Баллада о конце и начале

Правда в том, что у сильных людей имеются слабости. Проблема в том, что и у слабых людей есть сильные стороны. «Полвека поэзии», Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф

      Он шел осторожно, почти не отрывая взгляда от хмурого лица, затемненного не только тяжелыми думами, но и сумрачными ветвями гниющих стволов. Лютик искренне боялся того, что ему стоит только обернуться, как Геральт исчезнет, пропадет куда-нибудь или превратится во что-нибудь несусветное. Обезумевшее сознание подсказывало: все не так просто, как кажется. Лютик, хоть и почувствовал непередаваемую долю облегчения, повиснув в объятьях ведьмака, через пару минут снова потерял доверие к самому себе. После нескольких часов (дней?) скитания в отравленном одиночестве голова начинала соображать немного по-другому. Поэтому бард готовился в любой момент увидеть вместо Геральта волка, ель или саму пустоту.       Тот явно замечал подозрительные косые взгляды в свою сторону, потому что каждый раз оглядывался на Лютика с точно таким же недоверием в желтых глазах. Может, тоже не был уверен в собственном разуме? Они оба не высказывали страшные опасения вслух, просто шли бок о бок в неизвестном барду направлении. Геральт, казалось, двигался уверенно, его походку можно было назвать если не спокойной, то хотя бы знающей. Лютик уже бессознательно плелся следом, а в голове продолжало стучать: «Ты ходишь один». Возможно, его действительно вели духи леса, а Лютик молча повиновался им, усталый, обессилевший.       Шелест голосов, замолчавших на время их первого разговора, раздался снова, их эхо плавно раскатывалось по ушным раковинам. Отголоски криков и шепота, поочередно сменяющих друг друга, звали из глубины чащи, заставляя иногда рой неприятных мурашек пробегать по всему телу. Лютику было паршиво, мерзко, страшно, несмотря на то что он чувствовал тепло идущего рядом Геральта. Бард судорожно перебирал нити воспоминаний, цепляясь за факты, которые помогали ему оставаться в трезвом уме и дарили слабую надежду на спасение.       Они шли уже несколько часов. Сначала, осчастливленные неожиданной, но такой желанной встречей, долго болтали, не в силах наговориться, в их взглядах горели искорки, теперь же каждый из них заперся в своем мирке, молча смотря под ноги. Усталость брала свое: если уж Геральт, натренированный ведьмак с многочисленными мутациями, начинал оступаться и прикрывать глаза прямо на ходу, что было говорить о Лютике? Того тащила лишь одна вера, сумасшедшая вера в Геральта из Ривии, способного на все чудеса этого мира. Он всегда знал, что делать, знал и теперь. Хотя уверенность в этом постепенно таяла с каждым часом; время тикало, как тормозящие стрелки, а они все еще, как обездоленные, таскались по темным тропам.       Черный мох был повсюду, он окутывал стволы, перелезал через созданные землей преграды, прорастал в коре деревьев. Весь лес состоял из сплошной черноты, гнил на глазах и мозолил уставший взгляд. Геральт сказал, что либо на лес наложили очень серьезное заклинание, либо это нечто неизвестное как обычным людям, так и ведьмакам. Он признался, что первым делом попробовал найти путь наверх, полез к кроне, но, как и Лютика, его ждала неудача. Потом Геральт пытался найти выход с помощью ведьмачьего чутья, но, к своему удивлению, обнаружил, что то словно пропало. После десятков способов выбраться он плюнул и просто быстрым шагом пошел куда-то, ориентируясь на собственную интуицию. В один момент на него из-за кустарников выскочили оголодавшие волки; страшно оскалившись, звери бросились на него без малейшего промедления. Но мечи так же быстро сделали свое дело, и оставшимся в живых пришлось убраться куда подальше. Они продолжали скулить, поджав хвосты, когда, хромая, исчезали в глубине чащи. — А что последнее ты помнил? Ну… когда очнулся. — Помню, как мы оставили плот и зашли в лес. Потом долго шли. Я предлагал остановиться, сделать привал, но меня словно никто не слышал. Потом Йеннифэр попросила меня проверить дорогу впереди. Это было странно. Когда обернулся, вокруг никого не оказалось. Осмотрев следы, я понял, что все время находился один. Видимо, брел по тропе до упора. — А почему ты не мог дойти по следам обратно? — К сожалению, они обрывались в паре метров от меня. Словно по волшебству. Лютик задумчиво кивнул: — Истории действительно различаются… Как, думаешь, все было на самом деле? — Часть моей и часть твоей правды. Бард нервно дернул губой, отвернувшись. Да уж, если бы все было так, как у него в «фантазии»! След поцелуя давно оставил его, но пережитые эмоции даже не думали уходить. — То есть у тебя не было ничего странного? — воздух застрял в легких. «Идиот, боже мой, какой идиот. Что ты хочешь от него услышать?» — пролетели незаметные мысли. Геральт посмотрел на него со странным выражением лица, поднял брови. — Ну… Как ты понял, что это все тебе привиделось? — язык продолжал молоть чушь, несмотря на отчаянные внутренние просьбы. — Следы — это капля в море. Ничтожное доказательство. Ты сказал «видения», значит, их было несколько, и они были очень необычны. Взгляд ведьмака стал холодным и отстраненным. — Почему тебя это интересует?       Лютик понял, что ответа на свой вопрос он не получит. Если Геральт начинал спрашивать, а не объяснять, значит, эту тему он раскрывать не хотел. Бард мог теперь хоть извиваться ужом или петь соловьем — ведьмак явно не собирался исповедоваться. Поэтому Лютик взмахнул руками и покачал головой, поднимая тем самым белый флаг. Геральт всегда был себе на уме, и в принципе докопаться до него с расспросами было делом плевым (не каждый раз оправданным), но сейчас Лютик не нашел в себе сил на требования и мольбы. Оставалось лишь тяжело вздохнуть и принять тот факт, что Геральт что-то не договаривал.       После этой беседы они разве что перебрасывались односложными фразами, тяжело бредя по заброшенным дорогам. Насморк доставал Лютика все больше, он постоянно хлюпал носом и сморкался в оторванную от рубашки ткань. Сморкаться в пальцы ему не позволяла совесть и этикет, привитый с детства. Хотя Геральт, конечно, и ухом бы не повел. Вечером идти стало совсем невозможно, было холодно, пусто, ноги и руки уже не чувствовались, они словно онемели. Дико донимал голод и бурчащий от боли живот. Слышен был только тихий шелест упавших листьев и неуловимое чужое дыхание: птицы все еще не подавали голоса. Да что там, признака жизни…       В какой-то момент Лютик, мутным взглядом смотря куда-то вдаль, словно мертвец, понял, что лежит на земле — видимо, споткнулся об очередную корягу. Лицо оказалось в нескольких сантиметрах от приличного размера булыжника — руки сработали значительно быстрее, чем голова. Лежать оказалось приятно. Куда приятнее, чем он предполагал. Лютик расслабился и прикрыл глаза. Зачем куда-то идти? Можно ведь остаться здесь, чувствовать ритм сердца земли, наслаждаться долгожданным покоем. Можно поспать, наконец, ощутить пульсирующие от перенапряжения конечности, не думать о мозолях. Но насладиться отдыхом ему толком не дали: крепкие руки, которые казались уже не такими крепкими, как раньше, обхватили его за плечи, потянули куда-то вверх. — Вставай, Лютик. Идем, — голос звучал как всегда грозно, словно приказ. Все нутро стало противиться этой принуждающей что-то делать, требовательной интонации. Лютик устало завертелся, скинул с себя руки, приподнялся, но не встал, а сел, смешно вытянув ноги вперед. Затем лениво, очень по-детски заныл: — Ты можешь просто оставить меня в покое?! Я хочу отдохнуть… Привал хотя бы на пару минут нам обоим не помешает. Ведьмак, на чье лицо он не смотрел, возвышался над ним, словно скала, голос оглушал злостью: — Ты не можешь, наконец, понять? Нам нельзя отдыхать, нельзя спать! — Почему?! — вполне разумно поинтересовался Лютик, нелепо хмурясь. — Потому что если мы остановимся, мы больше не встанем! Этот чертов лес отравляет наш разум. — Но если мы посидим хотя бы… хотя бы час. Что изменится? Пожалуйста, Геральт, я больше не могу… — Лютик понуро опустил голову и издал странный звук, то ли всхлип, то ли стон. — Прости, но нет. Мы должны идти. Потерпи. Руки снова потянулись к нему, но Лютик не был готов к подъему, и его на этот раз не убедил даже резкий тон Геральта. Он вновь отказался от помощи и покачал головой, не пытаясь притворяться. — Отстань от меня. Просто отстань, Геральт. Иди дальше один, а я тут посижу… Потом где-нибудь встретимся. — Ты сдурел? — рявкнул ведьмак. — Уже давно, спасибо, что заметил, — Лютик устало взглянул на него и медленно моргнул. — Иди. Ответом ему стала небольшая пауза, а затем тихое, ужасно недовольное: — Эгоист херов.       Геральт схватил его, на этот раз без вопросов и без ожиданий, несмотря на довольно сильные попытки сопротивления (и откуда только в Лютике нашлась необходимая на это энергия?), смог взвалить его себе на плечи и, кряхтя, потащил нелегкую ношу, едва передвигая ногами. Бард, проведя немую борьбу желаний (с одной стороны, он лежал, а с другой стороны, страдал ни в чем неповинный ведьмак), все-таки выбрал совесть и отчаянно затрепыхался, пытаясь освободиться из довольно приятного плена. Геральт, делая вид, что несет говорящий мешок с картошкой, сначала игнорировал его протесты, затем не выдержал и гаркнул изо всей силы: — Хватит танцевать у меня на плечах! Думаешь, ты легче перышка? — Тогда отпусти, черт подери!!! — взвизгнул Лютик. — Ты делаешь вид, что знаешь, куда идти, а на самом деле запутался в лесу еще похуже меня! Не ври хотя бы себе! Геральт резко остановился, и Лютик прямо-таки почувствовал, как тот заскрежетал зубами. Когда бард плюхнулся на землю, ведьмак, явно раздраженный до предела, сжал челюсть и ядовито уставился на него, тыкая пальцем прямо ему в грудь: — Да, бл…дь, я не знаю, куда нам идти. Но я знаю одно — сидеть сложа руки нельзя. Ты сдался уже второй раз, и если бы не я, ты бы уже погиб!       Внутри все закипело, поднялось от взявшейся из ниоткуда ярости. Лютик сам не понял, как смог разозлиться буквально за пару секунд — раньше ему бы не позволило этого сделать ангельское терпение. Сейчас же душу распирало от ненависти, презрения и желания ударить четко в правый желтый глаз. — Ох, ну спасибо, чудесный спаситель! — прорычал бард таким тоном, что сам же его и испугался. — Каждый раз мой зад из неприятностей вытаскиваешь, не проходит и минуты! Наверное, поэтому ты со мной и дружишь, чтобы радоваться ежедневным подвигам и тешить свое ненасытное эго?! А потом ставить мне каждую неудачу в укор! Геральт даже опешил, не ожидав такой резкой смены курса на другую тему. В его взгляде проскользнула растерянность, а сжатые до боли кулаки расслабились. Лютик зло смотрел на него, ища в кошачьих глазах непонятно что и непонятно зачем. — Причем тут… — начал тот, но тут же прикрыл глаза и сжал переносицу двумя пальцами: — Неважно. На нас действует лес. Мы не в себе.       Лютик немного помедлил, прислушиваясь к бушующим внутри эмоциям. Те вдруг стихли так же неожиданно, как и появились, уступая место привычной усталости, лени и тоске. Как пусто выглядит душа, из которой окончательно выбили надежду… Лютику стало неловко, даже стыдно за странный срыв с сомнительными обвинениями, поэтому он опустил глаза, пытаясь найти оправдание где-то на земле. Нужно было идти хотя бы ради Геральта и его надежды, которую, казалось, убить было просто невозможно — хотя оно и понятно, мутант с затупленными чувствами имел определенное преимущество перед смертным человечишкой с обычными потребностями. Бард для себя решил, что если они в течение двух часов не найдут хотя бы что-нибудь, намекающее на конец кошмара, он умрет. Нет, не наложит на себя руки, просто ноги подведут, он упадет и не встанет. Даже если Геральт будет бросать его тело в небо, как палку. Плевать. Надоело. Все еще не поднимая взгляд вверх, Лютик пробормотал очень мягко, осторожно подбирая слова: — Ладно, давай еще немного твоей оздоровительной прогулки. Но потом обещай, что устроим перерыв. Я все-таки не железный, сразу усердно заниматься спортом — вредно.       Заплетающийся язык придавал его речи какой-то особый оттенок жалости, способной уговорить любого на какой угодно поступок, но Геральт почему-то не ответил на весьма заманчивое предложение. Лютик подумал, что тот не согласен, хотел было возмутиться, поднял голову, но так и замер с открытым ртом. Ведьмак впервые в жизни выглядел таким напуганным… Нет, даже не страх был на его лице — настоящий ужас, который льдом сковал каждую жилку. Лютик видел такой страх, неоднократно, на многих лицах, и это была высшая его степень — после него люди обычно либо теряли сознание, либо начинали кричать. Геральт замер, остолбенел, не в силах сделать ни то, ни другое, до чертиков взволновав уставившегося на него во все глаза барда. Сердце его бешено забилось от такого же страха, который каким-то чудом передался ему по воздуху, и Лютик заставил себя позвать, не удивляясь хрипотце, пронзившей больное горло: — Геральт?..       Тот смотрел в одну точку, не отводя взгляда — только зрачки нервно и еле заметно бегали из стороны в сторону, как у ненормального фанатика. Он выпрямился, исчезла усталая сутулость. Лютик искренне боялся обернуться и увидеть своими глазами то, что до такой степени подействовало на ведьмака. Потому что если Геральта прожигал немой ужас, то что случилось бы с бардом? Любопытство в итоге взяло вверх, и Лютик, нервно сглотнув стоящий в горле ком, медленно повернулся в ту сторону, в которую так испуганно уставился ведьмак. К его удивлению, там ничего не оказалось. Слух, обоняние и остальные чувства тоже утверждали, что бояться нечего и вглядываться в глубину леса бесполезно.       Бард вновь непонимающе взглянул на Геральта и позвал его по имени второй раз. Тот не откликнулся, лишь сильнее напрягся и вдруг встал в боевую позу, словно хотел отразить невидимую атаку. Лютик поскорее поднялся, не обращая внимание на страшно ноющие ноги, и, продолжая всматриваться в неизвестную точку, прошептал, подходя ближе к Геральту: — Что там такое?..       