка захохотал в голос так громко, что Аллиот с Йеннифэр обернулись с немым вопросом. Лютик горделиво откинулся в седле, пока краснолюд утирал выступившие от смеха слезы. Рассмешить его было довольно легкой задачей, и барду определенно нравилось, что у него появилась такая легкая на подъем публика. — Ну, петух… Ох… Мне бы твою наглость… — давился словами Сладкоежка. Геральт, даже не повернувшись, вдруг отчетливо произнес, посмотрев куда-то вверх с глубоким вздохом и невероятно отчетливой иронией в голосе: — Как же прекрасно, что вы двое познакомились.

***

      Через лес шли недолго, по знакомым Дрей тропам, и единственное, что Лютик заметил необычного: по коре каких-то деревьев полз необычный черный мох. Он буквально въедался в стволы, и в некоторых местах доходил почти до самого верха. Эльфийка остановилась один раз, дотронулась до мха, пощупав его со всех сторон. Покачала головой и тронула поводья, ничего не объяснив вслух. Остальные притихли, тревожно разглядывая мох. Чем ближе они подходили к воде, тем чернее становился лес.       Когда он закончился, глаз порадовался чистой лазури разлившегося по необъятному простору озера: похожее на огромное серебряное зеркало, оно отражало голубизну дневного неба, с которого так резко пропало греющее их солнце. Прохладный ветер будоражил воду, и по ней живым серебром проходила мелкая рябь. Озеро выглядело обычным, но приглядевшись, можно было увидеть хрустальные кусочки льда, подплывающие к центру и кружащиеся у берега. — Heleg, — тихо произнесла Дрей, — по-эльфийски «лед». Его называют самым холодным озером в мире. — А еще у него есть течение, — добавил Аллиот, останавливая лошадь. На противоположной стороне раскинулся, смущенно подступая к берегу, другой, более дремучий на вид лес. Он выглядел отчужденным и жутким, хвойные верхушки будто слиплись, стволы были чернее смоли. Лес обступал воду, не давая пути обхода, и Лютик содрогнулся при мысли о том, что им придется пройти через эту неприветливую темную чащу. Спустившись к берегу, они обнаружили на прозрачной воде солидного размера деревянный паром. По нему были разбросаны какие-то веревки и камни. Хозяина нигде не было. — В это время дежурит Врок, — эльфийка прищурилась, разглядывая то гладкую поверхность озера, то берег вокруг себя. — Это еще что за хрен? — переспросил Сладкоежка. — Местный паромщик. Он должен был быть на этой стороне… Нужно его найти. — А как мы поймем, что это именно Врок? — уточнил Лютик. — Это будет легко.       Разделились молча и без вопросов: Геральт пошел налево, за ним, спрыгнув с Яблони, двинулся Лютик, а следом увязался Сладкоежка, другие направились в противоположную сторону. Ведьмак, как охотничий пес, прильнул к земле и начал рассматривать непонятные следы, потом подошел к огромной валяющейся коряге, покачал головой и зачем-то зашел обратно в лес. Покрутившись там пару секунд, вернулся обратно, поджав губы. Краснолюд пытался помочь, бегая туда-сюда по берегу и выкрикивая своим басом имя паромщика, которое он почему-то произносил, как «Брок»; Лютик же наслаждался красотой природы, впитывая вдохновение, навеянное озерным бризом и запахом свежести.       Сказочно красивое озеро переливалось, как хрусталь. Вход был сразу глубоким и обрывистым, и из-за прозрачной воды виднелся каждый камешек подводного царства. Купаться здесь, однако, не хотелось; Лютик поежился, подпрыгивая на месте и стараясь хоть как-то согреться. — Там человек! — Аллиот крикнул так неожиданно, что все вмиг обернулись к нему.       Чародей показывал рукой куда-то в глубь озера, напряженно щуря свои синие глаза. Геральт, как молния, оказался около него и тоже вытянул шею, пытаясь разглядеть утопленника. Недалеко от берега плавала какая-то непонятная масса, покрытая разорванной в клочья тканью. Это нечто мало чем напоминало человека, но все же фигура и очертания давали о себе знать. — Как мы могли не заметить раньше? — растерянно пробормотала Дрей. Йеннифэр нашла разумное объяснение: — Скорее всего труп только начал всплывать на поверхность. К тому же, он далеко от берега. Никто не планировал искать его там… Никто, кроме Аллиота, — чародейка красноречиво на него посмотрела. — Скажите спасибо мне и моему прекрасному зрению. Иначе вы бы этого паромщика искали до ночи, — вскинулся тот.       Геральт вернулся с той самой длинной корягой, которую он нашел незадолго до этого и, не особо раздумывая, полез в воду, поймав на себе удивленный взгляд пяти пар глаз. Оказавшись по колено в озере, ведьмак, используя корягу, как багор, дотянулся до трупа и потащил его на себя, видимо, не желая окунаться в ледяную воду с головой. Никто его за это не осуждал. Потом схватил человека за шиворот и, потянув его волоком за собой, как ненужную тряпку, вышел на берег и перевернул тело на спину.       Лютик почувствовал резкую тошноту и еле-еле сдержал рвотный рефлекс, приложив кулак к губам и судорожно выдыхая. У мужчины было полностью съедено лицо, обглодано до косточки: с бывших щек, скул свисали рваные кровавые куски мяса и кожи; один глаз был высосан, а второй свисал склизкой субстанцией. От губ и до подбородка практически не осталось живого места. Все лицо напоминало какое-то жуткое, дикое месиво, при взгляде на которое становилось дурно.       Хотя вода и смогла наполовину растворить в себе эти мерзкие запахи, от тела воняло рыбой и гнильем. Грудь была разорвана на части, из живота лезли кишки, левая нога отсутствовала, а одна из кистей была оторвана. Лютик не выдержал и отошел в сторону, облокотившись рукой на Геральта и набирая в грудь побольше освежающего воздуха, чтобы прийти в себя. Дрей, которая склонилась над трупом с абсолютно равнодушным лицом, выпрямилась и покачала головой с сожалением: — Жаль его. Хороший был человек. — Жаль-то жаль, — Сладкоежка внезапно включил прагматичность, — но меня одного смущает, что он погиб…эм-м-м… не своей смертью? Типа, ребятки, в этом сраном озере творится какая-то хрень, и я предлагаю с ней не играться. — Кто-то собирался провоцировать монстра? — Аллиот поднял брови. Тот сделал вид, что не услышал вопроса и уверенно продолжил: — Не играть с огнем, вот что я предлагаю. И кстати, как этот ваш Брок оказался так далеко от собственного парома?! — Врок, — бесстрастно поправила его эльфийка, затем пожала плечами. — Он любил купаться, пока нет людей на переправу. Весной здесь мало желающих, поэтому вполне возможно, что он пошел поплавать, оставив паром на своем месте. — Поплавать?! — Лютик наконец отпустил Геральта и резко поднял голову, голос его звучал истерично. — В апреле?! В озере, кишащем монстрами?! Отличный план, чудесный, вот он и поплавал!.. — Успокойся, Лютик, — бросил ведьмак и поинтересовался: — И часто тут такое происходит? — Никогда. В этом озере почти не водится никакая живность. Лишь мелкие рыбы, и то с незавидной периодичностью. Может, он умер до того, как попал в воду? — Дрей вновь посмотрела на неспокойную гладь. Геральт покачал головой: — Исключено. В момент смерти Врок находился далеко в озере, затем на него напали, он попытался выбраться на берег, но было уже поздно. Посмотрите на кровь и на раны: они были размыты водой именно в тот момент. — Считаешь, монстр все еще в озере? — поинтересовалась Йеннифэр, взглянув на труп. — Скорее всего, мы его спугнули. Именно поэтому он еще не покончил со своей добычей. — Может, озерный змей или водяная кикимора? — предположил Аллиот. Ведьмак отрицательно мотнул головой и скрестил руки на груди: — Не похоже. Сначала я предположил, что это Сердцедрунка, но внутренние органы Врока на месте. Да и на речную Катакану не тянет: слишком уж свирепствует, ее так просто не спугнуть. Она бы уже показалась на поверхности, у нее плохо работают жабры. Наступила короткая пауза, прежде чем Дрей, которая что-то для себя решила, объявила прекрасную новость: — Неважно, что это. Мы должны переправиться на ту сторону, и чем скорее, тем лучше. Паром у нас есть, пользоваться им легко. Я пошлю письмо королю, где сообщу о смерти Врока, и его похоронят должным образом. — Ч-ч-что? — Лютик открыл рот от удивления и сделал шаг назад. — Нет, подождите… Мы не можем… Сладкоежка вдруг согласился: — И правда, нечего тут штаны просиживать. Поедем покатаемся по этому милому озерочку. Вряд ли эта тварь нападет на такое количество народу, к тому же, ей не придется по вкусу моя булава, хе-хе…       Дрей восприняла это как единое согласие, поэтому решительно направилась в сторону парома, который теперь стал выглядеть очень зловеще. За ней последовали остальные, одни уверенно, другие с некоторым сомнением. Лютик же упорно не хотел садиться на этот чертов плот, поэтому прыгнул впереди Геральта и выставил вперед руку, останавливая его. Ведьмак был тут единственным, кто смог бы его выслушать и, возможно, повлиять на решение остальных. — Геральт, пожалуйста, не будь идиотом! — Лютик с опаской посмотрел на озеро. — Я не хочу погибать в столь юном возрасте, тем более, сожранным и с обглоданным лицом! Эта тварь с легкостью может утащить любого из нас, а может… перевернуть целый паром! — Во-первых, играй с воображением, только когда пишешь стихи. Во-вторых, мы не допустим, чтобы ты умер. Успокойся и возьми себя в руки, — сухо попросил тот и отвел руку в сторону, продолжая путь. — ДА ВЫ ВСЕ ОПОЛОУМЕЛИ! ТРУП ВАС НИКАК НЕ СМУТИЛ? — у Лютика начиналась настоящая паника.       