Баллада о конце и начале

— Следят? Кто? — изумленно открыл рот Лютик. Геральт нерешительно посмотрел сначала на него, затем на Дрей и усмехнулся, опуская взгляд: — Не знаю. Они преследуют нас уже два дня. Я видел, как ночью вдалеке от нас зажегся и тут же погас огонь. Ещё чувствую пристальные взгляды и замечал движение в нескольких милях от нас. — Я слышал отдаленный гул человеческих голосов, но подумал, что это может быть кто угодно. Мы же не одни на местности, — покачал головой Аллиот. — О, человеческие голоса? Слава богу, значит, это не монстры… — с облегчением выдохнул Лютик. Геральт улыбнулся: — Если бы это были монстры, они бы уже напали, — затем обратился к чародею. — Мы не одни, но вызывает некое подозрение тот факт, что они какого-то черта повторяют наш маршрут. Мы ведь в тот момент заблудились, верно? — Тогда почему они за нами идут? И почему не атаковали? — удивилась Дрей. — Не знаю. Но это неважно. В какой-то момент столкновение неизбежно. Сейчас мы должны сосредоточиться на том, чтобы убраться отсюда как можно скорее.       И, не дождавшись какого-либо поощрения, спешно двинулся к близ стоящему дому. Лютик с удивлением вспомнил, что именно здесь он почувствовал странную, необъяснимую дрожь. За Геральтом, неуверенно переглядываясь, двинулись остальные. Когда тот присел на корточки около крыльца, пристально осматривая саму избу и мокрую от снега землю, Йеннифэр вдруг высказала мысль Лютика вслух, ободряюще кивнув: — Я тоже почувствовала здесь магию. Видимо, именно тут начинается ограждение. — А как именно ты собираешься идти по следу? Он ведь, наверняка, уже очень старый и почти невидимый, — скрестил руки Аллиот. — Будешь мешать, я вообще ничего не смогу обнаружить, — огрызнулся ведьмак и, словно охотничий пёс, с ещё большим вниманием провёл рукой по холодной рыхлой земле.       Медальон, на секунду повисший в воздухе, казался тяжело неподвижным — не дрожал, не встревоженный опасностью. Все замерли, затаив дыхание и наблюдая за работой Геральта, который, между тем, резко двинул головой и вскочил на ноги. Двинулся по направлению к выходу из деревни, периодически снова бросаясь на землю и разглядывая магический след. Судя по его недовольному лицу, тот был настолько слаб, что Геральт шёл скорее по интуиции, чем по логике.       Другие последовали за ним, не переговариваясь между собой. Они молча смотрели на спину ведьмака, стараясь не походить ближе, чем на метр. Ведьмак остановился у последнего домика, свернув на главную дорогу, ведущую в закольцованный лес. Посмотрел на окружающих, поджав губы: — След исчез. Слишком слабый, чтобы я его различил. Нужно доехать до предположительного места, где кончается «ограждение». Оттуда уже возможно будет известно направление. — Может, сделать проще и просто поехать в руины? Где ещё жить чародею? В болоте? — фыркнул Аллиот. Дрей опередила слова Геральта, устремив строгий взгляд на чародея: — Мы сохраним время, если сразу пойдём по следу, а не будем таскаться по разным возможным локациям. — Полный бред. Зачем все так усложнять? Ладно, делайте, что хотите, — тут же сдался тот и в очередной раз закатил глаза, демонстративно запрыгивая в седло.       Йеннифэр с сомнением взглянула на него, но, ничего не высказав вслух, тоже села на лошадь и тронула поводья. Геральт, ещё стоя на земле, пожал плечами с абсолютно равнодушным видом: — Можем сначала съездить в руины. Если там никого не будет, попробую провести нас по следу.       Лютик с изумлением уставился на ведьмака, не поверив своим ушам. Неужели тот повёл себя не как упрямый осел и даже сдался на милость победителям? Тем более, Аллиоту, его злейшему неприятелю из всей этой весёлой компании? Что-то ему подсказывало, что раньше Геральт, даже если бы убедился в своей неправоте, сделал бы чародею на зло. Просто потому что ему бы это доставило удовольствие.       Теперь же Геральт либо действительно не имел четкой позиции насчет данной ситуации, либо, наконец, начал уважать мнение своего «врага». Аллиот удивился не меньше Лютика, это стало понятно по его вытянувшемуся лицу и непонимающим огонькам, загоревшимся в синих глазах.       Дрей неуверенно нахмурилась, перебирая в голове возможные варианты ответа, в то время как в спор вступила Йеннифэр, предсказуемо поддержав Геральта: — Те крестьяне сказали, что чародей любил роскошь. Думаю, он бы с радостью выбрал бывший замок. — Мы же не были там внутри, — закивал Лютик. — Вдруг он эти руины так обустроил, что мама не горюй! Представляете, заходим, а там уже своя винодельня, трактир и огромная библиотека? — Было б просто опупенно! — хрюкнул Сладкоежка. — Я тогда с него потребую бухло, жратву и пару книжонок за испорченные нервишки. — Вот и договорились, — удовлетворенно подвёл итог Аллиот, словно забыв, кто из них принимает окончательное решение. — Я и без ведьмачих расследований могу сказать с уверенностью, что все дороги ведут к руинам.       Теперь, когда у них появился конкретный план действий, никакой спешки больше не было. Эльфийка не металась раздраженно между деревьев, Лютик не считал ситуацию безвыходной, а Геральт не качался в седле со смирившимися видом. Пришлось снова взбираться на холм, на этот раз по более удобному и менее крутому склону. До руин ехать было лишь полчаса, поэтому каждый из них по-своему расслабился, почти не смотря на окружающую их дорогу. Кто-то включился в начинающийся разговор, кто-то затих, погружаясь в собственные мысли. — Предлагаю сделать ставки! Поспорим, заняться-то все равно нечем, — громко сказал Лютик, взбодрившийся от мысли об очередной увлекательной истории. — Поспорим насчёт чего? — заинтересовался чародей. — Первое, — загнул палец бард. — Как он выживал вообще? Те же ребята сказали, что он уехал ого-го когда. Ну, еды, допустим, у него хватит на неделю. А потом что? Геральт усмехнулся, не оборачиваясь на развлекающегося собеседника: — Это у тебя хватит на неделю, Лютик. Некоторые могут один мешок растянуть на пару месяцев. — Если ты про себя, то ты, может, и на заплесневелом хлебе протянешь год. А я привык нормально питаться. И вообще, речь не об этом. Я делаю ставку, что он воровал провизию из деревни! — И каким образом он это по-твоему делал? — Как угодно. Способов много, это ж чародей. Телепортировал мясо прям к себе в руины. — А я ставлю на охоту! — подмигнул Сладкоежка. — Чем ему ещё нахрен заниматься в этой пыли? — Тоже верно. Есть ещё идеи? — Лютик обратился к остальным.       Ему больше никто не ответил, не заинтересованный нелепостью и бессмысленностью обсуждения. Бард, совершенно не расстроившись такому неохотному общению, прочистил горло: — Теперь второй вопрос, — загнул ещё один палец. — Зачем ему вообще понадобилось закольцовывать деревушку? Плохие или хорошие намерения? Геральт беззлобно спросил: — Ты сам-то как считаешь? — Э-э-э… Для романтизма скажу, что хорошие. Ну, а что, все плохо должно быть? Я, как поэт, рассматриваю альтернативные варианты. — Жизнь — не поэзия, — угрюмо проговорил ведьмак. — Это значит, что ты ставишь на плохие намерения? — обрадовался Лютик. — Можем сделать поазартнее и поспорить на деньги! Сладкоежка, неуверенно посмотрев сначала на одного, потом на другого (а точнее его спину), лукаво хмыкнул: — Ставлю на плохие намерения! Согласен с Геральтом, это в твоих стишках только все сладко. Да и какое тут может быть благородство? Он деревенских, считай, в жопу собственную засунул! Хрен выберешься. — Ставка принята, — важно обьявил Лютик и уточнил: — На сколько? — Давайте пять оренов?! Гулять так гулять, — оскалился краснолюд. — Отлично! Геральт, ты как? Больше или меньше? — Я не хочу тратить деньги, — прозвучал умиротворенный ответ. — Ага, сразу тратить?! Уверен, что проиграешь, значит. Я вообще против вас двоих играю… И ничего, живу. Геральт слегка повернулся, голос его показался напряженнее обычного: — Я не проиграю. Просто жалко твой кошелёк. — Теперь и мои деньги пожалел! — хлопнул в ладоши Лютик, фыркнув с наигранным презрением. — Ясно-ясно, снова оправдания.       Он знал, что ведьмак был любителем азартных игр. И знал, что ему было очень сложно, почти невозможно удержаться от своих наклонностей. Если где-то играли на деньги или на чистый азарт, там точно присутствовал Геральт. Скорее всего, как участник, а не как зритель. А ещё Лютик умел давить на его слабые точки под названием «слабо», поэтому уговаривать его долго не пришлось. Тот раздраженно выдохнул и бросил, будто делая одолжение: — Ладно. Только потом не ной о том, что лишился последней копейки. — Посмотрим-посмотрим… — протянул Лютик, который всегда спорил ради спора и редко возвращал долги. — У меня чутье! — У меня опыт. — А мне нехер делать! — пробасил Сладкоежка, тем самым закончив нелепую беседу.       Учитывая то, что какое-то время и без того недолгой дороги они убили на недоспор, путь показался настолько коротким, что Лютик даже слегка удивился зрелищу руин. Они снова появились будто бы из ниоткуда, расползаясь своими краями далеко в лес и почти вниз по холму. Они оказались намного больше, чем им виделось до этого. Помимо величественных, покрывшихся мхом ступенек, колонн с диким плющом и царственных разрушенных башен, здесь с ненавистно пустым взглядом на них смотрели древние статуи и прятались за развалившимися стенами крохотные фонтанчики. Сооружение поражало своей масштабностью, здесь явно обитал не рыцарь и не дворянин, а кто-то более знатный и богатый.       Снег и плющи переплетались между собой, образуя единый грязный ком. Зелень прожирала белизну, отравляя ее своими наглыми ростками, но неожиданно пришедшая зима не собиралась так просто отступать — давила количеством снежных шапок, грозясь пропитать морозом каждый непослушный плющ. Ветер, не подающий признака жизни уже несколько часов, вдруг проснулся, начиная уныло завывать в уши и бить в лицо своими резкими порывами.       Сложно было определить «возраст» замка. Лютик предположительно видел такие в книжках по истории и, судя по обрамлению и традиционному выбору скульптур, зданию было лет пятьсот, если не больше. Прибавь сюда еще трещины от времени, слишком заметную плесень и отсутствующие части тела у торжественно выстроившихся фигур.       Когда они подъехали к своеобразному входу — бывшей арке с сопровождающими во внутренний дворик ступенями — их внимание привлекло огромное темное пятно, находящееся между двумя сломанными пополам колоннами. Оно будто бы слабо шевелилось, но одновременно оставалось неподвижно. Лютик настороженно прищурился, стараясь разглядеть загадочное нечто. — Ядоплюй, — спокойно объявил Геральт, притормаживая Плотву. Однако он не дал распространиться волнению, пресекая его на корню очень нужным добавлением: — Мертвый. — Уверен? А вдруг просто отдыхает? Мне кажется, он шевелится… — все равно забеспокоился бард, вмиг натягивая поводья. — Это перья. Сейчас же ветрено. Ядоплюи спят стоя, устроившись на какой-то высокой поверхности. Так что это не вариант, — покачал головой тот и спрыгнул с седла, указывая на земляной пол руин: — Все покрылось льдом. Лучше не рисковать.       Остальные молча согласились, последовав примеру Геральта и оставляя лошадей прямо у входа в бывший замок. Лютик не удержался от тихого смешка, когда ведьмак, первым поднявшись по ступенькам и пройдя пару сантиметров, чуть не поскользнулся, вовремя удерживая равновесие. Но самому ему стало не до смеха, когда он тоже ступил на поверхность и почти улетел носом в землю, нелепо забарахтав руками. Благо, такой гололед был далеко не везде, поэтому им не составило особого труда обойти самые скользкие места, приближаясь к растущей точке мертвой твари. Лютик успевал вертеть головой, с открытым от восхищения ртом и поддерживая ладонью берет, разглядывая растущие вверх монументальные колонны. Воображение вмиг рисовало ему картину прошлых лет, дополняя все вокруг светом, музыкой и яркими красками. На стенах висели семейные полотна, а башни обретали белоснежное мраморное свечение. Статуи были обычными, традиционными, такими, какими их любили выбирать в стародавние времена: святые, ангелы и короли. В принципе, сейчас мало что изменилось, и монархи все еще стремились быть консерваторами, однако у менее властных господ уже появлялось какое-то разнообразие этим бесконечным ангелам — чародеи с загадочными капюшонами и протянутыми руками, неизведанные существа и сцены из Книги Преданий. Теперь люди начали интересоваться мистикой и таинственными историями прошлого. Бард, как поклонник всего романтичного, безусловно одобрял их выбор.       Они подошли к ядоплюю. Зверь был гигантским. Он идеально вписался в общую картину масштабности и чем-то походил на слишком живую статую, от которой, правда, за пару метров начало нести гниением и тухлятиной. Монстр лежал, свернувшись в комок, усердно пряча свою благородную, но пугающую морду где-то в районе груди. Серебряные перья красиво переливались на холодном солнце, то и дело шелестя, поддаваясь безжалостным и непредсказуемым порывам ветра. Лапы его были разжаты, из них острыми ножами торчали огромные когти. Ядоплюй чем-то напоминал грифона, однако у него не было крыльев, и расцветка перьев была серебряной, а не золотой.       Он лежал здесь уже приличное количество времени, судя по его прогнившим кускам шерсти и облетающим обледенелым перьям. Смрад стоял такой, что подойти еще ближе им не удавалось физически — от вони слезились глаза. Лютик ахнул, зажимая нос руками и пытаясь дышать ртом (хотя даже так ему казалось, что он чувствует адский трупный запах). Труп неплохо сохранился из-за мороза. Что было бы летом? Геральт зачем-то пошел что-то рассматривать на земле, исследуя толстые полосы, ведущие от колонн до ближайшей башни и ступеней при входе. Осмотрел сломанные колонны, стараясь не приближаться к ядоплюю и подошел к остальным, тщательно отряхивая руки. — Чародей здесь был. Этого ядоплюя убили сильной магией — он напал на чародея еще на входе, затем, будучи раненным, попытался спрятаться за колоннами, но тот применил какое-то очень мощное заклинание. Судя по состоянию колонн, ядоплюй еще был жив некоторое время, пытаясь подняться и обороняться. Но тот подошел ближе и нанес смертельный удар.       Несмотря на то, что Геральт говорил равнодушно, в груди Лютика вдруг затрепетала жалость. Наверняка, зверь всего лишь оборонял территорию и вряд ли бы погнался за чародеем, если бы тот решил уйти. Все же охраняют свой дом. Но у монстров есть один коварный минус — люди всегда видят их всего лишь монстрами, а не живыми существами, способными на разум и чувство. Когда Лютик представил, как ядоплюй прячется за колоннами с обезумившими от страха глазами, ему стало тошно. — Отлично! — видимо, расследование ведьмака произвело на всех разное впечатление, ведь Аллиот довольно кивнул: — Значит, возможно, этот чародей все еще здесь. Как его там звали? — Борвен, — напомнила Йеннифэр. — У тебя удивительно хорошая память, — улыбнулся Аллиот и развел руками, обращаясь ко всем: — Что ж, если есть вероятность, что он тут, давайте не терять время даром! Предлагаю осмотреть каждый уголок этих руин. — Если он умер? — поинтересовалась Дрей. — Что будет с чарами? — К сожалению, он точно жив. При смерти мага заклятье сразу же разрушается. Придется применять либо дипломатию, либо силу. Геральт, может, сможешь отследить его по магическому следу? — Я ничего не обнаружил. След слишком старый. — Неужели он вообще никак не передвигался по местности? — удивилась эльфийка. — Что ж, ладно, тогда давайте самостоятельно осмотрим руины.       Они по молчаливому согласию двинулись в разные стороны, бессознательно выбирая полюбившиеся участки замка. Йеннифэр и Сладкоежка пошли в сторону главной арки с потрескавшимися от времени статуями, Дрей — вправо наискосок, к большому фонтану, чародей — к беседке, Геральт с Лютиком — влево, к крайней башне. Там они разделились: бард подошел к фигуре, изображающей какого-то короля, заинтересовавшись таинственным свечением в области его груди; ведьмак же двинулся в сторону входа в башню. Исчез за более не существующей дверью, в темноте прохода. — Ого! — Лютик с восхищенным любопытством рассматривал великолепный драгоценный камень, находящийся в «сердце» скульптуры.       