Баллада о конце и начале

      Через четыре дня они наконец добрались до столицы. За это время с ними удивительным образом ничего не произошло, так что ехали они молча, спокойно, но не сказать, чтобы весело. После бурной ночи с Аллиотом Лютик толком не знал, как себя вести, ведь он с такими ситуациями еще не сталкивался за всю свою сексуальную карьеру. Обыкновенно у него существовало два варианта развития событий: в открытую ласкаться или игнорировать произошедшее (последнее случалось тогда, когда бард случайно сталкивался с опасностью в виде отца или мужа, ну или ему наскучивала девушка). К Аллиоту нельзя было применить ни первый, ни второй вариант, поэтому бард иногда перебарщивал с образом «ты всего лишь товарищ, и ты ни в коем случае не делал мне минет». Если сначала на них не обращали внимание, спустя очередную пошлую шутку уже начали откровенно коситься с непониманием в глазах. Благо, все списывали на (не)удачное чувство юмора Лютика.       С Геральтом все было сложнее. Он, казалось, выглядел мрачнее обычного, практически не смотрел в сторону барда, но по крайней мере, разговаривал с ним односложными фразами. Лютик искренне не понимал его, и кровь его вскипала от немой ярости. Неужели так сложно было просто поговорить, а не закапываться в собственных чувствах и мыслях, образуя там снежный ком? К этой загадке поведения добавлялся факт секса с восточной красавицей. Без всякого сомнения Геральт ушел от нее только под утро, и хорошо, что Лютик не застал его прощание с той мадемуазелью, иначе у него бы случайно возникли рвотные позывы.       Нет, конечно, бордели дело хорошее, ведьмак ходил туда прямо-таки по расписанию, и бард ничего против не имел. Сам ведь тоже находил бесплатные или платные развлечения, с разбегу прыгая в кровать. Единственной девушкой, вызывающей непомерную ревность и зависть у Лютика, была Йеннифэр. Но это было раньше. Теперь же все его мировоззрение перевернулось из-за того самого момента, когда Геральт намекнул ему на взаимность. Если показать ребенку красивую куколку, о которой тот мечтал всю жизнь, а потом подарить ее другому, в лучшем случае жди слез. Он уж точно не забудет о той самой игрушке, чувствуя ненависть к обладателю-счастливчику. Примерно те же эмоции тяжело варились в груди Лютика, только, разумеется, в более взрослом их варианте.       Утром первым порывом у него было выбрать нужный момент для нормальной беседы с Геральтом. Лютик даже посчитал это неким священным долгом — сделать первый шаг в запутанной ситуации. Но немного понаблюдав за ведьмаком, к концу дня он полностью отказался от того решения и принял новое. Никаких разговоров, никаких намеков, никаких компромиссов, пока сам Геральт этого не захочет. Унижение перед ним, тем более, после таких поступков с его стороны, казалось, пробивало дно самоуважения. Лютик не собирался лезть с расспросами еще и потому, что боялся сделать все хуже для самого себя. Фантазия предлагала, например, диалог, где ведьмак брезгливо морщится и качает головой: — Нет, Лютик. Я не хотел говорить на эту тему, но раз ты настаиваешь… Я больше не хочу иметь с тобой никакого дела.       И бард, вместо того чтобы стирать такие картины, позволял мозгу выдумывать что-то еще хуже, страдая от несуществующих фраз или даже драк. Зачем? Потому что так делают все люди. Все мы бессознательно любим причинять себе боль, когда этого просит душа.       Несмотря на плохое настроение и гордость, Лютик все равно продолжал общаться со Сладкоежкой, который для него был настоящей отдушиной в этом мраке. Тот, словно чувствуя небольшой накал атмосферы между ведьмаком и бардом, начал еще активнее включаться в разговор, травя байки и надоедая всем тупыми анекдотами. В первый день между ним и Лютиком случился неловкий разговор, потому как тот со стеснительной надеждой спросил про свою актерскую игру. Бард не мог признаться, что он мало что видел из-за увлеченной беседы с «морскими царевнами», поэтому ему пришлось выдумывать самые немыслимые эпитеты, восхваляя талант Сладкоежки. Тот отмахнулся, но остался весьма доволен. Сказал, что подумает: может, ему стоит почаще заглядывать к Молеке и Виту. Как оказалось, с козой все обошлось, и два краснолюда помирились, начав подготовку к следующему спектаклю. Лютику даже не удалось с ними попрощаться.       В воздухе тяжелым облаком стояла жара, забивая легкие сухой дорожной пылью. Для конца апреля погоду можно было смело назвать ненормальной, начали поговаривать о засухах и скорой гибели посаженного урожая. Прятаться от жестокого солнца, разумеется, не получалось, несмотря на обилие деревьев и крыш. Двухслойный кафтан с подкладками теперь всегда свисал с седла, и Лютик оставался в одной лишь рубашке, закатывая рукава и штанины. Водой запасались в три раза больше обычного, а на стоянках сталкивались теперь с еще одной проблемой — откуда-то появилось огромное количество слепней. Они липли к бокам лошадей, кусались, лезли в ноздри и глаза. Через какое-то время слепни оборзели до такой степени, что начали садиться и на всадников, не пугаясь ни взмахов руками, ни злобных криков. Насекомые стали настолько свирепы, что пытались даже присосаться к коже, хотя Лютик готов был поклясться: слепни обычно пили кровь у копытных и никогда у людей.       Из-за такой дичайшей жары и атаки крылатых паразитов отряд решил больше двигаться ночью, когда на землю находила благодатная прохлада. Не то чтобы становилось совсем холодно, скорее было чуть более терпимо жить. Днем же Дрей делала все больше остановок и привалов в тени, где измученные путники глотали воду, расстегивая очередную пуговицу на рубашке. Каждый из них скрытно молился о том, чтобы поскорее доехать до Вызимы, столицы, казавшейся теперь миражом и чудесным пристанищем. Ведь именно Вызима считалась предпоследней отправной точкой. Оттуда пара дней до Ковира — и все, можно начинать расследование и поиск артефакта. Они в душе понимали, что с него-то и пойдут настоящие испытания, но это было лучше, чем бессмысленно двигаться по жаре, понятия не имея, что творится в остальных частях мира и до какой степени «разогнался» артефакт.       И вот, наконец, перед ними выросли каменные стены города с башнями, подпирающими собою небо. На главной стене был нарисован герб Темерии — львица с огромными когтями; сверху над ним красовалась корона, а по бокам — две красные полосы. Ров, окружающий стены для безопасности столицы, стал будто ниже, вода в нем была мутноватого нездорового оттенка. Мост, на котором обычно строго толкалась стража, пустовал, ворота были плотно закрыты. Лютик с удивлением заметил черную ткань, закрывавшую пики, на которой был изображен предупреждающий знак. Такой предмет обычно вешали во время осады города.       Казалось, что Вызима умерла или застыла во времени: когда путники переехали мост и нерешительно остановились у завешанных ворот, в городе не было слышно ни звука. Не орали торговцы, не плакали малыши, не хохотали барышни. Тишина окружала город вместе с засыхающим рвом. Но благо, не пустовали башни: Лютик невольно посмотрел вверх и заметил, что в них промелькнуло нечто желтое. Лошадь Дрей в нерешительности потопталась на месте, и эльфийка приложила ладони ко рту и крикнула, обращаясь к загадочным башням: — Именем короля Радриффа Четвертого приказываю отворить ворота! Она подняла вверх королевскую грамоту с печатью. Внезапно в ответ раздался грубый мужской голос: — Вызима закрыта для посещения и проезда. Вам нужно ехать обходным путем. — Почему закрыта? Лютик наконец разглядел, что желтый цвет принадлежал плащу стражника. В других окошках башни тоже мелькали яркие краски мундиров. — Чтобы не разносить заразу по остальному Неверленду. Из Ваттвейра прибыл зараженный серой болезнью. — Серая болезнь? Я думал, ее победили еще лет тридцать назад, — вслух удивился Лютик. Стражник явно не планировал душевную беседу: — Видимо, она вернулась в новой форме. Идет с юга, — добавил сухо. — Разворачивайтесь, проход закрыт.       Сзади раздался неторопливый топот копыт. Около моста замерло две телеги, из них выглянули сразу несколько голов, с сомнением рассматривая черную ткань. Лютик понял, что бедному стражнику приходится объяснять одно и то же часами напролет. А еще до него вдруг дошло: зараженный приехал из Ваттвейра, который приветствовал их праздником Лунного Света меньше недели назад. Возможно ли, что кто-то из отряда тоже мог заразиться? Одна мысль об этом пугала — серая болезнь была опаснейшим заболеванием, которое срубило когда-то добрую часть населения. Отличительным симптомом ее являлось почернение кожи. Человек терял аппетит, вкус, способность чувствовать запахи, через пару дней начиналось внутреннее кровотечение, и изо рта вытекала густая серая жидкость. Смерть приходила на вторую неделю мучений. В лучшем случае выздоровевший навсегда терял обоняние и вкус. — Черт. Мы снова теряем время, — Дрей поджала губы, но спорить не стала.       Если не помогает королевская грамота, не поможет уже ничто. Развернули лошадей. За телегами ехали все новые и новые всадники, из чего можно было сделать логичный вывод — официальный указ о запрете въезда в Вызиму еще не издали. Иначе на границах уже стояли бы стражники, попросту не допускающие никого до засушенного рва. Интересно, что случилось с тухлой водой. — Какой у нас план объезда? — громко спросил Аллиот, впервые заинтересовавшийся изменением маршрута. Дрей потянула уздечку на себя, остановилась, подождав остальных. — Ковир находится на северо-востоке Темерии. Если бы мы проехали через Вызиму, мы бы по прямой дороге попали в Нарок, оттуда в Дрон и затем в Ковир. Но так как закрыта столица, закрыта и дорога. Можно попробовать доехать до Керака, оттуда уже проскочить в Ковир… Лютик, услышав название родного города, невольно встрепенулся. — Подожди, до Керака добраться можно лишь по той же дороге от Вызимы, — возразила Йеннифэр. — Или ты имеешь в виду Холвурдский лес? Дрей кивнула. Лютик замотал головой: — Опять лес? Ох-о-о-о… Надеюсь, не получится как в прошлый раз. А учитывая то, что это местечко считается пристанищем всяких сумасшедших, мы застрянем там минимум на неделю! Есть другие варианты? Заранее благодарю за ответ. — Керак расположен ближе всех к Ковиру. Есть и другие варианты, да, но они нам не подходят по времени и возможностям. Ты хочешь лезть по отвесным скалам? — Холвурдский лес — неплохая идея, — раздался металлический голос ведьмака. — Тем более, что в нем самом мы пробудем час. Сладкоежка, который смиренно молчал всю беседу, вдруг восхищенно ахнул: — ТОЧНО! «Тропа ангелов»! Мать твою, Геральт, как мы могли забыть! — «Тропа ангелов»? — с подозрением уточнила Дрей. Геральт кивнул: — По ней раньше ездили торговцы. Она находится рядом с лесом и совершенно пустует. — Да-да-да, немного сдадим на запад, и вперед с песней. У нее, конечно, репутация не очень, хе-хе, но так это было раньше. Да и то только потому, что нормальная дорога появилась, — радостно поддакнул Сладкоежка. Дрей пожала плечами. — Хорошо. Ты будешь проводником, Геральт. — Господи-боже, только без всяких монстров, только без монстров! — тихо проскулил Лютик, и ответ про ведьмачий медальон его вовсе не устроил.