Он верил, что тот не будет просто так бояться. Его ведьмачье чутье все-таки сработало? Или глаза Лютика обманывали хозяина? Геральт не ответил, но теперь губы его начали слега подрагивать от сильнейшего испуга, а глаза расширились так, будто готовы были вылезти из орбит. Бард, снова не найдя ничего интересного в уголке чащи, обеспокоено легко дотронулся до напряженного локтя ведьмака. — Эй, ты в порядке? — спросил он, с удивлением разглядывая страх на лице Геральта.       Никогда прежде он еще не видел такое сочетание — ведьмак никогда не показывал настолько сильные эмоции, он просто их не проявлял. Мог напрячься, вздрогнуть, моргнуть, по лицу пробегало почти незаметное волнение или тревога, и это максимум, но чтобы испуг? Чтобы Геральт из Ривии стоял, настораживаясь с каждой минутой все больше и больше, а губы его дрожали, как у ребенка? Взгляд его был безумен. Лютик просто не мог поверить в то, что видит, даже в очередной раз начал сомневаться в своей нормальности. И когда ведьмак сдавленно вскрикнул, подаваясь всем корпусом назад, Лютик чуть сам было не отдал концы. — Геральт?! Геральт!.. — звать было бесполезно, ведьмак словно находился в некоем подобии транса.       Он грузно упал на колени и изо всей силы сжал голову руками, закричав так громко, что бард отпрянул, непонимающе моргая, совершенно ошарашенный происходящим. Геральт дрожал от напряжения, затыкая уши ладонями, словно не желая слышать кого-то или что-то, находящееся прямо около него. Лютик нерешительно замер на месте, не зная, что лучше — подойти или оставить ведьмака в покое, чтобы тот пришел в ум сам. Почему-то второе казалось наименее логичным решением, однако Геральта тревожить было просто страшно. Создавалось ощущение, что он может броситься на Лютика из-за внезапного приступа безумия. — Нет… Нет! — громко застонал ведьмак, продолжая качаться из стороны в сторону и неконтролируемо дрожать. Лютик понятия не имел, что тот видел, но видения точно были невероятно реалистичными и яркими. Что могло настолько напугать Геральта? Бард решил все-таки вмешаться в страшный сон и медленно, с небольшим сомнением, приблизился к ведьмаку. — Я… я не монстр! Я не монстр! — Геральт совершенно перестал походить на самого себя, в его интонациях замелькало нечто детское и беспомощное.       Лютик, все еще не веря собственным ушам и глазам, аккуратно положил руку на плечо ведьмака, надеясь таким образом пробудить его от непонятного транса. Тот на касание никак не отреагировал, лишь сильнее сжался в комок, как будто бы был не сильным, крепким, почти неубиваемым мутантом, а маленьким беззащитным мальчиком. В душе барда бушевали противоречивые чувства: ему было слишком непривычно видеть Геральта таким… открытым, другим, словно чужим, однако в нем почти сразу же пробудилась невероятная жалость и с каждой секундой лишь усиливалось желание помочь. Если бы ведьмак начал плакать, Лютик бы точно подумал, что это видение и никакого мрачного друга в помине не было: Геральт просто не был способен на слезы. Не из-за жесткого нрава или каменного сердца. Просто такова была цена мутаций и долголетия — как бы ни хотелось заплакать, твои глаза останутся сухими. И Лютик искренне не представлял каково это, ведь часто слезы помогали освободиться от тяжкого груза на сердце, а ведьмакам, получается, приходилось таскать в душе непомерную ношу. Может, поэтому Геральт сейчас выглядел таким ранимым: его внутренний мир выворачивали наизнанку, ставили вверх тормашками. — Я НЕ МОНСТР! НЕТ, НЕТ, НЕТ! — стискивая зубы, отрывисто выкрикивал ведьмак, словно лая на кого-то невидимого.       Лютик, все больше переполняясь состраданием и переживаниями, обошел его, трясущегося в немом противостоянии, и склонился над ним, осторожно кладя руки на плечи и слегка сжимая грязную ткань рубашки. Взгляд голубых глаз тепло светился добротой и покоем, в то время как глубокая желтизна поражала безумием, смешанным с диким ужасом. Геральт словно не чувствовал прикосновений и не видел ласку на лице барда, голова его покоилась где-то на груди. Лютик осторожно и мягко произнес, все еще не отпуская плечи ведьмака: — Ты не монстр, Геральт. Успокойся, все хорошо. Тот бешено водил глазами, не поднимая испуганного взгляда, но и не отвечая: видимо, умиротворение в голосе барда как-то смогло подействовать на его раскаленные нервы. Когда с сухих губ сорвался грустный шепот, Лютик замер от удивления: — Я чудовище. Я сделал слишком много плохого. Они продолжают гибнуть из-за меня.       Сердце в очередной раз за эти длинные дни застучало в ненормальном ритме, и все внутри Лютика перевернулось от понимания и жалости. Теперь он знал главный страх Геральта и главное переживание в его жизни. Ведьмак один раз поделился с ним, пооткровенничал на эту тему, но тогда в его голосе царило тоскливое спокойствие, словно он уже давно смирился со своим положением; к тому же, это была даже не исповедь, а так… пара фраз, имеющих друг к другу минимальное отношение. Они сквозили лишь намеками на этот страх, который никогда не озвучивался вслух: Геральт поинтересовался себе под нос, правильные ли решения он принимал за всю свою долгую жизнь и далеко не легкую работу. Общественное мнение насчет ведьмаков дало о себе знать и отпечаталось у того где-то в глубине, каждый раз поднимаясь и соперничая с человеческим миром. В Геральте всегда соперничали двое: ребенок, которого не по своей воле отобрали на страшные мутации, и жесткий ведьмак, готовый хладнокровно делать свою работу. Однажды Геральта назвали «машиной для убийств», и он тогда невероятно оскорбился, видимо, чувствуя в этом долю правды.       Теперь же Лютик собственными глазами видел, как глубоко и сильно пустил корни страх потерять сердце. Люди предупреждали, пугали, клеветали, что у ведьмаков нет чувств, что те с каждым убийством (и неважно, кого) теряют часть души, что под конец «карьеры» они сами становятся теми, против кого борются всю жизнь. И Геральт невольно поверил им, отчужденный от внешнего мира и обыкновенного человеческого быта. Презрительно хмыкающий на очередное обвинение, ведьмак холодел внутри и словно проверял, на месте ли едва бьющееся сердце. Он действительно совершал плохие поступки, ошибочно ведясь на посторонние факторы, но делал их далеко не со зла и не из желания навредить, отомстить. Никто из хотя бы хорошо знакомых с Геральтом людей не мог даже подумать, что тот отвратительный человек. Наоборот, его славили за милосердие, щедрость и терпение, несмотря на дурную репутацию ведьмаков. Лютик осторожно поднял лицо Геральта за подбородок, стараясь привлечь внимание, заглянул в змеиные глаза, нежно и искренне проговорив: — Это неправда, Геральт. Ошибки совершают все, и каждый из нас так или иначе жалеет о содеянном. Но мы не становимся хуже, если чувствуем угрызение совести. Наоборот, это показывает, что нам глубоко не плевать, — он легонько погладил его большим пальцем. — Ты не монстр, а настоящий человек. И ничто, никто не заставит тебя превратиться в чудовище. Ты сам этого не допустишь.       Его зрачки увеличились в несколько раз: Геральт был так близко… Тот вдруг посмотрел на него, незаметно вздрогнув, и их глаза, наконец, встретились. Желтые постепенно стали осознанными и разумными, в них еще не появилась привычная жесткость, однако уже заиграло оттенками спокойствие. Лютик все еще держал его за волевой подбородок, чувствуя, как ледяная кожа будто бы потеплела. Тонкие пальцы барда чуть подрагивали. Ведьмак смотрел на него осмысленно, видимо, окончательно придя в себя после приступа. Во взгляде его проступало непонимание, так что Лютик совершенно не удивился, когда раздался металлический голос, из которого безвозвратно ушел детский страх: — Лютик? Что происходит?       Он сам хотел бы знать, честно говоря. А может, Геральта интересовало немного другое? Бард смущенно расслабил пальцы и поскорее убрал руку, в очередной раз первым отведя глаза. Ведьмак неловко прочистил горло и тоже отвернулся (тоже смутился такого откровения?). Затем он попытался второй раз, с интересом, но одновременно неуверенно взглянув на Лютика: — Давай не будем хранить священное молчание. Объясни, что это было. Бард понимал, что бесполезно уворачиваться и юлить, но часть объяснений все равно решил не включать в свой короткий рассказ. — Ну… Честно говоря, без понятия, — он пожал плечами. — Просто ты вдруг грохнулся на землю. «А я пытался привести тебя в чувства, используя свою чертову влюбленность в тебя, доволен?» — гордо выдавали глаза. Геральт, кажется, был поражен этим простым фактом, и Лютик боялся, что тот что-нибудь спросит про весьма сомнительную позу, но ведьмак вместо этого удивленно моргнул: — Но мы же… Почему мы здесь? — А? — не понял Лютик. — Мы только что были в другой части леса, рядом с крутым обрывом. На привале я заснул и… думал, что мне приснился кошмар. Какого черта мы?.. — он не договорил, а резко вскочил на ноги, оборачиваясь в разные стороны.       Лютик, смущенный сразу тем, что Геральту была вовсе не противна такая… интимная поддержка, и тем, что видения становились настолько реалистичными, попытался ответить что-то, но издал какой-то неразборчивый звук. Сказать было попросту нечего: лес окончательно и бесповоротно уничтожал их разум. Самым страшным было то, что сделать они в этой ситуации ничего не могли. Последнюю флягу с водой осушили, еды здесь не водилось (оголодавшая стая волков, наверняка, прикончила последних травоядных обитателей), выбраться из бесконечного лабиринта — невозможно. Геральт предлагал «очиститься от яда» и подышать свежим воздухом, забравшись поближе к кронам. Не сработало. Спустившись, Лютик почувствовал, как мозги сразу же начали плавиться — видимо, мох успел набрать небывалую силу. Ведьмак, однако, сам ответил на собственный вопрос. Удивительно быстро придя в себя, он сделал вывод без посторонней помощи: — Мне все показалось? Лютик только кивнул, вежливо уткнувшись в тряпку носом. Геральт хмуро посмотрел куда-то вниз, словно ведя внутреннюю борьбу, и пробормотал ошарашено: — Но это было слишком реально… Обернулся на барда. — Нам действительно нужно отдохнуть. Прежде чем мы двинемся дальше. — Ты же понимаешь, что это все бесполезно? — Лютик вздохнул. — Мы не выберемся из этого проклятого леса. Судя по всему, никогда… Взгляд Геральта был осуждающим. — Поверь мне, я и не в таких ситуациях бывал. Если не на что надеяться, понадеемся на удачу и судьбу. — Я думал, ты не веришь в Предназначение, — ехидно заметил Лютик, который еще не отошел от раздумий. — Предназначение и судьба — немного разные вещи, — огрызнулся Геральт, но никаких объяснений за этим не последовало. Он до ужаса любил задавать риторические вопросы и вбрасывать в середину разговора философские мысли, не углубляясь в их значение. Сначала барда это раздражало, потом с течением времени он свыкся и в какой-то степени даже полюбил пищу для размышлений, бесплатно даруемую ведьмаком. — Мы прямо здесь остаемся? — на всякий случай уточнил Лютик, но тут же закрыл рот, когда Геральт двинулся вперед.       Интересная, однако, у него была логика. Бард протестовать не стал, молча пошел следом, надеясь на то, что таких приступов и реалистичных видений больше не последует. Он понимал на бессознательном уровне, что ситуация лишь ухудшится, но умолял невидимую силу сжалиться над ними. Если умереть, то быстро и безболезненно: Лютик искренне не хотел быть поглощенным худшим из своих кошмаров. Да и кто бы, собственно, изъявил такое желание? Учитывая то, что ведьмак был крепче и выносливее трубадура-любителя, а его первого уже неплохо пришибло видением, скоро должна была настать очередь Лютика. Он не сомневался, что Геральт ему поможет, но в голову закралось подозрение, что кошмар может банально оказаться сильнее. И тогда пиши пропало. Кто знал, вдруг это уже было видение? Вдруг на самом деле они лежат где-нибудь, разорванные волками? Или Лютик вообще был один? — Эй, ну куда ты?! Меня подождать не надо? — он прибавил шаг и чуть не ахнул, увидев, что Геральт снова замер.       Слава богу, на этот раз тот просто с любопытством рассматривал что-то на земле (как впоследствии оказалось, в земле). Подойдя ближе, Лютик с удивлением понял, что это та самая яма, из которой он, запачканный и простуженный, выбирался вчера или позавчера (в количестве дней он давно запутался). Они неуклюже прошлись по кругу и вернулись в самое начало. Геральту ничего объяснять не пришлось, ему достаточно было взглянуть на веревки, саму яму и сопоставить все это с недавним рассказом барда. Реакция оказалась не единогласной. — Да твою мать! — Это хорошо. Они выдохнули это одновременно, потом Лютик, быстро моргая, поражено переспросил, уверенный, что ум ведьмака все еще помутнен: — Хорошо? В каком смысле «хорошо»?! Мы пришли в самое начало! — Теперь у нас есть ориентир. Когда за тобой гнались волки, Яблоня всегда бежала прямо, верно? — Да… — Предположительно, это либо середина леса, либо даже его конец. Насчет последнего не очень уверен, потому что не знаю количество пройденного расстояния.       Лютик опустил поднятые в обвиняющем жесте руки, затем глубоко вздохнул и покачал головой. Сказать было абсолютно нечего, и он не верил, что все действительно было так, как описывал Геральт. Да даже если так, что от этого факта изменилось бы? Ну, середина и середина. Что дальше? Они все равно заблудятся, не пройдут отсюда и пару метров. Делиться такими трагичными мыслями вслух Лютик не решился, поэтому лишь предложил заискивающе: — Тогда привал? И, не дожидаясь одобрения, плюхнулся прямо на голую землю около той же поганой ямы. Геральт с поднятой бровью спросил как-то угрожающе: — Хочешь усугубить простуду? — Отстань. Хуже уже не будет. — Хм. ***********       Костер упорно не разводился, что бы они ни делали. Проклятый мох, отодрать который было очень и очень трудно, препятствовал расхождению искорок огня по всей ветке, так что она вспыхивала и тут же затухала, оставляя в воздухе слабый серый след дыма. Лютик бесился на полную, выкрикивая ругательства, которых еще не слыхивал свет, и проклиная себя за то, что увязался за ведьмаком. Геральт страдал без комментариев, изредка лишь плюя сквозь зубы: — Зараза… — и тут же замолкая.       