Это был турмалин: светло-фиолетовый камешек круглой формы с переливающимися крохотными кристалликами под своим невидимым куполом. Разумеется, бард не мог оставить его здесь просто так: пыхтя, он попытался отковырнуть камешек, скребя ногтями по затвердевшему гипсу. Но турмалин сидел слишком плотно — нужно было найти острый предмет или применить магическую силу. Лютик обернулся в сторону башни и, спешно вскочив на ноги, пошел к ней, на ходу зовя: — Геральт! Подойди сюда, мне нужна помощь! Тот уже вынырнул из прохода и брел навстречу барду без единой эмоции на щетинистом лице. — Вау, это что? Неужели ты стал откликаться, когда тебя зовут? — наигранно ахнул Лютик, однако Геральт быстро его одернул. — В башне все завалено камнями. Дальше пары ступенек не проберешься. — А чего ты вообще ожидал? Что там окажется секретный проход в а… А-а-ах! — поскользнувшись на коварной ледяной луже, он истошно замахал руками и чуть было не полетел носом в землю.       Геральт схватил его как раз вовремя: ему нужно было лишь протянуть руки и крепко сжать Лютика за плечо и талию. Тот, действуя на банальном инстинкте утопающего, тоже вцепился в ведьмака, притягивая его к себе. И, когда их лица оказались неожиданно близко друг к другу, голубые глаза посмотрели в желтые, на пару секунд потерявшись в бездонном омуте золота. Лютик чувствовал тепло чужого тела, невольно погружаясь в воспоминания об относительно недавней бурной ночи. Взгляд его медленно переполз на тонкие губы, и в груди успело волнительно застучать сердце, прежде чем Лютик спросил с кривой усмешкой: — Прямо здесь?       И понял, что немного переборщил с флиртом. Геральт, который находился на грани растерянности и непонимания, резко отпустил барда, в кошачьих глазах тут же появилось смущенное презрение. Но оно, кажется, не было адресовано Лютику. Ведьмак даже слегка оттолкнул его от себя, будто направляя в другую сторону и желая поскорее прервать тактильный и зрительный контакт.       Лютик почувствовал себя неловко. Его вдруг посетила странная мысль — вдруг Геральт действительно больше ничего не хочет и просто не знает, как вежливо послать его куда подальше? Так как они по статусу все-таки были друзьями, ему было тяжело так просто отказать далеко не чужому человеку. А тут бард со своим дурацким планом фактически вынуждает его перебороть себя и высказать ему свое «фи». Столь логичная идея смутила Лютика настолько, что он даже изменился в лице и, прочистив горло, попытался переключить внимание на что-то другое.       Повернувшись спиной к Геральту, Лютик торопливо пошел к статуе короля, стараясь снова включить жизнерадостную интонацию. У него вышло только с третьей попытки. — В общем… Да, тут мне… надо достать один камешек. Я подумал, может, ты со своей ведьмачьей магией поможешь? Ведьмак, несмотря на появившееся напряжение в воздухе, хрипло хмыкнул: — Зачем тебе камень? — Ну, как зачем? Его же можно продать за… кучу денег! Я не собираюсь так просто упускать возможность сказочно разбогатеть.       Он показал на турмалин и с ожиданием поднял брови, смотря на подошедшего за ним Геральта. Затем снова указал на турмалин, скрестив руки на груди. Вся его поза кричала лишь об одном: «Покажи, на что ты способен!». Ведьмак тяжело вздохнул, поднимая ладони, но, еще не начертив знак, поинтересовался: — Не жалко статую? — А что, ты без разрушения его не сможешь достать? — Здесь нужно более тонкая магия. — Ясно. Ну, и черт бы с ней! Все равно рано или поздно она бы превратилась в прах, а нам она таким образом принесет пользу. — Нам? — Ну, хорошо. Мне. Хотя кто знает, Геральт, может быть, я поделюсь с тобой полученными деньгами?       Тот едва заметно закатил глаза и, яростно начертив один из ведьмачьих знаков, направил вибрации воздуха прямо в грудь окаменевшего короля со стершимися от времени чертами лица. Не прошло и секунды, как плохо сохранившийся гипс разлетелся вдребезги, и из сердца, красиво вспарив вверх, выпал турмалин, со звоном запрыгав сначала по каменной плитке, затем с глухим ударом остановившись на земле. Лютик, убрав руки от лица, с интересом осмотрел очень изменившуюся статую, от которой осталась лишь половина тела, ниже груди. Даже пальцы, которые король сжимал в кулак, лежали теперь в груде пыли и камней. Сложно было бы сказать, кого изображала скульптура, если бы бард не видел ее во всей красе пару секунд назад. — Спасибочки, — побегав глазами по земле и найдя спрятавшийся блесток, Лютик одним рывком сгреб его в руку и с пристальным восхищением начал крутить его на солнце. — Дай, — Геральт требовательно протянул ладонь, и, когда бард недовольно положил туда свою находку, тоже внимательно рассмотрел турмалин, в глазах показалось подозрение. Затем он все-таки пожал плечами и согласился, будто удивленно: — Настоящий. — А ты что думал? Кто-то фальшивку сюда будет совать? — Лютик усмехнулся, радостно пряча камешек во внутренний карман кафтана. — СЮДА! Я ЕГО НАШЕЛ! — восторженно заорал Сладкоежка, его голос чем-то отдаленно напоминал охотничий рог.       Они оба переглянулись и на едином порыве двинулись в сторону машущего руками краснолюда, который прыгал на одном месте и успешно привлекал к себе общее внимание. Йеннифэр возле него не было, видимо, она сторожила попавшего в их сети чародея. Когда к Сладкоежке подбежали все участники отряда, тот, смешно шатаясь из стороны в сторону, поскакал по ступенькам вверх, под аркой, активно жестикулируя руками. — Вы ща охренеете! — пообещал он и, пройдя пару метров, свернул в какой-то тёмный «переулок», состоящий из обвалившихся башен и высоких потолков, образовавших своеобразные убежища от дождя.       Под одной из арок где-то в сумрачном углу лежала темная фигура. Различить её сначала было тяжело, однако, когда они подошли ближе, увидели, что это был очень худощавый мужчина лет сорока в длинной синей мантии, окутывавшей его ноги. Рядом с ним стояла Йеннифэр, с сомнением разглядывая чародея. — Он все-таки умер? — утвердительной интонацией спросила Дрей, с сочувствием посмотрев на лежащего человека. — Нет. Он в трансе, — спокойно ответила чародейка. — Создал для себя другую реальность и сейчас находится там. Видимо, очень долго, судя по его внешнему виду. Хорошо, что, будучи в таком состоянии, все процессы в теле происходят медленнее. Иначе мы бы сейчас с большой вероятностью обнаружили труп.       Лютик ужаснулся, наклонившись и внимательнее осмотрев чародея. Тот был даже не худощавым, скорее походил на настоящий потрёпанный временем скелет — щеки его были настолько впалыми, что казалось, просвечивались кости. Тело явно потеряло пару килограмм, высыхая в подобие мумии, а кисти из-за их толщины можно было с лёгкостью сломать пополам. Под впалыми веками беспокойно бегали глазные яблоки, а губы растягивала потрескавшаяся слабая улыбка. Возможно, ему было больше сорока — определить возраст мужчины, находящегося в крайней степени истощения, оказалось сложно. — Ну, тогда разбудите его, — потребовала эльфийка, с любопытством склонив голову. — Нельзя. Он может умереть, — покачала головой Йеннифэр. — Однако мы можем попасть в его реальность и поговорить с ним там. Переубедить его вернуться и снять чары. — Не проще ли просто его убить? — равнодушно предложил Аллиот. — Все равно он в таком состоянии долго не протянет. На него уставились сразу несколько удивленно-укоряющих пар глаз, и чародей, заметив это, искренне возмутился: — То время нельзя терять, то будем мучиться с каким-то идиотом. Какая разница, как добиться желаемого результата? Вдруг он вообще откажется снимать заклятие? — Ну… Это как-то не по-человечески, что ли… Кхм… — смутился Сладкоежка. — Зато сохранит нам кучу времени, — вздохнул Аллиот. Геральт покачал головой: — Оставим убийство. Йенн, ты можешь всех нас переместить в его реальность? Или туда должен отправиться кто-то один? — В принципе, могу и всех, но тогда мне понадобится помощь, — чародейка многозначительно посмотрела на Аллиота, и тот поднял руки в защитном жесте. Фыркнул раздраженно: — Клиент всегда прав. Но если он пошлёт нас куда подальше, обещайте, что не будем с ним долго возиться. — Посмотрим, — буркнул ведьмак и ожидающе посмотрел на Йеннифэр.       Та дернула уголком губ и, закрыв глаза, присела на колени возле мужчины, направив на него ладони. Они озарились холодным синим свечением, которое тоненькими нитями пошло от рук по воздуху до лица человека. Аллиот, проворчав что-то еле слышное, сел рядом с чародейкой и повторил её жест, и единственное, что отличалось от её колдовства — цвет свечения. У него он был темно-красный, почти бордовый.       Лютик нелепо замер, боясь пошевелиться и чувствуя, как сквозь тело начинают проходить невидимые лучи. Все вокруг вдруг покрылось белым цветом, пожирая каждый кусок глыб, арок и беседок. Борвен исчез вместе с окружающим их миром, и на пару секунд каждый из отряда стоял в пустом белом пространстве, которое колебалось от сильных вибраций магии. Ещё мгновение, и они вдруг оказались в совершенно другом месте, что, разумеется, сбило с толку и заставило потерять чувство пространства.       Лютик начал с жадностью разглядывать все вокруг, вертя головой в разные стороны. Они находились в гигантском замке, в богатейшей опочивальне с невероятных размеров кроватью, покрытой несколькими слоями покрывал и одеял. Каждое из них прямо-таки кричало деньгами — ткани были очень дорогими и расшитыми в удивительные, тончайшие узоры. Над головой у них висела люстра из крохотных бриллиантов и драгоценных камней, буквально слепивших глаза. Комната была забита вещами: красивые старинные подсвечники, подносы с курами и бараниной, мини-библиотека в шкафу, упирающемся в потолок… Лютик поморщился, успев устать от такой пестроты — у того, кто это создал, явно отсутствовал вкус. Цвета не сочетались, всего было слишком много, золото ослепляло и кружило голову.       Кажется, не на него одного комната произвела плохое впечатление: Геральт стоял со спокойной усмешкой на губах, а Сладкоежка закрыл лицо руками и зло потребовал: — Верните меня обратно бл…ть! Это ж п…здец полный! Какой м…дак тут бы жил?! Я как будто бошкой в золотое говно нырнул…. — Зато все сходится. Крестьяне ведь говорили, что Борвен любит роскошь, — эльфийка, которая выглядела так, будто её ударили по лицу локтем, нажала на ручку двери. — Это не роскошь, бл… Это дерьмовый вкус! Никогда не был при королевском дворе, но если там такая вот хренотень, лучше сдохну, чем туда попаду! — Сладкоежка, совершенно не стесняясь, пнул ногой дубовую кровать. Дрей обернулась, не решаясь выйти из спальни. Вопросительно посмотрела на Йеннифэр, которая потирала горящие от магии руки. — Он точно здесь? — Да, главное — найти его в собственной фантазии. Но учитывая то, что все чародеи чутко чувствуют вторжение на свою территорию, он сам к нам придёт, — сказала чародейка и пошла к двери, вслед за эльфийкой.       Лютик, с презрением осмотрев слишком заставленную комнату со слишком богатой мебелью, демонстративно поднял подбородок и зашагал вон. По коридорам и комнатам они бродили недолго — бард неохотно признался самому себе, что он примерно так себе и представлял этот замок. Видимо, их фантазии работали одинаково, и это порядком оскорбило поэта. Единственное, что его радовало — это ужасный вкус Борвена. Полотна были слишком пафосными (на них, кстати говоря, чародей представлял самого себя), висели они не к месту; коридоры были слишком запутанными и утомляли своей длинной; комнаты были слишком «петушиными» (фонтаны налеплены в каждом углу, статуи — в неестественных позах, мебель слишком отличалась друг от друга по стилю).       Когда они дошли до большого зала, все выглядели замученными и раздраженными, несмотря на то, что времени прошло всего ничего. Вокруг не было ни души. Лютик пытался выглянуть в окна, чтобы понять, что же там напридумывал чародей, но это оказалось бесполезно. Они были закрыты плотными шторами, не пропускающими ни полоски света. К тому же, отодвинуть их было невозможно — на ощупь они казались каменными. Только один раз барду удалось заглянуть за тоненькие занавески и столкнуться взглядом с абсолютной пустотой. Замок будто стоял, погруженный огромной серой тучей, где-то далеко от земли, потому что их окружала бесцветная масса без обозначенного неба и земли.       Только это выдавало сказочность происходящего. Они находились в голове у чародея. Осознать это было сложно, учитывая то, насколько реальным казался замок. Лютику стало жутко, и он отпрянул от штор, сделав шаг назад и поспешив за товарищами, почти потеряв их в лабиринте коридоров. Сам королевский зал чем-то напоминал тот, что был у Радриффа — такой же просторный и длинный, с похожими яркими полотнами и гербами, с троном, стоящим в самой глубине помещения. Аллиот невольно хмыкнул, первым зайдя внутрь и пристально осмотрев чужую фантазию. Видимо, накрыла ностальгия.       Дрей тоже подняла брови, ведя взглядом по стенам и высокому потолку. Лютик смог найти лишь одно отличие — закрытые шторы и мрак, подсвечиваемый большими свечами. Они нерешительно походили кругами по залу, высоко задрав головы и разглядывая красивое обрамление (это, пожалуй, составляло исключений из правил остального уродства). — Ну, и сколько нам изволить ждать главную прынцесску?! — раздраженно фыркнул Сладкоежка, встряхнув бородой и резко закрутившись на одном месте. — Ты хочешь искать его по всему замку? — с иронией поинтересовался Аллиот. — Даже если так, это лучше, чем сидеть на жопе ровно! Может, он вообще нахрен от нас сбежит куда подальше?! Я, если бы узнал, что ко мне в бошку залезли какие-то олухи, сделал бы все, чтобы с ними не пересечься. Че я, идиот что ли? — Мы ничего не сможем ему сделать, а вот он способен наложить блок. Тогда разговаривать с ним ты будешь у себя во снах, — усмехнулась Йеннифэр. — Э-э-эх! — краснолюд с отчаянием махнул рукой и поплёлся к какому-то серому гобелену. Лютик, постукивая указательным пальцем по подбородку, вдруг спросил, обращаясь к чародейке: — А что, вы в своём этом трансе и людей можете наколдовывать? Та покачала головой: — Это слишком сложно и затратно. Дополнительные иллюзии сильно истощают. Тут же надо выбирать — либо место, либо окружение. А то попка слипнется. — Я ни разу не видел тебя в таком трансе, Йенн, — Геральт посмотрел на неё с интересом. Она тут же перевела на него ответный взгляд, улыбнулась: — Разумеется. Этим занимаются только глупцы и неудачники. Погружаться в такое состояние очень опасно, ведь, если пробыть в нем больше, чем нужно, вскоре тебя перестаёт волновать внешний мир. И ты можешь мирно-благородно умереть, даже не подозревая об этом. Ну, вы уже видели истинное состояние Борвена. — Зачем тогда погружаться в транс, зная об опасности? — моргнул Лютик. — Зачем люди принимают наркотики? Зачем бухают как не в себя? Зачем лезут к дракону в пасть? Это ведь опасно, — она пожала плечами. Дрей обернулась: — И сколько может продлиться такое состояние? — Если из него не выходить? — Да. — Зависит от силы организма. Кто-то продержится два месяца, а кто-то не протянет и полторы недели. — Аллиот! — Лютик лукаво посмотрел на второго чародея. — Что-то мне подсказывает — ты это практиковал. Тот склонил голову вбок: — Тогда кто я? Глупец или неудачник? — Третий вариант — тот, кто любит себя побаловать, — невозмутимо ответил Лютик. — Выкрутился. Да, ты прав, я несколько раз погружался в это состояние. Кстати говоря, его у нас называют «алмарой» от эльфийской «альмаре» — блаженство. — Немного важной информации, — снова усмехнулась Йеннифэр. — Мне нравится его поражать.       Двери резко распахнулись, будто от сильного толчка воздуха, и в зал залетел видоизменённый чародей. Теперь он не выглядел истощенным скелетом, хотя все ещё был довольно худощав; волосы — темные, короткие, изящно спрятанные под нечто вроде короны. Глаза, похожие на маленькие чёрные щели, забегали из стороны в сторону, оглядывая названных гостей. Одет Борвен был в длинный кардиган с изумрудными рукавами, на ногах — смешные крючковатые ботинки с блестящими подошвами. На этот раз Лютик мог почти точно определить его возраст — сорок с лишним лет. — Вы кто такие?! Как это, черт возьми, понимать? — взвизгнул он, скаля зубы и готовясь щелкнуть пальцами. — Мы пришли поговорить. Пожалуйста, успокойся и дай нам высказаться, — холодно произнесла Йеннифэр и сделала шаг в его сторону. Тот тут же отпрянул, но с интересом осмотрел чародейку. Её красота мгновенно действовала на всех мужчин, и Борвен не стал исключением из правил. Обворожительность незнакомки превратилась в бессознательное доверие. — Видать, тоже чародеи? — он с подозрением прищурился, все ещё прожигая её взглядом. — Да. — То есть вы знаете, что я могу в любой момент вас изгнать? И вы все ничего… Ничего не сможете сотворить! Лютик насмешливо поднял брови. Почему-то угроза казалась скорее желанием распушить хвост, чем обезопасить свою жизнь. — Знаем, — мягко вступился Аллиот, не делая ни малейшего движения. — Поэтому пришли с миром. Ты же помнишь, что происходит и где ты находишься? Я имею в виду, за пределами твоих иллюзий. — О-о-о-о!!! — протянул тот вдруг, расплываясь в широкой, почти безумной улыбке. — Постойте-ка… Всё закончилось? Всё и правда закончилось? — Что закончилось? — не понял Лютик. — Как что… Спасли мир что ль? — Борвен расслабился, тепло смотря на барда. — Послали ко мне, эти презренные, да? В ножки покланяться? Наконец-то… — Кто послал? Зачем в ножки? — продолжал удивляться тот.       