***
— Готовы? — Дрей пристально осмотрела каждое взволнованное (или равнодушное) лицо, затем начала завязывать отданную Лютиком повязку. Остальные тоже приступили к защите глаз; бард как можно туже затянул концы, погружаясь в мрачную темноту. Ткань была настолько плотной, что практически полностью уничтожала любой свет — Лютик словно резко ослеп. Они уже стояли возле двери, и сердце барда колотилось от неконтролируемого страха, ведь на улице их уже могли окружать могильщики. Несмотря на то, что повязку Лютик надел дай бог секунду назад, он уже потерял чувство пространства и боялся навернуться на пороге. Спереди раздался громкий, повелевающий голос эльфийки: — Выходим, — тут же тихий скрип входной двери. Йеннифэр, конечно, наложила чары на лошадей, и те должны были без проблем довезти их до парома, но проблема заключалась в другом — как найти свою? Как найти хоть какую-нибудь из лошадей в кромешной темноте? Лютик судорожно вытянул руки вперед, решив использовать тактильные ощущения вместо зрительных. Аллиот осторожно вел за собой Роувен, которая должна была поехать вместе с ним на одном коне. Бард вздрогнул, когда ему в плечо вцепилась крепкая тяжелая рука, а над ухом раздался металлический голос: — Не рефлексируй. Иди спокойно. — Легко сказать… В жмурки я не играл лет с пяти, — шикнул на него Лютик, но послушно побрел дальше, отчаянно цепляясь за дверной косяк (его он все-таки нащупал). На всякий случай пригнул голову, примерно представляя себе дверь и идущее вниз крыльцо. Все так же слепо вытянув руки вперед, медленно и спотыкаясь, начал спускаться, делая акцент на каждой ступеньке. Рука ведьмака все еще была на его плече; тот, видимо, решил, что лучше не оставлять трясущегося от тревоги Лютика. Йеннифэр еще в коридоре сообщила ему: Яблоня — самая первая, справа, чтобы тому не пришлось идти черт знает куда. Бард услышал тихое фырканье лошадей, совсем рядом с ними, и радостно дернулся в правую сторону. Удивительно, но теперь он чувствовал себя спокойнее. Наверное, из-за Геральта, который все еще шел сзади него, контролируя каждое неверное движение и готовый в любую секунду включить свою молниеносную реакцию. — Аккуратно, — голос Аллиота прозвучал будто вдалеке. — Да, простите, — Роувен. Впереди Лютика ощущалось тепло, и нелепо протянутая рука коснулась бархатной шерсти Яблони. Он выдохнул с облегчением, мгновенно находя холодную кожу седла. — Э-э-э… — боясь, что ведьмак сейчас его покинет, бард беспомощно замялся на месте. — Смогу ли я залезть, не упав? Делаем ставки. — Я тебя поддержу. Сказал же, не рефлексируй, Лютик. «Конечно, тебе-то легко ориентироваться вслепую, а я, как слепой крот», — мысленно проворчал ему в ответ тот и, сначала нащупав ладонью стремя, осторожно поставил туда левую ногу. Подтянулся (рука Геральта сместилась сначала на спину, затем на бедро), перебросил другую и с торжественным отчаянием вцепился в поводья. Яблоня смиренно переступила с ноги на ногу, ожидая команды идти дальше. Ведьмак что-то хмыкнул себе под нос и, ничего не сказав радостному Лютику, отпустил его ступню. Теперь стало вдвойне неуютно — защита в лице Геральта из Ривии удалилась к своей Плотве, так что за жизнь и здоровье барда отвечал только он сам. Благо, не нужно было управлять лошадью — оставалось только молиться на минимальное присутствие могильщиков. Глаза Лютик закрыл, все равно разглядеть окружающий мир через плотную ткань казалось чем-то из ряда вон выходящим. Откуда-то спереди послышался тихий топот копыт, и бард завертел головой, пытаясь понять, куда тронулся всадник — неужели команда Йеннифэр не сработала лишь у Яблони? — На случай, если ты решишь пугаться каждого шороха, я — справа. Из-за хладнокровного голоса Лютик так широко заулыбался, что его лицо чуть не треснуло от умиления. Геральт решил снова поработать личным телохранителем, на этот раз, не по просьбе или клятве барда, а по собственному желанию, что делало ситуацию в разы лучше. Еще его восхитило, насколько хорошо ведьмак ориентировался в повязке — тот не только развернул лошадь, но и запомнил расположение Лютика, не сбив других всадников с седел. — Если захочешь спасти чей-то зад — я слева, — бард просто не смог удержаться от ответной шутки и, хотя это было абсолютно бессмысленно, повернул голову в сторону предполагаемого хмурого лица. — Все готовы? — Йеннифэр была где-то впереди, и Лютик мысленно поинтересовался о том, есть ли кто-то позади него. Когда хор голосов дал нестройный положительный ответ, чародейка еле слышно пробормотала заклинание, «активирующее» наложенные заранее чары. Яблоня заметно дернулась под ногами и вдруг, словно по немому приказу, рысцой поскакала вперед — Лютик еле успел сжать поводья. Йеннифэр в доме пообещала, что как только они привыкнут к рысце, лошади пустятся в галоп, поэтому тот уже готовился наклониться и вцепиться в густую гриву Яблони. Сердце бешено застучало в ритм отскакивающих от земли копыт: что если они столкнутся друг с другом? Что если им не хватит зарядов? Что если план не сработает? Жаль, что Геральт не обладал способностью залезать ему в мысли, как Аллиот — он бы сейчас с удовольствием заговорил его до смерти. Хотя, с другой стороны, хорошо, что ведьмак был ведьмаком, а не чародеем — в голове Лютика бегало слишком много тараканов. Из-за повязки ему показалось, что он провалился в бездонную, черную яму — несуществующий колодец. Все чувствовалось и воспринималось по-другому: Лютик словно не скакал на лошади, а просто дрыгался на месте. Единственное, что напоминало ему о движении — жаркий ветер, хлещущий в бледное лицо. Руки растерянно вцепились в поводья, казавшиеся какой-то чудаковатой морской веревкой. Хотелось поскорее открыть глаза и увидеть, как легко они скачут мимо богато разукрашенных домов. Все звуки были четкими и понятными, Лютик мгновенно визуализировал картинку, компенсируя временную слепоту — вон там лаяли собаки, здесь кто-то стучал по раме окна, впереди ехали Йеннифэр, Аллиот и Роувен… Но звук чего-то тяжелого, словно ступающего по дороге где-то сзади… К чему он относился? Бард тут же почувствовал слабое жжение в глазах, испуганно заморгал, надеясь спихнуть это на усталость. — МОГИЛЬЩИК! — Геральт озвучил его опасение вслух. Лошади без предупреждения Йеннифэр бросились в галоп. Лютик согнулся пополам, зажмуриваясь еще сильнее, будто бы это могло спасти его от смертоносного взгляда неизведанных существ. — СЛЕВА ЕЩЕ ОДИН! — изо всей мочи крикнула Дрей, она находилась впереди, видимо, рядом с лошадью Аллиота. Теперь, когда она сказала об этом, Лютик уловил движение с указанной стороны. Тот самый незнакомый топот, тяжелая поступь, будто за ними с любопытством наблюдал сказочный лев размером с трехэтажный особняк. Жжение в глазах заметно усиливалось, и он все ниже опускал голову, надеясь хоть как-то спрятать ее от влияния могильщиков. Звук «вж-ж-ж», воздух вокруг них страшно завибрировал. Боль немного ослабла, утихла, но продолжила яростно карабкаться дальше по шкале. — Защита почти не работает! — Йеннифэр тем самым объяснила недоумевающему Лютику, что только что произошло. И вдруг, несмотря на тихую вибрацию, жжение стало таким сильным, что бард едва удержал себя от болезненного крика. Все его лицо будто ласкали адские языки пламени, а глазницы наполнились ядом — Лютику показалось, что его вниз головой окунули в кипящий котел. Руки автоматически потянулись к защитной повязке, сжимая ее толстую ткань. Грива Яблони щекотала лицо — так низко он склонился, рискуя упасть с седла. — КАЖЕТСЯ, ЕЩЕ ОДИН, ВПЕРЕДИ! — голос чародейки прозвучал донельзя отчаянно. Их окружали со всех сторон, и единственное, о чем умолял сейчас Лютик — это об обещанной световой иллюзии Аллиота. Роувен неестественно вскрикнула. Он и не замечал, насколько сильно трещала голова, в висках, заглушая сердце, барабанами застучала кровь. Боль становилась просто невыносимой, бард все мучительнее стискивал зубы, повязка горела на нем живым пылающим огнем. Ужас сковывал его тело, парализуя каждую конечность — неужели конец? Тихий писк, уходящий куда-то вверх, в небо, похожий на начало фейерверков. Жжение вдруг начало стихать, отходить от глаз плавными тихими волнами. Лютик судорожно выдохнул куда-то в шерсть четвероногой подруги, аккуратно приподнялся в седле, пытаясь восстановить сбившееся от страха дыхание. — Осталось три, — неутешительно и громко объявил Аллиот. Видимо, из имеющихся ингредиентов ему все-таки не удалось сделать пять иллюзий. Лютик искренне не понимал, где они, поэтому трудно было сказать, смогут ли они добраться до парома с минимальным расходом. Учитывая то, что могильщики окружили их, не успев они выехать за ворота. Несмотря на пульсирующий в крови страх, Лютик все-таки смог выдавить: — Ты как, Геральт? — вопрос был глупым. Голос ведьмака казался облегченно-измученным: — В порядке. Ты? — Вроде бы… Из-за порывов ветра и не прекращающегося галопа приходилось повышать голос — слова попросту улетали в небо. Убедившись в том, что жуткое жжение, наконец, стихло, а у Геральта все хорошо, Лютик немного успокоился, и в нем зажегся крохотный лучик до этого погасшей надежды. Яблоня неслась вперед, будто напрочь забыв, что такое усталость. То ли работали чары Йеннифэр, то ли лошадь подсознательно понимала, что это погоня не на жизнь, а на смерть, то есть попросту боясь загадочных гигантских монстров. Лютик не исключал оба варианта. Ему было одиноко ехать в этой мрачной черноте, окутывавшей его с головой, словно плотное одеяло. Из-за нее создавалось отчетливое ощущение беспомощности — глаза подсказывали ему опасные повороты, силуэты товарищей и приветливые огоньки спасения. Теперь же он был их лишен, ориентируясь лишь на острый слух и тугие поводья. Вокруг словно никого не существовало — Лютик снова очутился в пугающем его вакууме. — Ты знаешь, где мы сейчас находимся? — голос Аллиота в голове. «Без понятия. Я давно потерял счет этим проклятым поворотам. Но я надеюсь, что мы скоро въедем в центр…» — Прошло около десяти минут. Нам еще далеко. «Боже… Как по мне, прошла целая вечность. Почему так медленно тянется время?! Это невыносимо». — Плевать на время, молись, чтобы мы больше не встретились с могильщиками. «Да, ты прав… Я больше не хочу испытывать этот кошмар. Мне кажется, я по-настоящему ослеп». — Это навряд ли. Хорошо, что мои иллюзии работают. Твари реагируют на них, как кошки на клубок нитей. Лютик зачем-то кивнул и, сжавшись всем телом, понял, что ему невероятно холодно. На улице должна была стоять невыносимая духота, а его била мелкая дрожь. Воображение рисовало все более страшные картинки: собственное мертвое тело с выжженными пустыми глазницами, невероятных размеров монстры с искореженными конечностями… Бард попытался задушить собственную фантазию, но ничего не вышло — изображения лишь становились ярче. — Понимаю, что говорю не к месту, но нам правда стоит поговорить, Лютик. Позже. Когда все это закончится. «Поговорить про что?» — Разговор с Геральтом. Ты должен кое-что знать. «Мы с ним уже разобрались, но… э-э-э… если настаиваешь». — Разобрались? Что ж… Все равно. И да, мне жаль. Насчет твоего отца. Просто хочу сказать, что я тебя понимаю. «Тебя тоже выставили за ворота за твои предпочтения?» — Не совсем. Мой дядя был моральным уродом. «Почему?» — искренний интерес немного утихомирил дрожь в теле. — Это долгая история, но я знаю, что ты испытываешь к своему отцу — ненависть и непонимание. Возможно, ты даже рад, что он умер. «Я не…» — Не рад? Тогда это относится только к моему случаю. Часто родственники бывают сволочами, и мы их, к сожалению, не выбираем. На этом разговор был окончен. Аллиот объяснил, что не может долго читать мысли Лютика на расстоянии, да еще с такой дикой скоростью. К тому же, нужно было сосредоточиться на внешнем мире — в любой момент могли появиться незваные гости. Это немного разочаровало Лютика: во-первых, чародей случайно подкинул ему пищу для размышлений (что такого совершил его дядя?); во-вторых, в данных обстоятельствах беседа с ним доставляла немало удовольствия. Просто потому что ему было неуютно и одиноко скакать на Яблоне в неизведанную даль. Только после такого, как он вынырнул из собственных мыслей, заметил, что ветер продолжает хлестать в лицо, а лошадь задыхается от быстрого бега, громко фыркая и будто отдуваясь. Йеннифэр пришлось вновь «перенаправить» всадников на рысцу, чтобы животные немного набрались сил — постоянно гнаться за ветром было невозможно. Когда Лютик окончательно потерял счет времени, прислушиваясь к собственному дыханию как к единственному ориентиру в пространстве, могильщики напали на отряд второй раз. Это случилось мгновенно, без предупреждения, не как в прошлый раз, когда монстры