Баллада о конце и начале

      Геральт обнимал Лютика во сне. Оба поняли это лишь под утро, когда последний лениво зашевелился от внутреннего напряжения — организм призывал его пробудиться от объятий Морфея. Геральт тоже проснулся, но рук не убрал, продолжая оставаться в позиции «большой ложки». Лютик решил последовать его примеру, не двигаясь и наслаждаясь приятным телесным контактом. Спросонок он мало что соображал, но несмотря на это, в сердце заворчало преждевременное разочарование — неужели скоро они расстанутся, и объятье прекратится?       В комнате было темно. Даже из-за легких штор не пробивалось ни одного лучика света — стояло раннее утро. Метель превратила весну в зиму. Видимо, ночные тучи так и не разошлись, но по крайней мере, больше не рыдал ужасный ветер — на улице, как и в помещении царила удивительная тишина. Свечи за ночь окончательно потухли, не было даже крохотной полоски дыма.       Около минуты продолжалось их бессмысленное и немое соперничество, пока, наконец, ведьмак не отпустил Лютика и не присел на кровати, устало протирая лицо. Тот мгновенно повернулся к нему лицом, сделав более осмысленный (и нежный) взгляд. В сумерках Геральт казался смутным, темным, будто являясь воспаленной фантазией, а не сбитым с толку человеком. — Доброе утро, — зачем-то сказал бард, растягиваясь в широкой сонной улыбке.       Его сразу же укололо смущение, но он решил не придавать этому особое внимание. Ведьмак странно покосился на него, неуверенно кивнул. На грубом лице оставил след сон, и Лютик не смог удержаться от следующей реплики: — Вижу, хорошо спал. — Приемлемо, — прохрипел Геральт и встал с кровати, потягиваясь и морально готовя себя к очередному тяжелому дню. — Приемлемо? Так же, как эксперимент? — хмыкнул Лютик, продолжая пялиться во все глаза, с чувством разрешения на все и вся. Геральту ироничный вопрос не понравился, желтые глаза оказались прикованными к развалившемуся на кровати барду. Металлический голос предупреждающе заговорил: — Мы же договорились. Смотри не ляпни никому из наших. — Да-да… Из наших-то никому, однако с тобой обсуждать это я имею полное право. Я же не могу так просто забыть такую бурную ночь! — он развел руками, окончательно проснувшись с очередной ухмылкой на лице.       Геральт проворчал что-то, направляясь раздраженной походкой к стулу, на котором висела его кожаная куртка. Накинув ее на плечи, он, ничего не говоря, пошел к двери, взглянув на Лютика только один раз — на пороге. Бросил: — Через пять минут будь внизу. — Разумеется, куда ж я денусь! Не волнуйся, не сбегу.       Ведьмак непонимающе поднял брови, дернул плечом и с задумчиво-мрачным видом вышел из комнаты, аккуратно прикрывая за собой дверь. Бард секунду смотрел в одну точку, прислушиваясь к удаляющимся шагам, затем перевернулся на спину, с лукавой улыбкой разглядывая потолок. Ночью, когда они оба восстанавливали дыхание после резкого упадка сил, а Лютик с какой-то сладкой тоской предполагал, что все кончено, в голове начали циркулировать определенного сорта мысли. Сначала он не решался на них сосредотачиваться, пытался найти хоть одно разумное объяснение, затем сдался и пришел к очень простому выводу. Мысли эти касались оправданий Геральта. Слишком уж тупо и неправдоподобно они звучали. «Какие еще нахрен эксперименты? Он никогда этого не хотел, был вполне удовлетворен женским счастьем, а тут — бац. И ему нужно проверить, каково это, спать с мужчиной?» — с жаром думал Лютик, чувствуя на плече отяжелевшую руку.       Тем более, с ним, с лучшим другом, так внезапно, с такой жадностью в глазах. Чужой взгляд до сих пор стоял у него перед глазами. К нему больше не подходило никаких эпитетов, кроме одного — «хищный». И будь Лютик проклят, если бы не знал наверняка: так смотрели только одуревшие от страсти люди. Единственное, что смущало Лютика — это отсутствие каких-либо ласк. Если бы Геральт действительно чувствовал симпатию по отношению к барду (вывод после рассуждений напрашивался сам по себе), он бы точно расщедрился на поцелуи. Бард становился невольным свидетелем постельных сцен с участием ведьмака, и тот, несмотря на внешнюю грубость, был безнадежным собственником-романтиком.       Зачем эти нелепые слова про эксперименты? Предположений было несколько: первое — Геральту слишком приспичило заняться сексом, а под рукой оказался Лютик (чтобы не расстраивать или не пугать, соврал); второе — привязанность, которую ведьмак решил «проверить», не чувствует ли он что-то большее; третье — он не врал, и это действительно была проба пера, к которой так удачно примешался «недотрах». Ведь на Йеннифэр теперь можно было ставить огромный и жирный крест. Беря во внимание ту историю с танцовщицей, самыми правдоподобными казались первые две теории. Однако третью тоже нельзя было окончательно вычеркивать из «списка подозреваемых».       Конечно, Лютику очень хотелось верить во вторую версию, хотя и она вводила его в своеобразный ступор. Почему Геральт был столь озлоблен? Если бы он понял, что испытывает какие-то чувства к Лютику, в чем состояла проблема их, собственно, испытывать дальше? «У него, скорее, такое лицо, будто ему вообще не понравилось. И секс с мужчиной — это не для Геральта. Вполне возможно, я бы такому не удивился, раз он говорил, что никогда не испытывал такой тяги… — Лютик соизволил встать с кровати и, с шуточным презрением покосившись на грязную наволочку, взял в руки лютню: — И это объясняет его злость и словесную шкатулку, мол, никому не говори, ничего не было. Потому что он боится, что использовал меня. И боится, что теперь-то, после такого, я буду приставать к нему каждый день и каждую ночь.»       Было только раннее утро, а его мозги уже кипели от непонимания — ну почему Геральт был таким сложным и скрытным? Лютик аккуратно надел на себя кафтан, оправил его, поднял воротник, стряхнул пылинки с плеч и груди. Чтобы проверить все теории одновременно, у него был только один вариант: НЕ делать вид, что ничего не произошло. Если он начнет проявлять более тесный романтический контакт, Геральт, в конце концов, сдастся и либо пошлет его на все четыре стороны, либо объяснит все ПО-НОРМАЛЬНОМУ, без бреда про эксперименты.       Лютик для себя решил — никаких философских разговоров на тему безжалостного секса. Просто ласка, нежность и флирт. Ему достаточно было увидеть лишь одну эмоцию, чтобы окончательно решить, что есть правда. Теперь же он делал ставки на брезгливость, страх, равнодушие, заинтересованность и удовольствие. Лютика в какой-то степени это даже забавляло: он мог какое-то время вволю поприставать к Геральту. Разумеется, последствия его мозг просто отказывался воспринимать — разбитое сердце или несбывшиеся мечты казались чем-то слишком отдаленным и смутным, чтобы тратить на них свои чувства.       Он спустился вниз не самым последним — еще не было Аллиота и краснолюда. Последний, видимо, застрял в своей комнате, а вот насчет чародея Лютик откровенно засомневался. Тот всегда оказывалась готовым до него, что изменилось сегодня? На его удивленный вопрос ответила Дрей, объяснив, что из-за снега и упавших температур им очень бы пригодилась какая-нибудь теплая одежда. Аллиот предложил заняться этим и куда-то исчез, выйдя за дубовую дверь. — Так что придется ждать, — эльфийка протянула ему деревянную глубокую кружку с горячим малиновым соком.       Лютик взял ее, с удовольствием сделал пару глотков и с характерным стуком поставил ее обратно на стол. В помещении горели недавно зажженные свечи, казалось, что на дворе стояла ночь. Геральт вполголоса переговаривался с Йеннифэр, обсуждая какую-то историю с тайным послом из Эрнбаха. Бард с интересом отметил, что тот мастерски нацепил маску равнодушия — как ни постарайся, не выцепишь ни волнения, ни разочарования, ни злости. Даже не вызвал подозрений у проницательной чародейки, что само по себе было чудом. — Куда идем после Ковира? — Лютик снова взял кружку, повертев ее в руке. — Или это конечный пункт назначения? — Когда мы последний раз общались с королем, в День Лунного Света, он сказал, что одна из наших главных задач — узнать, что случилось с отрядом Кацпера. Так как последнее письмо было из Ковира, мы должны провести расследование. — Ага, а дальше? — Артефакт находится на западе Цидарис. Нам нужно добраться до этого королевства, так что следующий город — Туссент. — Что ж, спасибо. А то я окончательно потерялся во времени и пространстве, — он принялся за поданную им ветчину. Дрей посмотрела на него теплым взглядом, слегка склонила голову, отвечая на благодарность. Потом решила тоже заняться завтраком. — О, все уже в сборе! Ну, нихрена ж себе! — Сладкоежка, улыбаясь во весь рот, быстро засеменил к товарищам, потирая руки. Затем остановился, нахмурившись и осматривая каждого по одному. — Не понял, — пробасил он. — А где чародей? — Умер от твоего храпа, — Геральт отломил кусок белого хлеба. — Между прочим, я, бл…ть, почти не спал! Ветер в уши выл, как скотина!       Сладкоежка грохнулся за стол, рядом с Лютиком, и с довольным кряхтением пододвинул к себе кружку. Через пару минут явился Аллиот, за которого так забеспокоились аж два человека, причем доверху заваленный теплыми плащами и накидками. Дверь ему пришлось пнуть ногой, ведь руки были заняты этой неподъемной грудой. Вывалив ее на пустующий соседний стол, чародей с облегчением выдохнул и салютовал окружающим: — Не за что и бон аппетит. — Откуда ты это все добыл, ешкин кот? — выпучил глаза краснолюд, на губах остался малиновый сок. — Секрет фирмы. Я умею использовать свою врожденную способность говорить, обсуждать и договариваться. — Ну, ты… ты… — Сладкоежка восхищенно забормотал, не зная точно, какое слово здесь подойдет лучше всего. — Прекрасен. Благодарю. Аллиот склонил голову, резко выпрямился и с, нежностью перебирая принесенную одежду, коварно улыбнулся: — Выбирайте осторожнее. От этого зависит количество оренов, которые вы мне заплатите за столь щедрое обслуживание. Лютик сразу забеспокоился, мысленно пересчитывая мелочь в карманах: — Заплатим? Э-э-э… А примерно сколько выйдет? Синие глаза вмиг уставились на него. — Ты думал, все будет бесплатно? Надеюсь, когда-нибудь научишься жить в окружающем тебя мире. Что же касается цены… Говорю же, варьируется от набора одежды. Тут вам и перчатки, и накидки, и шапки. Что останется, верну хозяину. — Неизвестно, сколько продлится метель. Не жалейте денег, мы должны добраться до Ковира здоровыми и невредимыми, — сухо попросила Дрей, аккуратно откусывая бутерброд с курятиной. Йеннифэр усмехнулась: — Вряд ли Аллиот простит вам долг.       После плотного завтрака каждый начал выбирать предметы одежды и тут же примерять их на себе, с опаской поглядывая на огромную дверь, отделявшую их от холодной, морозной улицы. Сладкоежка нацепил на себя белые варежки и красную накидку с капюшоном (мерзла голова), которая оказалась слишком большой для его роста, но это было несомненным плюсом — она доходила не до груди, а до пояса. Йеннифэр выбрала черную куртку и длинные женские перчатки с интересным серебристым узором (Аллиот признался, что выбрал их специально для чародейки). Геральт взял себе только меховые наплечники и плотную желтую ткань, чтобы обвязать горло и укрыть грудь от ветра. Шапки полюбились только Лютику и Дрей — у последней она была приподнята вверх, нежного голубого оттенка с вмятинами по кругу, а барда привлек шерстяной синий берет с прикрепленным сбоку фиолетовым перышком. Также он взял себе плащ, почти до болезненного яркого желтого цвета. Из-за изумрудного кафтана, получилось что-то несусветно пестрое, и Сладкоежка, едва посмотрев на него, хмыкнул: — Не изменяешь своей петушиной натуре.       У Аллиота плащ был более неприметный, темно-синий, а Дрей решила надеть теплую накидку. Теперь они были готовы к бушующей метели и, расплатившись с хозяином и требовательным чародеем (он потребовал подождать его у выхода из деревни, так как нужно было избавиться от оставшихся вещей), попутчики выбрались из кабака.       Почти сразу в лицо ударил промозглый ветер, на этот раз, без беспощадных снежинок. Улицы, дома, дворы — все было завалено белоснежным слоем, похожим на морскую пену. Под ногами приятно захрустело, а взгляд невольно порадовался блестящему даже в темноте снегу — вся грязь, пошлость словно исчезли, растворились навсегда в этой природной чистоте. Где-то вдалеке начинало осторожно светлеть, по небу пошли светлые полосы рвущегося из земли солнца. Тишину прерывали лишь громкие всхлипы петухов, оглашающих начало нового дня и новой зимы.       Лютик с мечтательным видом наклонился, остановившись, дотронулся с нежностью до снега. Он чувствовал себя ребенком, удивляющимся обыкновенному природному явлению. Каждый раз — все по-новому, все более восхитительно. По ладоням прошел приятный холодок, Лютик быстро сделал неровно-круглый комок и, шуточно прицелившись, бросил его в чей-то низкий забор. — Ничего не забыл? — тут же уточнил металлический голос над ухом. — Что я должен был забыть? — он и не заметил, как Геральт тоже остановился, неловко озираясь по сторонам. — Музыкант хренов.       Лютику почти агрессивно всунули кожаные перчатки, и ведьмак с раздраженным (от смущения) видом двинулся вперед, игнорируя удивленный взгляд. Благо, бард оправился достаточно быстро, чтобы мгновенно отреагировать и громко сказать вслед удаляющемуся Геральту: — Ты ведешь себя, как моя жена, и мне определенно это нравится!       Тот ничего не ответил, лишь дернул плечом, не ускоряя ход. Лютик довольно улыбнулся, надевая отданные ему перчатки. Теперь, даже после столь короткого, но бурного секса, он вдруг ощутил полную свободу действий — ему можно было спокойно флиртовать с Геральтом, и плевать, что об этом подумают другие. Тем более, что он обязан был добраться до истины и раскрыть загадочное поведение господина «Скрытность».       В Ковир ехали спешно, утопая в снегу, но упорно двигаясь вперед. Горы они уже прошли, так что впереди разливались лишь белоснежные долины с скопившимися под холмиками ледяными лужами. Несмотря на рысцу и активное передвижение лошадей, разговор получался ленивым, скучным и вялым — практически не говорили, лишь изредка перебрасывались шутками и замечаниями по поводу внезапных смен погоды. Когда за плечами осталось минимум двадцать миль, пейзаж немного сменился, стал более интересным для блуждающего взгляда — появились одиночные деревья, кустарники, покрытые изморозью и гигантские сугробы.       Морозный воздух, наполненный благоговейной тишиной, в какой-то момент вдруг наполнился отчетливым, но тихим звоном колокольчиков. Все завертели головами, пытаясь найти источник этого спокойного, переливающегося звука, который преследовал их отдаляющимся звонким эхом. — Вот! — Сладкоежка, ехавший, наверное, впервые в жизни впереди, за эльфийкой, ткнул пальцем куда-то влево. Лютик прищурился, разглядывая далекий небольшой колодец, на котором лежала щедрая шапка снега. Около него утопала странная конструкция, состоящая, кажется, из маленьких круглых колокольчиков и запутанных между собой веревок. Он сразу же узнал их. — Для чего они? — задумчиво поинтересовался Аллиот, обращаясь скорее к самому себе, чем к окружающим. — Это гадание на смерть, — ответил Лютик со вздохом. — В Кераке и его окрестностях такая традиция — если знаешь, что скоро война или что-то очень плохое, ставишь вот такие колокольчики в безветренном месте. Если будут звенеть без конца, значит, скоро и смерть твоя. Дрей непонимающе нахмурилась: — Зависит же звон только от силы ветра. Лютик развел руками: — Ну, так у нас бушующую природу недолюбливают. Тут погода хорошая, практически круглый год, поэтому при сильном ветре жди беды. Кстати говоря, колокольчики-то работают — рассказывают, один мужик себе поставил…. Полдня звенели, наверное, ну и…. в общем… Этой же ночью пожар. — Суеверие. Ничего большего, — спокойно отрезал Геральт. — Известно много случаев, когда люди вбивали себе в голову всякую ерунду, мол, их убьет топор, а потом сами же почти на этот топор и бросались. Всем подсознательно нравится мистика. Йеннифэр фыркнула, обернулась: — Ты в Предназначение не веришь, с тобой разговор короткий. А вот я верю и знаю, что от судьбы не убежишь. Даже если закроешься на сто замков, она за тобой придет. — Подождите-ка… Это как так получается? Мне что, гадалка правду что ль сказала? — пророкотал Сладкоежка, подгоняя лошадь. — Что именно она тебе нагадала? — Та я мало что помню, я тогда бухой в говно был. Ну, про прошлое она мне там карты разложила. Болтала и болтала, я думаю, когда ж уже ротик свой прикроет, невозможно же мне часами выслушивать эту хрень собачью. А про будущее чего-то она там наворотила и сказала, что мне недолго осталось. И что «с чем я борюсь, на то и напорюсь». Короче говоря, надо заканчивать со жрачкой, иначе реально лопну, нахер. Раздались смешки. — А мне нагадали, что помру с веревкой на шее! Зато красиво, поэтично… За народ, так сказать! — похвастался Лютик, сжимая и разжимая озябшие руки. — Может, тебя повесят за то, что ты свой хер не туда сунул, а? Тоже будет красиво-поэтично? — По-своему, да. Ведь я умер за любовь! Сладкоежка выдохнул, внезапно с грустью произнес: — Недолго осталось, вишь как. Будет погано, если эта срань сбудется. Я ж еще молод, семью не завел, магии не обучился, лавку не открыл… У меня много планов, но судьбе-злодейке лишь бы обосрать все хорошее… — Как давно она тебе это все говорила? — поинтересовалась Йеннифэр. — Э-э-э… Год назад где-то. Я еще тогда с ребятками праздновал именины. Вот подарочек себе сделал, красота просто! Геральт покачал головой, убежденно произнес, смотря на спину краснолюда: — Не верь в это. Гадалки почти всегда паршивые. Им лишь бы содрать с тебя лишние деньги. — Каждый ищет способ заработать. И с чего ты взял, что именно та была мошенницей? — холодно спросила чародейка, поправляя черные блестящие локоны. — Ладно-ладно, я понял, колдунья хочет, чтобы предсказание сбылось и, желательно, побыстрее, — шутливо проворчал Сладкоежка. — С тебя пять бутылок водки, и я все организую наилучшим образом.       Воздух окончательно пропитался морозом. Пахло свежестью, холод приятно щекотал ноздри. В ушах звоном отдавались колокольчики, которые грустно-мелодично напоминали о коварной смерти, поджидающей какого-то несчастного незнакомца. Горизонт окончательно просветлел, яркие желтые полосы добежали до середины неба, стирая с него черные нити прошедшей беззвёздной ночи. Снег начинал блестеть, играя голубыми и белыми красками, из-под которых выбивались парализованные кустарники и сухие растения. Молодые, зеленые, весенние погибли, навсегда замерзая в пучине холода.       Справа возвышались горы, слева — лес, окружая всадников с обеих сторон. Но они все равно чувствовали свободу, вслушиваясь в отдаляющийся звук колокольчиков и взирая на необъятные зимние просторы.