Он больше не доверял глубине после одного очень страшного случая в детстве, когда его нога случайно зацепилась за корягу, и он захлебывался, пытаясь освободиться и выплыть на поверхность. Слава богу, тогда все закончилось хорошо. Но сейчас была возможность утонуть, а потом быть бесславно разорванным на части. Лютику такая перспектива не нравилась, и он снова бросился к ведьмаку, на этот раз стараясь действовать мягко. — Слушай, Геральт, — остальные уже заводили первых лошадей на паром, — ты посмотри, какие там прогнившие доски… Мы можем с легкостью пойти ко дну, правда? Ну послушай же меня, болван! — Лютик, ты начинаешь меня напрягать, — процедил тот сквозь зубы, резко сверкнув глазами. — Ты не испугался огромного безглазого великана, а здесь заистерил, как девица. Лютик так оскорбился, что подавился воздухом и не мог сказать ничего членораздельного пару секунд. Ведьмак хотел было обойти его, но тот преградил ему путь в очередной раз, раздражая его до предела. — О-о-о, вау! О! А ты не подумал о том, что я боюсь подводных тварей? И вообще глубины?! Или тебе совершенно плевать на мои чувства?! — Что ты несешь? — Геральт сжал зубы и зло сощурился, голос его стал ниже и грубее: — Мы должны перебраться на другой берег, идиот, и другого выбора у нас нет! — Мы можем обойти озеро! — Нет, не можем, у нас нет времени! Если так боишься — тебя здесь никто не держит! — почти выкрикнул он, выходя из себя. — О, отлично! Просто замечательно! Ты меня прогоняешь?! СНОВА? — его голос сорвался. — Да какого черта ты…. — Мальчики, давайте вы будете ссориться позже, как только появится возможность, — громко попросила Йеннифэр, которой явно надоело ждать, пока эти двое выяснят отношения.       Геральт пару секунд смотрел Лютику в глаза, взгляд его был переполнен жесткостью и ядом. Затем он как будто резко потерял всякий интерес к собеседнику и просто ступил на паром, даже не обернувшись. Лютик, стараясь усмирить дикое пламя обиды и страха, молча и нерешительно поднялся следом, фыркая и отворачиваясь в противоположную сторону от ведьмака. Яблоня уже стояла справа, с другими лошадьми, и Лютик начал судорожно гладить ее по морде и гриве, пытаясь хоть как-то успокоиться.       Ему не нравилось это холодное озеро, ему не нравился темный негостеприимный лес, ему не нравилась идея плыть под боком у неизвестного чудовища. Он даже не пытался бороться с этим глубоким старым страхом, картиной того, как его утаскивают под воду мерзкие щупальца или кусают острозубые рты ужасных русалок. И никто не мог его подбодрить. — Громадная, однако, посудина, — с неподдельным удовлетворением заявил Сладкоежка. — Боюсь только, выдержит ли она такой груз? Все-таки шесть увесистых тел, да еще и кони… Йеннифэр отряхнула испачкавшийся рукав: — Положим, не все тела здесь увесистые. — Паром большой и крепкий. Бояться нечего. Однако и двигаться будем очень медленно, — Дрей осмотрела деревянный руль, расположенный с краю. Она уверенно взялась за него и хотела было начать крутить, как вдруг Сладкоежка подошел к ней, пытаясь занять ее место: — Давай я, че ты уж прям. Иди отдохни, я покручу. У меня руки крепкие. — Не крепче, чем у меня, — огрызнулась она. — Ладно, ладно, только не скалься. Дай мне хоть потренироваться что ли. Если хочешь, могу на середине озера уступить.       Эльфийка окинула его презрительным взглядом, но все же сдалась и отступила, облокачиваясь на сильные канатные узлы, которые образовывали своеобразные бортики. Отошли от берега очень плавно, спокойно, Лютик и не заметил, как в удивительно прозрачной воде все меньше было видно дно и как светло-голубой стал переходить в темные цвета. Он испугался, вздрогнув, когда на его плечо легла увесистая рука. Не оборачиваясь, Лютик обиженно-зло заявил, понимая, кто стоит сзади: — Отстань, Геральт, дай мне побыть одному. Но, к его удивлению, голос оказался бархатным и приятным — ответил ему не ведьмак, а чародей: — Понимаю. Но хочу сказать, чтобы ты не беспокоился. Все будет в порядке. Мы на огромном пароме, если какая-нибудь тварь тут и водится… — ЕСЛИ? — Ну, хорошо, — согласился Аллиот, — пусть тут какая-нибудь тварь и водится, но она не сможет ни перевернуть плот, ни достать нас. К тому же, с тобой три воина и два мага — ничего не случится. Постарайся просто об этом не думать.       Лютик почувствовал долю облегчения, когда услышал эти простые слова. Каким-то чудесным образом они действительно его подбодрили, и он слабо улыбнулся, оборачиваясь к стоящему сзади чародею. Тот ответил такой же улыбкой и поравнялся с ним, без разрешения погладив Яблоню по ее упитанной мордашке. Геральту достаточно было лишь попытаться успокоить Лютика, ведь он прекрасно знал, как это сделать. Вместо этого ведьмак накричал на него, вызывая еще большую панику: либо он правда не умел обращаться с людьми и их эмоциями, либо не хотел даже и стараться. Бард тяжело вздохнул и негромко поинтересовался, прислушиваясь к приятному шелесту спокойных волн: — Почему ты так хорошо ко мне относишься? — В каком смысле? — Аллиот посмотрел на него со странным выражением лица. — В прямом. Ты довольно равнодушен к другим, но со мной ты дружелюбен. Вон, пытаешься подбодрить и все такое… — Пытаюсь… — От страха так просто не избавишься, знаешь ли. Ну, так что? — Лютик перестал гладить заласканную лошадь и столкнулся взглядом с чародеем. Тот помолчал, опустил глаза в пол, потом с усмешкой поджал губы и вдруг искренне сказал: — Ты мне нравишься. И, прежде чем Лютик, у которого от изумления широко распахнулись глаза, смог ответить что-то приемлемое, поспешил добавить: — Не знаю, в романтическом плане или нет, но в целом ты мне симпатичен. Меня привлекают такие открытые, общительные и веселые люди. Потому что их очень мало, — его рука замерла, когда прикоснулась к гладкой шерсти Яблони. — Этот мир слишком жесток, и он меняет каждого из нас в худшую сторону. А тебя он поменять не смог, и это достойно похвалы.       В этот момент Лютик был искренне рад, что их никто не подслушивает: Сладкоежка громко болтал, развлекая косящуюся на него Дрей невероятно плоскими анекдотами, а Геральт с Йеннифэр оттеснились в дальний угол, перешептываясь о чем-то личном. Бард впервые долго молчал, взвешивая каждое слово и даже не зная, что именно можно ответить на такое льстящее ему признание. Его сердце заметно участило ритм, и он взглянул на Аллиота, внимательно рассматривая его длинные черные волосы, щетину и глубокие, синие глаза. Аллиот был безумно привлекателен, почти идеален. Лютик солгал бы, если бы отрицал желание поцеловать его, попробовать на вкус эти тонкие темные губы.       Они уже почти поцеловались, тогда, в той злосчастной деревушке, когда вокруг барда закрутилась целая карусель событий… Он помнил пьяное помутнение в глазах, помнил чужое дыхание, пахнущее терпким вином, помнил сильное головокружение, когда их губы почти соприкоснулись… Аллиот обладал харизмой, и у Лютика вдруг тоскливо промелькнуло в голове: «Я мог бы выбрать его, но выбрал недоступного мне человека». Он помолчал немного и пожал плечами, отойдя к бортику, предлагая место рядом с собой. Чародей пристально посмотрел вдаль и спросил на всякий случай: — Я что-то не так сказал? — Нет, все в порядке. Я просто… задумался, — Лютик резко стал серьезным. — Спасибо за теплые слова, мне приятно, что ты такого обо мне мнения. Честно говоря, я привык, что раздражаю окружающих, поэтому удивлен, что кому-то пришлась по душе моя болтливость. — Ты считаешь, что только МНЕ она пришлась по душе? — Аллиот вдруг усмехнулся. Лютик вопросительно посмотрел на него, поднимая брови, и чародей без единого слова обернулся, многозначительно показав глазами на воркующего с Йеннифэр Геральта. Лютик издал отчаянный смешок и покачал головой. — Геральт терпеть не может, когда я слишком много болтаю, а это происходит… э-э-э… дай подумать. Ах, да, постоянно. Так что кто-кто, но не он. — Я мало тебя знаю, Лютик, но уже могу сказать с уверенностью — ты слеп к вещам, которые, по твоему мнению, не должны меняться, — голос Аллиота был настолько уверенным и разочарованным, что сердце барда пропустило удар. Он не готов был обсуждать с ним Геральта, поэтому побыстрее перевел тему, проигнорировав его ответ: — И кстати, я не совсем с тобой согласен. К одним мир более милосерден, чем к другим. Не спорю, что у каждого своя трагедия, но у кого-то ее недостаточно, чтобы полностью изменить человека. Поэтому я никогда не сужу людей за их характеры — они не виноваты, что те сложились именно таким образом.       Чародей кивнул, переминаясь с ноги на ногу, и хотел было что-то ответить, но замер, посмотрев вниз. Взгляд Лютика упал на колеблющуюся воду: под паромом промелькнуло нечто быстрое и черное. Бард весь напрягся, вытянулся в струнку, дрожащей рукой показывая на то место, где только что видел непонятное создание. И тут же отовсюду начали вылетать эти черные гигантские стрелы, исчезая под паромом и выныривая с противоположных сторон. — Г-Геральт?! — Лютик нервно сглотнул. — Что это за чертовщина?! — Э? Ты о чем? — Сладкоежка перестал крутить руль, непонимающе поглядывая через плечо.       Геральт отпрыгнул на середину, утягивая Йеннифэр за спину, и сразу же выхватил серебряный меч, когда из воды начало что-то подниматься. Огромных размеров черная змея взвилась в воздух, шипя, разевая рот, в котором красовались два гигантских белых клыка, алых снизу. Долго на монстра любоваться не пришлось — змея бросилась на гладкую поверхность парома, извиваясь и клацая ядовитыми зубами. Лютик ахнул, прижался к Яблоне и воскликнул: — Я же предупреждал! Я же предупреждал!       