появлялись по одному. Лошади хрипели от усталости — они бы не выдержали галоп. Теперь боль ударила в голову так резко, словно по ней ударили огромным железным молотом — бард догадался, что могильщиков было много, и окружали они снова со всех сторон. Яблоня громко заржала, встала на дыбы, поворачивая куда-то вправо и чуть не сбивая Плотву. Видимо, существо прыгнуло прямо перед лошадью, и та только чудом не сбросила с себя напуганного до смерти барда, мертвой хваткой вцепившегося в подпрыгнувшую гриву. Резь. Лютик согнулся пополам, хватаясь дрожащими руками за голову, из уст его вырвался тихий, мучительный стон. Перед глазами поплыли большие неравномерные белые круги, от страшного жжения навернулись слезы… Боль словно прошла сквозь все нервные узлы, пробежала сквозь мозг, ударила в шею. По всему телу — огненные спазмы. Это было намного хуже, чем в первый раз. Настолько, что не выдержал даже Аллиот. Ровно через тридцать секунд (каждая дико пульсировала по венам) он вдруг выпустил еще один заряд, резко откупоривая флакончик. Едва слышный писк, и вскоре страшные симптомы одновременно исчезли, не оставляя ни одного следа на неокрепшем и напуганном теле. Остался только тот же поганый страх. Лютик понял, что, если могильщики нападут еще раз, мучения будут еще сильнее. Хотя, казалось бы, его лицо буквально топили в ядовитом растворе — куда хуже? Сладкоежка громко заматерился. Теперь первым вопрос задал Геральт: — Все нормально? — Я больше не выдержу… — честно признался бард. Его будто пытали, безжалостно и бесконечно, окунали голову в тухлую воду и заставляли находиться там до тех пор, пока он почти не терял сознания. Это было невыносимо. И тем более невыносимым было то, что пытки продолжались минутами, а сердце билось в клетке ужаса — вдруг он ослеп? Вдруг следующий момент станет последним? — Мы почти приехали, — убедил его хриплый голос. Но откуда ему было знать? Геральт не знал Керак, был тут всего один раз проездом и, наверняка, забыл местоположение и долготу дорог. Он говорил это только, чтобы подбодрить себя и Лютика, и они оба это прекрасно понимали. Ведьмак неохотно признался самому себе: такую боль он не чувствовал очень давно. Наверное, какая-то ее часть звучала отголосками детского испытания травами. Геральт помнил его довольно смутно, так как в то время лежал в горячке, но это мерзкое жжение отдавалось привычным эхом в его голове. Учитывая то, что ведьмак был намного выносливее остальных, а Аллиот решался выпустить иллюзию только, когда состояние становилось невыносимым, он не представлял, до какой степени она доходила у Лютика и Роувен. Геральт лишь гадал, что те испытывали, и где-то глубоко в нем отчаянно колотилась тревога. Он был искренне рад той нерешительной улыбке барда после их странного примирения. Разумеется, они не обсудили и половины того, что Геральт так отчаянно стремился не обсуждать. Ведьмак плохо понимал свои же чувства, а закапываться в них глубже, чем надо, не планировал. Вся информация, которую он окончательно закрепил под пометкой «факт», заключилась в трех вещах: Геральт влюблен в Лютика; он считает это неправильным по отношению к ним обоим; клин вышибать нужно клином. Третий пункт объяснялся просто. Иногда, чтобы перестать хотеть запретный плод, нужно его попробовать. Тем более, что у ведьмака был с этим неоднократный опыт. Ему нравилась какая-нибудь прекрасная нимфа, она прыгала к нему в постель, и на следующий день тот жалел, что когда-либо посмотрел в ее лукавые глаза. Никакой влюбленности, тем более, никакой страсти. Теперь, когда Геральт знал, что бард был бы не против секса с мужчиной… Риск оправдывался сам по себе. Но это все было пока неважно. Больше всего его беспокоили чертовы твари…. … которые появились в третий раз. Лютик с невероятным облегчением услышал, как лошади горделиво цокают по каменной поверхности, а эхо передавало звук во все концы улочки. Они смогли добраться до города, а значит, им сопутствовала фортуна. Глаза настолько привыкли к слепоте, что остальное тело успело активизировать остальные чувства — Лютику даже показалось тепло Плотвы совсем рядом с его Яблоней. Дорога становилась узкой, вскоре нужно было ехать по одному. Боль снова застелила глаза. Яркими вспышками она запрыгала не только в голове, но и по всему телу, буквально парализуя конечности. Раскаленные нервы горели заживо, мышцы дергались в судорожных спазмах, и мучениям не было предела: пока лошади бежали ввысь, по небольшому склону, импульсы боли в телах всадников ускорялись, становясь все сильнее и невыносимее. Дрожь больше походила на предсмертные страдания раненного охотником зверя — сквозь головы будто пролетели ядовитые стрелы, и каждый из них доживал свою последнюю бессознательную минуту. Лютик попытался сказать что-то, выдавить из себя мольбу о пощаде, но не смог — из горла донесся лишь адский хрип. Роувен тоже приглушенно зашипела, в ее голосе отчетливо различалась безысходность. Писк спасения раздался в последнюю секунду, когда в воспаленном мозгу Лютика промелькнуло: «Это конец». Он едва не потерял сознание, тонкие пальцы из последних сил цеплялись за поводья. Вспотев, ладони соскальзывали с веревок. И, как только могильщики отвлеклись на свет, с любопытством покидая крыши домов, боль неохотно покинула трясущееся тело побледневшего барда. Постепенно, волнами, будто не собираясь так просто его отпускать. Четвертого раза Лютик просто не переживет — это стало ясно, как дважды два. Геральт уже не спросил его про самочувствие, видимо, сам не отойдя от нового приступа боли. Единственное, что хоть как-то помогало не терять надежды — едва слышное цоканье копыт по камню. Скоро они доберутся до парома, и все это закончится. Бард измученно выдохнул, пытаясь перебороть надоевшую холодную дрожь. В голове царила пустота. Яблоня ловко лавировала в переулках, но он продолжал оставаться в неведении насчет их местоположения. Перед глазами продолжали прыгать странные белые фигурки: квадраты, круги, треугольники… Повязка давила на лицо, раздражая мышцы и поры. Хотелось сбросить ее с себя, отшвырнуть в сторону и подставить голову спокойному теплому солнцу. Ему надоело бродить в темноте. Возможно, через полчаса всадники, покачиваясь, выбрались на ровную деревянную поверхность. Причал. Лютик резко выпрямился в седле, впервые оживляясь за этот непростой и мучительный побег. Он услышал тихое плесканье воды и почти выдавил из себя слабую улыбку — наконец-то. Полпути пройдено. Еще спустя пару минут лошади вдруг остановились и сами, по слепой команде, развернулись влево, затем замерли, ожидая дальнейших указаний путников. — Как найти паром? — голос Дрей прозвучал недоуменно. — Кто здесь?! Вы на паром? — тут же вторил другой, звонкий мужской голос. Все складывалось как нельзя удачно. — Да! У нас шесть лошадей. — Простите, я в глазной повязке, не вижу вас… — На нас тоже повязки. Человек вдруг перешел на громкий шепот: — Хорошо. Времени у нас мало. Я отправляюсь через пять минут. Залезать вам придется самим, так что… идите на мой голос, что ли. Лютик, поняв, что придется брать управление Яблоней в свои руки, тяжело вздохнул. Нужно было каким-то образом зайти на борт вслепую, так к тому же, не свалиться в воду и не растолкать других всадников. — Я считаю, нужно слезть с лошадей. Так мы уменьшим риск падения, — озвучила вполне разумную мысль эльфийка. — Будем идти по очереди. Продвигайтесь до конца борта, пока не упретесь в дерево. Как только встаете на место, сообщайте об этом. Вставайте поперек. Итак, я первая. Бард с облегчением кивнул (будто бы это кто-то смог увидеть), крепко взял поводья в руки, обматывая ими пальцы, затем, кулаками вцепившись в шею Яблони, осторожно привстал, переставляя правую ногу на стремя, и спрыгнул вниз, как оловянный солдатик. Встал по стойке смирно, готовый в любую секунду пойти вперед, к спасительному парому. В его мыслях начался нервный хаос. Доброжелательный паромщик начал нести какую-то бессмысленную околесицу, чтобы Дрей смогла добраться до него без дополнительных трудностей. — Зашла. Следующий. Одиночный цокот копыт. Спустя минуту мучительных ожиданий и целого (теперь осмысленного) рассказа о неудачной рыбалке паромщика громко прозвучал бархатный голос Аллиота: — На месте с Роувен. Следующий. Попутчики будто переправляли какой-то важный груз. Только в данном случае этим важным грузом были они сами. После чародея на борт зашла Йеннифэр. Лютик не решался: по сути первым должен был идти ведьмак, но он не знал, как будет лучше. Геральт опередил его глупые размышления, тихо приказал: — Давай. Я за тобой. — Вообще-то я не против сейчас искупаться… После такой жары. — Как-нибудь обойдешься. Лютик невольно фыркнул и осторожно двинулся вперед. Правую руку он, разумеется, нелепо вытянул вперед, боясь наткнуться на какую-то невидимую преграду. Его никто не торопил, но бард чувствовал, что обязан двигаться быстрее, поэтому буквально заставлял себя спешно передвигать ногами. Паромщик привычно затрещал, и в темноте Лютику казалось, что он идет по какой-то тоненькой веревочке над бездонной пропастью. Где-то впереди свет, спасение, и он должен идти только на голос, ни в коем случае не смотря вниз, иначе его собьет с ног страх. — Так, спокойно… Я почти добрался… Э-э-э…. Я… Давай, Лютик, чего ты позоришься… Шевели булками, — бормотал себе под нос, двигаясь маленькими шажками. — На всякий случай напоминаю, что говорить должен не ты, а паромщик, — громко сообщила ему Йеннифэр, голос ее был где-то совсем рядом. — А может, мне так удобнее? Язык никто не завязывал, так что имею полное право! — возмутился Лютик. Звонкий мужской голос, повествовавший ему о трудности бытия, вдруг предупредил: — Ты вроде близко, так что аккуратнее с подмостками. И вовремя. Потыкав ботинком, Лютик нащупал выступающий кусок дерева. Осторожно ступил на дощечку, повел за собой послушную донельзя Яблоню. Продолжил продвигаться крохотными шажочками, боясь врезаться в бок чьей-нибудь лошадки. Когда правая рука коснулась жесткой шерсти, тут же остановился и заявил так гордо, будто выполнил необычайно важную миссию: — Ну, вот я и здесь. Вперед, Геральт. Послушное движение слева. Бард чувствовал себя каким-то сверхчеловеком. А ведь он неплохо ориентировался в темноте. Ведьмак оказался рядом в несколько коротких секунд, и вскоре раздалось его металлическое: — Сладкоежка, давай. Лютик, по наглости своей решив оказаться поближе к Геральту (хотя бы на пароме снова обомлеть от его защищающегося тепла), осторожно обошел Яблоню спереди и встал в трех сантиметрах от тут же почувствовавшего это ведьмака. Так как места на пароме для шестерых людей и лошадей было, мягко говоря, не как в королевских покоях, они буквально встали плечом к плечу. Лютик, зная, что его увидит один черт, откровенно заулыбался, радуясь тактильной близости. Чужое тело вдруг расслабилось, принимая тот факт, что бард не отставал от него даже здесь. Счастье, однако, долго не длилось. Паромщик, задав пару наводящих вопросов о цели путешествия (его очень интересовал иноземный акцент), только начал движение по реке, когда глаза Лютика привычно защипало. На этот раз у него не было времени поразмышлять, где находятся могильщики и каково их количество. Боль, как он и предполагал, была в несколько раз сильнее предыдущей. Сквозь тело резко прошла судорога, Лютик откинул голову назад, затем наклонил вперед, тут же отпуская уздечку и зажмуриваясь изо всех сил, словно пытаясь выдавить из себя эти ужасные ощущения. Его пробил холодный пот и затрясло, затем резко стало жарко, и бард почувствовал, как его не слушаются ноги. Колени вот-вот должны были его подвести. Из-за той агонии, в которой метался обезумевший от боли Лютик, он не смог сдержать сдавленного крика. Его повторил женский голос. Возможно, все было из-за количества столкновений с глазами могильщиков, но ему хватило буквально пары секунд, чтобы утонуть в пучине адских конвульсий. Сквозь пелену бессознательности его схватила чья-то рука. — Пускай иллюзию, Аллиот! — раздалось прямо над ухом. Другой голос что-то ответил, его слова прозвучали кашей: — … последняя… — ВЫПУСКАЙ, МАТЬ ТВОЮ! Белые фигуры увеличивались в размерах, становились больше, отчетливее. Лютик почувствовал, как медленно оседает на деревянной пол, закатывая выжженные насквозь глаза. Он быстро терял сознание, больше не в силах вариться в кипятке. Его обхватили сзади, встряхнули, хриплый голос яростно закричал что-то вновь. Затем Лютик оказался в чем-то мягком. Со всех сторон звучали незнакомые, чужие голоса. Он издал еще один умоляющий стон, содрогаясь всем телом. Возможно, в тот момент Лютик не осознавал этого, но из него рваными толчками уходила жизнь. Боль уходила медленно, буквально