Если бы огонь было так просто развести, они бы уже спалили всю чертову округу вместе с заколдованным мхом, освещая себе сумрачную дорогу в светлое будущее. Однако, к сожалению, все, что у них получалось — это маленькая искорка, едва прыгающая с натертой палки. Пробовали по очереди, раздражаясь, но постепенно смиряясь с ситуацией. Наконец, не выдержав двадцать пятой попытки, не принесшей абсолютно никакого результата, Лютик громко цокнул языком, с горя отшвырнув бесполезный сучок и резко выдыхая. Геральт вопросительно посмотрел на него, ничего не сказав. — Не видишь, что ли, ничего не получается! Зачем ты?.. — бард проследил взглядом за ведьмаком, спокойно потянувшимся за брошенной палкой и принявшемся делать все заново. — Это помогает отвлечься, — бесстрастно заметил Геральт. — В ведьмачьей школе нас учили, что терпение — одна из основ успеха. Лютик усмехнулся: — Я бы не сказал, что ты терпеливый. Ну ладно, может, и да, но далеко не всегда. В рифму, кстати. — Во-первых, я еще не до конца овладел им, а во-вторых, с тобой довольно сложно быть терпеливым, — беззлобно отшутился Геральт.       Тот в ответ фыркнул, и они замолчали: ведьмак, «увлеченный» разжиганием костра, бард, немного успокоившийся впервые за это непростое для них обоих время. Он взглянул на уставшее лицо Геральта и впервые заметил, что на нем появилась щетина. Причем, довольно серьезная: благодаря ей ведьмак получил на вид пару лишних лет. — Что? — не выдержал тот после очередного косого взгляда. — Да так… Щетина, — коротко объяснил Лютик, отводя глаза. Геральт поднес руку к подбородку, не касаясь его, и вздохнул: — Побриться бы. — Не надо, — он проигнорировал немое удивление, добавил: — Так сексуальнее. Усмешка. — У тебя тоже щетина. — Да, но она мне не идет! — По-моему, выглядит неплохо.       Искорки без всякой пользы прыгали на облысевшие и общипанные ветки, но со стороны это казалось довольно расслабляющим зрелищем. Как ни странно, нарушил ненапряженное молчание первым снова Геральт. Он, не отрывая хладнокровного взгляда от ветки, вдруг поинтересовался, словно затаив дыхание: — Послушай, Лютик… Во время «видения» я что-нибудь говорил?       Бард моргнул, почувствовав себя неловко: по сути, он стал очевидцем чужой исповеди, чужого страха, который Геральт не любил выставлять наружу. И если рассказать ему сейчас правду, тот может исказить ее и совсем закрыться в себе, уничтоженный собственным откровением. Однако лгать тоже нельзя было по двум причинам: первое — ведьмака практически невозможно было обмануть (а испытывать судьбу и его хваленое терпение себе дороже), второе — он потребует объяснить то, что Лютик… В общем, понятно. Бард любил тактильный контакт, об этом знали даже те, кто лично не встречался с ним. Особенно это касалось (иронично) друзей или каких-то дорогих его сердцу личностей; Лютик постоянно тыкал им в грудь, приобнимал за плечо или даже прижимался лбом. С Геральтом дело обстояло немного по-другому: Лютик мог позволить себе лишь легонечко прикоснуться (сначала он вообще отдергивал руку, как будто боясь обжечься) или, максимум, потрясти за плечи. Он опасался сразу нескольких вещей, так что ведьмак был редчайшим исключением из правил.       Про интимные жесты и речи идти не могло… Такие вот касания Лютик «применял» только к девушкам, чтобы, не дай бог, не пошли какие-нибудь недобрые слухи. Общество странно и противоречиво относилось к союзу двух мужчин или двух женщин: кто-то принимал его целиком и полностью, не критиковал и не осуждал, давал пространство, чтобы дышать, а кто-то… Кто-то просто бил. Вторых было значительно больше. Лютик, столкнувшись пару раз с этим в университете, решил, что лучше подавлять свои желания, если он не будет уверен в человеке на сто десять процентов. Геральту он доверял на двести, но… но не в этом. Все потому, что тот вел себя непредсказуемо в таком щепетильном вопросе. Вроде бы вслух никак не осуждал, не насмехался, даже одной ядовитой шутки Лютик от него в адрес «этих» не слышал (или просто не хотел замечать?), однако, когда выходил однажды из таверны, странно косился на целующуюся парочку в грязной подворотне. Этот взгляд врезался в память барда, и он до сих пор не мог расшифровать его значение. Единственное, что понял — взгляд ему не понравился.       Так что если бы Лютик заявил ему как-нибудь о своих тупых чувствах, от него нельзя было ничего ожидать. Даже примерно. Он мог бы либо врезать, либо сказать «здорово, но не взаимно», либо пронзить тяжелым взглядом, либо улыбнуться, либо… черт. О чем рассуждать, если Лютик не мог выбросить из головы тот очень удививший его слух про Геральта, когда… — Лютик? — Да, прости… задумался, — спохватился он и сделал еще одну паузу, вспоминая, что от него хотели. — Ах, да… э-э-э… Он, разумеется, выбрал дорогу правды. Перед этим вздохнув, словно признаваясь в тяжком преступлении. — Да… Ты меня очень напугал. Мы как раз спорили насчет привала, потом ты резко замер, словно тебя ударили дубинкой… Упал на колени и начал кричать «я не монстр», «они гибнут из-за меня». Ну и что-то в этом духе… Но не переживай, — поскорее добавил Лютик, с тревогой вглядываясь в помрачневшее лицо. — Ты очень быстро пришел в себя. — Пожалуйста, не нужно смягчать для меня правду. Никогда так не делай. Тебе явно потребовалось время, чтобы я очнулся. — В каком плане потребова… — глаза Лютика стали больше обычного. Геральт не дал ему договорить, остановив простым жестом руки и устремив взгляд куда-то вниз. — Знаю, тебя одолевает любопытство, что я видел. Все очень смутно. Там было то самое существо, которое появилось при первой мутации. — А? — не понял Лютик. — Моя первая мутация, — глаза ведьмака были удивительно спокойны. — Мне вкололи какую-то неизвестную дрянь, и я валялся в лихорадке около двух недель. Постоянно видел ужасное существо, от страха у меня и выцвели волосы. Изменения, происходившие с телом, и галлюцинации — все дало плоды. — И сейчас ты видел то существо? — осторожно выдохнул бард. «Зачем ты мне это рассказываешь? Все истории, связанные со школой ведьмаков и мутациями, глубоко личные. Никто практически ничего не знает о том времени… Почему я? Почему сейчас?» Геральт кивнул. — Как оно выглядит? — Я не могу описать его. Все слишком смутно. Но единственное, что врезалось в память — у него было много лиц. Он покачал головой: — Я не помню, что было дальше. Но мне жаль, что тебе пришлось стать свидетелем этой чепухи. Лютик эхом повторил фразу, слегка откидываясь корпусом назад: — Тебе жаль?.. — Да. Ты не должен был этого слышать, — фраза в другом контексте могла прозвучать как обвинение, но из уст Геральта она вырвалась извиняющейся. — Почему ты думаешь, что твой страх — это слабость? — Лютик подвинулся ближе, нервно облизывая губы. Геральт, удивленный прямым вопросом, даже растерялся, вглядываясь в голубые глаза, но затем повел плечом, на мгновение нахмурившись. — Потому что это и есть слабость, Лютик. Яд, психическое отклонение, называй, как хочешь, — лицо ведьмака стало доверчивым. — Я всегда держу его под контролем, думал, что загнал так глубоко, что он больше не помешает мне жить. Но это все еще здесь. В желтых глазах промелькнула настоящая боль, и Лютик сострадательно кивнул, не опуская взгляд. Он ждал, что Геральт скажет что-нибудь еще после необходимо выдержанной паузы, и не ошибся. Ведьмак, черты лица которого заметно смягчились, встряхнул белыми волосами и грустно дернул уголком губ: — Я не люблю выносить сор из избы. И не люблю показывать слабые стороны. Поэтому мне… — он резко замолчал, впервые избегая глаз напротив. — Тебе неловко, что я увидел твою слабую точку? — предположил Лютик, заранее зная правильный ответ. Геральт усмехнулся: — Кому такое понравится?       Оба помолчали, каждый размышляя о своем. Бард старался подобрать правильные слова, все больше поражаясь исповеди ведьмака: так много тот в жизни не говорил, к тому же, почти не делился личными мыслями и переживаниями. Лютик ощущал ответственность за это небывалое доверие и не хотел подвести Геральта, ляпнув что-то в привычном стиле. Нужно было поддержать и успокоить его, но так, чтобы тот не почувствовал себя малым ребенком и чтобы слова одновременно получились искренними, настоящими, без всякой банальщины. Ведьмак же выглядел грустно задумчивым, то ли ждал ответа, то ли, наоборот, выбирал, как правильно увильнуть от темы. В любом случае, Лютик не дал ему этого сделать, поделившись с ним собственным мнением: — Честно, Геральт, мне кажется, ты слишком много на себя взял, — он поджал губы. — Ты пытаешься казаться сильным, неубиваемым человеком, без единого слабого места, но… Понимаешь, в этом и заключается человечность. В том, что у нас есть страхи, боль, переживания… Ты боишься стать тем, против кого борешься, одновременно не принимая свою ранимую сторону. — Я не пытаюсь никем казаться, Лютик, ты, видимо, плохо меня знаешь. Мой характер сложился именно так и никак иначе, — в голосе ведьмака прозвучала жесткость. — Не совсем… Да, ты до невероятности хмурый, гордый, недружелюбный и холодный, но ты старательно поддерживаешь этот образ, разве нет? Ты пытаешься усилить такое впечатление, чтобы люди не узнали, что ты на самом деле такой же человек, как и они. Чтобы тебе не смогли навредить и сделать боль еще сильнее. Желтые глаза внимательно изучали его, словно испытывая на прочность. — Я просто хочу сказать, что… иметь слабости — нормально. Они тоже часть личности, и тебе нужно научиться принимать себя таким, какой ты есть. Я никогда не смогу почувствовать страх, как у тебя, но… я понимаю его. Лютик мягко улыбнулся в поддержку своим словам: — Я правда рад, что увидел твою слабость. Потому что теперь стал понимать тебя лучше. Поверь, это прекрасно повлияло на наши отношения. Да зачем верить… потом увидишь. — Хм, — Геральт отвел взгляд, и бард заметил, что тот тоже слабо улыбается. — В любом случае, это все неважно, — Лютик фыркнул, посмотрев куда-то вперед. — Мы рано или поздно умрем в гребаном лесу. Ведьмак беззлобно закатил глаза: — Тебе так нравится мысль об этом. — Мы даже костер не можем развести! Под ночь-то… — Лютик вдруг вспомнил и с надеждой уточнил: — А как же ведьмачий знак? Может, с помощью него? — Хворост все равно не загорается. — Ну вот, — он смешно наморщил нос и оглушительно чихнул два раза подряд, быстро моргая.       Геральт осуждающе покачал головой, пристально разглядывая несчастного, заболевшего так ни к месту. Лютику стало заметно хуже за последнее время, но он этого упорно не показывал, потому что был слишком увлечен попыткой передвигать ногами. В другой ситуации он уже бы все уши Геральту прожужжал о том, как першит в горле, как течет нос и как температура в теле заметно поднялась на несколько градусов. Сейчас им обоим было не до этого. Да и что ведьмак мог сделать, чтобы облегчить страдания от простуды? Теперь-то… — Нужно тебя согреть, — снова прозвучало как приказ.       Лютик лишь шмыгнул носом, не представляя, как тот все еще не смирился с не разжигающимся костром. Но кажется, ведьмак обдумывал другие варианты, как погреться, и его лицо было напряжено от тщетных раздумий. Кафтана или куртки с собой не было, они оба остались в одних рубашках (как бы это ни звучало), так что выбора особого не наблюдалось. — Скучаешь без Йеннифер? — сорвалось с уст, и Лютик удивился собственному голосу.       Внезапная мысль сразу же попала на язык, заклятого врага барда, и теперь нужно было оправдываться перед изумлением в резком взгляде Геральта. Ситуация превратилась в анекдот, когда тот внезапно ответил с такой интонацией, словно говорил что-то наиболее обыденное: — Без понятия, почему ты это спросил, но… Нет. Не скучаю. — Э? — Лютик забыл, как дышать.       Между тем Геральт вдруг тяжело вздохнул и встал, поманив его за собой. Когда ошеломленный бард все-таки соизволил оказаться в вертикальном положении (ноги окончательно перестали его слушаться), ведьмак, широко расставив ноги в стороны, объяснил: — Сделай пару упражнений, чтобы окончательно не замерзнуть. — Мне не холодно… — запротестовал Лютик, что было правдой. Видимо, из-за небольшой температуры и адреналина в крови весенний морозец все-таки не добирался до ослабшего тела. Или, по крайней мере, ему так казалось. Геральта это замечание заставило нахмуриться и слишком тихо пробормотать: — Я даже не могу ничего сделать… Лютик этого не услышал, поэтому он непонимающе оглядел его с ног до головы. Геральт проигнорировал немой вопрос в озерных глазах и предложил с явной тревогой: — Может, поспишь немного? — поспешив добавить: — Я посторожу.       Он был не очень уверен, значит ли это то, что ведьмак будет охранять его от всякой нечисти и хищников или сделает всевозможное, чтобы Лютик не погрузился в вечный сон. Оба варианта не очень-то обнадеживали. Даже если под боком находился грозный Геральт из Ривии. Безумная усталость, горячим маслом разливающаяся по всему телу, была намного сильнее страха, и онемевшие конечности ныли, умоляя о необходимом отдыхе. — А ты? — чистая вежливость. — В порядке. Можно было сделать попытку и уговорить его меняться или еще что-нибудь в этом духе, но Лютик решил, что пока не стоит напрягаться. Интонация звучала слишком строго и убедительно, значит, Геральт не терпел пререканий. — Я и забыл, что ты у нас силач, конечно… — вместо благодарности пробормотал Лютик и, кряхтя, сначала сел, а затем и прилег на сырую землю, забавно сложив руки, как ребенок.       Он подложил их под правую щеку, защищая ухо от черной грязи и чувствуя, как почти мгновенно проваливается в сон. Плевать, что их одежду можно было спокойно рвать на половые тряпки, плевать, что на какую-то часть каштановых волос попала земля, похожая по цвету на копоть, плевать, что на холодном «полу» было неудобно и неуютно. Единственное желание, согревающее изнутри — отдохнуть от долгой и очень выматывающей прогулки. Пришлось лежать с приоткрытым ртом из-за заложенного носа. Лютня лежала рядом, в ногах, как сторожевой пес. Дремота подступила сразу, и тело приятно заныло, наслаждаясь желанным покоем. Глаза закрылись, Лютик перевернулся на другой бок, вздохнул и провалился в долгожданную темноту.