Чародей вальяжно проследовал до великолепного королевского трона, не произнеся ни слова. Походка у него была смешной, подпрыгивающей, будто он все никак не мог оторваться от земли, и ноги прилипали к полу. Вид у него был такой важный, что Лютик улыбнулся, провожая его взглядом. Когда Борвен, аккуратно приподняв кардиган, уселся на трон, сделал одобряющий жест рукой, подзывая всех к себе. Так, словно он делал им какое-то усталое одолжение. Глаза горели счастливой гордостью. Дрей осталась на месте, с презрением поглядывая на чародея, остальные же неохотно последовали к трону, делая это скорее из надобности, чем из сильного желания. — Я — Борвен, — торжественно произнес чародей и замолчал, ожидая какой-либо реакции. Так как он явно не собирался ничего объяснять, взять переговоры в свои руки решился Аллиот, чей слишком уж услужливый вид говорил о глубоко сидевшем раздражении внутри. Он закинул назад черные длинные волосы и начал повествование: — Мы пришли сами по себе. Нас никто не посылал. Мы — всего лишь путники, которые проезжали мимо вашей деревни. Ты ведь живешь в Красном Саду, верно? Его голос эхом прокатился по просторам зала. — Жил. Раньше. Но буду жить там и позже, — важно кивнул чародей. — В общем, мы не можем ее покинуть. Место закольцовано, наложены зеркальные чары. Из рассказа жителей мы узнали, что все началось около двух недель назад, а ты незадолго до этого уехал из деревни. Вывод мы сделали сами и пришли сюда чисто по логике. Хотели бы попросить тебя снять заклятье. Можешь потом его наложить снова, если хочешь, главное — дай нам пройти. Борвен покосился сначала на Аллиота, затем на Геральта, стоявшего возле него с равнодушным видом. — Погодите… Погодите… Так артефакт-то уже уничтожили? — недоверчиво произнес он. — Холера! С какого ты знаешь про артефакт? — выпучил глаза Сладкоежка, и Дрей тут же встрепенулась, с непониманием и пробудившимся любопытством посмотрев на Борвена. — Ну, как… — тот выглядел растерянным. — Читаю предсказания. Я ж готовился к этому времени знаете сколько? Ну, не знаете и не знаете. Вычитал, что наступит конец света, артефакт начнет создавать всяких тварей, наколдовывать болезни и мор… Ну, и как раз все должно было сейчас закончиться, к этому дню. Сколько там уже прошло? Месяца два, поди? С тех пор, когда я уехал? — Я же сказал, две недели, — поправил его Аллиот. — Ох… А че ж вы так рано приперлись? — в его голосе прозвучала тоска. — Мы не об этом. Ты должен снять зеркальные чары. Борвен резко наклонился к нему с озлобленным лицом: — Ага, а еще чего сделать? Вы что, хотите гибели Красного Сада? Нет уж, об этом и не просите. Я специально все сделал, чтобы этих олухов деревенских уберечь. Пока вся эта дребедень не закончится, они никуда не уедут. А раз и вас сюда занесла нечистая, и вы тут будете сидеть. Геральт, который все это время покорно молчал, уточнил, приподнимая бровь: — Наложил заклятье, чтобы артефакт твою деревню не тронул? Умно. Жаль, не работает. Все, что происходит в мире, дошло и до Красного Сада. Та же погода — сейчас наступила зима. И твоя деревня не стала исключением. — Как не работает? — окончательно растерялся Борвен. — Но я же читал, что зеркало создает защиту… — Не в случае мутаций или катастроф таких масштабов, — покачала головой Йеннифэр. — Так это бесполезно. — Но… но… я ведь…       Все мгновенно поняли, что поймали его на крючок, и чародей повис на нем, болтая ногами и безрезультатно пытаясь выбраться. Железный аргумент пошатнул его принципы — еще немного, и от отчаяния он исполнит их желание. Именно в этот момент у Лютика развязался язык, и он наивно спросил, прерывая таким образом нить разговора: — Очень внезапный вопрос. А зачем ты вообще ушел в руины? На него тут же шикнули, но было поздно — Борвен услышал слова Лютика. Поджал губы, будто с обидой, и объяснил с жалобой в голосе: — Да вот, я же сначала планировал там все устроить, в своей родной деревушке. Но эти проклятые крестьяне меня жестоко обидели, оскорбили мою честь и достоинство. Сказали, что, если я еще раз чего-нибудь наколдую, они меня изгонят раз и навсегда. Так вот я и подумал, к лешему! Надо поблизости залечь на дно, чтобы мне, во-первых, не мешали, а во-вторых, чтоб спросу не было никакого. А то, как что, так сразу Борвен! Честно признаться, я даже передумал им помогать сначала! А потом… Потом вспомнил судьбу-то старшего колдуна, который в этом самом замке и жил. Его тоже ведь никто не уважал, никто не ценил, а вот какой он стал. И всех своих недоброжелателей миловал, жалел, кров им давал. А я ведь ему родственник по линии троюродной бабушки. Да. — Ох, ты какой милосердный! — умилился Сладкоежка с таким откровенным сарказмом, что Лютик еле-еле сдержал улыбку. Борвен закивал, не слыша иронии краснолюда: — Да… И вот, значит, рассчитал я, сколько вся эта чушь будет длиться. Взял вещички, провизию и сюда смотался. Знал, что никто не сунется из-за ядоплюя. Я его кстати того… Голыми руками. — Мы видели, — спокойно подтвердил Геральт. Тот аж напыжился от гордости и торжественно улыбнулся: — Во-о-от. Поэтому так я тут и оказался. Раньше ещё по руинам бродил, туда-сюда, потом последние припасы съел, ну, думаю, пока у себя в гнездышке пережду. — Проанализировав твоё состояние, могу сказать, что тебе недолго осталось, — в лоб сказал Лютик, и Геральт толкнул его локтем в плечо: — АУ! Что?! Он возмущённо потёр его, смотря на ведьмака. — Что я такого сказал? Это какая-то запрещённая информация? — назло обратился к Борвену. — Если ты не очнёшься от своего «кальмара»…. — «Альмаре»…. — Аллиот сжал переносицу двумя пальцами. — Неважно. Короче говоря, если не вернёшься в реальный мир, твоему телу — крышка. Чтобы ты понимал, мы видели тебя обледенелым скелетом с бледной кожей и закатившимися глазами. Ты не похож на того, кто наложил бы на себя руки, так что давай, кончай валять дурака. Пошли с нами. Все равно ничего не сделаешь, артефакт действует и на твою деревню… Вернёшься к своим, ты им сейчас нужнее, чем твои чары. Ой, и кстати, если говорить об артефакте… Мы вообще-то планируем его обезвредить, а ты нашим планам мешаешь. Не даёшь пройти. Какая-то противоречивая позиция, не находишь?       Лютик поставил руки на бёдра, склонил голову вбок, встряхнув челкой. Борвен смотрел на него с тоскливым пониманием, но молчал, видимо, пытаясь собрать мысли в кучу. Геральт, усмотрев в этом возможность надавить ещё раз, усмехнулся, не отрывая взгляда от горе-чародея: — И какой тебе тогда толк оставаться в собственных иллюзиях? Хочешь помочь соседям? Тогда будь рядом с ними. Согласись, сложно называть великим магом того, кто прячется в руинах, не принося никакой пользы окружающим. Лютик прав, ты, к тому же, скоро погибнешь в реальности от мороза и голода. — Коньки отбросишь, — закивал Сладкоежка. — А между прочим, по тебе там ох как скучают! В деревне-то. Давай, нахрен, возьми себя в руки. Помоги всем и сразу. Аллиот пристально осмотрел заусенцы: — Нам-то в принципе наплевать, согласишься ты или нет. Как выразился краснолюд, когда «коньки отбросишь», чары все равно рассеются.       Лютик тяжело вздохнул, ожидающе посмотрев на Борвена. Будь он на его месте, ему бы уже хватило аргумента «ты выглядишь, как обледенелый скелет». Сразу бы счастливо отпустил всех восвояси и лишил бы себя магии, будь на это воля.       Чародей же, видимо, был слишком упрям, чтобы так просто отказаться от своей великой миссии. Но даже он сейчас настолько засомневался в правильности всего происходящего, что в конечном итоге, здравый смысл победил собственную гордость. Борвен сощурил свои маленькие чёрные глазки, почти полностью пряча их в слоях кожи, и отвёл взгляд, грустно поджимая губы. На его лице чёрным по белому был написан проигрыш. — Хорошо. Я вам, допустим, помогу. Но если… Если все окажется не так, как вы говорите, мне ни один черт не помешает снова использовать зеркальные чары. Понятно вам?! Это говорю я, Борвен, который однажды станет известен в истории, как Великий! Аллиот отвернулся, незаметно закатив глаза. Лютик в очередной раз сдержал смешок, в то время как Дрей, уставшая от бесконечных уговоров, резко спросила со своего конца зала. Её голос, вперемешку с эхом, прозвучал, как гром среди ясного неба: — Ну что? Тогда договорились? Борвен важно кивнул, медленно, с величием вставая с трона и потягиваясь с немного нервной улыбкой на лице: — Ага. Договорились.       Затем распростер руки в разные стороны, высоко подняв голову и закрывая глаза. Перед тем, как все поплыло перед помутневшим взором, Лютик мысленно поинтересовался, сделал ли это Борвен для лишнего пафоса, или столь странная поза была необходима чародеям для выхода из транса. Дальше — временная слепота. На секунду они будто бы все дружно потеряли сознание, не ориентируясь в пространстве и не ощущая собственное тело. Затем внезапная вспышка света, и все вокруг, заколебавшись, снова обрело цвета и формы.       Но теперь отряд уже был там, откуда «ушёл». Руины, сумрак с одной стороны, ленивый снежный полдень с другой. А ещё Лютик понял, что как стоял, так и стоит на месте — почему-то он ожидал, что будет лежать вверх ногами. Зато лежал сам чародей, снова превратившийся в жалкое подобие человеческого существа: его истощенное тело казалось в три раза тоньше по сравнению с тем, что они видели в его иллюзии. Веки Борвена медленно затрепетали, вяло приоткрывая мутные чёрные глаза. Он глубоко вдохнул, словно резко вынырнув из глубокой воды, и тут же попытался приподняться, беспомощно зашевелившись на месте.       Это выглядело настолько жалко, что ему тут же решили помочь. Чувство, трепетавшее в груди, напоминало то, что появляется при виде раненного зверя или бьющейся на мокром песке рыбы, безмолвно шевелящей дрожащими жабрами. Теперь Борвен не выглядел важным и могущественным (тут, конечно, был спорный момент), и его брови сомкнулись в приступе боли. Обледенев и потеряв все источники энергии, тело совершенно перестало слушаться своего хозяина. Геральт, решив взять на себя ношу, осторожно приподнял чародея, взяв его на руки и игнорируя чужое тихое бормотание. — И как мы этого хрена потащим до деревни? — логично поинтересовался Сладкоежка, наблюдая за тем, как ведьмак первым выходит из пыльного «помещения» на открытое пространство руин. — Тот же вопрос, — согласился Аллиот. — Если бы не эти зеркальные чары, мы бы уже давно переместили его в Красный Сад. И просить его сейчас снять заклятье — бесполезно. А то умрет, не дай бог. Вам же это не нужно. Краснолюд поморщился: — Еперный бабай, ты что, помешан на смерти, что ли? — Нет. Я просто не люблю ничего усложнять.       Они дошли до лошадей, и там Йеннифэр аккуратно накрыла Борвена теплой накидкой, чтобы тот совершенно не окоченел от холода. Затем решили идти пешком, не рискуя растрясать несчастное тело на быстром ходу лошади. Геральту в принципе было плевать, потому что по его же словам, тощий чародей не весил и стручка гороха. Коней повели за уздечки, и Лютик то и дело посматривал на ведьмака, поражаясь тому, с каким спокойным видом тот идет. Будто он нес не полноценного взрослого мужчину, а крохотный мешочек золота. Возможно, Лютик смотрел на Геральта слишком часто и слишком внимательно. И со слишком явным восхищением наблюдал за напряженными мышцами. Потому что тот его томные взгляды заметил и не замедлил спросить с какой-то странной интонацией: — Что? — Что? — наивно захлопал глазами бард, отвернувшись и сосредоточившись на том, как впереди красиво мелькали лучики солнца среди красных сосен.       Геральт промолчал, видимо, надумав себе что-то свое. Зато Лютик, снова воодушевленный возможностью применить свой надежный план (он успел как-то забыть о том инциденте с очень скользким льдом), вдруг прочистил горло и тихо проговорил, зная, что Геральт славится исключительным слухом: — Меня всегда восхищали сильные люди.       Хотя сзади царила гробовая тишина, Лютик спиной почувствовал, как ведьмак прошел аж через три эмоциональные стадии — начиная от непонимания, заканчивая растерянностью. Что ж, и пусть. Бард мысленно торжествовал и одновременно злорадствовал от того, насколько смущал Геральта своим поведением. Раз ты переспал с одним из самых желаемых трубадуров в Неверленде, плати по счетам. К тому же, Лютик вдруг осознал, что злится. Даже не на Геральта, а на собственную беспомощность: несмотря на то, что секс был без ласок, ему хотелось еще. Раньше он мог обходиться без этого, подумаешь, подрочил пару раз, расслабился в эротических снах, невинно, даже незаметно пофлиртовал — и хватит. Счастья полные штаны. Теперь же казалось, что никто не был в силах удовлетворить его желание. Ему нужно было большее, именно с Геральтом, именно близость и ласка. Не дружба, а любовь.       Но он боялся сделать первый шаг и начать распутывать этот сложный клубок нитей. «Ничего, ты ведь пытаешься вывести его на разговор, » — говорил Лютик сам себе, бросая все силы на переубеждение растерявшейся души. Однако другая половина ухмылялась горькой правдой: «Ты делаешь все только хуже. Ты толкаешь вас обоих еще глубже в паутину». И ведьмак даже не делал попыток помочь ему разобраться в происходящем. Хотя чего еще ожидал от него Лютик? Геральт всегда избегал чувств и бежал от них, как от огня. Он всегда понимал других лучше, чем себя. И бард ненавидел то, что у него было ровно наоборот.       Утонув в собственных мыслях, он в очередной раз упустил момент закольцевания. Впереди показалась до раздражения знакомая деревня, и первые избушки, уютно гнездящиеся у подъема в гору. Геральт ускорил шаг, чем заставил накидку зашевелиться и издать сухой, жалобный стон. Лютик искренне не понимал, сколько им нужно было ждать до его восстановления, но надеялся на то, что у его собратьев-чародеев появится какой-нибудь стоящий план.       В самом Красном Саде людей было еще меньше, чем когда они уходили. Деревня фактически пустовала и выглядела до смешного безжизненной. Единственные жители, лениво бродившие по улицам, были собаками или сумасшедшими, которые одинаково лаяли на вошедших в деревню чужаков. Геральт, быстро бегая глазами от дома к дому, проворчал сквозь зубы: — Да вы издеваетесь… — Пошли к дому старосты, что ли. Его же вроде ребятки туда послали. Не? — Сладкоежка завертел головой. — Вы уверены, что он сейчас в адекватном состоянии? — усмехнулась Дрей. — Ну, уж точнее адекватнее, чем этот. У тебя еще какие-то идеи есть, моя сладкая? — Еще раз так назовешь, язык отрежу. Краснолюд беззлобно оскалился: — Ох, точно. Ты ж у нас дикая кошка. Извиняюсь.       И с тем отряд двинулся к дому безобидного пьянчужки. Там Геральт без стука плечом вышиб калитку и зашел внутрь, тяжело ступая по крыльцу. Лютика весьма позабавила его бестактность, и он даже пошутил про то, что ведьмаку все-таки пойдет работать коллектором. Дверь в сам дом была приоткрыта — видимо, старосте было настолько плохо от похмелья, что его не беспокоила собственная безопасность. А возможно, он просто доверял своим соседям и понимал, что брать с него особо нечего. Вторую дверь тоже вынесли с ноги, и Геральт, желая побыстрее избавиться от морально надоевшего ему груза, громко позвал, нерешительно останавливаясь посередине темной прихожей: — Эй! Есть кто дома?       Он прекрасно знал ответ на собственный вопрос, но имени старосты не знал, и с этим было сложнее. За ведьмаком в дом зашли и остальные, с любопытством вглядываясь в сумрак помещения. Где-то впереди тихонько скрипнула половица, и дверь в соседнюю комнату приотворилась, из нее выглянула взъерошенная заспанная голова. Лютик удивился такой быстрой реакции хозяина, он-то думал, что до него им уже не докричаться. — Кто такие? — робко брякнул староста, не решаясь окончательно выбраться из-за двери.       