капля за каплей, постепенно оставляя в покое побелевшее, однако живое тело. Бард какое-то время просто не двигался, все ещё не приходя в себя. Конечности были ледяными, глаза горели, в голове молотили в барабаны. Но несмотря на это, что-то поддерживало его на плаву. Когда по лицу прошла чья-то рука, осторожно нащупывая пульс на шее, Лютик смутно осознал, что ему не даёт упасть Геральт. Назойливые голоса продолжали что-то активно обсуждать, поверхность под ним плыла, так что выцепить хотя бы одну фразу было невозможно. Рука ведьмака исчезла с пульса и легонько побила Лютика по щекам. Тот зажмурился, издал очередной недовольный стон, промычав что-то загадочное для него самого. Затем, не открывая глаз (какой был бы смысл?), бард вдруг выдавил еле слышно: — … спасибо..... ещё немного… — имея в виду благодарность и просьбу дать ему несколько дополнительных секунд, чтобы оправиться и встать на ноги. Геральт каким-то волшебным образом понял ход его мыслей, и Лютик услышал усмешку. Когда боль, наконец-то, покинула его настрадавшийся вдоволь организм, тот оперся руками на напряжённые плечи ведьмака и осторожно встал, мотнув головой. — Что произошло? Вы чародеи какие-то? — настороженно поинтересовался паромщик. Ему никто не ответил. Не растерявшись, он громко хмыкнул и вдруг объявил: — В любом случае, благодарю, что отпугнули этих тварей. Приехали. Добро пожаловать в Пальмиру. Геральт окончательно отпустил Лютика, слегка хлопнув его по плечу. — Каков план, Дрей? У меня больше нет световых зарядов, — недовольный голос Аллиота. Вместо эльфийки ответил ведьмак: — Нужно переждать. Хотя бы час. Ещё одна встреча с могильщиками обернётся смертью. Обдумаем другой план. — Солидарна с Геральтом. — Вы серьезно собираетесь вышибать двери? — фыркнул Аллиот. — Я надеялся на метафорическое использование этого глагола. — Так вам приют нужен? — спросил молодой голос паромщика. — Я живу в Пальмире, могу пустить к себе в каморку. Из Керака теперь не выберешься… Вдруг оживился Сладкоежка: — Ох ты, спасибо, добрый человек! Не обессудь уж, часик у тебя помотаемся. — Потом благодарить будете. Только вот как вас за собой привести? Я, конечно, тут недалеко живу, но… за ручку вас что ли тащить? — Не надо за ручку. За плечи, — спокойно ответила Дрей. — А лошади как же? — Картину «Слепцы» видели? Лютик откровенно усмехнулся: — Ага, прям так и пойдём. Одна рука держит уздечку, вторая — хвост лошади. Очень оригинально и смешно. Но эльфийка не шутила. Разумеется, бард слишком переоценил своё влияние на людей. Когда паром пристал к берегу (все почувствовали небольшой толчок), под командованием эльфийки на берег прошествовала странная процессия. В начале шел паромщик, которого Лютик почему-то представлял высоким и коренастым парнем, его за плечо схватила Дрей, ведя за уздечку кобылку. Ту держал за хвост Аллиот, за его лошадь вцепилась Йеннифэр и так далее. Выглядело это, наверняка, на редкость смешно, если не комедийно, и каждый невольно содрогался, представляя, какой вид предстает из окон домов. Конечно, никто на улицы не выглядывал, боясь столкнуться глазами с могильщиками, но любопытство все еще оставалось человеческим пороком. Получилось по заверению паромщика — маршрут оказался недолгим. Спустя двадцать матерных слов Сладкоежки и отборных шуточек оживившегося Лютика (не забыл поиздеваться над Йеннифэр, посоветовав ей не наступить в лошадиные… отбросы) они, наконец, остановились. Бард заранее мечтал о том, как увидит свет божий, поэтому нетерпеливо топтался на одном месте, вслушиваясь в окружающие его звуки. Где-то впереди послышалось сначала позвякивание ключей, затем тихий скрип дверцы, и паромщик смущенно попросил: — Лошадки внутрь никак не влезут… Оставьте их у дома. Можете привязать к двери, если боитесь, что убегут. — Я наложу чары, — пообещала ему Йеннифэр, и процессия снова продвинулась вперед. — Как прикажете. Кстати осторожно, низкий вход. Не расшибите голову! Через минуту Лютик наощупь зашел в еще более темное пространство, вслед за остальными, и, выпрямившись, сразу же потянулся к ненавистной повязке. Дверь за ними громко захлопнулась. Чародейка разрешила: — Можем передохнуть и открыть глаза. Лютик поскорее стянул ее вниз, трясущимися от нетерпения пальцами развязывая тугой узел. Благо, в каморке царили сумерки, поэтому барду не пришлось жмуриться от яркого света. Конечно, сначала было непривычно, и он хорошенько проморгался, будто заспанными глазами разглядывая комнату и своих товарищей, чьи образы почему-то стали ярче обычного. Столкнувшись глазами с Геральтом, Лютик понял, что за такой короткий срок успел соскучиться по его мрачному, но доброму лицу. Взгляд того потеплел. Ведьмак, пожалуй, единственный выглядел как обычно; если другим приходилось заново учиться «видеть», у него даже не было видно следа от повязки, а желтые глаза с самого начала смотрели осмысленно. Видимо, темнота для него была привычным делом. Лютика довольно удивила внешность паромщика и по совместительству хозяина дома — голос ему совершенно не подходил. Им оказался маленький, щуплый паренек, почти еще ребенок, с маленькими поросячьими глазками и светлой шевелюрой. Он неловко переступал с ноги на ногу, смущенно разглядывая нежданных гостей. Голос звучал слишком уж бойко для такого беззащитного, ненормально низкого подростка. На фоне низких потолков и полупустого помещения смотрелся он вполне гармонично. В каморке (по другому эту бедную комнату назвать было нельзя) горело много свечей, но свет от них казался настолько блеклым, что они были скорее украшением, чем способом осветить жилище. Либо хозяин здесь не жил, либо собирался переехать — Лютик заметил в уголке комнаты какие-то жалкие пожитки в виде двух небольших кульков с чем-то квадратным, бережно обернутым в грязно-белую ткань. — Не боишься оставлять зажженные свечи в свое отсутствие? — первым полюбопытствовал чародей, странно косясь на мальчишку. — Да не… сгорит и черт с ним, — равнодушно ответил тот. — Меня зовут Юрек. Каждый из них представился со знанием того, что из памяти нового знакомого их имена вылетят быстрее молнии, как только их ноги переступят порог дома. Вряд ли еще свидятся. Какой был смысл в этом знакомстве? — Один живешь что ли? — бескорыстно спросил Сладкоежка. Тот напрягся: — Один. А что? — Да я просто беседу веду, чего ты так взъерепенился… Когда наступила неловкая пауза, Лютик увидел, что Юрек теперь не так рад, как прежде: он храбрился, гордо вытягивая шею, но на лице его было написано «вдруг воры или мошенники?» К тому же, семеро против одного. Разумеется, переубеждать его никто не собирался, и, когда тишина окончательно утомила даже Геральта, Дрей резко взбодрилась, предлагая: — Нужно придумать, как выйти из города. Есть ли еще какие-нибудь заклинания, способные отвлечь монстров? — Мы это уже обсуждали, — Аллиот отвел взгляд. — На могильщиков, как я понимаю, вообще ничего не действует. — Ты упомянул какое-то вещество… Кажется, «везь»? — Ее нужно изготовить. И не факт, что она сработает. В доме Войтека не было ягод омелы, хотя они довольно-таки распространены. — Мы не закупали, — тихо оправдалась Роувен. — А что делает эта… везь? — полюбопытствовал Лютик. — Выпиваешь раствор и становишься невидимым. Продолжительность эффекта зависит от количества принятой вези. — У меня есть немного ягод омелы, — внезапно вступил в разговор Юрек, его глаза живо заблестели: — Осталось с прошлого сезона. — Э-э-э… Так они испорчены? — Не совсем свежи, но есть можно. Хранятся же в холоде. — Что ж. Тогда, возможно, у меня получится изготовить отвар. Йеннифэр внимательно осмотрела юного паромщика, склонила голову: — Сколько их у тебя? Для крепкого раствора требуется минимум двадцать ягод. Пожав плечами, Юрек в одно мгновение оказался в уголке коморки. Там он покопался в каком-то грязном мешке и спустя минуту на подрагивающих ладонях уже протягивал им крупные ягоды. Их было около десяти, не больше. Учитывая то, что каждая из них продавалась отдельно, а условия жизни паромщика никак нельзя было назвать хорошими, им, можно сказать, повезло. Чародейка сделала шаг вперед, чтобы забрать ягоды, но Юрек вдруг отступил и вдруг требовательно произнес: — Но вы должны заплатить. За переезд на пароме и за ин…ингредиенты. Лютик посмотрел на него с понимающим сожалением. Тот жил за чертой бедности и всего лишь пытался заработать при данной ему возможности. Зная, что ему могут отказать. Зная, что он один. — … итого, с вас пять оренов, — еще раз настоял Юрек. Первым отреагировал, как ни странно, Геральт — достал из дорожной сумки круглые чеканные монеты и отсчитал ровно пять, молча отдавая их мальчишке. Либо пожалел, либо просто не любил торговаться. Юрек нерешительно обменял ягоды на деньги, жадно рассматривая полученный выигрыш. Между тем, ведьмак аккуратно передал омелу Аллиоту, и тот критично заявил: — Их девять. Раствор будет слабым, — и тут же обратился к притихшей девушке. — Роувен, а куда именно тебе нужно в Пальмире? — Я провожу вас до следующих двух улиц. Мне не нужна везь. — Зачем тебе нас провожать? — удивилась Йеннифэр. — И как ты собираешься вернуться обратно? — Здесь недалеко. Делайте раствор на шестерых. — Хорошо, даже если на шестерых… — Аллиот вновь недовольно посмотрел на ягоды. — Мы станем невидимыми где-то на десять минут. К тому же, его нужно дать выпить и лошадям. Геральт скрестил руки на груди: — Если нас увидят могильщики, времени на распитие напитков у нас будет мало. — Но это лучше, чем выпить везь в начале. Не будет запасного варианта побега, — возразила эльфийка. — Так что? Мне приступать? — чародей начал доставать из сумки какие-то семена. — Роувен? — ведьмак сделал ей знак, отозвав в сторону. — Допустим, я услышал ответ «да», — раздраженно вздохнул Аллиот. — Юрек, так? Мне нужна какая-нибудь емкость. Идеальнее всего котел, но подойдет даже глубокая тарелка… Паромщик охотно кивнул, вытаскивая из того же грязного мешка (со звоном и грохотом) небольшую деревянную кастрюлю с продолговатой ручкой. Лютик с любопытством покосился на Геральта, который высказывал что-то несчастной вдове, возвышаясь над ней, как огромная скала. Он говорил тихо, но довольно эмоционально. Та склонила голову, выглядя так виновато, словно ей надо было искупить грех перед великим судьей. Лютика, признаться, смутили ее слова про шесть порций, и он делал вид, что его догадки глупы и неразумны. На самом же деле, в голове крутилось лишь одно слово — «смерть». Лютик решил понаблюдать за тем, что делает Аллиот, но надолго его не хватило. Тот смешивал какие-то травы, затем бросал в кипяток то ли крючковатые лапы, то ли неизвестные корни, бормотал заклинания. В целом, он был похож на сказочную ведьму, и хотя картина вызывала улыбку, она довольно быстро надоедала. В разговоре между Геральтом и Роувен случился небольшой переворот, и теперь заговорила девушка, еще тише, чем тот. Лютик пытался разобрать, о чем шла беседа, но попытки не увенчались успехом. Пришлось от нечего делать заняться исследованием каморки, мысленно составляя полученный образ. Итого, маленькое затхлое помещение с плохими, еле горящими свечами, свалкой в виде сальных мешков и котомок, вонючие полы. В стенах виднелись дырки, а справа от двери капал потолок. Все время, пока Лютик бродил туда-сюда со скукой в глазах, за ним пристально наблюдал Юрек, его взгляд метался от незваного гостя к квадратному свертку. Разумеется, это не прошло мимо внимания барда. — Картина? — ляпнул первое, что пришло в голову. Юрек удивился внезапному вопросу: — Да… — Можно взглянуть? Не бойся, я не вор. Преступник в сфере искусства… Звучит оригинально. Тот странно покосился на него, однако послушно поднял сверток, бережно разворачивая желтоватую от времени и грязи ткань. Лютик с интересом заглянул через поверх его головы. Картина изображала гигантского золотого дракона, вытянувшегося во всю длину небольшого холста. Он вальяжно развалился на каменистой поверхности, слегка приподняв голову, с которой свесил ноги маленький человечек — рыцарь, судя по его профессиональным доспехам. Картина была нарисована точечными мазками, так что чем дальше ты от нее отходил, тем полнее становился обзор. Внизу справа стояла подпись автора — загадочная буква «Т». — Миленькая. Как называется? — Лютик не сказал бы, что картина являлась чем-то особенным, но у нее определенно имелся свой шарм. — Разве обязательно должно быть название? — Насколько мне известно, да. Но может быть, в современном искусстве другие правила… — Я подумаю, — пообещал Юрек, расслабившись после замечания барда, затем вдруг поделился: — Мне нужно ее продать. Я дал обещание. — Продать? Ну… Ты извини, но вряд ли мы сейчас сможем… — Нет. Я должен продать ее