***

      В лесу было прохладно, и даже стало свободнее дышать. Просветы между деревьями слепили глаза. Несмотря на обилие хвойных, чащей это место было назвать сложно: наоборот, все казалось сказочно-добрым, ярким, спокойным. На мох Лютик по-прежнему смотреть не мог, но изумрудные цвета невольно умиротворяли. Чудилось, что вот-вот вылетит стая крошечных фей, и они закружатся в волшебном воздушном танце, увлекая за собой тысячи светлячков. Здесь было приятно находиться, и каждый из них впервые за все время ощутил чувство безопасности, которое укрыло их от внешних тревог.       Лошади шли неторопливо, путники любовались окружающими их деревьями. Лютик впервые понял, что он редко бывал в Холвурдском лесу, хотя, по сути, тот находился довольно близко к Кераку. Припоминая давние слухи, бард выловил такие слова как «леший», «разбойники» и «плохая дорога». Возможно, его подводили глаза, но в таких светлых лесах лешие не водились, они предпочитали более мрачные чащи с огромными широкими полянами. Тут же максимум водились зайцы и лисы. Про разбойников Лютик ничего сказать не мог, однако искренне сомневался, что это место было популярно у всяких проходимцев. — Не-е-е-е… Ни за что, — на его любопытство Сладкоежка махнул рукой. — Как профессионал своего дела, открыто заявляю: лес откровенно хреновый для бандитизма. Сам посуди, прохожих ведь нет, они выбирают хорошие открытые дороги, а без людей какой прок? Да и спрятаться тут негде, голое пространство с редкими деревьями.       Такие доводы успокоили барда, равно как и утверждение Геральта о том, что они пробудут здесь около часа, а затем попадут на дорогу. Лютик легонько ударил Яблоню по бокам, догоняя уехавшего вперед Аллиота. Тот легонько улыбнулся, посмотрев в его сторону: — Так ты родом из Керака? — Ага. Правда, очень давно там не был, приятно будет посмотреть, что там изменилось, а что осталось прежним. — Приятно? Допустим. А почему ты оттуда уехал? — Университет, я же вроде говорил. Мог бы перенести в Керак Оксенфурт, я бы, конечно, это сделал, но… — Нет, после университета. — Захотел путешествовать по миру, — без запинки произнес Лютик заученную наизусть фразу, которая отчасти являлась правдой. — Ясно, — Аллиот вдруг понизил голос. — Так что случилось между тобой и Геральтом? Бард понял, что вопрос про Керак был лишь вежливой подводкой к другой теме, которая мучила страдающего от любопытства чародея. Что ж, Лютик не собирался раскрывать карты и делиться с ним чем-то настолько откровенным. Хотя сделать это очень хотелось. — Ничего особенного. Он просто… — …выбрал хреновый день, чтобы развлечься, — Сладкоежка хмыкнул и с хрустом откусил свежее яблоко. — Я не фанат театральщины, — признался Геральт, и его перебила Дрей: — Меня привлекает актерское искусство. Но я очень редко бываю в театрах. — Почему ты вообще согласился… — …прийти ко мне? — Аллиот поднял брови. — Я понимаю, что обсуждать это на четвертый день как минимум странно. Но ты явно во мне не заинтересован. Вообще хочу сделать комплимент, ты очень умело скрываешь свои истинные чувства и намерения. — Разве? Все говорят, что меня всегда выдает взгляд. Да и если мне нравится девушка, я начинаю засыпать ее такими комплиментами, что… — …жопа чешется. Как же надоело ездить на этой проклятой лошади! — застонал Сладкоежка. — Как ты живешь, Геральт? — Мне привычнее Плотва, чем собственные ноги. — Согласна, — кивнула Дрей. — Мои солдаты часто жалуются на то, что я… — … отличный шпион, — Аллиот подмигнул Лютику. — Если не анализировать твои взгляды, можно запутаться в эмоциях. Вроде бы все на виду, но нет: веселишься, когда грустишь, строишь равнодушие, когда любишь. Ну, во втором ты прямо-таки ведьмак. — Ох-хо-хо, это надо взять на заметку. Может, мне стоит подработать шпионом… Давай сыграем в игру: я попробую изобразить определенную эмоцию, а ты угадаешь, что я на самом деле хочу сказать. — Глупо. Э-э-э…. Это… страх? — Ты что, никогда не видел щенячьи глазки?       Сзади раздался очередной взрыв смеха. Геральт пытался изо всех сил сосредоточиться на бессмысленном разговоре со Сладкоежкой и Дрей, но слух все равно вылавливал отдельные фразы из такой же бессмысленной беседы Аллиота и Лютика. Ведьмак молча считал часы сначала до Вызимы, а теперь и до Керака, потому что ехать по пустующим дорогам, оставаясь наедине с гнетущими мыслями, становилось просто невыносимо. Секс с Ирадой не помог. Он сделал только хуже, окончательно запутал, сбил с толку.       Лютик, кажется, намеренно отдалился от него, переключив внимание на Аллиота. Геральт смутно понимал, что причин было несколько, и ненавидел тот момент, когда собственные эмоции вышли из-под контроля — и он решил поцеловать его. Это было несправедливо по отношению к ним обоим. Геральт хотел поговорить с Лютиком, но пресекал желания на корню, решив, что лучше подождать, успокоиться и жить дальше. Может быть, тот все забудет и поймет. Хотя что-то подсказывало Геральту — несмотря на то что Лютик быстро прощает, он все-таки довольно злопамятен.       Где-то сбоку раздался хруст ветвей. Лютик вздрогнул, обернулся, готовясь к самому худшему. Но слава богу, ничего не увидел. Видимо, пробежала напуганная зверушка. На дорогу выбрались без происшествий. Геральт был прав: она пустовала и даже казалась давно заброшенной. Лошади пошли быстрее, увереннее, хотя на них снова обрушилась жара.       Огненный круг прятался за верхушками деревьев, перед всадниками простиралось лишь чистое голубое небо с парой неуверенных облачков из облезлого пуха. Слева и справа — бесконечные стены редкого леса, впереди — обросшая травой, безлюдная дорога, которая умудрялась вилять из стороны в сторону. Забавно, что издалека она казалась неровной, с холмиками и пригорками, но на деле ощущалась прямой, как линия. — А вот тут самое место для разбойников, — ухмыльнулся Сладкоежка. Геральт покачал головой: — Здесь их никогда не было. Это слухи. — Зачем тогда все эти байки? — Чтобы люди выбирали главную дорогу и не забывали платить налоги, — без того прекрасное лицо Йеннифэр осветила улыбка.       Как только она произнесла эту фразу, впереди забрезжил крохотный огонек костра. Геральт прищурился, разглядывая несколько человеческих фигур в одинаковых желтых костюмах, вальяжно развалившихся у горящего хвороста. Мундиры принадлежали армии Темерии. Военные. Несмотря на то, что окружающие немного расслабились, узнав расцветку и гербы, ведьмак выпрямился в седле. Солдаты его величества могли находиться здесь только в одном случае — они работали таможенниками. Но на «Тропе ангелов» налогов за проезд не брали, ведь она не являлась границей. — Военных я тут не ожидала увидеть, — Дрей внимательно изучала фигуры, не замедляя ход лошади. — Та-а-а-к, — краснолюд накинул на себя широкий капюшон, усердно пряча бороду. — Если у этих господ случайно имеется мой портретик с подписью «вознаграждение», нас ожидает полная срань. — Ты настолько известен? — Ты еще меня плохо знаешь, красотуля. Может, я не популярен у местных, потому как «все краснолюды похожи между собой». Чушь собачья, конечно, но да ладно. Зато у солдат… Ух-х-х… Каждая собака в лицо…. — Не высовывайся, — Геральт взглянул на Дрей. — Королевская грамота работает в качестве защиты? — В данном случае… не уверена. — Если что, скажем, что везем пленника, — предложила Йеннифэр. — Сколько их там? — Лютик ничего не видел за спинами путников. — Восемь. А, нет. Вон там еще трое. — Одиннадцать? Ух… — Главное, чтобы нас не остановили. Молимся всем богам, чтоб пронесло, — Сладкоежка уткнулся в капюшон и заранее закрыл глаза, притворяясь спящим.       Стражники уже обратили на них внимание, заерзали, приподнимаясь. Двое из них посовещались, встали и вышли на дорогу, обглодав куриные ножки и бросив их в сторону. Один из товарищей протянул им пики, и они, воткнув их в землю, прислонились к железу, лениво разглядывая путников. Хотя ведьмачий медальон спокойно лежал на груди, Геральт чувствовал слабую тревогу где-то на дне сердца. Что-то было не так. — Здравия желаю. Просим остановиться на досмотр, — приказал седовласый стражник с усталым лицом. Всадники послушно натянули поводья. Седовласый кивнул напарнику, с огромным шрамом на лице, и пробасил, обращаясь к Геральту: — Что везете и куда едете? — Припасы. Едем в Керак. — Гм. По какому случаю? — Путешествуем. Остальные стражники не спускали с них глаз. Ведьмак заметил, как их руки напряглись, словно готовясь достать оружие. Сделал незаметный жест Йеннифэр. В голове звонко прозвучал ее голос: «Пока рано. Мы еще не знаем об их намерениях». — Мы должны провести осмотр. Слезайте с лошадей и покажите содержимое сумок. — Для начала вам нужно представиться, — сверкнул глазами Геральт. — Вы плохо знаете герб Темерии? Из-за закрытия главной дороги нам было приказано досматривать путников на крайних тропах. Пожалуйста, не теряйте наше и свое время.       Ведьмак немного подумал и, заметив, что эльфийка слезает с лошади, последовал ее примеру, мягко спрыгнув на сухую от жары дорогу. Другие тоже начали неохотно оставлять насиженные места. Повиновался даже «дремлющий» Сладкоежка. Стражник со шрамом подошел ближе, специально убирая назад руки, чтобы не напугать движениями. С ожиданием наклонил голову. Седовласый объяснил: — Покажите сумки.       Кажется, его напарник был немым. Йеннифэр тяжело вздохнула, сдунула мешающий локон и открыла сумку. Стражник без всякого интереса оглядел ее содержимое, затем кивнул, направился к Лютику. Помимо вещей он зачем-то отнял и пристально рассмотрел лютню. Боялся, что бард провозит запрещенные вещества, используя музыкальный инструмент? Геральт про себя хмыкнул. Когда ни у кого из путников не нашлось ничего увлекательного и нелегального, седоволосый стражник с неким разочарованием сказал: — Благодарю. Вы свободны. Но перед эти у нас есть еще одна просьба. Он с подозрением уставился на Дрей, стражник со шрамом сделал шаг в ее сторону. — Снимите капюшон, милсдарыня, — мягко пропел седовласый.       Геральт непонимающе нахмурился. Эльфийка удивленно потянулась к краям, в то время как остальные стражники, изо всех сил изображающие равнодушие, вдруг встрепенулись, приподнимаясь с места. Все взгляды были устремлены на Дрей. Та послушно сняла капюшон, обнажая аккуратное каре с заостренными ушами. Седовласый вдруг стал очень серьезен. — Эльф, — задумчиво произнес он. — Да, и что? — подняла брови Дрей. — Простите, но вам придется ехать без нее. Эльфийка арестована. — По какому праву? — злобно поинтересовалась Йеннифэр. — Она — командир королевской армии Радриффа. Сидящие около костра начали неторопливо подниматься. Геральт мысленно рассчитывал траекторию атаки. — Как рыцари Ордена Пылающей Розы мы запрещаем проезд эльфийки. Именно их народ — виновник происходящего. Соответственно, она преступница. Если не хотите проблем, я советую вам убираться прямо сейчас. — Да, мы немедленно уезжаем. Вместе с Дрей. Вам тоже дам совет — одумайтесь, пока не поздно. Среди нас два чародея, один ведьмак и два профессиональных воина, — огрызнулась Йеннифэр. — Ясно. По-хорошему договориться не получится. Другие стражники уже окружили седовласого, каждый вытаскивал свое оружие — меч, пику или лук. Геральт встал в боевую позу и, не оборачиваясь, приказал: — Лютик, уйди в сторону.       И в этот момент на него бросились двое, направляя вперед себя огромные пики. Геральт увернулся от атаки, сделал кувырок, оказавшись сзади растерявшихся противников. Удар сапогом в колено до хруста, адский крик боли, падение, свист меча у шеи. Глаза расширились от болезненного удивления, голова стражника на секунду приподнялась в воздухе, затем отделилась от остального тела и с брызгами крови упала в сторону, как игрушечный мячик. Второй рыцарь оказался проворнее — отбежал в сторону, пытаясь уловить движения ведьмака. Тот между тем почувствовав движение сзади, пригнулся, оборачиваясь и делая выпад с мечом. Они скрестили клинки с третьим воином, широким великаном, который давил на оружие со скрежетом в зубах.       Геральт, молниеносно придумав стратегию, попер на великана, краем глаза наблюдая за вторым противником, который нерешительно двинулся к его спине. Резко отпустив меч и отпрыгнув в сторону, ведьмак наблюдал, как неповоротливый великан оступается и сталкивается с другим стражником. Оба случайно задели друг друга клинками и чуть не взвыли от боли. Не давая возможности оправиться, ведьмак начертил знак в воздухе, и те, как тряпичные куклы, отлетели на несколько метров назад. Геральт тремя широкими шагами оказался у лежащего великана, насквозь проткнул гигантскую грудь. Верткий стражник увернулся от удара, покатился по земле, пытаясь ударить ведьмака ногой или достать до пики. Ведьмака сзади настигла горячая волна воздуха, и он мягко упал рядом со стражником, который тут же ударил его по лицу, приподнимаясь с места.       Геральт понял: среди рыцарей тоже имелись чародеи. Один из них сейчас сражался с Йеннифэр и очень вовремя помог своему удачливому соратнику. Ведьмак не дал ему встать. Взвизг меча, удар. Колени стражника закровоточили. Геральт уже был на ногах. Еще удар. Мертвое тело грузно упало на землю. Он начал озираться, чтобы понять, кому нужна помощь. Заметил, что из леса бегут еще с десяток стражников. — Да откуда вы, бл…ть, беретесь?.. — проскрежетал ведьмак.       Хотя рыцари этого Ордена всегда держались большими обособленными группами, и остальные, наверное, сидели в засаде. Геральту некогда было наблюдать за другими, единственное, что он увидел — Аллиот обрушил заклинание на одного из солдат, и тот, выхватив меч поудобнее, начал сражаться против своих же ребят. Умно. Ведьмак начертил Аард, отбрасывая от Йеннифэр рыцаря, пытавшегося накинуться на неё сзади. Пока не добежали новые стражники, разрезал горло воина, который умудрился повалить на землю Сладкоежку. Тот, хрипя и кашляя кровью, упал рядом. Краснолюд пнул его ногой, оскалился: — Будешь знать, с кем связываться. Запомни мою рожу перед смертью! Геральта окружили сразу четверо, и он, быстро продумывая план битвы, начал отходить назад. Столкнувшись спиной с Дрей, дернул уголком губ: — Сражаемся бок о бок, капитан. Та тоже улыбнулась: — Это честь для меня.       Они бросились в пляс одновременно: Геральт действовал так молниеносно, что противники не успевали даже моргнуть. Он увернулся от первой атаки, сделал вольт, выпад мечом. Затем кувырок, оба меча в действии, фонтаны крови, прыжок. Защитный удар, обход противника со спины, пламенный знак. Звон клинков, крик ужаса. Вскоре все четверо валялись на земле с закатившимися навсегда глазами, у последнего рука лежала в нескольких метрах от тела. Дрей сражалась менее расторопно, потому как её все-таки не мучили травами и настолько жесткими тренировками каждый божий день. Она «танцевала» с двумя господами, причём оба делали неудачные выпады, пытаясь достать её мечами. Геральт словно в замедленной капле времени заметил летящую в эльфийку стрелу. Он еле успел начертить знак, и снаряд сшибло воздушной волной, разламывая в щепки деревянную основу.       Какой-то из лучников прятался, стрелял из засады. Рассчитав траекторию полёта, ведьмак обернулся, разглядывая деревья около привала рыцарей. Видимо, таинственный убийца был именно там. Геральт решительно направился к полянке, готовясь в любую секунду отразить атаку стрелами. Он правильно угадал тайное место лучника: стрелы полетели в него так агрессивно, что ведьмак еле успел сложить руки в защитном знаке. Правда, долго он его держать не мог — нужно было иногда переходить на бег зигзагом или кувырки. А ещё Геральт был уверен, что как только он окажется ближе, чем нужно, противник побежит. Надо было перехватить его прежде, чем он решит отступить глубже в лес.       Аллиот направил заклинание в другого лучника, который пытался выстрелить в спину сосредоточившегося Геральта. Его руку свёл резкий спазм, он охнул, выронив лук. Когда в Геральта в очередной раз полетела стрела, он отбил ее мечом, затем начертил в воздухе сложный знак. Лучник замер, уничтоженный сильнейшим головокружением, сознание его было затуманено. Последнее, что он видел — белые волосы, кровяной клинок и желтые горящие глаза. — ГЕРАЛЬТ! — хриплый крик Лютика оглушил, ударил по барабанным перепонкам.       Ведьмак обернулся, ища взглядом барда. Замер. Тот лежал на земле, глаза его были широко раскрыты от ужаса и беспомощности; он медленно отползал назад, пытаясь сбежать от нависшего над ним стражника. Лютик был слишком далеко от Геральта, а сила знака действовала лишь на небольшом расстоянии. Рыцарь взмахнул мечом, губы его дрогнули в гордом удовольствии. Перед глазами ведьмака все поплыло, а тело будто сковало, взгляд устремился куда-то вверх. Где-то в глубине сознания пронеслось «заклинание», и он попытался сбросить наваждение, видя, как из руки стоящего перед ним чародея вырываются огненно-синие искры…. Еще секунда, и Геральт вдруг пришел в себя, быстро моргая, стараясь вновь сосредоточиться на внешнем мире. Йеннифэр ласково улыбнулась ему, кивнула. По желтому плащу стекали алые струйки. Ведьмак встрепенулся, устремив взгляд на барда и метнувшись к нему, надеясь, что… — Лютик! — сорвалось с его иссохших губ.       Тот все еще лежал на земле, голова его была откинута назад. Каштановые волосы разметались по высокому лбу. Около него, кряхтя, поднимался Сладкоежка. Где-то в глубине сознания мелькнула мутная картинка мертвого Лютика, обвитого гигантскими плющами в пустой несуществующей комнате. Он не мог не успеть снова. В груди все перевернулось. На страх в кошачьих глазах краснолюд усмехнулся: — Все в порядке. Драматизирует, наверное. Хрен его знает, я успел вовремя. Действительно, стражник, который мгновение назад пытался убить беззащитного барда, уже был в мире ином благодаря булаве Сладкоежки. Тот вдребезги размозжил ему голову, и Геральт невольно поморщился, краем глаза увидев последствие ударов краснолюда. — Отступаем! — оставшиеся рыцари (коих можно было пересчитать по пальцам) все-таки решили предать свой поганый кодекс. Бежали к лошадям, запрыгивали в седла. Аллиот неуверенно покосился на тяжело дышащую Дрей. Та покачала головой: — Пусть бегут. Дарю им жизнь в честь праздника. Геральт тревожно оглядел Лютика, присел около него на колени, не понимая, почему тот лежит с закрытыми глазами. Грудь его вздымалась, он был жив. Лицо, правда, казалось болезненно бледным, а по плечу, спрятанному под белой тканью, расплывались бурые пятна крови. — Лютик? Ты в порядке? — ведьмак нахмурился. Бард медленно приоткрыл глаза, уставился на него, как на сумасшедшего, поджимая губы. — Я думал, что умер, — прошептал он так нелепо-откровенно, что Геральт не сдержал улыбки. — Я ж говорю, драматизирует, — краснолюд сплюнул вязкую слюну. — Но он все равно ранен. — Ну… Тут я не виноват. Видимо, его шандарахнули еще до меня.       Геральт аккуратно протянул руку к ране, замечая, что крови становится больше. Лютик продолжал таращиться на него во все глаза, не делая даже малейшей попытки встать. Геральт с сомнением дотронулся до рубашки, размышляя, стоит ли рвать ткань и портить очередную вещь. Лютик зашипел от боли. Грубые руки на секунду замерли, затем ведьмак убрал их, приняв решение подождать чародеев, которые уже направлялись к неразлучной парочке. Он без тщательного осмотра видел, что рана была несерьезной. Пара заклинаний, может быть, лечебная мазь — и Лютик, как новенький. Тот, правда, был иного мнения. — Скажи честно, все плохо? Рука как будто… не моя. Она так… пульсирует. — Все в порядке, Лютик. Царапина по сравнению с боевыми ранениями. — Да?! А почему тогда так чертовски больно?! — Потому что ее проткнули насквозь. Бард обиженно скривился: — Всегда я как слабое звено получаю тумаки. Это нечестно вообще-то… Их ранняя отчужденность как-то забылась, стала практически невидимой. Ведьмак пожал плечами, затем сказал: — Тебе нужно сесть. Йеннифэр лежа никого не осматривает. — Совершенно верно. Так что будь добр, хватит строить из себя умирающую принцессу, — стоящая рядом чародейка скрестила руки на груди. Лютик, опираясь на здоровую руку, присел на земле. Геральт нежно поддержал его за плечи. Он был словно фарфоровый. Не хотелось делать ему больнее своими грубыми лапами. — Только рубашку не трогай! Я разорюсь! Ведьмак, кажется, правильно сдержал свой порыв. Йеннифэр закатила глаза и осторожно оттопырила ворот, разглядывая поврежденную кожу. На медицинское заключение ей понадобилось всего несколько секунд. Она удовлетворенно выдала: — Тебя всего лишь задели. Мягкое свечение, теплые фиолетовые цвета, изящные руки с дорогими кольцами провели около плеча. Лютик с восхищенным изумлением почувствовал, как рана затягивается и едва щиплется. Он благодарно посмотрел на Йеннифэр, привычно широко улыбнулся: — Спасибо. Это было очень мило с твоей стороны. — Ох, поверь, у меня не было выбора, — она шутливо вздохнула. — Если бы я оставила тебя умирать, на меня бы объявил охоту Геральт. Они обменялись с ним коротким, ничего не значащим взглядом. Затем Лютик вздохнул: — А рубашку-то все-таки испоганил… Теперь я понимаю, почему у ведьмаков проблема с одеждой и чистотой…