Голос его звучал до непривычного трезво и разумно. Геральт, увидев, что теперь можно действовать, молча проследовал до одиноко стоящего стула и аккуратно посадил туда безвольного чародея, осторожно похлопав его по щекам. Тот издал послушный вздох, вперемешку со стоном, и староста навострил уши, пытаясь осознать происходящее. Дрей, между тем, выбралась вперед и, благородно взяв ответственность на себя, кратко объяснила обалделому крестьянину: — Мы нашли вашего жителя. Борвена. Он в очень плохом состоянии, поэтому, если можно, пусть он пока останется у Вас. Нам нужно, чтобы он пришел в себя и снял чары, наложенные на вашу деревню. — Борвен? Как это? — дверь окончательно открылась, и староста попал в комнату с широко открытым от изумления ртом: — Он ж… уехал, поди месяца два назад. — Как видишь, не совсем уехал, — усмехнулся Геральт и указал на бессознательного чародея. — Борвен! Борвен, итить твою мать! Староста в три шага оказался у стула и со счастливой улыбкой на лице склонился над несчастным, раскрывая руки в начинающемся объятии. — Не уехал, значит, сукин сын! Мой ты дорогой! А мы-то… — он резко остановился, когда ведьмак поставил между ними преграду в виде ладони. — Пока не надо. Помоги ему лучше прийти в себя. — Понял… Понял! Щас! Щас все будет! — он радостно заметался по комнате, больше не задавая вопросов от переполняющих его эмоций.       Видимо, ему хватило и объяснения эльфийки. Дальше началась такая суета, что даже Лютику в какой-то момент стало страшно. Крестьянин слишком резко ожил, напоминая зимнюю муху, пробудившуюся от света. Открыл шторы, юркнул в другую комнатку, принес воды, еды, каких-то снадобий, которые Йеннифэр даже и не просила, выбежал из избы, видимо, сообщить счастливую новость своим подчиненным, вернулся, опять выбежал за парным молоком.       Они смотрели на это с непониманием. Еще никогда в жизни им не приходилось наблюдать столь сильную привязанность крестьян друг к другу. Обычно лились грязь, мерзость, обвинения, недоверие, ну или, если повезет, была еще любовь потрепать языком. Тут же к старосте будто вернулся блудный сын — он сошел с ума от радости, снося все на своем пути. И что-то подсказывало Лютику, что такая реакция должна была быть у всех жителей деревни.       Между водными, лекарственными и согревающими процедурами, из-за которых чародей начал потихоньку приходить в себя от слабости, он обводил все и всех мутным, но благодарным взглядом, в котором, как ни странно, мелькали стыд и вина. Йеннифэр объединила усилия с Аллиотом, применяя исцеляющую магию, однако по их недовольному виду стало понятно, что придется подождать хотя бы до вечера, чтобы Борвен, наконец, освободил им проход. Иначе они рисковали потерять чужую жизнь. Никто не хотел брать на себя такую ответственность (пожалуй, за некоторым исключением).       Лютик в итоге оказался прав: вскоре за домом послышался довольный гул, и к нему начали подтекать все неравнодушные жители, громко бормоча и указывая на окна дома. Староста иногда впускал кого-то внутрь, и особо желающие радостно приветствовали Борвена, поддерживая его, кто — едой, кто — травами, кто — улыбками. Пришли и два «учителя» старосты, один — с седыми висками, другой — с пивным брюхом. Оба порядком посмеялись над горе-чародеем, с какой-то родительской лаской. — Чего он там сказал? Что мы его обидели? Во дает. И как ж мы тебя обидели-то, дурачок? А че, солгали что ль? Ну да, возомнил ты себя кем-то непонятным, а сам — дурья башка, ведро с пупком. Ну и неправда это что ль? — В руины ускакал? На какой хрен? Правильно его мать говорила, царство ей небесное, как дитем малым был, так и остался. Тебе ж почти полсотни лет стукнуло, а ты как невинная овечка. Ой, мама родная… — Исхудал, погляди как. Ты чем там питался? Святым духом? Или волшебным? Ха-ха-ха! — Ты ж с ума сходишь, говоришь, богатым желаешь быть, а сам в какой-то залупе целых два месяца отсиживал. И главное — зачем? Кому что доказывал? Ох… Ладно, хоть какая-то польза будет, людям вон поможешь.       Борвен отмалчивался, то ли от недостатка сил, то ли из искренного нежелания говорить. Лишь недовольно горели глаза, и зло кривились уголки рта. Когда с ним более-менее закончили нянчиться, староста, услышав от эльфийки окончательное решение подождать до вечера, гостеприимно разрешил остаться у себя в доме. Сказал, что ему так будет менее одиноко, да и в принципе ему будет легче справляться с уходом за чародеем. Как всегда, после совместного обеда компания разошлась по углам. Аллиот вообще ушел на улицу, не желая быть запертым в одном помещении. — Ну что? Получается, ты проиграл? — Лютик вальяжно подошел к Геральту, присев возле того на соседний стул и, положив обе руки на стол, вытянул шею. Он чем-то напоминал коварного лиса. Ведьмак поднял брови, то ли притворяясь, что ничего не понял, то ли действительно понятия не имея, о чем тот говорит. Лютику не сложно было напомнить. — Мы поспорили. На пять оренов. Как видишь, намерения у Борвена были хорошими. И кто там говорил, что жизнь — штука сложная? В итоге-то выиграл мой романтизм! Не у всех же плохая мотивация. — Тебе просто повезло. Геральт покопался в кармане, вытаскивая черный тканевый кошелек и отсчитывая на стол проигранные деньги. Лютик, дождавшись, пока на нем окажется пять монеток, вдруг аккуратно отодвинул их от себя и улыбнулся: — Оставь себе. Я же спорил-то просто так, из принципа. — Нет. Так будет справедливо. Ты выиграл, — Геральт настойчиво пододвинул деньги в его сторону. Тот вздохнул, но монетки не взял. — Значит, я как победитель диктую правила. Давай лучше вместо оренов ты мне какое-нибудь желание исполнишь. — Например? — тут же с подозрением отозвался Геральт. — Я пока не придумал. Что, думаешь, у меня сразу в голове идеи появляются? — фыркнул Лютик, затем смягчился: — Потом скажу, когда будет что-нибудь стоящее. Ну, и ситуация подходящая.       Ведьмак, равнодушно пожав плечами, потащил деньги к себе обратно, и в этот момент Лютик осторожно, но быстро положил свою руку поверх чужой. Та замерла, словно ее застали врасплох. Рука Геральта была прохладной, с четко выделенными суставами, немного грубая, но с приятной на ощупь кожей. На редкость сухая. Ладонь Лютика же, наоборот, теплая, мягкая, до ужаса нежная, настоящая рука музыканта. Ведьмак в эти короткие секунды не знал, куда девать взгляд — то ли посмотреть в ответ на барда, то ли попытаться скрыть эмоции на лице. — Ты красивый, — вдруг выдохнул Лютик, откровенно смотря на Геральта.       Этим он настолько выбил его из колеи, что тот резко посмотрел на него в ответ, хмуря брови с вопросительным выражением в желтых глазах. И, медленно убрав свою руку из-под чужой, хотел было что-то сказать, но вдруг, мотнув головой, встал с места и ушёл в другой угол комнаты. Лютик проводил его взглядом, борясь со смешанными чувствами: с одной стороны, смущением, с другой — удовольствием. Он почти расколол его. Ждать оставалось недолго.       Сладкоежка, у которого Лютик честно отобрал пять оренов, предложил тому сыграть в карты в попытке отыграться. Два раза предлагать не пришлось: вскоре бард раскладывал пасьянс, а спустя два раунда к ним присоединилась эльфийка. Сладкоежка, разумеется, не смог удержаться от очевидной шутки про то, что в армии в карты не рубятся, и выразил удивление, мол, как это связаны Дрей и азартные игры. Та спокойно пояснила, что карты она любит и даже со смущением призналась в том, что один раз ей пришлось сжульничать, чтобы доказать свою правоту в одном важном вопросе. Как потом оказалось, Дрей это сделала попросту чтобы насолить бесящему ее человеку. Какого именно, она наотрез отказалась рассказывать.       Йеннифэр разговаривала со старостой, точнее он бесил её расспросами, а она пыталась отвязаться от него короткими бесцветными ответами, не зная, где ей можно побыть одной. Даже грубость в голосе никак не помогла ситуации. Дрей, заметив страдания Йеннифэр, решила в какой-то момент оставить Сладкоежку и Лютика наедине и ушла к чародейке, благородно вызволяя её из невыносимого плена. Геральт, что было очень странно для него, лёг спать. Ну, или по крайней мере, просто лёг. Он исчез в соседней комнате, и, как передал староста, попросил его не беспокоить.       Сладкоежка и Лютик играли настолько одинаково, что выигрывали по очереди, при условии о запрете любого вида жульничества. Так как у них была ничья, азарт разогревался все сильнее, и вскоре они настолько погрузились в игру, что перестали замечать не только течение времени, но и окружающий их мир.       Староста, видя, что Йеннифэр разговаривает исключительно с Дрей, постепенно понял, кто тут лишний в собственном доме и догадался уйти. Видимо, пошёл жаловаться соседям насчёт своей несчастной жизни, а может, наоборот, обсуждать прекрасную новость возвращения чародея. — Я кое-что поняла, — Йеннифэр как-то странно усмехнулась, посмотрев сначала на Лютика, затем куда-то вниз, на деревянные полы дома. — Что именно? — эльфийка, заметив, что чародейка перешла на тихий говор, тоже понизила голос. — Помнишь, мы обсуждали, что у Геральта кто-то появился? Дрей нерешительно кивнула, не отрывая взгляда от Йеннифэр. — Я знаю, кто это, — в её фиалковых глазах загорелись опасные огоньки. Дрей молчала, не желая давить на чародейку. Она не была уверена, хочет ли та поделиться всем или только высказала примерную, смутную мысль. Йеннифэр посмотрела на неё в ответ и мягко улыбнулась: — Ты слишком тактична. Не спрашиваешь, хотя тебе любопытно. Мне это нравится. Не то, что некоторые идиоты, лезущие в душу, — вздохнула, отводя взгляд. — Хотя знаешь, я веду себя неправильно. Сначала заинтриговала, а теперь мучаю несправедливым молчанием. Она сделала небольшую паузу и, сняв с пальца красивое кольцо с желтым камешком, начала задумчиво крутить его в руке. — Геральт влюблён в Лютика, — наконец, выдала чародейка и поморщилась, будто не веря в собственные слова. Эльфийка затаила дыхание, непонимающе подняв брови: — Ты уверена? — Да. Я наблюдала за ними какое-то время. Господи, да если не наблюдать и просто изредка СМОТРЕТЬ, все станет понятно даже слепому. Ты видела взгляд Геральта, когда он разговаривает с Лютиком? Когда просто смотрит ему вслед? Поверь мне, у нас с ним была связь, и я могу отличить дружеское чувство от страсти. Да тут даже не страсть, а какая-то… нежность, что ли. — Может… — начала было Дрей, удивляясь столь необычному открытию. Она бы в жизни не подумала, что мрачный, скрытный и ядовито ироничный ведьмак способен влюбиться в добродушного, болтливого барда. Если говорить совсем откровенно, она бы не подумала, что он вообще способен на это чувство. — Что, может? Не веришь? — Йеннифэр покачала головой, прекратив крутить кольцо. — Я тоже сначала пыталась как-то оправдать это. Но послушай, Геральт смотрел на меня совершенно так же, когда на нас еще действовала магия джина. — А Лютик? — эльфийка медленно перевела на него взгляд. Чародейка усмехнулась: — С ним все было очевидно уже давно. Ты с ним встретилась всего пару недель назад, но я уверена, что ты тоже замечала, как он ведет себя при Геральте. И какие песни он ему посвящает. — Да, когда мы были в королевском саду, я застала его поющим о разлуке и разбитой надежде. Но я думала, что он поет от лица лирического героя. — У Лютика любовные песни обычно идут от себя, уж поверь. Он пел о Геральте. Ты не представляешь, как он ревновал его ко мне. Да что там говорить, мы даже сейчас иногда выглядим как рычащие из-за кобеля суки. Заметила, как он изменил ко мне отношение, когда мы перестали миловаться с Геральтом? Лютик до смешного очевиден. И как только этого не замечают остальные…? — Что ты будешь… делать с этой информацией? — как-то строго поинтересовалась Дрей, ничего не имея в виду этим вопросом. Йеннифэр взглянула на нее с приподнятыми бровями и надела кольцо на палец: — Зачем мне что-то с ней делать? Буду наслаждаться спектаклем. Либо Геральт продолжит тупить, либо они, к моему большому удивлению, переспят. Но думаю, на этом все дело и закончится. Зная Лютика. — В каком смысле? — Он никогда не держится за одного партнера. Постоянно мечется от одной бабе к другой. Добьется желаемого, если, конечно, господин ведьмак на это согласится, и найдет себе новое вдохновение. Уверена, он бегает за ним просто из-за желания попробовать запретный плод. Хотя о чем я? Геральт не лучше. Он изменял мне, даже когда мы находились в отношениях, — она выделила последнее слово ироничной интонацией. — Два сапога пара. Дрей немного помолчала, опуская взгляд на сапоги. Тихо спросила: — Ты говоришь это, потому что искренне так считаешь или потому, что в тебе все еще не остыла ревность?       Йеннифэр резко посмотрела на нее так, словно ей вонзили нож в сердце. Брови дернулись, дрогнули красные губы. Но чародейка слишком хорошо и быстро умела надевать необходимую ей маску. На лицо нашло холодное, равнодушное выражение, и она фыркнула: — Обойдется. Слишком много у Геральта преданных поклонников.       Эльфийка, однако, уже получила ответ на волнующий ее вопрос и, будучи тактичной, ничего не сказала на это замечание, вслушиваясь в веселую брань Сладкоежки. Она пристально рассматривала Лютика, его приятную, искреннюю улыбку, его светящиеся от раскатистого смеха глаза, и думала о том, что столь ярко выраженная харизма действительно была способна обворожить любого. Даже хмурого ведьмака.

***

      Лютик сам не заметил, как во сне опустил голову на плечо Геральта. Они с алчной усталостью ждали наступления вечера, и, когда все развлечения поднадоели, как-то единогласно решили посвятить немного времени спокойному отдыху. Ведьмак в какой-то момент выбрался из своей берлоги, так как туда забрел хозяин дома, чтобы продолжить уход за Борвеном. Дальше бард, убаюканный тишиной дома, оказался рядом с Геральтом, у стены, пододвинувшись к нему ближе, чем следует и переговариваясь с ним о самых отдаленных вещах. В комнате помимо них был только Сладкоежка, Йеннифэр и Дрей вышли из избы, чтобы найти исчезнувшего в неизвестном направлении Аллиота.       Геральт сначала не напрягся от такого близкого присутствия, хотя и почувствовал, что личное пространство его было нарушено. Даже усмехнулся, понимая, что речь Лютика становится все неразборчивее и бессмысленнее, а дыхание затихает, становясь ровным и спокойным. Он не удивился, когда Лютик перестал что-либо спрашивать или отвечать. Но удивился, когда на плечо опустилась тяжелая, сонная голова. Тело барда обмякло, больше походя на марионетку, чем на живой организм, и тот окончательно провалился в дремоту, которая была достаточно крепкой из-за недостатка нормального сна.       Ведьмак вслушивался в чужое спокойное дыхание, окаменев и не решаясь сдвинуться с места. Он запутался до такой степени, что больше не мог принять ни одного самостоятельного решения. Каждый шаг казался до омерзения неправильным, и Геральт теперь, казалось, сомневался даже в существовании окружающего его воздуха. Он чувствовал себя тринадцатилетним мальчишкой, впервые познающим слово «влюбленность» не понаслышке, а по-настоящему. Никогда в жизни Геральт еще не ощущал такую безысходность, такую хрупкость и растерянность.       И, хотя он так упорно повторял Лютику, что та ночь была первой и последней, эта фраза сама по себе казалась полнейшим абсурдом еще до того, как он выплюнул ее из себя. Если первый, редко когда последний. Геральт хотел этого снова. Несмотря на отвратительное чувство неполноты после самого секса и стойкого желания выброситься из окна, Геральт пересматривал весь процесс от начала до конца, жадно облизывая губы, словно голодный хищник. Что говорить о последующем сне, или ревности к Аллиоту, или сумасшедших фантазиях, или об очередной дрочке. Лучше бы ему не понравилось… Тогда не было бы самобичевания и ужасного чувства, терзающего измученную душу. Он перестал что-либо понимать и больше не желал копаться в себе.       Пока что он сосредоточился на ощущении приятного ему доверия, исходившего от столь нежной позы барда. То, как тот наивно положил голову на плечо Геральта, заставляло его сердце биться чаще и трепетнее. Он чувствовал тепло, не столько физическое, сколько духовное, и это было лучше любого другого чувства на свете. Поэтому ведьмак не шевелился, стараясь подарить Лютику хоть немного необходимого ему спокойствия. Таких хрупких минут у них было слишком мало.