Геральт рубанул прямо по голове, и змея, зашипев еще протяжнее, затряслась, а хвост ее забил по воде с такой силой, что поднял волны. Потом голова откатилась в сторону, а тело, дергаясь в предсмертных судорогах, наконец затихло. Ведьмак с презрением пнул его, выкидывая обратно за борт, но на этом проблемы не закончились. Сразу несколько змей взметнулись из глубины, разъяренные потерей своей сестры, и уже атаковали с разных сторон, пытаясь выпрыгнуть прямо на палубу. Лютик не был уверен, что именно они хотят — утащить, укусить или отравить, однако змеи могли с легкостью сожрать любого из них целиком. Аллиот вмиг оказался около Геральта и выставил вперед руку, бросая ледяные конусы в одну из огромных голов. — ПРОДОЛЖАЙ РУЛИТЬ, СЛАДКОЕЖКА! — ведьмак перекатом метнулся в сторону, когда змея, зашипев, бросилась к его ногам.       Места на пароме катастрофически не хватало, поэтому все четверо боролись спина к спине, отражая удары и не подпуская монстров к борту. Змеи были удивительно быстрыми и умными – мало того, их становилось все больше и больше: почти вся палуба кишела этими мерзкими созданиями. Они учились с каждой секундой, вскоре уже ловко уворачивались от ударов и нападали зигзагами, с разных сторон. Паре все-таки удалось залезть на деревянные доски, хотя Йеннифэр и уничтожила их в то же мгновение, не оставив от них и пыли. Сладкоежка, бесясь с того, что он не может поучаствовать в сражении, с новыми силами налегал на руль, двигая его все быстрее и быстрее, кряхтя от напряжения. Все было бесполезно: паром шел разве что чуть-чуть скорее, чем раньше. Лютику и вовсе казалось, что они остановились на одном месте и ждут, пока гигантские змеи, наконец, закончат их жалкое существование. — ПОРУЛИТЕ КТО-НИБУДЬ ЗА МЕНЯ! — вдруг выкрикнул Сладкоежка, раздраженный тем, как Дрей искусно исполнила тройной вольт. — Я ХОЧУ ИСПЫТАТЬ БУЛАВУ!       Ему никто не ответил. Лютик, все сильнее прижимаясь к смирно стоящей Яблоне, вдруг услышал сзади себя тихое подлое шипение. Резко обернулся и отскочил как нельзя вовремя — одна из змей взвилась в воздух и вытянула вперед свои острые клыки. Бард, испугавшись вдруг за собственную лошадь, потянул ее к себе назад: та послушно застучала копытами и доверчиво двинулась к хозяину. В этот момент тварь со стороны Йеннифэр вдруг бросилась прямо ей в ноги, сбивая на пол, следующая набросилась сверху, пачкая ее своим скользким, вонючим телом. Третья же, увернувшись от меча Геральта и льда Аллиота, перепрыгнула через головы, оказавшись прямо напротив Лютика.       Тот обмер, отчаянно моргая, и змея, поняв, что самая слабая жертва досталась ей, яростно зашипела и кинулась на него, разевая огромный рот. Лютик бессознательно попятился назад, безмолвно шевеля губами. Небо перевернулось, все перед глазами закружилось в бешеном водовороте, потом его тело оказалось под ледяной толщей воды. Воздух одним ударом выбило из легких; бард вынырнул на поверхность, с жадностью ища кислород. Голова змеи уже лежала на краю досок, и Аллиот протягивал Лютику руку с искренней тревогой в глазах.       Он, обрадовавшись, потянулся к ней с широко распахнутыми от страха глазами, но услышал сзади себя знакомое шипение. Что-то склизкое и крепкое обхватило его тело, сжимая кости до хруста, и Лютик истошно крикнул, прежде чем вновь оказаться под водой. Он открыл глаза, пытаясь вырваться из стальной хватки, отчаянно вертясь и ударяя по жирному хвосту. Получалось слишком слабо, и вялый свет наверху стал постепенно отдаляться, затем и вовсе исчез — его накрыл гигантский черный прямоугольник. Видимо, сам паром. Воздуха отчаянно не хватало — Лютик задыхался, захлебывался, в голове его ничего не осталось, кроме пульсирующего ужаса и желания жить.       Потом он увидел какие-то маленькие огонечки, летящие к нему с поверхности. Они бешено крутились и сверкали, потом пролетели куда-то мимо него, несколько из них врезалось в толстый хвост змеи. Лютик почувствовал, как хватка ослабла, и, не обращая внимания на темноту в глазах, рванулся наверх, используя последний шанс выжить. Озеро было переполнено змеями, которые сосредоточились лишь на пароме, поэтому словно не замечали плывущего рядом с ними человека. Воздуха в легких не осталось, и, когда он вынырнул на поверхность, зашёлся в судорожных вдохах и кашле. Он с наслаждением глотал воздух, остервенело колотя руками по воде и чувствуя находящую на тело слабость.       Паром был теперь справа от него, и Лютик с удивлением заметил, как быстро тот уходит. Аллиот, оказавшийся на краю, что-то крикнул Геральту, и тот обернулся, во взгляде его промелькнул страх. Сладкоежка остановил движение, с силой давя на руль, и Лютик, с трудом заставляя себя двигаться, подплыл к борту, продолжая глотать ртом свежий морозный воздух. — Хватайся! — Геральт протянул ему руку, пока Аллиот что-то бормотал, направляя ладонь куда-то Лютику за спину.       Ведьмак потащил его на себя, помогая забраться на плот. Бард обессилено упал на склизкое дерево и, увидев рядом с собой мертвую змеиную голову, с отвращением отполз от нее, пытаясь нормально дышать. Аллиот надолго не задержался — он уже вернулся к другим и мигом расправился с одной из тварей, нависшей прямо над ни о чем не подозревающей Дрей. Геральт адресовал Лютику короткий обеспокоенный взгляд, однако времени возиться с ним не было — он бросился на очередную шипящую тварь.       Страшный холод начал сковывать конечности, ледяная вода капала с мокрой челки на грудь и ноги. Лютик молча выжал рукава куртки, но даже не удосужился ее снять: забился в угол, пытаясь не высовываться и не привлекать к себе внимание чудовищ. Он дрожал от холода, громко стуча зубами… Лютик все сильнее сжимался в комок, выдавливая последние капельки тепла, чтобы хоть как-то согреться, огромными голубыми глазами наблюдая за продолжающейся битвой.       На доски падал целый дождь из голов, из-под которых тут же расползались багровые, темные пятна. Из зубов и клыков вытекала непонятная прозрачная жидкость; она пенилась и бурлила, как только касалась оскверненного дерева. Геральт работал, пожалуй, лучше остальных, Лютик с бессознательным удовольствием отмечал четкость и слаженность его движений: ведьмак двигался так легко и аккуратно, словно ему не составляло особого труда уворачиваться от атак подводных змей. Аллиот болезненно жмурился, прижимая к себе левую руку; Лютик со страхом понадеялся, что яд змеи не попал в его тело. Хотя, наверное, в таком случае он бы уже погиб. Сладкоежка все настойчивее и громче требовал подмены, а как увидел лежащего на дереве Лютика, гневно закричал: — А ты чего разлегся, как тюлень на пляже?! Вот ты и крути, дай мне помочь ребятам!       Тот, особо не протестуя, встал с места, заелозив ногами по мокрому полу. Потом молча подошел к краснолюду и схватился за руль, с изумлением отмечая, насколько тяжело и неудобно его крутить. Сладкоежка радостно выхватил булаву, хвастливо раскручивая ее на ходу, потом с победоносным кличем бросился на одну из змей. Они уже прошли середину озера, но до берега все еще было далеко — Лютик, кряхтя и стеная, давил на руль, до боли стирая ладони. — ИХ СЛИШКОМ МНОГО! — Дрей сделала полуоборот и, держа извивающуюся змею ногой, проткнула ее мечом, почти полностью покрытым той мерзкой слизью.       Йеннифэр вдруг закрыла глаза и медленно поднялась с колен, руки ее были широко и неестественно расставлены в стороны. Раздался громкий хлопок, всех обдало рваными порывами ветра, воздух словно сжался, оглушая и сдавливая пространство. Окруживших их змей снесло с парома. Чародейка обессилено упала на землю, из её носа текла неровная струйка крови. Геральт бережно подхватил ее, помогая встать на ноги, и та, благодарно кивая, оперлась на его сильное плечо. — МЫ МОЖЕМ КАК-ТО УСКОРИТЬ ЭТУ ЧЕРТОВУ ПОСУДИНУ?! — ведьмак посмотрел на Аллиота, и тот отрицательно покачал головой, поднимая вверх левую раненную руку. Йеннифэр слабо переглянулась с чародеем и предложила: — Мы можем сделать это вместе. — Не стоит, ты ослабла от Aserkan. Следующее заклинание тебя убьет. — Сможешь сделать защиту? Он неуверенно кивнул и встал в центр, шумно выдыхая через ноздри и расслабляясь. Затем вычертил вокруг себя много непонятных знаков, которые вспыхнули золотом перед тем, как исчезнуть. Пробормотал негромко: — Drundke la Huji!       И Лютик заметил, как над головами у них появился едва заметный купол, который, однако, испарился, не прошло и нескольких секунд. Змеи, оправившиеся после удара, снова начали нападать на паром, тут же отбрасываемые невидимой силой, которой управлял Аллиот — он напрягал подрагивающие руки, смотря невидящим взглядом куда-то вперед. Расстроенный коротким для себя боем Сладкоежка сплюнул и зло бросил булаву на доски. Между тем, Геральт, отряхиваясь от склизкой дряни, покрывающей всю его одежду, подошел к Лютику и, с заботой поджав губы, предложил: — Давай я, — и, когда тот молча уступил ему место, недовольно обратился к Сладкоежке: — Ну и нахрена ты его заставил крутить руль? И сам отлично справлялся. — Ничего, делом занялся, заодно еще и согрелся, — буркнул краснолюд, все-таки подбирая булаву. — А мне нечего топтаться у руля, я вам не капитан. Если бы я сразу полез в драку, этих тварей было бы в разы меньше.       