***

      Благо, дальше дорога не устраивала им никаких сюрпризов. Ехали неторопливо, мысленно и вслух пережевывая произошедшую историю. Лютик по-настоящему удивился тому, что Орден Пылающей Розы так активно действовал в их более-менее спокойные времена. Это раньше рыцари сходили с ума, уничтожая древние рода эльфов и наказывая всех, кто имел хоть малейшее отношение к существам высшей расы. Пик активности у Ордена был еще в незапамятные времена, лет двести назад, и основной задачей у него было защищать людей от монстров, бандитов и «белок» (эльфы-партизаны, терроризирующие людской род). Туда вступали лишь рыцари-монахи, истинно верующие в свою священную миссию. Однако помимо скоя’таэлей Орден вскоре начал разворачивать борьбу против всех эльфов — плевать, отступников или очеловеченных. Зверствовали, однако, только в случае «белок».       Поэтому сейчас казалось вдвойне странным, что рыцари, которые обычно не стеснялись своей красной униформы с красивым изображением розы внутри сильного пламени, во-первых, переоделись в королевских стражников, а во-вторых, устроили такую бойню из-за одной эльфийки. Дрей выглядела опустошенной. Каждый понимал ее чувства по-своему, но она даже не пыталась скрыть разочарование. — Я думала, расизм в таком обличии был искоренен. Конечно, я знаю, что эльфов недолюбливают везде, считают их чужими. Но я еще никогда не чувствовала себя на месте своих предков, — Дрей мотнула головой. — Я понимаю, когда люди борются против партизан, которые нападают на поселения и убивают невинных жителей, несмотря на то что их мотивы — сохранить нацию. Но когда на меня, командира королевского отряда, заслужившую это звание потом и кровью, направляют сталь из-за острых ушей, у меня кончаются все надежды на примирение эльфов и людей. Аллиот отпил немного воды из фляги и произнес: — Это было какое-то недоразумение. Орден бы не устроил такую резню на пустом месте. — Всегда существуют исключения из правил, — хрипло возразил Геральт. — Внутри крупных сообществ возникают разногласия. Ублюдки могут гордо носить благородную личину, но на деле они так и останутся ублюдками. Йеннифэр отерла платком лицо, страдая от жары: — Тем более, что вступление в Орден разрешает творить беспредел. Расисты слышат слово «скоя’таэли» и считают, что имеют право убивать каждого попавшегося им на пути эльфа, прикрываясь священной миссией. — Эт точно, красотулька. Не бери в голову. Мы тебя не дадим на растерзание сукиным детям. Да ты и сама за себя постоишь, — важно добавил Сладкоежка. — Я уже сталкивалась с расизмом, — вдруг поделилась эльфийка. — Он был и в армии: часто солдаты шептались за моей спиной. Из-за этого сложно полностью относить себя к одной расе — подсознательно хочется быть на стороне победителей. — А я горд, что родился краснолюдом. Не хватало ещё подстраиваться под сраные человеческие комплексы!       Дрей все еще выглядела грустной. Лютику стало ее жаль, ведь одно дело, когда тебя поддерживают друзья, и совсем другое — сталкиваться с окружающими, чужими людьми. Очень сложно выходить из своего круга общения и понимать, что мир в реальности жесток и коварен. Как странно, что мы не хотим верить ближайшему окружению, когда оно говорит нам «ты красив», «ты умен», «ты талантлив». Но любим убиваться из-за неаккуратно брошенного слова каким-то обиженным жизнью незнакомцем. — Ну, уж среди ведьмаков такого точно не бывает! — выдавил из себя смешок Лютик. — Они у нас идеальны, и единственное… могут перебарщивать с оплатой труда. Хотя тут их можно понять — я бы меньше 100 монет не брал. А что? Мне, значит, возиться в болоте с каким-нибудь… э-э-э… удавом, а мне кинут две копейки? Хрен с маслом, я себе цену знаю. Геральт вдруг хмыкнул. Лютик будто прочитал его мысли: тот, наверное, вспомнил случай, когда он пытался заставить его повысить цену за перевертыша и пригрозил, что больше не будет восхвалять его балладами. Геральт не повысил цену только ему на зло. — О-о-о, дорогой, ты плохо знаешь ведьмаков, — улыбнулась Йеннифэр. — Среди них тоже имеются сволочи. Возьми этого, например… Она кивнула на Геральта, и раздались одобряющие смешки. Аллиот вдруг заинтересованно спросил: — Кто-то из твоих знакомых ведьмаков переходил на темную сторону? Если таковая имеется, конечно. Тот легонько погладил Плотву, опустив голову: — Ведьмаков почти не осталось. Но раньше были известны случаи, когда они использовали мутации, чтобы шантажировать мирных жителей. Приводили монстров к поселениям, убивали семьи, угрожали, чтобы получить как можно больше денег. — И часто такое бывало? — Нет. — Слава Мелитэле, — наигранно выдохнул Лютик. — Иначе Геральт бы сейчас работал коллектором и выбивал бы из нас деньги на новые шмотки.       Снова раздались добрые смешки. Плечо перестало болеть сразу же после заклинания Йеннифэр, но та все равно заставила Лютика намазать его кремом. Ладно, на самом деле, никто его не заставлял, и он охотно выхватил флакончик у чародейки. В противном случае мог остаться небольшой рубец, а бард любил шрамы только на теле Геральта, которые делали его более грозным и опасным. Это безумно заводило. Правда, Лютик почти не видел его раздетым — тогда, в ванной, был самый длительный момент, и он вспоминал о нем с влюбленными вздохами. Жаль, в те минуты Лютик еще не осознавал своих чувств. Понимание двусмысленности сцены пришло к нему только спустя месяцы и плотно засело в голове.       Вообще, бард был в некой степени благодарен Ордену Пылающей Розы, ведь он помог им вернуться в прежнее русло дружеской беседы. Не то чтобы Лютик забыл о недопоцелуе, о сексе Геральта с той назойливой танцовщицей и о собственном эксперименте с Аллиотом, но теперь, по крайней мере, между ними исчезло злое напыщенное равнодушие. Они могли обмениваться полноценными репликами с привычными уже прибаутками, и только натренированный глаз мог разглядеть в их взглядах мрачные вопросы друг к другу. — Кстати говоря, Лютик, а почему ты не надел кастет? — вопрос Дрей вытащил его из размышлений. — О. Оу. Э-э-э… Точно. Кастет. Я вообще-то… — он выглядел смущенным. — Ну, я вообще-то против насилия. — На тебя ведь напали. Как же самооборона? — Даже при самообороне нельзя применять насилие. — Я не знаю, о чем вы говорите, но Лютик, скорее всего, просто забыл про существование кастета, — хладнокровно пояснила Йеннифэр. — Божечки, да когда ж ты перестанешь лезть в наши разговоры? — возмутился бард. — Ты хотел похвалить мои мудрость и остроумие? Благодарю. — Знаешь, Йенни, — он пробасил, передразнивая голос ведьмака, — иногда ты красивее, когда держишь свой ротик на замке. — Не ссорьтесь, девочки, — спокойно вступился Геральт, и Сладкоежка искренне загоготал. — Ох, сука, вот такие путешествия я люблю!

***

Привал устроили сразу же, как прошли зону леса. Лютик уже узнавал родные места: долины с небольшими холмиками, а впереди вскоре должна была показаться Адалатте, прекрасная широкая река, по обоим берегам которой и располагался город. — Ты вырос около воды и боишься глубины? Забавно, — не удержался от комментария Аллиот. — Вот именно поэтому и боюсь. Я там чуть не утонул пару раз, вот веселья-то было!       Слава богу, до второй части Керака им не нужно было добираться. Родительский домик барда располагался ближе к окраине, а они как раз находились на нужном берегу реки. На «ненужном» выстроились халупы бедных, рабочих и мелких торговцев, скотобойни, мясные лавки, а также различные забегаловки, оживающие ближе к ночи.       Именно эта часть города была известна своими запретными развлечениями и пошлыми предложениями для всех извращенцев Керака. Если девственник случайно забредал туда под вечер, на утро уже выходил профессиональным сексологом. Лютика в его пятнадцать затащили в Пальмиру силой любопытства, и он остался весьма доволен полученным опытом. Правда, больше туда старался не соваться — не хотелось получить язвы на интимных местах.       Про печально известную Пальмиру знали все. И каждый, разумеется, желал взглянуть на нее хоть одним глазком. Дрей с ее упрямством и пунктуальностью являлась непреодолимой преградой, запрещающей выкурить пару трубок с нелегальной аргадской травой. Лютик, наверное, впервые был рад, что у них есть конкретный план. Не хотелось позорить Керак перед Геральтом и остальными, у которых потом родился бы ряд пошлых шуток касательно барда и его развлечений в юности. — Я так понимаю, ты все в своей жизни перепробовал, — усмехнулся Сладкоежка. — Может, по секрету скажешь, как тебе «дым»? Он выделил слово так усердно, что Лютик чуть не закатил глаза. — Я что, отброс общества, по-твоему? Попрошу заметить, что из Керака я уехал в восемнадцать лет. — А что ты делал до этого? — удивился краснолюд. — Точно не пробовал «дым». Ох-хо, за кого вы меня принимаете? Я оскорблен! Нет, правда… Ты меня вообще не уважаешь, если считаешь, что… — Ладно-ладно. Понял, не визжи, цыпочка, — Сладкоежка отряхнул бороду, в которой застряли крохотные кусочки сыра. Йеннифэр обернулась к пыжащемуся от обиды барду: — Устроишь нам экскурсию, Лютик? — Если только по пути, — перебила его Дрей. — К ночи покидаем город. — О, так у нас есть время на развлечения? — Нет. — Сейчас ранний вечер… — Мы еще не прибыли. К тому же, нужно отправить послание Радриффу и выяснить, не закрыты ли другие дороги.       Когда Лютик расправился со своей частью обеда и откинул голову назад, вздыхая от удовольствия, он вдруг заметил, как Геральт, который отошел от других путников, поманил его к себе. В груди что-то тревожно забилось. «Неужели он наконец-то решился на разговор?» — молнией пронеслось в голове. Лютик осторожно встал, автоматически прижимая лютню к груди, медленно направился к ведьмаку, ловя на себе безразличные взгляды Аллиота и Дрей. Геральт терпеливо ждал, руки его покоились на груди, глаза горели спокойным пламенем. Он завернул за дерево, отходя от дороги. Лютик последовал за ним, сердце застучало быстрее. — Чт-что случилось? — спросил он, голос предательски дрогнул от волнения. Тот удивленно осмотрел его. — Расслабься. Хочу показать тебе пару приемов. — Пару… приемов? — Лютик чувствовал себя глупо. Геральт вытащил один из мечей, аккуратно подал ему рукояткой вперед. Бард послушно взял оружие, все еще не понимая, что от него сейчас требуется. — Сегодня тебе повезло, что Сладкоежка успел вовремя, и ты отделался лишь царапиной. Завтра такого не произойдет, и тебе нужно будет защищаться самостоятельно. Я не всегда рядом, чтобы спасти твою задницу.       Он говорил грубым, равнодушным голосом, будто бы отчитывая Лютика, но тот вместо «бла-бла-бла, идиот» слышал лишь «я волнуюсь за тебя». И хотя ему хотелось поговорить совершенно на другую тему, чтобы облегчить душу, он ощутил что-то приятно-тягучее, разливающееся по грудной клетке, словно карамель. — Геральт, я безумно счастлив, что тебе не плевать на мою задницу, — мягко начал он, — но ты же знаешь, что я далеко не воин. И даже если на меня нападет какой-нибудь… — … удав, — кивнул ведьмак. — Ага, удав. И даже если на меня нападет какой-нибудь удав, я просто не смогу его… э-э-э… задушить в ответ. Ты понял, да? Потому что удавы… душат… В общем… — Это простейшие приемы самообороны. Не для того, чтобы ты навредил другому, а чтобы ты смог не навредить себе, — спокойно возразил Геральт. — Но почему именно сейчас? Раньше тебя устраивала моя позиция девы в беде. — Потому что я устал. И раньше до меня не доходило, что можно обучить тебя приемам самозащиты. Потому что я боюсь, что тот кошмар в моем сне повторится. Я не хочу потерять тебя так глупо. — Допустим, — вдруг сдался Лютик. — Только не надо мне тут кунг-фу преподавать. Какие-нибудь раз-два, палка влево, палка вправо. Чтобы я запомнил движения. И еще. Не обещаю, что я их применю.       Ведьмак кивнул, немного удивленный согласию на свое предложение. А барду просто хотелось провести немного времени наедине с Геральтом. Проблема была в том, что отошли они недалеко от других и шум мог с легкостью привлечь четыре пары любопытных глаз. Лютик не хотел марать и без того шаткую репутацию (в кругу этих сильнейших из сильнейших). Кажется, и ведьмак не планировал народного выступления — он громко обратился к отряду: — Будем через двадцать минут. Мы за заброшенной лачугой.       