***

— Ну, что? Пошли пинать этого болвана или до утра тут будем валяться? — Сладкоежка отер рукавом нос. Аллиот, которого все-таки смогли отыскать Йеннифэр и Дрей, кивнул, нервно посматривая на соседнюю дверь: — Я думаю, он уже достаточно восстановил силы. По крайней мере, чтобы разрушить собственные чары.       В комнату ввалились дружной компанией, нетерпеливо разминая затекшие руки и с легким раздражением косясь на отдыхающего Борвена. Староста, столь ответственно дежуривший у его кровати (как сказал краснолюд, «мужику надо было выдать премию, а не мутузить кулаками»), беспокойно поднялся с места, прочистив горло, и, смущенно указывая на чародея, безмолвно зашевелил губами. Аллиот, с видом профессионального лекаря, молча отодвинул крестьянина в сторону левой рукой и склонился над спящим, пристально рассматривая чуть-чуть порозовевшее лицо. — Пациент скорее жив, чем мертв, — он легонько затряс чародея за плечи, и тот, находясь в неглубоком сне, тут же лениво зашевелился, приоткрывая слипающиеся веки. Лютик лично понятия не имел, как они собирались заставить его колдовать, ведь выглядел Борвен, дай бог, чуть-чуть получше, чем пару часов назад. Но выбора у них, конечно, особо не было. — Добрый вечер, — наигранно вежливо улыбнулся Аллиот, смотря прямо в заспанные глаза напротив. — Извини за беспокойство, прежде, чем ты продолжишь восстанавливать силы, мы обязаны попросить тебя снять зеркальные чары. — Восстанавливать силы только пусть он будет уже у себя дома, — тихо попросил староста и, смущенный косыми взглядами, юркнул за дверь, оставляя гостей наедине с чародеем. Не дождавшись никакого ответа, Аллиот склонил голову вбок, убирая руки за спину: — Ты нам обещал, помнишь? Если все будет так, как мы говорили. Исполняй свою часть сделки.       Борвен слабо зашевелился, пытаясь приподняться на кровати. Когда Йеннифэр и Геральт помогли ему устроиться на подушке, он вдруг поднял руку вверх. Лютик подумал, что тот собирается снимать чары и уже приготовился к вибрации воздуха, волшебному свету или дождю из лягушек, но произошло нечто другое. Борвен вдруг оттопырил указательный палец и поманил к себе Аллиота. — Да етить… он ж мог просто прошептать, чтоб тот сам наклонился. Все ведь с театральной постановкой, п…здец, король мира, нах… — еле слышно пробормотал Сладкоежка, и Лютик активно закивал ему, соглашаясь с вырвавшейся от отчаяния мыслей. Когда удивленный Аллиот подставил ему свое ухо, тот что-то сказал, облизывая пересохшие губы и клещами вытаскивая из себя слова. Секунда, и Аллиот снова встал на место, ухмыляясь уже с какой-то умиленностью. Развел руками: — Мне, честно говоря, плевать, но раз тебе это так важно… А остальным-то можно сказать? Тот закрыл и открыл глаза с выражением «не можно, а нужно». Аллиот тяжело вздохнул, повернулся лицом к другим, кривя лицо от нелепости ситуации: — Он сказал, что снимет чары, как только мы ему пообещаем, что ничего не расскажем жителям деревни. — Хуле так поздно спохватился, пардон за грубость? — удивился Сладкоежка. — Мы уж им все на блюдечке с голубой каемочкой выложили. Аллиот вздохнул еще настойчивее: — Он про часть истории с его личным участием. Мол, пусть думают, что это кто-то другой чары наложил. — А-а-а… Понял, голубчик, что хрень сделал, а теперь людям врать будет? — обрадовался краснолюд. Лютик улыбнулся: — Он хочет быть героем, а не идиотом. Вполне логичное желание. Борвен яростно водил глазами от одного к другому, активно намекая на свое существование, но о нем с завидным упорством продолжали говорить в третьем лице. — Мне не сложно. Я его понимаю, — вдруг вступилась Дрей и обратилась напрямую к Борвену, гордо поднимая подбородок: — Я обещаю, что ничего не расскажу про тебя. Твоя тайна уйдет с нами в могилу. — Меньше пафоса, умоляю, — поморщился Аллиот, затем отмахнулся от жалостливых глаз Борвена: — Да-да-да, я тоже обещаю.       Остальные принесли клятвы в разнобой, нестройным хором. Как только Борвен был удовлетворен исполнением своего желания, он поднял на этот раз обе руки вверх, с заметным усилием начал перебирать пальцами в воздухе, колдуя некое подобие водянистой сферы. Продлилось это чудо меньше десяти секунд, так что Лютик, завороженно смотревший на магию, разочаровался очень быстро. Никакого грома с молнией, просто хоп — и все. Готово. Борвен, однако, после столь неинтересного представления, вымотался так, будто без отдыха пробежал несколько тысяч миль. Он упал обратно на подушку, откинув голову назад и тяжело дыша. На Аллиота тут же уставились несколько пар глаз, и он фыркнул: — Ну, вообще выглядело все правдоподобно. Пока не уедем из деревни, не узнаем. — Думаю, он снял заклятье, — задумчиво проговорила Йеннифэр. — Я почувствовала, как ослабло магическое поле. — Че? Ты какие-то поля вокруг себя чувствуешь? — тут же откликнулся любопытный Сладкоежка. — Тебе не понять. — Естественно мне не понять, куколка. И слава богу, что не понять. Ох…еть, представляете, жрете вы суп, а вокруг вас какие-то магические поля? Нахрен надо, спасибо, кушайте сами, — он первым толкнул дверь, случайно ударяя по лицу подслушивавшего там старосту. На него посыпался беззлобный мат, вперемешку с насмехающимся юмором, и Сладкоежка на секунду заглянул обратно, обратившись к Борвену и весело прикрикнув: — Давай, ты это… Не дури так больше. Колдун великий, нахрен, — и снова исчез за дверью. — Удачи, — сухо сказал Геральт, тоже направляясь прочь из комнаты. Когда вышли обратно на мороз, выдыхая клубы пара, староста, неловко помяв шапку в руках и все же не решаясь проводить гостей, вдруг сказал робко, прямо с порога: — Вы уж не серчайте. Борвен у нас… такой. Немного не в себе. Рос один с матерью, братья у него померли еще в детстве. А то что он несет пургу, так это все от того, что он тут с нами всю жизнь промотал. Выбраться боится, уж с нами привык тута… Хочет для нас быть защитником. Книжок начитался, матери наслушался, вот и… Да еще хворь в голове. Вы уж не серчайте… Им стало неловко от этих ненужных оправданий и смущенного голоса крестьянина. Сладкоежка «оттаял» первым, отмахнулся, прочищая горло и отворачиваясь от прямого взгляда: — Да что ты, папаша. Какие тут обиды. Тем более, он ж нам помог. Бывай! Авось еще свидимся. Ты, главное, бухай меньше, а то от тебя вся деревня свалит в руины, — усмехнулся.       Тот неуверенно заулыбался и, провожая путников взглядом, поднял вверх шапку, опираясь боком на дверной косяк. Лютик уходил от дома, с каким-то странным, неприятным чувством на душе, надеясь на то, что чары действительно спали, и они могли убраться из этой деревни куда подальше. Не то чтобы она не была дружелюбной, просто вся история оставила непонятный, тяжелый отпечаток, и Лютик больше не хотел здесь находиться.

***

      Еще через два дня пути, и с ними связался Радрифф, который оказался не на шутку встревожен происходящими вокруг него изменениями. В подробности король уходить не стал, лишь настоял на том, чтобы отряд поторопился, и нажаловался, что пришлось делиться зерном и теплой одеждой с жителями королевства. Наступал голод, посаженный урожай весь погиб из-за мороза, а запасов катастрофически не хватало, поэтому ворота дворца открылись для всех нуждающихся. Благородный поступок, но судя по недовольному голосу Радриффа, он это сделал из необходимости, а не из желания помочь своему народу.       Так же король намекнул, что другие короли все еще находятся в неведении касаемо артефакта, но слухов становится больше, и советы все никак не могут определиться в окончательном решении по борьбе с проблемой. Хорошая новость была в том, что королевские ученые перекопали все книги в старинных библиотеках и нашли некоторую нужную информацию о Разуме Меланы. Однако Радрифф не спешил ей делиться, пообещав сообщать ее по мере продвижения отряда в Цидарисе. Дрей, которая очень хотела сообщить королю о предателе, все-таки сдержалась и, мучая себя, закончила разговор без малейшего намека на свое неутешительное открытие.       Таинственные преследователи пока не появлялись на горизонте. То ли застряли где-то по дороге, то ли Геральт ошибся, неправильно угадав намерения обыкновенных путников-торговцев. На всякий случай, они договорились, что нападут первыми, как только увидят поблизости знакомые ведьмаку огни.       Стояла ранняя ночь, отряд расположился у очередного моста, наслаждаясь благоговейной тишиной мира. Поставили палатки, которыми, наконец, закупились в одном из поселений, и, чтобы переждать не проходящие морозы, спрятались под теплыми крышами. Геральт внезапно выбрал ночевку со Сладкоежкой, а не с Лютиком, и тому пришлось ютиться с Аллиотом в одной палатке. Не то чтобы он сильно жаловался, но столь внезапная перемена его взволновала и в какой-то степени оскорбила. Сначала затягивать в постель, а потом отталкивать от себя, будто это Лютик стал инициатором произошедшего, а не сам ведьмак? «Гениально, просто гениально!» — зло бормотал бард, залезая в свою палатку после уютного ужина возле костра.       Учитывая еще то, что бард чувствовал зудящее возбуждение из-за этого же проклятого Геральта, масло в огонь подливалось с удвоенной силой. Он хотел секса. Снова. С ведьмаком. Он был готов на что угодно, с ласками, без, болезненно или приятно, неважно как и когда, главное, чтобы Лютик чувствовал его горячее дыхание и слышал властный металлический голос над ухом.       О сне речь и не шла, бард метался по всей палатке, перебирая в голове узел из тысячи незаконченных мыслей и думая о том, что все это похоже на чертову пытку. Аллиот, который еще какое-то время сидел у огня, закончив ужин последним, аккуратно приоткрыл ткань шатра и забрался внутрь, тут же шепча какое-то сложное заклинание. Лютик, закутанный в тридцать два одеяла, вдруг почувствовал, как воздух резко нагрелся, и вместо одуряющего холода постепенно начала приходить жара. Возможно, проживание с Аллиотом имело свои несомненные плюсы. Лютик тут же скинул с себя мешок тканей и поудобнее устроился на своей подстилке, оценив маленькое пространство палатки. Убрал беретку.       Аллиот в полусогнутом положении снял с себя верхнюю одежду и, аккуратно свернув ее в идеальные прямоугольники, положил около своего спального места. Затем, так же молча, прилег на него, поворачиваясь лицом к Лютику. С интересом осмотрел его, улыбнувшись будто коварно: — Почему не спишь? Я думал, приду, а ты уже видишь третий сон. — Не хочется, — честно признался тот, подложив ладонь под голову и тоже смотря в ответ на чародея. — Тем более, тут такой холод стоял, что только мертвецу здесь было бы отлично спать.       Аллиот усмехнулся. Лютик аккуратно придвинулся ближе и вдруг потянулся к нему всем корпусом, положив правую руку на шею чародея и взъерошивая черные волнистые волосы. Аллиот любопытством поднял брови, не очень понимая, что от него хотят и как стоит трактовать столь интимный жест. Но долго думать не пришлось: Лютик спустя пару ласковых движений сделал решающийся вдох и без разрешения настойчиво ткнулся в мягкие сладкие губы, с наслаждением закрывая глаза. Знакомый ванильный запах приятно защекотал ноздри, и руки, которым внезапно дали волю, сразу же потянулись ниже, к паху чародея. Тот, хотя и охотно ответил на поцелуй, «впуская» верткий язык Лютика, вдруг остановил его, положив свою ладонь на чужую. Слегка отстранился со странной улыбкой на лице. Когда бард непонимающе заглянул в синий омут, яростно пытаясь осознать собственную ошибку, Аллиот прошептал прямо в губы, длинные ресницы затрепетали: — Не нужно. Ты хочешь не меня. — Но… — Я сплю только с теми, от кого я чувствую желание. Мне нравится быть любимым, а не постельной игрушкой. Он нежно провел пальцами по порозовевшей щеке Лютика. — К тому же, за свою услугу я всегда требую что-то взамен. Тогда, в гостинице, я помог тебе только из симпатии. Но это было исключение из правил. Не смей расценивать это как постоянную услугу. — Хорошо, — сглотнул тот, растерявшийся от поднимающегося в нем смущения. — Что я… могу сделать взамен? Аллиот тихо рассмеялся, по всему лицу разбежались добрые морщинки. Когда бархатный отголосок растворился в воздухе, он вдруг покачал головой, не отрывая от него пронизывающего насквозь взгляда: — В том-то и дело. От тебя мне ничего не нужно.       Когда Лютик, чувствуя себя последней сволочью, медленно убрал руки от Аллиота и отодвинулся обратно на подстилку, в палатке повисла гробовая тишина. Она показалась барду настолько невыносимой, что он даже отвернулся лицом к стене, широко раскрыв глаза от смущения. Со сном теперь можно было окончательно распрощаться. Неужели он настолько сошёл с ума, что решил использовать Аллиота ВО ВТОРОЙ РАЗ, чтобы удовлетворить свои потребности? Может, и Геральт руководствовался той же логикой? Лютик сжал зубы, представляя во всех красках, как он топит себя же в глубоководной реке. — Идиот… — незаметно прошептал он вслух, закрывая глаза. Аллиот, который продолжал осматривать его спину с завидным интересом, вдруг ответил беззлобно: — Ну, тогда иди и попробуй своё счастье с Геральтом. — Что? — Лютик искренне надеялся, что ему показалось. — Раз меня ты слушать насчёт него не хочешь, просто спроси у него в лоб. А лучше попробуй соблазнить, так будет менее неловко. Что-то мне подсказывает, что разговаривать с Геральтом о чувствах — не лучшая идея. — Что? — тупо повторил бард, которого от неожиданности чуть не подбросило на подстилке. Аллиот раздраженно вздохнул: — Ты хочешь Геральта. А ещё хочешь узнать, что тот чувствует в ответ. Я, конечно, как ты мудро выразился, знаю его от силы недели две, но он окончательно замкнулся в себе, и ждать от него чего-то — бесполезно. Поэтому придётся действовать тебе самому. Поверь, у меня уже были такие крепкие орешки. Ответы на все вопросы ты узнаешь вовремя секса. В лицо будет твердить одно, а как дело дойдёт до страсти, унесёт в тридевятое царство, потом не догонишь. Иди и соблазни его. Лучше всего сейчас, пока ты воспалён, а Сладкоежка дежурит у лагеря. Лютик, все ещё не оборачиваясь, фыркнул: — Да он пошлёт меня куда подальше. Это же Геральт, я вообще не знаю, чего от него ожидать. — Ерунда. Отреагирует положительно — переспите, отреагирует отрицательно — отшутишься, наврешь с три короба. Ты это умеешь, поэтому проблем не возникнет. — Мы уже переспали, — вдруг растерянно пробормотал Лютик. После небольшой паузы, в течение которой чародей, казалось, переосмысливал законы бытия, он вдруг встряхнулся и безо всякого удивления спросил: — Кто был инициатором? — Геральт. — Ясно. А в чем тогда, собственно, проблема? — Он сказал, что это первый и последний раз, — Лютик медленно перевернулся на спину, поражаясь сюрреализму столь непринужденного разговора. — И я сильно теряюсь в догадках, зачем он все-таки затащил меня в постель…. — Потому что он хотел затащить тебя в постель? — наигранно удивлённо спросил Аллиот так, будто это было утверждением всеми известного факта. — Все не так просто. В общем, неважно… У меня был план. Ну, он в принципе до сих пор актуален… — Лютик кратко пересказал все свои теории и действия по отношению к Геральту. Чародей слушал внимательно, будучи до крайнего вовлечённым в происходящее. Затем, дождавшись конца пламенной речи, зевнул, потягиваясь на подстилке: — Лучшее решение все ещё — соблазнить Геральта. Поверь мне, если ему не понравился тот секс, ты его не заставишь даже посмотреть на себя. А если он просто любитель мазохизма, значит, сегодня вас ждёт бурная ночь. Не бойся. Я со стороны вижу, что ты ему дорог. Даже если ничего не получится, вы останетесь друзьями. Все-таки это он вынудил тебя на секс, а не ты его. Так что у тебя есть преимущество. — А как же твои слова «поматросит и бросит»? — ехидно ухмыльнулся Лютик. — Передумал? — Нет, — Аллиот повёл плечом, тоже переворачиваясь на спину. — Просто решил, что ты сам как-нибудь поймёшь. Я не твоя мать, чтобы читать лекции или заставлять тебя что-то делать. Я никогда не повторяю. Сказал один раз, человек не понял — его проблемы. Не нужно на меня накладывать ответственность из-за собственного ничтожества. Это я в целом, если что. — Фух, ну слава богу, — Лютик отер лоб. — Я уж было подумал, что являюсь ничтожеством в твоих глазах. — Тебе далеко до столь низкой оценки, — улыбнулся краем губ Аллиот и закрыл глаза, вытягивая указательный палец в сторону улицы. — Действуй. А то уже тошно смотреть на ваши растерянные лица. Бард, подумав ещё немного, поднялся с места, воодушевленный речами Аллиота. — Ну, вот и поболтали с подружкой! — съехидничал, надевая верхнюю одежду и берет.       Все-таки, чтобы добраться до палатки Геральта, нужно было сначала пройти по улице, а там все ещё царил пробирающий до костей мороз. Чародей на его замечание ничего не сказал, лишь ободряюще усмехнулся и перевернулся на другой бок, тем самым, заканчивая странную беседу. Лютик, переваривая все сказанное ими обоими, понял, что рад. Он наконец-то выговорился (хотя и не про свои чувства), и ему было приятно рассказывать о том, что мучило его уже который день. Аллиот не осуждал ни барда, ни ведьмака, и это было просто невероятно мило с его стороны.       Лютик ещё даже не вышел из палатки, а его тело уже начало дрожать из-за шалящих нервов. Он сам до конца не верил в то, что собирается сделать это прямо сейчас. В голове мелькали тысячи возможных сценариев, внутренний голос то шептал, то кричал о том, как лучше поступить. Может, Геральт вообще спал? Может, Сладкоежку уже сменила Дрей? Может, у Лютика ничего не получится? Происходящее казалось сумасшедшим сном. Однако где-то на подсознательном уровне он чувствовал, что Аллиот прав, и бояться совершенно нечего. Геральт должен был знать о последствиях. Он все понимал и все равно переспал с Лютиком. Значит, тот теперь имел все права потребовать то же самое. — Э-Э-Э-Э! ПОДЪЕМ! — взревел откуда-то издалека Сладкоежка, и бард прикрыл глаза с тяжёлым вздохом безысходности.       Иногда ему казалось, что над ним издевается кто-то сверху, специально не давая возможности осуществить желаемое. Аллиот тут же поднял голову с подстилки, навострив уши и вслушиваясь в басящий голос краснолюда, который вдруг перешёл на громкий шёпот: — Огни!!! Там эти… сраные преследователи! Пошли зацепимся с ними язычками!       Лютик с охами и недовольными стонами выглянул из палатки, тут же увидев спешащего к шатру Геральта Сладкоежку. Когда спустя пару минут тот поднял на вой всех членов отряда, затопал подальше от моста, тыкая толстым пальцем в сторону заметных даже отсюда огней. — Только что появились. Ишь ведь, нагнали, псы горбатые! — хищно оскалился Сладкоежка. — Ну че? Идём мутузиться? — Нет, — охладила его пыл Дрей, посмотрела вдаль. — Мы идём на переговоры. Заодно разведаем обстановку и поймем, враги это или друзья. — Когда это у людей, которые преследуют кого-либо, были хорошие намерения? — удивился Аллиот. Эльфийка мотнула головой: — Драться будет стратегически неверно. Огонь не один, значит, их количество превышает наше минимум в два раза. Если они не нападают, значит, им что-то от нас нужно. Это не грабеж и не убийство, чтобы нам бросаться на них с оружием. Его мы, разумеется, с собой возьмём на случай опасности. Но главная наша цель — это поговорить и выяснить, что происходит. — Вот будет смешно, если они просто торговцы, — Лютик поправил берет. — Вряд ли. Слишком уж у нас похожие направления в дороге. — Огни ближе, чем раньше. Они даже не пытаются скрыть своё существование, — заметил Геральт, скрестив руки на груди. Сладкоежка топнул ногой с азартом в глазах: — Ну, так пойдём потрещим! А то они меня, откровенно говоря, доконали уже. Вперёд и, сука, с песней! Лютик с тоской и одновременно облегчением взглянул на Геральта, понимая, что разговор и все последующее придётся отложить на потом. А ведь он только решился на этот непростой шаг!

