Баллада о конце и начале

      Он до сих пор не мог поверить в произошедшее. В тот страстный, вдруг перешедший в трепетную нежность поцелуй. Он осознанно ждал какого-то подвоха от Геральта, не в силах осознать тот факт, что казавшийся безумием разговор состоялся, истинные чувства раскрылись, а в паззл легла последняя, недостающая плитка. До секса дело так и не дошло, но Лютику это было пока не нужно. К тому же, вряд ли бы они смогли сдержать стоны удовольствия, а они в общем лагере в предрассветное время были совершенно ни к чему. Барду настолько непривычным казалось смотреть на Геральта под таким углом, что постель была лишней: нужно было научиться любви, а затем уже заниматься ею с ведьмаком. Тот, казалось, тоже оставался в полной растерянности, хотя решение свое не отменил и эту же странную во всех смыслах ночь они провели вместе, чувствуя невероятное облегчение после бурной беседы.       Ушли в палатку Лютика, чтобы, не дай бог, не разбудить Сладкоежку. Было бы до жути неловко просить его «подвинуться» или вообще выйти на улицу и посторожить их от волков. Удивленные глаза казались бы в таком случае милостью небес. Аллиот же добровольно вышел на ночное (скорее предутреннее) дежурство, адресовав барду одобряющий взгляд и сделав вид, что Геральт для него — незнакомец. Ведьмак непонимающе поднял брови, словно шестым чувством поняв, что его тут уже обсуждали, но Лютика расспросами решил не мучить.       Несмотря на то, что им обоим было до смешного неловко, ведь поцелуй растопил сердца и ум лишь на те короткие секунды, возвращая растерянность сполна после того, как оба уткнулись взглядами в землю. И каждый из них подумал одновременно: «С ней было бы легче…». Теперь они, не зная, что делать правильно и словно напрочь забыв свое поведение с возлюбленными, прочищая горло, улеглись рядом на подстилках. Оба посмотрели друг на друга со смущением и вновь отвернулись, выглядя, как девицы на сеновале, к которым вот-вот должны были прийти их любимые кавалеры. Геральт не делал и движения в сторону Лютика, ровно так же, как и последний, который полулежал в окаменевшей позе, сложив руки на груди и, приподняв брови, сделал губки бантиком.       В палатке повисла тяжелая тишина, и из-за нее начало откровенно казаться, что последние минуты были частью сумасшедшего сна, и они сейчас резко пробудились, все еще потерянные из-за жара ощущений. Но бард понимал, что на самом деле он целовал Геральта, и тот охотно целовал его в ответ, будоража сонное тело. Просто теперь им нужно было как-то разделаться с замешательством, на первых парах паразитирующее на их обоюдном недоумении от столь интересного исхода событий. И Лютик, почему-то решив, что только он способен разрядить напряженную атмосферу, открыл было рот, чтобы выдать какое-нибудь острое замечание, но его вдруг опередил Геральт. Сказал, усмехнувшись, посмотрев в пол: — У нас такие рожи, что, клянусь, Плотва выглядит более уверенной в себе. Будем вести себя, как нормальные люди, или продолжим строить из себя неопытных подростков? Его укор показался Лютику настолько смешным в своем противоречии, что он не выдержал, хохотнул: — И это говорит тот, у кого вместо глаз и рта — три буквы О.       Тот беззлобно фыркнул, легонько толкнул его в плечо и, видимо, решив благородно взять на себя ответственность за первое осознанное объятье, вдруг, не отрывая руки, потянул барда к себе. Лютик сопротивляться не стал, со слишком выраженной радостью поддался касанию и аккуратно положил голову на грудь Геральта, вытягивая ноги и поворачиваясь всем корпусом. Ладони он положил туда же и, затаив дыхание, попытался услышать чужое сердцебиение. Но его словно не было — грудь слабо вздымалась туда-сюда, без спокойного (или, наоборот бешеного) танца крови по венам. Ведьмак понял старания Лютика и объяснил, откидывая беловолосую голову назад, на жесткое подобие подушки: — Бесполезно. У ведьмаков слишком слабый пульс. — Э? А если нужно проверить, мертвы они или нет? — Тогда его вообще не будет. — Подожди… Я хочу услышать, — раздраженно шикнул бард и снова замер, прикладывая ухо к широкой груди.       Он не знал, зачем, но ему просто хотелось сделать это. В нем вдруг родилось странное чувство, неясно, волнение или экстаз. Геральт послушно замолчал, устраиваясь поудобнее на подстилке Лютика (властно, торжественно занял его территорию, даже не покосившись на сторону с вещами Аллиота) и постукивая пальцами по чужому плечу.       Тук-тук. Тук-тук. Еле-еле слышное, почти не ощутимое, но Лютик смог поймать этот стеснительный звук, мысленно возликовав так, будто он открыл целый неизведанный континент. — Ну что? Жив? — иронично поинтересовался ведьмак, и бард усиленно замотал головой. Заявил наигранно: — Диагноз: жив снаружи, мертв внутри. Но я, как лекарь, могу обрадовать тебя неожиданной новостью. Твоя болезнь исцелима! Есть проверенное, хорошее лекарство. — О-о-о… — Лютик не видел его лица, но готов был поклясться, что тот дернул уголком губ. — Какое же? — Поцелуи и объятья. Дабы растопить лед твоего стариковского сердца… — преувеличенно горько вздохнул он и поспешил добавить: — Смотри, не запусти болезнь. А то она может перерасти в осложнения! Окончательно станешь ворчливым, надоедливым дедом. Сколько тебе там лет-то? Девятьсот? — Миллион шестьсот двадцать, — подыграл Геральт. — Ну вот. Совсем уже старенький.       