***

      Лютик ожидал этого. Он уже понял, что чем ближе они будут подходить к артефакту, тем сильнее и страшнее будут казаться изменения в природе и людских поселениях. Особенно после могильщиков, неизведанных существ, уничтожающих его родной город. Поэтому, когда они вошли в Ковир, в его взгляде не промелькнуло удивления. Шествие из города началось еще за несколько миль от него самого — мимо них все чаще проезжали телеги, кони, нагруженные сундуками и горами мешков с самыми нужными вещами.       Сам же Ковир выглядел, как гравюра из страшной исторической книги. Вместо некоторых домов стояли неполноценные куски, прямо на тротуарах валялись огромные глыбы, которые откололись от крыш и стен, на части разваливая каменные дороги. Круглые арки потеряли основание и грозились вот-вот упасть, стираясь в пыль. Какие-то балкончики в домах были целы и невредимы, но так повезло далеко не всем — с других свисали балки и решетки, вместо окон зияли черные дыры, в некоторых местах отходила штукатурка.       Только снег со смущением пытался хоть как-то скрыть этот хаос, прикрывая гравий и гигантские куски стен, грудой валяющихся у оснований уничтоженных домов. На улицах, как ни странно для такого раннего часа, было много людей — кто-то сидел дрожащими кучками у собственных балкончиков, с опаской поглядывая на отломанные крыши; другие решительно шли или ехали на телегах, прочь из города, мимо замолчавших от изумления путников. — Мать честная, землетрясение? — пробормотал Сладкоежка, с открытым ртом рассматривая посеревшие, полуразваленные здания. Лютик сделал вывод, что около половины жителей потеряли кров — почти у каждого третьего дома (а точнее у его останков) неловко переминались с ноги на ногу люди. — Сегодня что ли было? — краснолюд обратился к проезжающему мимо них мужичку в синем плаще на небольшой, но крепкой тележке. — Вчера вечером! Валить надо из города, уже какой раз этот беспредел творится! И все сильнее ведь, зараза… — от злого отчаяния он еще сильнее хлестнул лошадь, прикрикнув на нее отборным матом.       Несмотря на количество лишившихся крова людей, шумно не было. Скорее, тихий, смутный гул, напоминающий тот мелодичный звон колокольчиков. Никаких криков, лишь смиренный, тоскливый говор вполголоса. Желающих покинуть Ковир было много, видимо, для кого-то недавнее землетрясение стало последней каплей — Лютику начало казаться, что эта очередь из лошадей, тележек и людей была длинною в бесконечность.       Где-то был слышен плач. Были и пострадавшие, и погибшие: их либо закрывали грязным бельем, либо увозили прочь для оказания хотя бы минимальной помощи. В воздухе пахло пылью, штукатуркой и чем-то очень тяжелым, сладко-тошнотворный вкус снова раздирал горло… — Простите, — Дрей подъехала к седовласой женщине с покрасневшими от усталости глазами. — Не подскажете, где тут у вас можно послать гонцов? — Вам прямо. Будет слева здание. Но оно вроде тоже… упало. — Спасибо! — эльфийка слабо ударила по бокам лошади.       Жительница оказалась права, никаких почтовых услуг там больше не было. Вместо него — наполовину целое здание и груда камней. Вход был доверху завален остроугольными глыбами. Путники в нерешительности остановились, разглядывая столь неутешительное зрелище. Первой, разумеется, спохватилась Дрей, ее глаза сверкнули из-под голубой шапки. — Есть еще один вариант, где мы можем узнать про отряд Кацпера. Таверна. Если нам повезет, и она тоже не превратилась в труху. — Хорошая идея. Наверняка, они останавливались там на обед, — кивнул Аллиот и ободряюще улыбнулся. — Но какая именно таверна? Их тут не сосчитать. Вдруг вступился Лютик: — Думаю, нужно искать, что подороже. Это почти королевский отряд, они бы не стали есть в сомнительных заведениях. К тому же, там не стали бы задавать вопросы… Уважение к гостям, все такое. — Согласен. Йеннифэр возразила: — Есть все же вариант поспрашивать местных жителей, может, узнаем, где находятся те, кто работал в этом заведении. Последнее письмо из Ковира. Это важно, если мы хотим узнать, почему перестали посылать гонцов. — Можем разделиться. Кто-то поедет в таверну, кто-то на поиски служащих, — сухо предложил Геральт. — Отлично. Так и поступим.       Договорились встретиться у того же бывшего агентства через час. Так как Лютик хотел поскорее согреть руки, его больше привлекла идея очутиться в помещении, чем бродить по загадочным и жутко выглядящим улицам, допрашивая и без того тоскливых незнакомцев. К тому же, с ним шли краснолюд и ведьмак. Они обошли около пяти самых крупных и известных таверн, две из которых были наглухо заколочены или уничтожены землетрясением, а в трех остальных понятия не имели, о чем их пытаются спросить. Им повезло только на шестой раз — таверна с названием «Золотой цыпленок», по крайней мере, была открыта.       Сладкоежка на этот раз решил сторожить лошадей, поэтому остался снаружи. С ворчливым кряхтением пообещал проклясть все на свете, если даже в этом заведении про мистической отряд будут ни слухом, ни духом. Внутрь, озираясь по сторонам, вошли только Геральт и Лютик.       В таверне были толпы людей: жались у стен, у стоек, сидели на полу, и лишь счастливчики получали место за столами, за которыми чудесным образом умещались сразу с десяток уставших лиц. Помещение было насквозь пропитано духотой, запахом мужского пота и свежего пива. С морозной улицы казалось, что они снова попали в сухой август; из-за невероятной жары словно запотел воздух. Фигуры были смутными, без малейших человеческих черт, и лишь слабые лучи света, пробивавшиеся сквозь плечи и ноги, могли осветить сотни пар подозрительных глаз.       Прямо на входе, когда в нос ударил неприятный горячий дух, поднялся раздраженный гул, и какой-то смелый, но наглый ковирец даже попытался выпереть Геральта на выход. Видимо, решил, что, если выдался ростом, то это делает его сильнее мутанта. — Места нет! Валите! И без того тесно… — он хотел было толкнуть его в плечи, подбадриваемый одобрительными усмешками соседей. Однако тот поймал его кисти в нескольких сантиметрах от груди, сжал до хруста, спокойно отчеканив: — Нам нужно поговорить с хозяином. И мы сразу же уйдем.       Голос его звучал миролюбиво. С ним почти комедийно контрастировала поза, в которой стояли собеседники — один на полусогнутых коленях зашипел от боли, второй — крепко сжимал чужие руки с хладнокровием в глазах. Лютик знал, что Геральт не хотел вступать в конфликт, но с задирой нужно было общаться только таким образом. — Ага, все так говорят… и остаются… — сдавленно пробормотал ковирец, пытаясь вырваться из железной хватки ведьмака.       Другие, заметив, что их собрата по несчастью обижает какой-то иноземец, резко зашевелились, плотнее окружая вошедших. Лютик сжал голову в плечи, надеясь, что до драки дело не дойдет — хотя он всегда мог позорно (зато удобно) сбежать. Всего-то нужно было нырнуть на пол или, как минимум, пригнуться до ломки в спине и лавировать между летящими кулаками. Геральт, наконец, отпустил руки неуемного горожанина и повторил, голос все еще был терпеливым и даже по-своему дружелюбным. Он не собирался драться в духоте и пыли. — Мы не местные. Едем в Цидарис. Нам нужно задать пару вопросов хозяину, и ты нас тут больше не увидишь, — пришлось говорить громче из-за нарастающего гула в таверне. Задира сомневающееся осмотрел его с ног до головы, поджал губы, потирая болящие кисти, затем слегка отошел в сторону (насколько это было возможно): — Ладно. Если сам не выйдешь, тебе помогут.       Он чувствовал преимущество на своей стороне — ведьмак был один, не считая бесполезного в драках барда, а таверна, как банка с огурцами, была заполнена желающими выпустить пар после страшной ночи. Геральт усмехнулся, не разделяя этого настроя, и, благодарно кивнув, начал протискиваться сквозь толпу. Лютик смиренно пошел за ним, невесомо положив руки на широкие плечи. Ему очень не нравилась возможность потеряться среди глазеющих на них ковирцев.       Они недовольно цыкали на них, наступая на ноги или толкаясь локтями. Лютик не мог винить их в таком настроении — многие из них потеряли крышу над головой. Если кого-то несчастья сплочали, были и те, кого они делали озлобленным на весь мир. Становилось невозможно дышать, воздух в центре зала был настолько спертым, что застревал в горле и легких. От долгой карусели и жары (утепленная одежда делала все только хуже) слабо закружилась голова. Прошла целая вечность перед тем, как они смогли добраться до стоек. Там к стенам прижалась прислуга — Лютик понял это по их скромной одежде. На вопрос о хозяине, те завертели головами, отвечая, что он ушел часа два назад и вернется ближе к вечеру. Геральт с досадой скрестил руки на груди. — А что хотите узнать? — худощавый веснушчатый парнишка посмотрел сначала на одного, потом на другого. — Может быть, смогу помочь? — Это зависит от того, как давно ты здесь служишь. — Года два уже. Ищете кого-то? Ведьмак посмотрел на барда, приподнимая брови. Тот удивленно поднял брови в ответ — неужели у него спрашивали его мнение? Обрадовавшись этому факту, он прочистил горло и со слишком важным видом кивнул: — Да, предположительно три недели назад здесь был отряд. Несколько человек, возможно, в королевской одежде. — В королевской? Ну, таких господ тут точно не имелось. Я бы сразу запомнил. — Э-э-э, хорошо… Тогда просто в богатой. Не было тут каких-нибудь странных, загадочных… — Лютик сделал нелепый жест рукой, — …. посетителей? Жались по углам, скрывали свое существование…. Парнишка нахмурился, посмотрев на потолок и немо шевеля губами. Уточнил: — Внешность-то какая? Вопрос поставил в тупик. Они снова переглянулись с Геральтом. — Не знаю, — честно признался бард после длинной паузы. — Но наверное, говорили об артефактах, магии и Цидарисе… — Лютик… — предупреждающе протянул ведьмак, хотя, конечно, было уже поздно.       При слове «артефакт» на них покосились сразу несколько ковирцев. Один из них, в бордовом капюшоне и с острым носом, похожий на орлиный клюв, встрепенулся и с жадным любопытством начал прислушиваться к разговору. Парнишка снова задумчиво зашевелил губами, пытаясь освежить воспоминания о странных лицах, коих здесь имелось предостаточно. Потом вдруг его лицо просветлело, и он вернулся в реальный мир, расплываясь в довольной, но хитрой улыбке. — Да, теперь припоминаю. Вот за тем дальним столиком сидели господа в дорогой одежде, на вид торговцы, как раз около месяца назад, просили индивидуальное обслуживание и говорили полушепотом. Но я все же пару фраз услышал. Только из-за загадочности я их, пожалуй, и запомнил. А еще был там один, чародей, кажется, так он на меня наорал, мол, «слишком часто возле них хожу». Там они еще карту на стол положили, чего-то там рассматривали. Геральт поинтересовался: — Какие пару фраз ты услышал? Только будь точнее. — О. Разумеется, я все расскажу. Однако это считается обслуживанием, ведь так? С меня заказ, с вас благодарность, — парнишка довольно посмотрел на улыбающихся служанок. Ведьмак даже не стал спорить, молча вытащил и положил на стойку пару монет. Тот посмотрел на них будто с неким презрением и нагло заявил: — У нас дорогое заведение. Еще пару монет со звоном ударились о лакированное дерево. — Хм-м-м… — теперь он был доволен, но жажда наживы оказалась сильнее логики: — Пожалуй, подороже, чем это. Теперь не выдержал Геральт. Внешне он выглядел на удивление спокойно, но в глазах загорелись раздраженные искры, готовые испепелить охамевшего слугу. Склонив голову, ведьмак умиротворенно сказал, причем так, что это прозвучало страшнее любой угрозы: — На следующем этапе я разукрашиваю лицо. Уверен, что хочешь променять пару золотых на слепоту? — Я п-понял… — парнишка торопливо сгреб орены в разжатую ладонь, убрал их во внутренний карман, смущенно кашлянув в кулак: — Но я не ручаюсь, что идеально запомнил слова тех господ. Геральт ожидающе приподнял бровь. Тот, побоявшись его взгляда, заторопился: — Сначала они обсуждали, как лучше добраться до Цидариса. Почему, я не услышал, но в итоге назвали город Туссент. Так что, скорее всего, пошли туда? Не знаю. Потом было что-то про какого-то мужика, про письма и какой-то древний камень. — Древний камень? — Да, кто-то из них пробормотал, но в тот момент я подошел слишком близко, и как раз чародей на меня накричал… — Что-нибудь еще? — Про гонцов сказали. Вот это я отчетливо услышал, так что могу процитировать со всей ответственностью. Они решили, что нужно высылать меньше писем, потому как лучше сохранить побольше людей, когда доберутся до точки назначения… — парнишка неловко потоптался на месте, смотря на него исподлобья. — Говорили ли они, где эта точка назначения? Никаких географических названий, кроме Цидарис, не было? — Не припомню. Да я, думаешь, у их столика вечность стоял? Так, пробегал… Вслушивался лишь от нечего делать. Лютик с разочарованием понял, что ничего толкового они у него не узнали. Загадка отряда так и оставалась неразгаданной. Он спросил, даже не пытаясь скрыть огорчения: — И это все? Парнишка сразу уставился на него, сморщил нос: — Вам повезло, что я вспомнил хотя бы это. — Спасибо, — Геральт почему-то не выглядел разочарованным. — Как давно начались землетрясения? Удивленный взгляд. Затем вздох: — Уже пару недель длятся. Но раньше слабее были, сейчас даже до пожаров дело доходит. Все массово уезжают из города, закрывают заведения… И нам бы так, да только наш хозяин считает, что прибыльно укрывать ковирцев у себя в таверне, — под конец он раздраженно выдохнул и махнул рукой: — Ну, я вам все рассказал.       