И неспеша направился к развалившемуся от времени домику, который располагался в нескольких метрах от привала. Лютик неуверенно посмотрел на лютню, затем на спину ведьмака, снова на лютню. Быстро положил ее под дерево и поспешил за Геральтом, чувствуя, как ручка меча нагревается от жара его ладони. — Куда это они? — Сладкоежка заглянул под живот лошади. — Не знаю. Иногда у меня создается ощущение, что они крутят роман, — пошутила Йеннифэр, закидывая ногу на ногу. Аллиот улыбнулся краем губ. У него создавалось ощущение, что роман вскоре закрутится по-настоящему. За домиком с прогнившим насквозь крыльцом их ждали очередные равнины с едва видным горным хребтом на горизонте. Геральт молча сделал жест Лютику, показывая, чтобы тот встал напротив него. — Только поели и уже драться… — заворчал бард и вдруг спросил обеспокоенно: — А ты что-нибудь ел? Я не видел, чтобы ты брал припасы. — Нет аппетита, — нетерпеливо отрезал ведьмак. — Нет аппети… Геральт, ты серьезно? Кто мне мозги промывал, чтобы я ел во время привалов? Мол, неизвестно, когда потом будет возможность. А у самого «нет аппетита». Вау. Ух ты. Соблюдаешь свои же правила. Ведьмак хотел было ответить, но мотнул головой и произнес ровно, голосом преподавателя со стажем: — Пойдем от сложного к простому. Сначала ты будешь защищаться мечом, затем голыми руками. — Э-э-э… Может, сразу кулаками? У меня же нет меча, и потом… — Главное в защите — это правильная стойка. Тебя должно защищать собственное тело и оружие в руке. Правую руку вытяни вперед и согни в локте. Да. Не так сильно. Локоть должен быть на расстоянии кулака от тела. Меч держи чуть под углом. Лютик закатил глаза. У него уже создавалось ощущение, что они в Каэр Морхене. Геральт подошел ближе, встал рядом. — Направь мне острие в подбородок. Нужно, чтобы меч перекрывал тебя по диагонали справа налево и снизу вверх. Все правильно. Лютик боялся случайно ткнуть в него мечом, поэтому замер, напрягаясь всем телом. — А теперь стой на месте, — приказал ведьмак. — Я и так стою… Размахнулся, ударил мечом с одной стороны, с другой. Звон стали оглушил барда, сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от неожиданности и силы, с которой бил Геральт. Но его меч так и не достал Лютика. — Видишь? — довольно произнес Геральт. — Ты в безопасности. Однако тебя постоянно атакуют, и долго в такой стойке продержаться нельзя. Существуют шесть уровней защиты: три для правой руки, три для левой. Он слегка отступил назад, замахиваясь клинком. — Сейчас ты повернешься всем корпусом в сторону удара и слегка приопустишь меч. Раз. Два… Три. Снова звон стали. Нежные руки барда вспотели от волнения, но он понял, что у него получился защитный удар. Геральт выглядел так, словно это был момент его торжества. — Отлично. Теперь защита головы. Она довольно проста: сначала тебе нужно остановить вражеский клинок, затем убрать его от себя либо с помощью удара своим мечом, либо уйдя с линии атаки. Подними руку. Так. Согни в локте. Если я пойду справа, то левую руку, и наоборот. И немного повернись корпусом в ту же сторону. Ведьмак занес над ним меч, Лютик зажмурился от страха, чувствуя, как его предают колени. Холод клинка оказался совсем рядом со щекой. Затем раздался металлический голос: — Если бы я был врагом, ты был бы уже мертв. У тебя слишком слабая защита. Ты должен напрячься изо всех сил, только с помощью жесткой стойки меч не достанет до твоего тела. Давай еще раз. — Господи боже… — выдохнул бард, но просьбу Геральта исполнил.       Напрягся, давя на «вражеский» клинок. Он понимал, что ведьмак действует даже не в половину своих возможностей — так, лишь нажимает, пристально следя за каждым движением Лютика. Какова же была его истинная мощь, если уже сейчас у барда создавалось впечатление, что чужое оружие вот-вот пройдет через его голову? — Хочешь, чтобы я убрал меч? — Что за тупой вопрос, конечно, хочу… — выдавил из себя Лютик. — Ослабь свой клинок, резко опусти его на свое плечо. Меч Геральта вдруг был сброшен и со звоном упал на землю. Бард ждал комментария о том, что ему надо было его поймать, но у него «не имеется необходимых рефлексов». И был неправ. Ведьмак одобряюще улыбнулся ему. Лютик почувствовал себя особенным. — Пожалуй, хватит. Другие способы защиты головы требуют больше тренировок и сил. Последний прием, в случае, если ты оказался на земле. «Новобранец» не успел ничего понять — перед глазами все перевернулось, спина ткнулась во что-то горячее и сухое. Рядом с головой оказалась сожженная желтая трава. — Э-э-эй! — обиженно воскликнул он.       Геральт навис над ним огромной непробиваемой скалой, широко расставил ноги, направил на него меч, состроив мрачное лицо. В груди барда бушевали смешанные чувства: с одной стороны, смотреть на ведьмака под таким ракурсом было жутковато, ведь Лютик мгновенно ощутил всю беспомощность положения. С другой стороны, это было чертовски горячо: от этой широкоплечей фигуры веяло опасностью, силой и преимуществом. В глазах Геральта пробежало нечто странное, он словно растерялся, разглядывая лежащего перед ним Лютика. Затем вздрогнул, приходя в себя. — И что ты будешь делать? — спросил он загадочно. — Я… э-э-э… ну. А что я буду делать? Попробую встать на ноги, вот что. Бард хотел было приподняться, но замер, когда Геральт приложил острие клинка прямо к его подбородку. — Уверен? — Ладно-ладно… Тогда я сдамся. Можешь брать меня в рабство, если хочешь. Лютик понял значение слов, только когда они слетели у него с языка. На щеках чудом не выступил румянец (потому что он уже был там из-за невыносимой погоды). Желтые глаза снова расфокусировались от смущения. Голос Геральта стал еще строже: — Ты можешь ударить меня по ногам. Маши мечом, не дай мне подойти к тебе ближе, чем нужно. Если же мне удастся это сделать, направь клинок к коленям. Если повезет, ты сможешь ранить врага. Лютик спешно закивал. Геральт отошел немного назад, слабо улыбнулся: — Только не ударь меня по-настоящему. — Я, по-твоему, настолько идиот? — фыркнул тот в ответ.       Ведьмак быстро двинулся к нему, сгибая колени в угрожающей атаке. Бард, лежа на земле, нелепо замахал мечом, фантазия подсказывала ему, какая у него серьезная рожа в данный момент. Он не выдержал и захохотал в голос, не вынося глупости своей позиции. От смеха руки его ослабли, отпуская меч в свободный полет. Геральт недоуменно остановился, наблюдая за потешающимся над собой Лютиком. Немой вопрос в желтых глазах вызвал новый приступ хохота, и тот пояснил, давясь воздухом: — П-прости… это так смешно… я… я… так лежу… отдыхаю…. Он не мог объяснить, почему ситуация для него была анекдотом, но она им бесспорно являлась. — Ладно, все, я… постараюсь, — бард сделал серьезное лицо только потому, что его насквозь пронзал строгий взгляд ведьмака.       Разумеется, вторая попытка тоже оказалась провальной: Лютик захохотал раньше, чем взял в руку несчастный меч. И дальше уже было бесполезно что-то от него требовать. Геральт тяжело вздохнул, подал ему руку, решив, видимо, оставить этот прием на потом, когда барду уже не будет так смешно от лежачей позиции. Тот поднялся на ноги, Геральт подождал, пока он хорошенько отряхнет штаны от сухих травинок. — Теперь посмотрим, что ты запомнил.       И он без всякого предупреждения набросился на барда, правда, довольно медленно замахнувшись мечом, чтобы дать время на соображение. Лютик издал какой-то растерянный звук вроде «а-а-а» и принял боевую стойку, которую он по непонятной причине запомнил лучше остальных приемов. Звон клинков. Защита сработала. Бард только хотел покичиться победой, как Геральт нанес новый удар — теперь целясь в голову. Лютик не успел ничего сделать, и клинок остановился в миллиметре от черепа. — Соображай быстрее, — бросил ведьмак, и бард со вздохом поднял меч. ДЗЫНЬ! Геральт начал делать вид, что изо всей силы давит на клинок, Лютик сопротивлялся ему, как мог, затем резко опустил свое оружие на плечо. Меч Геральта в который раз оказался на земле. — Попробуешь одолеть меня с земли? У тебя отлично получается. Похвала сработала лучше ласки кота. Лютик широко заулыбался, кивнул. Сам грохнулся плашмя на траву, закричал с театральными интонациями: — О НЕТ! Что же делать? Меня сейчас убьют! Геральт закатил глаза, но пошел на него, крутя мечом. Бард начал мотать клинком из стороны в сторону, едва-едва сдерживая рвущийся наружу смех. Когда «противник» все-таки навис над ним, как скала, он аккуратно приложил сталь к коленям ведьмака. — Получай, несчастный! Теперь ты сможешь только молиться! Тот слабо улыбнулся: — Молодец. — Я очень быстро учусь, Геральт, учти это. Вдруг однажды стану великим воином, похлеще тебя? — Лютик подмигнул, вставая с земли. Ведьмак забрал у него меч, убрал в ножны и покачал головой: — Ну, в этом я сомневаюсь. Если только у себя в балладах. — Дай помечтать, зануда! Геральт резко схватил его за руку, сжимая до такой степени, что Лютик чуть не взвизгнул от боли. Опять же, страшно было осознавать, что ведьмак тщательно рассчитывал каждое движение. — Это называется «правило большого пальца». Вращай руку в сторону моего большого пальца. Потом сделай резкий рывок. Ударь в колено, в пах или наступи на стопу. Куда угодно, чтобы я растерялся. — Я боюсь сделать тебе больно, — зашипел бард, начиная вращать руку, пытаясь вырваться из захвата. Геральта настолько умилила эта фраза, что он склонил голову вбок: — Ты мне не навредишь. Бей. Лютик резко рванул руку на себя, ногой ударил в колено, максимально слабо, с тревогой пробегая взглядом по лицу ведьмака — не переборщил ли. Тот отошел, кивнул. Удара он, наверняка, даже не почувствовал. — Пока нас не позвали, выучим еще три способа защиты, — удовлетворенно произнес Геральт, и бард подумал, что ему, видимо, нравится смотреть на его мучения.       Хотя, признаться, Лютику самому приносили удовольствия эти упражнения. Он чувствовал себя более… защищенным, как бы это ни звучало. Спустя несколько минут он знал, как освободиться от удушения или захвата, что делать, если хватают за шею или одежду, и как поступать в случае, когда тебя пытаются толкнуть и замахиваются на тебя кулаком. Конечно, все это было довольно приблизительно. Как сказал Геральт: пригодится в тех обстоятельствах, когда противник пьян или туп. К тому же, Лютик был уверен, что забудет весь пройденный материал через два дня, если не через пять минут.       Разумеется, ведьмак потребовал закрепить движения. И вскоре вспотевший от жары и работы Лютик пытался защитить себя всеми возможными способами. С каждым движением он все больше входил в азарт и все меньше соображал, кто перед ним находится. Когда Геральт обхватил его сзади за шею (очень условно), Лютик ухватился обеими руками за его руку, подвел подбородок к его локтевому сгибу, присел. Когда и без того слабый захват ослабел, он развернулся и резко ударил по воздуху. Только проблема была в том, что Лютик настолько увлекся этой фальшивой дракой, что ударил по-настоящему и ударил прямиком в нос. Конечно, Геральту от нежных кулаков барда ничего не сделалось, но он отступил, автоматически потянул руки к лицу. Лютик с ужасом ахнул, забормотал, словно заклинание: — БожемойпростипростипростиянехотелГеральт! Подлетел, не ведая, что творит, положил ладони на чужие щеки, заботливо осматривая нос. — Тебе больно?! Я… Прости… Геральт… Ведьмак уже убрал свои руки от лица и внимательно смотрел в ответ на Лютика: — Все в порядке. Наконец-то ты нормально меня ударил. Большими пальцами бард осторожно провел по его скулам, виновато улыбнулся. — Вот поэтому я не хочу даже защищаться во время боя.       Желтые глаза утопали в голубых. Геральт даже не пытался скрыть любопытствующего, грустного, растерянного взгляда. Взгляд Лютика невольно скользнул на желанные губы. Но ненадолго. Затем он убрал руки, не замечая, как сильно изменились кошачьи глаза — с самого их дна поднялось разочарование. — Послушай, Геральт, — бард нерешительно прочистил горло, взгляд его оставался где-то на уровне коленей ведьмака. — Я хотел спросить у тебя. Нам надо… — …идти, — резко перебил тот. — Мы задерживаем отряд. И с равнодушным видом зашагал прочь.