Он, сначала нерешительно, затем все смелее начал поглаживать его левой ладонью, словно лаская прирученного зверя. Все казалось настолько необычным, что по телу пробежал рой незваных мурашек. Тривиальный разговор с обоюдными подколами и шутками, сочетающийся с интимной, романтичной позой двух партнеров, являлись, мягко говоря, взрывной смесью. И, несмотря на то, что атмосфера заметно просветлела, и оба они ощутили свободу для разговора, на самом деле, в душе у каждого из них царила растерянная тревога. Чтобы заполнить пустоту, нужно было храбриться и делать вид, что они всецело уверены в происходящем, совершая автоматические действия и касаясь только для того, чтобы прикоснуться.       Лютик попытался раствориться в положительных ощущениях. Мало того, что его сердце отплясывало чечетку от трепещущего счастья (он, правда, пытался вспомнить момент, когда на него с такой силой нахлынывали бушующие влюбленные чувства, но такого, судя по всему, просто не существовало), так еще в нем просыпалось нечто жадное и буйное. Лютик хотел, даже не хотел, а желал как-то показать свою преданность, свою благодарность за взаимность и за смелость, свою любовь, свое непомерное счастье, из-за которого все еще не верилось в то, что его мечта сбылась так… просто. Но он не знал, как. Впервые в жизни, после многочисленных поэм, баллад, сонетов, песен, серенад, стихов и признаний в чувствах до гроба, Лютик не знал, что ему сделать, чтобы Геральт его понял. Чтобы прикоснулся к душе барда, в которой тот так долго и упорно хранил эти переживания и этих бабочек в животе. Потому что сейчас он был сбит с толку и потерял остатки разума. — Позволь… начать лечение прямо сейчас, — сорвалось с уст Лютика, но он не стал себя в этом корить.       Нужно было как-то начинать. Разбираться потом, после, когда притупятся ошалелые эмоции и вернется способность думать. В мыслях уже начали отдельными иголками вгрызаться вопросы вроде «А что дальше?», «Будем ли мы рассказывать остальным?», «Будем ли мы строить отношения?», «Что я могу делать, а что — нет?», «Как мы будем строить отношения в таких условиях?». Лютик настойчиво отмахнулся от них, как от надоедливых мух. Смысла рассуждать сегодня никакого не было, он был слишком одурманен близостью Геральта и собственной вседозволенностью.       Геральт промолчал, чем вызвал искреннюю благодарность у смутившегося барда. Он, между тем, буквально заставляя себя приподняться и с некоим раздражением почувствовав, как рука ведьмака соскользнула с его разгоряченного плеча, внимательно осмотрел грубое лицо, прячущееся во мраке палатки. В желтых кошачьих глазах таилась невероятная нежность, которую было трудно не заметить, даже в неудобной темноте. Волосы были слегка растрепаны, все еще собраны в пучок сзади, непослушные пряди выбивались на лбу и висках. Лютик вдруг понял, почему его тело настолько сковано, а разгоряченные ладони становятся неприятно мокрыми. Он боялся сделать что-то не так. Из-за стольких лет безответной влюбленности и томных взысканий, Лютику теперь казалось, что одно лишнее движение способно раз и навсегда разрушить образовавшуюся связь. Он был уверен в своих чувствах. Геральт — нет. Выражаясь по-народному, бард боялся облажаться.       Именно поэтому он с излишней осторожностью склонился к губам, которые изучил недостаточно хорошо во время поцелуя (а возможно, ему всего было мало), немного повременив, мягко накрыл их своими, одной рукой опираясь на чужое предплечье, а второй пробегаясь пальцами по затылку. Тому это безумно понравилось, и Геральт довольно улыбнулся в нежном поцелуе, требовательно заерзав на месте, словно домашний кот. Лютик снова провел пальцами туда-обратно, слегка надавливая на самые чувствительные участки бледной кожи, отстранился и снова поцеловал, так же аккуратно, спокойно, не делая и намека на бушующую внутри страсть. Затем, одурев от вседозволенности и долгого томления, не дав Геральту углубить поцелуй, вдруг начал касаться своими мягкими губами других частей щетинистого лица. Лоб, щека, вторая щека, нос, уголки губ, подбородок.       Лютик словно изучал его, наощупь, вслепую, а Геральт продолжал млеть от столь приятной ласки. Его воздушные, иногда еле ощутимые, поцелуи казались бабочками, которые осторожно садились на лицо и тут же упархивали, испуганные колыханием ветра. Пухлые мокрые губы щекотали ведьмака, и от этого он чувствовал какую-то детскую, ненормальную радость. Он невольно сравнивал Лютика с Йеннифэр, не в силах так просто избавиться от призраков недавнего прошлого. Она вела себя по-другому, более развязно, властно, они то и дело перетягивали на себя одеяло, зажженные неким азартом и показывая собственное превосходство. Это было по-своему очаровательно, и Геральту нравилось в отместку покусывать ее изящную шею, оставляя очередной засос. Тут же… пока что бард отличался по всем параметрам. Почему-то ведьмак думал, что он наглый и немного хамоватый, когда дело доходит до нежностей, но сейчас удивился столь трепетному обращению к своей особе.       