Паром пошел чуть быстрее, и до берега оставалось совсем ничего. Лютик подумал, что Сладкоежка слишком погорячился, с уверенностью заявив, мол, он согрелся — это было абсолютной ложью. Лед сковывал движения, заставляя его мелко дрожать от холода и подпрыгивать на месте в последних попытках нагнать ушедшее тепло. Когда на него с жалостью взглянул Геральт, он недовольно бросил: — С-с-спасибо з-за ч-чудесную в-ванну… Я ж-же г-говорил, что не н-н-надо перепл…переплывать через оз-зеро… Тот пожал плечами: — Еще раз повторяю, у нас не было выбора, — затем мягко посоветовал: — Сними кафтан. Он весь промок насквозь. — Как и я-я-я с-сам, если н-не з-заметил! — огрызнулся Лютик, но послушно избавился от верхней одежды. Дрей, тяжело дыша и оттирая грязный лоб, поинтересовалась, разглядывая шипящих за бортом змей: — Если их так много, почему труп Врока такой… целый? Они должны были разорвать его на части. — Думаю, они очень быстро плодятся, — ответила Йеннифэр, заметно оправившись после сильнейшего заклинания. — Возможно, на Врока вообще напала лишь одна змея. Теперь понятно, почему его тело так перемолото — двумя клыками много не откусишь. Эльфийка, немного поразмыслив, кивнула и уточнила, обращаясь, на этот раз, ко всем: — Все целы? Никто не ранен? — потом она вспомнила про Аллиота и замолчала. Ей никто не ответил, и Лютик, которому стало еще холоднее без кафтана, обхватил собственные плечи руками, мелко стуча зубами. — Держи, — ведьмак на секунду отпустил руль, снял с себя кожаную куртку и протянул ее барду. Тот поскорее накинул ее на плечи, закутываясь в нее, как в теплое одеяло, и с благодарностью взглянул на Геральта, слабо дергая губами. Кажется, куртку действительно можно было считать своей — он одалживал ее слишком часто. — И с-снова пострадал я… — с жалостью к себе вдруг заявил он и подышал на окоченевшие руки. — Теперь вам придется л-лечить меня от воспаления легких, в-ведь я его сейчас т-точно заработал! Йеннифэр с теплотой пообещала: — Не переживай, Лютик, как только окажемся на берегу, сделаю тебе специальный отвар. Тогда не заболеешь. — Утешила, — проворчал в ответ мученик, но заметно успокоился.       Змеи, наконец, отстали, когда паром практически подошел к берегу. Аллиот смог опустить руку и прекратить заклинание, но все еще с опаской поглядывал на воду, кишащую неуменьшающимся количеством гадов. Причалили и спустились молча, ведя за собой лошадей, и Лютик обратил внимание на то, насколько черным был встречающих их лес. Издалека не передавались все эти темные, мрачные тона: мох, который они видели немного раньше, полностью оплел смоляные стволы, а ветви были покрыты какими-то непонятными иголками, похожими на огромные шипы.       Деревья выглядели больными и сожженными, словно здесь несколько часов подряд бушевало страшное пламя пожара. Этой неуютной картине добавляли краски и плющи странной, совсем уж зигзагообразной формы, которые обвивали еле заметные тропы и паразитировали на корнях сосен. Несмотря на то что и другим лес не показался дружелюбным, они вошли в него без колебаний. Поступило предложение развести костер на поляне, которую пророчила Дрей. Судя по ее словам, она должна была появиться через минут десять скорой ходьбы. Лютик не стал забираться на Яблоню, вел ее за уздечку, с беспокойством оглядываясь по сторонам.       Его разрывали противоречивые чувства: с одной стороны, ему неприятно было находиться в этом месте, оно словно давило темнотой и мраком. Вокруг стояла удивительно звонкая тишина, не пела даже одна, самая захудалая птичка, и верхушки деревьев все сильнее смыкались над головой, не давая проникнуть слабым лучикам солнца. С другой же стороны, в душе царило непонятное умиротворение. В лесу дышалось спокойно, можно было привести мысли в порядок и немного передохнуть от быстро сменяющих друг друга событий. Он, поправляя теплую куртку на плечах (и как только Геральт умудрялся выбирать себе такой отличный материал?), негромко позвал Аллиота, и, когда тот вопрошающе обернулся, смущенно кивнул: — Кажется, мне снова стоит поблагодарить чародея номер один. Если бы не ты, наверное, меня бы утащили на дно морское… Точнее, озерное. И ладно, если бы это были русалки, они хотя бы привлекательны, а тут эти чертовы змеи… В общем, да, — он прочистил горло. — Спасибо. Аллиот сдержанно улыбнулся, наклоняя голову вбок: — Не за что. Между нами лед, наконец, растоплен? — Не совсем, — уклончиво сказал Лютик. — Ведь теперь я сам стал сосулькой. Тот искренне рассмеялся и, замедляя шаг, поравнялся с ним, вдруг кладя руку на плечо. Бард в ответ ее не сбросил, расплываясь в широкой улыбке. — Кто бы знал, что мой похититель самолично спасет меня целых два раза. — Жизнь удивительно непредсказуемая штука, — чародей пожал плечами и заговорщическим голосом добавил: — Между прочим, три раза. — Три?! Нет, подожди, у тебя только две медали: первый раз тогда в деревне, от ножа сумасшедшего идиота, а второй раз тут, от сумасшедшего удава. Я что-то упустил?.. — Как ты думаешь, почему твои раны на теле зажили так быстро? Волшебным образом? — он наивно поморгал. — Ах, да, точно, волшебным. Лютик непонимающе взглянул на него: — В каком плане?.. — Я исцелял тебя, пока ты находился в амбаре. По мере возможности, конечно, но пару твоих костей я заживил. — Ты шутишь что ли? — Нет. — Зачем ты это делал?! — не то чтобы Лютик протестовал, но он был необычайно удивлен такому странному открытию. — Говорю же, ты мне понравился, поэтому мне было неприятно смотреть на твои страдания, — скромно ответил Аллиот, дергая за уздечку упирающуюся лошадь. — Ага, то есть заживлять мои раны — можно, а отпустить на свободу — нельзя? — Ну… Я же не хотел нарушать всю систему ради одного исключения из правил. — Ах, да, точно, ты же машина для убийств. — Ты мне льстишь. Они оба улыбнулись, и Лютик услышал грубый голос, который прозвучал справа от него, чуть ли не над ухом: — Ты как?       Он чуть не подпрыгнул от неожиданности и, повернув голову, увидел рядом с собой Геральта, который, как всегда, подошел слишком незаметно. Или, может, Лютик был слишком увлечен разговором с Аллиотом? Лицо ведьмака имело очень странное выражение: полное безразличие сочеталось с наигранной скукой, а это означало одно — Геральт старательно скрывал эмоции, не желая показывать свои слабости. Будь это кто-то другой, Лютик бы рассмеялся ему в лицо и с уверенностью заявил, что этот человек ревнует, но около него шел не кто-то, а великий Геральт из Ривии. К нему обычные человеческие правила не применялись.       Но как еще было объяснить его резкий интерес к Лютику, в то время как тот вполне неплохо вел беседу с Аллиотом? К тому же, его вопрос был из тех, которые обычно задаешь только для того, чтобы отчаянно начать любой разговор. Возможно, Лютику стоило прожевать и проглотить собственные мысли, не высказывая их вслух. Однако язык его был ему врагом, поэтому он немного ехидно спросил: — С чего это интерес к другому человеческому существу? — потом поспешил исправить ситуацию, проклиная свою болтливость. — Но спасибо, мне очень приятно, что мы официально перешли на стадию «лучшие друзья на всем белом свете», раз ты начал интересоваться моим здоровьем. Аллиот хмыкнул, отвернувшись и скрывая на лице едкую усмешку. Геральт же, вспомнивший, что Лютик сделает все, что угодно, но не ответит на прямой вопрос, тяжело вздохнул и кивнул на куртку: — Может, мне стоит ее тебе подарить? Бард, не совсем понимая, намек это или шутка, нерешительно заерзал плечами. Он не придумал лучшего выхода из положения, кроме как задорно сказать: — Было бы неплохо, потому что она явно волшебная — согревает в любую погоду при любых обстоятельствах. Да к тому же, непродуваемая… — Это называется «кожа». Лютик, не обращая внимания на подкол, продолжил: — Она, скорее всего, невероятно дорогая… Теперь я понимаю, почему ты меняешь одежду раз в столетие. — Зачем ты покупаешь такие легкие кафтаны? Тратишь кучу денег впустую. — Чего? — оскорбленно ахнул Лютик. — В смысле, впустую?! Вот знаешь, Геральт, если ты еще смыслишь в экономии, чего я не отрицаю, то в моде ты абсолютный нуль! Ты посмотри, в какой дряни ты ходишь… Хорошей, качественной, но безвкусице. — Я же к монстрам не похвастаться нарядом прихожу, — возразил ведьмак, в его взгляде заиграли веселые огоньки. Лютик, заметив, как Аллиот молча убыстряет шаг и оставляет их наедине, возмущенно взмахнул все еще мокрой челкой: — Ну, монстрам, положим, плевать, во что ты одет. Но ты же ходишь по городам и деревням, общаешься с людьми, и что они подумают, когда увидят на тебе рваные штаны и испачканную в крови Накера рубашку? Я о тебе баллады пою, расхваливаю, а ты и меня, и себя позоришь… — Однако тебе по душе моя куртка. — Она неплохая, да… Но это единственное, к чему можно не придраться. Короче говоря, все, решено: как приходим на ближайший рынок, я лично выбираю тебе рубашку и штаны. — Писк моды? — едко поинтересовался Геральт. — Именно. — Пожалуй, откажусь. Носить разноцветные кафтаны — твоя стезя. — Нет, Геральт, возражения не приняты. И, кстати, я не собираюсь одевать тебя во что-то радужное, ты за кого меня принимаешь? Подберем по характеру: черное, мрачное и угрожающее. — Угрожающая рубашка. Звучит интересно, а главное — правдоподобно. — Ой, замолчи, умник… И скажи спасибо, что я согласился взяться за твое дремучее дело. — Хм.       Они обменялись теплыми улыбками, у Лютика она была широкая, искренняя и открытая, у Геральта — сдержанная, сухая и спокойная. Вскоре впереди показалась обещанная Дрей поляна, и подуставшие от борьбы путники наконец смогли нормально поесть, напоить лошадей и организовать небольшой костер. Лютик грелся около него, радостно потирая замерзшие руки, пока ждал приготовления специального отвара Йеннифэр. Выпив всю горькую и отвратительно пахнущую микстуру до дна, он почувствовал себя намного бодрее и лучше, совсем расслабился и прилег на одну из расстеленных широких тканей, лениво рассматривая окружающих.       Дрей с нескрываемым дружелюбием переговаривалась с Аллиотом, передавая ему миску с горячим супом; Сладкоежка молча давился огромными кусками белого хлеба, заглатывая их целиком; Йеннифэр и Геральт ушли куда-то, держась за руки, так что Лютику не потребовались догадки, чтобы сразу понять, куда те направились и зачем. — Ну что, у нас полчаса или хотя бы часик на отдых имеется? — громко спросил он у Дрей, бросающей хворост в костер. — Отправляемся вечером, — спокойно ответила она, чем вызвала у него полное недоумение.       