***

      Геральт дернул уголком губ, поняв, что бард ровно задышал, не прошло и минуты. Лес невероятно выматывал, черта усталости была давно пройдена, так что Геральт буквально каждую минуту боролся с сильнейшим желанием блаженно заснуть. Веки невольно дрожали, стремясь поскорее закрыться, в душе сражались покой и хаос — Лютик в этой битве совершенно не помогал стороне надежды, скорее, наоборот, топил ведьмака вместе с собой. Все больше хотелось оставить попытки выбраться и просто опустить руки — без чуда (Геральт не любил это слово, потому что не верил в него) им действительно не вырваться из бесконечного лабиринта черных деревьев. Не помогал даже верный меч: метки, срубленные ветки — все исчезало, стоило только отвести взгляд. Воняло здесь просто страшно: Геральт даже позавидовал страдающему от насморка Лютику. В протухшем воздухе постоянно чувствовалась гниль. Втайне ведьмак даже желал наткнуться на какого-нибудь монстра, лишь бы отвлечься от мрачных мыслей и от ощущения, что за ними постоянно следит нечто, мастерски прячущееся за широкими стволами. Он бесился оттого, что не мог ничего сделать, ощущение было поганым. Потерять контроль над ситуацией человеку, всегда державшему его… было весьма неприятно. И смириться с этим тоже было сложно.       Положиться было не на кого, Лютик и понятия не имел, что делать, ровно так же, как и Геральт. Сейчас бы очень помогло ведьмачье чутье, но оно исчезло, словно его спугнуло проклятие, лежащее над темной чащей. Поэтому ведьмак так отчаянно притворялся спокойным, цепляясь за любую иллюзорную возможность вновь обрести контроль. Он не понимал, почему именно он впадает в состояние транса и начинает галлюцинировать, поехав катушкой — разве не логично, если бы первым был Лютик? С другой стороны, возможно, свои плоды дали мутации, произошедшие еще в юном возрасте. Ведьмак аккуратно присел около барда, нежно оглядев его слегка подрагивающее тело, ослабшее от изнурительной ходьбы. Он был сильным. Геральт чувствовал это еще давно, на интуитивном уровне, когда только познакомился с ним, и уже тогда — удивлялся. По Лютику можно было понять что угодно (все ровным почерком читалось на миловидном лице), но его духовная сила оставалась загадкой. Поэтому Геральт не обращал внимание на его стенания и ворчание, он знал, что тот выдержит, вынесет тяжесть бытия на собственных плечах. И это даже… восхищало. Его часто спрашивали, почему именно Лютик, каким образом они стали друзьями (хотя Геральт раньше не хотел признавать это). Они ведь стояли на противоположных концах арбалета, балансируя на одной ноге. И Геральт считал, что ответ прежде всего кроется в силе — у одного она была на поверхности, у другого внутри.       Мысли его резко оказались у вопроса про Йеннифэр. Почему он ответил «нет»? Уверенно и спокойно. Ведьмак нахмурился, посмотрев куда-то вниз — в последнее время у них с чародейкой все складывалось очень странно. Он не чувствовал к ней тяги, как раньше, их перешептывания даже близко не походили на флирт или нежности, а земные желания сменялись все большим равнодушием и отчужденностью. Геральт все еще восхищался ее волнистыми смольными волосами, ее фиолетовыми глазами, сверкающими в полумраке, и блаженно впитывал запах сирени и крыжовника. Но он не ощущал как таковой… любви. Взгляд Йеннифэр говорил то же самое — все действия повторялись по обыкновенной привычке. Что это значило? Чары джинна разрушались сами по себе? Или здесь скрывалось что-то более глубокое?       Он решил немного помедитировать — это помогало привести мысли и тело в порядок. Тем более, так время пролетает намного быстрее. В идеале нужен был костер, но, как говорится, чем богаты. Геральт глубоко вдохнул, прикрывая глаза и настраиваясь на внутренний мир, слушая собственное дыхание и неторопливо погружаясь в состояние покоя. Он достаточно натренировался, чтобы, в случае опасности, быстро и без серьезных последствий выйти из транса.       Когда пламя хаоса в голове начало остывать и Геральт хотел было переступить через черту реальности, он услышал рядом с собой негромкий стон. Сразу же прекратив медитацию, ведьмак с тревогой уставился на Лютика, медленно моргая и приходя в себя. Лица барда не было видно, но он слабо ерзал по земле и явно что-то бормотал. Фразы казались абсолютной белибердой, и Геральт после третьей попытки понять что-то, оставил эту идею, пододвигаясь ближе и аккуратно заглядывая через плечо. Лютик хмурился, глаза его бегло метались под веками, и тут не требовались никакие догадки — ему снова снился кошмар. Это стало происходить каждую ночь с той роковой встречи в амбаре, но Геральт, великодушно молчал, не придавая этому значение и не желая пугать Лютика. Бард, казалось, забывал, что ему снится, на следующее утро, зато ведьмака память не подводила, и он пристально оглядывал его с долей тревоги.       Вот теперь опять. Геральт решил, что будить его пока рано, поэтому повторил то, что делал каждый кошмар — осторожно положил руку на плечо и несильно сжал его, выражая немую поддержку. Это успело стать неким ритуалом, и он надеялся, что это хоть как-то помогает в борьбе со страхами. Тело было горячее обычного, но температура явно держалась невысокая — она появилась только из-за озноба и из-за насморка, так что Геральт на этот счет не беспокоился. Лютик выглядел очаровательно, и у ведьмака внутри что-то перевернулось: рука, словно не принадлежа ему, отпустила плечо и медленно, как будто боясь прикосновений, ласково провела по грязной ткани рубашки, поглаживая спину и оголенный бок. Затем повторила движение, словно успокаивая барда. На лице Лютика бессознательно заиграла слабая улыбка.       Геральт сам не понял, зачем это сделал, и на месте покоя забушевали противоречивые эмоции: такого рода прикосновения были странными, потому что Лютик был мужчиной, но… с другой стороны, почему-то они казались естественными. Смущенный, ведьмак забегал глазами и убрал руку, садясь на место и решая снова прибегнуть к медитации. И, когда темнота заволокла мутноватый взгляд, в голове нестройным хором заговорили собственные мысли. Почему я боюсь этого? Я другой. Снова оказался другим. Ненормально. Хорошо. Я… испытываю что-то неправильное. Одиночество. Боишься, что окажется правдой? Смерть, везде лишь смерть. Прими себя. Ты слишком много на себя взял, Геральт. Понимаешь, в этом и заключается человечность. Он прав? Почему он прав? Я жажду лишь покоя. Счастье… Нам предстоит еще долгий путь. Предназначение? Хватит. Прекрати. Зачем ты это делаешь? Нет…