С Йеннифэр и другими (часто случайными) спутницами тоже имелись свои моменты «внепостельных» ласк. Те же объятья, поцелуи и «давай возьмемся за ручки», однако тут все было как-то… по-другому. Геральт не мог пока понять, что именно ему казалось не таким, как обычно, и решил оставить это на потом. Сейчас же просто наслаждаться трепетными, томными, неспешными поцелуями, которые перебрались теперь на шею, и ведьмак, будто в некоем трансе выгнул ее, сильнее откинув голову. Лютик ласково ткнулся носом в прохладную, едва пульсирующую кожу, заулыбался. Геральт посмотрел на него из-под прикрытых век и восхитился.       Лютик выглядел, как какое-то внеземное создание. Несмотря на ненависть к метафорам в собственных мыслях, ведьмак вдруг сравнил барда с поднебесным существом. Он казался таким осчастливлено мечтательным и спокойным, что его милый профиль заиграл новыми, нежными полутонами. Его будто бы вырезали из чьей-то слишком живой картины и показывали Геральту, как находку, как чудо света, как прелестный редкий алмаз. Его пухлые губы, его стеснительно выглядывающие из-под рубашки ключицы, его большие, отчего-то грустные глаза, в которых теплилось что-то неподвластное простому смертному. Каштановые волосы, столь аккуратные и ухоженные… Улыбка, настолько искренняя и задумчивая, что ведьмак затаил дыхание. Как он раньше не замечал его красоты? Он никогда не отрицал его привлекательности и знал, почему за ним хвостами бегают девушки, но теперь ему на секунду показалось тошным собственное невежество.       Геральт, резко встрепенувшись во время непродолжительной паузы, присел на подстилке, тем самым, прекращая бесконечный поток поцелуев. Ему хотелось дотронуться до Лютика самостоятельно, раствориться в этих ощущениях. Тем самым он распутывал в сердце длинный клубок плотно запутавшихся нитей. Он начинал понимать себя и того, что ему было необходимо. Геральт, бережно поддерживая Лютика за плечи, потянулся к его шее, вдыхая этот удивительный, ни на что не похожий аромат духов. Он подходил барду, настолько, что ведьмак с его идеальным нюхом в какой-то момент совершенно перестал ощущать его. И теперь, когда Геральт мог позволить себе столь тесный контакт, его нутро перевернулось — этот чудесный, сладкий запах свежести… Его хотелось вдыхать снова и снова.       Он дразняще щекотал ноздри, словно пытаясь спровоцировать его на что-то большее, чем невинные нежности. Нотки сосны и каких-то экзотических приправ. Откуда только Лютик доставал такие интересные одеколоны? Ведьмак начал целовать его шею, ведя губами от уха до плеча, обжигая нежную кожу своим грубым горячим дыханием. Тот застонал от удовольствия и прошептал, не сдерживая широкой улыбки: — Наконец-то я увидел романтика….       Геральт понял, что тот имел в виду. Во время их первого «опыта» никаких ласок и в помине не было, а сейчас ведьмак ни с того ни с сего позволил такую роскошь. Потому что все внезапным образом разрешилось, и Геральту гостеприимно распахнулась дверь в неизвестный, но уютный домик. Тем более, что что-то большее они сейчас не могли себе позволить. Оставалось довольствоваться этими «предпостельными» нежностями. Геральту это сейчас было необходимо да даже просто чтобы убедиться в том, что все происходящее реально. Он признался Лютику в нечто большем, чем дружеские чувства, тот ответил взаимностью, и теперь они… они что?       Ведьмак не знал, что происходит, но ему определённо это нравилось. Несмотря на слова о собственной уверенности, он пока просто разбирался в эмоциях. Большего требовать от него было бы убийственно. Желая избавиться от навязчивых мыслей, Геральт заглянул в голубые омуты глаз и тут же впился своими губами в чужие, продолжая неоконченный поцелуй. Но в отличие от Лютика, он бросился напролом, требовательно целуя взасос и нежно покусывая верхнюю губу. Тот сразу же ответил, с чувством и желанием, руки его хаотично схватились за голову ведьмака, слегка сжали, плавными движениями поглаживая большими пальцами. Губы Лютика такие же сладкие, как и его духи. Такие же мягкие, как его прикосновения. Такие же нежные, как его натура. Они сводили с ума.       Геральт закрыл глаза, почти зажмуриваясь от удовольствия. Очутившись в кромешной темноте и прислушиваясь к сбитому дыханию, вдруг понял, что их окружала непробиваемая стена тишины. Благоговейной и святой. Он вслепую нашёл каштановые волосы, начал перебирать их, пропускать сквозь грубые пальцы, слишком грубые для этих послушных волн. Продолжил пробовать на вкус чужие припухшие губы, сдерживая рождающийся позыв положить его прямо здесь и сейчас, чтобы повторно сделать своим. На этот раз осознанно, не спеша, лаская и получая массу удовольствия. Мокро, жарко, но так сладко. Лютик оторвался от желанных губ, вдруг тихо рассмеялся, в его глазах промелькнуло что-то, похожее на горечь. Геральт удивлённо уставился на него, тут же нахмурился, принимая это на свой счёт. — Я сделал что-то не так? — Нет… нет, — посмешил с ответом бард, и его взгляд стал ещё теплее: — Я просто… не могу привыкнуть. К этому всему. — Наш разговор закончился полчаса назад. Разумеется, мы не привыкли. Нам понадобится время, — пожал плечами ведьмак.       