Геральт кивнул и, попрощавшись с ним, сделал знак Лютику, показывая на выход. Пробиваться обратно было не так мучительно, как к стойкам — то ли легкие привыкли к духоте, то ли люди охотнее пропускали к двери. Остроносый человек в бордовом капюшоне с интересом проводил их спины взглядом и задумчиво уставился на собственные руки. Затем встал с места. И Лютик, и Геральт порядком вспотели из-за жаркой одежды, поэтому, выйдя на улицу, оба выдохнули с облегчением, с жаждой глотая свежий морозный воздух. Они не успели поделиться впечатлениями, ведь в глаза бросилась удивительная пропажа — лошади стояли одни, фыркая и мотая хвостами, а Сладкоежка как сквозь землю провалился. — Да вы издеваетесь… — пробормотал Геральт и, стиснув зубы, начал оглядываться вокруг. Благо, долго искать не пришлось. Низкий голос краснолюда басил откуда-то из подворотни напротив, где щедро валялись куски штукатурки. Он звучал озлобленно, практически яростно. Прислушавшись, Лютик уловил и второй голос, тише, тоже мужской. Не сговариваясь, Геральт и бард пошли на источник шума, который все больше напоминал ссору. Подходя ближе, они начали различать слова: — …. Повторяю, как ты смеешь трогать ее, сраный еб…нный извращенец? Тем более, в такое-то время! Сученыш ты несчастный, как ты вообще родился на этот свет?! — возмущался Сладкоежка. — Пошел нахер, гном. Не хочешь получить п…здюлей, лети отсюда сизокрылой пташкой! И, бл…ть, не мешай, — шипел незнакомец. — Уж хер ты от меня избавишься! Доставай меч, сука, только не тот, что в штанах! Или у тебя другого нет? — Ты сейчас своего писюна лишишься, раз и навсегда. Сказал же, не лезь не в свое дело, ублюдок низкорослый!       Они подошли в самый разгар момента. Лютик с любопытством вытянул шею, пытаясь разглядеть три темных фигуры в глубине узкого переулка: низкая — краснолюд, высокая — неизвестный человек и средняя — кажется, девушка. Геральт рассматривать долго не стал, просто перелез через глыбы и направился к месту начинающейся драки. Лютик поспешил за ним, уже предполагая, о чем идет столь интеллектуальная беседа. Сладкоежка, краем глаза увидев товарищей, обрадовался и, злобно сплюнув, пожаловался, тыкая в соперника пальцем: — Вы посмотрите на этого вафеля! Стою у лошадей, слышу бабий крик! Прибегаю, смотрю — стоит, лезет к ней своими грязными лапищами, скотобаза ублюдошная. — А тебя еб…т, что я делаю?! — ощерился мужичок. У него были сутулые плечи и вихрастая неопрятная прическа, волосы до плеч. На вид лет сорок, с неприятными чертами лица. Девушка жалась в угол, с испугом смотря то на одного, то на другого. — Да ты ее видел?! Она ж девчонка, ей, может, тринадцать, дай бог! А ты уже штаны приспустил, да еще залез в самый отделенный, нах…й, угол, чтобы тебя не отодрали в жопу местные! — брызгал слюной Сладкоежка, рука крепко сжимала наготове булаву. Геральт подошел к нему ближе, железным голосом обратился к насильнику: — Сейчас ты дашь ей пройти. Иначе утяжелишь себе приговор. — Пошел ты! — крикнул тот в ответ, и Лютик увидел, как сжимаются кулаки ведьмака. — Я считаю до трех. — Хоть до десяти, сука! Вы лезете в мою частную жизнь, это нарушение закона! — Если не дашь ей пройти, я не только залезу в твою частную жизнь, но и засуну ее тебе в хер. Один.       Сладкоежка злорадно расхохотался, начиная раскручивать булаву. Мужичок будто бы только что осознал количество соперников, отходя после жаркого спора с краснолюдом. Он заметно растерялся, сталкиваясь с нешуточно страшным взглядом ведьмака. Но отступить так просто ему не позволяла взявшаяся из ниоткуда гордость. — Будет мне еще мутант какой-то указывать! Пришел в чужой город и командует тут, как на параде, еб…нный в рот! — Два, — холодно произнес Геральт, не двигаясь с места.       Девушка дрожала всем телом, пытаясь спрятаться в тени переулка. Лютик с жалостью посмотрел на нее, понимая, что ей сейчас не до зрелища драки. Насильник, между тем, стоял с поднятым подбородком, взгляд его выдавал страх. — Три.       И, как только ведьмак зловеще двинулся в его сторону, потянувшись за мечом, он сдался и отошел, давая проход несчастной девчонке. Та нерешительно посмотрела на него, затем на Сладкоежку и, зажав рот подрагивающей, белой от холода ладонью, бросилась бежать, подбирая подол скромного платьишка. Когда она проскочила мимо Лютика, он заметил, что на ее покрасневшем от слез лице навсегда отпечаталось отвращение и стыд. — Хороший выбор, — Геральт убрал руки с рукоятки и остановился, хлопнув по плечу все еще разозленного Сладкоежку: — Развлекайся.       Развернулся и пошел прочь от недоумевающей троицы. Лютик решил не оставаться на месте безжалостного побоища и быстро засеменил за Геральтом, часто оглядываясь на хищно пригнувшегося краснолюда. У мужика, конечно же, никакого серьезного оружия с собой не было, поэтому он, теперь не скрывая испуг, начал медленно пятиться назад, к стене.       Лютик увидел, как тот резко вытаскивает карманный ножик, который казался ничтожной спичкой против огромной булавы Сладкоежки. Геральт мягко спрыгнул с глыб, неторопливо направился к лошадям; остальных спутников с ними еще не было. Лютик поравнялся с ведьмаком, не в силах сдержать восхищения: — Ух, от твоего властного голоса мурашки по коже! Не то чтобы я люблю, когда ты так говоришь… Вообще мне кажется, ты бы его сильнее отделал, чем Сладкоежка. — Не сильнее, а быстрее. Не люблю долго возиться с такими типами, — он подошел к Плотве и ласково погладил ее по морде с равнодушным выражением лица. Бард кивнул, внимательно рассматривая грубое лицо: — Понимаю. Ты, наверное, с ними сталкиваешься на регулярной основе. Я ошибаюсь, или твоим первым «делом» было как раз спасение девочки от…. насилия? — Да. Не думал, что буду бороться и с такими монстрами.       Сзади, из подворотни, раздался страшный, нечеловеческий крик, затем звук удара. Лютик поморщился, поскорее избавляясь от назойливых картинок в голове. Аккуратно положил руку на плечо Геральту, чувствуя бо́льшую свободу в тактильном контакте, и искренне признался, понизив голос: — Я, правда, рад этому. Вы оба чисты и благородны. Тот столкнулся с ним взглядом, кошачьи глаза озарились недоумением, затем губы скривились в доброй усмешке: — Не устаешь от поэзии? — Не в случае, когда нужно восхвалять героев, — серьезно ответил Лютик.       Усмешка медленно сползла с чужого лица, ее заменило странное выражение, которое бард так и не смог отгадать. Какая-то растерянная благодарность, в смеси с чем-то нерешительным и одновременно уверенным. Слишком много мыслей мелькало в голове у Геральта, чтобы отразить определенную эмоцию или высказать определенную идею. Лютик слегка сжал его плечо, затем убрал руку, впервые за все их года дружбы не ощущая ни смущения, ни скованности. Ему словно открылась новая дверь.       Крики и кряхтение в подворотне утихли, и Лютик невольно обернулся, ожидая увидеть результаты неравного, но справедливого боя. Вместо этого заметил Дрей, Аллиота и Йеннифэр, которые шустрой рысцой проезжали мимо облупленных стен. Эльфийка сразу же повернула в сторону Геральта, делая им очень понятный жест — садиться в седла. Лицо ее было наполнено разочарованием и недовольством: видимо, ничего особенного ей, как и им, узнать не удалось. Чародейка с любопытством заглянула в переулок, вдруг резко выпрямилась, направляя туда вытянутую ладонь. Та заискрилась синим светом, выбрасывая крохотный заряд энергии — воздух завибрировал, неохотно пропуская магический импульс.       Затем мат Сладкоежки, снова звук тупого удара, и Йеннифэр с неким облегчением тронула поводья, направляя лошадь следом за Дрей. Краснолюд шустро вынырнул из-за угла, убирая оружие за пояс и широкими шагами поскакал к своей четвероногой подруге. На ходу он что-то торжествующе приговаривал, его лицо светилось победой и злорадством. Когда Сладкоежка, наконец, забрался в седло, догоняя остальной отряд, он радостно затрещал, прежде всего, обращаясь к едущей впереди Йеннифэр: — Так что это я, получается, своей участи избежал? Ну, ты даешь, вот это реакция, колдунья, вот это сила… На что боролся, на то и напоролся. Неужто в таком буквальном смысле? Ха-ха… А я то думал, этот свинопас и пернуть не успеет, как я его сознания лишу. Не хилый пес, еще ножом метнул, смотрите как! — Что случилось? — поинтересовалась Дрей, оборачиваясь на краснолюда и на чародейку. Они заговорили одновременно, но первый быстро замолк, из вежливости оставляя слово Йеннифэр. — Сладкоежка уже успел с кем-то подраться. Он шел к нам, когда его соперник, если так можно назвать эту окровавленную гору мышц, дотянулся до ножа и метнул его в спину Сладкоежки. Неплохо метает, кстати говоря. Я еле успела отразить удар. — И ведь… И ведь каков черт, а? — восхищался краснолюд. — Его ж не убьешь, он как змеюка с пятью головами. Одну рубишь, еще две вырастает! Да и как он вообще дотянулся до ножа? Ну ничего, будет ему уроком. Раз не умеет управлять хером, он ему не нужен.       Лютик расширил глаза, открыл рот от изумления, надеясь на то, что это была метафора, а не дословный пересказ результата побоища. Когда, матерясь и ругаясь, Сладкоежка совсем не кратко поведал отсутствующим о событии, которое до сих пор заставляло «кровь закипать от ярости», Аллиот вдруг хмыкнул: — Странное у тебя отношение к женщинам. Сначала «бабами» называешь и рассуждаешь о них совсем не лестным образом, а потом так защищаешь незнакомую тебе девочку. В его голосе, несмотря на противоречивые слова, звучало непомерное уважение и непонятная благодарность. Краснолюд замотал головой, загибая толстые пальцы: — Во-первых, это была не баба, а девчонка, во-вторых, такие злодеяния — самые мерзкие и у…банские, в-третьих, где это я нелестно отзывался о женщинах? Да я всегда считал их нимфами, мать твою! Они ж такие все… — он чуть не подавился воздухом, — … шелковые, такие все… миленькие. Да кто ж такое создание посмеет тронуть без разрешения? — Ого, — теперь удивился и Лютик. — А я думал, у тебя совсем другая позиция на этот счет… Сладкоежка вдруг по-настоящему обиделся, пробасил: — Вы за кого меня тут держите?! Кому я про семью рассказывал, про домик на краю утеса?! Воздуху что ли? Вот, сука, никто меня не слушает, а по моему внешнему виду выводы делают… Если я привык крыть матом, это не значит ровно них…я, запомните, сделайте мне одолжение!       Он надулся, как дитя, и резко замолчал, больше не вступая в разговор. Лютик почувствовал к нему какую-то человеческую нежность. Сладкоежка был прав, судить книгу по обложке было, как минимум, некультурно, особенно, когда они провели бок о бок несколько мучительных и тяжелых дней. С первого взгляда он казался грубым, дремучим, вспыльчивым, хвастливым, но на деле краснел от одного описания женщин, нежно говорил о создании семьи и готов был драться до смерти из-за мучающей его несправедливости. Лютик, наконец, понял, как его можно описать — большой ребенок. Это было умилительно. — Ближе к делу, — вернула его в реальность Дрей, которая начала подгонять лошадь. — Мы мало что узнали: лишь о том, что землетрясения расползаются по всей округе, так что нам стоит быть на чеку; о гонцах никто ничего не слышал. Ровно так же, как и об отряде. Слишком много иноземцев, чтобы обращать на них внимания. Надеюсь, у вас более весомая информация? Лютик открыл было рот, чтобы с театральной горечью сообщить, что ответ отрицательный, однако Геральт вдруг заговорил первым: — Отряд направился в Туссент. Последнее письмо из Ковира, значит, что-то произошло именно в Туссенте. Также они решили высылать меньше гонцов. Парнишка из таверны сообщил нам, что на них была одежды торговцев, поэтому бесполезно расспрашивать местных жителей. Никто не смотрит на купцов. — Хорошо, значит, едем в Туссент, — кивнула Дрей. — Что-нибудь еще? — Да. Разумнее будет выбрать восточное направление и пройти через «Красный сад». Если застанет землетрясение, лучше оказаться на открытом пространстве. — Согласна. Именно поэтому я проложила маршрут на восток.