***

      Его разбудили два голоса, жужжащих наперебой прямо над ухом и так нагло помешавших сладостному сну. Лютик лениво зашевелился, бормоча, что выспится он в другой жизни, и оба голоса затарахтели еще громче, заставляя его буквально вырваться из объятий Морфея. — Да хватит орать… Кто-то умер, что ли? — Лютик лениво распахнул глаза и раздраженно перевернулся, чтобы посмотреть на наглецов.       Увидев перед собой растрепанную Дрей, бард широко раскрыл рот и сразу же потерял дар речи. Он не ожидал этого, совершенно не ожидал: эльфийка, чей прекрасный белый костюм был насквозь пропитан грязью, стояла прямо, высоко подняв голову (откуда в ней только брались силы?), и счастливо улыбалась. С ней мирно беседовал Геральт, причем с таким облегчением в голосе, что Лютик тут же почувствовал небывалый прилив сил и, завозившись, поднялся на ноги, сразу же привлекая внимание обоих собеседников. Дрей сделала несколько шагов ему навстречу и, неуверенная, остановилась, не решаясь на тактильный контакт. — Господи, неужели?! Геральт, ты проверил, это точно не видение? — Лютик радостно захлопал глазами и, не спрашивая разрешения, притянул ошарашенную эльфийку, легко приобняв ее. Ведьмак хмыкнул: — Тогда это на редкость измученная галлюцинация. — Лютик… — она аккуратно прекратила смутившее ее объятие. — Здорово, что с тобой тоже все в порядке. — Ну… как сказать. Не то чтобы в порядке. — В смысле? — в ее взгляде тут же проскочила тревога. — Я не мылся несколько дней подряд! Воняю, как бездомная псина. Геральт ухмыльнулся и убежденно проговорил: — По крайней мере, теперь ты похож на настоящего странника, а не на потерявшегося в лесах купца. — Знаешь, Геральт, я все понимаю: походы, романтика, вечные блуждания, но в стереотипы о странниках не входит ужасный запах и грязный вид, — в голосе Лютика появилось ехидство. — Ты единственное исключение из правил. Дрей, переводя взгляд с одного на другого, пробормотала с тихим счастьем в голосе: — Никогда бы не подумала, что мне будет приятно слушать ваши переругивания.       Геральт и Лютик, только вошедшие во вкус и придумавшие миллион новых ответных шуток, резко посмотрели на нее, а затем одновременно друг на друга. Улыбнулись. Они и не заметили, что с появлением Дрей и, соответственно, надежды, все каким-то чудом вернулось на круги своя. Ведь до этой знаменательной встречи их издевки пропали, сменились лишь тяжелым настроением. — Так как вы нас нашли, капитан? — поинтересовался Лютик, переключая внимание на Дрей. — Увидела издалека стоящего Геральта, думала, в очередной раз показалось, и хотела пойти в другую сторону. Пока он меня не окликнул. — Зоркий сокол, — с умилением выдал бард в ответ и взглянул на ведьмака, тот дернул уголком губ. Дрей бесстрастно уточнила, обращаясь напрямую к Геральту: — Думаешь, на лес наложили проклятье? — Это какие-то невероятно мощные чары. Их мог наложить либо высший чародей, либо сила, о которой мы еще не слышали. Склоняюсь ко второму варианту, — задумчиво ответил он.       Дрей кивнула и перешла прямо к делу, видимо, вспомнив, что она все-таки командующая армии, к тому же, была назначена предводителем отряда. Ее голос стал жестче и строже, во взгляде появилась сталь. Лютик невольно выпрямился, словно ожидая приказа, осталось только руки по швам вытянуть — и получился бы солдат в боевой готовности. — Нас теперь трое, значит, шансы выжить увеличились. Нужно составить план действий. Как говорится, три головы всегда лучше, чем одна. — Две, — быстро вставил Лютик. — Что? — Две головы. Мою не считайте, я все равно ничего полезного не придумаю, — он сухо закашлялся, вдруг вспомнив про доставшую его боль в горле. Геральт скрестил руки на груди и покачал головой: — Это бесполезно. Все наши попытки ни к чему не привели. Можно было бы попробовать найти остальных при помощи сигнальных костров, но огонь, как стало известно, не… — Знаю. Но почему Йеннифэр или Аллиот не попытались этого сделать при помощи магии? — Мое ведьмачье чутье не работает. Возможно, их магию тоже что-то блокирует. Затем Геральт еще раз оглядел Дрей с головы до ног, вдруг прищурившись: — У вас тоже нет с собой вещей. Где же вы добывали воду? Она явно удивилась вопросу и непонимающе моргнула: — Вы разве не проходили мимо ручья? — Здесь есть ручей?! — ахнул Лютик. Дрей быстро перевела взгляд на него: — Да… Я наткнулась на него где-то два дня назад. К сожалению, он никуда меня не привел. Просто исчез под землей, словно его и не было. — О ЧЕРТ! ТУТ ГДЕ-ТО БЫЛ РУЧЕЙ! — разочарованно застонал Лютик, сжав голову руками.       Они могли не страдать от жажды и не тянуть время, чтобы сделать очередной глоток из фляги Геральта. Да и вода помогла бы им во многих других вещах, но нет — они, как идиоты, шатались где-то в другой стороне от спасительной влаги. Понятно, что виноватых здесь не было, но почему-то сделалось как-то невероятно обидно, что им не помогла удача. Хотя, с другой стороны, откуда взяться удаче в этом проклятом лесу? Геральт, казалось, тоже был разочарован, но Дрей не дала им время для самобичевания и настойчиво произнесла: — Нам надо найти остальных. — Судя по всему, единственный вариант — просто шататься по лесу. Но лично меня это уже порядком достало, — тяжело выдохнул Лютик. — Если я нашла вас, значит, шанс столкнуться с другими увеличился, — убежденно заявила эльфийка. — Да, — неожиданно согласился ведьмак, — нужно идти. Лютик, не скрывая изумления, уставился на него: — Подожди, ты только что сказал, мол, бесполезно, попытки ни к чему не привели… — Я говорил про то, что выбраться из леса сейчас практически невозможно. Легче найти остальных. — Почему легче? — Мы ходим кругами. Рано или поздно кого-нибудь встретим.       Капитан, понимая это как согласие на свое предложение, молча кивнула и без лишних слов двинулась вперед, ожидая, что двое возрожденных участников похода последуют за ней. Лютик, понимая, что сон ничего хорошего не дал (разве что немного сил) и желудок разрывает от голода, проследил взглядом за повиновавшимся Геральтом, пока не двигаясь с места. Как же хотелось лечь обратно и забыться, не чувствуя легкого озноба и насморка. Раздражало все, а радовало лишь вернувшееся ощущение надежды, выхода из тупика.       Вариантов не было, а спорить и ныть в этой ситуации было абсолютно бесполезно. Именно поэтому Лютик, тяжело вздохнув, заставил себя тронуться за мрачным шествием, медленно волоча не слушающиеся ноги. В носу неприятно щекотало, так что бард, останавливаясь, чихал через каждые пять минут, раздраженно сморкаясь и бормоча довольно серьезные проклятия. Геральт не обращал на него внимание (и это немного обижало), он перегнал Дрей и, таким образом, стал во главе их немногочисленного отряда. Именно он сворачивал с дорог и менял направление, постоянно напрягая зрение — создавалось ощущение, что ведьмак знает, что ищет. Иногда он даже останавливался, наклонялся и пристально рассматривал какие-то следы на заросших тропах. Один раз они загадочно переглянулись с Дрей, и в их взглядах отразилась радость. Лютик, не особо понимая, что происходит, поинтересовался: — Нашли что-нибудь? — Здесь проезжал обоз, — коротко ответила Дрей и больше не произнесла ни слова.       Бард, беззаботно пожав плечами, приступил к игре на лютне, стараясь хоть как-то отвлечься от надоевшей атмосферы. Хотелось сочинить что-нибудь новое, интересное и нетривиальное, но в голову совершенно не лезли ни строчки, ни музыка, что стало очередным ударом. Лютик ненавидел, когда вдохновение, весело помахав крылышками, упархивало от него в голубую даль, не оставляя ни одного намека, над чем стоит трудиться. Обычно проблем с сочинением у него не было, а сейчас в пустой ум не приходили даже самые банальные идеи. Писать о сегодняшнем дне не хотелось: это могло пагубно сказаться на вроде как неплохом настрое. Поэтому пальцы перебирали струны так, чисто по привычке, и Лютик расстроено поджимал губы, пытаясь усерднее шевелить мозгами.       Тогда Лютик решил просто спеть что-нибудь уже знакомое и затянул какую-то старую, немного бредовую балладу про дочь мельника и ее любовника, который превратился в осла. Музыка звучала не очень бодро, голос сильно хрипел и ломался из-за простуды, так что пение на соловьиное совсем не походило, но барду было достаточно даже этого. Его заметно успокаивали звуки лютни, и на лице его заиграла слабая улыбка после того, как прозвучала любимая строчка: «Не будь ослом, иначе будешь избит мужиком».       Дрей и Геральт не обращали внимания на измученное пение прославленного поэта, и со стороны складывалось ощущение, что они внезапно оглохли. Лютик, доиграв эту песню, принялся за другую, хорошенько откашлявшись и хлюпнув носом. Вторая баллада зазвучала еще хуже, точно брачный хор котов. Напрягать голос стало невыносимо тяжело, и Лютик решил сдаться уже после второго куплета. Геральт, поглощенный поисками, ускорял шаг и осматривал знакомые места с таким небывалым интересом, что стал откровенно напоминать гончую на королевской охоте. Когда Дрей заметно сбавила темп и поравнялась с Лютиком, она сразу же выдала, начиная разговор: — Не понимаю, почему мы все еще живы. — Ну… — Я видела очень много трупов в лесу. Бард чуть не подавился глотком воздуха и, ошарашенный, попытался вникнуть во внезапную новость: — Э-э-э… хе… очень интересная информация, конечно, но… что? А… — он не ожидал таких откровений. — Это были не видения, — эльфийка серьезно заглянула ему в глаза. — Я научилась отличать реальность от сна. За то время, пока лес был поражен, здесь погибло невероятное количество людей. Судя по всему, смерть наступала быстро, в течение пары часов. И у всех на лицах были улыбки, словно они радовались собственной кончине. Лютик все еще не мог оправиться от услышанного: — Но… почему тогда мы живы? Похожи, конечно, на мертвецов, но живы? — Не знаю, — честно ответила Дрей и тихо поделилась: — Думаю, лес заманил нас глубоко внутрь какими-то блаженными мечтами, чтобы мы умерли, не зная о реальности. Безболезненно. — Вам тоже привиделось что-то… приятное? — Лютик сглотнул на этом слове, боясь произнести лишнее. Эльфийка грустно улыбнулась, опуская взгляд, голос ее почти незаметно дрогнул: — К сожалению, я догадалась слишком поздно. Он задержал дыхание: — И… что смогло вас одурманить? Простите, если слишком личный вопрос.       Дрей нерешительно посмотрела в спину Геральта, сильнее замедляя шаг, словно не желая, чтобы острый ведьмачий слух смог уловить ее слова. Лютик понял, что каким-то образом заслужил ее доверие, и приготовился услышать что-то очень важное. Эльфийка поправила выбившийся из челки локон, что добавило ранимости в ее вечно непоколебимый образ, затем понизила голос: — Моя возлюбленная. С моей стороны было невероятно глупо в это поверить.       Лютик, удивленный НАСТОЛЬКО личным откровением, не был уверен, что вообще стоит говорить в таких ситуациях. Он не понимал, почему Дрей решила поделиться с ним такой… спорной в обществе тайной и к чему завела весь этот разговор про видения с трупами. Еще больше его поразил тот факт, как спокойно эльфийка произнесла слово «возлюбленная»: помимо утаенной боли в голосе, в нем не было и капельки стыда или неловкости. Это поистине вызывало уважение и восхищение. В принципе, где-то на подсознательном уровне Лютик догадывался о том, что Дрей отдает предпочтение девушкам, но теперь, когда та призналась об этом вслух, его накрыло осознание. Что ж, по крайней мере, их истории в этом плане были похожи. Они оба повелись на одну и ту же удочку. Как ни прискорбно. — Ну… почему же глупо. Ваша… возлюбленная могла по случайной возможности оказаться в этом лесу, — Лютик вспомнил, что нужно что-то сказать. — Вряд ли. Она похоронена под стенами Бариенмурга.       Лютик похолодел, ощущая, что сердце пропустило пару ударов от такой неожиданной развязки истории. Еще одно откровение, на этот раз настолько серьезное, что у барда из-под ног словно выбили землю. Душа мгновенно заполнилась жалостью, и Лютик с сочувствием заглянул в лицо Дрей, чтобы тихо пробормотать: — Мне жаль…       Фраза была донельзя банальной и скорее выражала сухую вежливость, чем искреннее понимание, но она давала время придумать что-то более весомое. Он, к сожалению, знал, каково это — потерять любимого человека. И знал это ноющее чувство в груди, которое пожирало каждую нервную клетку, не давая спокойно вдохнуть без мыслей о том, что больше ты не услышишь этот смех, не увидишь эту улыбку, не вдохнешь этот запах, уже ставший родным. Больше ничего не будет. Человек навсегда закапывает себя в пучину воспоминаний; образ его, сначала яркий до невозможной степени, постепенно исчезает, стирается, и в сердце остается лишь пустое место. Сначала говорить о потере тяжело, слова даются с трудом, а на глазах выступают слезы. Затем, со временем, воспоминания становятся просто необходимы, и ты все больше обращаешься к светлым моментам ваших отношений, забывая об утрате, словно человек все еще жив. Ты даже, редко забываясь, упоминаешь его поступки в настоящем времени, говоря: «Он (а) не любит, когда.», «Он (а) всегда смотрит на меня с таким выражением лица!», «Похоже на него/нее». Но ты всегда помнишь. Боль не уходит. Она лишь прячется в подсознании. — Она служила с вами? — Лютик подумал о том, что с Дрей лучше просто поговорить и сейчас не стоит читать лекции о смерти. Та, кажется, была за это искренне благодарна. Она взглянула на него, в ее глазах промелькнуло что-то одобряющее и по-светлому спокойное. — Да, — голос ее стал громче, увереннее, она уже не остерегалась ведьмака, который, судя по всему, не вслушивался в их беседу. Он в очередной раз остановился у дерева, осматривая странно погнутые ветки. Дрей, между тем, продолжила, решившись на небольшой рассказ: — Она служила в бригаде добровольцев. Низший чин. Подобрали в какой-то деревне по собственной воле. — Разве женщин набирают в солдаты? — Их деревню сожгли до последнего дома, мальчиков забрали в собственные армии, всех парней перебили. Она пошла, только чтобы отомстить Ургвадской армии. И отправилась в самую горячую точку. Лютик отвел взгляд и поинтересовался: — А где вы познакомились? — он уже не был уверен, стоит ли продолжать тему или лучше замолчать, чтобы не делать больнее. Проблема была еще в том, что Лютик не знал, насколько свежа рана. — Когда нас отправили на Земли Ордена, меня в наказание за один серьезный проступок временно понизили в чине и направили в отряд новобранцев. Первое время я сильно вымещала на этих несчастных собственный гнев, и из-за меня погибло больше половины солдат. К тому же, я посылала их на другой фронт и не следила за действиями отряда. Один раз, когда я вышла из палатки совещаний, увидела краем глаза тень, — Дрей вдруг усмехнулась. — Она попыталась меня убить. У нее почти получилось. Ее за это ждал трибунал, но она кричала, что терять ей нечего, мол, пошла на войну, чтобы сражаться на главном фронте, но из-за меня ее месть все никак не может свершиться. Лютик слабо кивнул, видя, как Дрей улыбается, видимо, вспоминая свое удивление от смелости девушки. — Не знаю, почему не отвела ее обратно в палатку, чтобы сдать командующему армии. Что-то меня остановило. Так и познакомились, — она выдержала паузу, дав понять, что рассказ окончен, а потом мягко добавила: — В армии быстро летят минуты, поэтому к человеку привязываешься в короткий срок. Наверное, невольно ожидаешь, что он может исчезнуть из твоей жизни в любой момент. Они помолчали. Лютик стремительно подбирал в голове фразы для поддержки, однако действительно не представлял, как можно получше выразить свои эмоции. В итоге бросил коротко: — Я понимаю… — и хотел было продолжить… Дрей подняла руку, останавливая дальнейший поток речи, и попросила: — Не стоит.       Бард послушно закрыл рот, поднял взгляд, посмотрев вперед. В голове крутился единственный вопрос: «Почему ты решила рассказать об этом МНЕ?», но задавать его явно не стоило. Может, у Дрей с момента видения на душе висел тяжелый камень, и она хотела его сбросить, рассказав о той девушке, а тут как раз подвернулся Лютик. Он бы с удовольствием сбросил собственный груз, потому как внезапно вспомнил о тонких губах шагавшего впереди ведьмака и о том, насколько сильным было его желание взаимности. Однако, как бы противоречиво это ни звучало, говорить об этом с Дрей не хотелось. Она все-таки была частью отряда и могла как-то его выдать… Если они выберутся из леса живыми. Да и… Лютик стыдился своих чувств, поэтому признаваться в них так просто кому-то… было бы странно. Оставалось только угрюмо молчать и мысленно рассуждать о несправедливости жизни.       Среди склонившихся деревьев впереди показалось нечто большое, что сразу же привлекло внимание Геральта, и он ускорил шаг, мельком обернувшись на Дрей и Лютика, чтобы убедиться в их существовании. Бард тоже пошел быстрее, с удивлением разглядев в неподвижной вещи обыкновенную телегу. Оказалось, что та доверху была набита всякой чепухой: сухими растениями, расшитыми льняными куколками, глиняными горшками и другими мелкими товарами. Судя по всему, телега принадлежала коробейникам, чья дорога так неудачно вела через лес.       Геральт с горящими кошачьими глазами приблизился к повозке и начал неторопливо рассматривать каждую деревяшку, присев на корточки и водя рукой над землей. Дрей занялась осмотром оглобли и тяжи, видимо, пытаясь разгадать тайну исчезнувшей лошади, а Лютик с жадностью закопался в товаре, чтобы найти что-нибудь съестное. — Ну же… давай! — он остервенело отбрасывал гремящие бусы, пожирая глазами дно телеги. — Оглобля цела. Значит, лошадь освободили без применения силы, — заявила эльфийка и еще раз склонилась над вальком. Геральт поднялся с колен, скрестив руки на груди; Лютик понял, что тот составил полную картину произошедшего, но его это особо не интересовало. Главное было найти еду. Ведьмак между тем кивнул на еле заметный след от телеги: — Судя по свежести следа, купец остановился здесь позавчера. Повозка затормозила резко, из нее даже попадали некоторые предметы, — он показал на валяющиеся позади колес побрякушки. — Скорее всего, услышал вой волков и, поняв, что на телеге далеко не уедет, быстро распряг лошадь и пустил ее галопом. — Возможно, я видела именно его. — Хм? — Он не смог убежать от волков. Тело было растерзано, но костюм явно принадлежал торговому человеку. — ДА! О-ХО-ХО, ДА! — Лютик торжественно потряс в воздухе пряником и нырнул обратно, вытряхивая из мешков сухари. Геральт, не обращая на него внимания, продолжил, обращаясь исключительно к Дрей, которая, в отличие от Лютика, слушала его внимательно и настороженно: — Думаю, он каким-то образом уже оправился от видений, потому что действовал разумно. Если пойдем по следу от колес, выйдем на главную дорогу, с которой как раз свернула телега.       Эльфийка кивнула, с уважением разглядывая ведьмака, который спокойно обошелся без ведьмачьего чутья и поведал им все о произошедшем. В ее взгляде новым пламенем вспыхнула надежда: с помощью следа они могли обрести свободу. Но нужно было поторопиться. — Нашел что-нибудь? — усмехнулся Геральт, наконец, взглянув на Лютика. Тот уже выгреб пару пряников, сухарей, конфет, леденцов и, не выдержав голода, откусывал одну из найденных сладостей, с наслаждением глотая каждый кусок. — Мои открытия поважнее твоих будут, — проговорил он шутливо и отошел в сторону, предлагая всем обретенные сокровища.       Дрей тоже начала с сытного пряника, аккуратно откусывая его ровными белыми зубами. Он был не совсем свежим и неприятно лип к деснам из-за сухости во рту, но голодный желудок радостно хватал все, что ему давали, не жалуясь на качество еды. Геральт, будучи по натуре прагматичным, приказал Лютику: — Только не ешь все. Нужно взять как можно больше с собой. Неизвестно, когда мы выйдем отсюда, — затем тоже начал есть, чувствуя, как крошки щекочут подбородок. Когда все трое заморили червячка, ведьмак сложил в мешочки оставшиеся сладости, заполнив их так, чтобы не осталось свободного места, и внимательно осмотрел сухие пучки трав. Протянул два из них Лютику: — Это от простуды. — И что с ними делать? Есть? — тот с фальшивой наивностью похлопал глазами. — Ага. Засовывать в задницу для профилактики, — огрызнулся Геральт. Дрей взяла фиолетовые пахучие цветочки: — Это Корень-дрынник? — в ее голосе прозвучала радость. Ведьмак кивнул: — Я взял пару штук. Если нам повезет и мы найдем медвежий гриб… — Какой еще Корень-дрынник? — Лютик с недоумением осмотрел непонятный пучок, почему-то явственно пахнущий малиной и дождем. — Его обычно применяют для заклинаний, — пояснила Дрей. — Если смешать определенные ингредиенты, можно подать сигнал бедствия, который распознают только чародеи. — Еще от рвоты неплохо помогает, — равнодушно бросил Геральт, который уже шагал ровно в противоположную сторону от телеги.       Лютик фыркнул, последовав за ведьмаком и кинув прощальный грустный взгляд на оставшуюся позади повозку. Все-таки она стала для них настоящим чудом и очередной удачей за этот прекрасный день. Ведьмак опять вцепился в след, еле заметный на сыроватом слое земли, и бард искренне помолился, чтобы он нашел главную дорогу и они, наконец, выбрались из надоевшей им чащи. Здесь все еще было сумрачно, так что Лютик даже не пытался угадать время суток: им это было просто не нужно. Стало заметно холоднее, бард ежился, обхватывая себя руками и мелко дрожа; Дрей нерешительно оглядывалась на него и иногда бросала задумчивый взгляд на свою капитанскую куртку. Лютик бы такого щедрого дара не принял в любом случае, так что он надеялся на ее благоразумность.       Он вдруг вспомнил о том, что эльфийка пыталась выйти на тропу с помощью ручья, но тот ушел прямо у нее из-под ног. Что же мешало найденному следу так же исчезнуть и бросить путников в неведении? И почему они вообще случайно наткнулись на эту телегу? Откинув подальше мрачные мысли, Лютик бодро вздохнул и громко спросил у Геральта, который шел, внимательно следя за неровной полосой: — Так как пользоваться травами? Я хочу поскорее вернуть себе свой прекрасный голос, — словно в подтверждение этому он поморщился, преодолевая боль в горле. — Сейчас ими никак не воспользуешься, если у тебя случайно нет с собой горячей воды, — донеслось в ответ, и бард застонал, поняв, что ничто не способно облегчить его страдания.       Нос был до такой степени заложен, что Лютику казалось, вместо него мягким пластом лежит комок ваты. Приходилось постоянно дышать ртом, горло неприятно морозили порывы леденящего ветра, царапавшие голосовые связки, и ощущения были, мягко сказать, не из приятных. Бард хотел было приступить к десятичасовой лекции на тему своего искалеченного тела, но Геральт словно уловил поток его мыслей и прервал пока не начавшееся ворчание: — Ты лучше поменьше болтай. Береги горло. Лютик закатил глаза. Его хотя бы грели теплые лучи надежды, потому как весна выдалась не из жарких. ***       Они уже несколько минут стояли на одном месте, терпеливо следя за изумленным ведьмаком, который метался из стороны в сторону, пронзая острым взглядом землю и мысленно разрывая ее в клочья. Как Лютик и боялся, Геральт потерял след. Он не отвлекался ни на секунду, постоянно следил за полосами от колес, однако каким-то образом те просто исчезли. Бард уже принял положение вещей и молча наблюдал за тем, как Геральт делает отчаянные попытки вернуть надежду всех троих, но у него ничего не выходит. По Дрей было непонятно, чью сторону она приняла: сторону белого флага или сторону мятежа; ее лицо выражало одновременно и спокойствие, и смятение. Ведьмак в очередной раз замер, нахмурившись. — Геральт, успокойся, — попытался Лютик, руки его, как всегда, уперлись в бока: — Ты тут ни при чем. Просто леший в этом лесу совсем взбесился… Ну, мы потеряли след, придется дальше шататься и, может быть, найдем другую тележку. На этот раз наполненную картами с названием, например, «Как выбраться отсюда нахрен». — Послушай, этот след — наша единственная надежда. Мы должны торопиться, — неразборчиво пробормотал Геральт и отошел вправо, своеобразно вальсируя. Дрей сжала губы: — Возможно, нам просто привиделся этот след, и его на самом деле не существовало. Лютик ткнул пальцем в ее сторону, приподнимая брови: — Вот! Скорее всего, так и есть. Мы просто блуждаем… — Нет, он был реален. Я чувствовал это. И именно сейчас оно хочет нас запутать. Я должен найти след, — прозвучал странный набор фраз, и ведьмак сделал «выпад» влево. — Ты… чувствовал? Подожди, твое ведьмачье чутье барахлит… — Зато работает интуиция. — С каких пор, кстати говоря, лес у нас среднего рода, а?       Геральт резко посмотрел на него, в его взгляде промелькнуло что-то непонятное, и это не на шутку встревожило Лютика. В желтых глазах тут же появилась нерешительность, сомнение, и ведьмак вдруг отмахнулся от него, как от назойливой мухи, снова возвращаясь к поиску следа. — Ну и что это было? Ты решил окончательно переключиться на язык жестов? — Лютик повторил его движение и закашлялся, вежливо прикрывая рот рукой.       Геральт проигнорировал замечание, почти исчез за деревом и, склонившись над сухой черной веткой, раздраженно отбросил ее в сторону. Бард красноречиво переглянулся с эльфийкой, и та слегка развела руками, видимо, решая подождать, пока Геральт не примет факт очередной шутки от леса. Лютик тяжело вздохнул, посмотрел в сторону, где так отчаянно метался ведьмак, и вдруг замер с удивлением, чувствуя, насколько сильным становится ветер. Воздух буквально закипал и выл в уши, свистел, хлестал по лицу, и все это происходило так быстро, что бард зажмурился, пытаясь понять, не взлетел ли он еще от такого буйного порыва. Тело насквозь пронзил мороз, и по спине пробежал рой противных мурашек; конечности словно онемели, и Лютик, постепенно приходя в себя, попытался крикнуть, заслоняя голову руками: — Это еще что за чертовщина?!       Но понял, что не в силах произнести ни слова. В ушах стоял звон, тело непроизвольно дрожало, а копна волос развевалась и лезла в лицо. Когда Лютику удалось приоткрыть глаза, он понял, что стоит один. Лес продолжал шуметь, пригибая верхушки елей, сверху сыпались поломанные ветви и шишки, но ветер явно начинал стихать, уносясь в другую сторону чащи. Бард смог окончательно разлепить веки и непонимающе закрутился на одном месте, пытаясь понять, куда делись Геральт и Дрей. Сумрак сгустился до такой степени, что разглядеть что-то во мраке стало совершенно невозможно. — Геральт?! ГЕРАЛЬТ! — он крикнул так громко, что чуть не задохнулся, но в ответ раздался лишь утихающий шум ветра.       Мокрая рубашка прилипала к телу, из карманов исчезли мешки с найденными сухарями и пряниками. Где-то вдалеке протяжно заржала Яблоня. Ему все это… померещилось? Догадка резко ударила в голову, ошеломляя своей правдой и жестокостью; Лютик быстро заморгал, сжимая руки в кулак до вздувшихся вен. Все это время он был один.