кому-нибудь богатому. Лютик невольно фыркнул, еле-еле прикусив язык о том, что он вроде бы не из бедного слоя населения. И вовремя, потому что вслед прозвучала остальная часть фразы: — Богатому. И тупому. Юный паромщик начал аккуратно заворачивать картину, перевязывая ее наискосок крупной веревкой. — Так ты на рынок едешь? Поэтому тюки? — не удержался от очередного вопроса Лютик. — Я переезжаю. Вот эту неделю отработаю паромщиком и уеду, — он с ненавистью посмотрел на стены каморки. — За лучшим счастьем? Не боишься, что могильщики доставят проблем? — Не. Если доставят, значит, как-нибудь разберусь, — равнодушно ответил тот, чем определенно восхитил барда. — Хотя трупов, конечно, много… Раньше, когда еще не догадались, что можно носить повязки, по всей улице были раскиданы тела. — Может быть, сейчас их нет? — наивно спросил Лютик. — Есть. Еще как есть. Просто мы их не видим. Пока шли, я все боялся, как бы не наступить… А когда эти твари научатся залазить в дома, так можно весь город сразу хоронить. Лютик почувствовал, как по телу прошла дрожь. Юрек помолчал, сам ничего не спросив, хотя в его глазах черным по белому читалось любопытство к этим разношерстным странникам. На пароме, когда он не видел ни себя, ни других, мальчишка вел себя более развязно и бесстрашно. Лютик немного испуганно проводил его взглядом и заметил, как к нему направляется Геральт. — Может, за дополнительную цену найдешь гриб-дождевик? И кровостой? — Может, и найду, — тут же оживился Юрек и бросился к уже знакомому мешку. У Лютика создалось стойкое ощущение, что тот волшебный, иначе как объяснить количество самых разных предметов в одном и том же вместилище? Роувен сидела в углу, голова ее была низко опущена, руки — прижаты к лицу. Она не плакала, потому что тело ее не тряслось в безмолвных судорогах, даже не подрагивали плечи. Вся ее поза говорила лишь об одном — усталости. Лютик не решился заговорить с Роувен, поэтому пошел к ведьмаку, маясь от безделья. Тот, между тем, сосредоточенно мешал что-то в деревянной, немного прогнившей тарелке. — Тоже решил в колдунство податься? — бард брезгливо посмотрел на непонятную бордовую кашицу. — Это двимеритовая бомба. Если не поможет против могильщиков, сработает для других тварей. — Ясно, правда, это ничего для меня не значит… Ладно, спрошу напрямую, слишком уж вы меня заинтриговали. О чем ты говорил с Роувен? — Спросил, куда именно ей нужно попасть в Пальмире. — И куда же? — К своей знакомой. Ее дом в двух кварталах отсюда. Нам по пути. — Ага… — Лютик с сомнением поднял брови. Что-то их разгоряченный разговор не казался столь обыденным. С другой стороны, Геральт был олицетворением хладнокровия, и у барда не вышло прочитать подтекст в его ответе. — Думаешь, везь сработает? От парома было идти полчаса, а учитывая то, что теперь мы черт пойми, где… Сорок минут, — он снова поделился опасениями, не комментируя зловонный запах готовящейся бомбы. — У нас нет другого выбора. — Понимаю, но все равно жутковато это все… Черт, а ведь артефакт действует. Почему короли не принимают никаких мер? — Думаю, сейчас полным ходом идут собрания и заседания. Быстрее найти Разум Меланы, чем дождаться мудрых решений. — Это точно. Еще войну развяжут, помяни мое слово, Геральт. Эх, и ведь надо было этому Кацперу позариться на загадочные артефакты… Жили спокойно. И на тебе. Как же хочется вернуться в начало! — Хм. Через несколько минут, когда Геральт закончил возиться с ведьмачьими бомбами, зелье Аллиота было готово. Он торжественно помешал его в который раз, начиная разливать синюю жидкость по тем же маленьким флакончикам, хранившим до этого огоньки света. Дрей уже готовилась заново надевать повязку; она внимательно следила за последними приготовлениями соратников. Лютик, понимая, что ему вот-вот нужно будет погрузиться в эту путающую страшную темноту, негромко заворчал о своем несчастном бытие. — Даю каждому из вас, — чародей начал раздавать флакончики. — Как только почувствуете присутствие или сильное жжение, сразу же выпивайте и давайте выпить лошадям. — Сначала идём рысцой. При использовании вези переходим на галоп, — уточнила Йеннифэр. Роувен вдруг скромно попросила, её мелодичный голос сразу же приковал к себе всеобщее внимание: — Геральт, можно я поеду с тобой? — Я Вас чем-то не устраиваю? — изумился Аллиот. — Нет, все в порядке, просто… — вдова замялась, слегка побледнев. Но металлический голос не дал ей договорить: — Да, Роувен. Взгляд Лютика бегал между ними обоими, никак не решаясь остановиться на одном лице — слишком уж любопытное выражение скрывалось и у девушки, с её испуганным мужеством, и у ведьмака, с его загадочным сожалением. Видимо, никто кроме него и, пожалуй, Йеннифэр (которая буквально прожигала их фиалковыми глазами), этого не заметил, и Дрей вдруг протянула руку глупо моргающему Юреку. — Спасибо за помощь, — сухо поблагодарила она. — Надеюсь, ещё свидимся. — Не за что… — растерялся тот. Сладкоежка изо всех сил хлопнул по плечу юношу, весело брякнув: — Давай, малец, удачи тебе в твоих начинаниях! Только за золотом особо не гонись, оно, сука, стольких людей сгубило… Не сосчитать. — Он мог обойтись без твоей морали. Сам как-нибудь разберётся, что ему нужно в жизни, — закатила глаза чародейка. — Я старше, я лучше знаю. Лютик пристально осмотрел заусенцы: — Зато он выше, ему лучше видно. Рост Юрека обходил краснолюда буквально на несколько плёвых сантиметров, но бард не мог не пошутить на эту тему. — Иди ты нахер! — обиделся Сладкоежка. Лютик проигнорировал его замечание, улыбнувшись паромщику: — Бывай, Юрек. Желаю тебе удачной продажи твоей картины. Чтобы на удочку попался самый богатый идиот на свете! — И вам всех благ. Надеюсь, у вас получится выбраться из города, — мальчишка понаблюдал, как последние из странников натянули повязки на глаза. Затем вежливо отпер дверь перед эльфийкой, невольно любуясь её изящными заострёнными ушами. Юрека, как и его бабушку, всегда притягивали странные существа. Возможно, поэтому она так часто изображала огнедышащих драконов и купающихся в золоте гномов.***
Воздух стал прохладнее; теперь Лютик понимал, что его бросало в дрожь не только из-за страха — ужасная жара спадала, ее сдували резкие, точные порывы ветра. После сумрака каморки путники снова очутились в знакомой им темноте, их силуэты прыгали тенями по фасадам домов. Ехали молча, спешкой рысцой, друг за другом, подпрыгивая на холодных кожаных седлах. Геральт на этот раз замыкал шествие, за его плечи цеплялась тихо горюющая Роувен. По настоянию Аллиота все настороженно следили за любыми изменениями в атмосфере, собственных телах и окружающем мире. Рука Лютика, например, покоилась на внутреннем кармане, готовясь одним движением вытащить оттуда флягу с волшебной синей жидкостью. Нужно было умудриться отпить половину, а затем заставить Яблоню сделать хотя бы один глоток. Она ведь могла отказаться, и тогда конец «идеально» продуманному плану. В какой-то момент, когда по предположению барда прошло около десяти минут, ему почудилось, что глаза начинает жечь, а в голове появляется неприятный туман… Спиной уловив какое-то движение, он потянулся было к вери, но его пальцы замерли. Кто-то быстро-быстро побежал от них по каменистому тротуару, почти бесшумно засеменили чьи-то легкие ботинки. Будь Лютик чуть дальше, он бы, возможно, этого не услышал. Мало того, все пугающие симптомы заглохли, исчезнув почти мгновенно, словно их и не было. Показалось? Или какой-то местный житель неаккуратно вышел на улицу, рискуя проскочить до ждущего его соседа? Немного растерявшись, Лютик все же медленно опустил руки, прислушиваясь к удаляющимся звукам. Нет, точно показалось — как тот ни старался, ничего больше не услышал. Скоро они должны были покинуть Керак, снова вызывая у барда противоречивые мысли. Что-то ему подсказывало, что вряд ли он сюда вернется — возможно, если его жители не погибнут от могильщиков (а ведь им придется выйти за едой и водой), Лютик будет тут проездом, но не более того. С другой стороны, он хотел спокойно пройтись по улочкам, погружаясь в светло-горькую ностальгию. Теперь, когда Геральт увидел его дом и его город, бард испытывал желание посетить загадочный Каэр Морхен. Хотя бы краем глаза, чтобы почувствовать суровую атмосферу ведьмаков. Познакомиться с друзьями Геральта, с его учителем… Лютик практически ничего не знал о прошлом ведьмака, за исключением исторической последовательности жизненных событий. Почти никаких деталей — тот был слишком скрытным. Бард невольно задавался вопросом, какой информацией обладает бывшая любовница Геральта — Йеннифэр, порой, бывала уж слишком проницательной. По крайней мере, их отношения с ведьмаком прогрессировали с каждым днем. Это несомненно удивляло и радовало, потому что Лютик честно не догадывался, какова причина столь явного благодушия со стороны Геральта. Конечно, тот все еще закатывал глаза на его шутки и говорил сквозь зубы «Лютик, твою мать», но таких случаев становилось все меньше; к тому же, Геральт начал беспокоиться за его судьбу сильнее, чем когда-либо. Надежда, потухшая пару часов назад, вдруг возродилась, и на лице барда засияла широкая улыбка. Тишину и спокойствие все-таки нарушили злосчастные могильщики. Когда сквозь пленку хаотичных мыслей Лютик ощутил знакомую головную боль, его задрожавшая от напряжения рука одним взмахом вытащила флакончик. Теперь он напряженно ждал команды чародея. И тот не заставил себя ждать. — Давайте! Секунда, и бард, сделав маленький глоток, скорее подставил горлышко к морде Яблони, приподнимаясь в седле и чуть не слетая с лошади. Пришлось натянуть поводья, чтобы не делать все на бегу. Он и не заметил, как ласково прошептал ей что-то на ухо, когда наклонил флакон, и несколько капель стекло вниз, ко рту. Благо, Яблоня догадалась облизаться, и Лютик даже почувствовал ее мягкий, но шершавый язык. К сожалению или к счастью, никаких изменений в организме бард не почувствовал, и его начало грызть любопытство, как все это выглядит со стороны. Когда лошади перешли на галоп, первые несколько секунд боль все не уходила, но затем, через два поворота на узких улочках — затихла. Кажется, план чародея все-таки сработал. У них было десять минут, чтобы выбраться из Керака. Яблоня вдруг перебежала через что-то на лету, наступая на какую-то мягкую поверхность. Лютик непонимающе выпрямился в седле, в голове резко всплыла жуткая фраза Юрека: «По всей улице раскиданы тела, просто мы их не видим». Неужели…? Он постарался об этом не думать, поскорее отбросив от себя ужасную картинку. Спустя еще несколько мучительных от ожидания минут лошади вдруг замерли, остановились как вкопанные. Лютик сидел не двигаясь, боясь пошевелиться. Сердце тревожно забилось в груди. — Мои чары перестали действовать. Значит, выехали из города, — вдруг спокойно объявила Йеннифэр. Ее голос «озарил» темноту. Лютик, не веря своим ушам, на всякий случай уточнил, руки его нервно перебирали поводья: — Так что, можно снимать повязки? — Да. Предлагаю снять, но пока не оборачиваться. Он радостно потянулся к лицу, поскорее освобождая глаза от своеобразного плена. И вот, его небесные заспанные глаза уже осматривали все вокруг с внимательным восхищением. Слепота ему порядком надоела, и ему доставляло удовольствие всматриваться в разливающиеся перед ними темные долины. Другие тоже поснимали повязки, но продолжали сидеть спиной к Лютику. — Едем, — громко приказала Дрей и первая тронулась в путь. Бард до сих пор не мог осознать уровень их удачливости. Ведь они без потерь смогли вырваться из лап невероятно опасных существ, с идеальной точностью попав на паром и покинув Керак в ночное время. На улице, меж тем, все холодало, и Лютик, ежась от неприятных порывов дерзкого ветра, все-таки нацепил на плечи свой синий кафтан. Всадники, наконец, начали переговариваться меж собой, выдохнув после напряженного пути через город. Сладкоежка, который ехал прямо перед Лютиком, спросил у Дрей насчет их дальнейшего расписания. По сути вариантов у них было два, пока они еще не добрались до Ковира: первый — доехать до него без остановок, это бы заняло около двух-трех дней; второй — немного свернуть после гор, остановиться на отдых в деревеньке и только потом добраться до необходимого им города. Продолжительность второго варианта зависела только от времени привала. Эльфийка уже сделала выбор: — Мы едем без остановок, — твердо ответила она, не обернувшись. — Земли действительно поражены, и монстры мутируют все сильнее — вскоре они заполонят не только Темерию, но и остальные государства. Не забывайте, пройдено лишь полпути: нам не только нужно отыскать артефакт, но и обезвредить его. Никто точно не знает, как это сделать, и нам придется