***

      Разрушенный и пыльный город вскоре остался за их спинами, и они продолжили путь по Темерии, некоторое время поражаясь масштабу природной катастрофы; она наложила отпечаток, казалось, на каждый сантиметр земли. Камни, реки, деревья, земляные трещины, кустарники — все опавшее, потертое, помятое. Когда в очередной раз оказались в лесу, удивились количеству упавших деревьев, которые раскидывали свои кроны, загораживая проход на редкие поляны.       Лютик и представить не мог, какую силу имело прошедшее землетрясение. Он настолько погрузился в собственные переживания, что ему начало казаться, что их уже слегка подбрасывает в воздухе. Путь, помимо этого, предстоял довольно скучный, так что бард с мечтательным вздохом достал из-за пояса лютню и от нечего делать продолжил сочинять плохо идущую балладу об их путешествии. Каждый раз он отказывался от мелодии, перескакивая с одного мотива на другой, и задумчиво шевелил губами, перебирая лезущие на ум слова.       Вдохновение как-то не шло, хотя Лютик прекрасно знал, о чем говорить, поэтому он решил провести для себя одну увлекательную разминку. Для этого ему должен был понадобиться доброволец, именно поэтому бард милостиво избрал для себя Геральта, который, казалось, тоже погрузился в собственные мысли. На этот раз он ехал рядом, напротив, что сделало задачу еще проще, чем нужно. — Мне нужно слово, — громко попросил Лютик, обращаясь к ведьмаку. Остальные тоже прислушались, кто-то с интересом посмотрел на барда. — Матерное? — с иронией спросил тот. — Можно и матерное. Главное, чтобы любое. А я, чтобы заставить колесики в мозге хорошенько поработать, должен буду сочинить маленький отрывок к этому слову. — В чем проблема самому придумать слово? — Не будь занудой. Я не хочу быть предвзятым. Давай, Геральт, ты же тоже умираешь от скуки! — Со мной все в порядке. — Геральт… — Хорошо. Глагол можно? — Хоть наречие! — Тогда «отвали». — Как всегда, безумно оригинально и невероятно смешно, — закатил глаза Лютик, но решил закрыть их на «дружелюбный» настрой ведьмака: — Допустим… Хм… Он провел пару раз по струнам, мысленно стараясь сопоставить получившиеся рифмы. Затем сделал губы бантиком и выдал с тремя расстроенными аккордами: — Пошлые сволочи все короли! Я ему: «дай мне трон», а он: «отвали». Сладкоежка загоготал, одобряюще хлопнув по кожаному седлу. Геральт слабо улыбнулся, кивая торжествующему взгляду Лютика, который не намеревался останавливаться на одном слове. — Давай еще, — предложил он, вцепившись в лютню, как в готовое на бой оружие. Ведьмак изобразил сложный мыслительный процесс: — Хм-м-м… петух. — Святая Мелитэле, Геральт, тебе бы в поэты с таким словарным запасом! — Твоя беретка навеяла. — Как всегда, проигнорирую твои оскорбления. И все же… — Лютик снова подумал, прикладывая указательный палец к губам. — А! Точно. Он кашлянул в кулак и, сыграв странную, хаотичную мелодию, отчетливо произнес: — Откуда-то в город пришел странный слух, Что, мол, я, ну, честное слово, петух. Что это значит? Ведь нет у меня ни звонких медалей, ни чудного белья. «Петух ты, петух», — кричит детвора! И что, что кричу я волком в три утра? Затем покачал головой, признаваясь: — Рифму, конечно, плоховато составил, но общий смысл понятен. — Как ты так быстро сочиняешь, е-мое? — удивился Сладкоежка. — Ну, вот так как-то… Ладно, давай третий раз, и я перехожу к балладе. Мозг заработал. Геральт практически без размышлений вдруг бросил, причем так серьезно, что Лютик невольно обратил на это внимание: — «Паутина». — Паутина? — эхом повторил бард. — А с чего такой резкий поворот в литературность? — Интересно, что ты способен выдать не из анекдотов. — Ну… Тогда тебе придется подождать, это надо хорошенько обдумать, чтобы было красиво… Еще, возможно, это будет название, а не часть стихов…       Геральт кивнул и посмотрел вдаль, вновь погружаясь в некий транс. Лютик же, вдохновленный цепким названием, которое показалось ему очень личным, начал активно сочинять песню, поудобнее беря лютню в руки. Надолго его все равно хватить не могло — пальцы леденели очень быстро, на них приходилось дуть, и теплое дыхание согревало покрасневшую кожу лишь на несколько секунд. В перчатках играть на лютне не хотелось, все-таки так он рисковал испортить инструмент.       Первое время они все еще шли по лесу, перебираясь через коряги и кочки, заставляя лошадей прыгать и, оступаясь, перешагивать через поваленные деревья. Стволы и корни припорошились белоснежным пухом, в каких-то местах сугробами и неровными комочками, но ветки, зимой обычно пригибавшиеся от тяжести снега, были чисты. Все опало на землю — ели и березы словно долго трясла чья-то огромная грубая рука. Небо окончательно просветлело, приобрело настолько насыщенные тона, что глаза щурились сами по себе. Солнца видно не было, зато снег отразили облака; словно зеркало, они перевернули землю с ног на голову. Под копытами лошадей важно хрустел свежий, чистый снег, еще не осквернённый человеческими ногами, а сами они недовольно фыркали, из их рта вырывались клубы пара. Кое-где Яблоня сворачивала с тропы и тут же проваливалась в глубокий снег, мотая гривой и пытаясь вырваться из оков зимней пены.       Лютик плотнее надел беретку, погладив изящное перышко — оно почему-то доставляло детскую радость. Он не видел себя в зеркало, но предполагал, что шляпа ему очень идет. То и дело отвлекался от сочиняющейся песни, окунаясь в фантазию о собственном внешнем виде — вздыхал, поправляя каштановую челку. Легкие изнутри наполнялись морозом, и дышать становилось все проще, воздух казался невесомым.       Первый толчок произошел, когда они зашли в самую глубь леса. Причем такой силы, что путники чудом не свалились с седел, мертвой хваткой уцепившись в поводья и стремя. С деревьев рывками полетели остатки снега, а земля вокруг заскакала в приступе лихорадки. Благо, землетрясение было очень коротким — вскоре всадники спокойно поехали дальше, так же быстро оправляясь после случившегося.       Второй вызвал большее потрясение, во всех смыслах этого слова. Как только почувствовали начало стихии, сразу соскочили на землю, крепко вцепились в стволы близ стоящих деревьев. От толчков «запрыгали» даже лошади, и Лютик буквально ощутил, как ноги на долю секунду оторвались от земли, словно пытаясь вытолкнуть его в свободное воздушное плавание. Когда все закончилось, они тронулись дальше, теперь их изредка тревожили землетрясениями.       Вокруг стояла изумительная тишина, только тихо пели неперелетные птички, не понимающие такой резкой смены погоды, и переговаривались между собой два чародея, понимающие друг другу с полуслова. Остальные молчали, с рассеянной мечтательностью вслушиваясь в слабые всхлипы лютни и наслаждаясь зимней красотой леса. Никто не ожидал увидеть здесь серый погребальный камень, словно со стеснением прятавшийся за огромными стволами сосен.       Он был слишком большой для обычного надгробия и слишком новый для такого старомодного стиля. Издалека мало что было видно, лишь то, что он заполнен надписями на Всеобщем (это стало понятно по очертаниями букв) и выбитого изображения, летящей в пламени птицы, судя по всему, феникс. Приглядевшись, Лютик понял, что это не просто надписи, это список имен, идущих в алфавитном порядке. Причин для странного выбора места захоронения было много: возможно, здесь пролилась кровь за свободу, возможно, проводились страшные ритуалы или на несчастных нападали озверевшие монстры.       Никто не счел нужным комментировать необычное открытие. Все молча осматривали поднимающийся из снега камень, вокруг которого едва слышно шумели густые ветви елей. Затем отводили взгляд, на дне которого мелькало тревожное равнодушие, и каждый задумывался о своем, но будто о едином: о смерти, о старых захоронениях, о судьбах погибших здесь людей. Легонько завибрировал воздух вокруг, заставляя лишь ведьмака встрепенуться и напрячься всем телом.       Когда спустя пару минут они выехали из леса, перед ними открылась огромная, бескрайняя пустошь, напоминающая выжженное насквозь поле. В каких-то местах виднелись противные болотные лужи с тающим возле них грязным снегом. Он был бледно-желтый и совершенно не сочетался с окружающим его белоснежным лесом. Отовсюду торчали мелкие кустарники, образуя вмятины и кочки. Геральт все еще был напряжен, с каждой секундой все чаще оборачиваясь назад и принюхиваясь, как гончая собака. Лютик пошутил, разглядывая взволнованное лицо: — Ты в порядке? Выглядишь так, словно собираешься начать охоту. — Я — нет, — странно ответил тот и вдруг пристально уставился на барда: — Надеюсь, что ее не будет. — Чего? Ты о чем? — не понял бард, чувствуя нарастающую в груди тревогу. — Пустошь «Валдаса», — громко перебила их Дрей. — Такими темпами придется ночевать на улице. До деревни еще ехать и ехать. — Может, успеем. Сейчас только день, время есть, — подбодрил ее Аллиот, но та оставалась непреклонной. — Мое нутро мне подсказывает, что нет. — А мое нутро мне подсказывает, что нас окружают баргесты, — проскрипел Геральт и обернулся, крепче сжимая уздечку. Эти слова мгновенно привлекли общее внимание, и Дрей даже приостановила лошадь, недоуменно поднимая брови: — Баргесты? — Призраки. Выглядят, как собаки. Появляются на местах жестоких убийств. — Опять твои дружки, боже ты мой… Есть ли места на земле, не кишащие монстрами?! — запаниковал Лютик, тоже начиная оборачиваться и пристально вглядываться в спокойный зимний лес. — Ясно. Переходим на галоп, — приказала Дрей, но Геральт остановил ее резким тоном. — Бег для них как брошенная кость! Будут гнаться за нами до самого артефакта. Нужно приготовиться к бою, — и, в подтверждение своих слов, первым соскочил с Плотвы, со скрежетом вынимая наточенный меч. Потом вдруг передумал и, посмотрев сначала на Лютика, затем на Сладкоежку, сделал им неоднозначный жест: — Я справлюсь один. Езжайте вперед. — Ты что, сбрендил? — открыл рот Лютик. — Я ведьмак. Забыл? — оскалился тот и повторил жест: — Вы будете только мешать. Йеннифэр, недолго размышляя, тоже спрыгнула с лошади, многозначительно посмотрев на Аллиота. Тот, закатив глаза, лениво повиновался и слез с седла с ворчливым бормотанием. Чародейка, между тем, строго приказала: — Геральт прав. Тут нужна магия и ведьмачьи приемчики. Ждите нас на той стороне.       Ведьмак нарисовал знак и хлопнул по спине Плотвы, пуская ее прочь от леса. Лошади чародеев тоже бросились к пустоши. Лютику показалось, что лес беспокойно зашевелился, а воздух завибрировал сильнее прежнего. Либо богатое воображение, либо обещанные Геральтом звери действительно подбирались все ближе к путникам. — Ну? Чего ждете?! Вперед! — прикрикнула на них Йеннифэр, и Дрей первая ударила лошадь по бокам, нерешительно опуская поводья.       Лютик и Сладкоежка пустились за ней, пригибаясь ниже к седлу и чувствуя, как снова начинает трястись земля. Бард обернулся, чтобы посмотреть на одиноко стоящую троицу, которая с нетерпеливым азартом вглядывалась в глубину леса, отходя на пустошь, чтобы выиграть себе пространство.       Геральт еще не видел их, но уже чувствовал призрачный холод, совершенно не походящий на зимний мороз. Он был острее, противнее и смешивался со зловонием, которые некоторые ведьмаки называли «запахом ада». На шее в бешеной лихорадке колотился ведьмачий медальон. Очередное землетрясение, хотя и слабое, совершенно не облегчало им задачу. Сейчас все должно было решить количество: десяток баргестов — пара коротких минут, сотня — могла начаться возня.       Деревья вдалеке снова беспокойно зашевелились от жестких порывов ветра, который гнал адских псов сюда, к пустоши. Несмотря на то, что баргесты появлялись лишь в определенных местах страшных смертей, они были безжалостны ко всему живому и готовы были преследовать его до края Неверленда.       Геральт крепче обхватил меч, только что тщательно обмазанный маслом против призраков, отставил левую ногу назад и краем глаза посмотрел на решивших помочь ему чародеев. Йеннифэр крутила ладонями, создавая форму небольшого огненного шара, ее черные волосы шевелились от ветра, похожие на чудных змей. Аллиот встал по другой бок, опустив руки, готовый отреагировать на любое движение с указанной ему стороны. Ждать ему пришлось недолго.       Вой. Протяжный, хриплый, звериный. Совсем близко, из-за густых крон синих елей. И тут же показались они — черные псы с горящими глазами. Их было много, Геральт не успел посчитать количество, слишком быстро те бежали, окруженные зелено-желтым призрачным свечением. Они летели по снегу, хрипя и рыча, врезаясь в сугробы и поднимая вихри снега. Какие-то из баргестов материализовались из воздуха прямо у соседних деревьев — в них тут же остервенело полетели ледяные заряды Аллиота.       Йеннифэр с яростным криком бросила пламенный заряд вперед, в самый центр несущейся на них стаи. Она попала четко в цель: каких-то псов отбросило назад, и те, скуля, ударились о крепкие стволы сосен и елей. Но это было и ошибкой — догадавшись о планах противника, баргесты начали широко разбегаться в разные стороны. Ведьмак знал, что они будут действовать по старинке — псы никогда не «работали» в одиночку, лишь единым живым организмом, окружая жертву и раздирая ее до смерти.       Одна из собак с ненавистным пылающим взглядом, спешно скребя огромными когтями по снегу, совершила гигантский прыжок и попыталась накинуться на ведьмака слева. Зазвенел серебряный меч, жалом взвился в воздух и с противным, ни на что не похожим звуком, врезался в жесткую шерсть. Шея у баргестов была толстая, крупная, разрубить ее одним ударом не получилось — пес с хрипом упал на снег, обнажая желтые клыки. Геральт покончил с ним только с четвертого удара, да и то не сразу; на него охотились и другие баргесты.       Сразу три пса накинулись на него с разных сторон, оглушающе ревя и пытаясь оторвать ему конечности. Ведьмак закрутился, увернулся от первого, резко перекатился в сторону, успевая начертить Ирден — баргест поменьше замер в нелепом положении, не в силах преодолеть магический заслон. Увернувшись от зубов второго пса, Геральт сделал резкий выпад и, быстро выпустив в третьего заряд телекинетической энергии, воткнул меч прямо в голову безжалостному существу. Тот попытался вырваться, елозя задними ногами по окровавленному снегу, но ведьмак был сильнее — опершись сапогом на скалящуюся морду, он одним взмахом вынул острие, тут же отскакивая назад.       Еще четыре пса материализовались из ниоткуда, их яркое свечение, оказавшись слишком близко к лицу, ослепило глаза. Зажмурившись, ведьмак мотнул головой — такого еще никогда не было. Внезапно появившийся баргест и резкий толчок землетрясения сбил его с ног. Падая, Геральт еще успел скрестить кисти рук в Знак Гелиотроп, но в глазах потемнело от жесткого приземления, остатки воздуха со стоном вырвались из легких. Голову прожег холодок снега. Годами тренированная реакция в очередной раз спасла ему жизнь: он, как верткий зверек, оперся локтями о землю и замахнулся мечом в тот момент, когда на него прыгнули сразу две собаки. Удар, звон, толчок ногами, как двумя длинными пружинами, вибрация воздуха — один из баргестов улетел влево с пронзительным визгом и брызжущей из шеи кровью, другой тяжело приземлился рядом, громко клацая острыми клыками.       Секунда, и Геральт снова на ногах, отплевываясь от попавшей в рот шерсти. Недолго думая, разделался с валяющимися на земле тварями тремя точными резкими ударами в мозг. Торопливо оглядевшись, заметил, что количество баргестов чуть-чуть уменьшилось, однако эта новость была ничем по сравнению с другой — вокруг них образовывалось плотное, непробиваемое кольцо. Собаки материализовались сзади, спереди, сбоку, и даже пустырь с его огромным пространством становился похожим на крохотную, однобокую клетку. — Вот черт! Надо разорвать круг! — крикнула Йеннифэр и, посмотрев на Аллиота, проговорила название какого-то заклинания.       Тот, уставший от частого использования магических сил, лишь кивнул и, закрыв глаза, начал водить руками по воздуху, готовясь совершить некую атаку. Чародейка повторила его жесты и, с сжатыми от напряжения зубами, широко расставила ноги, стараясь не упасть от начинающихся слабых толчков из-под земли. Но баргесты не собирались ждать. Словно по единой команде, они, страшно рыча и лая, побежали на них со всех сторон, разгоняясь с каждым метром. Геральт попытался остановить их — выпустил сразу несколько зарядов энергии в разные стороны, чувствуя, как на лбу образуется испарина, а пальцы печет от вспышек магии. Каких-то псов ему удалось оглушить, другие же оказались слишком близко…       Йеннифэр и Аллиот не успели одновременно наколдовать защитный заслон. Отвлекаясь на подбежавшего к нему пса, ведьмак не смог отреагировать на одного из баргестов. Тот набросился на чародея, с торжественным воем вцепившись ему в предплечье; Аллиот вскрикнул от неожиданности и боли, распахивая глаза и пытаясь отпихнуть от себя бушующего зверя. Йеннифэр же, светясь изнутри темным синим пламенем, вдруг резко подняла голову, откинувшись назад всем телом. Воздух вокруг них задрожал так сильно, что, вместе с резким сильным толчком из-под земли, это казалось самим концом света. Геральт подскочил к Аллиоту, протыкая пса мечом, и в этот момент увидел, как горизонт становится дыбом. Напрасно пытаясь сложить пальцы в защитный Знак, он тяжело ударился боком о землю, выпустив клинок. В ушах загудело и зашумело.       Ведьмак чувствовал, как все вокруг дрожит и стонет, земля под его телом тряслась так сильно, что он буквально подпрыгивал на ней, стараясь сориентироваться и встать на вдруг онемевшие ноги. Пришлось ногтями вцепиться в холодную застывшую от снега землю. Сфокусировав взгляд, он увидел, как Аллиот вытягивает здоровую руку в попытке прикончить тяжело сипящего зверя. Геральт смог перевернуться на живот, подползти ближе, схватившись за торчащую рукоятку меча. Но вытянуть его оказалось сложнее, чем ему казалось. Шерсть и кожа баргеста составляли непробиваемую броню, а из-за землетрясения ведьмак даже не мог нормально подняться, не то чтобы вытащить оружие. Нужно было подождать.       Краем глаза Геральт заметил, что в лесу тоже творится хаос — облетают листья, падают ветки, снег лавиной спускается с камней и стволов. Йеннифэр тоже лежала на земле, только она была неподвижна, с широко распростёртыми руками. В груди ведьмака застучала тревога, но он знал, что пока ничего сделать не может — землетрясение только начинало утихать. Оглушенные магией баргесты лежали в разных сторонах от ведьмака, скуля и едва слышно рыча.       Когда толчки потеряли силу, Геральт, тяжело опершись руками, наконец, поднялся, нетвердо вставая на ноги и мотнув головой. Затем, будто очнувшись ото сна, вытащил из головы пса меч, обрызгивая все вокруг темной, почти черной кровью. Сделал два смертельных удара в живот, тяжело замахиваясь клинком, и, оттирая перчаткой пыльное лицо, подал руку Аллиоту. Тот, бледный от потери крови, посмотрел на него с неким подозрением, но от помощи не отказался и, хватаясь за кисть здоровой рукой, с усилием поднялся с места, тут же прижимая к себе раненное предплечье. Ведьмак, убедившись в нормальном состоянии чародея, указал ему на Йеннифэр: — Проверь, как она. Я закончу дело, — металлический голос звучал обеспокоенно.       Затем, еще раз сплюнув мерзкие волоски шерсти, крепче обхватил рукоятку и широкими шагами двинулся к самым свирепствующим баргестам. Встряхиваясь, они приходили в себя, готовые снова наброситься на своих жертв. Теперь, когда магия чародейки ввела их в некий транс, справиться с ними было намного легче и быстрее. Ведьмак, как волшебный дровосек, ходил по территории пустыря и, изворачиваясь от самых острых клыков, рубил головы или протыкал животы, из которых вытекала черная зловонна жидкость. Слышался лишь звон меча, визг воздуха, предсмертный храп и всплеск энергии — для тех, кто снова кидался в драку. Вскоре от призраков не останется и следа — «умирая», их тела исчезали, превращаясь в воздух и унося за собой кровь, вонь и адское свечение.       В течение своей грязной работы Геральт постоянно с тревогой оборачивался на Йеннифэр, которую пытался привести в чувства сидящий на корточках Аллиот. Через пару минут ведьмак с облегчением заметил, как та зашевелилась и присела, вздыхая и говоря о чем-то с вежливо поддерживающим ее чародеем. Он знал, что она будет в порядке, но каждый раз тревожно билось сердце. Магия, тем более, настолько сильная, отнимала огромное количество энергии — чародеи могли не только падать в обморок, но и лежать по несколько дней в коме. Йеннифэр явно не рассчитала силы и, внезапно покинутая Аллиотом, сделала слишком мощный удар по баргестам. Когда все было кончено, ведьмак устало отер лицо, раздраженно ощущая сухость во рту, и пошел к чародеям, которые уже встали в полный рост и смотрели на него потускневшими глазами.       Лютик, пристально следящий за событиями на пустоши, увидел, как Геральт обнимает Йеннифэр, ласково погладив ее лицо. Затем троица о чем-то поговорила, указывая на трупы, коих было неисчислимое количество, и, повернувшись, сделали им одобряющие жесты. Далеко Дрей, разумеется, не ушла: пустошь была настолько огромной, что они едва добрались даже до середины, и теперь встревоженно вытягивали шеи. В то время как баргесты стали буквально таять в воздухе, эльфийка махнула рукой Лютику и Сладкоежке, и они все пошли навстречу ведьмаку и чародеям, ведя за собой сразу по две лошади.