Изумительно, как он сомневался, размышляя с самим собой, и каким уверенным казался, высказывая то же самое Лютику. Тот, между тем, явно чего-то не договаривал, но сдержался и промолчал, чем сразу же зажег интерес у Геральта. Прежде чем продолжить томный, задумчивый поцелуй, он поднял брови: — Что? Лютик после небольшой паузы покачал головой: — Неважно. Слишком рано такое говорить. Когда лицо ведьмака ещё больше вытянулось от непонимания и растерянности, тот резко перевёл всё в шутку, закатив глаза и передразнивая какую-то чудаковатую интонацию: — Я же ба-а-ард, поэт, сатирик. У меня целая поэма в голове родилась. Ты, наверняка, захочешь её услышать прямо сейчас, да, Геральт?       Затем, не давая даже секунды, чтобы опомниться, резко подался вперёд и снова поцеловал, с едва заметным отчаянием, которое тут же утонуло в переполнившем их блаженстве. Через какое-то время (они оба потеряли его счёт, наслаждаясь спокойствием, неспешными поцелуями и нежными поглаживаниями по самым чувствительным местам) Геральт предложил немного поспать. Несмотря на то, что им казалось логичной бесконечность ночи, безжалостно наступал рассвет, а впереди их ждало продолжение долгого пути. Лютик согласился и послушно лёг возле ведьмака, почему-то привычно ожидая, что тот обнимет его сзади. Так и произошло — чужие руки обвили его со спины. Геральт придвинулся ближе, уткнулся в шею, вздохнул с каким-то облегчением. Лютик, не в силах убрать улыбку с лица, прикрыл глаза, накрыл своими ладонями руки ведьмака и отдался пульсирующим в голове мыслям.       Ему было непривычно даже засыпать так. Хотя уже после первого «эксперимента» Геральта они лежали в обнимку, тогда это казалось чем-то другим. Чем-то более привычным, как бы странно это ни звучало. Сейчас же сначала ответные ласки от ведьмака, от которых вмиг все поплыло перед глазами из-за волны сбивающей с ног нежности. Теперь они спят, осознанно используя тактильный контакт. У Лютика ничего не укладывалось в голове. Хотя Геральт несомненно был прав: им нужно было время. Сейчас, по крайней мере, они не побоялись начать проявлять чувства, а прошло ведь только около часа. В мыслях вдруг всплыла навязчивая картинка, и Лютик откровенно хмыкнул, покрываясь мурашками из-за Геральта, своим дыханием обжигающего шею. Не дожидаясь вопроса, улыбнулся: — Я вспомнил, как мы лежали примерно вот так в той мельнице… Ну, помнишь, где сумасшедший дед вылетал из жерновов. Ты его ещё там колотил кучу времени. Эх… Ты меня тогда накрыл своей курткой. — Это единственный эпизод, который тебе запомнился? — усмехнулись сзади. — Конечно! Не так часто получаешь куртки от Геральта из Ривии. Для меня это было… ну, на уровне подарка в виде новой лютни. Ладно, может, пониже, но все равно. Мы легли спать, а я думал о том, чтобы как-нибудь сохранить твоё бесценное личное пространство. — А я думал о том, как бы поспать. Лютик закатил глаза: — Портишь всю романтику. Если Йеннифэр приходилось с этим мириться, неудивительно, что вы расстались. Сочувствую ей! Через что только она прошла… — Испытываешь меня? — спросил Геральт с каким-то интересом. — Да чего тебя испытывать… Уже все знаю, как пять пальцев. — Хм. Сильно сомневаюсь. — Ну, я ж не ты, когда дело доходит до вопросов о своём самом лучшем ближайшем на свете друге. Ты обо мне и кукиша не знаешь, а я проверки не боюсь, ибо каждую мелочь выучил наизусть. Разумеется, из доступной мне информации. Ты же так мало о себе рассказываешь, что приходится составлять пазл из пустоты. Геральт ткнулся носом в его шею, глухо, с иронией возразил: — Поэтому я почти ничего не могу о тебе сказать. Так много языком треплешь, что не успеваю фильтровать речь. — О-о-о-о! Вот оно как! Во всем виноват мой язык! — Лютик, оскорбившись, легонько ударил по руке ведьмака и съязвил: — Тогда в следующий раз не пытайся им завладеть, когда полезешь целоваться. Не для тебя ягодка росла. — Ладно-ладно… — сдался Геральт и закрыл глаза, чувствуя, как медленно погружается в сон.       Неважно, кошмары это или нет, бессонница была бы намного худшим вариантом, так что ведьмак предпочёл не упускать столь заманчивой возможности отключиться от реальности. Лютик согревал, его хотелось обнимать ещё крепче, с благодарностью за находящую на него сонливость. Тот тоже постепенно затих, его дыхание становилось все более спокойным и равномерным, сердцебиение замедлялось, а руки вскоре ослабли, безвольно упав вниз. Все вокруг окончательно погрузилось в тишину, и Геральт, наслаждаясь этой сладкой усталостью и облегчением, провалился в глубокий, спокойный сон.