***

      Город пустовал. В кварталах, на узких улочках меж домами богатых купцов и финансистов, которые были обычно заполнены если не туристами, то местными жителями, было безлюдно. Банки, ломбарды, сапожные и портняжные мастерские, магазины и магазинчики — все было закрыто. Двери и окна — заколочены, забиты чем попало, словно горожане спешно покидали Керак. Даже на противоположном берегу, где таились запретные наслаждения и всю ночь горел теплый свет, спешно пробежали только четверо прохожих. — Что здесь произошло? — с изумлением оглядывал округу Сладкоежка. — Возможно, не произошло, а происходит, — Йеннифэр решила не спрыгивать с седла.       В этом не было необходимости — город представлял из себя пустующее пространство. Воздух насквозь пропитался тухлой рыбой и каким-то мерзким, гнилым, сладковатым запахом. Лютик бы сказал, что такой был у мертвечины, но ему не хотелось об этом думать. Они остановились в порту. Из-за жары и тошнотворного привкуса на губах слабо кружилась голова. Бард не был здесь так давно, что происходящее казалось ему очередным ностальгическим сном — вот-вот выбегут знакомые мальчишки, закричат торговцы и пустятся в пляс юродивые. Но нет, их оглушала тихая дрожь водной глади. — Смотрите! — Аллиот показал на дом, стоящий вплотную к пристани. Ставни одного из окон приоткрылись, из него показалась чья-то лысая голова. Мужчина, чьего лица практически не было видно из-за кружевных занавесок, прошептал яростно: — Вы кто такие? Разве вас не остановила стража? — Мы не встретили ни одного стражника в городе, — Дрей прищурилась, пытаясь разглядеть незнакомца. — Что тут случилось? — Ох, черт, видимо… — он с ужасом забормотал что-то неразборчивое, потом вновь обратился к путникам: — Вам нужно скорее уезжать из Керака. Или, если вы сюда по делам, необходимо найти укрытие. Неизвестно, когда эти твари нападут снова — издали указ сидеть по домам и не высовываться. — Вас атакуют монстры? — Да, их прозвали «могильщиками». Вы должны спрятаться. Если услышите сзади себя визг, бегите. Не смотрите им в глаза. Таков указ. Удачи. Ставни закрылись раньше, чем изумленные всадники успели переварить данную им информацию. Затем все неуверенно посмотрели на Геральта. Тот покачал головой: — Никогда не слышал о «могильщиках». Видимо, это очередная мутация. — Что ж, не будем терять время. Уезжаем, — Дрей ударила по бокам лошадь, торопливой рысцой поехала по выжженным доскам. Остальные послушно двинулись за ней. Лютик почувствовал, как мороз прошелся по его коже, и, несмотря на духоту, ему стало до жути холодно. Солнце начинало медленно опускаться к горизонту — его желтое ядро сжималось, съедая алые тона. Дрей обратилась к Йеннифэр: — Нужно узнать, закрыта ли часть дороги на этом берегу. Надеюсь, что нет, иначе нам нужно будет перебираться через реку. — Хорошо. Не уверена, знает ли об этом Радрифф… — Эй! У меня идея! — воскликнул Лютик, потом вдруг перешел на напуганный шепот: — Чтобы попасть на дорогу до Ковира по этой стороне, нужно проехать мой бывший дом. Там все еще живет мой отец. Кажется. Ну, соседи точно имеются. Мы спросим у них про дорогу и про паром. Если что — у нас будет укрытие на ночь. — Как часто ходит паром? — Вообще должен каждые пятнадцать минут переправлять, но что-то я его тут не вижу. — Хорошо. Твой дом далеко? — Тут почти рядом. Сейчас, отъедем от центра, и он за поворотом. — Тогда езжай первым.       Лютик довольно кивнул, тронул поводья, обгоняя посторонившихся товарищей. Когда ты знаешь дорогу, чувствуешь сразу две вещи — превосходство над остальными и большую ответственность. Все полагаются на тебя и твое знание, а подводить надежды абсолютно запрещено. Бард решил сократить путь — благо, из-за безлюдных улиц можно было спокойно проехать на лошадях даже по самым узким улочкам. Яблоня фыркала, уши ее беспокойно подрагивали, будто она чувствовала приближение чего-то очень нехорошего. Плотва и вовсе мотала гривой, останавливалась, противясь желаниям своего хозяина. Только с помощью ведьмачего знака лошадь двинулась охотнее.       Они свернули за угол возле магазинчика с названием «Радости-сладости», в котором продавались не только сухофрукты и мед, но еще и паленый алкоголь — об этом Лютик узнал в четырнадцать лет. Когда чувство слежки становилось невыносимым, он напоминал себе: из окон на них действительно с любопытством смотрят люди. Не сверхъестественное нечто, а обыкновенные напуганные керакские жители. — Э-э-э, фьють, Подсолнух, — окликнул его Сладкоежка, которому, кажется, было абсолютно наплевать на жуткую атмосферу в некогда живом Кераке. — Как давно здесь не был? — Хм, дай подумать… Лет триста назад. Может, четыреста… — Ладно, шутник, пощади. Я тоже давно не был в Роу. Не сказал бы, что сильно скучаю, конечно, но хочется иногда взглянуть на то, как там мои олухи поживают… — Там остался кто-то из краснолюдов? — Конечно! Не все же сбежали. Только я и парочка ребяток взбунтовались. Остальные, несмотря на унижение, остались в городе. Но благо, на нас не крысят. А то бы я им устроил, сукиным детям…       Лютик нерешительно улыбнулся. Узкие улочки виляли перед глазами, а в памяти невольно всплывали картины переполненного города — в сумме лет бард намного больше путешествовал по свету, но почему-то самые яркие и теплые воспоминания принадлежали именно Кераку. Хотя они и омрачались темными, ядовитыми красками прошлых бед. Небо над головой приобретало странный фиолетовый оттенок, хотя на дворе стояла весна и был еще ранний вечер. Чтобы немного справиться с тревогой в груди, Лютик громко прочистил горло и объявил торжественно: — А теперь, дамы и господа, небольшая экскурсия по городу, как вы и просили. Правление Осмыка, а затем и его сына Белогуна, можно назвать периодом расцвета как для Керака, так и для всей Темерии. Но, к сожалению, в результате дворцового переворота Белогун был убит и к власти пришел Вираксас. В тот день город был подвергнут чудовищным разрушениям из-за сильнейшего шторма. Именно он разделил город на две части: нижнюю и верхнюю. Угадайте, в которой мы сейчас находимся? — Вашу-мамашу, ты что, это наизусть учил?! — хмыкнул Сладкоежка. Йеннифэр обернулась, прошептала ему одними губами, распахнув пошире глаза: — Оксенфурт. — В верхней? — с любопытством спросила Дрей. — Браво! Правильный ответ. Как всегда, эльфы умнее людей, ничего удивительного. Другие закатили глаза. Капитан отряда, которая находилась ближе всех к Лютику (она специально выехала вперед, чтобы защитить барда в случае опасности), попросила его: — Я здесь никогда не была. Может быть, расскажешь про местные достопримечательности? Когда я приеду сюда во второй раз и у нас будет время… — О! Как здорово, что хоть кто-то ценит меня как рассказчика. В историях я мастер… — Ага, поэтому смотри не наплети с три короба, — беззлобно пробормотал краснолюд. — Итак, — проигнорировал его Лютик, уже входя во вкус, — у нас есть королевский дворец Осмыка. Там раньше велись археологические раскопки, поэтому ничего про внутренне убранство сказать не могу… Но внешний вид его потрясает: огромные белые колонны, покрытые мраморной пылью и эндарианской краской, статуи василисков, охраняющих великолепную синюю арку с изображением ангелов на потолочных сводах….       Спустя сорок минут, когда солнце приблизилось к горизонту еще на несколько беспощадных сантиметров, а Лютик кратко пересказал весь учебник «Истории и культуры Темерии», они наконец въехали в роскошную богатую зону города. Если бы Керак жил своей обычной жизнью, разница бы чувствовалась еще сильней: центр — оживленный, шумный, сумасшедший, пригород — равномерный, ухоженный, спокойный. Здесь не было халуп и скотобоен — лишь большие двухэтажные или одноэтажные независимые домики. Каждый был отделен заборчиком, садом или просто восседал на каменном пригорке. В этом месте всегда царила благородная тишина, ведь на такие здания денег хватало только у богатейших людей округи.       Лютик раньше хвастался своим происхождением, невольно сравнивал старое, провонявшее мочой и речной тиной жилье сапожников и торговцев, с белокаменными жилищами дворян. Теперь он умалчивал о древности своего рода, и единственное, что у него осталось от напыщенного богача — это, пожалуй, привычка хорошо одеваться. — На сколько же частей разделен ваш город? С правой стороны — беспредел и пошлость, с левой — торговые ряды. Но в левой еще уживаются беднота и сливки общества, — Аллиот с плохо скрываемым восхищением разглядывал проползающие мимо домики, в его голосе звучала зависть. — Зато какое разнообразие! Никогда не заскучаешь, — ответил Лютик.       В груди его бешено колотилось сердце, вот-вот должен был показаться отчий дом. Он не знал, жив ли хоть кто-то из родных, потому что этот фактор не беспокоил его уже несколько лет. Разорвал все связи, уехал, утопил их в воспоминаниях. Но сейчас почему-то хотелось заглянуть отцу в глаза и горделиво сказать: «Я справился без тебя. Посмотри, чего я добился». И вот, наконец, перед затуманенными от ностальгии глазами вырос прекрасный дом со светло-голубыми досками. В детстве Лютик даже дал ему имя — «Голубая птица», но не только из-за оттенка; его форма напоминала два крыла: восточная и западная части. Вот и калитка, ведущая в небольшой садик. Бард тяжело вздохнул, спрыгнул с лошади. — Подождите здесь, я проверю, жив ли там кто-нибудь, — голос его звучал невесело, Геральт напрягся, провожая его ссутулившуюся спину тяжелым взглядом.       «Прямо как в том кошмаре». Лютик аккуратно приоткрыл калитку, зашел внутрь дворика. На месте кустов с черными розами росли красивые экзотические цветы. «Забавный выбор — отец всегда предпочитал классику, с чего бы ему заказывать «рунный свет»? Может, окончательно свихнулся под старость». На этом изменения не закончились — дверь была заново перекрашена и плотно закрыта. Занавески мешали заглянуть даже на первый этаж. Если дома кто-то был, он явно прятался от чужих глаз. Лютик аккуратно постучал, страдая от противоречивых желаний. С одной стороны, ему не хотелось, чтобы раздалась знакомая поступь отца, с другой же… Тишина. Лютик легонько побарабанил пальцами по окнам. Мучительное ожидание. Снова тишина. Сбитый с толку, бард повернулся к остальным, развел руками: — Дело обстоит так: либо мне не хотят открывать, либо дома никого нет. Не вышибать же дверь… Дрей тяжело вздохнула: — Так и знала, надо было сразу связаться с королем. — Подождите, я могу зайти к соседям, — жалобно попросил Лютик, расстроенный тем, что, возможно, опять подвел всех своими ожиданиями.       Быстро вышел из сада, подошел к другому деревянному дому, в противоположной части дороги. Теперь он просто надеялся на чудо: вдруг кто-то из семьи Войтека проживал здесь по счастливой случайности. Когда он вежливо постучал, ставни на окнах чуть приоткрылись — кто-то выглянул из-за занавесок. Ахнул. Лютик довольно заулыбался: им повезло, хотя бы соседи были дома. Дверь еле слышно затрещала, приоткрылась — в проеме с широко распростертыми руками стоял сияющий от радости Войтек.       У Лютика земля ушла из-под ног, он с изумлением отступил, не веря своим глазам. Он не ожидал его здесь увидеть — только не Войтека, которого так заботливо показало ему собственное воображение в том проклятом лесу. Тот сильно изменился, но был легко узнаваем — темно-рыжие волосы, раньше до плеч, теперь превратились в аккуратную короткую стрижку; женского типа лицо покрылось взрослыми морщинками, под глазами зияли усталые круги. Горбинка на носу стала более заметной, а губы будто бы потемнели… — Юлиан?! Это правда ты? — его голос стал намного ниже. Это был голос мужчины, а не юноши, которым его запомнил Лютик. — Войтек… Я думал, ты собирался уехать из Керака… — он притянул его к себе, крепко обнял, закрывая глаза. — Я тоже так думал, — он широко заулыбался. Сзади него вдруг раздался женский голос, спросивший с подозрением: — Кто там? Войтек, ты же знаешь указ… Нам нельзя выходить на улицу. Они наконец расцепили объятье. — Роувен, представляешь, это Юлиан! Мой друг детства! Что ты тут делаешь? Ты приехал далеко не в лучшее время… — А… Э-э-э…. — Лютика весьма удивило то обстоятельство, что с Войтеком под одной крышей жила женщина (может, тайная сестра?). — Да, я… мы путешествуем. Это мои друзья. Он указал на ничего не понимающих попутчиков, затем набрал в легкие побольше воздуха, затараторил: — Нам нужно срочно покинуть город, но мы не знаем, закрыта ли дорога до Ковира на этой стороне. Если закрыта, то как перебраться на другую сторону по реке? Ходит ли паром? Нам нельзя терять время. А еще объясни, пожалуйста, что у вас за заварушка с какими-то могильщиками, и как избежать этих товарищей себе на благо. Лютик выдохнул, чувствуя на себе пристальный, восхищенный взгляд Войтека. Тот покачал головой: — Ты вообще не изменился. Как будто не стареешь.       Некая Роувен вдруг выглянула из-за его плеча: светловолосая, чем-то похожая на самого Войтека. Возможно, тем, что у нее тоже была горбинка на носу. Ее лицо казалось необычным — странно выпирала вперед челюсть, такое обычно являлось следствием детской травмы. Одета она была в темно-зеленое платье с длинными рукавами, которые становились шире ближе к кистям. — Добрый вечер, — вежливо поздоровалась она, Лютику очень понравился ее нежный, стеснительный голос. — Приветствую. Я Лютик, — он торопливо кивнул ей, умоляюще взглянул на Войтека: — Так что там с паромом? — Так ты теперь предпочитаешь свое поэтическое имя? — полюбопытствовал тот, тут же качая головой. — Извини. Да, открыта только боковая дорога, говорят, из-за какой-то эпидемии. Паром практически не ходит из-за страха к могильщикам. Но вы сможете на него попасть в любом случае — он отправляется два раза: утром и ночью. — Ночью? Не странно ли, если монстры обычно… — Этим плевать, какое время суток. В сумерках, наоборот, удобнее — есть вероятность, что они не заметят… — А во сколько именно отходит паром? — В полночь. В разговор вдруг вступилась Роувен, ее милое личико осветилось дружелюбной улыбкой: — Если решите дожидаться ночи, мы с моим мужем будем рады вас принять. У нас безопасно. Лошадей можете оставить на заднем дворе, под крышей. И… — она покосилась на его плечо, — у Вас рубашка испачкана в крови. Можете отдать ее служанке. — Э-э-э… благодарю, — Лютик салютовал ей, растерявшись от того факта, что Войтек теперь женат.       Почему-то у него создавалось впечатление, что тот о девушке даже никогда не подумает, а теперь… Все это было странно, нелепо. Лютик почувствовал себя идиотом. Он спешно вернулся к остальным, ловя на себе пристальные взгляды. Кратко объяснив, в чем дело, Лютик поспешил вставить пять копеек своего мнения: — Мне кажется, неплохая идея — дождаться ночи в доме… Я лично уже боюсь этих могильщиков. И что-то мне подсказывает, Геральт, что приемы самообороны с ними не сработают, — пошутил он, обращаясь напрямую к ведьмаку. Дрей поджала губы, размышляя. Спустя несколько долгих секунд согласилась: — Хорошо. Если твой друг не против принять шесть человек. — Попрошу вас. Пять людей и одного краснолюда, — гордо заметил Сладкоежка. — Я говорила образно. Если распределять по расам, то, разумеется, количество человек будет… — Тихо, куколка. Я пошутил. — Тогда решено.

***

      Через несколько минут служанка спешно накрывала на стол. Как потом оказалось, она не подошла к двери, так как возилась с сыном Войтека — кареглазым малышом лет трех на вид. Лютик, по рекомендациям Роувен, отдал ей испачканную в крови рубашку, а сам надел новую, одолженную Войтеком. Другого слугу хозяин отпустил домой по доброте душевной, так как тот очень сильно беспокоился о своей семье. Служанка вскоре тоже должна была уйти. Лютик давно не видел такого рабочего дня у прислуги — обычно та жила вместе с хозяевами и особой вольности у нее не имелось. С другой стороны, зная Войтека и его принципы… По воспитанию он был дворянином, по профессии — чиновником, по душевному состоянию — философом. Часто размышлял на тему равных прав, смысла человеческого бытия и законы Всевышних богов. Возможно, спустя столько лет его идеи изменились, но что-то подсказывало Лютику, что некардинально. — Как его зовут? — полюбопытствовал бард, помахав мальчику. — Солм, — улыбнулась Роувен. — Приятно познакомиться, Солм. Очаровательный милашка!       Тот, широко раскрыв глаза, разглядывал чужаков, уделяя особое внимание Геральту и Дрей. Разумеется, его заинтересовали желтые глаза и заостренные уши. Наверняка, такого он еще не видел. Обычно дети наивно спрашивали, тыкая в Геральта: «Это ведьмак, папочка?», потому что про них очень любили рассказывать всякие небылицы. Но Солм стал исключением из правил — видимо, Войтек не пугал его старинными угрозами вроде: «Не съешь кашу, тебя заберет злой ведьмак». Когда Геральт снял с себя дорожную сумку и подошел к красивому бежевому дивану с изогнутыми ложками, мальчик засеменил за ним, почти не моргая. Лютику стало смешно — тяжелые сапоги загромыхали по дереву, а вслед за ними — топ-топ-топ-топ, будто крохотная зверушка.       В комнатах было прохладней, чем на улице, поэтому бард нацепил на плечи свой прекрасный, лишь слегка потрепанный кафтан, будто хвастаясь им перед хозяевами дома. Так как его немного взволновал вопрос об отце, он не смог не задать его Войтеку, который продолжал любоваться им издалека, не уверенный, на какие темы стоит говорить. — Слушай, я… пытался нагло пробраться в собственный дом, и никто не открыл мне дверь. Это какая-то новая потеха отца? И что случилось с нашими черными розами, кому они не угодили? — Лютик сделал шаг в его сторону, отчего-то чувствуя себя неловко. Лицо Войтека заметно изменилось — исчезло доброе счастливое выражение, и на него наползла растерянность. — Ты не знаешь? Я думал, что тебе сообщат. — Не знаю что? — сердце его сжалось. — Антоний умер…. От болотянки. Еще лет пять назад, если не больше… Так как он не назначил наследника, все его состояние ушло Эндерсу. Сейчас дом принадлежит именно ему, но он редко приезжает в Керак, только на летний период.       Как только Войтек произнес то, что Лютик боялся услышать, он вдруг понял, что не чувствует боли утраты. Возможно, удивление, разочарование, непонятное угрызение совести, но точно не разрывающую на части печаль. Он так давно не видел отца, что тот был для него скорее очередным воспоминанием, чем реальным человеком. Бард попытался вспомнить его лицо и с ужасом осознал — черты смылись временем. — Эндерсу? Серьезно? Казалось бы, причем тут мой троюродный брат… Или кто он там мне, я запутался в нашем семейном древе, — закатил глаза Лютик, старательно избегая тревожных взглядов со всех сторон. Войтек тихо произнес: — Прими мои соболезнования, Юлиан. Хотя я знаю, как ты к нему относился. Роувен смотрела на него с такой искренней болью в глазах, что в голове Лютика пронеслось невольно: «Почему им не плевать? И почему плевать мне?» Дрей убрала назад волосы, спросила прямолинейно, но со смущением в голосе: — Прости за откровенность, Лютик, но разве наследство в таких случаях не переходит от отца к сыну? Или ты не был ему родным? Я не позволю тебе позорить наш род. Он буквально услышал эту скачущую интонацию и отмахнулся от давящих на него мыслей. Напустил на себя наиболее беззаботный вид и обратился к эльфийке, пытаясь отшутиться: — Не родным сыном я был у него только в ссорах, а так вроде бы я даже внешне на него похож. Или люди мне льстят, тут уж без понятия. Что же касается наследства, то в силу моего успеха в обществе и его ослиного упрямства он показал мне кукиш и сказал, чтобы я зарабатывал себе на жизнь сам. Вот такой вот отец Антоний.       Ему показалось, что он смог показать безразличие. И желал поскорее перескочить на другую тему. Не выкладывать же им все на блюдечко. Ему было достаточно того, что Войтек прекрасно понимал, о чем говорит его друг. В голове слегка загудело, будто некто вторгся в его мысли. Неприятное ощущение спустя секунду исчезло.       «Почему он злится?». Геральт пристально разглядывал декламирующего Лютика, пытаясь выловить из моря бессмысленных выражений причину, по которой отец лишил его денег и титула. Это было загадкой столетия, и бард, охотно разговаривающий даже на тему происхождения осьминогов, наотрез отказывался поведать эту весьма любопытную историю. Теперь же, когда его отца не стало, Лютик, кажется, решил унести свою тайну в могилу. Ведьмак не хотел признавать это, но «дело» о наследстве очень подогревало его интерес к барду. Теперь же, видя смущение и растерянность, которые были неплохо скрыты за показным весельем, Геральт решил помочь ему уйти от ответа. Пока Дрей не навела уточняющий вопрос, он быстро спросил, выпрямляясь на диване: — Так кто такие могильщики? Как давно они появились, и что это за существа? Расскажите все, что знаете. Возможно, я смогу помочь. Он сделал вид, что не заметил благодарный взгляд Лютика. Войтек посмотрел на него и, отодвинув стул, сел. Роувек сделала жест вошедшей служанке, та поклонилась и, взяв за руку мальчика, увела его прочь из комнаты. Солм по пути все оборачивался к ведьмаку. — Мы сами точно не знаем. Я даже описать их толком не могу. Все, что я видел — это тень, ускользающую от мертвого аптекаря. У нее была странная форма… — Не человекообразная? — Нет. Ну… У этого точно была голова. А все остальное тело… — Войтек показал что-то неопределенное. — Я же говорю, не могу описать. — Если я правильно понял, Вы стали свидетелем чьей-то смерти? — Не совсем. Я пришел уже после момента убийства. Но, по слухам, если ты посмотришь на монстра, он «вынет из тебя душу». Не знаю, что это значит, не хочу проверять. — Как давно они появились в Кераке? — Уже полторы недели как. Многие жители уехали из города, остальные заперлись по домам, ждут, пока пришлют помощь. Честно говоря, не знаю, сколько это еще продлится: эти твари неубиваемы. С ними уже боролись чародеи, собирали экстренный совет старейшин… Послали клич по всем королевствам. Ничего. Поставили стражников, завязали им глаза, чтобы они могли предупреждать приезжих. Вы их видели? Нет? Ох. Тогда они, скорее всего, мертвы. Роувен вдруг покачала головой, поджала губы: — Мы ничему не удивляемся. Последний раз, когда мы выходили на улицу, на ней было столько… трупов. Они лежат с заставшими от ужаса лицами, всегда на спине. Бледны, словно из них выпили всю кровь. — Конечно, прошло пока мало времени, и мы мало что знаем про могильщиков, но они начинают мутировать. Как зараза, болезнь. — Мутировать? — с ученым интересом уточнила Йеннифэр. — Да, — Войтек лихорадочно облизал губы, посмотрел на Роувен, затем на чародейку. — Три дня назад, например, они еще не могли передвигаться по городу днем. Их пугал свет. Теперь же могут напасть отовсюду. Поэтому и издали указ… Самое страшное, если их будет становиться меньше. — Что в этом страшного? — не поняла Дрей. — Потому что это означает… — он сделал паузу, — … это означает, что они появятся и в других городах. По всей Темерии, а может и по всему Неверленду.