***

      Дрей уже рассчитала, что их, скорее всего, заметят издалека и попытаются либо сбежать, либо напасть. Поэтому она шла впереди с поднятым вверх мечом, склоняя его наискосок влево — это был знак мира, своеобразный белый флаг. Остальные следовали за ней, готовясь в любую секунду вытащить оружие и броситься в жаркую битву. Все, кроме Лютика, который просто прятался за чужими спинами, надеясь на то, что все обойдётся, и в ход пойдёт дипломатия, а не физическая сила. Его в который раз попытались оставить в лагере, но он ответил, что это было бы преступлением против его любопытной натуры, и все-таки поплёлся в логово монстра.       Огни прятались между деревьев, которые образовывали даже не лес, а проплешину из деревьев посреди пустынных дорог. Путников скорее не увидели, а услышали — хруст от снега стоял страшный. К тому же, шло сразу шесть человек, поэтому заметить их не составило труда. Лютик краем глаза увидел, что неподалёку от них метнулась человеческая тень. Вскоре стала видна и сама стоянка — десяток палаток с зажженными кострами, бродящие туда-сюда редкие фигуры. Но разглядеть всю эту опасную красоту им не дали.       Они ещё не подошли к лагерю вплотную, когда из-за ближних деревьев на них неожиданно выскочило сразу несколько воинственно выглядящих людей. Количество их на глаз варьировалось от пятнадцати до двадцати. Бесшумность их ходьбы поражала: вроде бы снег, вроде бы много народу, но действовали они, как один и словно летали по воздуху. Если бы Лютик не ждал подвоха каждую секунду, точно бы вздрогнул от неожиданности. Видимо, почти все преследователи собрались здесь, чтобы остановить незваных на их территорию гостей. Дрей посмотрела на свой меч, активно намекая на то, что их намерения мирные, и в конфликт они лезть не собираются. Несмотря на то, что бандиты (Лютик понял это по наляпистой цветастой одежде и огромному количеству шрамов) все поняли, они продолжали пялиться на незнакомцев с выпяченными вперёд саблями и мечами. Один из них, с рубцом на квадратном подбородке и пепельными волосами, видимо, местный главарь, прищурил левый глаз: — Чего надо? — голос у него был хриплый и матерый. — Тот же вопрос я адресую вам, — Дрей медленно, стараясь не делать резких движений, убрала меч обратно в ножны. — Ого! Вы сюда приперлись, значит, и у нас же спрашиваете. Охренеть логика, нечего сказать, — загоготал, поддерживаемый смехом своих «коллег». Дрей на провокацию не повелась. Холодно сказала: — Вы преследуете нас который день подряд. Мы хотим узнать ваши цели и намерения. — Мы? Преследуем? Да нахрен вы нам сдались, — вожак сделал невинное лицо. Остальные, кажется, расслабились, опуская оружие и не чувствуя угрозы со стороны спокойной эльфийки. Лютик, разглядывая разбойников с их слишком уж выразительными ухмылками, вдруг столкнулся взглядом с человеком в бордовом капюшоне и орлиным носом. Он показался ему смутно знакомым. — Вы упростите все дело в три раза, если просто скажете правду, — настаивала Дрей. — Простите за откровенность, но вы явно занимаетесь разбоем. Почему все еще не напали на нас, учитывая, что ваше количество значительно превышает наше? — Не напали, значит, не нужно. Нужно было бы, уже б напали, — ухмыльнулся, убирая руки в широкие карманы. Дрей не успела ответить, ровный голос ведьмака прозвучал, как гром среди ясного неба. — Нам не нужны преследователи. Поэтому проще от вас избавиться, чем зря лясы точить. Если хотите по-плохому. Угроза была столь явной, что разбойники напряглись, оскалились, вновь со свистом направляя мечи в их сторону. Лютик, завертев головой, понял, что они окружены со всех сторон. Лицо главаря изменилось — из веселого и нахального стало мрачно-серьезным. — Смотрите-ка, а вот и мутант варежку распахнул. Еще кто-нибудь желает высказаться? Давайте, поболтаем по-дружески, раз вам разговорчиков ночных не хватает, а потом мы вас тихонько зарежем. Думаешь, ты с кем разговариваешь, пес? Геральт выглядел так, будто ему пытались продать ненужный и скучный товар. — Я здесь известен как Ночной Свист. Слыхал о таком? — Возможно. — Ага. Возможно. Значит, знаешь, что земля это наша? И что мы здесь хозяева? — У меня другая информация на этот счет, — желтые глаза сверкали во мраке леса. — Вот же ж наглая харя! Стоит на нашей территории и еще зубы скалит. Сначала мы им не угодили тем, что, видите ли, «разбойники» и посмели их оскорбить своим присутствием… Стереотипчики в ход пошли? Королевские черви! Твари гвардейские. Теперь нам законы прописывают. Может, вас, миленькие, сейчас зарезать? А с красоточек юбочки потом сдерем, больно они сладкие, — вожак поднял руку вверх, и его последователи жадно уставились на указательный палец с золотым перстнем. Он готовился сделать знак, как хозяин — оголодавшим злым псам. «Фас!» И их острые клыки вцепляются в шею обидчика. Лютик медленно попятился назад, косясь на приготовившуюся защищаться Дрей. — Чего? — вдруг удивленно хмыкнул Сладкоежка, и его голос заставил вожака отсрочить казнь: — Какие нахрен стереотипчики? Я, между прочим, знаешь кто тоже? Сладкоежка! Ну, не знаешь и не знаешь, бес с тобой. Я орудую в предместьях Роу. И видишь, эти ребятки — мои прекрасные друзья! У них к разбойникам хорошее отношение, это я тебе по личному опыту говорю. Главарь со злым любопытством поднял бровь, посмотрел на какого-то низкорослого хромого мужичка с детским лицом. Тот кивнул, и он вновь взглянул на краснолюда, все еще не опуская руки: — Продолжай… — с подозрением. — Ага! Значит, знаете. Ох, я говорил своим, что популярным у народа буду. Ну, не суть дела. Вы че ж наше имя-то позорите? Эти вот, значит, пришли по доброй воле, оружие подняли, вежливо спросили, чего вам от нас надобно. А вы — угрожать, издеваться, да еще собрались кулаками махаться. Думаешь, мы крысы гвардейские? Не-а. Мы просто путники, которые не хотят проблем себе на жопу. — Ты меня за кого принимаешь? Я вам должен вино по болам сейчас разливать или ботинки чистить? — помимо властного голоса раздался недовольный гул с ядреным матом. Сладкоежка тяжело вздохнул, будто читая лекцию слишком тупым студентам: — Ну, вот ты сразу рычишь. Ты на нас-то внимательнее вылупись, потом лай дальше. Мы, сука, великанов громили, монстров рубили, резали глотки рыцарям Розы. Два чародея, эльфийка, я, великий воин, и ведьмак. Никаких «королевский червей». Нужны вам эти потери-то? Я бы своих ребят поберег от такого. Вы лучше потом найдите добычу посговористее и развлекайтесь, Мелитэле вам в помощь. — А это кто? — пропищал один из противников, тыкая в сторону барда. — Это… — Сладкоежка обернулся, с тоской оглядывая выпрямившегося от напряжения Лютика. — Это наш талисман. Песенки поет, когда скучно.       Наступила оглушающая своей непредсказуемостью тишина. Главарь, казалось, долго размышлял о правильном решении, с сомнением поглядывая на добродушно настроенного краснолюда и хмурую эльфийку. Затем вдруг вздохнул: — Это ты прав. Мы поэтому к вам и близко не подползали. Больше не хочу терять своих товарищей, — наконец, опустил отяжелевшую руку. — Чего случилось? — наивно спросил Сладкоежка, и Лютик мысленно подивился, как тот спокойно разговаривает с разбойниками.       Будто они были старинными товарищами, которых тот не видел лет пять-семь. Несмотря на то, что краснолюд чувствовал с ними родство (братья-бандиты с большой дороги), отличались они друг от друга знатно. Лютик помнил компанию Сладкоежки, и те напоминали гогочущую стаю весельчаков, которые по доброте душевной могли поставить фингал под глазом. Эти же были более пугающими просто из-за контекста угроз и потому, что больше напоминали сплоченную компанию головорезов. Да, говорили они немного нелепо, но бард искренне бы им поверил, если бы они сказали, что сейчас подвесят их вверх ногами и четвертуют каждого по очереди, не делая никаких исключений.       Однако эта колоссальная разница была видна лишь со стороны. Вожаку, кажется, понравился Сладкоежка, раз он принял решение не начинать с ними драку. На вопрос пожал плечами, указывая тем же пальцем с перстнем куда-то позади путников. — Я думал, вы одни из тех. Но они якшаться бы с нашим людом не стали. Королевский отряд, мать его, — он схаркнул на снег. — Будь они прокляты, суки. Покрутил носком сапога, размазывая плевок. Хмыкнул, вновь поднимая взгляд на Сладкоежку: — Тоже за артефактом охотитесь, миленькие? — Етить, — тот нахмурился, поворачиваясь к Дрей. — Мне кто-то тут втирал, что это секрет всех секретов. А на деле знает каждая собака, бл. — Я не… — удивилась эльфийка, однако договорить не успела. Главарь покачал головой, затем указал на мужчину в бордовом капюшоне: — Скажите спасибо Лису. Это он вас вынюхал. Еще с Ковира вас приметил. Больно вы интересовались нашими недругами и тем, зачем они тут бродили. Лютик тут же вспомнил, откуда ему знакомо это странное лицо. Именно оно с любопытством смотрело им вслед, когда бард и ведьмак спешили прочь из ковирской таверны. — Вы что-то знаете про королевский отряд Кацпера? — Дрей сбить с мысли было сложно. Разбойники зашушукались между собой, убирая оружие, заметив, что глава их компании настроен дружелюбно. Тот же спокойно кивнул, скалясь во все двадцать шесть зубов: — Была у нас с ними… история. Многого, конечно, не знаю, но говна они натворили на пять жизней вперед. — Ты тольк… это. Без загадок, лады? — вздохнул Сладкоежка. — Давай всю историю целиком сразу. И покончим с этим. — Ого, какие торопливые, — умилился вожак. — Решили мою доброту вот так использовать, значит. Давайте по-честному играть. Вы вообще кто такие, раз не гвардейские псы? Зачем вам артефакт? И на какой хер ищете королевский отряд? Сначала вы нам все выложите, потом мы — вам. Разумеется, не бесплатно. В такой холод, знаете, … выживать сложновато. Путников сейчас мало встретишь, все по норам попрятались. Ну что? Или вам помочь языки развязать?       Дрей поморщилась, недовольная таким раскладом событий, немного помолчала, пристально посмотрела на Йеннифэр и Геральта. Те одобряюще кивнули, не видя других вариантов узнать что-нибудь об отряде Кацпера. Разбойники дышали на руки, косились с пренебрежением и недоверием, а главарь стоял так, будто холод изобрели для всех, кроме него. Когда эльфийка, наконец, решилась заговорить, тот вдруг оскалился почти с гостеприимством: — Ваш этот Сладкоежка-то прав и в другом. Негоже так гостей встречать, тем более, мы уж так к вам попривыкли за эти дни, что придется к костру провожать. Мы народ не злой, просто у нас законы другие.       И с этим он махнул рукой, резко разворачиваясь и хрустя по снегу, больше не боясь наделать шума. Дрей замялась, явно ожидая какого-то подвоха, но, подхваченная общим течением, все-таки последовала за веселой компанией. — Ты — главная что ль у них? — на ходу поинтересовался Ночной Свист. — Да, — коротко бросила та. — Хорошая баба. Я б сказал, аппетитная. Во всех смыслах, — загоготал он, кажется, снова обретая дружелюбное расположение к гостям. — Может, попробовать потом тебя, а? — Попробуй, — холодно сказала Йеннифэр. — Смотри только, не подавись. — О-о-о! Еще пташка запела. А ты, видать, чародейка? — Чародейка. Так что не борзей.       Главарь криво улыбнулся, присаживаясь около одного из костров, и сделал вальяжный жест, приглашая остальных присоединиться. По его пепельным волосам запрыгали огоньки света. Дрей осторожно села на край бревна, выпрямляясь и складывая руки на коленях. Справа от нее оказались какие-то проныры, сразу же вцепившись в грудь эльфийки (которую почти не было видно из-за нескольких слоев одежды) жадными взглядами. Слева — Геральт, Йеннифэр и Аллиот. Лютику и Сладкоежке пришлось топтаться сбоку, вытягивая озябшие руки к яркому пламени. — Ну. Давайте, мне что приглашение вам выдавать? — Свист матернулся и нетерпеливо покрутил кистью в воздухе.       Дрей вздохнула и с железным спокойствием заговорила, игнорируя ухмылки не самых приятных соседей справа. В голове ее настойчиво прозвучал пробившийся голос Аллиота: «Понимаю, что врать не умеешь. Но никто не мешает тебе недоговаривать». — Слухи о конце света — правда, — она сразу бросилась в обрыв. — Нам нужно найти артефакт до того, как он уничтожит мир. Мы слышали, что раньше его искал королевский отряд из Дрэзнора. Так как мы точно не знаем, где искать артефакт, а они, судя по всему, его нашли, нам нужно точно знать их маршрут. — Ага, а «мы» — это кто? Горячие эльфийки с чародейками? — Мы… — Дрей запнулась. Ее подхватил Лютик, который почувствовал острое желание высказаться: — Совет старейшин послал. Ну, знаете, ваши любимые независимые чародеи. — Совет старейшин послал ведьмака, краснолюда и барда? — выпучил глаза главарь. — Ну, не совсем. Ведьмака наняли, чтобы он монстров всяких отгонял. Сладкоежка по дороге присоединился, он наш старый друг. А я тут местность хорошо знаю. Ну, и баллады тоже сами себя не пишут. — Почему так мало народу? — допытывался Свист. — А вот… — Лютик прочистил горло. — А вот потому что это все еще тайная информация. Не хотят панику в народе поднимать.       Тот неуверенно кивнул, явно не разбираясь, как работает совет старейшин, но делая вид, что он-то знает лучше них. Затем после небольшой и напряженной паузы задумчиво почесал себя по рубцу на подбородке и сухо кашлянул в локоть. — Не знаю, как ребяткам, но мне показалось, что вы правду базарите. Вы не армейские псы, не вынюхиваете у нас жопы. Да и про артефакт узнали явно из первых рук. Ну, значит, теперь моя очередь жалом вертеть? Что ж, хрен с вами. Он внимательно осмотрел свой прекрасный перстень (Лютик только сейчас подумал, что тот, вероятнее всего, украден) на крепком пальце, начал рассказ: — Было это в прошлом месяце. Чтоб вы понимали, наша территория идет от Анхора до Дориана. Ковир — у нас что-то вроде центра. Мы там часто бываем. Были тогда в районе деревни Красный Сад, шастали по лесу, ждали клиентов. Смотрим, едет какой-то в богатой одежде, на коне, кажись, гонец. Ну, мы его под белые рученьки и к себе. Он чего-то там молоть начал, мы мало что разобрали, акцент был дичайший. А после того, как мы из него все вытряхнули и его душенька отправилась осматривать небеса, смотрим, письмо выпало. Ну, мы, значит, открыли его, у нас вон Барбан грамотный, прочитал. Письмо мы сохранили, как трофей, покажем, ежели хотите. Свист перевел дыхание и продолжил с новыми силами, поглядывая то на Дрей, то на Йеннифэр. Видимо, от мужских лиц он уже устал. — Мы так поразмышляли и поняли, что гонец-то недалеко от своих убежал. У нас ножки быстро бегают, ежели добыча есть. Потом, как пасть, работали — гонцов по одному вылавливали, письма — себе, их — на тот свет. Выпытали, как, чего, куда идут. Вот так и узнали про артефакт. Раскалывались сученыши быстро, как орехи. А как мы все узнали, так у нас беда случилась. Кто-то из наших захотел этот артефакт заполучить, предложил следовать за теми королевскими до конца. Я, лично, был против. Нахрен впутываться в непонятную историю? Что мы, искатели приключений? Да и куда мы потом этот артефакт денем? Мне бабка говорила, чтоб к древней магии не лез. А еще непонятно, может, эти гвардейцев потом хватятся, и наши жопы из-под земли достанут. Он развел руками: — Разделились. У нас ведь компания в два раза больше была. Они туда пошли, мы здесь остались. А потом они не вернулись, и вся эта херня началась. Погибли наши ребята, сердцем чую, не вернутся. Псы-то те не вернулись! Вот сука, всех жадность сгубила. — Откуда вы поняли, что они — королевская свита? — уточнила Дрей. — Во-первых, гонцы сказали, во-вторых, бл…ть, я слепой что ли? На всех письмах — королевская печать стояла. — Что? — нахмурилась эльфийка. — Но на тех, что показали нам, ее не было… — Значит, содрали, — уверенно заявил Свист. — Или мы про разные компании говорим. Хотя не должны. Артефакт-то вроде бы один. — Зачем нас преследуете? — Так вы тоже за артефактом гонитесь. Мы-то думали, что вы с теми блохастиками были знакомы, захотели разузнать, так или не так. Вовремя вы, однако, приперлись. Мы уже нападение готовили на завтрашний вечер. Лютик кашлянул в кулак: — Письма-то покажете? — Покажем, — обрадовался тот. — Только отсчитайте монеток, сколько скажем. Тогда все ваше, смотрите на них хоть до слепоты. — Сколько? — сухо спросила Дрей. — Тридцать. — Да ты что, белены обожрался? — задохнулся Сладкоежка. — Или это, или наши клинки в вашем горле, — мгновенно оскалился главарь. — Можете пугать, сколько угодно, мы — птички пуганые. Все равно кровь потеряете. — Хорошо. Тридцать. И вы клянетесь, что больше нас преследовать не будете, — эльфийка полезла в карман, отсчитывая ровно тридцать золотых. — Вот это я понимаю, разговор. Умница. Теперь-то понимаю, зачем иногда баб полезно ставить главными. Никаких проблем с ними не возникает, — Свист сгреб деньги в свою огромную лапу, а второй рукой сделал очень понятный жест в сторону одной из палаток.       Туда сразу же двинулся низкий мужичок, ранее опознавший Сладкоежку. Лютик подумал, что Свист у них что-то вроде короля — никаких жалоб, споров или претензий. Его слушались с завидным смирением. Либо огромный авторитет, либо страх. Не исключено, что все вместе.       