***

      Следующее утро все ещё казалось слишком необычным. Лютик проснулся один, лениво приоткрывая глаза, после того, как на сонное лицо упали первые лучи света. Кто-то заглянул в палатку, впуская туда надоедливое солнце, знаменующее начало нового дня. Хмурый с утра голос ведьмака позвал его по имени, настойчиво повторяя: — Просыпайся. После завтрака нам снова нужно идти.       Затем солнце резко исчезло. Лютик, зевая и потягиваясь, медленно начал приподниматься с места на ослабших ногах. Пришлось сделать немало усилий, чтобы во второй раз не провалиться в манящий его сон. Когда он все-таки вышел из палатки, прихватив с собой беретку и неохотно натягивая верхнюю одежду, на улице сразу почувствовалась перемена температур. Стало теплее, и это было заметно не только по тому, что волосы приятно обдувал легкий ветер, но и по подтаявшему снегу, который осел, стал тверже, а в некоторых местах покрылся темной корочкой. Лютик неуверенно взглянул на свой яркий берет, задумчиво потрепал челку и все-таки нацепил его на себя, будучи уверенным в собственной неотразимости.       Все уже собрались у костра. Геральт тепло посмотрел на него, тут же отвёл взгляд, поправляя плохо горящий хворост. На шипящей сковороде жарился аппетитный бекон. Сладкоежка уже доедал первую порцию (хотя в его случае это, скорее, было бы слово «дожирал»), хлюпая носом и громко чавкая. Тут же отряхивал бороду от крошек и, прочищая горло, продолжал трапезу. Йеннифэр со слишком уж пристальным интересом осмотрела барда, подождала, пока он приблизится к трапезе и, ткнув в его сторону куском сыра, спросила: — Хорошо спал? — вопрос явно был с подвохом, так что Лютик автоматически напрягся, с подозрением покосившись на чародейку. — А что, завидно? — съязвил он, плюхнувшись рядом с Геральтом, и потянулся к сковородке. — Странно. Мне казалось, что ты ночуешь с Аллиотом. Но когда я встала сегодня утром, обнаружила, что Аллиот вышел из палатки Сладкоежки, — Йеннифэр улыбнулась, настолько ядовито, что Лютик гордо поднял голову. Ведьмак стиснул зубы, но нашёл, что сказать, мрачно посмотрев на чародейку: — Ты лучше спи подольше, а не вставай раньше всех, чтобы заниматься всякой херней. — УОУОУОУОУОУ!!! — Сладкоежка, вытерев запачканный рот, резко поднял руки в защитном жесте. — Полегче, кошаки! Брачный период уже хрен знает сколько времени назад прошёл! Че это на вас нашло?       Йеннифэр, со злостью посмотрев сначала на ведьмака, затем на барда (на нем она с особенной ненавистью задержала взгляд), сделала равнодушный вид и погрузилась в завтрак. Дрей словно понимающе вздохнула, никак не прокомментировав начинающийся конфликт и разумно переведя тему. Сказала спокойно: — Поедем по основной дороге. Из-за многочисленных болот опасно совершать обход. — Никто не спорит, — пожал плечами Аллиот. — Я сравнила письма, — между тем, продолжила она. — Почерк одинаковый, так что это не фальшивка. Печать действительно принадлежит королевскому двору. — Где она находится? Можно ли было её украсть? — включилась в разговор Йеннифэр. — Мне недоступна эта информация. Печать принадлежит лично королю и хранится где-то у него. Правда, известны случаи, когда королевской печатью пользовались для собственного блага. Крали и неоднократно. Например, печать праотца Радриффа таинственным образом исчезла во время объявления войны Здавокору. Лютик расплылся в ухмылке: — Как-то плоховато они прячут… Дрей, закончив с завтраком, аккуратно отставила от себя деревянную тарелку. Покосилась на Аллиота, проговорила задумчиво: — Как стало известно, обычно печать хранится в королевских покоях. Можно было спокойно взять её оттуда, имейся доступ к опочивальне. — Да ладно, а что потом с ней делать? — Лютик с удовольствием прожевал очередной кусок бекона. — Ни один мастер тебе так печать не подделает. Легально или нелегально. Там же какие-то секретные буковки и символы. Один раз выведешь и все. Черта с два подделаешь. Йеннифэр недовольно, неохотно объяснила: — С помощью чёрной магии можно сделать точную копию предмета. — О-о-о, это и я слышал, мама родная не различит! — обрадовался Сладкоежка.       Дрей после ответа чародейки окончательно помрачнела лицом и, состроив равнодушный вид, промолчала, поднимаясь с места. Бард с любопытством взглянул на Аллиота, который все это время упорно работал челюстью, дожевывая остатки своей порции. Ранее заинтересовавший его разговор про предателей, кажется, внезапно потерял всякую актуальность.