разбираться по дороге. Поэтому не обессудьте, но с этого момента — минимум привалов. Краснолюд понимающе и вместе с тем раздраженно вздохнул: — Что ж, можно считать, что мы уже… наотдыхались. Часик я где-то покимарил в доме, спасибо хозяевам. — Кстати о них. Роувен, а когда именно Вы собирались вернуться? — вдруг спросил Аллиот, и другие напряглись в седлах. Ответом ему стала громкая тишина. — Роувен? — странно повторил чародей. Ничего. Лютик сдерживал очередную попытку обернуться и посмотреть, почему девушка не отвечает. Внутри его все похолодело — неужели что-то случилось? Дрей уточнила, голос ее стал еще серьезнее: — Геральт, она вроде бы с тобой? — Уже нет, — с деланным равнодушием ответил ведьмак. — В каком смысле? — Роувен ушла. Мы договорились заранее, что я остановлю лошадь, и она пойдет пешком. — Так на какой хрен ей было с нами мотаться? Или я до чего-то не допираю? — изумился Сладкоежка. — Это было ее желание, я его исполнил. — Ты же понимаешь, что отправил ее на верную гибель? — холодно спросила эльфийка. Ведьмак промолчал, и Лютик представил, как тот хмурит брови, не решаясь на ответ. Краснолюд, между тем, заметно взбесился, поворачивая голову вбок и чуть ли не шипя: — Еб…! Тебе не хватило других смертей за сегодня?! Почему ты нам-то нихрена не сказал? — Потому что Роувен меня попросила. Она хотела помочь нам уйти из города. — Жертвуя собой?! — Да. Она все равно собиралась выйти к могильщикам в одиночку, — голос зазвенел нотками спокойной грусти. Лютик беззвучно пробормотал: «Так вот почему…» Вот почему он слышал, как кто-то убегал прочь от лошадей. Вот почему и без того слабое жжение в глазах прекратилось. Вот почему они так долго продержались без использования вези. Сладкоежка, стараясь сдержать гнев, хлопнул себя рукой по коленке, почти обернувшись в сторону Геральта. — Так, а че ж ты ее не отговорил? У тебя были все возможности спасти Роувен! — сорвался он на злой хрип. — Потому что не все люди хотят быть спасенными, — сквозь зубы прорычал ведьмак. Наступила напряженная пауза. Теперь стало понятно, о чем говорили Геральт с Роувен и почему та столь настойчиво попросила сопровождать его. Сладкоежка отвернулся, то ли не находя нужных слов, то ли решив не продолжать спор. Никто не сказал ни слова, погружаясь в собственные мысли. Лютик опустил голову, прикрывая глаза и выдыхая: — Упокой ее душу, — брови его дернулись. Ему стало невероятно обидно за неожиданно овдовевшую девушку, которая только-только создала семью и тут же… потеряла ее. Насколько сильно она любила Войтека и Солма, чтобы решить для себя страшное — без них она лишается смысла жизни? Как Роувен решилась на самоубийство? Лютик представил, как та бежит прочь от шестерых всадников, тело ее трясет в немых рыданий, а ноги заплетаются от сковывающего ужаса. В какой-то момент она тянется к повязке, чувствуя нарастающую боль в голове и глазах…. Перед ней возвышается гигантское существо, смотрящее на свою жертву пустым жутким взглядом. Бард вздрогнул, картинка неохотно развеялась… — Где бы мы ни были, везде разруха, — задумчиво произнесла Дрей, обращаясь скорее всего к самой себе, чем ко всем. — Добро пожаловать в мой мир, — хмуро сказал Геральт. Некоторое время путники молчали, разглядывая простирающиеся перед ними темные пейзажи. Долины плавно перетекали в маленькие горы, казавшиеся невероятно хрупкими по сравнению с печально известными Ступнями Великана, на которых они так нелепо потеряли Плотву. Им нужно было всего лишь пройти через перевал — Лютик здесь бывал не один раз и, как ни странно, доверял этим горам. Несмотря на слухи и легенды, Керакские горы или «Грабли» были на сто процентов безопасными. Лаптем их прозвали лишь по одной причине — продолговатая форма, расходящиеся на три разных узких полосы. Воздух с каждой минутой становился все холоднее и холоднее; это, конечно, казалось своеобразной отдушиной после утомляющей жары, но вскоре и она перестала быть комфортной. Лютик полностью надел теплый кафтан, ерзая на нагретом седле. Погода менялась. С юга их словно резко перекинуло на север, и бард этому совершенно не радовался — лучше он будет отмахиваться от слепней (которые, как по взмаху волшебной палочки, испарились несколько часов назад), чем дрожать от страшного мороза. Но выбора у него, разумеется, никакого не было. Геральт прислушивался к неторопливому ходу Плотвы, поджав губы и вспоминая разговор с Роувен. Он все еще не был уверен насчет правильности своего решения. В тот момент ведьмак думал иначе. После того как он сказал Роувен, что догадался о ее намерении, и настойчиво попросил не делать этого, она вдруг подняла на него огромные карие глаза, горько улыбнувшись. Заговорила только через секунду, сдержав слезы: — У меня больше никого нет. Я не представляю жизнь без своего мужа — я не смогу смотреть на мужчин по-прежнему. И не смогу вернуться в тот дом. Моей семьи больше не существует и смысла жить дальше я тоже не вижу. Я не хочу начинать все с чистого листа, пойми, Геральт. Это решение непоспешное, я хорошо его обдумала за то время, которое у меня было. И потом… уже слишком поздно. Я ведь поехала с вами. Куда мне теперь возвращаться? И как? — Возьмем тебя до ближайшего города. — Зачем? Что я там буду делать? И как вернусь в Керак? Геральт помолчал, перебирая возможные варианты маршрута, но Роувен не собиралась ждать его ответа. Она мягко взяла его руку в свою, слабо сжала: — Лучше принести пользу людям. Я уверена, что могильщиков вы встретите не один раз, так что напитка, который делает чародей, вам попросту не хватит. Я помогу вам уйти и осуществлю свое желание. Геральт посмотрел сначала на ее руку, затем в глаза Роувен, проговорив отчетливо: — Оно необдуманное. Только потому что тебе больно, не значит, что выхода в жизни нет. — Даже если так, это мое право. Я клянусь, сообщишь ты остальным или нет, я найду другой способ вернуться к сыну и мужу. Если не сегодня, то через день или через месяц. Она все еще держала его, будто боясь отпустить. Взгляд был наполнен отчаянной мольбой. Геральт благодаря многолетнему опыту знал, когда человек готов на самоубийство и когда он лишь грозится, находясь в приступе паники. Несмотря на страх в карих глазах, в них так же царило удивительное спокойствие. Ведьмак понял, что Роувен смогла принять такое непростое решение лишь за пару часов, а ему самому предстояло сделать выбор за несколько минут. Не отводя взгляда, вдова тихо повторила, словно пытаясь загипнотизировать Геральта: — Смысл моей жизни всегда был уход за семьей. Я любила и люблю Войтека так, как не любила никого. Он был для меня всем. Я не вынесу с ним расставания, просто не смогу, я чувствую это. А Солм… он, прежде всего, его ребенок. И я никогда не прощу себя за то, что не уберегла его — какая я после этого мать и жена? Пожалуйста, Геральт. Не говори никому о моем намерении и не заставляй меня снова проходить через страдания и позор. Прошу тебя. Желтые глаза вспыхнули сомнением. Ведьмак чувствовал тепло ее дрожащей руки, настойчивый взгляд и преждевременную вину, давящую на грудную клетку. Он должен был сделать выбор. — Позволь мне спасти вас и свою душу, — умоляющий голос звонким эхом зазвучал в ушах. Геральт опустил взгляд, снова поднял, нерешительно посмотрел на то, как отчаянно Роувен сжимает его кисть. Тяжело вздохнул: — Хорошо. Ты вольна делать то, что хочешь. И, в то время, пока ее глаза наполнялись благодарным облегчением, его сердце скрипело от тяжести поступка. — Спасибо, Геральт. Я буду молиться за тебя на небесах, — она слабо улыбнулась, впервые за этот вечер в этой улыбке показалось что-то легкое. Теперь тот хмурился в ночную даль, погрузившись в воспоминания. Слишком много судеб ему приходилось решать, слишком много раз его подводила собственная проницательность. Геральт не хотел быть судьей и брать ответственность за жизни других. Он ведь не умел отвечать даже за свою собственную.***
Когда добрались до гор, погода ухудшилась еще в несколько раз. По костям пробирался неприятный морозец, порывы ветра крепчали, становясь все сильнее и холоднее. Кафтан еле-еле сохранял оставшееся тепло, Лютик мелко дрожал, вглядываясь в темный силуэт холмов. Во время перевала резко пошел снег, крупные снежинки быстро летели с неба, кружась в бешеном танце. Небо, казавшееся и без того непроглядным, застилали мрачные, густые облака, из-за которых создавалось ощущение черного купола — их будто накрыли какой-то плотной тканью. Лошади шли неохотно, устало, едва повинуясь приказам хозяев. Они едва передвигали ногами, низко опустив головы — все из-за поднявшегося сильного ветра, больше похожего на ураган. Ветер резал нежную кожу. Им нужно было быстро пройти через перевал, без каких-либо задержек, иначе они могли застать настоящую метель. Снег кружился все яростнее, каменистый путь начал леденеть из-за непросохшей воды, так что Яблоня иногда скользила по поверхности, спотыкаясь и едва не скидывая с себя Лютика. Тот крепко держался за поводья, стараясь хоть как-то согреть замерзшие руки — кончики пальцев покраснели, а ладони будто перестали сжиматься, потеряв чувствительность. В итоге пришлось слезть с лошадей, тащить их за собой — на перевале были опасные места, небольшие обрывы и сложный подъем. Сами животные просто не смогли бы преодолеть такие препятствия. Один раз Лютик испугался, не увидев за собой Геральта — он громко позвал его, перекрикивая ветер. Благо, тот всего лишь застрял у какой-то трещины — Плотва отказывалась идти дальше, встревоженно заржав при виде заледеневшей нависшей скалы. Ведьмак спешно начертил знак и смог затащить ее на пригорок, где его нетерпеливо ждал Лютик. Увидев, что с ним все в порядке, бард беззаботно салютовал ему и двинулся за остальными, постепенно исчезающими с поля зрения из-за крупного снега. Тот летел прямо в глаза, залепляя веки, стекал вниз по щекам и шее ледяными каплями. Дрей упорно шла вперед, буквально прогрызая себе путь. Лютик восхищался ее настойчивостью, он уже мечтал свернуть назад и поскорее вернуться в тепло, даже если в город, кишащий страшными монстрами. Спустя час все-таки началась пурга — снега навалило столько, сколько Лютик не видел за всю свою жизнь. Он удивлялся изменившимся законам природы. Никогда еще земля не покрывалась несколькими сантиметрами белого покрова практически за полтора часа. Это было просто невозможно. По крайней мере, каждый из них знал причину столь странных изменений в погоде — бушующий артефакт. Вскоре даже их лица казались обледеневшими, температура студеного воздуха падала все ниже и ниже. Дрей вдруг остановилась, делая знак остальным; когда до продрогшей эльфийки добрался и Геральт, она прокричала, загораживая лицо покрасневшей рукой: — Неизвестно, сколько продлится метель! Нам все-таки понадобится укрытие! — Сворачиваем в деревню? — Аллиот зажмурился, прячась от хлещущего снега. — Придется! — Здесь вроде недалеко! — Лютику не пришлось сильно напрягать голос, тот и так был натренирован из-за бесконечного пения. — Переждем там непогоду! Если ничего не изменится, выдвигаемся через два часа! — и с этими словами Дрей махнула рукой, дергая лошадь за уздечку. Как Лютик и надеялся, горы они прошли без приключений. Помимо крутых склонов и ледяных троп, ничего опасного те в себе не таили. Лишь снежный ураган упорно мешал их и без того трудному пути. Если погода менялась чуть ли не каждый день, их ждали дополнительные проблемы в виде лишней одежды и неточности планов. Ведь Дрей могла рассчитать быстро пересечь какую-нибудь гору, а там их ждала бы снежная лавина. Все-таки время считалось весеннее, и прятаться от метели было как минимум неудобно. Лютик предполагал, в какую деревню собирается заглянуть эльфийка — на карте это место обозначалось «Крысоводье». Он был там раза четыре, по разным поводам, и деревня ничем не запоминалась, кроме, пожалуй, своего интересного названия. Говорили, что в давние времена в каждом доме водилось огромное количество крыс, и вывелись они только после первой эпидемии чумы. Люди там отличались слишком уж дружелюбным настроем, поэтому иноземцы подозревали их в мошенничестве. «Зачем тебе еще так хорошо относиться к гостю, если ты не хочешь его обокрасть? Вот крысы!» Ветер завывал в уши, и его дикий гул доходил до свиста. Снег кружился все яростнее, забиваясь в глаза, уголки губ и шеи. Лютик уже не чувствовал рук и тщетно пытался согреть их своим дыханием: не проходило и десять секунд, как они снова леденели. Не только пальцы, но и сами ладони покрылись большими красными пятнами; зубы отплясывали чечетку, а волосы промокли насквозь из-за ледяного снега, который постоянно летел ему в голову. Приходилось стряхивать его, взъерошивать волосы, и те вскоре превратились