***

— Как ты собирался справиться один, Геральт? — Дрей усмехнулась, оборачиваясь на покачивающегося в седле ведьмака. Лютик активно закивал головой: — Вот меня тоже очень интересует этот вопрос! Давай, Геральт, объясни-ка нам, как бы ты в одиночку дрался с сотней бешеных собак. — Не думал, что все твари мутировали. Раньше баргесты были попроще, — честно ответил тот, задумчиво глотнув воду из фляжки. — А что изменилось? — Сложнее убить. Толстая кожа, мутировавшая шерсть, слишком яркое свечение. — Я, конечно, извиняюсь за такой, может быть, хреновый тупой вопрос, но… — вступил в разговор Сладкоежка, — …. хуле они за нами не погнались? На вас кидались, как тузик на грелку, а мы, как шуты, в стороне наблюдали. — Думаю, кто-то из нас был их главной добычей, — спокойно пояснил ведьмак, поправляя желтую ткань на шее (с которой лишь пару минут назад испарилась «адская» кровь). — Баргесты никогда не являются просто так. — В смысле? Мы их что, как-то… хе-хе….взбудоражили? Йеннифэр, прикладывая к носу вышитый белый платок, покачала головой: — Это призываемые создания. Существует легенда, что после неотомщённой смерти душа возвращается в этот мир в виде этой призрачной собачки. Все мы видели тот надгробный камень. Здесь произошло что-то нехорошее. — То есть вы хотите сказать, что кто-то там в лесу сидел и мутил ритуалы, призывая сумасшедших гончих из преисподней? — нахмурился Лютик. — Не совсем. Думаю, призвали их давно, но «активизируются» они только при виде врага, против которого и совершали ритуал. Это может быть кто угодно, какое-то определенное существо, армия, компания, даже просто человек конкретной профессии или расы. Поэтому Геральт и предположил, что кто-то из нас попался на их крючок. Чародей или ведьмак — оба могут совершить жестокие убийства. Но не волнуйтесь, находись вы рядом, они бы и вас попытались разорвать в клочья. Затем вдруг обратилась к Аллиоту, сказала виновато: — Прости, смогу исцелить только через пару минут. Мне нужно восстановить силы. — Все… в порядке, — он выглядел очень бледно и устало, здоровой рукой цепляясь за уздечку и облизывая пересохшие губы. — Уверен, что не нужно остановиться? Мы могли бы сделать небольшой перевал… — заботливо предложила Дрей, не оборачиваясь на чародея. Тот слабо мотнул головой: — Нет. Я подожду. — Как скажешь.       Пару минут ехали, возбужденно обсуждая мутировавших монстров. Лютик с опаской поглядывал на Аллиота, чтобы убедиться, в каком он состоянии. Несмотря на то, что предплечье перебинтовали тряпкой, оно все равно сильно кровоточило, и чародей все сильнее кренился вбок, стискивая зубы от стреляющей боли. Видимо, укус баргестов был ядовит или вызывал слишком сильную реакцию организма — чародей по-настоящему страдал, ведя вокруг мутными синими глазами.       Йеннифэр, которая, наконец, убрала покрасневший от струек крови платок, тоже бросала на Аллиота жалостливый взгляд. Лютик посмотрел на Геральта. Он выглядел потрепанно, лицо его казалось грязным и пыльным, а белые волосы были мокрыми от тающего снега. Они ведь только вчера помылись! Ничего не поделать, ведьмак выполнял свою работу в независимости от того, насколько не хотел валяться в грязевых ваннах. — Остановитесь! — властно прикрикнула Йеннифэр и подняла вверх изящную руку. Послушно натянули поводья. Аллиот медленно терял сознание, все сильнее склоняясь вниз, к гриве лошадки. Лютик с тревогой покосился сначала на него, затем на соскочившую с седла чародейку. — Помогите его спустить, — она протянула руки к раненному всаднику и с мольбой оглядела остальных.       Геральт послушно спрыгнул с Плотвы и, подойдя к Аллиоту, осторожно стащил его вниз, тот беспомощно опирался здоровой рукой на его плечо, пытаясь сделать это самостоятельно. Лютик вновь оказался на земле и, отряхнув кафтан, подскочил к ведьмаку, аккуратно прислонившего чародея к низкому, кривому булыжнику. Йеннифэр закатила рукава куртки и, потерев ладонями, забормотала заклинание, проводя ими над больным предплечьем. Пальцы ее заискрились нежным фиолетовым светом. Аллиот сидел, закрыв глаза и тяжело дыша, тело было похоже на безвольную марионетку.       Когда чародейка закончила свой маленький ритуал, она некоторое время пыталась прийти в себя, закрыв глаза и восстанавливая потерянные силы. Затем вскочила на ноги и, пошатнувшись, быстро пошла к дорожной сумке, на ходу бросая: — Рана серьезная, баргест почти откусил ему руку. Нужно подождать десять минут, пока она не затянется. Лютик присел рядом с Аллиотом и с сожалением поджал губы, не зная, куда деть руки и что сейчас стоит сказать. Тот медленно приходил в сознание и даже улыбнулся, одними глазами, когда столкнулся с ним взглядом. — Все будет в порядке. Слышал? Через десять минут будешь, как новенький! — бодро сказал бард и, стараясь не навредить, сжал его здоровую ладонь.       Он не увидел, как посмотрел на них ведьмак. Сначала на одного, затем на другого, и волчьи глаза наполнились чем-то очень злым и серьезным. Аллиот медленно закрыл и открыл глаза, словно кивая, и в этот момент к ним шустро вернулась Йеннифэр, доставшая целебную мазь. Лютик освободил ей место и со вздохом отошел к Геральту, косо поглядев на Дрей и Сладкоежку, неловко переступающих с ноги на ногу около лошадей. — Опасные, однако, твари… — пробормотал бард и вдруг повернулся к злившемуся ведьмаку, недовольно склонив голову: — Ты хотя бы пытаешься представлять себя со стороны? — Что? — очнулся тот. — Опять весь грязный, — понизил голос. — Такую красоту скрываешь, а? Геральт смотрел на него в таком недоумении, что Лютик не выдержал и издал смешок, залезая во внутренний карман кафтана. Вынув аккуратный синий платочек, он пояснил: — У тебя лицо все в пыли, — и потянулся к нему рукой, делая вид, что ему плевать на реакцию окружающих. Разумеется, его кисть жестко перехватили (но не настолько жестко, чтобы сделать ему больно), и ведьмак пробормотал с откровенно угрожающей интонацией: — Заболел что ли? — Пока нет. Но если будешь скалить зубы, захвораю от сердечного приступа, — снова потянулся к нему Лютик, и Геральт отступил, со злым смущением поглядывая на удивленные лица окружающих. Прошептал сквозь зубы: — Лютик… Какого хрена ты творишь? — Я помогаю тебе вытереть лицо. А вот что ты такого подумал, я не знаю, — спокойно произнес тот и, выиграв партию неожиданным ответом, мазнул платком по твердым щекам и подбородку, почувствовав под тканью щетину.       Ведьмак замер, пораженный внезапной расхлябанностью Лютика. Затем, благодаря ведьмачьи мутации за неумение краснеть (он готов был провалиться сквозь землю из-за прожигающих его насквозь взглядов), Геральт все-таки позволил ему отереть свое лицо. Когда тот решил сделать это второй раз, он опять вцепился в его кисть и медленно отвел ее в сторону, предупреждая: — Хватит. — Иначе что? Оторвешь мне руку? — наивно заморгал Лютик. Ведьмак не успел ответить. Йеннифэр встала с места, откидывая назад вьющиеся волосы: — Я сделала все, что могла. Теперь остается только ждать.       Бард, аккуратно свернув испачканный платок, убрал его обратно в карман и, спокойно обойдя Геральта, вновь оказался с Аллиотом. Он решил побыть с ним рядом, возможно, из жалости, возможно, из удивления — чародей еще никогда не представал перед ним слабым и беспомощным. Ведьмак, все еще чувствуя на своем лице невидимое касание нежной ткани, на секунду прикрыл глаза и сжал зубы. Проклятые чувства никуда не исчезали.