Он думал, что они идут по какому-то очень строгому графику, постоянно опаздывают и должны быть в Темерии как можно скорее. То есть пришлось переплывать через все чертово озеро только, чтобы застрять в этом темном, странном лесу, на одинокой проплешине-поляне? Лютик продолжал удивленно моргать, рассматривая безмятежную эльфийку. Хотел было поспорить, уточнить, но решил, что лидер знает лучше, поэтому смиренно пожал плечами и улегся поудобнее, закидывая ногу на ногу.       Небо над головой снова смешало голубой и белый, низкие облака находили на лес — вечером их должен был полностью накрыть туман. Солнце совсем исчезло, смущенно пряча последние золотые лучики, и день казался начинавшимися сумерками. На поляне было просторно, так что Лютику больше не казалось, что они в каком-то страшном негостеприимном лесу. Черного мха на стволах не наблюдалось, и он удивился, когда кора успела приобрести нормальный здоровый оттенок.       Костер тихо плясал, заменяя дневное светило, и серый дым плавно растекался по воздуху, расплавляя и искажая силуэты деревьев. Вечер подкрался незаметно: Лютик даже не успел прийти в себя, как темнота заволокла их уютную полянку, намекая на то, что им пора двигаться в путь. Все это время отряд провалял дурака, никто ничем особо важным не занимался — лениво обсуждали Нильфгаард, который с недавнего времени подавал активные признаки жизни, и пророчества о каком-то Львенке из Цинтры. Лютик особо не вникал, слушал в пол-уха с прикрытыми глазами и наигрывал простенькие мелодии на лютне, неохотно дергая разгоряченными пальцами ее крепкие струны. — Нужно набрать немного оленьих ягод, — недвусмыленно намекнула эльфийка, но ей никто не ответил.       Сладкоежка храпел, подложив обе руки под голову, наевшись аппетитной похлебки, Аллиот занимался лошадьми, исцеляя повреждения, а Йеннифэр помогала самой Дрей отправить очередное письмо королю — шептала какие-то заклинания, пока та диктовала текст послания. Геральт уже куда-то ушел, поэтому просить его было поздно, да и бесполезно, так что оставался последний вариант. Дрей окинула Лютиком задумчивым взглядом, потом прочистила горло и обратилась к нему тоном, который обыкновенно используют капитаны, выдающие приказы: — Лютик, сходи собери мешок. Только не отходи далеко.       Тот, недовольно цокнув языком, вяло повиновался и черепахой пополз прочь от поляны, перед этим бережно положив лютню на насиженное место (теперь он был не дурак и с инструментом в приключения бросаться не спешил). Напрягая зрение и пытаясь найти хоть какие-нибудь намеки на ягоды, он по привычке разговаривал сам с собой, ворча и вздыхая: — Оленьи ягоды… Всего-то найти оленьи ягоды… — Лютик пнул какой-то слишком мешающийся ему куст и наклонился к нему. — Какая же легкая задача, искать ягоды в сумерках, в донельзя темном лесу… Проще простого… Иголка в стоге сена — задача ведь не такая уж и сложная.       Незаметно костер совсем отдалился, но Лютик, не подозревая об этом, шел дальше, усердно щурясь в темноте. Он искренне не понимал, зачем ягоды понадобились Дрей в такое время суток и почему она заставила его шататься вокруг лагеря в ночи. Его начинало беспокоить ее поведение, а еще смущала оглушающая тишина в лесу — уши невольно воспроизводили хруст веток неподалеку, и Лютик запугивал сам себя, надеясь, что дикими зверьми это место не кишит. Как только он об этом подумал, сзади раздался шорох, и он резко отпрыгнул, оборачиваясь, сразу же встречаясь взглядом с… Геральтом. Лютик облегченно выдохнул, оттирая невидимые капли со лба и качая головой, затем упер руки в бока и пристально осмотрел подошедшего к нему ведьмака. — Черт возьми, Геральт, так ведь и сердечный удар можно словить… Хотя это было бы неплохим выходом из ситуации. Мне уже надоело выискивать этих маленьких поганцев, — он засунул четвертую ягодку в мешок и задумчиво пробормотал себе под нос: — Интересно, если принести меньше половины, Дрей от меня отстанет? — Скорее нет, чем да, — Геральт с подозрением обернулся, словно для того, чтобы убедиться, что они одни. Лютик пожал плечами, состроив печальную рожицу, и со вздохом наклонился за очередной ягодкой: — Видимо, придется торчать здесь до утра. А ты чего тут бродишь? Бросил свою возлюбленную у костра и позорно сбежал в кусты. Очень благородно, Геральт.       Ведьмак не ответил, еще раз обернулся посмотреть на слабо виднеющийся сзади костер. Потом снова уставился на Лютика, но тот, казалось, не замечал его очень странного взгляда. Продолжал «охотиться», чувствуя себя поспокойнее рядом с Геральтом, который, между тем, не стоял на месте, а упорно повторял каждый его шаг в чащу. Бард усмехнулся, наконец, оценив его бесстрастное выражение лица: — Слушай, я понимаю, что у вас, ведьмаков, вроде как нет эмоций, но у тебя такое выражение, словно ты объелся какой-то странной травы, — потом вдруг серьезно спросил: — Ты в порядке? Ведьмак молча покачал головой, что еще больше напрягло Лютика — он не ожидал такой честной реакции. Сразу же остановившись, он выпрямился и с тревогой заглянул ему в глаза. — Что случилось, Геральт? Поговори со мной.       Тот нервно облизал губы, неуверенно отвел ищущий взгляд, потом сделал несколько шагов навстречу, сократив расстояние до минимума. Лютик с трудом заставил себя остаться на месте, чувствуя бешеный ритм сердца и заворожено разглядывая чужое лицо, оказавшееся внезапно в паре сантиметрах от его собственного. Геральт нерешительно хмыкнул, виновато качая головой, потом тяжело вздохнул и пробормотал так тихо, что Лютик еле разобрал слова, несмотря на окружающее их лесное молчание: — Я что-то чувствую к тебе. Долго не мог свыкнуться с этой мыслью, но устал бороться с самим собой. — Что?.. — оторопело пролепетал бард, уверенный, что это какая-то нелепая шутка. Геральт слабо улыбнулся, в его взгляде распустился бутон нежности и искренности: — Не веришь. Я тебя не виню. С нашей встречи тогда, в той деревне, все… изменилось. Не знаю, что именно произошло, но я понял, что ощущаю к тебе то же, что и к Йеннифэр. Возможно, даже сильнее и ярче, — потом мотнул головой. — Без понятия, зачем я тебе исповедуюсь, но я просто больше не хотел скрывать свои чувства.       Лютик потерял ощущение реальности и недоумевающе разглядывал благородное усталое лицо с парой новых морщинок и чудесными желтыми глазами. Его мир перевернулся с ног на голову, и он задохнулся в собственных эмоциях, которые огнем вспыхнули в затрепетавшем от счастья сердце. Разум твердил, что это не может быть правдой и признание звучало словно не из уст ведьмака, а из его собственной головы. Душа же отбрасывала любые сомнения и с жадной охотой проглатывала каждое сказанное слово, умоляя не останавливаться и говорить, говорить, говорить о взаимности.       Он ждал этого слишком долго, но лишь во снах и фантазиях, не беря в расчет реальность — Геральт не мог солгать ему, нелепо разыграть или попытаться выдавить из него три главных слова. Они всегда были друзьями, и Лютик давно уже смирился, что дальше этого шага он не ступит, однако теперь… Теперь ведьмак отчаянно прятал взор, бормотал, как безумно влюбленная в запрещенного для нее баловника девчонка, и Лютик принял это молча, наивно и без сомнений.       Головокружение заставило все мысли закрутиться в бешеном водовороте, оглушающая тишина прерывалась лишь частым стуком поющего сердца, и Лютик, нерешительно открываясь, позволил себе сказать дрожащим голосом, нервно сглатывая остатки смелости: — Геральт, я… Я не знаю, что ответить… Впервые не могу подобрать никаких слов, — наверное, еще никогда в жизни он не звучал так серьезно. — Но я постараюсь. Ты тоже мне очень дорог, и я… никогда не предполагал, что мои чувства окажутся взаимными. Я никогда не думал, что… Я… Черт, столько раз прогонял этот момент у себя в голове, но сейчас словно лишен возможности говорить… В его глазах проскользнуло отчаяние, и ведьмак, чьи глаза засверкали в темноте какими-то странными огоньками, наклонился чуть ближе и прошептал, обжигая Лютика своим глубоким дыханием: — Тебе не нужны слова. Ты уже дал мне ответ.       Когда их губы впервые соприкоснулись, у Лютика в животе что-то ухнуло, взорвалось, добираясь до грудной клетки, и единственное, что существовало для него теперь — это Геральт. Весь мир превратился в ведьмака, а ведьмак — в весь мир, и они слились в этом нелепом, ужасно неловком поцелуе, в лесных сумерках. Мешочек выпал из резко ослабевших рук, рассыпая ту пару ягодок, которые успел насобирать Лютик; их руки искали друг друга в темноте, сначала неуверенно, затем все смелее и страстнее зарываясь в чужие волосы, робко дотрагиваясь до лиц, обнимая, прижимая к себе. Каждый из них молча кричал о своих чувствах, выражая их в этом долгом, жадном поцелуе, словно они должны были умереть через минуту, и их отчаяние все явственнее передавалось друг другу, проявляясь в тихих стонах и влюбленных улыбках.       Когда они прервались на секунду, смогли оторваться от зацелованных и покусанных губ, Лютик, словно не веря, счастливо рассмеялся, не в силах перестать любоваться Геральтом и аккуратно поглаживая его по его щетинистому грубому лицу. Тот открыто смотрел на него с невероятной нежностью и пониманием, держа его в объятиях и широко улыбаясь, как будто окончательно сняв маску и презрительно отбросив ее в сторону. — Почему… почему сейчас? — задыхаясь, спросил Лютик, теперь не скрываясь, рассматривая припухшие губы ведьмака. Тот пожал плечами: — Какая разница, почему сейчас. Главное — теперь мы оба знаем. Лютик согласно кивнул, чувствуя невероятный прилив адреналина и переполняющего его счастья, хотел было что-то ответить, затем вновь прильнуть с поцелуем к теперь доступным губам, но…       Где-то рядом протяжно беспокойно заржала Яблоня, и Лютик замер, прислушиваясь к звуку, который доносился словно из-под толщи воды. Он непонимающе взглянул на ведьмака, но тот словно не разделял его тревогу — продолжал с любовью смотреть на него, расплываясь в доброй улыбке. — Что это было? Лошадь заржала еще раз, заставив Лютика вздрогнуть и обернуться.       