После того, как главарю протянули письмо, он сразу же бережно передал его Дрей, пристально вглядываясь в ее лицо, словно пытаясь предугадать реакцию эльфийки. Та, между тем, аккуратно взяла его и поджала губы: — Только одно? Ты сказал, что у вас их было несколько. — Было. Да сплыло. Миленькая моя, ты думаешь, мы их хранили, ждали, пока вы не придете? Первое письмо было трофеем. Остальные читали и сжигали. — Ясно, — Дрей еле сдержалась, чтобы не прокомментировать кусающуюся цену. Внимательно осмотрела письмо, другие тоже склонились над ним, с любопытством осматривая красную печать с ни на что не похожим гербом Дрэзнора. — А что такого? — не понял Лютик, покосившись на эльфийку. — Почему ты так удивляешься королевской печати? — Потому что письмо с такой печатью доставляют прямо королю. Гонцов не задерживают, и их пропускают во дворец. К тому же, такая печать есть только у Радриффа, — она растерянно раскрыла бумагу. — Э-э-э… То есть… То есть король…? Дрей покачала головой: — Нет, — резко. — Это значит, что моя теория подтверждается. Предатель — кто-то близкий королю. У него был доступ к королевской печати. — Оу.       Дрей метнула короткий взгляд на Аллиота, затем быстро пробежала глазами по мелким строчкам. Лютик, перегнувшись через ее плечо, прочитал короткое: «Милсдарю Кацперу. В городе Туссент. Цидарис». Значит, шли они правильно. Это, несомненно, было хорошей новостью. Больше письмо им ничего не рассказало. — Скажите, в какой момент вы разделились с вашими товарищами? — она обратилась к Свисту. Тот положил ногу на ногу и, тыча грязным сапогом в сторону костра, ответил ровно: — Каэльф. Раз мы с вами так неплохо побеседовали, скажу по секрету, что они шли куда-то на запад Цидариса. — Это мы знаем, — пробормотала эльфийка и кивнула: — Спасибо за помощь. Нам пора.       Она встала, заставляя остальных тут же подняться с бревна. Осторожно убрала письмо во внутренний карман, решив сравнить его с другими, оставленными в лагере. Лис, стоявший неподалёку от своего главаря, вдруг подошел ближе и, словно принюхиваясь, наклонился к ножнам Дрей. Когда та автоматически потянулась к ним ладонью, загораживая оружие, он настойчиво посмотрел на Свиста и поднял брови. Вожак нагло улыбнулся, поняв намек своего товарища. — Покажи Лису меч, красотка. — Для какой цели? — Покажи меч, если проблем не хочешь. Она зло нахмурилась и настойчиво повторила: — Я спрашиваю, зачем. — А я говорю, не тявкай, — его голос вновь становился серьезным. — Доставай оружие.       Дрей взглянула на Йеннифэр, затем неохотно приподняла меч за рукоятку, вытаскивая его лишь на половину. Лис, склонившись и чуть ли не суя нос в ножны, вдруг резко выпрямился и, тыкая пальцем в Дрей, с каким-то умиротворением прохрипел: — У неё меч с армейской шлифовкой. — Ага. Вот оно, значит, как, — Свист с наигранной тоской поджал губы, глаза его потемнели: — Мы вам доверились, даже обыскивать не стали. А вам, гвардейским ищейкам, только это и надо было. Падла. Ну, ловко вы нас бы прищучили, только не повезло вам. Лис у нас слишком мудрый. Он волков за милю чувствует. — Дрей раньше служила в королевской армии, — поспешно объяснил Аллиот, не желая ввязываться в очередную передрягу. Лютик спрятался за спину напрягшегося Геральта, испуганными глазами ища пути побега. Разбойники, между тем, уже без ленивых оскалов, начали подниматься с мест, со звоном доставая сабли и арбалеты. — А мой папаша был королем Нильфгаарда, — главарь усмехнулся, затем поднял руку с заблестевшим от пламени костра перстнем. Когда его подчиненные, похожие на громадных шакалов, с жадностью приготовились к знаку вожака, тот вдруг зло усмехнулся: — Хотели нас в сети заманить. А в итоге сами в нашу яму упали. Гондоны солдатские, — больше не медля, он указал подрагивающим от гнева пальцем на эльфийку и сжал грубую руку в кулак.       Разбойники бросились на них со всех сторон, одновременно, с завидной скоростью и так бесшумно, что Лютик успел удивиться. Под ногами все еще был белый, хрустящий снег, а ночную тишину нарушило лишь воинственное рычание бандитов. Бард тут же бросился в сторону, прочь из леса, каким-то чудом уворачиваясь от летящей на него сабли и мелко дрожа от застучавшего в крови адреналина. Геральт ведьмачьим знаком отбросил от себя сразу троих, единым движением вынимая меч из ножен и сцепляясь со слишком вертким разбойником. Йеннифэр хищно оскалилась, направляя вокруг себя волны яркого белого света, от которого люди падали, будто фишки в домино. — Хотите так? Давайте! — она вытянула руку в сторону одного из головорезов и начала медленно поднимать ее со страшным выражением лица.       Тот схватился за горло, опрокидывая голову назад, затем вдруг обмер и с пустыми глазами зашагал к своим товарищам, бессознательно вставая на сторону противников. Дрей, взбешенная поведением ранее сидевших около нее разбойников, с яростным криком отрубала им головы и перерезая глотки, наслаждаясь истошными криками и всплесками крови. Она кружилась по лагерю вместе со Сладкоежкой, которому очень уж понравился Лис — набросился на него, прикрикнув матом, и завертел булавой, пытаясь попасть тому в грудь или живот.       Аллиот выпустил целых шесть свистящих ледяных зарядов, три из которых попали четко в цель и сбили соперников с ног. Геральт действовал быстрее всех: он буквально перемещался сквозь время и пространство, настолько ловко уворачивался от чужих атак и парировал, почти ни разу не промахиваясь в своих ударах. Главарь отсиживаться в стороне не стал, выбрал себе целью эльфийку и выжидал подходящего момента, чтобы выиграть неожиданностью.       Лютик ещё спиной почувствовал, что его преследуют. Найдя секунду, чтобы обернуться, он понял, что за ним спешат сразу трое, остервенело рассекая воздух мечами. Его тут же прошиб холодный пот — каким образом он собирался защищаться, когда те его, наконец, догонят? Лютик всегда считал себя отличным бегуном, поэтому всегда выбирал вариант побега, если такой представлялся возможным. Теперь же он вдруг осознал очень жуткую вещь — разбойники не отставали от него ни на сантиметр земли.       Лютик напрягся изо всех сил, работая ногами так быстро, как мог. Дыхание уже начало сбиваться, а в легких не хватало воздуха. Лишь чувство опасности дарило ему незаменимый запас энергии. Он буквально летел вперёд, мелькая между деревьями и пытаясь запутать своих преследователей. В голове стучали хаотичные мысли: вести их к лагерю и скрыться за палатками или крутиться по лесу до тех пор, пока они не потеряют его из вида? Мельком оглянувшись снова, Лютик похолодел изнутри: разбойники бежали не единым строем, а широким полукругом, готовясь броситься в разные стороны на случай изящного манёвра.       Он чувствовал себя кроликом, за которым гнались бешеные охотничьи псы. Очеловеченные баргесты. Сзади вдруг послышались удивленные голоса, под ногами затряслась земля, и Лютик, чуть было не свалившись с ног, обернулся в очередной раз. Он было подумал, что начинается землетрясение, но ошибся, поражённый представшей перед ним картиной. Заснеженная земля, похожая на огромное белое покрывало, ходила ходуном, шевелясь, словно странная, жидкая масса.       Изумлённые преследователи остановились, неуверенные, стоит ли им бежать дальше. Бард тоже замер, тяжело дыша и опираясь руками на колени. В следующую секунду его глаза расширились в три раза, а рот сам по себе открылся, из него неравномерно вырывались клубы пара. Из-под, казалось бы, живой земли вдруг резко появились огромные корни, похожие на гигантские щупальца. Они почти касались зелёных верхушек деревьев. Корни, не давая и минуты, чтобы опомниться, быстро «кинулись» на ошалевших от удивления разбойников, схватив одного из них в свои «объятья». Он попытался отбиться, рубанул саблей по корням. Даже не шелохнувшись, те сжали до хруста, ломая позвоночник и выжимая из него внутренние органы. Тот успел только жалобно всхлипнуть, прежде чем его глаза навсегда остекленели. Другие, заорав с неподдельным ужасом, бросились наутёк, в противоположную сторону от Лютика. Но было уже слишком поздно — прицелившись, корни мертвой хваткой вцепились в каждого из них, подхватывая за ноги и убивая лишь за пару секунд.       Лютик, который находился у самых последних деревьев, вдруг заметил, что земля возле него тоже опасно зашевелилась, и из-под неё, поднимая мокрые куски грязи, толчками вырываются плющи. Он вскрикнул и попятился назад спиной. Когда над ним в гробовом молчании нависли огромные корни, опомнился и, развернувшись, не помня ничего от страха, побежал к мосту. Сердце плясало в бешеной чечетке, а в голове мелькало: «Я умру, я сейчас умру». Он бессознательно ждал, пока его тоже схватят за ноги и уволокут за собой, треснут о соседний ствол или выжмут, как свежий лимон.       Но как ни странно, ничего не произошло. Бард пробежал, на всякий случай, еще пару метров, прежде чем окончательно взять себя в руки и посмотреть назад, на оставленный им лес. Корни медленно уползали под землю, засыпаясь распотрошенным снегом. За пределы леса они не вырывались, и это, видимо, было причиной, по которой Лютик остался цел и невредим. Ему просто повезло оказаться у самых дальних сосен. Вглядываясь вдаль и обеспокоенно топчась на месте, с жадностью глотая морозный воздух, бард крикнул с тревогой: — ГЕРАЛЬТ!       Он мог бы предупредить их об опасности, но подходить к корням ближе, чем на милю, ему казалось самоубийством. Между тем, ведьмак, с яростью отбиваясь от все никак не успокоившихся разбойников (благо, их количество таяло на глазах), тоже почувствовал дрожь под ногами и непонимающе поднял голову, прислушиваясь к изменениям в природе. Медальон на шее угрожающе затрясся. Дрей, покончив со своей долей противников, начала бой с крутящимся возле нее Свистом. Одолеть его было сложно, он бился не на жизнь, а на смерть, к тому же, мастерски владел оружием. Йеннифэр взглядом предложила помощь эльфийке, но та проигнорировала его, полностью сосредотачиваясь на вожаке, который пытался уничтожить ее постоянными контр-атаками. Возможно, убить его магией было бы весьма просто, однако Дрей посчитала это нечестным. Свист дрался с ней один на один, не проворачивая фокусы с подмогой и не ставя подножки. Она хотела победить самостоятельно, в справедливом бою.       Именно поэтому упорно продолжала наступать, мастерски лавируя между преградами в виде костров и мешков, уворачиваясь от ударов и с каждым шагом быстро приближаясь к победе. Все же, несмотря на то, что он отлично владел мечом, разбойник оставался разбойником. А эльфийка прошла несколько сложных и изматывающих битв, сражений, даже войн, и отличалась сильной выносливостью и ловкостью. Когда ему нужно было восстанавливать дыхание, Дрей наступала с большей энергией и бросалась на него, как дикая кошка. — Что это за херня? — Сладкоежка с удивлением указал на поднимающиеся из-под земли корни.       Те, словно гигантские щупальца, резко двинулись в его сторону, и краснолюд с завидной скоростью отпрыгнул за костер, тем самым, избежав опасности. Геральт рубанул мечом по одному из лежащих корней, но они даже не дернулись — всего лишь отпал небольшой омертвелый росток. Эльфийка и Свист одновременно уставились на корни, ослабляя мечи в запотевших от натуги руках.       Начался дикий хаос. Из-под каждого сантиметра земли вырывались все новые и новые черные плющи, которые бросались на людей, переворачивая палатки и камни. Оставшиеся разбойники разбегались в разные стороны, не решаясь сражаться с неизвестной стихией. Их тут же хватали, на ходу переламывали ребра, выдавливая почки и кишечник, кого-то душили, откидывали в стволы деревьев, с такой силой, что в кровь разбивались головы… Геральт, быстро сориентировавшись в пространстве, подобрал ветку с земли и подскочил к одному из костров, сунув туда более сухой конец палки.       Дрей переглянулась с главарем, не решаясь продолжить бой в столь неординарной ситуации. Ведь теперь стало непонятно, с каким противником стоит сражаться. Она готова была отпустить его. Но у Свиста никаких сомнений не было: он оскалился, замахнулся мечом. Эльфийка, молниеносно поняв, что ее в ином случае не пощадят, медлить не стала, нанося решающий, смертельный удар. Острие клинка врезалось прямо в грудь обалдевшему разбойнику, и Дрей резко и четко пнула его в колени, сбивая с ног. Взгляд у Свиста был удивленным. Видимо, не ожидал, что его одолеет «баба».       Долго его рассматривать она не стала, краем глаза заметила летящие к себе корни. Обернулась, пятясь назад, и в этот момент перед ней выскочил Геральт с неким подобием факела. Направил к плющу, поджигая его начало, и тот, наконец, отпрянул, молча извиваясь в воздухе, будто раненое существо. — Отступаем! — крикнула Дрей, вытирая ладонью грязное от пота и крови лицо.       И первой бросилась прочь из лагеря. Повторять дважды не пришлось. Корни, однако, так просто отступать не хотели: по мере продвижения по лесу они снова и снова вырывались из-под земли, словно лава из измученных кратеров, и бросались на путников, раздвигая жадные когти. Геральт, который поджег сразу две палки, кинул одну из них Сладкоежке, а другую сунул Дрей, выбрав себе безопасное место между ними обоими. Йеннифэр с Аллиотом огнем управляли прекрасно, так что в плющи на постоянной основе летели вспышки света, не давая им даже наклониться к бегущим. Корни, шипя и извиваясь, слепо стучались об деревья, поджигая стволы и кроны. Вскоре большинство окружающих их сосен горело сумасшедшим пламенем, а плющи отступали, загнанные в угол пожаром. Геральт увидел, что до выхода из леса им осталось буквально чуть-чуть, вот уже — знакомое белое пространство и последние целые деревья впереди. — СУ-У-У-УКА! — заорал Сладкоежка, грохнувшись на землю, когда один из внезапно появившихся наглых корней крепко схватил его за ноги, в попытке приподнять с земли.       Горящая палка от неожиданности выпала у него из рук, огонь почти потух, ударившись о снег. Краснолюд с покрасневшим от натуги и боли лицом взревел зверем, истошно колотясь в хватке плющей. Он с остервенением схватился за лежащее впереди бревно, напрочь отказываясь его отпускать. Ведьмак среагировал молниеносно. Быстрые широкие шаги, и, когда он оказался позади Сладкоежки, с помощью Игни выпустил струю пламени из пальцев. Секунда, и корни ослабили хватку, позволяя краснолюду смешно засеменить по воздуху ногами, грузно упасть и, прихрамывая, побежать вслед за Геральтом.       Воздух насквозь пропах гарью и дымом, верхушки деревьев захватили огненные цветы. Стало светло, жарко, как солнечным летним днем, да так, что слепило глаза. Последние корни исчезали под землей, та успокаивалась, замирая и пряча трещины под белыми сугробами. Ведьмак выскочил из-за сосен, не оборачиваясь и чувствуя на губах привкус сажи. Остановился только тогда, когда в сердце пропало чувство опасности, а ведьмачий медальон окончательно стих, позволяя ему осмотреться кругом. Невдалеке, впереди, стоял Лютик, бледный от тревоги, неловко переминался с ноги на ногу, разглядывая уставшие грязные лица. Геральт ощутил переполняющее его облегчение. С бардом все было в порядке. Он был настолько увлечен происходящим, что в какую-то минуту совершенно забыл о нем. И только теперь понял, насколько счастлив видеть его живым и здоровым. Лютик решительно двинулся к ним навстречу, со страхом поглядывая на начинающийся пожар. Затем снова перевел взгляд на тяжело дышащих товарищей. Пошутил с кривой улыбкой: — Хорошо, что лютню не взял. — От… отличные… переговорчики… От души… Ставлю сто баллов, — еле-еле прохрипел Сладкоежка, которому пришлось больше всех напрягаться в беге из-за небольшого роста. — Зато у нас есть письмо. И мы знаем, что произошло с отрядом, — спокойно возразила Дрей, приводя дыхание в порядок. — Ой, ты тут со своим оптимизмом, еб…ть… Дай поныть, ешкин кот! — тот закатил глаза и, подержавшись за предплечье Лютика, заковылял дальше, хмурясь от неприятного покалывания в левой ноге. Йеннифэр облизала верхнюю губу, пожала плечами: — Что ж. Они сами напросились. Никогда не понимала столь яростной ненависти к королю. Да еще обвиняли отряд Кацпера за то, что их же товарищи решили погнаться за богатством и властью. Идиоты. Ну, ничего. Нам меньше проблем будет. — Нужно сравнить письма, — поджала губы эльфийка. — Если с тех действительно сорвали печать… — Да-да, предатель кто-то близкий королю, — раздраженно фыркнул Аллиот. — Мы поняли, Дрей. У тебя начинается шизофрения или одержимость сумасшедшей идеей. Советую тебе следить за своим здоровьем. Она посмотрела на него со странным, строгим выражением лица: — Не волнуйся. Я уже сделала кое-какие выводы. — Мне стоит чего-то бояться? — чародей поднял брови. — Да. Справедливости. — У-у-у… Ее в природе не существует. Очередной миф, придуманный для детских сказок. Но если тебе так проще, можешь меня им попугать. — Девочки, оставьте ссоры, — обернулась Йеннифэр. — У нас только что была великолепная насыщенная ночь. Дайте отдохнуть перед новым днем. — Согласен, — металлическим голосом произнес Геральт. Лютик посмотрел на него исподлобья и неуверенно оттянул рукав кафтана.