***

      Войтек предоставил им комнаты на отдых и разрешил свободно передвигаться по дому. Йеннифэр тут же ушла на покой — возможно, спать она не собиралась, но дверь в спальне закрыла на ключ. Геральт с Аллиотом остались внизу, в гостиной, Сладкоежка развлекал Роувен рассказами о путешествиях, а Лютик хотел было осмотреть дом, в котором он не был с десяток лет. Но на пути из комнаты его окликнула Дрей — предложила сыграть в шахматы. Видимо, после «экскурсии» по городу у нее сложилось положительное впечатление об образованности Лютика. Это ему, конечно, польстило. — Шахматы? Э-э-э… Может быть, что-нибудь другое? Что-то более активное и менее заумное? Да даже домино… — Ты не умеешь играть в шахматы? — полюбопытствовала она. — Что?! Я? Чтобы Вы понимали, капитан, я прекрасно веду даже самые сложные партии. И знаю огромное количество хитрых ходов. — Отлично. Тогда окажешь мне удовольствие? Один раунд. Лютик замялся, теребя рукава кафтана. Видя, что Дрей уже выставляет фигуры на доску, тяжело вздохнул — понял, что не отвертеться. Аккуратно вернулся, неуверенно присел напротив. Та мило улыбнулась, спросила, указывая на шахматную доску: — Какой цвет? — А? — Выбирай, белый или черный. Мне не столь важно. — О… хм…. Белый? Геральт адресовал ему удивленный взгляд с дивана. Лютик кашлянул в кулак, неловко рассматривая потолок. Дрей кивнула: — Ходи первым. — Э-э-э… Он не имел ни малейшего понятия, как играть в эту чертову игру, так что сходил первой попавшейся пешкой. Эльфийка, еще не раскусив барда, с серьезным видом передвинула черную фигуру, вместе с тем начиная светскую беседу: — Ты давно знаешь Войтека? — С детства. Мы с ним вместе играли, а еще к нам обоим ходил на дом один и тот же учитель истории. А это был повод для обсуждения, уж поверьте. Такого карикатурного типа еще не каждый встретит. — Понимаю. Меня тоже обучали на дому. Так как я избрала карьеру военного, позже стала заниматься у генерала в отставке. Преподавателем он был отличным, но что касается его человеческих качеств… Она вдруг изумленно уставилась на поставленного Лютиком слона: — Им можно двигать только по диагонали. — Оу. Э-э-э… Я ошибся, я хотел… — он быстро переставил его на другую клетку, даже не предполагая, что нужно делать. — Так что насчет этого генерала? Он Вам не нравился как человек? — Постоянно твердил, что так как я женщина, то ничего не добьюсь в «мужской» профессии. Что надо мной будут насмехаться. А так как я эльфийского происхождения, меня за угрозу не считали. Лютик… Ладьей ходят не так… Или вперед, или назад. — Ладно, пусть будет… э-э-э… сюда. Ох, у нас, к сожалению, существует огромное количество узколобых людей. Просто женщина-начальник — это немного непривычно, вот и все. Я искренне Вами восхищаюсь, капитан. — Можно просто Дрей. Мы же не в армии, в конце концов, — ее глаза светились добрыми искорками. — И да, кстати… снова не та фигура. Лютик издал недовольный звук, цокнул языком, поставил пешку куда-то влево. Эльфийка покачала головой: — Не надо себя мучить. Я могу сыграть партию сама с собой. — А такое возможно? — Разумеется. Я привыкла играть в шахматы в одиночестве. Это слишком… заумная игра, — неуверенно пошутила она, и Лютик, встав с места, посмотрел на нее в изумлении. Еще немного времени в его компании, и Дрей обретет чувство юмора. — Спасибо. Я, конечно, люблю шахматы, но… сегодня как-то день не сложился. Увидимся! — А я уже подумал, что ты научился играть, — Геральт насмешливо фыркнул, провожая взглядом спину уходящего барда. Тот обернулся, состроил обиженную гримасу, прежде чем исчезнуть за дверью комнаты. У него наконец появилась возможность пройтись по воспоминаниям, чтобы немного поностальгировать. К Дрей между тем осторожно подсел Аллиот. Столкнувшись с непониманием в глазах, мягко улыбнулся, возвращая шахматные фигуры на прежние места: — Все еще не против соперника?       Забавно, как неожиданное путешествие привело его в те края, где он уже не надеялся побывать. В доме, в который маленький, а затем уже и юный Юлиан захаживал не менее четырех раз в неделю, практически ничего не изменилось. Исключениями из правил стали новые картины и переставленная мебель. Лютику понравился один из портретов, так что он остановился возле него, внимательно рассматривая краски. Подписи художника на картине не было, а почерк его был неузнаваем, так что Лютик не смог сделать вывод об авторе, кроме того, что тот был очень талантлив. Портрет изображал Солма — малыш выглядел невероятно серьезно, его любопытные карие глаза смотрели с укором. Художник отметил все детали: от взъерошенных кончиков темно-рыжих волос до изгибов на тоненькой шее. Одет мальчик был в роскошный золотой кафтан. — Нравится? — громкий голос Войтека заставил Лютика подпрыгнуть на месте. — Специально сделал заказ у одного своего приятеля. Сейчас модно делать портреты детей. — Да, прямо как живой. Давно не видел такие детализированные картины… — кивнул Лютик. — Твой сын очень похож на тебя. Почти копия. Войтек улыбнулся. Сделал жест гостю, приглашая его в свой кабинет, который располагался на втором этаже. Лютик последовал за ним, не сдерживая удивления по дороге: — Прости за такую нескромность, но я думаю об этом уже битый час. С какого перепуга ты вообще женился? Я думал, что… ну… тебя не интересуют отношения с… — он вовремя замолчал. Тот неуверенно оглянулся, поджав губы, но ничего не ответил, видимо, не решаясь заговорить при жене. Только когда дверь кабинета закрылась за Войтеком, тот выдохнул, пристально смотря в голубые глаза: — Тут нет моего желания. Сразу же после… того случая, когда ты уехал из Керака, родители подобрали мне невесту. Роувен — дочь переехавшего сюда купца. Как видишь, он тоже принял меры. Затем мне отдали дом, какую-то часть состояния… — А где сама Валейда? Неужели… — он подумал про своего отца. — Что? Нет-нет. Слава богу, живы. Купили домишко в Цитрасе. Войтек прошелся по кабинету туда-сюда, нервно заламывая руки и отводя взгляд от Лютика. Замер, голос его изменился, дрогнул: — Я хотел развестись, Юлиан, но ты знаешь, чем у нас считается венчание. После такого никакой карьеры в канцелярии мне бы не светило. Самое ужасное, что Роувен любит меня. И видит, что я не люблю ее. Лютик с жалостью свел брови, молча перебирая все варианты утешения. Его поток мыслей перебил сам Войтек, который тяжело вздохнул, иронично улыбаясь: — А ты, смотрю, пока не остепенился. Есть кто-то на примете? Думаю, ты-то смог найти себе подходящую красавицу. — Э-э-э… — тот замялся, избегая настойчивого взгляда. — Ну, как сказать… Ты же знаешь, я не люблю ответственности. Я предпочитаю любовниц, а не жен. Связывать себя узами брака — выше моих сил. — Может, так даже и лучше.       Он вдруг снова оказался так близко, что Лютик автоматически сделал шаг назад. Глаза его друга были наполнены лишь сожалением, тоской и обидой за самого себя, стало ясно — он лишь ищет поддержки. В воздухе повис очередной вопрос: — Прости, возможно, это прозвучит слишком лично, но… Ты встречался с кем-нибудь из… мужчин? Потому что я не знаю, был ли я исключением или ты все же… Лютик горько усмехнулся, вдруг аккуратно провел пальцами по слишком идеальному лицу. Лишь жест — не более. — Признаться честно, одно время я даже боялся смотреть в их сторону. И прекрасно обходился без мужчин, ведь я до сих пор весьма популярен у женщин. Но потом… ты знаешь, если возникают чувства к кому-то, чем больше ты их подавляешь, тем сильнее они становятся. — Значит, я не был исключением. По крайней мере, теперь я знаю, что не одинок. А ведь в шестнадцать наивно предполагал, что спустя года все пройдет, — Войтек вздохнул. — Забавно. Мы не виделись десять лет, а общаемся мы так, словно расстались вчера. — Это преимущество детской дружбы. И первой влюбленности, — и на этом Лютик перестал быть серьезным. — Сейчас настолько поэтичный момент, что я буду олухом, если не сочиню стих. Войтек тоже переменился, снова надевая на усталость маску счастья. Легонько ткнул барда в плечо: — Точно! Ты ведь так и не спел мне ни одной баллады. Прошу, маленький вечер для меня и Солма. — Ах-х-х, никуда не сбежишь от поклонников… Ну, что поделать. Только позволь мне немного вздремнуть… Потом возьму лютню и спою так звонко, что разгоню всех могильщиков на несколько тысяч миль. — Конечно, прости. Ты ведь устал. Можешь занять мою спальню. — Благодарю. Через часика два встретимся…? — В этом же кабинете. Я приведу Солма, он обожает музыку. — Кстати прозвучит забавно, но я уже видел нашу встречу во сне. — О. Посчитаю это судьбой. — Да, только там ты превратился в монстра, и тебя убил Геральт. — Сделаю вид, что этого я не слышал. Доброй ночи! И с тем Лютик направился в спальню.

***

      Подремал он где-то час. Его мучил какой-то очень неприятный, болезненный сон, который улетучился из головы сразу, как Лютик пришел в себя. Это был один из тех кошмаров, когда ты не осознаешь, что произошло, но твоя грудь наполнена тревогой и страхом. Первые несколько минут бард лежал на широкой кровати Войтека, тяжело дыша и пытаясь убедить себя в реальности происходящего. Он честно не представлял, каково было Геральту, лучшими друзьями которого были бессонница и кошмары.       Понимая, что никто его не побеспокоит еще некоторое время, Лютик снова закрыл глаза, решив хорошенько отоспаться. Сон не шел. Бард пытался сосчитать до ста, потренировать фантазию на умиротворяющих картинах и воспоминаниях — ничего. Тело уже наполнилось бодростью и требовало хоть каких-нибудь действий от своего хозяина. Тот тяжело вздохнул, присел на кровати, свесив ноги и, отодвинув огромные занавески, оглядел спальню. В ней не было ничего примечательного — скучные пастельные тона и пара книжек на полке. Лютик только сейчас осознал, что муж и жена спали в разных комнатах. Мысль об этом его почему-то удручила — оба в этом браке по расчету были несчастливы по-своему.       Он аккуратно встал, потянулся. В голове его мысленно заиграла какая-то прекрасная грустная мелодия, и бард сразу взбодрился — наконец-то его посетило вдохновение. Не желая терять ни минуты драгоценного времени, Лютик начал бегать глазами по комнате, ища свою музыкальную подругу. Замер, хлопнул себя по лбу. Он оставил ее в гостиной. Мыча под нос прыгающие строчки слов и повторяя назойливую мелодию, бард чуть ли не вприпрыжку побежал вниз. Сначала он набросает скелет песни, затем исполнит обещание, сыграв для Войтека и Солма. В доме было тихо: раздавалось лишь мирное тиканье часов и отдаленные звуки знакомых голосов. На дворе уже стояли сумерки, Лютик по пути заглянул в одно из окон — разглядел мерцающие огоньки города. Для весны ненормально быстро наступала темнота, но сейчас бард не придал этому особого значения. Он мгновенно привыкал к изменениям окружающей среды.       Служанка прошла наверх мимо Лютика, держа в руках огромный подсвечник с зажженными свечами. Свет в сумерках озарил ее морщинистое лицо, она взглянула на барда, тот дружелюбно улыбнулся, проскочив дальше по коридору. Звуки голосов приближались, становились отчетливее. Один из них был холодным, металлическим и очевидно принадлежал Геральту, второй, вкрадчивый, обволакивающий — Аллиоту. Говорили в гостиной — видимо, оба из упрямства или еще из каких-либо побуждений не сдвинулись с места. Голоса звучали слишком возбужденно, чтобы не вызвать любопытство. Из-за толщины стен практически невозможно было различить слова, однако, подойдя к двери, под которой расползалась полоска желтого света, бард услышал приглушенное: — …какого черта тебя это волнует? — Ну же, Геральт, мы вроде как напарники или, по крайней мере, в одной лодке. Я не спрашиваю тебя что-то невообразимое. Просто интересуюсь. — Твое любопытство не доведет до добра, Аллиот. И как напарник, — ведьмак передразнил его интонацию (что означало одно — он в бешенстве), — я не обязан тебе отвечать. Лютик, который было дотронулся до ручки двери, остановился. Подслушивать было делом неприличным, но он слишком не желал прерывать столь увлекательную беседу. Да и оправдания себе искать не хотелось. — Значит, все серьезно. Я сделаю выводы сам. — Какие выводы? Что ты, мать твою, несешь? — Тогда объясни, что происходит между тобой и Лютиком. Иначе я решу, что он тебе не безразличен. Бард затаил дыхание, глаза его стали похожи на две больших тарелки. В комнате воцарилась тишина. Затем Геральт почти прошипел: — Иногда мне кажется, что ты бредишь, Аллиот. — Какой же ты упрямый, боже мой… Я всего лишь задал вопрос. Дай ответ, и я расцеплю свою хватку. Если хочешь знать, информация мне нужна для личного пользования. Все, что сказано между нами, будет конфиденциально. — Что ты хочешь от меня узнать, я никак не возьму в толк? — Что-то произошло между тобой и Лютиком. Я хочу знать, что. Потому что это в какой-то степени коснулось и меня. — Кто тебе об этом рассказал? Лютик? — Предположим. — Что именно он сказал? — Ну, он не говорил прямо… Но намекнул, что ты его разочаровал. Или обидел. — И ты серьезно ему поверил? — голос ведьмака стал на редкость жестким. — Лютик известен тем, что сочиняет баллады и истории, порой на ходу. Он всего лишь хотел внимания. В груди барда кольнуло. Пауза. Вздох Аллиота: — Я так не думаю. Он искал поддержки. Так что именно произошло? Можешь рассказать мне, Геральт, я постараюсь помочь. — Ничего не произошло, Аллиот. Повторяю еще раз. Я не знаю, что наплел тебе Лютик, и я не собираюсь отвечать за его слова. — Хорошо. Тогда я предположу: между вами что-то было. В романтическом плане, — после небольшой паузы чародей торжественно хлопнул себя по коленям. — Так и знал. Можешь не прожигать меня взглядом, Геральт. Я все понял. — Ты слышишь, какой бред ты несешь, Аллиот? — Лютик буквально видел равнодушно-злое лицо, горящие от ярости глаза, голос ведьмака подрагивал. — Я и Лютик — любовники? Это просто смехотворно. Я не знаю, как у вас на юге или откуда ты там родом, но на севере такое не принято. — То есть ты не видишь между вами никакой связи? — Почему я должен это объяснять? Если тебя удовлетворит мой ответ и ты наконец перестанешь лезть ко мне с тупыми расспросами, я выражусь полно. И больше на эту тему говорить не буду. Я никогда не видел возможность «романтической связи» с Лютиком. И никогда ее не увижу. Во-первых, потому что это связь между двумя мужчинами, что претит всем законам природы. Во-вторых, потому что он мой друг, и я вижу его только с этой стороны. Вопрос исчерпан?       Лютик почувствовал, как земля зашаталась у него под ногами. Он так сильно растерялся, что замер прямо около двери, не двигаясь с места и тяжело дыша. Время будто замерло. В груди поднимался комок отвратительных чувств обиды, тоски и злости. Ему начало казаться, что боль становится физической. Он уже не слышал, как Геральт закончил разговор, отрезав: — Приятного вечера. Я искренне пожалел, что остался с тобой наедине.       И даже не попытался отойти от гостиной. Когда дверь широко распахнулась и на пороге возникла темная широкоплечая фигура, Лютик будто в недоумении уставился на нее, отступая и напрочь забыв, что такое слова. Он был слишком ошарашен накатившими на него эмоциями и фразами Геральта, закрутившимися в голове с силой ветряной мельницы в мощный шторм. Лицо ведьмака, которое секунду назад выражало лишь ненависть и раздражение, вдруг изменилось — стало растерянным. Изумления и осознания в нем было столько же, сколько и у барда. — Лютик?.. — скорее выдохнул, чем спросил он.       Тот не уходил, хотя мысленно ноги несли его прочь из дома, на улицу, куда угодно, чтобы скрыть слабость и боль, накрывшие его, как огромная волна. Но вместо этого Лютик заставил себя остаться, сглотнуть ком в горле и, пытаясь сдержать дрожь в голосе, спокойно сказать: — Что ж, довольно лестный отзыв. Геральт молчал. Эмоции постепенно накалялись, становились сильнее, отчетливее, на них ярким следом отпечаталось разочарование. Бард медленно отвел взгляд, равнодушно посмотрел куда-то на стену. К ведьмаку между тем снова вернулась способность говорить. — Давай обсудим это не здесь. — Что обсудим? Что я балабол, которому нельзя верить? Или что связь между двумя мужчинами претит природе? — его голубые глаза мутило отблесками света. — Как давно ты… — Какая разница? Спасибо за честное мнение, Геральт, мне оно очень важно. Я так много узнал за сегодня о себе и о тебе.       Лютик знал, что Аллиот внимательно слушает каждое их слово, но ему было плевать. Даже если весь дом проснулся и взирал на них, все семь человек — плевать. Потому что он не собирался молчать; что-то старое, давно вскрытая рана, заныло вновь, и затыкать мучающие его мысли не было сил. Перед ним сейчас стоял не только Геральт, но и его отец — отец, который не принимал его таким, какой он есть. — Я сказал то, что считаю нужным, — вдруг отрезал ведьмак. Он словно ждал совершенно другой реакции от Лютика и пытался подтолкнуть его к ней, не понимая, почему грудь барда сейчас ходит ходуном от обиды. — Вот и замечательно. Тогда и я скажу то, что считаю нужным. Чтобы ты знал, я занимаюсь запретными для нашего мира вещами. Меня интересуют не только женщины, но и мужчины. Я сплю с мужчинами! — последнюю фразу он проговорил громко, отчетливо, и ему стало немного легче, когда прозвучало собственное признание. Геральт не успел ответить. — Знаешь, почему у меня такие плохие отношения с отцом? Потому что именно из-за этого он лишил меня наследства. Да, ты так давно хотел узнать всю эту историю. Слушай же: отец застукал меня с любовником, когда мне было семнадцать лет. Он сказал, что я позорю его род, поэтому я, Юлиан Альфред Панкрац, виконт де Леттенхоф, больше не достоин носить его титул и фамилию. И это одна из причин, по которой я взял себе литературный псевдоним. Собственное имя приносило мне лишь позор. Даже в университете некоторые личности, покопавшись в моем грязном белье, издевались над моими «предпочтениями». Несмотря на то, что я всегда больше любил женщин. Лютик с силой вытолкнул из себя воздух, чувствуя, как дрожат руки, а на глаза набегают слезы. Он не хотел плакать перед ведьмаком. Он не хотел показывать, насколько эта тема для него запретна. — Отец разорвал все связи и фактически выгнал меня из дома. Надо отдать ему должное — в Оксенфурте я все-таки доучился, но больше сюда не возвращался. Как видишь, он отказался от меня. Даже переписал наследство на какого-то троюродного племянника. Да, Геральт, очень приятно жить в мире, где тебя не принимают. Я думал, что могу доверить этот секрет тебе, просто не находил подходящего момента. Ведь ты, как никто другой, знаешь, каково быть чужаком. А ты считаешь, что такая связь идет против природы. Что ж, тогда я тоже иду против природы. Можешь тоже разорвать со мной все связи и прогнать прочь от себя, ведь когда-то ты уже пытался это сделать. Вперед! Я уже привык, что от меня все отказываются.       Его трясло. Чем больше он говорил, тем больше прилагалось усилий, чтобы сдержать порыв убежать или заплакать. Он сжал переносицу, затем опустил руку. Как и другие люди, Лютик не любил быть слабым на виду, не в таком ключе. Но самым ужасным было то, что он не мог сказать еще кое-что — про их связь, про разбитое сердце, про то, что Геральт дал ему ложную надежду и так легко, беззаботно забрал ее у Лютика. Что он поиграл с ним, как с котенком, по неизвестной ему причине — будто издеваясь над «ошибкой природы».       Геральт смотрел на него так, как не смотрел никогда прежде — его взгляд был наполнен отчаянным сожалением, горечью, ненавистью к самому себе. Он даже не пытался скрыть чувства, не теперь, когда каждая эмоция читалась как на ладони. Но Лютик не хотел ничего анализировать. Он развернулся и резко зашагал прочь, наконец поддаваясь желанию укрыться от чужих глаз и дать волю чувствам.       Взгляд желтых глаз заметался из стороны в сторону. Геральт не знал, идти ли ему сейчас за бардом или оставить разговор на потом, когда притупятся взбушевавшиеся чувства. Внутри царил злой хаос. Лютик поднимался по лестнице, с трудом заставляя себя не ускоряться. Когда со второго этажа на него выпрыгнул Сладкоежка, он похолодел: неужели его речь звучала настолько громко? — Лошади! Лошади, мать его! — задыхался краснолюд. Дверь комнаты, в которой отдыхала Йеннифэр, приоткрылась. — Что случилось, Сладкоежка? И, умоляю, перестань так кричать. — ЛОШАДИ ИСЧЕЗЛИ! — выпалил тот, обращаясь теперь к чародейке. — Я выглянул в окно заднего двора, чтобы проверить, как там наши подружки, и их, бл…ть, там не оказалось! — Черт. Может, их просто не видно? — Конюшня прямо напротив дома! Ты думаешь, я, сука, слепой?! Лютик отвлекся на происходящее, и порыв заплакать немного стих. Йеннифэр вновь скрылась за дверью. Сладкоежка, между тем, бросился вниз, к замершему ведьмаку, активно размахивая руками: — НАДО НАЙТИ ЛОШАДЕЙ! Куда мы без них уедем? НЕ УСПЕЕМ ВЕДЬ НА ПАРОМ! Металлический голос, в котором все еще присутствовала дрожь, спокойно сказал ему что-то. Лютик неуверенно посмотрел на кабинет, думая, стоит ли беспокоить Войтека. И в этот момент хозяин дома открыл дверь, с непониманием наклоняя зажженный подсвечник: — Что случилось? Юлиан? Тот покачал головой, ответил тихо: — Лошади исчезли. Войтек изумленно моргнул.