***

      Как Дрей и предполагала, на ночлег им пришлось остановиться на природе. За то время, пока они ехали по пустоши, долинам и дорогам, до верху засыпанных снегом и скачущим по склонам, случилось еще несколько мелких землетрясений. Чем дальше они отходили от Ковира, тем слабее они становились — Йеннифэр уверенно предположила, что артефакт по-разному воздействует на каждую территорию. Где-то чудовищные монстры, тут землетрясения, там болезни. Чтобы никто не смог сбежать, никто не смог найти единый метод борьбы, никто не смог помочь друг другу, сосредоточившись на собственном несчастье.       Через несколько минут после того, как рана Аллиота затянулась и тот смог забраться на лошадь, пошел снег. Он летел большими, ненормально большими, хлопьями, похожую на гигантскую перхоть. Лютику казалось, что он мог рассмотреть внутренний состав каждой снежинки, которые неохотно таяли, присасываясь к одежде или покрасневшей коже. Снег шел медленно, периодически застывая во времени, но его было так много, что приходилось часто моргать из-за слипающихся холодных ресниц. Небо так и оставалось насыщенно-голубым с убежавшими прочь облаками, хотя уже наступали ленивые сумерки, и все вокруг темнело, набрасывая на белую массу чудные очертания коряг и деревьев.       Вокруг не было ни души. Лютик заметил это только сейчас, когда, тщетно вертя головой в разные стороны, он пытался отыскать хотя бы одну одиноко проезжающую телегу с поникнувшим головой крестьянином. От пустоты окружающей местности становилось жутко и неприятно на душе. Темерия, несмотря на огромную территорию, всегда славилась большим количеством населения, и даже, казалось бы, в безлюдных местах, обязательно проскальзывали шустрые человеческие фигуры. Теперь же единственным захватчиком бесконечных долин, троп и холмов был сумеречный отряд: лошади мотали гривами, бодро передвигая ногами, а в седлах покачивались молчаливые всадники, окидывая все вокруг мрачными взглядами.       Лютик бессознательно пропитывался этой атмосферой небытия. Темный, долгий зимний путь, без смеющихся солдат или ругающихся между собой купцов. Все живое словно вымерло, оставляя на прогнившей и грязной земле пятерых могущественных людей и одного беззаботного барда.       К ночи снег прекратился, он осел в сугробы и мягким покрывалом расстелился по холмам. До «Красного сада» оставалось приличное количество миль, поэтому Дрей остановила отряд прямо на дороге, в небольшой рощице, спрыгивая с лошади и приказывая развести костер. Его удалось разжечь только с помощью Йеннифэр, которая выпустила заряд энергии в мокрый от снега хворост. Задумчиво пережевывая ужин, садились как можно ближе к огню и грели о него замерзшие руки. — Поделюсь мнением. Я уже говорила об этом Йеннифэр, но считаю нужным сообщить вам. Тем более, теперь, когда, поразмыслив над всей ситуацией, я сделала окончательный вывод, — эльфийка сняла перчатки, положив их рядом с собой, на кусок ткани. На нее внимательно посмотрели, не произнося ни слова. Она согнула ноги, рассеянно уставилась на костер, спокойно объявив: — Кацпера подставили. Не знаю, кто и зачем, но он не виноват в истории с артефактом. Кто-то сделал всевозможное, чтобы король подумал именно на него и снял подозрения со всех остальных. — С чего такие выводы? — равнодушно поинтересовался Аллиот. Дрей метнула на него короткий взгляд. — Во-первых, он резко исчез за месяц до того, как пришло первое письмо. Возможно, и раньше, ведь я не всегда нахожусь при дворе. Как тогда письма приходили на его имя и его адрес? — Залег на дно? — снова предположил чародей. — Он один из главных королевских ученых, и не мне тебе об этом рассказывать. Кацпер был во дворце чаще, чем у себя дома. Однако я не видела его там на протяжении долгого времени. К тому же, спрятаться у всех на виду невозможно. Во-вторых, Кацпер не тот человек, который готов броситься на поиски грозящего всему миру артефакта, ради собственной выгоды. Он — великолепный ученый, полностью посвятивший себя книгам и экспериментам. Он бы точно знал последствия вскрытия древней магии. Аллиот снова пожал плечами, отпив красного вина из своей фляги: — Может быть, Кацпер просто хотел изучить этот артефакт. Я с ним близко не знаком, но все ученые помешаны на исследованиях. Кто знает, вдруг он попросил разрешения у короля на поиски артефакта, в этом ему было отказано, и этот безумец решил все сделать самостоятельно. — Безумец? Кацпер всегда был рассудителен и хладнокровен, — Дрей смотрела на него с подозрением. На его устах появилась странная улыбка: — Но не когда он был увлечен делом. — И кто по-твоему мог это сделать? — спросила Йеннифэр. Та перевела взгляд на чародейку и поджала губы, вороша палкой горящий хворост: — Не знаю. Но это кто-то из королевского двора. Кто-то, имеющий доступ к секретной информации. Когда вернусь, проведу личное расследование и докажу невиновность Кацпера. Ненавижу несправедливость. Настоящий преступник должен ответить по закону. — Если он еще жив… — покачал головой Аллиот. — Почему он должен быть мертв?       Лютик молчал, не решаясь высказывать свою точку зрения о том, о чем он понятия не имел и иметь не мог — не зная Кацпера, трудно было сделать вывод. Но бард почему-то верил Дрей и знал наверняка, что та сдержит свое обещание и найдет того, кто на самом деле захотел владеть артефактом. Тогда ему уж точно не поздоровится. Эльфийка не проявляла милосердия к тем, кто переступал черту правопорядка.       Чародей выглядел бодро. Рана окончательно затянулась, бледность спала с его потрепанного лица, и Лютик даже успел забыть о том маленьком происшествии. Никогда раньше он не принимал настолько активного участия в разговоре, и это его несколько смущало. — Так что вы думаете? Нужно ли мне говорить об этом королю? — поинтересовалась Дрей, громко обращаясь к каждому из них. Ведьмак, не произносивший ни слова с того самого момента, когда они слезли с лошадей, задумчиво подбросил в огонь еще одну тоненькую веточку и откровенно произнес: — Пока не стоит. Вызовешь еще большую панику. Без официального разбирательства могут начаться жестокие репрессии и недоверие ко всем придворным. Учитывая нынешние обстоятельства, Радриффу они не нужны. К тому же, сейчас это не столь важно, главная задача — обезвредить артефакт, а уже потом разбираться, кто виновник всех бед. — Без понятия, че там у вас за Кацпер, но согласен с Геральтом. Нахрена королю целый мешок проблем? У него сейчас крыша поедет, начнет думать, что все вокруг него — предатели, и скоро его отравят какой-нибудь хреновиной. Обожди, еще найдешь крысу, — с убеждением закивал Сладкоежка. Дрей помолчала, откусила кусок от холодной бараньей ноги и, без выражения смотря на пылающий цветок костра, вдруг вздохнула: — Да, вы правы. Просто эта мысль не дает мне покоя. Я обязательно сообщу правду Радриффу. — Мы тебя прекрасно понимаем, — убежденно сказала Йеннифэр, с теплом заглядывая ей в глаза.       Ужин закончили, когда огонь начал потихоньку затухать, и его летящие в разные стороны искорки исчезли, пожирая оставшиеся ветки хвороста. Вновь пришлось пополнить костер, чародейка разожгла его до приличного пламени (некоторые даже отодвинулись подальше, чтобы «не поджечь себе зад», как выразился Сладкоежка), и, когда разговор постепенно дошел до тупика, Лютика попросили сыграть что-нибудь для настроения. — О-о-о-о, я ждал этого момента! — сразу обрадовался тот и полез за лютней, бережно убранную в кожаный чехол. Поскорее взяв ее в руки и устроившись поудобнее, Лютик театрально прокашлялся в кулак и торжественно объявил: — В общем, как вы все слышали, Геральт мне сегодня подкидывал всякие интересные словечки. И одно из них было «паутина». Я пообещал сочинить подходящее четверостишье чуть позже, и, так как у меня оказалось невероятное количество времени, пока мы черепашьим шагом передвигались по пустырям и лесам… Я все-таки смог сочинить подходящую песню. Она, конечно, не станет такой популярной, как некоторые другие мои произведения, и ее не будут напевать на базарах и в трактирах. Однако я считаю, что у меня получилось точно передать не только смысл, но и мотив того, что заказывал мне Геральт. Все мы сталкивались с такими сложными, запутанными ситуациями, чувствуя себя крохотными ничтожными мушками в лапах у гигантского зловещего паука… Одиноким корабликом в бесконечном темном океане… Птицей со сломанным крылом, попавшей в… — Ближе к делу, — перебила его Йеннифэр, устало сжимая переносицу. — Хочешь сказать, до этого момента ты его слушала? — разыграл удивление ведьмак, и чародейка легонько стукнула его по плечу. Притворившись глухим, Лютик все же закончил свою пламенную речь, скромно добавив: — В общем, сперва хочу поблагодарить Геральта за столь оригинальную идею. Весьма цепкое название, давшее мне пищу для размышлений. Благодаря ему, во мне по-новому загорелось вдохновение.       Он демонстративно посмотрел на ведьмака и, выдержав долгую паузу, резко изменился в лице и настроении. Геральт никогда вслух не поражался этому, но он воистину не понимал, как Лютик за несколько секунд превращался из болтливого шутника в серьезного, мечтательного поэта.       Тот, между тем, отыграл целый куплет без слов, быстро перебирая пальцами напряженные струны. Мелодия была романтичной, тоскливой, она забрала в себя все: тревогу, ностальгию, надежду и боль. Даже если бы Лютик не начинал петь, каждый из них бы понял, о чем говорит музыка. Она непривычно бегло прыгала от самых высоких до самых низких нот, словно мечась между двух огней, и это пробирало до мурашек — одинокое звучание лютни в снежную ночь. Он запел спокойным, грустным голосом, опустив голову, его глаза сверкали из-под каштановой челки. Даже не запел, а начал произносить слова, словно ритмично зачитывая поэму: — Сплетенная солнцем, растянется в ветках, В ней светлые капли дрожащей росы. Паук-многоножка в безжизненных сетках, Он ждет свою жертву, проходят часы. Несчастная муха дрожит в паутинке, Страдает, вздыхает, дрожит и жужжит. Но поздно уже. Она здесь, в темной власти, И вскоре он сладкий нектар ощутит. Затем вдруг запел громче, выше, голос становился отчаянным, с дрожанием протягивая окончания слов. Бард контрастировал мелодии лютни, с некой попыткой перейти на соло: — Я чувствую, как руки запутаны сетью. Куда ни смотрю, там мрак с пустотой. И желтое солнце мне кажется медью, И синее небо не шепчет покой. Ничтожный комарик, я бьюсь в тщетных муках, Пытаясь сбежать из се́ти тоски. Душа моя плачет в изнеженных звуках, Но падает глубже себе вопреки. Геральт почувствовал, как по телу пробежали мурашки. Лютик, между тем, снова ушел на говор, почти на шепот, с долей надежды, снова вливаясь в единый мотив с музыкальным инструментом: — Как быть, когда ты попал в паутину Из чувств и страстей, из мыслей и слов? Когда твоя боль превратилась в рутину, И строчки дорог состоят из узлов? Не знаю ответа, ведь мы в паутине, И вор, и крестьянин, и царь-богослов. Наверное, стоит отдаться пучине, Чтоб не бояться потом облаков.       После того, как Лютик закончил петь, мелодию некоторое время тянула сама лютня, проигрывая дополнительный безмолвный куплет. Затем завершила свой путь окончательной, долго тянущейся нотой, окончательно затихая в тишине промёрзлой рощицы. Он поднял голову и внимательно посмотрел на окружающих, все еще находясь в некоем трансе после погружения в музыку. Все без исключения сидели молча, с задумчивостью рассматривая огненные цветки костра или перебирая что-то в руках. У каждого из них сложилось свое впечатление о песне: взгляд ведьмака казался грустным, у Аллиота — понимающим, а Йеннифэр погрузилась в воспоминания, глаза ее были пустыми.       Когда постепенно волшебство музыки развеялось, и все пришли в себя, Лютику посыпались нескромные комплименты. Тот сидел с самодовольной улыбкой на лице, кивая и чувствуя себя всевышним существом. Геральт смотрел на него по-особенному тепло, и для барда это, наверное, было высшей похвалой.       Ложились ближе к костру, накрываясь одеялами, прямо так в одежде, сжимаясь в комок и пытаясь сохранить тепло. Лютик решил по привычке расположиться рядом с ведьмаком, устраиваясь поудобнее под пока не согревающим плотным покрывалом, с наслаждением закрывая глаза. Он провалился в сон почти сразу, под звуки возни, тихих разговоров, кашля Сладкоежки и звенящей тишины рощи. Другим пришлось долго ворочаться, чтобы заснуть, несмотря на общую усталость после долгого пути. Вскоре все затихло: нежданная зима укрыла подрагивающих от холода путников, оставляя лишь звук еле слышно потрескивающих веток.       Лютик проснулся посередине ночи. Организм вдруг с завидной бодростью вытащил его обратно в реальность, заставляя лениво перевернуться на другой бок и попытаться снова задремать, вернуться в прежний поток бесполезных мыслей. Однако это было бесполезно — сон ненадолго покинул его, и бард, мучаясь от безысходности, лег на спину, приоткрыл глаза. Начал смотреть в темное, пустынное небо, не находя ни одной, даже крошечной звездочки. Его взгляд был мутным и заспанным, а руки сжимались и разжимались в кулаки, чтобы хоть как-то занять себя во время бессонницы.       Все мысли были сосредоточены лишь на одном — как бы поскорее заснуть. Лютик вслушивался в окружающие его звуки. Он заметил, что молчавшие ранее птицы вдруг заверещали где-то невдалеке, переливаясь громким, надоедливым свистом. У каждой из них была своя музыкальная партия: кто-то пел в разнобой, хаотично, как ему вздумается, другие выдерживали определенный ритм, будто обозначая границы мелодии, третьи трещали, хрипя крохотными горлышками. Если бы не сумеречное, мрачное небо и не пробирающий сквозь одеяло мороз, Лютик бы подумал, что сейчас июньское раннее утро. Рядом потрескивал костер. Его отголоски были похожи на звуки грибного дождя — такие же неуверенные и почти не слышные. Он постепенно потухал, не контролируемый властной рукой чародейки. Справа по горизонтали кто-то довольно сопел, убаюканный объятьями Морфея, кажется, это был краснолюд. Лютик, умиротворенный ровным ритмом своего дыхания, начал было тоже возвращаться в сладкий сон, но встрепенулся, внезапно услышав рядом глухой стон.       Пробужденный тревогой, он напряг слух, пытаясь определить его точное местоположение. Стон раздался вновь, такой же тихий, бессвязный и отрывистый, как до этого. Он принадлежал ведьмаку. Лютик сразу же открыл глаза, часто моргая и садясь на подстилку, обернулся, посмотрев на соседнее одеяло.       Геральт лежал на спине, широко раскинув руки, во сне откинув от себя подстилку куда-то в сторону. Она косо прикрывала его ноги, будто пытаясь уползти прочь от огня. Лицо ведьмака было страдальчески нахмурено, грудь тяжело вздымалась, а руки мертвой хваткой вцепились в ткань. Его снова мучил кошмар. Лютик немного подумал, растерянно разглядывая Геральта, затем, обмотав себя одеялом для сохранения тепла, осторожно встал, пошатываясь на ослабевших ногах. Бесшумно подошел к нему, присаживаясь на корточки и не решаясь на какое-либо действие. Ведьмак снова застонал, выгибаясь в спине, и резко мотнул головой, хмурясь еще сильнее.       Нужно было либо разбудить его, либо попытаться рассеять кошмар. Лютик не был уверен, что тот снова заснет, но знал, что Геральт бы был благодарен за сон, даже за столь страшный и мучительный. Поэтому он, стараясь никого не разбудить, наклонился к его лицу, прошептав почти в самое ухо: — Геральт… Все хорошо. Все в порядке, — затем, чувствуя переполняющую его нежность, начал успокаивать его осторожными, плавными движениями ладони.       Он гладил его по плечам, твердым щекам, рукам и животу, продолжая убаюкивать тихим, ласковым голосом и надеясь на то, что это хоть как-то поможет справиться с кошмаром. Первое время ведьмак не утихал, с силой стискивая зубы и напрягаясь всем телом. Затем, спустя пару минут, вдруг поддался обволакивающему спокойствию Лютика и постепенно замолк, восстанавливая тяжелое, обрывистое дыхание. Бард, удивленный тому, что его глупый метод имел воздействие на Геральта, решил поддаться еще одному нелепому порыву. Стояла тихая снежная ночь, все вокруг спали, а Лютику хотелось оказать очередной (уже интимный) жест поддержки.       Он подтащил к ведьмаку свое спальное место, устроился рядом, как верный пес, и, подтянувшись, взял его руку в свою, переплетая пальцы. Утром можно было беспокоиться о последствиях, но сейчас Лютик будто находился в трансе равнодушия. Ведьмак, конечно, на его движение никак не ответил, все еще будучи в беспокойном сне, но барду это было и не нужно. Он последний раз ласково осмотрел величественный профиль и закрыл глаза, чувствуя едва заметное тепло чужой руки.

***

      Геральт видел их. Пожилых, молодых, совсем старых. Все вокруг было серым, не играло ни одной, даже самой легкой краски. Он снова был волком, чувствовал это в своих жилах, смотря на жертв голодными, жадными глазами. Впереди виднелись смутные силуэты домиков, окруженных гигантским металлическим забором, около которого испуганно толпились люди. Геральта словно что-то сдерживало, он не мог сдвинуться с места и, скуля, скреб лапами по высохшей ржавой траве. Держался ведьмак на некотором расстоянии от толпы и словно ждал, пока в воздухе прогремит разрешение действовать.       Люди выглядели беззащитными: они жались к уголкам стен, со страхом косясь на Геральта, в полнейшей тишине. Темное, мрачное небо застилали грозовые тучи, но вокруг не раздавалось ни звука — он как будто оглох, потеряв способность чутко воспринимать окружающий мир. И вдруг Геральта освободили — раздвинулись невидимые стены, и ноги быстро понесли его прямо к стене, к безвольно стоящим жителям. Несмотря на то, что он чувствовал себя кровожадным волком, Геральт все понимал и безрезультатно пытался остановиться, ведь с каждой секундой приближались побледневшие лица детей, обузданные диким ужасом. Он хотел крикнуть им, предупредить, чтобы те убегали за ворота, в безопасность и тепло деревни, но изо рта вырывались лишь звериные хрипы, рычание и вой. А люди словно замерли во времени, огромными глазами наблюдая за волком и даже не пытаясь защищаться. Они надеялись, что он остановится или исчезнет. Но он не остановился и не исчез.       Геральт одним прыжком оттолкнулся от ледяной земли, чувствуя невесомость в теле, и набросился на одного из крестьян, который, окаменев от страха, пытался спрятать лицо руками. Он физически ощутил, как вгрызается ему в горло, на клыках хрустнули мелкие кости и жилы, а затем все заполнила кровь.       Алая, она выделилась на сером фоне безжизненных стен и смутных силуэтов, буквально выжигая глаза своей яркостью. Геральт, не в силах ничего сделать, с ужасом наблюдал за собственными действиями: он разрывал в клочья не сопротивляющегося ему человека. В горле стоял металлический вкус крови, а уши закладывало от душераздирающего крика жертвы. Волк словно сошёл с ума от азарта и, покончив с мужчиной, который лежал на земле послушной куклой, ринулся к рядом стоящей девочке.       Та завизжала, пытаясь убежать прочь, пятясь спиной и в конце концов спотыкаясь на неокрепших ногах. Как только девочка упала, Геральт с довольным рычанием набросился на неё огромным прыжком. Его клыки вцепились прямо в маленький хрупкий животик, вместе с мясом вырывая внутренности — желудок, сердце, кишки… Детский крик заглох не сразу — она ещё долго металась в агонии, задыхаясь и выгибая спину. Её голубые глаза округлены в ужасе и непонимании. Руки трясутся в предсмертной, дичайшей боли.       Геральт не мог остановиться, его колотило в лихорадке, внутренний голос умолял: «Хватит! Прекрати! Ты убиваешь их всех!» Но у волка была своя воля — он со злорадной жадностью выдирал последние капли жизни из хрупкого детского тельца. Когда все закончилось, Геральт заметил, сколько вокруг него жидкой, мерзкой, красной крови. Она полностью окрасила белую накидку девочки, которая лежала, широко раскинув руки и смотря в небо безжизненными пустыми глазёнками.       Все вокруг начало стонать, кричать мерзким истошным воплем, земля тряслась, покрываясь мелкими трещинами. И вдруг по стене и замеревшим во времени людям начали течь густые, толстые струи крови… Они заполняли каждую дырку, каждый сантиметр пространства, казалось, что само небо превратилось в единое алое полотно. Геральт почувствовал, что он снова стал человеком, отступил назад, не зная, куда деть испуганный взгляд. Затем увидел, как начинает корежить невиновных в его преступлениях людей: их тела то съеживались, то расширялись, ломались кости, выгибались позвонки, они ревели в страшных муках, голоса эхом барабанили по оглушающей тишине. У них выпадали глаза, вылезали внутренности, словно чья-то невидимая рука бешено колотила по ниткам марионеток, ломая их хрупкий каркас.       И Геральт не мог отвести завороженный взгляд. Он закрывал глаза и продолжал видеть картинку, становящуюся все ярче и безумнее с каждой секундой. Пытался сдвинуться с места — ничего, ноги намертво приросли к земле, напрочь лишая его возможности покинуть этот кошмар.       Однако вскоре картинка стала становиться черной, смутной, силуэты искореженных тел превращались в нечто отдаленное, а тело расслабилось, поддаваясь чему-то теплому. Геральт вдруг понял, что у него появилась защита, заслон против ужаса и мучений. И страшный сон прервался, превращаясь в нечто менее беспокойное и более бессознательное.