Огонек костра исчез в тени леса, и вокруг не было ни души. Когда он повернулся, чтобы спросить у Геральта, что происходит, на его месте уже никто не стоял. Лютик часто заморгал, пытаясь прийти в сознание, и непонимающе замотал головой, больно щипая себя за ноги и руки.       В лицо ударил ветер, и Лютик, стуча зубами от холода, увидел, что он сидит на скачущей вперед лошади. На нем все еще был его мокрый костюм, на плечах — кожаная куртка Геральта, а впереди — огромный темный лес. Не изменилось лишь время суток: поздний вечер плотно укутывал и без того черные стволы, заставляя глаза с трудом привыкать к сумеркам. Как ни старайся, нельзя было найти даже капельки света.       Лютик прежде всего попытался остановить несущуюся Яблоню, чья испачканная пылью грива лезла в лицо из-за хлещущего по ней ветра. У него ничего не вышло — лошадь словно взбесилась, летела, испуганно фыркая и усердно вытягивая шею. Он не управлял ей, Яблоня сама скакала мимо столпившихся сосен и елей, ускоряясь с каждой секундой и не поддаваясь уговорам хозяина. Ее что-то сильно испугало, она бежала, казалось, от самого дьявола, и Лютик решил обернуться, надеясь, что там будут лишь заброшенные тропы. К сожалению, его надежды не сбылись.       Несколько пар светящихся голодных глаз прыгали в темноте, спешно приближаясь, затем раздался громкий клич — вой, призывающий остальных волков собраться в стаю. Жертва хоть и была быстрой, но для десятков оголодавших хищников она являлась легкой добычей. Лютик, потеряв от ужаса чувство, обычно держащее людей на плаву, просто прильнул к бархатной спине Яблони и начал подгонять ее еще сильнее, уповая на ее длинные ноги. Волки громко завыли, и обезумевшему от страха Лютику показалось, что он увидел их горящие глаза совсем рядом, слева и справа от себя.       Он прекрасно знал народную поговорку, мол, от одного волка скрыться можно, от трех — нельзя, а учитывая то, что за лошадью гналась, судя по всему, целая стая, поперек горла вставал комок отчаяния. Промелькнула стремительная мысль — где остальные? Лютик не мог ответить на собственный вопрос, и его захлестывало одиночество вперемешку со страхом перед хищными зверями. Обратиться за помощью было не к кому, и Лютик понимал, что ему оставались считанные минуты, прежде чем выдохшуюся лошадь достигнет стая. Мысль об этом гнала кровь по венам с ненормальной скоростью, а сердце точно вылетало из груди, выталкивая разумные идеи прочь из головы.       Лес углублялся, становился гуще, стволы превращались в сплошную стену; в лицо, помимо ветра, стали хлестать колкие ветки, так и норовя выколоть глаза. Два волка оказались прямо около копыт напуганной лошади, рыча и скаля зубы. Лютик, не зная, чем отбиться, судорожно порылся в дорожной сумке и не придумал ничего лучше, кроме как, прицелившись, кинуть в морду хищника засохший кусок хлеба. Это, разумеется, никак ситуации не помогло — волк лишь моргнул и попытался вцепиться в ногу Яблоне клыками. Та каким-то чудом увернулась, продолжая бежать, но Лютик чувствовал, как она задыхается и хрипит. Когда сдастся лошадь, он на своих двоих скрыться от погони уже не сможет.       Он не знал, как помочь Яблоне, не знал, как помочь себе, мысли окончательно смешались, в голове мелькало лишь одно: «пожалуйста, я хочу жить, пожалуйста, я хочу жить, пожалуйста, я хочу жить». Эта странная молитва, как назойливая мелодия, звучала снова и снова, а волки между тем остервенело клацали зубами, то и дело пытаясь броситься под ноги, на спину, в живот, чтобы повалить предстоящий ужин на землю. Сегодня они поистине должны были пировать… Когда Лютик увидел перед собой огромную пасть с гигантскими клыками и красным шершавым языком, он машинально ударил ее дорожной сумкой, не ожидав, что это временно сработает.       Правда, во второй раз волк вцепился зубами в сумку и с яростью потянул на себя, разрывая ее в клочья и отбрасывая в сторону. Лютик окончательно перестал следить за дорогой в темноту, его обезумевший взгляд был прикован лишь к трем волкам, а дрожащие руки медленно тянулись за последним оружием — лютней. Когда голубые глаза столкнулись с желтыми, жаждущими добычи, голову пронзила странная тупая боль, тело подхватила волна воздуха, а стволы деревьев полетели куда-то вверх… Лютик кувырком покатился куда-то, не успевая даже укрыть голову руками. В животе все заплясало, в голове загудело, а перед зажмуренными глазами запрыгала тысяча маленьких стреляющих огоньков. Вокруг что-то шумело, дрожало, хрустело…       Когда все стихло и Лютик медленно приподнял голову из вороха листьев, без всякого толку огляделся, увидел над собой нависшую сетку, верхушки деревьев, понял, что лежит в глубокой яме и обессилено упал обратно, закрывая глаза. Последним, что он слышал, был удаляющийся волчий вой и пронзительное ржание лошади.

***

— Он влюблен в тебя! — Юлиан Альфред Пакрац? Ты смеешься что ли? — Нет, я слышал, как он говорит об этом с тем придурком, Шимоном! Клянусь тебе, Луций, ты знаешь, я бы никогда тебе не соврал… Ты же сам не раз замечал, как он на тебя смотрит. — Юлиан Пакрац один из… этих? — Получается, так. — Подожди, но он постоянно воспевает женщин и встречался с Реей и Увой…? — А как еще, по-твоему, ему скрыть свои ужасные наклонности? — Твою мать, теперь неудивительно, что с ним почти никто не дружит… Если бы я знал раньше… — Неважно. Главное — я тебя предостерег. Постарайся избегать его некоторое время. — Это нелегко, учитывая, что мы на одном факультете… — Ничего, ты сумеешь как-нибудь выкрутиться. — Думаешь, это заразно? — Мой брат говорит, что если ты не пресекаешь общение с такими, как они, вскоре ты сам начинаешь влюбляться в мужчин… — Не дай боже… Спасибо, что предупредил, Марек, ты настоящий друг.       Лютик вздрогнул и медленно открыл глаза, ресницы его затрепетали, прежде чем взгляд смог с трудом сфокусироваться на окружающем его месте. Ему не пришлось долго напрягать память, чтобы понять, почему он лежит в глубокой, мокрой яме, и единственное, что слегка освещает поверхность — маленькая частица серого неба сверху. В голове пульсировала тупая боль, Лютик приподнялся и зашипел, прикоснувшись ладонью к затылку; на нем появилась крупная шишка. Нос был заложен, а в горле начало мерзко першить, словно в нем собралась целая туча пыли.       Он наконец встал во весь рост, посмотрев на нависшую над ним крепкую сетку, затем отряхнул запачканную рубашку, пошарил в темноте, пытаясь найти хоть какие-то вещи, в особенности — теплую куртку. Поиски не увенчались успехом (единственное, что попалось под руку — родная лютня), поэтому он, озираясь и мелко дрожа от холода, полез наверх, спотыкаясь о торчащие булыжники и скользя по чавкающей грязи. Сетка, отделявшая его от свободы, оказалась на удивление прочной, веревки были умело завязаны в чуть ли не морские узлы, и Лютику пришлось знатно попотеть, чтобы вырвать из земли одно из креплений. Еле протиснувшись в образовавшуюся дыру, он вылез на свободу и принялся озираться, громко хлюпая носом.       Кажется, было раннее утро — в лесу все еще царили сумерки, но небо потихоньку светлело, смешивая темно-синий с легким оттенком розового. Тишина продолжала давить на уши, но Лютик не решался подавать голос и звать на помощь, вспоминал прошлый вечер с острыми зубами волков. Он неуверенно двинулся вперед, боясь наделать лишнего шума — ступал на упавшие ветки так осторожно, словно от этого зависела вся его жизнь. Выбрав северное направление, он пошел по нему, ориентируясь на мох и, казалось, мертвые муравейники. Изначально отряд должен был идти на север, в Темерию, значит, по сути, и лес выходил именно туда. Лютик надеялся услышать шум воды или увидеть заросшую тропу — в таком случае можно было не переживать, ведь выход где-то рядом.       А еще он хотел услышать неподалеку человеческие голоса, и ему уже было неважно, какие — разбойников ли или честных прохожих. Одиночество пугало его сильнее всего происходящего, потому что Лютик не надеялся на себя самого. Несколько раз подряд он замечал лежащих в странных позах животных и птиц, их глаза жутко блестели в тени. Больше всего его ужаснул заяц, который упал прямо перед его ногами и замер, дергая лапками в предсмертной конвульсии.       С лесом было что-то не то, кора еще сильнее почернела, делая деревья сухими и прогнившими, под ногами хлюпала грязь, хотя дождя не наблюдалось, а воздух пропитывал гниющий запах, который Лютик чувствовал, несмотря на начавшийся насморк. Во время бесцельного блуждания в поисках тропы или какого-нибудь малейшего признака жизни он задумывался о том, как же он вообще здесь оказался. Получается, все, что было до этого, ему лишь приснилось? Геральт, его смущенное признание, их восхитительный, страстный поцелуй… Лютик горько улыбнулся: неужели его собственная фантазия сыграла с ним такую злую шутку? Или он окончательно свихнулся. Зато это бы объясняло, почему все выглядело так не по-настоящему поэтично: слабый огонек костра вдали, неловкие паузы, честное красноречие Геральта, на которое тот бы в реальности никогда не решился, все, что Лютик когда-либо хотел услышать… «Идиот, какой же я идиот! Фантазия, к тому же, как у маленькой девчонки, начитавшейся любовных романов!» — корил он себя, раздраженно вертя в руках лютню.       