***

      Геральт аккуратно вышел на улицу, стараясь не сосредотачиваться на тенях, отбрасываемыми домиками — угрозу не смотреть в глаза неизвестным тварям он воспринял всерьез. Вслед за ним выскользнул краснолюд с булавой наготове, и Йеннифэр, которая готовилась в любую секунду наколдовать защитный барьер. На улице было удивительно тихо — лишь спокойно мерцали огоньки в роскошных зданиях. В конюшне лошадей действительно не оказалось, но ведьмак заметил следы копыт, ведущих от самой постройки куда-то за двор. Замок был сломан, двери колыхались от небольшого ветерка. — Воры, — хладнокровно заявил Геральт. — Совсем, что ли, охренели?! Решили, что их могильщики не тронут? Уже ночью полезли, — громким шепотом заругался Сладкоежка и сплюнул в сторону. Йеннифэр выдавила улыбку: — Это нормальная практика. — Следы свежие. Мы еще сможем их догнать. — Их? — Трое людей. На каждого по две лошади, они физически не могли уйти далеко. Ведьмак склонился над землей, проверил направление копыт и, словно охотничий пес, бросился к дороге. Аллиот аккуратно присел рядом с Лютиком в той же проклятой гостиной. У последнего не осталось выбора — надо было делать вид, что ничего не произошло. Не хотелось искать поддержки ни у чародея, ни у Войтека. К тому же, здесь находилась вся оставшаяся компания. Давить на жалость не было сил. — Ты чем-то расстроен, Юлиан? — будто нарочно обеспокоенно спросил хозяин дома. В который раз тот буквально сдержал себя от слез. — Нет, все в полном порядке. — Надеюсь, они вернутся без потерь, — вдруг задумчиво проговорила Дрей. — Куда могли исчезнуть лошади? Чужое присутствие в мыслях, легкая вибрация. «Нам нужно поговорить», — четко раздался в голове голос Аллиота. Он звучал так серьезно и настойчиво, что Лютик невольно вздрогнул. «Я уже наговорился. Спасибо», — тут же мысленно отказался он. «Хорошо. Тогда позже». Роувен мягко заметила: — Главное, чтобы они нашлись. — Сколько у нас осталось времени? — Два часа. — Значит, нужно выдвигаться через час. Спасибо, что разрешили нам остаться в доме. Хозяйка ласково рассмеялась: — Мы не могли поступить иначе. — Папа, ты обещал музыку, — вдруг тихо попросил мальчик, его детский голосок звучал немного обиженно. Войтек нерешительно взглянул на него, затем на Лютика. Покачал головой: — Давай в другой раз, Солм. — Но ты обещал… — Юлиан сейчас не в настроении, не видишь? Ребенок надулся, его и без того серьезное лицо потеряло последние крупинки детства. Он демонстративно отвернулся от отца и его странного гостя, решив, что молчание будет им обоим наказанием. Лютик вздохнул — может, музыка действительно была способна отвлечь его от тяжелых мыслей. К тому же, нужно было как-то отблагодарить Войтека за его гостеприимство. Он осторожно взял в руки лютню, подумал, стоит ли выдавливать из себя веселье или посвятить себя грусти — но в последнем случае был риск все-таки потерять контроль над океаном не излитых чувств. Лучшим решением было переложить ответственность на кого-то другого, поэтому Лютик спросил неохотно: — Какую песню тебе сыграть, Солм? Тот сразу взбодрился, повернулся, глаза его засветились от детской радости. — Ты знаешь песенку про рыцарей? Ведьмак почти рысцой бежал по дороге, за ним спешили Сладкоежка и Йеннифэр. В какой-то момент он чуть не потерял след из-за сбивчивых мыслей, кусающих его нервы. Он старался не думать о Лютике, не сейчас, когда мозг должен был полностью сосредоточиться на задаче «охоты». Но чувства продолжали накатывать на него без всякого контроля, и Геральт со страшной силой отталкивал их от себя, боясь утонуть — презрение к самому себе сжимало его пульсирующие виски. Дорога быстро виляла перед ними, окончательно покидая городскую зону — впереди располагались лишь частные домики, превращаясь из двухэтажной роскоши в крохотные избушки. — Далековато они ушли, однако, — чуть запыхавшись, заметила Йеннифэр. — Догоним! Этот черт кого хочешь из-под земли достанет! — весело прикрикнул Сладкоежка. — Ты, видно, уже успел забыть про могильщиков. Совершенно не переживаешь по их поводу. — Потому что я их не боюсь, куколка. «Нет, потому что ты привык, что смех— защитный механизм. Только он позволяет тебе выживать», — мысленно усмехнулась Йеннифэр. Минуты через три Геральт заметил впереди большую темную массу, скоро двигающуюся к холмам. Она была не очень далеко, но и не сказать, чтобы близко. К тому же, ведьмак боялся, что они догадаются ускакать на трех лошадях. — Какой у нас план? — спросила чародейка. — Надеюсь, ты не собираешься бежать к ним, размахивая руками. — Не в моем стиле. У нас для этого есть чародейка. Йеннифэр с удивлением подняла брови, остановилась. Ведьмак тоже обернулся, скрестив руки на груди: — Ты ведь справишься с тремя ворами? — Дорогой, я как-то сражалась с целой армией. Сладкоежка растерянно забегал глазами между бывшими любовниками. Крякнул недовольно: — Это что же, вся веселуха достанется ведьме? — В следующий раз родись женщиной, — подмигнула она ему и, оправив белую рубашку, побежала к темным фигурам. Лютика с силой хватило лишь на две детские песенки. Он еще никогда не выступал так неохотно и никогда в жизни не получал столь мало удовольствия от музыки. Несмотря на то, что бард знал главное правило — сосредоточиться на песнях и выкинуть весь негатив, отдаваясь целиком слушателям — он все равно нарушил его, больше не справляясь с тоской. Со стороны это было очень заметно, и Войтек обеспокоенно смотрел на него, пытаясь угадать, что могло произойти за столь малый промежуток времени. Солм на второй песне тоже уловил настроение музыканта и затих, непонимающе склонив голову. Лютик отложил лютню, судорожно выдохнул, затем аккуратно приподнялся, сказав: — Мне нужно еще подремать. Думаю, немного времени у меня есть. — Разумеется, — Войтек кивнул, тревожно провожая его спину взглядом. Аллиот и Дрей решили последовать его примеру, оставляя малыша Солма и Войтека в гостиной. Роувен прошептала что-то мужу и пошла в другую комнату.       Несмотря на темноту, все происходящее было видно как на ладони. Геральт и Сладкоежка, выглядывая из-за угла дома, наблюдали, как Йеннифэр подходит ближе к ворам, что-то кричит. Она вдруг захромала, издала какой-то непотребный звук, протянула к ним руки. Лошади остановились, один из людей отпустил уздечку, нерешительно двинулся к чародейке. Та подождала, когда он окажется совсем рядом, и… Воздух резко заискрился. Первый вор упал, другие замерли, словно под заклинанием. Йеннифэр встала, отряхиваясь, подошла к лошадям, погладила их по мордам. Вновь заискрился воздух — и вот уже двое других, как тряпичные куклы, столкнулись головами, закашлялись и рухнули на дорогу, поднимая клубы пыли. — Дай угадаю, остановились они только потому, что к ним подошла таинственная красотка? — засверкал зубами Сладкоежка. Геральт кивнул: — У них была бы другая реакция на ведьмака и краснолюда. — Только пятки бы сверкали! Йеннифэр дала добро, замахав им со своего места. Геральт и Сладкоежка поспешили к лошадям.       Солм сидел в гостиной, играя в деревянных куколок, которых ему совсем недавно подарил отец. Тот расположился рядом, внимательно наблюдая за тем, как происходит сражение — ярко разукрашенные солдатики (с которых, правда, немного слезли цвета) дрались и пискляво кричали. — Держись, Черный Волос! Настал час расплаты! — он ударил саблей по второй игрушке. — Нет! Это ты умрешь позорной смертью! Я тебя победю!!! — мальчик изменил голос, пытаясь сделать хриплый бас. — Надо говорить «одержу над тобой победу», Солм. Мы об этом говорили, — улыбнулся Войтек. — Ладно. Я ОДЕРЖУ НАД ТОБОЙ ПОБЕДУ, КРАСНЫЙ ВОРОН! АААА!!! Первая игрушка в красной форме откинулась назад, заверещала: — О нет, ты ранил меня! Я умираю… — ХА-ХА-ХА! — изобразил он злодейский смех. Солм потянулся за третьей фигуркой, солдатиком в желтом, и начал медленно приближать ее к спине «Черного Волоса», продолжая злорадствовать басом: — Теперь твое королевство достанется мне! ХА-ХА-ХА! — А ВОТ И НЕТ! — он ударил желтым солдатиком. — Сдавайся, Черный Волос, все кончено! — ЖЕЛТАЯ ШЛЯПА?! НО ТЫ ВЕДЬ БЫЛ МЕРТВ! — Я выжил и пришел за тобой! — А-А-А-А-А!!! Мальчишка издал звук «пуф», начал драться двумя солдатиками, затем далеко откинул от себя черную фигурку. Сделал вид, что помогает встать «Красному ворону». — Желтая шляпа, ты пришел как раз вовремя! Спасибо тебе за спасение! — Не за что, — гордо ответил он за солдатика. — Черный Волос больше нам не помешает. На этом бой был закончен. Солм улыбнулся, аккуратно положил игрушки на кресло. Объяснил очень серьезно: — Им нужно отдохнуть. Войтек помолчал немного, пытаясь отыскать что-то среди разбросанных по полу вещей. Затем спросил с интересом: — А где же Принцесса? Она не придет к Желтой шляпе? — Нет, она сейчас в темнице у Черного Волоса, — важно объяснил Солм. — В следующий раз они пойдут ее спасать. — Понятно. Ну, им лучше поторопиться. Дети всегда занимают чем-то руки, для них невозможно просто сидеть на месте. Солм не был исключением из правил — он взял маленькую керамическую свистульку, начал крутить ее во все стороны. Неуверенно свистнул. Звук вышел просто отвратительным — малыш все никак не мог научиться пользоваться этой нелепой штуковиной. Войтек осторожно отобрал у него вещь, звонко свистнул: — Вот так. Ты слишком стараешься. Солм попытался еще раз, но у него снова не вышло. Воздух будто бы не слушался его губ. — Папа, а что у нас за люди в гостях? Почему они так странно выглядят? — поинтересовался вдруг мальчик, продолжая вертеть в руках свистульку. — Это друзья. Они путешествуют по миру, и им нужен был приют. — Они надолго здесь останутся? — Нет, скоро уедут. — Жалко. Тот, что с желтыми глазами, похож на Красного Ворона. Они помолчали, Войтек откинулся на спинку стула и прикрыл глаза. Солм сделал еще несколько попыток взять под контроль свистушку — бесполезно. Он снова спросил: — Папа, а когда я смогу увидеться с Яшем? И с Бованом? — Ты по ним соскучился? — Я — нет. Но они ведь без меня пропадут! Войтек усмехнулся. Он обожал серьезность сына — она выглядела на редкость забавно. — Скоро ты их увидишь, не волнуйся. — Когда? — Хм-м-м… Допустим, через неделю. — Хорошо! — сразу обрадовался Солм и свистнул еще раз.       В этот момент где-то над ними раздался грохот. Шум донесся то ли со второго этажа, то ли с крыши. Войтек напрягся, выпрямляясь на стуле. Да, кажется, он действительно услышал громыхающие тяжелые шаги — кто-то ходил по его кабинету. Вряд ли это был кто-то из оставшихся гостей, ведь звук был такой, словно по полу бродил целый слон — не меньше. Солм удивленно покосился наверх. Его отец встал, чувствуя подбирающуюся к груди тревогу, затем посмотрел на сына. Вновь раздался грохот — бам-бам-бам, кто-то перемещался туда-сюда по комнате. Войтек должен был что-то сделать. Он склонился к Солму, тихо и серьезно потребовал: — Сиди здесь и никуда не выходи. Я сейчас вернусь. Солм неуверенно кивнул, провожая отца взглядом. Грохот его не напугал — он попросту не понимал, что происходит. Около минуты мальчик вновь пытался освоить свистульку, его начинали злить бессмысленные попытки. — Ну же, давай! — раздраженно прикрикнул Солм и в очередной раз дунул в керамическое отверстие.       Из горлышка птички вдруг раздался звонкий чистый свист. Малыш так обомлел, что чуть не выронил игрушку — неужели у него наконец получилось?! Он снова поднес ее к губам, подул легко, как и говорил ему отец. Вновь идеальный звук. Обезумев от детской радости, Солм вскочил на ноги и бросился вон из комнаты — ему нужно было срочно похвастаться своим достижением. Подлетев к лестнице на второй этаж, он закричал изо всей силы: — ПАПА! СМОТРИ-СМОТРИ! Я УМЕЮ СВИСТЕТЬ! Хотел было подняться по ступенькам, но вдруг услышал голос отца, который почему-то раздавался откуда-то сзади: — Иди сюда. Иди сюда. Он неуверенно обернулся — звук ясно раздавался из-за входной двери. Солм непонимающе опустил свистульку. Что отец делал на улице? Он же запретил им выходить. Хотя другие… те, что странно выглядели, тоже покинули дом. Может быть, уже было разрешено играть во дворе? — Иди сюда, Солм. Я здесь, — упорно звал его отец. — Почему ты там, папа? — Иди сюда, Солм, — монотонно повторял голос.       Он будто бы раздавался откуда-то сверху. Малыш послушно двинулся к выходу из дома. Нажал на ручку двери, аккуратно выглянул наружу, и в лицо его ударил жаркий воздух. Впереди светились огоньки. На пороге никого не было. Солм полностью открыл дверь и сделал несколько шагов вперед, оглядывая простирающуюся перед ним окрестность. Таинственный голос отца замолк, и мальчик непонимающе поджал губы. Зачем он так нелепо с ним играл? — СОЛМ! СОЛМ, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?! ЗАКРОЙ ГЛАЗА, СОЛМ! — теперь отец с ужасом кричал. — Это что, прятки? — он послушно закрыл лицо руками, обернулся.       Войтек вылетел из дома, бросился к ничего не подозревающему малышу. В кабинете никого не оказалось, но на полу валялась штукатурка. Он уже успел переполошить всех в доме — Аллиот и Дрей остались на втором этаже, разглядывая загадочный след. Войтек подбежал к Солму, схватил его на руки, сам зажмурился, решив наощупь добраться до входной двери. Он двинулся аккуратно, стараясь не терять равновесие, словно слепой калека. — Войтек, осторожно! — крикнула ему жена, и у того сработал природный инстинкт — открыть глаза.       На крыше дома сидело нечто. Оно было покрыто черной гладкой шерстью, его гигантская фигура была вытянута вверх, словно небо схватило его за горб и потащило к себе, а лапы остались внизу. Лицо у монстра было маленьким, почти крохотным, на нем сияли два огромных темных глаза. В них не было зрачков, лишь две черные зияющие дыры…       Когда снаружи раздался душераздирающий крик, Роувен первая бросилась к лестнице. Сердце Лютика забилось так часто, что, казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Он замер в оцепенении, увидев представшую перед собой картину — входная дверь была приоткрыта. Невдалеке лежали две фигуры: одна — мужская, коренастая, вторая — детская и хрупкая. Роувен хрипло завизжала, сбегая вниз по лестнице. Остальные смотрели на мертвого Войтека, не в силах сдвинуться с места. Первым отреагировал Аллиот, он направил ладонь к двери, и та резко захлопнулась прямо перед носом Роувен, которая в истерике заколотила руками по дереву. — НЕТ! ВОЙТЕК! — она зарыдала, дергая на себя злосчастную ручку. Дрей подошла к ней, пытаясь хоть как-то успокоить обезумевшую от горя женщину. Эльфийка тянула ее за собой: — Ты умрешь, если пойдешь туда. — СОЛМ! МОЙ МАЛЬЧИК! — продолжала кричать та, никак не реагируя на чужие прикосновения.       Лютик стоял как громом пораженный. Он не мог поверить в то, что его друг, которого он обрел несколько часов назад, покинул его так глупо, бессмысленно. Что он погиб в собственном доме, и никто из могущественных мира сего не смог ему помочь. Перед глазами стояло и маленькое тельце Солма, который совсем недавно вступил в жизнь и потерял ее в самом расцвете детства. Ребенок с ярким будущем лежал сейчас напротив дома, широко раскинув крохотные ручонки. — Боже мой…       Лютик почувствовал, что он сейчас упадет — ему пришлось аккуратно присесть на ступеньки, мутным взглядом уставившись в одну точку. Аллиот подошел к Роувен, которая готова была собственноручно уничтожить проклятую дверь, прошептал заклинание. Та резко замерла, слезы медленно, будто запоздало скатились по ее покрасневшим щекам. Взгляд ее перестал что-либо выражать. Чародей вдруг закрыл глаза, быстро шевеля губами и шепча что-то неразборчивое.