***

      Следующие два дня они полностью провели в пути — из-за очередного снегопада передвигаться становилось невозможно. Ветер резал кожу, слепил глаза и грозился скинуть всадников с лошадей. Снова была метель, приходилось укрываться за густыми кронами деревьев с отмирающими от мороза листьями. Обещанная Дрей деревня все никак не показывалась на горизонте, и лишь спустя пару часов блуждания по заснеженной земле, они поняли, что свернули не туда. Случайно спутали ориентиры на карте, сильно уходя на юг. Они развернулись и, потеряв уйму времени, двинулись в нужную сторону.       Лютик продолжал ту же тактику общения с Геральтом: невинный, но очевидный флирт и тактильный контакт. В какой-то момент тот должен был сдаться, потому что его столь рьяный интерес к его персоне (несмотря на то, что он шёл от барда) явно смущал и почему-то удивлял. У Лютика родился новый план, чтобы подтолкнуть ведьмака на разговор, однако он не решался его осуществить. Все время в компании, почти никогда наедине.       «Красный сад» возник перед глазами недовольных своей неудачей путников лишь в полдень третьего дня, когда все потеряли надежду вернуться на правильную часть дороги. Деревушка оказалась приличных размеров — её домики занимали территорию целого крохотного городка. Она выглядела уютно, с ее маленькими белыми двориками и многочисленными яблонями, растущими на каждом шагу. Яблоки все замерзли, полопались, покрываясь тоненькими корочками льда.       Когда они въехали в деревню, со скукой оглядываясь по сторонам, крестьяне-прохожие оборачивались на них со странными лицами. Кто-то с изумлением, а кто-то со зловещей, коварной ухмылкой, значение которой осталось загадкой для всех участников похода. Некоторые останавливались, провожая их мрачными взглядами. Один из крестьян выбежал прямо на дорогу, выскакивая на некотором расстоянии от лошадей, и театрально поклонился, чуть ли не касаясь головой заснеженной земли. — Добро пожаловать в Красный Сад, милсдари! Чувствуйте себя как дома! — пискляво пролепетал он, специально повышая голос до шутовского.       Дрей поморщилась и ускорила ход, пытаясь отпугнуть от себя юродивого. Тот и правда отбежал в сторону, только избавиться от него оказалось не так просто: он еще долгое время бежал за всадниками, махая шапкой и выкрикивая слова гостеприимства. В самой деревне остановились ненадолго. Покормили и напоили лошадей, купили еще немного утепленной одежды, продолжая сталкиваться со странными взглядами и слыша в свой адрес непонятные фразы. Например, торговка, отдавшая им купленную одежду за бесценок, усмехнулась, обращаясь к сыну-помощнику: — Кто ж знает, может, им повезет. Когда Дрей предложила ей больше денег, настаивая на справедливой расценке, расплылась в кривой улыбке: — К чему, милсдарыня? Мы тут надолго, как-нибудь рассчитаемся. — О чем ты говоришь? — Колдовство. Все тут… колдовство, — таинственно вздохнула она и перестала обращать на них внимание.       Подивившись поведению местных жителей, эльфийка приказала всем двигаться дальше, указывая на то, что они уже потеряли достаточно дней в поисках проклятой деревни. Никто с ней спорить не стал, и путники стегнули лошадей, уезжая прочь из Красного Сада. Лютик пару раз обернулся, ловя на себе долгие, любопытные взгляды — крестьяне продолжали смотреть им вслед, словно никогда еще до этого не встречая людей с других городов или поселений. Это было настолько жутко, что бард, не найдя ни одного логичного объяснения произошедшему, насильно сосредоточился на мыслях о погоде и о странном ощущении у покошенного серого домика.       Не то чтобы оно было совсем уж странным — просто легкий озноб, который можно было бы списать на холод, если бы не вибрации воздуха. Все вокруг будто бы поплыло, секунда, и наваждение исчезло, оставляя Лютика в недоумении озираться вокруг. Это произошло еще в начале деревни, у самой первой избушки, и бард забеспокоился, не начиналась ли у него простуда. Или, может быть, галлюцинации. Но потом он успокоился и продолжил с вялым интересом наблюдать за простирающейся перед ними дорогой.       Деревня осталась позади, с ее загадками и «колдовством», а впереди, окруженная со всех сторон деревьями, извилистая, но широкая тропа, которая поднималась куда-то вверх, в горку. Они ехали, наблюдая за безоблачным голубым небом и приятным светлым пейзажем, постепенно забывая о том, что здесь когда-то царила весна.       Где-то через полчаса слева появился холм, похожий на огромную стену — если поднять голову, на нем можно было разглядеть развалины какой-то громадной величественной постройки. Руины, которым на вид была пара сотен лет, поросли диким плющом и зеленью, нагло лезущей в самые скрытные уголки бывшего замка. Из-за продолжительного холода стены заледенели, монументальные колонны покрылись еще большим количеством трещин. Бывшие полуразваленные башни утыкались в небо, лежа под пушистыми шапками снега. Лютик заметил, что с левой части холма были видны маленькие ступеньки, ведущие в бывший вход постройки. Деревья вокруг казались сухими и безлиственными, словно мертвыми. — Ну прям обалдеть можно, какая красота. Кто-нибудь проведет нам, необразованным болванам, маленькую экскурсию? — усмехнулся Сладкоежка. — На карте этот объект не обозначен, — монотонно сказала Дрей, а остальные промолчали, понятия не имея о столь древней достопримечательности.       Проехав руины и оставляя их за спиной, отряд двинулся дальше, через пять минут замечая, что холм, который так упорно рос в вышину, вдруг снова начал спускаться. «Странная местность», — подумал каждый из них, но вслух ничего не сказали, обремененные собственными мыслями. Лошадей не гнали, ехали в привычном темпе, постепенно теряя интерес к окружающей их местности. Та же пустынная извилистая тропа, тот же холм, то же небо.       Погода, по сравнению с прошлыми метелями и землетрясениями, заметно улучшилась, так что поводов для беспокойства у них пока не было. Геральт вдруг усмехнулся про себя чему-то, чем мгновенно вызвал любопытство заскучавшего от дороги Лютика. Так как они снова ехали рядом, растормошить его не составило особых усилий. — Что? — спросил бард, с интересом поглядывая на ведьмака. — Что? — эхом повторил тот и посмотрел на него в ответ. — О чем подумал? — Тебе даже мои мысли знать надо? — Был бы я Аллиотом, мог бы узнать и без внешних расспросов. Но у меня таких способностей нет, к сожалению. — Скорее, к счастью. — Очень уж язвительным стал твой вечный сарказм, — закатил глаза Лютик и тут же ожидающе моргнул: — Ну так что? Геральт вздохнул. — Местность просто напомнила один забавный случай. — Так, Геральт, ты же знаешь, как я люблю рассказы о случаях. Тем более, о забавных случаях. Не тяни резину и давай уже, выкладывай. — Ничего особенного. Помнишь того рыцаря, который бросил мне перчатку в лицо? Лютик подумал немного, затем лицо его просветлело, и он расхохотался, подавившись воздухом. — О чем вы говорите? — не поняла Йеннифэр, обернувшись на барда. — Ох-х-х… Геральт просто рассказывал мне об одном… типе… — ответил тот, насмеявшись вдоволь. — Короче говоря, один выскочка решил вызвать его на дуэль за оскорбление чести… Потому что кузнец решил продать последние наколенники не ему, а Геральту. По-моему кузнец был гномом, да? — Ага. И ненавидел рыцарей-меттинцев. — Ну в общем, они как раз стояли под таким холмом. И когда тот петух бросил в него перчаткой и начал грозиться жестокой расправой, этот самый гном справил на него нужду прям с холма… Крикнул, что его честь может оскорбить даже обыкновенная потребность, а потом убежал в лес. Этот рыцарь потом целый день у деревни дежурил! Может, история тут и случилась, а, Геральт? Ведьмак улыбнулся: — Это вряд ли. — Что за дьявольщина…? — вдруг ахнул Сладкоежка и, нахмурившись, ткнул пальцем куда-то вперед.       Все пары глаз тут же устремились туда, куда указал краснолюд, и каждое лицо вытянулось в недоумении. Впереди виднелась какая-то деревня, которую они никак не ожидали здесь увидеть. Дрей даже судорожно сверилась с картой, непонимающе часто заморгав и пробормотав еле слышно: — Тут не должно быть поселения…       Подъехав чуть ближе, Лютик понял, что их ждал еще больший сюрприз: деревня оказалась ничем иным, как Красным Садом. Тот же въезд, те же домики, и прибывали они к тому концу, из которого выехали полчаса назад. — Мы же… никуда не сворачивали, — растерялась эльфийка, выдыхая пар в морозный воздух. — Все время двигались прямо по дороге. — Может, тут какой-то объездной путь? — неуверенно предположил бард. — Мы просто сделали круг и вернулись. — Во-первых, на карте это не указано. Впереди, судя по указаниям, должна была быть река с мостом. Во-вторых, мы бы заметили, как свернули. Краснолюд сплюнул вязкую слюну: — Ну тогда как объяснить эту херню? В какой момент холм оказался справа? — Разворачиваемся. Тщательно следите за дорогой и старайтесь отмечать каждую деталь.       Взвинченные и беспокойные, всадники резко свернули обратно, следуя приказу Дрей и внимательно наблюдая за окружающей средой. Снова поднимающийся вверх склон холма, снова деревья, ласково прикрытые снегом, снова взволнованный ветер и бесконечная дорога. Лютик решил сделать мысленные ориентиры, и ими стали: гигантский дряхлый дуб с отваливающейся корой, мертвая, гниющая ворона, лежащая справа от дороги и пень с корягой на противоположной части тропы. Прошло около получаса, когда они снова добрались до места с руинами — те величественно раскинулись на холме, со злорадным презрением разглядывая проезжающих мимо них путников.       Дрей тревожно оглядывалась по сторонам, стараясь выцепить каждую странность, каждый миллиметр загадочной местности. Вскоре, в полнейшей тишине, они с раздраженным удивлением увидели перед собой Красный Сад, стеснительно выглянувшего из-за правой части холма. Они так и не смогли заметить, когда все вокруг поменяло свое направление, будто задурманенные чьими-то чарами. Из своих ориентиров Лютик увидел только древний дуб, который все так же крепко цеплялся корнями в холодную землю. — Та-а-а-ак… — протянула Дрей и, махнув рукой, рысцой поехала по диагонали, сворачивая с основной дороги.       Остальные послушные двинулись за ней, подгоняя лошадей и с опаской оглядываясь на въезд в деревню. Впереди, там, куда они решили направиться, виднелись другие склоны и холмы, полностью покрытые хвойными верхушками деревьев. Эльфийка выбрала тропу, нагло вьющуюся между двух из них и поднимающийся на третий холм. Так как подъем был спокойным, не пришлось слезать с лошадей. Те без особых усилий забрались вверх по дороге, лишь недовольно фыркая от лишнего груза на спинах.       И каково же было удивление, когда, оказавшись на вершине холма и пройдя пару миль через лесистые джунгли, они заметили уже знакомую местность со зловещим Красным Садом. А ведь Лютик наивно предполагал, что они смогли обмануть чары!       Дрей на этом не успокоилась, погнала лошадей влево, заставляя взбираться вверх, по крутому склону, таща за собой упирающихся лошадей. Шли быстро, напряжённо, или, по крайней мере, так казалось Лютику из-за сильной тревоги, бьющейся в груди. Геральт уже смирился с ситуацией и двигался вперёд неохотно, понимая, что таким способом ситуацию было не решить, и одновременно понимая, что эльфийке нужно испробовать все возможности. Свернули, не доходя до привычных глазу руин. Опять коварная лесная дорога, ровно полчаса пути, и холм начал резкий спуск вниз, грязная от листьев и мелких палок тропа преобразовывалась, становясь зимней дорогой. В какой-то момент резко превращение завершилось, в который раз открывая перед ними Красный Сад. — Что если пройти насквозь…? — еле слышно пробормотала Дрей и направила лошадь в саму деревню.       В Красном Саду их встретили равнодушнее, чем до этого. Пара неудивленных взглядов в их сторону и кривые усмешки. Лютик заметил, что народу на улице за это время стало в три раза меньше — разбежались по избам, то ли на обед, то ли от скуки. Когда и этот план эльфийки оказался безрезультатным (они снова подошли, на этот раз, к началу деревни), всадники нерешительно остановили коней. — Послушайте, такими темпами мы вряд ли что-то добьёмся… — начал обсуждение Аллиот и, потирая мёрзнувшие руки, пристально осмотрел близ лежащие домики: — Это точно зеркальное заклятье. Можем оббежать хоть всю местность. Каждый раз будем приходить сюда, к деревне. — Если это опять ваш треклятый артефакт, я клянусь бородой, все… — угрожающе пробасил Сладкоежка. — Нет. Хорошая новость, что это дело рук какого-то чародея, — успокоил его тот. — Просто закольцевал местность. — Ну так сделайте что-нибудь, вы ж тут колдуны! Сварите там зелье из жаб или летучих мышей, покружитесь на одной ножке, только, бл…ть, хватит нам терять время на это говно! Лютику показалось, что примерно так бы выразилась Дрей, не будь она столь вежливой и приличной. Йеннифэр вдруг усмехнулась, покачала головой: — Все не так просто. Зеркальное заклятье может снять только тот, кто его наложил. — Да какого ж члена-то? — застонал краснолюд, схватившись за лысую голову. — И че мы делать будем? — Искать того, кто наложил заклятье. Ещё одна хорошая новость состоит в том, что, чтобы место так и оставалось закольцованным, нужно проживать где-то в его пределах. — Тогда этот черт обязан жить в деревне! Чтоб у него х…й отвалился так шутить! Людям заняться нечем, ей-богу… — он первым пустил лошадь в галоп, направляясь в проклятый Красный Сад.       Дрей предложила сразу направиться к старосте, чтобы зазря не опрашивать шутов и бродяг. С ней согласились, но проблема состояла в том, что нужно было ещё и найти управляющего деревни. Разумеется, первым шагом стал пристальный осмотр каждого домика, чтобы найти самый богатый и самый выделяющийся, но не настолько, чтобы он походил на дворянский.       