Молчание за последние два часа настолько его взбесило, что он, плюнув на хищников и любые другие опасности, начал тихо наигрывать, пытаясь успокоиться с помощью ненавязчивой мелодии. Она его немного подбодрила, но не спасла от голода, мелкой дрожи и сухого кашля, знатно действующего на нервы. Пытаясь как-то остановить текущий нос, Лютик попробовал найти какую-нибудь целебную траву, о которой он не имел ни малейшего представления, но предполагал, что ему сойдет даже подорожник. Как ни странно, в этом пугающем лесу не оказалось и растений — лишь колючие кустарники да густые кроны деревьев, напоминающие внешним видом скорее осень, чем весну.       Кажется, он шел в неправильном направлении: муравейники, часто встречающие на пути, куда-то пропали, лес сгущался, путая его полянками. Вдалеке однажды показалась засыпанная листьями тропа, и Лютик, потеряв голову, кинулся ей навстречу, не отрывая от нее взгляда, полного светлой надежды. Но как только его нога ступила на дорогу, та волшебным образом исчезла, и он, удивленно моргая, обнаружил себя совершенно в другом непонятном месте. Чаща словно игралась с ним, стирала следы, путала направления, и Лютик, в какой-то момент отчаявшись, решил забраться на дерево, чтобы посмотреть, куда примерно стоит идти дальше.       Продравшись сквозь сухие ветки и сумев-таки забраться на вершину, упорно не смотря вниз, Лютик высунулся из темной кроны, тяжело дыша и оглядываясь, с ужасом понимая, каким бесконечно широким оказался лес. У него не было ни конца ни края, сам Лютик находился где-то посередине, и впереди, уже за лесом, можно было с трудом разглядеть бирюзовую ленту реки. — Ага, понятно, значит, просто идти прямо… Ничего сложного, если что — буду залезать на дерево и смотреть, где я… — пробормотал Лютик, пытаясь поднять окончательно упавшее настроение, ведь дорога до реки должна была занять минимум пару часов, и то, быстрым шагом и без блужданий.       Идея-то была хорошей, однако она ни к чему не привела: примерно через каждые полчаса Лютик, кряхтя от напряжения, забирался на очередное дерево, смотрел поверх кроны и понимал одно: он не туда идет. То река оказывалась ближе, то дальше, то совсем пропадала из вида, вдруг появляясь сзади, Лютик кружился на одном месте, проклиная лешего, которого тут явно не было из-за запущенности природы (но винить кого-то помогало справляться с паникой). Где были остальные? Как давно они уже в этом лесу? Существовали ли вообще последние недели, или Лютик плутал здесь несколько дней подряд? Вопросов накапливалось все больше, а разума в них было все меньше. Хотя он и пытался восстановить цепочку событий, те мешались в голове, иногда искажались, заменялись другими.       Лютик внезапно забыл, какое сейчас время года и день недели, испугался, встряхнул головой, подумав немного, все же вспомнил с некоторой долей облегчения. Но через пару минут снова забыл и занервничал, стискивая зубы. Ноги подводили его, начиналось головокружение, однако Лютик не позволял себе остановиться и сесть, потому что понимал на подсознательном уровне — если приляжет, больше не встанет. Его мучили непонятные видения — то и дело перед собой Лютик видел знакомую фигуру Йеннифэр, бросался за ней с радостным криком, замирал, когда та испарялась, как по волшебству. Пару раз слышал, как его зовет Аллиот, чей голос смешивался с голосом Сладкоежки. Он оборачивался в сторону звука, но там никого не оказывалось. Это по-настоящему сводило с ума, и Лютик перестал воспринимать реальность, не разбираясь, где настоящее, а где — его собственный разум. Все плыло перед глазами, боль в горле становилась невыносимой, его морозило, то ли от холодной сырой погоды, то ли от простуды. Найти Яблоню казалось невозможной задачей — ее явно догнали и целиком сожрали оголодавшие волки…       Спустя черт знает сколько времени Лютик оставил попытки залезать на деревья и отслеживать направления, шел просто так, чтобы идти, пальцы больно заплетались о струны. Один раз ему показалось, что лютня завыла протяжным женским голосом, разевая страшный беззубый рот… Он с испуганным отвращением отбросил ее на землю, затем все-таки пришел в себя и бережно поднял инструмент, шепча извинения горячими губами. Лютики в поле неспелом…       Он вдруг оказывается в собственном доме, на лестнице, ведущей на второй этаж. Юлиан смотрит в зеркало, висящее на стене пастельных тонов. Ему шестнадцать, волосы стоят дыбом, лицо молодое, задорное, небесные глаза блестят от радости. На нем новый, дорогой кафтан — подарок отца, весь переливается ярко-красным цветом. Он уверенно поднимается по ступенькам важной походкой, его распирает от гордости, а еще от нежного чувства, внезапно завладевшего сердцем. Юлиан ласково улыбается, вспоминая успевшее стать родным лицо с горбинкой на носу… Затем стучится в дверь комнаты отца и, прочистив горло, заходит внутрь, не дождавшись ответа.       Отец выглядит строго, недовольно, и Юлиан неуверенно оглядывает его стройную фигуру. Он не думал, что разговор окажется серьезным, предполагал, что они будут говорить про Оксенфурт, обсуждать прошедший семестр… Еще буквально этим утром ему нашептали про наследство, которое Антоний собирается отдать своему сыну. Деньги явно немалые, и Юлиан уже мысленно планирует потратить какую-нибудь их часть на веселую пирушку для университетских товарищей. Его отец знает, что юноша скоро выйдет в жизнь и ему для начала нужны средства, чтобы ее оплачивать, поэтому Юлиан не удивлялся, что скоро их получит. Теперь же непонимающе сталкивается со злым, почти разъяренным выражением лица. — Папа? — он даже делает шаг назад. — До меня дошли слухи… — шипит Антоний, складывая руки на груди, — и я не собираюсь озвучивать их здесь и сейчас. Думаю, ты знаешь, о чем я говорю. Юлиан разводит руками, надеясь, что это какой-то розыгрыш: — Понятия не имею, если честно. Но отец слишком серьезен. — Понятия не имеешь? Что ж, хорошо, в таком случае Юлиан Альфред Пакрац виконт де Леттенхоф лишается наследства без какой-либо на этой причины, — он хватает перо со стола и направляется к старенькому шкафу. — В каком смысле лишаюсь наследства?! — Юлиан таращит глаза на отца в полном замешательстве и с разожженным гневом. — За что?! Если из-за моих оценок за прошлый семестр, то тут есть тысяча и миллион объяснений, к тому же ты сам, наверняка, хромал по многим предметам и… Антоний дрожащими от злости руками вынимает с полки какую-то бумагу: — Не строй из себя дурака, Юлиан. Я не позволю тебе позорить наш род. Пускай ЭТО, — он потряс документом с ненавидящим взглядом, — будет тебе уроком. Может, поможет тебе исправиться… — Да какого же хрена?! Объясни, что происходит! — Юлиан подлетает к столу, не в силах сдержать закипающую ярость. Он действительно запутался и не понимает презрения в глазах отца. — Я разочарован в тебе, Юлиан. Его подрагивающий голос звучит странно, словно в бреду, и Лютик смотрит на отца, замечая, как тот остановился и как-то нелепо выпрямился, походя на струну музыкального инструмента. — Что? — в изумлении переспрашивает он и вдруг понимает, что тот стоит к нему спиной. Разве они не встречались взглядами секунду назад? — Я разочарован в тебе, Юлиан, — упрямо повторяет Антоний, голос его жутковато искажен. Лютик хочет повторить вопрос, на этот раз с тревогой и подкрадывающимся страхом, но отец молча улавливает его желание и внезапно с расстановкой говорит: — Я разочарован в тебе, Юлиан, — как будто сломанная кукла. — Я разочарован в тебе, Юлиан. Я разочарован в тебе, Юлиан.       Когда он поворачивается к нему лицом, оно искажено огромной, широкой улыбкой, которая разорвала его рот, доходя до щек, сквозь которые виден передний ряд зубов. Его глазницы пусты, а брови смешно изогнуты. Руки безвольно свисают вниз, как две огромные тряпки. Каждый раз при повторе фразы его голос становится все глубже. Лютик, содрогнувшись от холодного ужаса, медленно отступает назад, осторожно пятясь к двери, не в силах отвести взгляд от этого искореженного лица. Отец продолжает стоять на месте, наклонив голову, как будто изучая его, и улыбаясь, повторяя заплетающимся и вываливающимся наружу языком: — Я разочарован в тебе, Юлиан.       Когда Лютик дрожащей рукой нащупывает ручку двери и нажимает на нее в немой истерике, он оступается и летит куда-то вниз, по длинному коридору, полностью состоящему из тысячи больших окон без ставней. Деревянный пол быстро приближается, он разобьется, разобьется… но Лютик не чувствует приземления, сразу же поднимается на ноги и оглядывается, понимая, что он в замкнутом пространстве, в бесконечной башне, идущей вверх. В окнах никого не видно, они пусты, безжизненны. Стоит оглушающая тишина. Лютику кажется, что он не один и его окружают какие-то страшные существа. Оборачивается, крутится на одном месте, но никого не находит. В центре пола нарисован непонятный расплывчатый знак, похожий на перечеркнутую букву С. Лютик встает на нее и слышит хлопки. Когда его взгляд устремляется на окна, он видит в них тысячи жутких лиц, расплывающихся в широких оскалах-улыбках. У них лысые головы и выпученные глаза, они все одинаково таращатся на него, следят за ним, медленно передвигая зрачками. Лица ненормально толстые и большие для обыкновенного человека, и у Лютика ощущение, что это растянутые рожицы тряпичных кукол… Когда они одновременно разевают огромные рты, нестройным хором раздается одна-единственная фраза: — Я разочарован в тебе, Юлиан.       