***

Они почти добрались до дома Войтека, когда ведьмачий медальон задрожал — Геральт сразу же остановил Плотву. Йеннифэр тоже почувствовала что-то, зажмурилась, давя на виски изящными пальцами. Когда открыла глаза, серьезно объяснила: — Аллиот сообщил мне, что могильщик на крыше дома. Убил Войтека и его сына. Сладкоежка грязно выругался, ведьмак помрачнел. Такого исхода он не ожидал. Ярким пламенем загорелось беспокойство за других членов отряда — неизвестно, насколько был силен монстр. Немного подумав, он решил: — Я отвлеку могильщика, а вы поставите лошадей и забежите в дом. — Но… как же ты сам? — уставился на него краснолюд. — Дойду с закрытыми глазами, если это мне поможет. — Ты не заблудишься в темноте? — неловко пошутил тот. — Справлюсь. Йеннифэр тревожно поджала губы: — Может, пойдем вместе? — Какой смысл? Нет. Возвращайся в дом.       Чародейка согласилась не сразу, но все-таки отступила, смиряясь перед непреклонностью Геральта. Она вдруг прошептала заклинание и оторвала кусок ткани от рубашки. Рваная часть тут же «заросла». Ткань Йеннифэр протянула недоумевающему ведьмаку, сухо улыбнулась: — Чтобы не было соблазна посмотреть на могильщика. Тот неуверенно взял повязку и, сначала тщательно осмотрев каждый уголок домов, крепко обвязал ее вокруг глаз. Кивнул: — Идите в обход.       Затем вынул серебряный меч, пригнулся и двинулся навстречу предполагаемому монстру. Какая-то его часть надеялась на то, что тот покинул насиженное место. Главное, чтобы не появились другие могильщики, потому что Геральт понятия не имел, как с ними нужно бороться. Если бы тут был Весемир, возможно, тот своим острым умом догадался бы, как именно обращаться с таким типом существ. Но Геральт был всего лишь Геральтом, без ученой степени и без наблюдения за потусторонними тварями, поэтому он решил полагаться исключительно на интуицию. На всякий случай он достал с пояса маленький флакончик, откупорил зубами крышечку, залпом выпивая содержимое. Смесь улучшала скорость и реакцию, а также сокращала время регенерации. Он почти добрался до дома Войтека. По крайней мере, так говорило количество шагов. Геральт громко позвал, не рассчитывая на ответ: — Эй! Хреновина! Хочу посмотреть в твои прекрасные глаза, окажи честь! Ухо тут же уловило какое-то движение слева сверху. Ведьмак развернулся и побежал назад, прочь от дома. — Стой! Иди сюда, — отчетливо прозвучал голос Войтека.       Геральт удивился: кажется, тварь была способна подстраиваться под определенных людей. Он почувствовал, как сзади него легонько затряслась земля — могильщик, кажется, клюнул на удочку. Передвигался он невероятно быстро. Спустя несколько секунд ведьмак сквозь повязку уловил тени: монстр оказался совсем близко, видимо, впереди него. Полностью отключив разум и ориентируясь на спазмы тела, Геральт замахнулся мечом и наотмашь ударил по воздуху. Промахнулся. Отклонился, снова ударил. Ничего. Могильщик почему-то ничего не делал — то ли не хотел и пока издевался над мышью в мышеловке, то ли, несмотря на свой размер, был безобидным в плане атак.       Ведьмак напряг слух, остановился, пытаясь уловить вибрации воздуха. Он вдруг вспомнил, как будучи подростком тренировался с большими соломенными куклами. Ему тоже завязывали глаза, пускали вперед по длинному бревну, заставляли уворачиваться от вертушек, затем колотить воображаемого соперника. Весемир кричал ему: «Не включай разум, Геральт! Доверяй телу!» Так и теперь он, согнув руку в локте, анализировал, что подсказывали ему ноги.       Движение справа, и Геральт начертил знак Игни — запахло чем-то паленым, однако не раздалось ни рева, ни вскрика. Могильщик был невредим. Ведьмак пригнулся, ударил мечом, чувствуя, как клинок втыкается во что-то мягкое, как будто в свежезаваренный кисель. Никакой реакции. Кажется, Войтек был прав — тварь невозможно было уничтожить. Несомненным плюсом было то, что она не пыталась сражаться. Видимо, ее главным оружием были глаза. Да и существо нельзя было назвать разумным — оно вело себя, как примитивный хищник, а не как профессиональный убийца.       Теперь ведьмаку оставалось только плясать вокруг могильщика, отсчитывая каждую секунду. Как только Йеннифэр и Сладкоежка зайдут в дом, он двинется обратно. Правда, плана на то, как отвлечь монстра, у него не было. «Буду импровизировать», — подумал Геральт.       Через несколько минут, когда ведьмак понял, что устал от бессмысленности этой тренировки, он ткнул мечом еще раз, попадая в конечность могильщика. Затем, крепко держа меч в руке, двинулся назад, злобно пробурчав, что зря потратил флакончик. Монстр двинулся за ним, как послушная собака. Геральт вдруг понял, что тот не так бесполезен, как кажется — голова ведьмака сильно ныла, почти раскалываясь на части. Почему он заметил это только сейчас? Геральт осознал, что могильщик все это время смотрел ему в глаза. И, несмотря на повязку, его силы тихо, но верно работали. Ведьмак чувствовал раздраженное жжение в глазницах, ноги слабели, руки становились вялыми, переставали его слушаться. «Вот же ж бл…ть».       Теперь понятно, что случилось со стражниками — никакие повязки не защищали от глаз этой твари. Геральт, собрав все мысли воедино, бросился к дому, на этот раз с более серьезным отношением к противнику. Тот продолжал преследовать его, и фантазия ведьмака рисовала страшный, пустой взгляд, с которым могильщик наблюдает за ним сзади. А возможно, это была не фантазия. Жжение в глазах с каждым шагом становилось невыносимым, у Геральта то и дело возникало желание сорвать с себя повязку — она будто горела на лице. В голове все шумело, звенело. Ведьмак почти отчаянно обернулся, начертил знак, выпуская порыв воздуха — с облегчением почувствовал, что монстр отступил. Затем понял, тот сделал это из любопытства. — ГЕРАЛЬТ! СЮДА! — голос Йеннифэр. Он не доверял ему. Возможно ли, что заговорил могильщик, как сделал это ранее, забрав голос Войтека? «Это я, все хорошо. Подойди к крыльцу и пригнись. И быстро забегай внутрь», — успокоила его чародейка, пробившись к его мыслям. Геральт, продолжая считать шаги, проанализировал, что нужный дом — третий справа. Он, напрягаясь из последних сил, побежал туда, чувствуя, как смесь постепенно теряет свое действие. Рядом ведьмак всегда чувствовал присутствие могильщика. «Ты ошибся домом. Еще один».       Он кивнул. Когда понял, что под ногами крыльцо — чуть не выдохнул с облегчением. Голова болела так, что Геральт перестал ее ощущать. Но он помнил слова Йеннифэр, поэтому резко пригнулся. И вовремя — сверху пролетело что-то со свистом, озаряя темноту ярким светом. Затем ведьмак спиной почувствовал, что могильщик уходит прочь. Рванулся к двери, влетел внутрь, с остервенением скидывая с себя повязку.       Жжение тут же прошло, в голове появилась ясность. Будто в наполненном тучами небе резко расползлись серые облака и вновь засветило солнце. Дыхание его было сбито, и Геральт набрал в себя побольше воздуха, выдохнул, осматриваясь вокруг. Напротив него стояла Йеннифэр, скрестив руки на груди. Выглядела она понуро, но ведьмаку слабо улыбнулась: — Молодец. Другого я от тебя не ожидала. — Что ты применила? — Аллиот успел сделать зелье. Выпустили через дымоход. Так что могильщика немного развлечет иллюзия. — Ясно.       Геральт прислушался к тихому плачу в гостиной, поднял брови. Йеннифэр грустно кивнула, и он, подойдя к двери, аккуратно заглянул внутрь. Войтек и Солм лежали спиной на восточном ковре, их глаза были выжжены насквозь, бледные лица застыли в кривых гримасах ужаса. Уголки их губ были ненормально опущены, словно у страшных фарфоровых кукол. Рядом с ними на коленях сидела Роувен, вся красная от слез. Ее держала за плечо Дрей, которая искренне сопереживала несчастной вдове. — Где Лютик? — вдруг спросил ведьмак. — Ушел наверх. Увидел, как мы втаскиваем тела, и бросился к лестнице. Не уверена, что он захочет тебя… Геральт уже поднимался по ступенькам. — … видеть, — закончила Йеннифэр и, пожав плечами, зашла в гостиную.       Ведьмаку даже не пришлось искать Лютика, дверь в одну из спален была приоткрыта, из нее струился яркий желтый свет и доносилось еле слышное бормотание. Геральт, пытаясь сдержать непонятную дрожь, аккуратно постучал, не веря в собственную вежливость. Затем нерешительно зашел, прикрыв за собой дверь. Лютик тут же остановился — до этого он носился туда-сюда по комнате, бледный как полотно, в его глазах стояли слезы, а губы что-то неслышно шептали. Геральт со своим идеальным слухом разобрал только: «снова». Бард уставился на него, как на чудного зверька — изумленно, со страхом и недоверием, каштановая челка упала на лоб, голубые глаза были чище озерной воды. Потом он опустил взгляд, тихо попросил, и голос его заметно дрогнул: — Я хочу побыть один, Геральт. Пожалуйста. Тот настойчиво сделал шаг ему навстречу. Сказал проникновенно и искренне: — Мне жаль, что мы не смогли уберечь Войтека и Солма, Лютик. Тот вдруг скривился, отворачиваясь и бормоча еле слышно: — Он был моим другом…       Затем вдруг поднес руки к лицу и всхлипнул, плечи его затряслись. Кажется, слова ведьмака стали для него последней каплей — он больше не мог себя сдерживать. Геральт смотрел на него с переполняющим его сочувствием и жалостью. Он подошел ближе, не зная, с какой стороны подступиться к Лютику — ему казалось, что любое его движение станет лишним или чужим. Тот между тем окончательно спрятал лицо в ладонях, желая хоть как-то оградиться от Геральта. «Я никогда не видел его плачущим», — вдруг промелькнуло в голове ведьмака, и он поразился этому факту.       Только стеклянные глаза или дрожь губ, но никогда — чтобы этот веселый, жизнерадостный, болтливый повеса плакал настолько откровенно. Сердце Геральта дрогнуло. Он аккуратно приблизился к Лютику и обвил его руками, прижимая к себе. Тот, почувствовав поддержку, окончательно сорвался на рыдания — он, склонив голову, наивно, трогательно уткнулся Геральту куда-то в шею, обжигая его горячим дыханием, и забился в судорогах. Ведьмак осторожно держал его в своих объятьях, его кожа становилась мокрой от слез. Переполнявшая его смесь нежности, сожаления и отчаяния заставляла его медленно гладить Лютика по спине и плечам, прикрыв глаза.       Он подсознательно чувствовал, что тот плачет не только из-за смерти Войтека, но из-за нанесенной ему обиды. Слишком много за это путешествие скопилось в душе барда и слишком много он хотел выкинуть прочь из раненого сердца. Если бы ведьмак мог плакать, он бы поступил точно так же, но в этом состояла его физическая слабость; все, что он мог — сжиматься от внутренней боли. — Прости меня, Юлиан, — прошептал Геральт, чувствуя, как всхлипы становятся сильнее. Я всегда принимал тебя таким, какой ты есть.