в неаккуратное гнездо — Лютик все больше походил на замерзшего воробья. Когда они спустились вниз, к равнине, почти сразу невдалеке замигали огоньки «Крысоводья». Их было немного, потому что жители в такой поздний час давно дрыхли на скрипучих кроватях, но все же это был знак гостеприимного приюта. Теперь можно было сесть на лошадей, что путники и сделали, с облегчением тронувшись дальше. Правда, в езде имелся и минус — из-за отсутствия движения тело замерзало еще сильнее. Лютик сжался в комок, сохраняя последние остатки тепла. Все, что он хотел — снова оказаться в невыносимой жаре, пускай, со слепнями и по́том. Вещи бросили в пустующем кабаке, лошадей оставили в конюшнях. Лютик знал, что здесь имеется неплохая баня, что посчитал нужным сообщить остальным. Так как у них было два-три часа в ожидании успокоения метели, этого как раз бы с целиком хватило отогреться и пойти дальше. Дрей логично заметила, что после бани нет ни малейшего желания что-либо делать, однако Сладкоежка с умилением ответил, что у него в принципе нет ни малейшего желания что-либо делать, поэтому ничего бы от скорого купания не изменилось. Ему поддакнул Лютик, Геральт сказал, что он в принципе не против, Йеннифэр давно не принимала ванны, поэтому… В баню пошли не все. В отдельную банную комнату направилась одна чародейка, одарив ведьмака тоскливым, ностальгирующим взглядом. Видимо, нахлынули воспоминания. В мужское — Сладкоежка, Лютик и Геральт. Но перед этим, еще в кабаке, у барда случился много обещанный разговор с Аллиотом, тот задержал его у двери, аккуратно отводя в сторону, к пустующему столу. Лютик с интересом оглядывал его немного взволнованное строгое лицо. — Хотел тебе признаться, — чародей нервно забегал глазами. — Я сделал это специально. Я специально позвал тебя вниз, чтобы ты смог подслушать наш разговор с Геральтом. — Что? Но я же пришел сам… На меня нахлынуло вдохновение, я пошел за лютней и… — Ты ранее чувствовал, как я пробился к тебе в мысли. Возможно, просто не придал этому значение. Я заставил тебя прийти. Лютик непонимающе поднял брови, в голубых глазах дрожал отблеск свеч. Аллиот горделиво поджал губы. — Допустим, тогда зачем ты это вообще сделал? Пытался нас рассорить или что? — он все больше наполнялся недоверием. — Нет. Я хотел, чтобы ты узнал правду. О том, как к тебе на самом деле относится Геральт. Потому что так часто бывает, что от того, кому доверяешь, получаешь нож в спину. Я вижу, что ты к нему чувствуешь, и боялся повторения своих ошибок. — А? О чем ты говоришь, Аллиот? Каких ошибок? Чародей поморщился: — Это неважно. Просто я посчитал, что лучше он разобьет тебе сердце сейчас, чем потом. — Зачем ты вообще мне об этом рассказал? — Хотел, чтобы тебе стало легче. Если вы с Геральтом теперь… Лютик в изумлении хмыкнул: — Мы разобрались. Более-менее. Боже мой, Аллиот, ты не думал о том, что он мог приукрашивать? Или говорить тебе назло? Почему ты вообще так заботишься о моем благополучии и неразбитом сердце? — Потому что ты ведешь себя, как я когда-то. Если бы у меня была возможность уберечь себя от совершенных ошибок, я бы это сделал. К тому же, ты не видишь плохих сторон Геральта. Это тебя погубит. — Ну… ох. Здорово. Знаешь, и плевать, я как-нибудь сам разберусь в своей жизни. Не нужно меня к чему-то подталкивать. Я бы, может, … сам узнал обо всем этом. Однажды. Аллиот промолчал, его синие глаза внимательно изучали Лютика. Тот взбесился, замечая сомнение с его стороны: — Почему-то все считают меня несамостоятельным мальчишкой, лет двенадцати. Предположим, что я бываю туп или труслив, но это не означает совершенное отсутствие мозгов. Мне почти тридцать, и я, к сожалению, много чего повидал. На банальные грабли не наступлю. — Хорошо, — спокойно, даже вежливо пробормотал чародей. — Только не говори потом, что я тебя не предупреждал. Геральт — очень опасный человек, и такой типаж обманчив на вид. Не вей себе венок из напрасных надежд. Когда ему надоест с тобой играться, бросит и заставит чувствовать вину. — И это все ты узнал за… сколько времени? За две недельки? Тебе стоит заниматься психологией, раз ты такой незаменимый специалист. — Ты видишь даже черное белым. Это тебя погубит, Лютик. Тот фыркнул, не отводя торжествующего взгляда: — Ладно, как скажешь. А тебя погубит излишняя обособленность и недоверие к людям. Это я тебе тоже говорю как специалист по психологии. Аллиот ничего не ответил, в его глазах читалось сожаление. Он отвернулся от стола, собираясь уйти, однако его остановил внезапно серьезный голос барда: — И последнее. Перестань считать Геральта каким-то отбросом общества. Он намного лучше тебя, Аллиот. Я знаю Геральта уже несколько лет и за это время насмотрелся на все его темные стороны. Да, я не всегда был способен предугадать его поведение, но на предательство он не способен по своей натуре. Так что если у тебя был некий неприятный опыт с каким-то м…даком, не значит, что нас с Геральтом нужно сталкивать лбами. Тот, не оборачиваясь, дернул плечом и озлобленно быстро пошел вверх по лестнице. Лютик остался у того же стола, его взгляд горел праведным гневом. Он устал от всех этих предупреждений. Возможно, они были актуальны в начале их дружбы, в первые дни знакомства, когда Лютик, как дружелюбная собачка, прыгал по пятам за ведьмаком, навязывая ему свою любовь. Но теперь все было иначе. Они знали друг друга слишком долго, чтобы Геральт так легко от него избавился. Даже тогда, в порыве тоскливой ярости, тот оттолкнул Лютика только потому, что ему нужно было на кого-то сорваться. И, возможно, бард просто ошибся с выбором реплики. В предбаннике Геральт неспешно снимал с себя верхнюю одежду. В это время Сладкоежка, чуть ли не одним движением сбросив даже нижнее белье, бросился в парилку, набросив на плечо выданное банщиком полотенце. Лютик, разгоряченный после странного разговора с Аллиотом, тоже действовал быстро, и вскоре он с некоторым смущением обворачивал полотенце возле интимной зоны. Ведьмак нерешительно покосился на него, затем аккуратно снял с себя рубашку. Бард забыл, как дышать — он снова видел каждую мышцу, каменный пресс. Несмотря на огромное количество шрамов, исполосовавшие чужое тело вдоль и поперек, то выглядело на редкость идеальным. Настоящий мужчина, скульптура, будто вышлифованная из мрамора. В голове рождалось слишком много метафор и эпитетов, чтобы Лютик не замер на секунду, открыто любуясь не доступным ему торсом. Затем резко пришел в себя и, прочистив горло, привычно заулыбался, брови скакнули на лоб, придавая ему глуповатый вид: — И когда ты успеваешь заниматься своим телом? Вроде ни разу не видел тебя за тренировками, но ты почему-то выглядишь как идеализированная статуя, а я как стручок гороха. Я что-то не так делаю? — Да. Например, не прыгаешь по спине гигантской каракатицы, — спокойно рапортовал Геральт и встал, складывая нижнее белье. Он будто бы дразнил Лютика, узнав о его пристрастиях. Специально повернулся к нему спиной, наклонился, ничем не прикрывая свою «прекрасную задницу». Голубые глаза тут же уставились на нее с жадным любопытством, разглядывая упругие ягодицы. Потом Лютик опомнился, чуть ли не треснув себя по щекам — он же не хотел стояк во время банных процедур. Тем более, рядом со Сладкоежкой. Пришлось неохотно отвести жаждущий взгляд, руки нервно теребили жестковатую ткань полотенца. — Э-э-э… конечно, разумеется… Но ты же не скачешь по спинам каракатиц каждый день, — продолжил нелепую беседу Лютик. — Откуда такие бицепсы, Геральт? Или это тебе Йеннифэр их колдует за дополнительную цену? А, вот почему у тебя вечно пустой кошелек! — Причем сотрудничать мы с ней начали еще в Каэр Морхене, — с иронией кивнул ведьмак, спрятавший свое достояние под полотенцем. — И плачу я ей исключительно клыками дракона. — Звучит как разумная сделка. Только откуда мне взять клыки? Как думаешь, если я сыграю ей пятнадцать серенад о ее красоте, она смягчит условия? — Она выбросит тебя из окна. Отворив небольшую дверцу, Лютик первым зашел в помещение. Так как это все-таки была деревня, а не город, деревянное помещение нельзя было назвать роскошным. Единственным плюсом было отсутствие людей — все-таки поздней ночью мало кто изъявлял желание искупаться. В остальном, ничего особенного. Бочки, тазики с водой, раскиданные по всему залу, горячий пар, идущий из-под пола, две лавочки для отдыха и небольшой бассейн в центре. Сладкоежка как раз сидел в нем, откинув голову назад и крякая от удовольствия. Видимо, там была горячая вода. Полотенце мокрой тряпкой свисало с бортика. Лютик решил сначала разогреть себя водой из бочки, а затем уже полезть к краснолюду. Он, чуть ли не вальсируя от радости, подошел к тазику, почерпнул из него ковшом воду, полил сначала на тело, затем на голову, подставляя ее под горячие струи. Геральт устроился рядом со Сладкоежкой, взгляд его желтых глаз устремился прямо на Лютика. — Хорош плескаться, давай к нам! Потом будешь мучиться с бочками! — громко пробасил Сладкоежка. Бард вылил на себя еще два ковша и, прямо в полотенце (как Геральт), залез в горячую воду, глаза его тут же закатились от удовольствия. После холода это был настоящий рай; по телу побежали благодарные мурашки. — Ох, черт, это восхитительно! — простонал он и бухнулся рядом с ведьмаком. Тот отреагировал на его фразу странно — быстро посмотрел на Лютика, затем сделал вид, что интересуется составом воды. — Тут не хватает трав. Без аромата это не купание, а его имитация! — бард встал, потянувшись к лавке, на которой так удачно оказались маленькие тарелочки с сухой травой. Зато неудачно сползло полотенце, еще больше оголяя его задницу. Он это почувствовал, смущенно заерзал, натягивая повязку чуть выше. Когда тарелка с травами оказалась у него в руках, он привычными жестами начал разбрасывать соломинки и песчинки по всей «ванне». Сладкоежка усмехнулся в бороду: — Ты так траву кидаешь, будто это лепестки роз, бляха-муха. — Зато с любовью! Мы ж не звери, чтобы просто в воде понырять. При выходе из бани мы должны пахнуть как новорожденные! — То есть отвратительно? — уточнил Геральт. — Сравнения не для тебя придумывали, я понял… В воздухе запахло чем-то пряным, и сладкий запах приятно защекотал ноздри. Лютик положил тарелку обратно и плюхнулся на место, опуская руки в воду. Он только заметил, насколько разные позы приняли все трое: краснолюд сидел по шею в воде (благодаря своему росту), с наслаждением опуская туда голову и булькая; ведьмак, широко расставив руки, опирался ими на края бортика, бард же больше расслаблялся ногами, а ладони его покоились на коленях. — Эх, люблю баньку. Но так давно тут не бывал, что чуть на слезу не пробило, мать его, — Сладкоежка радостно вздохнул, еще ниже опуская подбородок в воду. Лютик с интересом рассматривал руки под водой: — Тут она, конечно, не королевская, но что есть, то есть. По крайней мере, Геральт наконец-то отмоется. — У тебя проблемы с моей чистотой? — голос ведьмака прозвучал настолько серьезно, что бард прыснул со смеху. — У всех проблемы с твоей чистотой, дорогуша. Кто виноват, что ты так любишь кувыркаться во внутренностях всяких…. Как ты там сказал, каракатиц. И вообще, мы уже говорили об этом. Тебе нужно подобрать духи. И крем. Желательно, и духи, и крем. Оба, Сладкоежка и Геральт, поморщились одновременно. Затем краснолюд с подозрением заворчал: — Так это ж для баб. Нахрена нам обмазываться и вонять ромашками? — Вот именно, что «для баб», — передразнил его Лютик, переключая на него внимание. — Ведь так у тебя в несколько раз возрастает возможность познакомиться с какой-нибудь красоткой. Как думаешь, в каком случае к тебе подойдет краснолюдка? В случае, если от тебя будет нести луком или когда ты будешь пахнуть розами? — Хм-м-м, — вдруг задумался Сладкоежка. — А что, обязательно цветочные духи имеются? — Да там такое разнообразие! С ума сошел, что ли. Не слышал, как мы с Йеннифэр обсуждали любимые ароматы? Настолько огромный выбор. — И где их приобрести? Сколько раз в день пользоваться? Я ж, сука, не хочу… переборщить. Щеки краснолюда порозовели. То ли от жары помещения, то ли от смущения. Лицо Геральта можно было описать одним словом — смирение. Сам Лютик зато очень оживился, видя, что его аргумент про привлекательность сработал на Сладкоежке. Он даже приподнялся на ступени, активно задвигав руками: — Приобрести можно где угодно. В аптеке, на ярмарках, в магазинах… Что же касается пользования, это зависит от силы аромата. Дальше он расписал краснолюду все: от банальных правил до самых увлекательных фактов. Дошло даже до истории духов, часть из которой Лютик, разумеется, выдумал, приукрасив ее для полноты картины. Сладкоежка слушал его открыв рот и под конец, кажется, окончательно