***

      Над головой что-то просвистело, едва задевая белые волосы. Подняв глаза от земли, Геральт в недоумении уставился на странно вытянувшиеся лица своих товарищей по несчастью. Лютик и Дрей стояли рядом, кожа их заметно побледнела, глаза смотрели куда-то вперед, в невидимую точку, а тела выпрямились в струнку, как будто по чьему-то строгому приказу. Ведьмак резво поднялся на ноги и окликнул по имени сначала барда, затем эльфийку, но те никак не реагировали на его голос — продолжали стоять с застывшей пустотой на лицах, которые словно лишились крови. Геральт решительно двинулся к ним, но почувствовал сзади шевеление, отпрыгнул в сторону, сделав вольт и попутно вытащив серебряный меч. Оказавшись на ногах, уже в боевой позе, ведьмак с удивлением обнаружил, что рядом с ним никого не оказалось. Однако натренированный глаз уловил едва заметное движение где-то сбоку, и Геральт решительно ударил наобум туда, откуда шли вибрации по воздуху. Существо было невидимым, и это значительно осложняло задачу, учитывая то, что ведьмачьи знаки и чутье были теперь бесполезны.       Порыв ветра пролетел совсем рядом, Геральт ткнул острием в сторону предполагаемого монстра, но оно прошло сквозь него, не задев. Что-то резко ударило его по лицу, и, не успев сделать перекат, он мягко провалился в темноту.

***

      Лютик сидел на взявшемся из ниоткуда поваленном дереве и молча рассматривал собственные пальцы, не зная, стоит ли предпринимать какие-нибудь попытки двигаться дальше или все потеряно навсегда. Он окончательно запутался в реальности и снах, не понимая, где правда, а где ложь. Неужели они с Геральтом так и не встретились? Неужели потом не нашли Дрей? Мысль о телеге была верной — бесплатный сыр только в мышеловке… Им могло так повезти разве что у Лютика в фантазиях. Отчаяние и злость захлестнули его с головой, и он в смятении ударил себя по коленям, понимая, что если видения были настолько яркими, то вероятность выбраться из смертельной ловушки равна… нулю. Надежда, загоревшаяся в душе пару часов назад, пропала как по щелчку пальцев, оставив после себя лишь горькое разочарование и предчувствие гибели.       Что ему надо было делать? Лютик и сам не знал ответа на этот, казалось бы, простой вопрос. И тогда он вдруг услышал бархатный баритон отца, позвавший его откуда-то сзади. Лютик, ошеломленный этим голосом, резко обернулся, мгновенно столкнувшись взглядом с родными глазами цвета охры. Антоний выглядит немного растерянно, словно он тоже не ожидал увидеть здесь сына, и Лютик с непониманием приподнимает брови, беззвучно спрашивая: — Что ты тут?.. — Юлиан… Подойди ко мне, — шепчет отец, протягивая к нему руки и виновато улыбаясь. — Нет, подожди, какого черта ты забыл в этом лесу? — Лютик отступает, замирая в нерешительности и ожидая хоть какого-нибудь объяснения. Тот шумно выдыхает через нос, смотрит наверх и слегка клонит голову; он делает так непроизвольно, но Лютику всегда нравилась эта привычка. Когда их взгляды вновь сталкиваются, голос отца звучит настойчивее: — Я пришел, чтобы спасти тебя, Юлиан. И хочу извиниться за все, что между нами произошло. Я был неправ, когда решил лишить тебя наследства из-за того недоразумения, — черты лица его смягчились, в зрачках заиграли добрые лучики: — Запомни, я всегда буду считать тебя своим сыном. Что бы ни произошло, кем бы ты ни был, кем бы ни захотел стать — я буду рядом.       Лютик чувствует, как улыбка медленно трогает его губы, а сердце наполняется какой-то особенной светлой грустью. Он понимает, что это видение. Но ему вдруг становится плевать. Как во сне, Лютик делает шаг навстречу отцу, грудь вздымается от дурманящего облегчения. — Не бойся. Мы идем домой, — тот приобнимает его за плечи, и взгляд Лютика мутнеет, когда все вокруг начинает кружиться в бешеном водовороте ярких картинок.

***

      Геральт приходит в себя в душной комнате, запахи которой противно щекочут ноздри: в ней смешиваются травы, горькие настои и ужасная вонь гниющей плоти. Эти запахи настолько знакомы, что голова идет кругом, и он пошатывается на неокрепших ногах. Комната, а точнее каморка, обставлена неимоверно просто: не заправленная кровать с серым покрывалом, на стенах висят обереги, криво написаны чудные знаки, а из небольшого кувшинчика в углу валят клубы белого дыма. Солнечный свет едва проникает сквозь плотно занавешенные тяжелые шторы.       Ведьмак помнит это помещение смутно, словно оно бывало у него во снах, но никак не в реальности, хотя дело обстояло ровно наоборот. Он встряхивает белыми волосами, поворачивается, прохаживается здесь, как гость, а не как хозяин, рассматривая потрескавшийся потолок и облупленные стены. Забавно, насколько ведьмакам было плевать на протекающие мутации. Они даже не пытались хоть немного скрасить существование обыкновенных мальчишек, проходящих сквозь смертельные муки. Хотя, надо отдать им должное, дети бы не заметили никаких изменений: какая разница, где валяться в лихорадке — в темном подвале или в прекрасном дворце? Геральт невольно хмыкает, подбирая увесистую книгу с истрепанной фиолетовой обложкой. — «Ведьмачьи мутации. Введение в исследования», — зачитывает он словно с издевкой и открывает оглавление, ведя пальцем по жирному листу. Хотя ему прекрасно известен номер страницы с той самой главой. Кошачьи глаза пожирают предисловие, в котором бегут черные строки: «…необходимо уяснить, что биохимия и физиология этих особей весьма специфична». — Особей… — с ядом выплевывает Геральт и перелистывает на двести двадцать седьмую страницу. «… для эксперимента, описанного раннее в главе 7, сему отроку были введены четыре медикамента, включавшие в себя анцилонит, квардецинит, дроргон и драконью кислоту. После принятия сих препаратов отрок начал кричать, и пришлось силой удерживать его в ложе. Отмечаю здесь первые изменения и симптомы, которые обнаружились у испытуемого: покраснение, а затем посинение глаз, наступление полной слепоты; вздувшиеся вены (началось внутреннее кровотечение); а также появление сыпи, раздражения, выпадение волос и…» Он сжимает зубы и перескакивает на несколько страниц вперед, желая увидеть ту самую ненавистную фразу. «После двух недель лихорадки, когда отрок настолько был обессилен, что не мог поднять глаз, приняли решение подвергнуть его наиболее серьезным мутациям. Так как отрок оказался выносливее других своих ровесников, эксперименты так же, как и изменения в теле, были выдвинуты на новый, еще неизведанный доныне уровень.» Не то. «Глаза отрока приобрели весьма интересный, кошачий оттенок….» Не то. «… не выпускали на улицу…» Дальше. «…небывало выносливая особь, способная не только прекрасно видеть в темноте, но и защищаться от яркого света. Испытуемый успешно прошел все этапы подготовки, тем самым доказывая то, что следующие мутации можно и даже нужно делать серьезнее установленных. Отроки, которых отбирают в школы, имеют неограниченную власть над собственным телом, приобретают удивительные сверхспособности, а также весьма почитаемы окружающими».       Геральт ненавидел это предложение не за его смысл (хотя он тоже вызывал у него горькую усмешку), а за его цели. Книги про мутации заставляли читать еще в глубоком детстве, и иногда попадались подобные фразы, которые буквально кричали «вы должны быть благодарны судьбе». Иронично, учитывая то, что Геральт своими глазами видел маленькие тельца, которые уносили прочь из таких вот тухлых подвалов, а хоронили прямо в Каэр Морхене, не трудясь уведомить родителей о трагической потере. Хотя зачем? Если мальчиков отдавали в школы ведьмаков, от них добровольно отказывались, не желая знать о дальнейшей судьбе родных детей.       Иронично, учитывая то, что в начале пути они каждый день сидели на жесткой диете из грибов и трав, страдали от голода, прибегая после долгих и изнурительных тренировок. Иронично, учитывая то, что у них не было нормальной жизни ни во время, ни после обучения в Каэр Морхене. Когда Геральт узнал о том, что чародеям разрешалось иногда выходить в город, он был по-настоящему поражен такой роскошью: юные ведьмаки видели лишь леса, поля или горы, в зависимости от того, каким избиралось финальное испытание.       Геральт не привык жаловаться на судьбу, когда учился быть ведьмаком. Ему нравились товарищи, устраивала еда, он любил драться, учить новые приемы, развиваться. В доступе имелась целая библиотека, так что Геральт проводил свободные вечера за поэзией и прозой (хотя большинство из книг были учебниками). Он обожал Весемира и искренне считал его своим отцом, не зная даже имени родного. Однако в душе что-то обиженно кривилось, когда Геральт понимал, что его жизнь ненормальна. Его словно отдали в приют для нашкодивших подростков, где отрезали крылья и делали из травоядных хищников. В детстве ему не читали сказок на ночь, не убаюкивали колыбельными, не покупали игрушки; в юношестве он не кутил с друзьями в какой-нибудь пивнушке. Хотя в подростковом возрасте натура брала свое, и Геральт нагло сбегал вместе с Эскелем и Ламбертом, чтобы ощутить приятное женское тепло. И почему-то именно он из всех ведьмаков не смог принять свою судьбу. — Ты можешь все изменить. Голос застал его врасплох, и глубоко задумавшийся Геральт резко обернулся, готовый в любую секунду вытащить звенящее лезвие. Перед ним стоял Весемир в той самой одежде, в которой ведьмак видел его последний раз. — Ты серьезно думаешь меня обмануть? — Геральт уже неспешно вытащил меч, направляя его в сторону своего наставника. — Нет, я просто принял облик близкого тебе человека. Так нам будет проще разговаривать, — спокойно ответил Весемир, разглядывая ведьмака с какой-то насмешкой в глазах. Геральт не убрал меч, с интересом изучая неожиданного собеседника. — О чем? Весемир улыбнулся, но глаза его ничего не выражали: — Я могу помочь тебе избежать своей судьбы. Быть ведьмаком — тяжелая ноша, и одно-единственное желание преследует тебя с самого твоего рождения. Не его ли ты хотел высказать джинну, в нерешительности смотря на красавицу-Йеннифэр? Лицо Геральта оставалось каменным, но во взгляде промелькнуло что-то противоречивое. Весемир выглядел довольным, словно попав в цель. — Ты всегда хотел быть нормальным. Иметь обыкновенных родителей с обыкновенными желаниями и целями, дружить с обыкновенными детьми, затем поступить в университет, так как твой ум не позволил бы тебе стать обычным плотником. Жениться на какой-нибудь красотке с пышными волосами, наплодить детей и жить в маленьком домике, обучая сына и дочь интересным ремеслам. Твоя самая сокровенная мечта — почувствовать вкус быта. Ты не выбирал быть ведьмаком, и это мешает тебе жить.       Геральт молчал, глотая слова, которые по-настоящему делали ему больно. Еще никогда и никто не высказывал его мысли вслух настолько откровенно. Весемир между тем сделал паузу и, не отрывая пристального взгляда от Геральта, жестом поманил его за собой, подходя к окну. Ведьмак чисто из интереса повиновался, приоткрывая пыльные шторы и выглядывая на улицу, ожидая увидеть там огромные куклы для тренировок. Но с удивлением замер, разглядывая одинокий деревянный домик, на крылечке которого сидел какой-то бородатый мужчина. С трудом Геральт узнал в нем себя: ни одного шрама или ранки, спокойное, умиротворенное лицо, карие глаза с нормальными зрачками и темно-каштановые волосы, не окрашенные в белизну. Тело было худощавым, не накаченным, расслабленным. Из домика вдруг выбежала светлоголовая девочка, села рядом и наивно обняла его за плечи. Рядом Геральт заметил девушку с осиной талией в красном, ярко расшитом платье, открыто улыбавшуюся, посматривая на хозяина дома. — Разве это не то, что ты хочешь? — повторил Весемир, с удовольствием разглядывая представшую перед глазами картину. Вместо ответа Геральт с трудом отвел взгляд от деревянного домика и убрал меч в ножны, слегка наклонив голову вбок: — Это какой-то эфир? — Что-то вроде того, — просто согласился собеседник и объяснил: — Не вижу смысла увиливать. Я не смогу провернуть такой фокус в реальной жизни, но в моем мире ты будешь спокойно жить у себя в мечтах и фантазиях. Скоро ты забудешь о той, прошлой жизни, и реальной для тебя станет эта. Его голос стал серьезным, даже строгим: — Грядет конец света, ведьмак. Его невозможно предотвратить. Я предоставляю шанс избежать мучительной смерти и жить в вечном раю. Взамен же ничего у тебя не прошу. Разве не выгодная сделка? Так что скажешь?       Его глаза прожигали насквозь, ожидая желаемого ответа, но Геральт спокойно выдержал этот напряженный, выискивающий взгляд. Он в нерешительности посмотрел на домик, где резвилась теперь не только светловолосая девочка, но и мальчишка с темными волосами, корчащий рожи смеющейся матери. Это была идиллия.

***

      Лютик оказался посреди шумного веселого городка, который кипел жизнью, счастьем и весельем. Вокруг стояли торговые ряды, проходила очередная ярмарка, в порту стучали корабельные молотки и громко кричали чайки. Драные коты, испугавшись нежданного посетителя, выгнули спину и зашипели, хвосты встали трубой. Пахло морем, солью, пряными травами и вином. Оно, кстати, щедро лилось из всевозможных кувшинов, и люди хохотали, чокаясь деревянными чашами.       Разноцветные домики казались до боли знакомыми, цвета пестрели и играли на солнце, исполняющем в синем небе танец живота. По улицам свободно разгуливали парочки, и Лютик непонимающе открыл рот, заметив, что среди них есть целующиеся девушки и держащиеся за руки парни. Отец куда-то исчез, так что бард остался один посреди всего этого веселого, шумного хаоса. Рядом стояла бочка с карасями, на которую он незаметно и оперся, разглядывая окружающий его мир. Он озирался по сторонам, разум затуманивался, мысли запутывались. Ему здесь необычайно нравилось — портовый городок… Всегда мечтал побывать на море, посмотреть, как оно там, на синей глади, но все никак не доносили ноги. Всегда оказывался, где угодно, но не в самых южных частях Неверлэнда. — Здесь царит свобода, — ее нежный голос словно разбудил его ото сна. — Мама?.. — он радостно вздрогнул, разглядев знакомую изящную фигуру сквозь толпу зевак.       Не пришлось даже никого теснить: люди расступались сами по себе, вежливо улыбаясь ошарашенному барду. Кто-то даже похлопал его по плечу, шепча другим на ухо, что это «великий маэстро Лютик», чем очень сильно ему польстил. Мать нежно взяла его за руку и прижала к своей щеке, широко улыбаясь (прямо так, как делала в детстве). — Наконец-то ты здесь, Юлиан. Мы так долго ждали тебя! — Но ты же… ты не можешь быть здесь, — он не мог поверить своим глазам, одновременно соглашаясь со всем, что встречал на своем пути. Словно чей-то несуществующий голосок сладко пел ему о небытие и счастье. — Почему не могу? Я же прямо перед тобой, воробушек, — удивление в ее взгляде сменилось счастливыми искорками, рука ласково погладила щеку.       Лютик неуверенно заулыбался, чувствуя, как его куда-то тянут — прочь из толпы, на широкие улицы рядом с портом, где стройными рядами стояли шатры с вкусной едой и всякими развлечениями. — Теперь ты по-настоящему свободен! Здесь время тянется иначе, — громко, стараясь перекричать гул, объясняла ему мать, уверенно ведя сына за собой. — Если хочешь, чтобы вечно был день — часы солнца будут тянуться до бесконечности! Если хочешь ночные прогулки под луной, мгновенно выйдет месяц! Ты здесь хозяин…       Из-за угла на них хрипло залаяла собака. Лютик отвлекся, рассматривая ее черные глазенки, когда в руку ему вложили целую гору монет. Там было все: копейки, серебряные, золотые, кроны, флорены, орены… Каким-то чудом они все вмещались в руке. — Можешь покупать все, что душе угодно, — она мягким жестом указала на кафтаны, костюмы, музыкальные инструменты, сладости. — Если же захочешь устроить представление, достаточно лишь встать на бочку, и вокруг тебя соберется толпа.       Мать говорила таким тоном, словно зачитывала в указе новые правила, обязательные для исполнения, но Лютик упорно не замечал этого, оглядывая все вокруг восхищенным помутившимся взглядом. Рядом со скобяной лавкой стояла целая толпа девиц: все как на подбор розовощекие, с длинными волосами, с лукавыми красивыми глазками… Они подмигивали Лютику, задорно хихикая и перешептываясь между собой. — Да, чуть не забыла… — вдруг интригующе прошептала мать, поманив его пальцем. — Тебя здесь ждет еще кое-кто… Особенный. — Ого, надеюсь, это приятный сюрприз. Других не принимаю, — он уже влился в здешний ритм жизни и был готов следовать за матерью хоть на край света, подвластный ее чарующему голосу. — Я знаю, как ты любишь сюрпризы и загадки, воробушек. Поэтому… поторопись. Он расстроится, если не придешь его навестить.       Они резко свернули в переулок, потом в другой. Лютик не успевал налюбоваться на причудливые треугольные крыши, нависшие прямо над их головами, словно в какой-то детской сказке. Мать все ускоряла шаг, и ему приходилось повиноваться. Не то чтобы он жаловался — во всем теле впервые за долгое время чувствовалась необычайная легкость, и ноги как будто не бежали, а летели по красивому каменистому тротуару. Лютик уже забыл и про насморк, и про усталость, и про боль в ногах — все его нутро пело от здоровья и внутренней силы. В этом городке бурлили, перемешиваясь в аквамарине, жизнь и юность, заряжающие какой-то необычайной энергией и желанием успеть все на свете.