Они не устают повторять ее, снова и снова, разными голосами, словно смеясь и издеваясь над ним. Лютик же мечется по комнате, обезумев от страха и пытаясь найти хотя бы маленькую дверь наружу, прочь отсюда… Но нет. Он должен стоять здесь и слышать, как раскатистым эхом головы кричат, смешивая звуки: — ЯРАЗОЧАРОВАНВТЕБЕЮЛИАНЯРАЗОЧАРОВАНВТЕБЕЮЛИАНЯРАЗОЧАРОВАНВТЕБЕЮЛИАН….       Зажимать уши бесполезно — их дразнящий бас, похожий на бой гигантских часов, разрывает барабанные перепонки. Их улыбки трещат по швам, зубы противно клацают, произнося слова, а у глаз, кажется, нет век, настолько сильно они вылезают из орбит. И когда гвалт становится совершенно невыносимым, Лютик вдруг видит на самом верху какую-то жуткую фигуру, которая, распростерши ручищи, летит прямо на него, расплываясь в широкой улыбке…       Он резко открыл глаза, глотая ртом воздух, почувствовал, что лежит ничком на холодной земле, а трясущееся тело прошибает холодный пот. Лютик заставил себя подняться, все еще взбудораженный произошедшим, и, когда до него дошло, что это был кошмар, он немного успокоился, пришел в себя. В лесу было так же темно, время суток определить становилось невозможно, и он повел вокруг себя помутневшим взглядом, морщась от острой боли в горле. Затем он лениво отряхнул одежду, еле-еле передвигая ногами в сторону показавшейся из ниоткуда тропы. Не удивившись ее очередному исчезновению, подумал о том, что страшно хочет пить, причем не воду, а горячий чай или вино, чтобы разогреть мучащиеся легкие. Он окончательно заблудился и запутался. Ему больше не хотелось идти, пытаться, тратить на что-то силы.       Лютик выбрал себе широкий ствол молоденького дуба, сел, прислонившись к его черному мягкому мху, тяжело задышал ртом. И почему все так глупо вышло? Сгубила ли его обыкновенная простуда или явно заколдованный лес? Может, все вместе. Он нащупал рукой лютню и прижал ее к себе как единственного товарища в этом замкнутом круге. Мелодия полилась тихая, спокойная и очень грустная, она уже не звала на помощь и не кричала отчаянно об одиночестве. В ней звучали лишь нотки смирения и тоски.       Он подумал о том, что получилось бы, если бы можно было повернуть время вспять, пожалуй, в самое начало, в юность. Тогда все сложилось бы совершенно по-другому: он не лишился бы наследства, не ушел в странствия, не встретил бы Геральта из Ривии, которому посвятил около сотен своих баллад. Возможно, он бы не стал известным трубадуром. Зато он бы не попал в этот безумный лабиринт. Стоило оно того? Определенно, нет. Лютик был рад, что пережил все это, и единственное, о чем сожалел — что так и не признался ведьмаку в своих чувствах. Даже если бы тот его и послал на все четыре стороны, с души бы, наконец, слетел тяжелый камень. Лютик грустно улыбнулся. Хотя и не наяву, он все же почувствовал вкус его сладкого поцелуя.       Между деревьев что-то мелькнуло, и усталый взгляд Лютика мгновенно устремился туда. Уверенный в том, что это очередной обман, он даже не сделал усилия, чтобы пошевелиться, лишь молча наблюдал за тем, что приближалось из темноты. Когда очертания стали яснее и четче, а фигура животного оказалась в десятке метров от него, он различил большого белого волка. Зверь на секунду замер, словно тоже разглядывая его, потом резко двинулся в его направлении, скаля зубы. Его извалявшаяся шерсть была испачкана грязью и пылью, желтые глаза сверкали в сумерках, а тело исполосовали заметные шрамы. Волк-одиночка. Видимо, охотился отдельно от стаи. На этот раз Лютик понял, что это конец, и сбежать он никуда не сможет, и эта «успокаивающая» мысль заставила его расслабившееся сердце застучать с новой силой, отбивая бешеный ритм. Его растерзает хищник, все-таки он не смог укрыться от погони — он испуганно таращился на приближающегося волка, сжав зубы и прижимая к себе лютню. Может, попробовать не двигаться? Глупо. Может, он уйдет? Глупо. Волк ускорился, засеменил трусцой, оказавшись совсем близко — Лютик в молчаливом ужасе смотрел в его мудрые желтые глаза. Тот издал какой-то странный звук, словно пытаясь заговорить с ним на своем волчьем языке, и Лютик непонимающе уставился на него, глубоко дыша.       Волк подошел к нему, и Лютик тут же зажмурился, умоляя, чтобы все поскорее закончилось, но почувствовал сильную пощечину от крепкой человеческой руки. Боль заставила его в изумлении открыть глаза и посмотреть на склонившегося над ним Геральта, который рассматривал его с искренним беспокойством и точно таким же удивлением. — Лютик? Эй! Очнись! Он хотел было залепить ему вторую пощечину, потому что Лютик выглядел так, словно увидел внеземное чудо и никак не мог прийти в себя после этого события, но тот усердно замотал головой, пытаясь выдавить хоть какие-то слова. — Нет… Нет… Ты не настоящий… — пролепетал его заплетающийся язык, и Лютик постарался отвести взгляд, чтобы не видеть это потрепанное и испачканное лицо. — Я настоящий, Лютик, можешь мне поверить. Иначе я бы сейчас превратился в какого-нибудь монстра прямо у тебя на глазах. Успокойся, это не кошмар, — его спокойный голос звучал как услада для ушей.       Лютик неуверенно взглянул на него еще раз, на этот раз пристально рассматривая каждую черту его лица — точно ли не его разум играл с ним в очередной раз злую шутку? Кажется, нет, и Геральт действительно стоял перед ним, ощутимо положив руку на плечо. Лютик не мог поверить в это, просто потому что с ним он был в безопасности — ведьмак всегда был как бревно, брошенное утопающему, как спасительный выход в лабиринте, как свеча в кромешной темноте. С ним можно было не думать о гибели. Геральт всегда знал, что делать. — Давай, поднимайся, — ведьмак помог ему встать на ноги, которые подрагивали от усталости. Потом осмотрел его таким теплым взглядом, что у Лютика опять закружилась голова, и хмыкнул: — Что ж. Это и правда ты.       В его голосе звучало неподдельное облегчение и… счастье. Эти простые слова буквально вдохнули в Лютика жизнь, и он, наконец, осознал, что теперь не был один. Он был настолько в не себе от переполняющей его любви и облегчения, что не смог удержаться от выражения неподдельных чувств.       Лишь спустя пару секунд пристального взгляда в глаза Геральта с глупым недоверием на лице Лютик вдруг резко дернулся, потянувшись к нему всем корпусом. Руки мгновенно обвили окаменевшего от неожиданности ведьмака, и Лютик прижался к нему, по-детски кладя голову на широкую грудь и прикрывая глаза, издав какой-то нелепый, влюбленный смешок. Чужое тело заметно напряглось, однако Лютик так искренне обнимал его, что оно постепенно расслабилось, позволяя себе принять тепло.       Сердце ведьмака билось чаще обычного, Лютик был готов в этом поклясться. Он почувствовал, как сильные руки сначала неуверенно, с опаской коснулись его плеч. Геральт не привык к проявлению чувств, и уж точно не привык к объятьям с Лютиком. Поэтому касание было легким, чужим, будто тот боялся разрушить, сломать что-то хрупкое или не был уверен, что делает все правильно. Руки казались незнакомыми: слишком мало они использовали тактильный контакт, слишком редко позволяли себе слабости. Лютик — из-за страха и принципов, Геральт — из-за собственного характера. Тем более личным казалось все сейчас. Затем он прижал его к себе в ответ.       От ведьмака исходило невероятное тепло, которое даже так пыталось защитить Лютика от внешнего мира. Он был готов пройти эти часы ада снова, чтобы очутиться здесь, в неловких объятиях Геральта. Он так сильно хватался за ткани его одежды, словно боялся, что тот может исчезнуть в любую секунду. Неизвестно, сколько продлилось их объятие, но скорее всего не очень долго: Лютик едва заметно потерся взлохмаченной головой о грудь и неохотно отстранился от ведьмака, ни на секунду не переставая счастливо улыбаться.       Мясник и судья смотрел на него с такой выбивающей из-под ног нежностью, что ему показалось, что он тонет в ней, совершенно не вынося сердечной улыбки, которая приподнимала уголки грубых губ. Она слишком обнадеживала. Золотистые глаза впервые за долгое время были слегка расфокусированны, в них не было привычной строгости и неприступности, которые обыкновенно прожигали душу любого насквозь. Только доброта и ласка. — Я думал, что умру в гордом одиночестве, сожранный волками, — Лютик с трудом продирал горло, но все-таки не говорить он не мог. — Хм. Видимо, не твой сегодня день. Геральт вдруг посмотрел на его плечи и ткнул пальцем в воздух: — Потерял мою куртку? Лютик и забыл, что она была. Он неловко покрутился на месте, словно пытаясь обнаружить пропажу, но, смирившись, пожал плечами, вздыхая: — Все вещи посеял, пока убегал от волков. Геральт нахмурился: — Наверное, та же стая, что напала на меня. Как ты смог от них уйти? — Магия и немного удачи… Что-то ударило меня по голове, а потом я каким-то образом оказался в яме. Цена жизни — отсутствие лошади и провизии… — Лютик хрипло закашлялся, заслоняя рот ладонью. Во взгляде ведьмака промелькнула тревога. Бард, заметив это, проворчал, закатывая глаза: — Как видишь, ледяное озеро не идет на пользу здоровью. Что бы ни говорили медики… — потом спросил неуверенно: — Я же не пил тот мерзко пахнущий отвар у Йеннифэр? — М-м-м? — Ну… Я помню, как мы сидели на поляне, потом она дала мне какое-то лекарство, Дрей зачем-то решила сидеть там до вечера, потом я пошел собирать ягоды и… — он осекся, отводя взгляд. — В общем, внезапно оказался на лошади и блуждал по лесу черт знает сколько времени. И видел всякую муть… Это от простуды? — Нет, — отрезал Геральт. — Меня тоже посещают видения. Предполагаю, что черный мох выпускает специальный яд, который отравляет воздух и наше сознание. С каждым разом сны становятся все хуже. Необходимо выбираться. — Иначе мы… — Лютик боялся договорить, произнести это страшное слово. Ведьмак столкнулся с ним взглядом и кивнул: — Да. Иначе мы умрем.