сдался, признавая, что возможно, приобретение духов — это не такая уж плохая идея. Исключительно для того, чтобы привлекать женщин, разумеется. Геральта переубедить так и не удалось, и виной тому стало упрямство. Тот весьма оправданно заметил, что ему и без духов удается очаровывать противоположный пол. Лютик фыркнул, что Геральт слишком зазнался, и разговор на эту тему был официально закрыт. После горячей ванны решили, наконец, приступить к мытью. Сладкоежка, опять же, первый, юрко выбрался из бассейна и прошлепал по деревянному полу к тазикам и мылу. Кряхтя и охая, хорошенько намылил тело, затем бороду. Видимо, краснолюды сначала мыли их, а затем уже не столь важные головы. Геральт встал с лавочки вторым, с его крепкого тела струями потекла вода. Лютик вдруг недовольно забарахтался, приподнимаясь вслед за ведьмаком: — Нет-нет-нет-нет-нет. Если ты думаешь, что я позволю тебе оставить волосы в таком невежестве, то это огромная ошибка. — Что? — нахмурился тот. — Посмотри, что ты сделал с волосами. Вместо них один сплошной колтун. Я помогу. — Лютик… — угрожающе протянул Геральт. — К тому же, у меня будет возможность использовать травы, до которых ты просто не достанешь своими мыльными лапами. Да ладно, тебе же тогда понравилось! Уверен, что не будь ты таким ослом, умолял бы на коленях, чтобы я работал твоим личным банщиком! Он засеменил за ним следом, довольно потирая руки. Когда ведьмак добрался до ковша с водой, он резко обернулся на барда и зловеще проговорил сквозь зубы: — Не дождешься. — Ох, засунь уже куда-нибудь свое упрямство! И не отказывайся от добровольной помощи. Обещаю, сделаю все в лучшем виде. — Отвали. — Сначала я тебе голову вымою, потом ты мне. Чем сильнее ты сопротивляешься, тем больше мы теряем времени! — Лютик, бл…ть. Занимайся своими делами. — Ты что, боишься моих прикосновений?! С каких пор? — Да сука! — не выдержал Сладкоежка, на секунду оторвавшись от тазика с водой, в котором он так тщательно промывал бороду: — Ругаетесь, как женатая парочка, тьфу ты! Делайте уже что-нибудь и завязывайте со своей херней! Геральт и Лютик замолчали, посмотрев сначала на краснолюда, затем друг на друга. Бард ожидающе приподнял брови, ведьмак тяжело вздохнул. Через две минуты он с угрюмым видом сидел на лавочке, почти с обиженным видом хмуря брови, в то время как довольный Лютик с материнской нежностью поливал его голову водой. — Больше споришь, — пропел он, тщательно намыливая белые волосы. — Признай уже, какой я прекрасный банщик. Лютик начал аккуратно массировать голову, не без удовольствия замечая, как мышцы Геральта расслабляются, а сам он, несмотря на видимое упорство, получает удовольствие от процесса. Лютик чувствовал превосходство, какое-то непонятное чувство обладания, словно он ухаживал за тем, кто полностью принадлежит ему. Ведьмак неохотно признался самому себе: ему было невероятно приятно чувствовать, как музыкальные пальцы барда взъерошивают его волосы, пробегают по голове. Настолько приятно, что Геральт даже прикрыл глаза, окончательно поддаваясь восхитительным ощущениям. Правда, такой массаж длился недолго. После того, как Лютик бухнул на него огромную кучу всяких ромашковых масел и рассказал пару бессмысленных историй, он вылил на него три ковша с теплой водой, чем и закончил водную процедуру. Похлопал его по мускулистому плечу: — Готово! Я же говорил, все пройдет быстро и идеально. И, как только Геральт встал с места, бард неожиданно застенчиво пробормотал, будто меняясь во взгляде: — Э-э-э… Ты не мог бы… тоже помыть мне голову? Ну, после того, как я вымою тело. А то я часто по привычке открываю глаза, мыло попадает и… Все это, без сомнения, было враньем. Ведьмак хмыкнул, посмотрев на уже «готового» Сладкоежку, который неловко топтался на месте, не решаясь, ждать ли странную парочку или пойти отдохнуть в зале. — Иди. Мы тебя догоним, — Геральт и не заметил, как употребил местоимение множественного числа. — Ладненько, только не сильно долго плескайтесь! Нам все-таки скоро выходить. Если Дрей ворвется в баню, сметая все на своем пути, я ее не смогу удержать, уж простите. И с тем краснолюд удалился обратно в предбанник. Лютик благодарно посмотрел на Геральта, не веря в то, как быстро он согласился на обратную процедуру. Он отвернулся от ведьмака, сняв набедренное полотенце и начал намыливать тело пеной, игнорируя чужой любопытствующий взгляд. «У него отличная фигура», — в который раз промелькнуло в голове Геральта, и тот раздраженно посмотрел в сторону. «Он статен». «Задница ничего такая». «Красивые ноги». «Широкие плечи». Тут же запрыгало в мыслях, словно нарочно дразня ведьмака. Пришлось отвернуться, чтобы не мучить себя еще сильнее. Чем быстрее получишь запретный плод, тем сильнее будет отторжение. Но он уже, черт возьми, больше не мог терпеть. Лютик, между тем, полил себя из ковша, смывая всю пену и, намотав полотенце, повернулся к Геральту, в ожидании присаживаясь на соседнюю лавку. — Только не мой мне голову так, как себе. Представь, что я принц, и мне нужно на королевский прием. А ты мой денщик. — Великолепное сравнение, — тот едва не закатил глаза и, намылив руки, осторожно прикоснулся к каштановым волосам. Лютику показалось, что Геральт сначала растерялся, неуверенно перебирая чужие волосы. Затем немного осмелел, его грубые пальцы приятно врезались в кожу. У барда по всему телу пробежал рой мурашек, и он закрыл глаза, слегка откидывая голову назад. Руками Лютик опирался на края скамейки, и они то сжимались, то разжимались в приступе блаженства. — Ох, я и не знал, что ты так хорошо… моешь голову, — пробормотал он что-то несусветное, стараясь запомнить каждый момент прикосновения. Пальцы Геральта вдруг перешли от головы чуть ниже, к шее. — О-о-о-о! Массаж. — Называется «очищение», — ведьмак будто пытался скрыть смущение. Вдруг он легонько надавил на определенные точки, заставляя Лютика вздрогнуть от удовольствия. Когда чужая рука аккуратно взъерошила волосы, бард окончательно растаял, чуть ли не мурлыкая, как обласканный кот. Затем по его настоянию, на него были нанесены всякие пахучие масла, и Геральт снизошел даже до того, чтобы втереть их в шею и плечи. Через несколько долгих секунд он все-таки вспомнил, что мытье головы пора как-то закончить, поэтому на Лютика щедро вылился целый ледяной водопад. Тот мотнул мокрой челкой, благодарно жмурясь: — Спасибо, Геральт. Возможно, я все-таки отдам тебе звание лучшего банщика, — и с этим он аккуратно привстал с лавочки, поправляя на бедрах отяжелевшее от воды полотенце. — Идем? Здесь становится прохладно. Действительно, горячий пар, который бил изо всех щелей, когда они вошли, постепенно исчезал, и тепло сохранялось только благодаря деревянной обивке. Ведьмак молча кивнул. Они вышли в предбанник, Лютик выглядел на редкость счастливым, а Геральт — растерянным. Сладкоежка уже развалился на кривоватом стуле, волосатая грудь спокойно вздымалась от расслабленного состояния. Он лениво смотрел на то, как его товарищи брали чистые полотенца, хорошенько вытирая голову и тело. — А ты, однако, быстро моешься, — заметил ему бард, расположившись на соседней лавочке, откидывая голову назад, к холодной стенке. — Привык уже. Да я еще и в снег нырял только что для хорошего настроения. Лютик широко раскрыл глаза. — Метель невозможная. Куда мы пойдем, один хрен лысый знает. И этот хрен точно не я, — краснолюд пожал плечами, с любовью разглядывая бороду. — Зато знает Дрей, — хрипло заметил Геральт, посмотрел на дверь. Как оказалось позже, Сладкоежка был прав. На улице творился такой хаос, что даже спустя три часа туда боялась выйти даже дворовая псина. Ехать куда-то на лошадях, через пургу и мороз, казалось чем-то из разряда фантастики. Без теплой одежды, с плохой видимостью они могли не просто потеряться в стихии, но и умереть, при худшем стечении обстоятельств. До города все-таки оставалась приличное расстояние в милях, и каждый из них хотел его пройти живым. Дрей, которая нервно кусала локти от непунктуальности отряда, признала: риск был огромен. Природа шалила настолько, что самая обыкновенная метель длилась больше трех часов. Нужно было дать ей больше времени, хотя бы до утра. Учитывая то, что ночь подбиралась к рассвету, ждать долго не приходилось. Эльфийка, оценив все сопутствующие факторы, немного смягчилась и дала официальный приказ: они остаются на ночлег. В кабаке имелось несколько гостевых комнат. Раньше их там не было, но из-за частых керакских посетителей деревенские решили скинуться на постройку. Чтобы перестали стучаться на ночлег, да и с этого была какая-никакая прибыль. Но спален было мало: всего лишь четыре. И одна из них уже была занята. Йеннифэр и Дрей расположились вместе, Лютик, решая между Аллиотом и Геральтом, все-таки выбрал последнего (с ним был намечен разговор), поэтому чародею нехотя пришлось ютиться с краснолюдом, который пообещал ему «храпеть тише». В комнате было тепло. Видимо, у хозяев остался минимальный запас дров, и те хорошенько протопили помещение, позволяя гостям спать в комфорте. Лютик первым зашел внутрь и замер, уставившись на одиночную широкую кровать, вежливо стоящую посередине комнаты. Одинокая тумбочка. И больше ничего. Кровать была приемлемой: по ней вроде не бегали клопы и тараканы, а постельное белье, по крайней мере, казалось чистым. Большего они и не просили, номеров-люксов тут, к сожалению, не имелось. Но он никак не ожидал, что сегодня будет спать вместе с Геральтом. Посмотрев на его реакцию и убедившись, что тот тоже этого не ожидал, они молча переглянулись. Что ж, такова судьба. Лютик бухнулся на кровать, почти с разбега, откинул вещи в сторону и сразу взял в руки лютню, наконец, предавшись ее чудесным мелодиям. Давно он ничего не сочинял; не было времени, да и сил тоже. Заметив, что на лицо Геральта нашли тучи, сначала растерялся, но тут же надел улыбку: — Да ладно тебе, мы уже который раз ночуем рядом. В лодке-то мы как-то вместились! Он беззаботно затренькал на лютне, на ходу сочиняя рождающийся стих. Ведьмак в его бормотание не стал вслушиваться, аккуратно снял с себя куртку, пошел вешать на одинокий стул. — …. И сила льва…. Нет. И сила волка. Куда толкнешь ты мою лодку… Зачем бреду я по пути, где нет… где нет… тебя? Где нет любви? Э-э-э… — Лютик небрежно ударял по струнам, пытаясь поймать ритм и основную тему. Он успел уже так увлечься сочинением песни, что не заметил пристальный взгляд кошачьих глаз. Геральт не решался. Он смотрел на вальяжно расстегнутую белую рубашку, озорные звездочки в голубых глазах, приоткрытые ключицы. Лютик почувствовал его взгляд, но ничего не сказал, продолжая с упорством напевать что-то себе под нос. На самом деле, по телу прошло волнение, и сосредоточиться быстро не получилось. Ведьмак перевел взгляд на стену, затем снова на увлеченного барда. Когда тому стало совершенно невыносимо, он резко убрал руку с лютни, при этом получился какой-то мяукающий, расстроенный звук. Выдохнул раздраженно: — Что? — Хм? — Не хмыкай. Что ты хочешь сказать? — Лютик с тревожным любопытством оглядел Геральта, искренне не понимая смысл этого загадочного огонька в желтых глазах. — О чем ты? — спросил тот, как будто наивно. — Ты что-то хочешь спросить, так? Или сделать. Ну так, делай или спрашивай. — Нет. — Ясно, ну и ладно. Лютик обиженно фыркнул, демонстративно закинув ногу на ногу, и устремил взгляд в потолок, пытаясь сделать его на редкость внимательным. Пальцы снова защипали струны, но мелодия не получалась, все быстрее ускользала от него. Красотка-муза отказывалась сотрудничать с почти поймавшим ее бардом. Геральт продолжал стоять у окна, как истукан. Но он хотя бы изменил позу — отвернулся от Лютика, тяжело опираясь руками на подоконник. Вид его был задумчив. Из них двоих первым снова не выдержал бард. Он нетерпеливо брякнул высокую ноту, снова опустил руку и, вдруг оживившись, слегка приподнялся на кровати. — Это касается недопоцелуя, да? — дрогнувший голос сказал скорее утвердительно, чем вопросительно. — Недопоцелуя? — спина Геральта оставалась расслабленной, но переспросил он напряженно. Лютик понял, что догадка его была правильной. — Ты хочешь поговорить на эту тему. Возможно, оправдаться. Тогда смелее, ведь и мне интересно узнать, что это было. Ты пытался меня поцеловать, затем сказал Аллиоту, что не видишь между нами никакой связи. Это немного противоречиво, не находишь? Он почувствовал небольшой жар от волнения и с еще большим усилием вцепился в несчастный инструмент. Геральт опустил голову ниже, затем резко поднял и обернулся, взгляд его казался невероятно серьезным. Он скрестил руки на груди, решительно кивнув: — Да. Я думаю, должен тебе объяснение. То, что я говорил про связь двух