***

      Девочка громко и раскатисто засмеялась, когда брат начал щекотать ее, дразня и бегая кругами. Ведьмак пристально рассматривал детей, их широкие счастливые улыбки, жену того, другого Геральта с ее прекрасными серо-голубыми глазами, потом себя самого, в неком недоумении и отчуждении взирая на темные волосы без единого намека на седину. Что-то тут было не так — сказка оказывалась слишком уж доброй. Он с сомнением поджал губы, повернулся к существу в облике Весемира и вдруг холодно отрезал: — Мне это неинтересно.       Тот, кажется, был застигнут врасплох, уверенный в том, что Геральт точно согласится на весьма заманчивое предложение. Его глаза на секунду затуманились, как будто «Весемир» отчаянно пытался найти способ достучаться до ведьмака, проникая глубже в мысли и чувства, но Геральт вдруг вытянул руку вперед и тихо угрожающе предупредил: — Давай не будем ничего усложнять. Его грубые пальцы чуть заискрились, готовые в любую секунду мгновенно нарисовать в воздухе ведьмачий знак. Существо скривилось в насмешке и подняло брови, словно испытывая его на прочность: — Ты сейчас лишен своих сил, ведьмак. Это бесполезный трюк. Предлагаю ТЕБЕ ничего не усложнять и подумать хорошенько, чего ты лишаешься. Почему ты не хочешь жить в идеально подобранном для тебя мире? — Потому что это всего лишь плод моего воображения, — коротко бросил Геральт, напрягая все свое тело и пытаясь сосредоточиться на энергии, однако это почему-то ему не удавалось. — И что с того? Разве не лучше жить в раю, чем страдать на земле, в приближающемся апокалипсисе? — возразил «Весемир», в улыбке его проскользнуло сожаление. — Проблема в том, что сейчас весь реальный мир поглощают несчастья. Монстры и неизведанные еще людям сущности расползаются по землям, как зараза. Ведь именно так вы нас называете? Бороться с этим ядом бесполезно — когда миру настанет конец, именно мы будем править этими пустошами. Как было до того, как появились ведьмаки и все перевернулось с ног на голову. Он хмыкнул, посмотрев в окно и заложив руки за спину: — Забавно. Человеческий род сам себя погубил. Алчность дала шанс истинным хозяевам земель вернуть потерянный дом… — «Весемир» заглянул в желтые глаза Геральта. — Но пока остальные старательно истребляют людей, я даю вам шанс жить своей мечтой. У вас это называют милосердием, и грубо отказываться от столь щедрого дара. — О, так ты считаешь себя милосердным, — ведьмак насмешливо поднял брови, пальцы его дрожали от напряжения. — Не пытайся соблазнить меня сладкими речами. Ты убиваешь людей, как трусливый слизняк — виляешь, заманиваешь в сети, а затем уничтожаешь их собственными фантазиями. Хитро. Сколько они должны пробыть в твоих снах, чтобы умереть по-настоящему? Пару минут или пару дней? Геральт изо всех сил сосредотачивал энергию в руке, направляя магические импульсы в знак Аард. — Повторяю, твои силы здесь не работают, ведьмак, — спокойно ответило существо, но в его голосе явно чувствовалась нарастающая тревога. — Да? Тогда смотри! — прошипел тот сквозь зубы, ощущая волну свободы и легкости в пальцах.       Поток сконцентрированной энергии превратилась в ослепительный луч, ударив прямо в голову «Весемира», который в ту же секунду отлетел назад, пораженный звуковой волной. Громыхнуло так сильно, что Геральт мотнул головой, слыша противный звон в ушах — воздух все еще колебался от сильных вибраций. Треснули стекла, ведьмаку пришлось отскочить назад, когда сверху посыпалась штукатурка. Он понимал: мечтатель (пришлось окрестить существо так для простоты) вряд ли отпустит его просто так, и предстоял сложный бой, учитывая то, что Геральт находился на невыгодной для себя территории.       Когда рука автоматически достала меч, он без удивления обнаружил, что существо куда-то пропало, не оставив после себя и трещинки на деревянном полу. Геральт на всякий случай напряженно осмотрел каждый угол, краем глаза наблюдая, нет ли движения сзади или сбоку, но все было пусто. Ведьмак остановился в растерянности, раздумывая, что стоит предпринять дальше.

***

— О-о-о, так это сам Лютик! Здарова! — пробасил Добрюшка, знакомый ему гном, дружески толкая в плечо. — Мы это, если что, праздновать идем, так что ты обязательно присоединяйся. Трактир «Ворона», первый поворот налево. И шутливо погрозил ему пальцем: — Ровно в семь. Если опоздаешь, как всегда, будешь должон всем ребятам по кружке пива. А их будет мно-о-ого. — Понял! А что, женщины тоже будут? — подмигнул Лютик. — Обижаешь… — выпучил глаза Добрюшка, быстро передвигая ногами, тем самым обгоняя и перегоняя его. — По старым добрым традициям, баб у нас даже больше, чем мужиков. Оба расхохотались, и Лютик крикнул вслед куда-то сильно спешащему гному: — А что празднуете-то? — Та хрен его знает! — был ему ответ, заставивший его беззлобно хмыкнуть.       Гномы любили отмечать все подряд, порой не имея ни малейшего понятия, зачем так сильно нажираться в кабаках. Но что было, то было: народ у них отличался буйным нравом и желанием напиться до состояния капусты. Лютик любил такую компанию, тем более что песни всегда ценились Добрюшкой и его товарищами, и польщенный трубадур принимал комплименты так же, как и приличное количество золотых. Он-то играл бесплатно, а гномы, благодаря жадному нраву, ему и копейки не подавали, зато в тех местах, куда ходили праздновать, благодарной публики была тьма. Обычно вечера в трактирах заканчивались одинаково: Лютик с полными карманами денег уходил наверх под руку с какой-нибудь милсдарыней. На следующее утро по традиции обещал ей жить с ней долго и счастливо, сматывал удочки и молил небеса больше никогда не встречаться именно с этой девушкой. Потому что если случалось, разыгрывался грандиозный скандал. Когда они прошли еще один поворот, мать, наконец, остановилась, и Лютик молча повиновался, разглядывая цветные ставни. — Иди. Дальше ты сам, — она вдруг ласково провела по его волосам и настойчиво подтолкнула вперед, кивком головы указывая на одноэтажный домик, сильно выделяющийся среди других.       Он был деревянным, а не каменным, с обыкновенной соломенной крышей, хотя выглядел довольно богато и ухоженно. Лютик мгновенно узнал его по насыщенно-синей двери, краску для которой добыли с какой-то очень богатой ярмарки. Невольно улыбаясь, он с сомнением двинулся к входу в домик, сердце его начало отстукивать странный, быстрый ритм; в душе загорелась надежда — неужели удастся увидеть его? Обернувшись на мать, Лютик расширил глаза, задавая немой вопрос, и та радостно кивнула, мягко показывая на ручку двери. С радостным предчувствием он решительно нажал на нее, и с легким привычным скрипом дверь отворилась, приглашая явно желанного гостя зайти внутрь.       Внутри все было ровно так, как он ожидал увидеть: ничего не изменилось с той поры. Такая же уютная прихожая с какими-то мешками и бочками, ведущая в основную комнату и пристройку для слуг. Их было мало, потому как семья не выделялась богатством, но зато их домику в красоте завидовало полгорода. — Юлиан, здравствуй! Какими судьбами? — крикнули из другой комнаты, и Лютик нахмурился, пытаясь вспомнить, почему этот женский голос ему знаком. — Забыл меня, что ли? — словно эхом напористо откликнулся он еще раз, как будто отпрыгивая от стен.       Бард в ту же секунду понял, что это хозяйка дома: он почувствовал себя свободнее, раскрепостился (отношения с женщиной у него всегда складывались прекрасно) и уже бодро, не ожидая повторного приглашения, зашел в гостиную с приветливой улыбкой. — День добрый. А вы перестановочку так и не сделали, я смотрю, — Лютик бегло осмотрел комнату, задерживая взгляд на бордовом столе с изящными ножками, красиво вытканном ковре с изображениями маленьких овечек и всяких узоров, огромном шкафе с позолоченными ручками…       Хозяйка дома, одетая в белое праздничное платье, неспешно выставляла на вышивную скатерть глубокие голубые тарелки и лукаво поглядывала на вошедшего гостя. У Лютика остались смешанные чувства по поводу их семьи, но теперь они отчего-то рассеялись, и в душе царило доброе умиротворение. — Да… не сделали. А зачем? Нам и так хорошо. Да ты проходи, чего в дверях затесался… Как мир поживает? — весело спросила она, продолжая вытаскивать посуду. — В смысле? — не понял Лютик. — Ты ж у нас теперь известный поэт. Небось по всем землям прошелся. Вот вроде книгу даже планируешь написать? Тот непонимающе моргнул: свою идею (скорее мечту) о книге он не высказывал даже близким друзьям, боялся сглазить. Да и нужно ли хвастаться раньше времени несуществующим произведением — вопрос философский. — Так как мир-то? Где больше всего понравилось? А про свой родной Керак поведал в какой-нибудь балладе?       Что-что, а вопросами Валейда заваливать обожала, и Лютик часто не успевал отвечать на один, как ему тут же задавали второй. Иногда создавалось ощущение, что она просто любит спрашивать и ей необязательно было слышать ответ. Поэтому он благоразумно выбрал третий вопрос, чтобы зацепиться за что-нибудь в этом немного бессмысленном разговоре: — Нет, пока не удалось. Еще не было такой баллады, где хорошо впишется Керак… Так что подождем лучшей возможности. — Здорово-здорово… Жду с нетерпением, — Валейда ободряюще улыбнулась и, прочистив горло, громко позвала служанок. Пока те аккуратно приносили блюда, женщина отошла в сторону и, любуясь на праздничный стол, предложила Лютику, да таким тоном, что отказ точно не входил в ее планы: — Присаживайся. Сегодня ты наш почетный гость, — потом добавила заговорщически, когда он плюхнулся на один из кривоногих стульев. — Я знаю, кого ты ждешь. Он скоро будет. Пошел купить тебе подарок, но ты об этом не знаешь, договорились?       Лютик вежливо улыбнулся. Валейда, как всегда, была права: он очень хотел увидеть ЕГО. Здесь свободно дышалось, в комнате было просторно и светло, мебель идеально вписывалась в обстановку дома, и в солнечных лучиках переливались нежные оттенки синего и небесно-голубого. Лютик безумно любил бывать здесь в детстве, в юности захаживал пореже, ну, а потом пришло время переезжать ближе к Оксенфурту, и вечно жизнерадостный домик пришлось навсегда выкинуть из головы. Интересно, где был очень скромный и тихий хозяин дома? — Да он сейчас наверху, — мгновенно ответила присевшая рядом Валейда, поправляя образовавшиеся складки на платье. — Еще спит, уж прости… — Похоже на него. Он когда-нибудь прекратит спать днем? — поправил челку Лютик. — Так я ж ему и говорю, проспишь собственную смерть. А он мне: «Ну, так это хорошо! Меньше хлопот». — Мне очень импонирует лень вашего мужа, — немного официально заявил Лютик, и хозяйка дома усмехнулась, поднимая взгляд. — О как заговорил после университета! Или ты всегда такой был? Я уже забыла про твои многочисленные прозвища. — Э-э-э, они были слишком противоречивые, — уклончиво ответил тот.       Дальнейший разговор протекал так же мирно: говорили о бытовых вещах, Лютик иногда рассказывал что-то о странах, в которых имел возможность побывать, докладывал всякие интересные сплетни, а Валейда продолжала засыпать его вопросами. Он периодически посматривал на стрелку часов, терпеливо ожидая человека, которого искренне хотел увидеть. Единственное, что ему мешало сосредоточиться на неторопливой беседе — ноющая боль в затылке, которая сначала была не настолько явной, но с каждой минутой нарастала и нарастала, словно отяжеляя голову. Лютик раздражался, взъерошивал волосы, приглаживал ладонью затылок, стараясь как-то смягчить боль — бесполезно. Голова ныла все сильнее.