***

      Основная дорога вела к границе, на которой их должна была ждать стража. Королевская грамота являлась их единственным пропуском через бюрократический ад. Цидарис всегда славилась своими строгими начальниками. Лютик почему-то искренне считал, что теперь их разговоры с Геральтом приобретут совсем иные краски и все будет не так как прежде, но внезапно… во время их пути ничего не изменилось. Они, разумеется, ничего не рассказали, негласно решив, что знать остальным не нужно, поэтому вели себя, как обычно, не вызывая даже малейших подозрений. Бард, думая, что с этого момента (основываясь на прошлом опыте) будет обращаться к Геральту нежно и трепетно, удивился с самого себя. Он так долго дружил с ведьмаком, что переходить в нечто большее у него не получалось даже на уровне разговоров. Поэтому их обоих ждали бесконечные подколы, шутки и издевательства, приправленные, дай бог, теплыми взглядами и старанием находиться как можно ближе друг к другу. Но даже это было настолько мило и необычно, что Лютик пребывал в прекрасном расположении духа и уже через полчаса начал играть на лютне, доставая всех вокруг постоянными песнями и стишками.       Температура воздуха повышалась с каждым часом, и вскоре обледеневшие лужи начали растекаться в водные массы, а грязноватый снег упорно жгло по-настоящему весеннее солнце. Создавалось ощущение, что они снова отмотали время назад и вернулись туда, в апрель, когда все еще только начиналось. Слабо-голубое небо становилось насыщенно синим, на каменистых холмах возвышались покусанные временем башни и замки. Отряд, сам того не замечая, пробил себе путь в цивилизованный мир, и с камня души вдруг исчезло то неприятное чувство одиночества, надавившее на них после Ковира. Здесь, несмотря на отсутствие людей, ощущалась жизнь, спрятанная за высокими стенами старинных шпилей и куполов.       Лютик, порядком соскучившись по веселому зову ветра, аккуратно снял с себя беретку, убрал в дорожную сумку, подставляя лицо этим мягким порывам. Зажмурился на ярком греющем солнце. «Это утро — лучшее в моей жизни», — серьезно подумал он, вздыхая с каким-то облегчением. Все было слишком хорошо. Настолько, что все серьезные проблемы (с тем же артефактом) отходили на третий план, не мешая ему наслаждаться поистине потрясающей жизнью. Здесь не хватало только той ярмарки в Блэтэне, когда он купил себе новый кафтан и щелкал семечками, разглядывая жизнерадостные лица музыкантов.       Уже издалека стало понятно, что пробиваться им нужно было с боем. Приближаясь к границе, увидели огромную очередь из телег, экипажей, одиноких всадников и пеших бродяг. Раздраженно кучковались, вытягивая шеи и со злостью косясь на строгих стражников, которые, как потом оказалось, разбили здесь целый лагерь. Их было так много, что Лютику на полном серьезе показалось, что это целая государственная армия. С десяток хмурых мужиков в блестящих на солнце доспехах, окаменев, стояли возле трех красных флагов с гербами Цидариса. Одному из них что-то доказывал плюющийся от ярости крестьянин, но вояки смотрели на него сверху вниз, равнодушно поджав губы и качая головами. Так как очередь была приличных размеров, услышать жаркий спор оказалось невозможным. Дрей тяжело вздохнула, подошла к концу «очереди», поинтересовалась у облокотившегося на обоз купца: — Не пускают? Тот обернулся, с подозрением осмотрел острые уши, однако ответил неохотно: — Не пускают. Все границы перекрыли. — Вообще никого? — допытывалась эльфийка. — Не. По каким-то там особым случаям пускают. — Каким? — Хрен знает, — купец отвернулся от Дрей, тем самым, заканчивая неудавшийся разговор. Она, немного подумав, решила с железным спокойствием: — Мы слишком долго сюда добирались. Попытаем счастья. Мы по особому случаю. — Слышь… — Сладкоежка поманил ее пальцем и похлопал себя по звенящему от монет карману: — Если че, вот это будет особый случай. Думаю, от деньжат они не откажутся… Нахрена им еще тут стоять, если не за этим?       Дрей пожала плечами, сомневаясь в том, что королевские стражники возьмут взятку. А может быть, ей просто не хотелось позорить свое звание и тыкать золотыми в нос обычным солдатам. Лютик тоскливо осмотрел количество «клиентов». Ждать им приходилось очень долго. Если повезет, час, учитывая то, как быстро стражники разворачивали всех недовольных.       Температура, кажется, перестала подниматься, так что Лютик, для собственного красования, решил все-таки нацепить несчастную беретку и, важно достав ее из сумки, аккуратно расправил и надел головной убор. Убрал волосы под жесткую ткань, покосившись на Геральта с видом «полюбуйся, как я хорош». Тому, кажется, не понравилось то, что Лютик надел берет, и он даже поморщился, отводя взгляд. Бард, по-настоящему оскорбившись столь однозначной реакцией, надулся, спрашивая со скачущей интонацией: — Что? Неужели настолько отвратительно? Чего ты такую рожу сделал? — Ты себя в зеркало видел? — с умилением-иронией спросил ведьмак, снова уставившись на обиженного Лютика. — Нет! Я и без того знаю, что мне идут беретки. — Тогда ладно. Прощен. — В каком еще смысле?! — возмутился тот. — Я, между прочим, перемерил кучу шапок и со всей ответственностью могу заявить, что мне идут все. Просто я их не так часто ношу и считаю, что для этого нужен повод. Знаешь что? У тебя нет вкуса, поэтому тебе и не нравится! Остальные же тебе скажут, что этот берет на мне сидит и-д-е-а-л-ь-н-о. Геральт промолчал, напряженно сдерживаясь от улыбки. Бард с заносчивым и торжественным видом обвел всех взглядом, громко интересуясь с полной уверенностью в голосе: — Мне ведь безумно идет. Да?       