Таких, к их растерянности, оказалось несколько. Пришлось проверять каждый, настойчиво стуча в дубовые двери и спрашивая местонахождение старосты. Когда в указанном доме им никто не открыл, отряд начал проводить массовой опрос населения. Кто-то вежливо пожимал плечами, оправляя передник, другие хмуро огрызались, что не обязаны следить за его здравием. В общем, реакция у всех была разная, и важен был только результат — крестьяне понятия не имели, где собственный староста. Зато когда им посыпались вопросы о зеркальных чарах, охотно заматерились, смутно жалуясь, что это уже вторую неделю творится. Причины точно никто назвать не мог, и ответы варьировались от общего пьянства до проклятия богов. Когда эльфийка совершенно отчаялась, понимая, что такими темпами они не найдут ключ к правде, какой-то пожилой крестьянин навострил ухо, подслушивая их разговор. — И что, никто из вашей деревни не выходит? — устало спросил Аллиот, пытаясь достучаться до ума полной, краснощекой женщины. — Да уж недели полторы как… Может, две. — Как же вы живете? — Ну, как живем, милок… Вот так и живем. Чего нам, огород есть, и слава богу. — Это заклятье. Если у вас есть чародеи, должны понимать. Неужели не можете попросить у них помощи? — Какие чародеи, — отмахнулась она от него с внезапной злостью. — Отродясь у нас не водились. Нет-нет. — К вам ведь и другие путники приходили. Где они? Что сделали? Крестьянка опять смягчилась: — А что сделаешь-то, мой миленький? Побесились, как и мы, так тоже тут остались… Мы ж их никак предупредить не можем. Да и… мало у нас гостей. Сейчас ведь с Темерии сбегают. — Кто это тебе сказал? — Кто-то из приезжих и тявкнул. Мол, конец света наступает, а север первый погрязнет во мраке… Да, так и сказал… Аллиот вздохнул: — Точно не знаешь, где староста? — Опять пьяный, наверное, валяется где-то. Из-за него все беды, будь он трижды весел и четырежды счастлив, — женщина поставила руки в бока, вдруг нахмурилась: — Ну, языками почесали и хватит. Пора мне! И с этими словами, гордо подняв подбородок, уплыла прочь, прихрамывая на одну ногу. Чародей с трагичным выражением лица развёл руками, посмотрев на молчавших товарищей: — Кажется, у них не только место закольцовано, но ещё и староста. Куда он мог подеваться? Сквозь землю провалился, что ли? Старик, стоявший на противоположной части дороги и непринуждённо рассматривающий чужие окна, резко встрепенулся и громко спросил, чувствуя, что настал его час: — А что вам… староста что ль нужен? — Ты знаешь, где он? — ведьмак первым повернулся в его сторону. — Та знаю, конечечно… Мужики из него там дурь пытаются выбить. Он у нас бухает много, вот они и… — крестьянин показал что-то неопределённое. — Покажи, где. — Они во дворе, чтоб никто не видел. Да смысла нет, все и без того рады. Пошли, пошли покажу. Авось они кабы к этому времени закончили… — окрылённый возможностью занять себя делом, старик козликом поскакал вверх по улице.       Все шестеро поспешили за ним, потянув лошадей за уздечки. Старосту они действительно обнаружили в заднем дворике, в который попали, смело открыв калитку — кажется, тут все соседи расхаживали по чужим домам, как по своим собственным. Как и предполагал крестьянин, драка и поучительный урок одновременно уже закончились. Обидчики, дыша от напряжения, держали за грудки отяжелевшее тело старосты и продолжали грозиться, тыча ему в грудь пальцами. При виде сразу нескольких людей, они испугались, подумав, что пришла подмога. Сразу же выпрямились, отпуская несчастного — тот мягким желе сполз на землю с равнодушным выражением лица. — Это че за хмыри? — мрачно поинтересовался коренастый мужичок с седыми висками. — Да тут… старосту ищут, — бодро ответил дедок и указал пальцем на пьянчужку: — Ну, собственно, вот он. Уж не знаю, как вы его в себя приведете. Дрей тяжело вздохнула: — Толку от него явно будет немного. — Это точно, — поддакнул второй педагог высшего класса, с огромным пивным брюхом. — Он вам и слова не промяукает, скотина этакая. Как нажрется, так ничего с ним не решишь. — Ладно. Пойду я! — старик-проводник юркнул за дом, не в обиде на то, что не прозвучало ни одного благодарного слова. — Ничего, мы как-нибудь разберемся, — отрезал ведьмак и первым приблизился к забавной троице, наклоняясь к валяющемуся на земле «ученику».       Настойчиво подхватил за плечи, поднял одним рывком и потащил его к крыльцу дома, не чувствуя особого сопротивления да и вообще не слыша ни одного звука протеста. Сладкоежка, с ехидной усмешкой наблюдая за старостой, ткнул в его сторону: — За что ж вы его так, мужики? Никаких разговоров, сразу п…здюлей надавали. Это ж староста, а не хрен с горы, надо хоть какое-то уважение проявлять. — Какие нахер разговоры? — обиделся крестьянин с седыми висками. — Он по-хорошему не понимает вообще. Как это говно началось с чарами, так все. Мы ему говорим, решай, значит, проблему. А он нам, такой, значит, вот я сейчас рюмочку, и все будет. Мы ему, так ты потом, значит, выпьешь, когда разберешься. И вообще что ты, мол, делать-то собираешься? А он нам, я вот староста, я и разберусь, что делать. Мы ему, да мы тебя можем взять и выкинуть с места, в курсе ты, нет? А он такой, в курсе, но вы меня не выкинете, я лучше всех. Так, мол, и так, рюмку только, и буду эту свинью искать, из-под земли его достану. — Свинью? Какую свинью? — вмиг заинтересовался Лютик. Геральт, между тем, изо всей силы врезал по щеке старосты. Тот на пощечину отреагировал странно — только икнул и выпрямился, тут же поникая головой. Говоривший крестьянин махнул рукой: — Это мы уже пробовали, — затем обратился к барду, почесав затылок. — Да… был у нас один чародей туточки. Борвеном звать. Ну, вот он нам тут свою магию сувал туда, куда не надо, в каждую дырку, нахрен. Все никак успокоиться не мог, какой он молодец. А как надо чего, так ничего от него не добьешься. Мы просто привыкли его во всех бедах винить, если магией дело пахнет. — Чародей, говорите? — теперь заинтересовался Аллиот. — И где он живет? — Да нигде. Уехал уже из деревни, дай бог, месяца два назад…       Геральт размашистым шагом подошел к колодцу, начал набирать воду, чуть не отрывая замерзшую ручку. Сам внимательно слушал разговор крестьян. Между тем, заговорил второй, с огромным животом: — И ведь так резко и неожиданно! Чего там вякнул-то на дорогу? — спросил он у товарища. — Да леший его знает. Хрень собачью опять сморозил, мол, мы тупоголовые и… что-то там с консервами было связано. Благо, я в городе был, знаю, что это такое… Только причем тут консервы? Почему это мы консервы? — Консервативные? — подсказал Лютик. — О, точно! Оно. Сукин сын никогда юмора не понимал. Ни иронии, ни шуток. Все близко к сердцу.       Ведьмак с полным ведром ледяной воды подошел к невменяемому старосте, но сжалился, не стал опрокидывать на него содержимое, все-таки был мороз. Вместо этого, одной рукой начал топить его головой в воде. Тот тут же начал приходить в себя и недовольно мычать, пытаясь вырваться из мертвой хватки Геральта. Аллиот постучал себя по подбородку указательным пальцем, уточнил: — Скажите, а возможно ли, если ваш Борвен живет где-то неподалеку от деревни? Например, в лесах. — А это ему нахрена надо? — вылупил глаза собеседник. — Ну, как. Обманул вас. Сказал, что уехал, а сам рядом поселился. Толстый крестьянин захохотал, держась за грудь: — Борвен-то? Не-е-е-ет. Он всегда любил все самое лучшее! Жить в хоромах, жрать яства. Ни за что бы в леса не ушел, он бы там попросту не выжил. — Да он всегда умом был тронутый, кто его знает, может, убежал за лесной дриадой? — загоготал вслед за ним второй.       Староста пробудился от пьяного сна, мотая намокшей челкой, по бороде его фонтаном стекала вода. Он глупо моргал, оглядывая все вокруг помутневшим испуганным взглядом, лицо его покраснело и посинело от нанесенных ему увечий. Веко припухло, полностью закрывая левый глаз. Из-за угара он не чувствовал холода, поэтому руки дрожали исключительно из недоумения. — Ч-ч-что? Кто? Кому я понадобился? — Ого, — удовлетворенно сказал Геральт. — Портал налажен, можно общаться.       Внимание как-то сразу переключилось на побитого старосту, хотя Лютику показалось, что многие моменты они все еще могли прояснить с этими болтливыми ребятами. У остальных были схожие мысли, потому как Дрей приказала им, смягчая тон: — Не расходитесь. Вы нам еще понадобитесь. — У меня жена есть, — вдруг отнекнулся с седыми висками, а второй пожал плечами, криво улыбнувшись и намекая на согласие. — Не в этом смысле, — поморщилась эльфийка и перевела взгляд на крыльцо. Геральт с терпимостью няньки смотрел на вертящего головой старосту: — У нас всего пара вопросов. Меня интересуют руины, находящиеся примерно в миле от вашей деревни. Что можешь про них рассказать? — Э-э-э, о-о-о, м-м-м…. — неразборчиво пролепетал тот и, медленно моргнув, пожал плечами: — Не помню… Не знаю…. Замок что ль был какой-то? — Вот это логика! Ни за что бы не сказал, что это замок, — съехидничал Лютик. Ведьмак встряхнул собеседника за плечи: — Кроме этого? — Ну… Все, что я, ик, знаю…. Там жил какой-то колдун…. Великий…. Жил, жил да помер…. — расплылся он в пьяной улыбке. Когда Геральт взглянул на двух неловко мнущихся на месте крестьян для пояснения, те развели руками. Тот, что потолще, смущенно прочистил горло: — Мы тоже ничего точно сказать не можем… Но да, легенда ходит, что это был один из самых могущественных чародеев мира… — Так. Темерия, местность у реки Дрынки. Возможно, Вольдерий? — догадалась Йеннифэр. — Бес его знает, ну, может, и он. — Часто ли вы ходите в эти руины? — громко спросил Геральт, не уверенный, к кому сейчас стоит обращаться. — Не. Вообще не ходим. Я их лично побаиваюсь, дух там какой-то… паскудный, — замотал головой коренастый крестьянин.       Староста вдруг начал клониться в сторону, простодушно падая лицом на колени Геральта, сидевшего возле него на корточках. Тот схватил его, аккуратно вернул в прежнее горизонтальное положение. — Ужас! Проклятье на нашей деревне! — ни с того ни с сего встрепенулся староста и снова икнул: — Сн… сначал….сначала трупы н-находим, п-потом чары, урожай весь погиб… Так… так ещё и избивают! У-у-у…. Опять сник, видимо, использовав весь имеющийся запал. Но его слова несомненно привлекли всеобщее внимание, и Дрей нахмурилась, склонив голову: — Какие трупы?       Староста не ответил, усердно разглядывая деревянные доски. Оба крестьянина непонимающе переглянулись. Геральт закатил глаза и, потянувшись к ведру, повторил раннюю процедуру, окуная взъерошенную голову в ледяную воду. Когда тот снова пришёл в себя, закашлялся, жадно глотая морозный воздух, и зло спросил: — Какой нечистой вам надо?! — Ты говорил, что вы находили трупы. Расскажи подробнее. — Да… труп один был… и вообще…. Тс-с-с, — он криво приложил палец к губам, — им знать нельзя… Не положено. Он указал на своих сородичей. Те недоверчиво стиснули зубы. Ведьмак вздохнул, убеждённо проговорил: — Они не слышат. Так что за труп? — Гонец какой-то… Нашли в нескольких милях от последнего дома…. Из лесу притащили…. Захоронили где-то…. там… Но эт… эт ещё до всего было…. да…. — Гонец? У него были письма? — сразу напряглась Дрей, подходя ближе к крыльцу. Староста посмотрел на неё с пьяной усмешкой: — Гонцов для чего обычно убивают-то? Чтобы послания пере… хватывать! Никаких писем у него не было… — Тогда с чего ты взял, что он был гонцом? — Ну, одежда, конечно…. Ещё рядом печать валялась! Кто-то, наверное, письмецо распечатал, а за ненадобностью её и отбросил…. Вот…. — А почему им нельзя знать? — улыбнулся Лютик, кивнув на крестьян. Староста заговорщически поманил пальцем Геральта, и, когда тот неохотно наклонился, горячо выдохнул прямо в ухо, обдавая его перегаром: — Беды неохота… А то спросят… — ведьмак брезгливо оттолкнул его от себя, но он обиженно продолжил: — А то спросят… Придут искать своего гонца, а спрос будет с нас! Лучше чтоб никто ничего не знал… Слухи нам не нужны…. Так что тс-с-с!       Больше никакой полезной информации ни у кого из них выбить не удалось. Староста, хотя и более-менее протрезвел, не сказал ничего, что помогло бы сложить пазл из столь разносторонних кусков. В конечном итоге, «допрашиваемых» отпустили на все четыре стороны. Крестьяне утопали по домам, пригрозив еще раз своему непутевому лидеру, тот же отмахнулся от них, как от назойливых мух, видимо, не боясь очередного урока кулаками. Чтобы переварить странный разговор и составить дальнейший план действий, Дрей собрала всех у дальнего дома на выходе из Красного Сада. — Итак, что мы имеем? Возможно ли, что тот гонец был из отряда Кацпера? — начала разговор эльфийка, осматривая каждого из участников похода. — Мы не можем сделать точный вывод, — ответила Йеннифэр. — Гонцов много, убивают их часто. Однако, если брать в расчёт то, что последнее письмо было из Ковира, можно предположить, что кто-то начал активно перехватывать письма. По крайней мере, звучит правдоподобно. — Гонцов-то убивают, но обычно во время войны, — заметил Аллиот. Сладкоежка хмыкнул: — Конец света, мать его. — Его убили ещё до того, как все так… обернулось. — Допустим. Но пока оставим эту информацию. Если больше ничего не выясним, будем считать, что кто-то начал охоту на отряд Кацпера, — спокойно заявила эльфийка, скрестив руки. — Теперь. Что будем делать с чарами? Аллиот пожал плечами: — Тот ли чародей или другой, я считаю, что он скрывается в лесах. Возможно, в самих руинах, раз деревенские туда не ходят. — Я тоже считаю, что нужно проверить руины, — согласился Лютик. — Мне нутро подсказывает, там что-то нечисто. — Если в них ничего не окажется, прочистим всю местность вдоль и поперек. Ведьмак поджал губы, усмехнувшись: — Незачем усложнять себе задачу. Просто пойдем по магическому следу. Именно так я смог найти невидимую деревню и Аллиота, — он скромно промолчал про заложников и всей истории с жертвоприношениями. — Точно! Геральт же у нас со своим ведьмачьим чутьем этого чародея вмиг вычислит! — обрадовался Лютик, нетерпеливо потерев руками: — Ну, и чего мы ждем? — Вперед. Геральт, мы пойдем за тобой, — скомандовала эльфийка, и тот задумчиво оглядел ближайшие дома. Пробормотал вдруг себе под нос: — Интересно, попадут ли они сюда или обойдут деревню… И, когда на него удивленно уставился каждый из путников, Дрей с любопытством подняла брови: — Кто они? Геральт резко поднял на нее осмысленный взгляд, выдержал нерешительную паузу и глухо ответил: — За нами следят.