***

      Геральт медленно вышел в боковую дверцу, ведущую в главный коридор, и в растерянности уставился на огромное количество комнат, расположенных по обе стороны от прохода. Большинства этих дверей он раньше не видел, к тому же, все они были одинаковыми — деревянными, с облезлыми ручками, слегка покосившиеся от времени. Каэр Морхен априори не мог быть таким, хотя что-то в этом коридоре казалось знакомым и даже родным.       В конце должна была быть основная дверь, позволяющая выйти наружу, и интуиция подсказывала Геральту, что именно так он сможет освободиться от влияния «мечтателя». Тут явно прослеживалась метафора — сможешь покинуть собственное прошлое, тяжелое детство и непростую юность, значит, окажешься в настоящем. Возможно, он был неправ, однако ведьмачье чутье прямо-таки кричало, что свобода за последней дверью.       Ведьмак решительно двинулся вперед, быстро и легко передвигая ногами, рука, на всякий случай, покоилась на мече, в предчувствии приближающейся опасности. Нужно было пройти лишь один пролет, свернуть и… Он остановился в непонимании. За углом оказался точно такой же коридор с многочисленными дверями. Это что, было какой-то игрой? Геральт ускорил шаг и из интереса прошел еще один пролет. Снова этот коридор. Вернувшись обратно, он понял, что это может повторяться до бесконечности. — Хитрый ублюдок… — бессознательно пробормотал ведьмак и, решив, что надо действовать по-другому, начал медленно прохаживаться вдоль одинаковых дверей.       Его желтые глаза впивались в каждую из них, пристально разглядывая ручки, маленькие трещинки или отверстия для ключей. Однако в голове возник разумный вопрос — была ли это проверка на внимательность или интуицию? Все двери казались совершенно одинаковыми, без единого, малейшего различия. Проверять же их можно было вечно. Геральт выбрал одну из них наобум, подошел ближе и, слегка откинувшись корпусом назад, резко нажал на ручку, готовясь либо нападать, либо защищаться. К удивлению его, дверь… была заперта. Ведьмак нахмурился, белые волосы спали на лоб, рука еще раз неуверенно дернулась, пытаясь открыть забаррикадированный вход. Ничего.       Следующая дверь тоже оказалась закрыта, и следующая, и следующая, и остальные… Геральт уже в остервенении нажимал на каждую ручку, не останавливая выбор на чем-то конкретном. Переходил на противоположную сторону, пробовал открыть двери там — ничего. — Не хочешь по-хорошему, будет по-плохому, — тихо пробормотал он и, уверенно подойдя к двери, сделал пару шагов назад и резко влетел в нее, давя плечом на дерево.       За секунду до удара дверь, стеснительно скрипнув, приоткрылась сама по себе, и Геральт кубарем влетел в комнату, пробежав пару лишних шагов на запутавшихся ногах. От падения его спасла лишь мгновенная реакция — иначе распластался бы на каменном полу ласточкой, подняв конечности вверх. Внутри оказалось не очень просторно — обыкновенная комната с низкими потолками, которая была чем-то похожа на предыдущую (Геральт в дальнейшем логично окрестил ее «пыточной».) В ней совершенно отсутствовала мебель, поэтому из пустоты создавалось ощущение пространства, и не имелось окон, так что человеку с клаустрофобией вход сюда был заказан. Ведьмак отряхнул руки, повел плечом, чтобы снять небольшое напряжение в мышцах, и хотел было вернуться обратно, разочарованный совсем не сказочным открытием…       Когда из угла комнаты, медленно формируясь и словно плавясь в воздухе, начало показываться нечто, неподвластное точному и правдоподобному описанию. Лица его быстро сменяли друг друга, искажаясь и ухмыляясь в гадких, насмешливых улыбках; у существа не было единого голоса: он был то тонким и писклявым, то басистым и грохочущим. Оно постоянно что-то говорило, шептало, бормотало, однако скованный страхом Геральт не мог разобрать отдельных слов или фраз. Это был тот самый монстр из его кошмаров, передвигающийся медленно, плавно, лениво, но его невозможно было проткнуть мечом или уничтожить заклинанием. Многоликий скалился все сильнее, ухмылка разрезала его губы, доходя до ушей, и он, зависнув в воздухе, поплыл в сторону ведьмака, воспользовавшись его замешательством.       Геральт мгновенно начертил в воздухе знак Ирден, направляя энергию на чудовище; хотя мощный взрыв вибраций и настиг его, многоликий никак не отреагировал, оказавшись совсем близко к ведьмаку. Тот уже чувствовал на себе обжигающее ледяное дыхание и, заметавшись, быстро растопырил пальцы в знаке Квен — сила, исходившая из монстра, словно обошла Геральта, не давая проникнуть в самое его сердце. Он лишь ощутил легкую тошноту, резко отпрянул и, молнией прыгнув за дверь, с силой захлопнул ее, пытаясь дышать ровно. Многочисленные голоса продолжали шептать около скважины, однако сам монстр будто остановился перед материальным препятствием.       Ведьмак осторожно попятился назад и, убедившись в том, что многоликий не собирается вылезать наружу, судорожно выдохнул, окончательно выравнивая ритм стучавшей крови. Коридор никак не изменился после его короткого отсутствия — словно зеркальный лабиринт, он маячил перед глазами, предлагая в свое распоряжение тысячи запертых комнат. «Выход в одной из них. Но в какой? И есть ли он вообще?» — Геральт неуверенно осмотрел совершенно одинаковые двери и, доверяя лишь своему чутью, с сомнением прошел чуть вперед, останавливая свой выбор на двери справа. К его облегчению, она была открыта, и ведьмак без труда зашел внутрь, на этот раз благоразумно вытащив меч.       Комната была обставлена чуть лучше предыдущей: окон все еще не наблюдалось, зато в центре стоял одинокий стул, чем-то напоминающий трон. Он был повернут к большому зеркалу, занавешенному черной простыней, и Геральт, не удержавшись, хмыкнул от этой картины, похожей на чью-то неудачную страшную сказку. Любопытство взяло вверх, да и терять было нечего — ведьмак с осторожностью охотника подошел к зеркалу, одним резким движением сорвав с него плотную ткань. Змеиные глаза чуть расширились: в отражении Геральт увидел себя поменьше, повернутого спиной. Человечек стоял около зеркала с черной простыней. Он так же внезапно повторил движение Геральта и сорвал простыню, удивленно вздрогнув, ведь в отражении находился точно такой же, третий Геральт. — Что за…? — ведьмак моргнул, завороженный чудным зрелищем.       Бесконечный коридор из зеркал продолжал пополняться все большим количеством Геральтов, срывающих черные ткани и изумляющихся тому, что они видели в отражениях. Ради интереса, ведьмак махнул рукой вверх, ожидая какой-нибудь реакции от человечков в зеркале. Те незамедлительно начали повторять движения вслед за Геральтом. По крайней мере, это было забавно. Ведьмак даже слабо улыбнулся. В голове брякнула жутковатая мысль — может быть, он тоже в чьем-нибудь зеркале? Встряхнув волосами, Геральт решил поскорее оставить странное местечко и двинуться дальше, хотел было отойти в сторону, но… его словно что-то сковало. Он не мог пошевелить ногами или руками, замер в стойке, без всякого результата пытаясь моргнуть или открыть рот. Взгляд был прикован к маленьким человечкам, которые тоже застыли, ожидая немого приказа.       В голове тревожно скакали мысли, но Геральт пока не чувствовал страха, надеясь на то, что наваждение скоро пройдет. Тело было словно чужим — он практически не ощущал его, в глазах застыли кошачьи зрачки. Со стороны казалось, что ведьмак окаменел, превратился в нелепое подобие статуи. Так продолжалось несколько секунд, прежде чем человечки в зеркале зашевелились: на этот раз движение шло с другой стороны, и каждый Геральт поднимал левую руку, затем отставлял правую ногу в сторону, словно пытаясь танцевать. Ведьмак стоял, все еще не в силах пошевелиться. Предпоследний, последний, и вдруг сам Геральт, как чья-то марионетка, не контролируя свое тело, поднял левую руку и ударил правой ногой по полу. Это произошло само по себе, да так резко и быстро, что ведьмак не успел проанализировать ситуацию. Им кто-то управлял. Он же был гостем в собственном теле.       Человечки снова зашевелились: на этот раз с той стороны каждый из них резко бил себя головой об стекло. В душе Геральта мерзким ужом зашевелилась паника. Пока у него было немного времени, и он, напрягая каждый свой мускул, попытался в очередной раз освободиться от чар. Безрезультатно. Последний человечек, и в глазах потемнело от силы удара. Зеркало дало небольшую трещину, и вниз по стеклу медленно потекла бурая струйка.       Следующее движение — человечки изворачивались в странной позе, откидываясь назад. Спина выгнулась до хруста, Геральт чуть не ахнул от пронизывающей насквозь боли в теле, но рот был плотно закрыт, словно его зашили самими крепкими нитями. Теперь человечки по очереди достали из ножен меч, вызывая у Геральта настоящий страх — он прекрасно осознавал, каким будет следующий приказ. Изо всех сил напрягаясь, ведьмак дергался и рвался, но снаружи он все так же не двигался с места, как будто запутавшись в узлах. И вот пошла новая, на этот раз последняя волна — каждый из Геральтов сначала отстранял меч, направляя его в живот, вонзал лезвие в себя по самую рукоять. Затем, падая на колени и харкая кровью, начинал двигать мечом влево и вправо, пытаясь усилить смертельную боль. Уже шестой повторил движение, умирая в страшной муке. Геральт, чья паника достигла апогея, напрягал каждую мышцу и рвался, рвался, пытаясь выбраться из ужасного плена. Теперь пятый. Ничего не получалось — его тело оставалось камнем. Мысли ведьмака метались с такой скоростью, что чувства начали затмевать логику. Четвертый. «Может, наоборот, стоит расслабиться? Нужно всегда выдерживать баланс тела и разума». Геральт, не в силах закрыть сухие глаза, просто расслабился, стараясь выровнять дыхание и сердце. Третий. Он видел, как человечки в отражении молча разевают рты, но не слышал их криков. Второй. Еще чуть-чуть и нужно рвануться из последних сил. Глаза были прикованы к последнему из Геральтов. Первый: меч с силой проходит сквозь дернувшееся тело, мотая его, как тряпичную куклу.       Через несколько секунд ведьмака настигнет та же судьба. Непослушные руки уже направили лезвие в живот, готовые в любую секунду вогнать его внутрь. Геральт мысленно выдохнул и отчаянно рванулся, ярко представляя, что возвращает себе контроль над телом — дрожащие руки нажали на рукоятку, но меч, дернувшись, остановился в миллиметре от груди. Ведьмак шумно задышал через нос, закрывая слезящиеся от долгой сухости глаза и с удовольствием ощущая собственное тело. Грудь его пару секунд часто вздымалась, прежде чем он пришел в себя от наваждения и поднялся, больше не смотря в зеркало. На всякий случай накрыв его простыней, Геральт встряхнул головой, чувствуя слабую боль в затылке, затем, не оборачиваясь, быстро вышел из комнаты, принимая решение больше не заходить и не рассматривать ни одно из помещений.       Следующие двери он лишь открывал и, аккуратно заглядывая внутрь, не находя там окон или любой другой лазейки, тут же захлопывал, направляясь дальше. Теперь Геральт просто шел, не пропуская ни одной дверцы. Занятие это его уже порядком утомило, и он постепенно раздражался все сильнее, представляя картины того, как он будет уничтожать «мечтателя», во всех подробностях. Казалось, что дверям нет конца, а коридор увеличивался в размерах, зато матерные слова, срывающиеся с уст Геральта каждые двадцать секунд, постепенно заканчивались — словарного запаса уже явно не хватало для выражения всех оттенков бушующих эмоций. Другой бы, оказавшись в ситуации ведьмака, наверняка бы запаниковал, в конце концов, сдавшись и плюнув на самого себя. Тот же только злился, скрежеща зубами и громко ругаясь после очередного провала. Когда Геральт отошел от сто восемнадцатой двери (он вел счет), вдалеке, откуда-то из глубины коридора послышался знакомый до боли голос: — Геральт? Замерев от звука собственного имени, ведьмак напряг слух, чтобы убедиться — его действительно позвал Лютик. — Геральт! — громко повторили снова, и в приглушенном голосе послышалось какое-то тоскливое смирение, едва различимый шепот. — Я тут один, да? — Лютик?! — ведьмак, до конца не веря в то, что слышит, осторожно двинулся на звук. — О! О господи! ГЕРАЛЬТ! — радостно закричали в ответ. — ГДЕ ТЫ? Я тебя в упор не вижу, хотя слышу твой голос. Ты в коридоре? — Да! — крикнул в ответ ведьмак и, подгоняемый надеждой, ускорил шаг. — Где ты? — Я в какой-то комнате… — голос действительно звучал словно из-за двери. — Тут какие-то растения по всему потолку и стенам! Э-э-э… Плющи вроде бы. Но я не уверен, они слишком толстые и длинные. Дверь не открывается, она, кажется, заперта с другой стороны. Геральт, понимая, что голос постепенно приближается к нему, и это, похоже, действительно был не кто иной, как Лютик, рванул вперед, усердно прислушиваясь к эху и звукам. — НЕ МОЛЧИ! Я не могу понять, где ты! — Да черт, я… рад бы помочь, но… Говорю же, какая-то комната… Подожди, ты сказал не молчать? Охо-хо, Геральт, такой фразы я не услышу больше никогда. Это надо запомнить и потом отметить тостом! — Лютик вдруг стал серьезным, давая волю страху: — Что это за место? Почему мы здесь? Только что были в лесу, потом я… Неважно… Где мы, Геральт? Голос был совсем близко, и ведьмак остановился в нерешительности, разглядывая те же самые двери. Акустика была слишком хорошей — Лютик словно говорил из всех дверей одновременно. — Геральт?! ТЫ ТУТ? Не молчи… Пожалуйста, только не молчи, — взмолился тот в панике. — Да, я здесь… — глаза метались от одной комнаты к другой. — Не знаю, где мы, но это точно все плод нашего воображения. Выберемся, не переживай. Главное — найти мечтателя. — Найти кого?! — Существо, преследующее нас в лесу. Думаю, их несколько. — Вот это название, Геральт? Сам придумал? Хвалю… Если выживем, вставлю это в балладу. — Не могу понять, в какой ты комнате… Постучи по двери. — Ага, — из всех дверей одновременно и громко постучали. — Зараза… — Что? — Неважно. Сиди спокойно.       Геральт начал осматривать каждую, нажимая на ручки и безрезультатно дергая их на себя. Как назло, все снова оказывались запертыми, и он понимал, что придется их выламывать. Резво начертив Аард, ведьмак направил энергию на первую из дверей, и та разлетелась в щепки, оставляя в воздухе кучу пыли и грязи. Внутри ничего и никого не оказалось. Зато заговорил обеспокоенный Лютик: — Геральт? Что происходит? Что ты там делаешь?.. — Занимаюсь. Планировкой, — взрыв, грохот, но пустая комната. Некоторое время висела напряженная ответная тишина, пока голос не зазвучал снова, на этот раз еще сильнее встревоженный: — Э-э-э, слушай… я… не хочу тебя торопить, но… Тут плющи, как бы тебе сказать, начинают… двигаться. Следующая дверь упала, пораженная знаком. Слегка уставший Геральт заглянул внутрь и разочарованно скривил лицо. — Нет, я… серьезно. Они начинают извиваться и явно двигаются в мою сторону… — удивление сменилось страхом.       Эмоции в голосе были подлинными: Лютику действительно угрожала опасность. Ведьмак замер на секунду и еще более активно начал вышибать двери, действуя то плечом, то знаком, и каждый раз надеясь на то, что в следующий раз в комнате окажется до смерти бледный Лютик. — Геральт… — прошептал голос, дрожащий от испуга. — СЕЙЧАС! — ГЕРАЛЬТ! — вдруг взвизгнул Лютик, и в оставшиеся двери в панике заколотили, словно пытаясь выскочить наружу: — ГЕРАЛЬТ, ПОЖАЛУЙСТА! Я ЗДЕСЬ! Я ЗДЕСЬ!       Голос продолжал вопить от ужаса, но ведьмак, обезумевший от тревоги, ничего не мог с этим поделать. Никогда в жизни он не был так быстр, как сейчас, и его беспомощность пожирала целиком совесть, непонимание и желания. Знаки чертились уже на автомате, пальцы искрились от количества энергии, и все, что звенело в ушах — умоляющие крики Лютика. — ГЕРАЛЬТ, НА ПОМОЩЬ! ПОМОГИ МНЕ! — требовал голос, по дверям молотили изо всей силы, потом пошли однообразные удары, словно бард попытался выбраться из ловушки самостоятельно.       Геральт понятия не имел, что там происходило, но его фантазия работала совершенно против него — сердце часто забилось, и руки вспотели от перенапряжения. Когда Лютик закричал в последний раз, голос его взвизгнул высоко и протяжно. Затем он замолчал — внезапная тишина оглушила Геральта. Он, в совершенном отчаянии и с почти исчезнувшей надеждой, сделал усилие, и предпоследняя дверь тяжело упала, позволяя ему вихрем залететь внутрь и тут же окаменеть… Ведьмак замер. Губы его дрогнули, силясь сказать что-то, но остановились в немом ужасе. Зрачки в желтых глазах задрожали проблесками света, и Геральт, у которого земля ушла из-под ног, тихо позвал: — Лютик?.. Словно это могло что-то изменить.