***

      Они стояли на середине моста, каждый вглядывался в ночную даль, чувствуя в теле покалывающее напряжение. Лютик сам не знал, правильно ли он поступил или нет. Вернувшись в палатку, бард, все еще вдохновленный настойчивостью Аллиота, решил поговорить с Геральтом, прямо сегодня, осознавая, что потом, возможно, такой возможности не будет. Он не дал ему устроиться и лечь, попросил с наигранной беззаботностью срочно выйти для беседы, и, несмотря на усталость, ведьмак ему не отказал. Пошел за ним к мосту, мгновенно напрягаясь и шестым чувством понимая направленность разговора. У Сладкоежки никаких мыслей на их счет не возникло, так что он просто перевернулся на другой бок и громко захрапел, перед этим шуточно попросив Геральта вернуться тихо.       Теперь же Лютик не знал, с чего начать, мямля себе под нос и топчась на одном месте, изредка поправляя беретку. «Ты же знаешь, чего я от тебя хочу, болван. Скажи что-нибудь!» — мысленно умолял он ведьмака, однако тот его, к сожалению, не слышал и продолжал с деланным равнодушием таращиться на замерзшую реку. Вокруг царил сумрак. Из-за дрожи волнения холод чувствовался в два раза сильнее обычного.       «Что если… Нет, соблазнять сейчас было бы слишком, но… есть ведь другой способ», — Лютик, казалось, готов был выбрать что угодно, кроме слов. Геральт стоял так рядом, что они почти касались плечами. Всего лишь повернуться и… Бард нерешительно сглотнул, ненавидя неловкость ситуации — он никогда в жизни не чувствовал себя таким ущербным. Затем заглянул в лицо ведьмака, заставляя того посмотреть на него в ответ. Аккуратно протянул руку к его щеке, медленно провел ею до подбородка, оттопыривая большой палец. Желтые глаза смотрели на него с недоумением, а сам Геральт буквально окаменел, словно боясь пошевелиться.       Лютик набрал в легкие побольше воздуха и потянулся к ведьмаку всем корпусом, делая решительный шаг вперед. Прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться лишь на бабочках в животе. Но он не успел. Чужая рука медленно остановила его движение, ложась на грудь и слегка отталкивая от себя. Лютик тут же открыл глаза, часто заморгав, окончательно сбитый с толку. Во взгляде Геральта было сожаление. — Что ты делаешь? — глухо спросил тот не своим голосом, и вопрос относился совершенно к другому. — А ты что делаешь? — эхом отозвался бард, чувствуя, как в сердце зажегся крохотный огонек обиды и разочарования. — Ты позвал меня на разговор. И лезешь с поцелуями.       Ведьмак будто бы хотел сказать еще что-то, но не решился и ограничился лишь тупым перечислением фактов. Лютик после долгой, смущенной паузы вдруг мотнул головой и горько хмыкнул, сразу же вынимая свой главный козырь: — Кажется, это ты со мной переспал. А теперь хочешь, чтобы все было, как прежде? Гениально, Геральт, жаль, что это не так работает. И, не дав тому ответить, продолжил с нарастающим раздражением: — Что за чушь с экспериментами ты придумал? Я не настолько туп, чтобы верить в это. Просто скажи мне честно, зачем… все это было. Ты же почти всегда говоришь правду, ну, так не делай исключение сейчас. Это ведь невыносимо.       Он резко замолчал, разглядывая грубое лицо с какой-то наглой смелостью, готовясь услышать что угодно и как угодно. Даже матерное слово сейчас стало бы для него спасительным. Ему больше не хотелось играть в кошки-мышки. Он даже готов был вернуться в то время, когда рядом с Геральтом пушила хвост Йеннифэр, а их отношения еле-еле дотягивали до термина «дружба». Тогда все было понятно. Сейчас температура колебалась в непонятном для него полюсе. Ведьмак опустил взгляд, смущенный прямолинейностью Лютика, затем поджал губы, смотря в одну точку где-то позади него. Наконец, решился. Заговорил тихо, но серьезно: — Я сам не понимаю, что происходит, если ты спрашиваешь меня об этом. Я… начал испытывать к тебе что-то странное. Пытался списать на постороннее, но нет. Я чувствую к тебе то же, что недавно чувствовал к Йеннифэр. Поэтому решил проверить, уйдет ли оно, когда у нас будет максимально интимный контакт. Это работало с некоторыми девушками, и я… использовал тебя. Мне очень жаль, Лютик. Я действовал будто в состоянии аффекта, не мог себя удержать. Поэтому я пообещал, что это первый и последний раз. Я знаю, что ты всегда видел во мне только друга, поэтому не понимаю, зачем ты делаешь… все это. Ведешь себя так, словно мы вступаем в отношения. Если ты пытаешься таким образом наладить связь, или тебе была противна та ночь, и ты просто насмехаешься, то… — Подожди, — изумленно выдохнул Лютик, не в состоянии переварить вывалившиеся на него новости.       Геральт никогда еще не говорил так много и так долго. Бард был поражен его внезапной откровенностью, и сердце в груди забилось в ненормальном ритме еще на второй робкой фразе. Он не мог поверить в то, что какая-то часть его безумных теорий оказалась правдой. Его чувства были взаимны. Но этот факт почему-то никак не укладывался в его голове. — С чего… с чего ты взял, что я вижу в тебя только друга? — его голос дрогнул. Геральт как-то тоскливо усмехнулся, не понимая намека: — Ты общаешься со мной так же, как с другими. Это не в укор, просто факт, который я заметил. Ты всегда разговорчивый, дружелюбный и надоедливый. Со всеми. Отличается только тем, как тебя воспринимают собеседники. Если бы ты воспринимал меня иначе, это было бы заметно.       Лютик хотел было возразить, но в сознании вдруг всплыл тот странный разговор с Аллиотом в Холвурдском лесу. «Вообще хочу сделать комплимент, ты очень умело скрываешь свои истинные чувства и намерения. Если не анализировать твои взгляды, можно запутаться в эмоциях. Вроде бы все на виду, но нет: веселишься, когда грустишь, строишь равнодушие, когда любишь.» Он не воспринял это серьезно, думал, что это очень умелая шутка со стороны чародея, однако… Теперь его как громом поразило. Неужели Лютик был настолько неочевиден? — Твоя очередь объяснять происходящее, — настойчиво сказал ведьмак, уставившись на него тяжелым пронизывающим насквозь взглядом.       Бард нервно облизал губы, вздохнул, прислушиваясь к яростному биению сердца, готовящегося в любую секунду выпрыгнуть из груди. Геральт говорил с ним честно. А он слишком долго скрывал свои чувства. — Я… тоже испытываю к тебе что-то, — в его голове это звучало иначе. — Поэтому после той ночи я подумал, что это… взаимно. Но так как не понимал, что ты хочешь, специально провоцировал тебя, чтобы вызвать какую-нибудь реакцию… За что тоже… извини. Я никогда не думал… никогда бы не подумал, что ты можешь влюбиться в… мужчину. Еще и в меня… особенно неправдоподобно. Поэтому…       Слова давались с трудом. Говорить о своих эмоциях и мыслях было мучительно. Когда Лютик пел серенады девушкам, он ударялся в поэзию, особо не думая о последствиях. Тут же каждая фраза имела вес. Каждая интонация могла ввести в заблуждение.       Геральт смотрел на него ошарашенно. Несмотря на то, что Лютику это казалось очевидно, тот почему-то был удивлен чужим признанием. В его глазах читалась растерянность, будто он не ожидал, что бард влюбился именно в него. Он в какой-то момент настолько увлекся собственным новым состоянием, что перестал обращать внимание на поведение Лютика. Теперь, когда ведьмак думал об этом, он понимал, что вел себя, как девственник без малейшего опыта в отношениях. Потому что это был мужчина. Потому что для него это было нечто неизведанное. Потому что он не умел любить и чувствовать себя любимым. С Йеннифэр все было по-другому: она — девушка, их связь — выдуманная сказка джина, и Геральт с каким-то отстраненным изумлением вдруг понял, что он никогда не испытывал ничего большего, кроме страсти. Ничего такого, что могло сбить его с толку. — И… что теперь? — Лютик посмотрел на него с сомнением и надеждой, боясь сказать лишнее слово.       Кошачьи глаза были полны точно такого же недоумения. Ситуация становилась настолько неловкой, что бард начинал ненавидеть себя за излишнюю трусость и робость. Ведьмак же ненавидел себя за то, что он вдруг нахмурился и произнес, выдыхая пар в морозный воздух: — Я не знаю. До конца не понимаю, что чувствую. Мне кажется это правильным и неправильным одновременно. Иногда слишком неправильным. Я должен разобраться в себе, прежде чем принять решение. — Издеваешься? — часто заморгал Лютик, в котором из-за излишнего волнения вновь начало просыпаться раздражение. — И сколько по времени продлится это «обдумывание»? — Не знаю, — глухо повторил Геральт, и тот вдруг озлобленно стиснул зубы. — Нет, Геральт, ты не использовал меня в постели. Ты используешь меня сейчас! Почему я должен ждать и страдать еще не пойми сколько времени? Может, месяц, а может, год! Ведешь себя, как ребенок, который не может принять решения! Не можешь разобраться в чувствах? Сюрприз, ты никогда в них не разберешься, потому что это ЧУВСТВА, Геральт! Удобно устроился… Ты будешь думать, а я буду бегать за тобой хвостиком и ждать, пока его величество издаст указ? Хрена с два! Я уже устал от этого всего! Устал до чертиков! Взгляд напротив потемнел, на лицо ведьмака надвинулись грозовые тучи. В сумерках это смотрелось в особенности устрашающе. Он полностью развернулся к Лютику и повысил голос: — Ты — эгоист. Всегда им был. Проецируешь свои мысли на других. Считаешь, что знаешь все лучше других. Если у тебя уже имелся опыт с мужчинами и ты с ним свыкся, в тебе откуда-то заселилась уверенность, что так и у других. Для меня — это нечто новое, и я, в отличие от тебя, не готов бросаться в омут с головой только из-за каких-то чувств. Ты не готов ждать, тебе нужно все, сейчас и сразу, хотя прекрасно знаешь мое прошлое и как мне даются обычные отношения с людьми.       В душе все перевернулось. Лютик задохнулся от переполняющей его злости и обиды, сделал шаг вперед, оказываясь почти на минимальном расстоянии от Геральта и таращась в желтые глаза с невиданной, смелой ненавистью: — О, да! Давай поговорим о том, какой ты особенный и как тебе тяжело! Тебе так нравится мысль о том, что ты не такой, как все. Смирись уже, ты — обыкновенный человек с не очень простой судьбой! Но открою тебе глаза — таких людей сотни, если не тысячи! И мало кто жалуется и жалеет себя любимого. Ты же просто обожаешь оправдывать все свои действия фразой: «Ох, я мутант, изгой общества, ужас в ночи с тяжелым прошлым». Если это так, почему тебя все любят? Почему все женщины готовы удавиться, лишь бы лечь с тобой в одну постель? Почему у тебя столько друзей? Хватит лезть с этой нелепостью и выдавать ее за правду! Просто признай уже, что не умеешь справляться с собственными загонами!       Он больше не чувствовал морозящего конечности холода. Откуда-то изнутри поднимался жар яростного разочарования, мелко дрожали руки. Геральта слова ударили больно, он даже растерялся на секунду, но быстро пришел в себя, волчьи глаза ослепли из-за ответного презрения. Они все еще не прерывали зрительный контакт, словно утонув в глазах напротив. Ведьмак навис над Лютиком огромной угрожающей скалой, несмотря на не большую разницу в росте, и громко, уже не пытаясь сдержать себя, заговорил: — Ты никогда не понимал тех, кто отличается от тебя! Если кто-то показывает тебе свои слабости, ты считаешь, что они это делают специально, из скуки и жалости к себе! Если тебе повезло с детством и друзьями, считаешь, что другие просто толком не постарались или слишком привередливы! Тычешь в нос своими нотациями, хотя сам нихрена не знаешь об этой жизни! Живешь в стихах, не существующих историях, приукрашенных до неузнавания, чтобы хоть как-то оправдывать свои никчемные фантазии! А потом еще смеешь учить, как мне жить и как мне поступать, ориентируясь на что? Поэзию? — Ого, вот это ты сейчас поэму выдал, браво! — Лютик не знал, что сказать, но сказать что-то хотелось, плюнуть в лицо ядом, в отместку за нанесенную обиду: — Может, мне стоит поучиться у тебя, как писать стихи? А, мутант? — Идиот. Как я умудрился с тобой связаться? — желтые глаза прожигали насквозь. — Да уж, какой же я осел, чтобы повестись на такого, как ты? — голубые глаза смотрели со строгой злостью. — Придурок… — Бесчувственный чурбан…       Никто из них не понял, кто проявил инициативу. В следующую же секунду они слились в страстном поцелуе, их руки хаотично последовали за лаской, стараясь не упустить момента. Лютик запустил пальцы в белые волосы, взъерошивая их и своими губами буквально впиваясь в чужие. Геральт жарко отвечал на поцелуй, пытаясь взять его под свой контроль — язык смело и бесцеремонно скользнул между губ, начал ласкать, усиливая напор. Бард, словно находясь под толщей воды, вдруг почувствовал, как его прижали к себе, за талию, крепко, боясь отпустить. Столь трепетное, но властное движение стало последней каплей.       Жар распалялся по всему телу, в легких уже не хватало воздуха, но Лютик продолжал поцелуй, слепо толкая чужой язык, вращая его в каком-то сумасшедшем танце. Его сводили с ума собственные ощущения: он хотел еще и еще, голова кружилась от жаркой влаги, а желание начинало постепенно охватывать его тело, подогреваясь одной единственной мыслью. «Я так люблю его…», — звучало счастливым, недоуменным отголоском, и обезумевший Лютик окончательно перестал замечать жалящий кожу мороз.       Ему захотелось вдруг попробовать, почувствовать губы Геральта. Слишком быстро он прошел мимо них, слишком долго он ждал сладкого поцелуя. Поэтому, на секунду отстранившись, Лютик с новой силой, но на этот раз нежнее, толкнулся вперед, облизывая и покусывая чужие губы. Они были тонкими, удивительно мягкими. Ведьмак позволил ему хорошенько исследовать их, прежде чем самому нетерпеливо броситься в бой. Руки его, чуть подрагивая от страстного напряжения, вдруг ласково провели по талии, стремясь выше. И вот они уже на шее, поднимаются до подбородка. Геральт немного наклонился, поворачивая голову вбок и, обжигая терпким запахом трав, ткнулся в пухлые губы Лютика, нежно погладив его пальцами по щекам. Он откуда-то знал, что тот это любит. И угадал — почувствовал, как бард вздрогнул от удовольствия, как домашний кот, поддаваясь новой ласке.       Их поцелуй не дошел до накала. Стал медленно утихать, превращаясь во что-то более спокойное и до невероятного хрупкое. Казалось, они оба выплеснули накопившиеся за все это время эмоции и теперь просто хотели насладиться покоем. Лютик еще раз погладил непослушные жесткие волосы, медленно отстранился, открывая глаза и, уже ничего не скрывая, влюбленно разглядывая Геральта. Тот тоже не отпускал его, смотря так, как никогда прежде — влюбленность отражалась и в его желтом омуте.       Они оба тяжело дышали. Не из-за страстного поцелуя, а из-за сбивающих с толку чувств. Ноги были ватными, тела все еще мелко дрожали от перенапряжения, а глаза помутнели от застилающего тумана счастливого спокойствия. — Тебе… тебе еще нужно время, … чтобы… чтобы решить? — рассеянно выдохнул Лютик, аккуратно убирая руки. — Я хочу попробовать, — сбивчиво сказал тот, ладони скользнули к плечам барда и остановились там. Ему будто бы не хватало этих прикосновений. Он не мог так просто отпустить его. — Теперь… мне кажется это правильным, — зачем-то добавил Геральт, и в душе Лютика все в очередной раз перевернулось, заставляя его улыбнуться.