На его вопрос почему-то никто не ответил. Дрей и Аллиот отвели взгляды с деланно-равнодушным видом (будто они резко потеряли слух), фиалковые глаза Йеннифэр пылали раздражением, а Сладкоежка вдруг хрюкнул от начинающегося смеха и, прокашлявшись в кулак, кивнул: — То, что безумно, это вот ты точно подобрал слово. Точнее, блин, не придумаешь. Лютик, открыв и закрыв рот, как онемевшая от недостатка воды рыба, поставил руки в бока и медленнее, отчетливее повторил: — То есть вы хотите сказать, что мне не идет?       Абсолютная тишина. Никто снова не испытывал особого стремления отвечать. Краснолюд лукаво переглядывался с Геральтом, двигая бровями, и, скалясь во все зубы, поправил косички в бороде. Бард, сделав вид страдальца, вдруг произнес завидным ораторским голосом: — Ну и ладно. Я прямо сейчас найду зеркало и оценю со своей стороны. Вы тут все вообще не разбираетесь в моде, так что… кого я спрашиваю, — он отмахнулся от них, как от назойливых мух, и, решив от скуки выполнить данное обещание, подошел к неразговорчивому купцу. Важно вздернув голову, аккуратно постучал его пальцем по плечу. Тот обернулся, на этот раз, с раздраженным удивлением, и нахмурился, посмотрев на Лютика. — Приветик. Зеркальца не найдётся? — бард наивно похлопал ресничками, нагло ухмыльнулся. — Нет, — огрызнулись в ответ. — Ясненько, — не унывая, он двинулся дальше, осматривая потенциальные «мишени».       Впереди одинокого и недоверчивого купца стояла группа других торговцев с телегами и закрытыми обозами, до верха нагружёнными всякими товарами. Что за вещи, понять Лютику не удалось, ведь они были тщательно укрыты под большими грязно-серыми тканями. Но эти люди выглядели настолько сосредоточенными и серьезными, что он к ним сунуться не решился. Зато к пожилой женщине, державшей мужа под ручку, Лютик подошёл и приветливо улыбнулся, активно поддерживая свою просьбу жестикуляцией. — Добрый денёк вам, милсдарь и милсдарыня! Хотелось бы спросить, не могли бы вы мне одолжить своё зеркальце? — Э-э-э… — она удивлённо посмотрела на мужа, затем снова на барда, словно спрашивая, откуда такая уверенность в том, что у неё оно есть. Лютик, вздохнув, взглянул на неё исподлобья: — Вам, конечно, зеркальце не нужно, зачем оно, если и без того так очаровательно выглядите? Но мне очень бы хотелось на один момент одолжить его. — Это что, какие-то новые способы комплиментов от молодежи? — её муж вдруг напрягся, гордо выпрямился, вспомнив, что у него есть жена. — Лувлор… — шикнула на него женщина и, немного смутившись (то ли от просьбы, то ли от слов незнакомца), порылась в своей сумке, протянув барду маленькое круглое деревянное зеркальце. Тот аккуратно взял его за палочку, хмыкнул: — Благодарю.       И, когда с некой надеждой уставился на собственное отражение, улыбка медленно сползла с его порозовевшего лица. После слов Геральта и столь обидной реакции остальных его азарт, конечно, поубавился, и он сделал определенный вывод про свой берет. Но он не ожидал, что все будет настолько плохо. Обычно ему нравился комплимент «тебя это молодит», в данном же случае это было несомненным минусом. Его лицо вмиг стало детским, чересчур милым, почти младенческим. К тому же, оно округлилось, а яркие перья вдобавок к насыщенным краскам делали его похожим то ли на петуха, то ли на ребёнка во время ярмарки. Какого черта он вообще решил это нацепить?       Лютик, осознав весь ужас берета, в ту же секунду брезгливо снял его с себя, возвращая зеркало хозяйке. Затем с испугом и стыдом в глазах, провожаемый недоуменными взглядами, вернулся к отряду. Геральт, еще издалека заметив его выражение лица, молча восторжествовал, скрестив руки на груди. — Ну что? Как тебе, маэстро моды? — ему хотелось поиздеваться, и бард махнул на него рукой. — Все могут ошибаться. Подумаешь… Она… смотрится неплохо. Просто не под сезон, — попытался он. Желтые глаза наполнились понимающей, ироничной жалостью. Лютик фыркнул, прищурился: — Если я признаю, что мне она не шла, ты отстанешь? Геральт с сомнением поджал губы, но кивнул. Тот произнёс неохотно: — Хорошо-хорошо, мне она не подходила из-за особенностей моего лица. Все, теперь ты делаешь вид, что её не существовало. — О, смотрите-ка! — Сладкоежка хлопнул в ладоши, отвлекаясь от разговора с Йеннифэр. — А я че-т тебя и не заметил сначала. Уходил петух, а вернулся человек, вот это чудеса, елки-палки…       Лютик мученически закатил глаза. Ожидание резко стало невыносимым. Когда длительные минуты прошли и перед ними оказался лишь купец, встрепенувшись от долгожданной встречи со стражниками, Дрей потеснила остальных, держа наготове королевский указ. — У меня особый случай! — с жаром доказывал мужичок, тыкая в товары на обозе. — Провизия же, как там люди без неё… — Пускать никого не велено, — металлическим голосом отказал солдат, красный флаг зловеще развевался над его головой. — А кого-то ведь пускаете! Сам видел, будь вы прокляты, волчары позорные! — Разворачивай телегу. Границы закрыты для въезда и выезда по указу Векора. Купец плюнул от отчаяния, снова указал на товар: — Что мне теперь делать с ЭТИМ? — Не наше дело. Проваливай, иначе натравлю ребят, — стражник порядком устал от однотипных вопросов и торга. — Чтоб вы подохли! — мужичок бросил шапку на землю и, не поднимая её, зашагал прочь, таща за уздечку обалдевшую лошадку.       