мужчин, правда. Я никогда не испытывал такой тяги. Но мне хотелось бы попробовать. — Попробовать?.. — тупо повторил Лютик. — Что-то вроде эксперимента. Поэтому я решил поцеловать тебя, изучить собственную реакцию. — Но почему меня? — Потому что я посчитал, что ты будешь не против нового опыта. Затем, когда ты начал шутить при Йеннифэр и остальных, я подумал, что тебе было противно происходящее, и я остановился, — ведьмак хмуро опустил взгляд. Лютик смотрел на него в полнейшей растерянности. Он, кажется, потерял дар речи и способность мыслить одновременно. Такого объяснения от Геральта Лютик точно не ожидал услышать. Тот, между тем, замолчал, ожидая какой-нибудь ответной реакции. Когда спустя секунду бард пришел в себя, он смог выдавить нелепый, но логичный вопрос: — Так ты… все еще… хочешь попробовать? — Возможно. — И ты хочешь, чтобы я помог тебе в этом опыте? Геральт поджал губы. Лютик быстро заморгал, не веря своим ушам. С чего бы Геральт захотел экспериментировать? Сейчас? Тем более, с ним? Вопросы превращались в единый снежный ком, который несся с горы на огромной скорости. Однако бард видел, что ведьмак вряд ли будет на них отвечать. Нужно было либо смириться с происходящим и использовать такую прекрасную возможность, либо не тешить себя надеждами и сделать шаг назад. Лютик не был болваном. Именно поэтому он вдруг нагло пробормотал: — Ну… я не против. Ведьмак почему-то удивился. Он даже выпрямился, руки сильнее стиснули предплечья. Видимо, предполагая, что Лютик ничего не осознал, вдруг повторил жесткой утвердительной интонацией: — Это ничего не будет значить. Всего лишь один раз. — Да-да, я понял. Ради эксперимента или чего-то там… — слова сами по себе были равнодушными, но голос Лютика дрожал от нетерпения и предвкушения. Геральт всего лишь хотел поцеловать его, ничего большего. На следующий шаг тот просто не решился бы. Что ж, вот его сон и сбывался — превращался в сладкую, но жесткую реальность, бросая Лютика в самый круговорот желанных событий. Ответ барда подействовал, словно одобряющий жест. Взгляд ведьмака сразу же изменился, деланное равнодушие растворилось в желтом болоте. Теперь в нем царило лишь желание, буйное, необузданное, страшное. И тут Геральт словно сорвался с цепи. Он опустил руки и неторопливо направился к кровати, пытаясь хоть как-то остудить жар внутри. Лютик так и лежал на ней, в оцепенении ухватившись за несчастную лютню и прижимая ее к груди. С каждым шагом Геральта он все больше сомневался в том, что его собираются поцеловать. Скорее, жестко взять и смять под себя. Лютик даже не сопротивлялся, когда Геральт властно выхватил у него лютню, почти отбросил на другую часть кровати (благо, она была достаточно широкой, так что инструмент не пострадал, не ударившись об пол). Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, выдавить из себя растерянную и удивленную шутку, но в это время Геральт навис над ним огромной темной скалой, забираясь на кровать прямо так, в одежде, разглядывая его жадным, голодным взглядом. Картина чем-то напоминала ту нелепую тренировку, правда, теперь сексуальный подтекст превратился в полноценный сценарий. — Ого, Геральт, а у тебя серьезные намерения… — все-таки смог пробормотать Лютик, невероятно довольный тем, что эта страсть, которую ведьмак всегда адресовал другим, вдруг каким-то волшебным образом обратилась к нему. Тот, между тем, потянулся к пуговицам его кафтана. Именно в этот момент Лютик очнулся от обомлевших мечтаний — резко включился в процесс, с остервенением снимая с себя верхнюю одежду и оставаясь в одной рубашке. Геральт не убирал рук, и их ладони постоянно касались друг друга, чувствуя проходящее по воздуху напряжение. Бард ни на секунду не отводил взгляда от ведьмака, стараясь запомнить каждое мгновение, каждую деталь, каждую морщинку на потемневшем лице. Когда чужие пальцы коснулись веревок на штанах, Лютик уже ощутил накаляющееся возбуждение, но его казалось ничтожным по сравнению с жаждой в кошачьих глазах. Геральт не целовал его, не ласкал, не делал ничего, чтобы подсластить секс, сделать его более чувственным. Он словно поставил на этом запрет. Когда бард с надеждой потянулся к нему, метясь в пухлые бесцветные губы, тот слегка отпрянул, быстро, нетерпеливо разделываясь с собственными штанами. Когда те были с презрением отброшены в сторону, Геральт приподнялся на кровати, притянув к себе Лютика, почти за грудки. Затем властно, со знанием дела, будто проделывая это сто тысяч раз подряд, он схватил его за бока, пытаясь перевернуть на живот. Бард его намерение понял и послушно-самостоятельно исполнил чужое желание. — Ясно, без нежностей… — выдохнул он даже без разочарования, в крови слишком громко пульсировала эйфория. Если до этого Лютик было подумал, что Геральт действовал слишком смело-профессионально для того, кто еще ни разу не занимался любовью с мужчиной, теперь тот совершил первую ошибку. Он собирался взять его просто так, без каких-либо подручных средств? — Ничего не забыл? Смазка, Геральт… Я, конечно, понимаю, какой ты жесткий парень, но пожалей хотя бы меня. Масло в моей сумке, — выдохнул в подушку Лютик. Секундное замешательство. Затем тепло сзади исчезло — Геральт потянулся за сумкой, яростно обыскивая ее в поисках смазки. Когда он, наконец, выцепил ее, Лютик уже ерзал по кровати от возбужденного нетерпения, не видя происходящее сзади. Послышалась небольшая возня. Ведьмак обильно смазал член маслом, затем привстал и, крепко, почти до синяков, схватив Лютика за бедра, медленно, тягуче вошел в него. Бард боялся резкости, но тот, что удивительно, вдруг переключился на осторожный режим. Видимо, нервничал от своей неопытности. Лютик ахнул, застонав и утыкаясь лицом в подушку, в восторге от ощущения наполненности. Он словно больше не принадлежал своему телу — везде был только Геральт, его руки, его губы, его язык и его твердый безжалостный член. Тот начал толкаться, сначала медленно и недоверчиво, затем все решительнее и смелее. В комнате раздавались только отрывистые задыхающиеся стоны и тяжелые удары бедер о ягодицы. Руки ведьмака сжимали его все сильнее, сладостное мучительное ощущение смешивалось с болью, сводя с ума и без того одуревшего Лютика. Он вдруг с диким смущением понял, что не протянет и минуты — слишком горячо, слишком влажно, слишком рваные движения. Геральт полностью взял его под контроль, как делал это всегда, при любых обстоятельствах — Лютик принадлежал ему, и это доводило до головокружения. Он больше не пытался сдержать стоны — те вырывались из охрипшего горла, становясь все громче и протяжнее. Сдерживать себя было бесполезно — Лютик выгнулся, как сумасшедшая кошка, жарко выдыхая в ставший невыносимо горячий воздух. Геральт действовал необдуманно, в порыве, жестко, сухо, резко. Будто никаких чувств, лишь дикая страсть — Лютик вдруг почувствовал себя на месте Аллиота, тогда, в той сумеречной комнате… Однако это был Геральт, и это меняло все. Еще немного, и он больше не сможет терпеть — спасение от сладких мучений было совсем близко. Толчок, грубые руки больно цепляются в бедра, стон. И вдруг тихое, требовательное: — Скажи мое имя. — Аххх…. Геральт…. Да…. Геральт! ГЕРАЛЬТ! — на последнем Лютик не выдержал, скользнув на основание собственного члена рукой и мягко нажав на его основание. Услышав собственное имя из уст барда, ведьмак зарычал, откидывая голову назад. Лютик не видел Геральта, но представлял его, представлял его разгоряченное тело, омраченное шрамами, и лицо, наполненное вожделением, прикрытые от удовольствия глаза. Он не верил в происходящее и одновременно желал его — все казалось таким правильным, словно, наконец, в нескладывающийся паззл вставили последнюю, недостающую частицу. Освобождение настигло его на самом краю, на пике, когда вся нижняя часть тела отяжелела настолько, что казалась каменной на ощупь. Он издал всхлип и кончил первым, до хруста сжимая кулаки и извергаясь прямо на чистую простыню, из него всплесками выходили воздух и облегчение. Ведьмак — почти сразу, вслед за ним, рывком выходя из Лютика, кончил на ту же несчастную простынь, почти до крови прикусывая губы. Между ними было влажно и горячо, они оба тяжело дышали, чувствуя, как постепенно увядает возбуждение. Простыню можно было смело выбрасывать — она была безнадежно испорчена. По ее белоснежной ткани разбрызганы капельки спермы. Лютик аккуратно перевернулся на спину, упав на правую, свободную, часть кровати, грудь его тяжело вздымалась, на лбу не просыхал выступивший пот. Геральт молча забрал штаны, сел на левый край, надевая их с какой-то внезапной отрешенностью. Бард некоторое время прислушивался к его сбивчивому дыханию, затем решился посмотреть на ведьмака — тот выглядел безжизненно, безэмоционально. Ни улыбки, ни намёка на благодарность. Почему-то ему казалось, что с Йеннифэр тот вёл себя несколько иначе. И все-таки с этим напряжённым молчанием нужно было что-то делать. Лютик натянул штаны, положил руки на пульсирующий от усталости живот, прочистив горло. — Ну и как тебе эксперимент? — спросил он с наиболее нейтральной интонацией в голосе. — Странно, — глухо раздалось в ответ. — Почему? Геральт неопределенно повёл плечом, затем вдруг сказал: — Это первый и последний раз. — Да, я прекрасно услышал тебя ещё тогда… — удивлённо пробормотал Лютик. У него создавалось ощущение, что тот пытается загипнотизировать самого себя путём повторения одной и той же фразы. Желтые глаза вдруг вспыхнули, Геральт резко посмотрел на Лютика, почти с угрозой отчеканив: — Если ты собираешься растрепать обо всем остальным… — Я скрываю факт, что сплю с мужчинами, который год, а тут внезапно решусь на балладу о сексе с бабником-ведьмаком? — фыркнул бард. — Даже если я слечу с катушек и сделаю это, мне не поверят. Геральт словно злился. На него, на себя или на весь мир сразу было непонятно. Но его сухие речи резали горло. Лютик, который пару минут назад и мечтать не мог о такой связи с ведьмаком, вдруг почувствовал разочарование. Один раз ему представилась такая возможность, а он даже не ощутил его ласки, не показал тому свою крайнюю признательность и любовь, не зацеловал его шею, губы, ключицы. В конце концов, не разрушил его своим глубоким сладким поцелуем. Все прошло до смешного быстро, жестко и грубо. Ведьмак будто гнался за чем-то и так и не смог добиться желаемого. И теперь он был зол. — Слушай, давай хотя бы завершим эксперимент по-нормальному. Ты же в конце секса с девицами не выходишь в дверь, на ходу надевая штаны? Геральт хмуро посмотрел на него, вставая с кровати. — Ответ — нет, — решил за него Лютик. — Так, а чем я хуже? И вообще, ты должен быть благодарен. Постучал по месту рядом с собой, будто позвав собаку: — Ложись. Затем вспомнил, что, возможно, это будет не лучшей идеей и, недовольно цокнув языком, вскочил с места, стаскивая простынь. Остался лишь упругий матрас с подозрительными жёлтыми пятнами, но где они только не спали. Лютик плюхнулся обратно, снова ожидающе побарабанил пальцами около себя. Геральт нерешительно взглянул на него, потом на кровать, опять на него и вдруг с тихим вздохом забрался на свободное место. Бард, довольный повиновением, подождал, пока тот устроится на кровати, и осторожно обнял его, склоняя голову на чужое плечо. Чужое тело напряглось, будто не он только что с безумием в глазах трахал обомлевшего от неожиданности Лютика. Несмотря на это, бард продолжил обнимать его, стараясь хоть так передать свою нежность по отношению к Геральту. — Успокойся. Я понял, что тебе не понравилось. Это был всего лишь эксперимент, — пробормотал Лютик с удивительным спокойствием. Геральт хотел что-то ответить, но промолчал, на лице его отразилось страдание. Когда на плечо Лютика легла знакомая грубая рука, тот искренне удивился столь щедрому жесту — он не думал, что ведьмак отреагирует на его объятие таким образом. Бард ласково погладил широкую грудь и сильнее прижался к Геральту, горячо прошептав: — Расслабься. Завтра все вернётся в прежнее русло. Собственная фраза резанула по сердцу. Это была ложь. Теперь, когда Лютик обрёл все и сразу, он больше не мог смотреть на него по-прежнему. В душе словно открылась новая дверь, и страсть, влюблённость, преданность перемешались во что-то единое, огромное и неподвластное человеческому объяснению. Но пока ему было разрешено касаться Геральта столь чувственным образом, он искренне наслаждался последними мгновениями этой загадочной ночи. В комнате затухали последние свечи, а на улице бушевала страшная, безумная метель — снег стучался в окна, а злой ветер безнадёжно завывал в тонкую трубу. Он хотел снести маленький домик с отдаленной долины, в милях от которой чудовища начали рушить дома и выламывать шаткие двери.