В стороне от очереди стояли обиженные и обделённые, яростно обсуждая дальнейший план действий. Среди них были и люди с телегами, накрытыми серыми тканями. Те самые, которых до этого заметил Лютик. На их лицах четкой печатью отражалась злость. Дрей, теперь не так уверенная в том, что их пропустят, шагнула вперёд, спокойно смотря в глаза солдату. Показала ему королевскую грамоту и монотонно произнесла строгим, военным голосом, выпрямившись до привычной стойки: — Капитан Дрей. Командующая личной королевской армии Дрэзнора. По указу Радриффа, короля Дрэзнора, Вы обязаны пропустить нас через границу.       Стражник заинтересованно прищурился, разглядывая аккуратный каллиграфический шрифт. И, когда Лютику на секунду показалось, что на блестящие доспехи подействовали холодные глаза эльфийки и знакомая алая печать, тот вдруг со скукой отстранился, сказал сухо: — Пускать никого не велено. — Нам поступила информация, что вы пропускаете по особым случаям. Королевский указ — это не особый случай? — Мы слушаемся приказов Векора, а не Радриффа. Будь это чужая территория, не стали бы задерживать, — солдат снова окаменел. — Ну, ладно-ладно, забубнил, — Сладкоежка вытащил толстый кошелёк и, выглянув из-за бока Дрей, помахал им в воздухе, задрыгав бровями: — Че, так уж сложно договориться? Служивым мало платят, а тут… такая возможность. Добро за добро. На стражников деньги никакого впечатления не произвели. Один из них даже взбесился, посмотрел на краснолюда с презрением, выплюнул: — Проваливай, иначе применю силу. — По какой причине задерживаете? — уточнила Дрей с её незаменимым профессионализмом. — Разворачивайтесь, чтоб вас, — ещё раз повторил более вспыльчивый солдат, угрожающе сделал шаг вперёд, наклоняя пику. — Причину нам не разглашали, — вдруг ответил первый стражник, который явно почувствовал себя обязанным перед военной, старшей его по званию.       Этим он почему-то вызвал у Лютика симпатию. Оставался более-менее вежливым, даже при исполнении своих обязанностей. Дрей, ещё немного поспорив с охраной и поняв, что больше пользы доставит кричать в стену, махнула рукой и отошла в сторону, пропуская следующих «посетителей». — Я так понял, с ними один х…й собственный договорится, — Сладкоежка со злобным оскалом покосился на спокойную гвардию. — Какие наши дальнейшие действия? — Аллиот с любопытством взглянул на задумчивую Дрей. — Драться, насколько я понимаю, не вариант? — Их слишком много. Огромный риск. — Тогда пойдём в обход? — предложила Йеннифэр. — Больше вариантов я не вижу. Может, стражники в других местах более лояльные. Тут все-таки главная дорога. — Нихрена не более лояльные, — раздался чей-то незнакомый голос, и все шесть пар глаз сразу уставились на людей у серых обозов.       Они стояли неподалёку, внимательно и без стеснения слушая чужой разговор. На вид, около пятнадцати. Тот, кто пошёл на прямой контакт, оказался очень высоким человеком среднего возраста с сутулыми плечами и чёрными волосами. Одет он был в серую накидку, которая по цвету почти сливалась с накидкой на телеге. Дрей склонила голову, спросила: — Откуда знаете? Вместо высокого человека ответил гном, с характерно длинным горбатым носом и плохо зажившем шраме на лбу. — Мы в каждую дырку уже сунулись, — втянул щеки, снял чёрный капюшон. — На основной дороге обычно главные взяточники стоят. Хрен там. Эти псы верны своему хозяину.       Его голос был неприятным, скрипучим и одновременно высоким. Лютик поморщился, словно услышав аккорд на расстроенном инструменте. Эльфийка, оставаясь на месте, промолчала, не зная, чего ждать от этих странных господ. Гном, между тем, выждал небольшую паузу и вдруг указал пальцем на Геральта. — Мы тут у вас ведьмака заприметили. Он нам очень пригодится. — Да, думали, пропустят вас или нет, — ухмыльнулся высокий. — Предложение есть. Лютик понял, что эти люди на самом деле и не думали разворачиваться. Они не просто обсуждали план действий, они ждали эльфийку с её отрядом. — Ого, что-то вроде сделки с дьяволом? — Сладкоежка поставил руки в бока. — Что-то вроде того, — внезапно дружелюбно улыбнулся гном, поманил к себе пальцем.       Дрей почти без раздумий двинулась вперёд, к загадочной группке, на её лице читалось спокойствие. Она не почувствовала опасности, и Лютик доверчиво расслабился. Купцы или торговцы (пока было непонятно, кто они такие) смотрели с угрюмым любопытством. Их глаза казались красными от усталости и бессонных ночей. Одежда была хоть и неприметной, но весьма неплохого качества. Гномов здесь было намного больше, чем людей. Они расступились, когда эльфийка почти вплотную подошла к гному, вставая по стройке смирно. Сладкоежка оказался напротив высокого человека и, жмурясь на солнце, прикрывая рукой лицо, смотрел вверх, на лицо «противника». Их разница в росте была невероятно смешной, но ещё смешнее казался вызов в глазах краснолюда. Высокий мужчина разглядывал его, как букашку, скрестив руки на груди. — Так и зачем я вам понадобился? — начал переговоры Геральт, обращаясь к гному, который тут, судя по всему, имел определённый авторитет. — Не будем скрывать. Мы — контрабандисты, — серьезно заявил тот. — Нам поступил заказ на лекарства, провизию и шерсть. Но так как заказчики находятся в деревне «Экелир», а она за границей… Кивнул: — Понимаете. По всем ближайших пунктам застав прошлись, везде отказали. А вариант обхода не вариант, нам нужно через три дня быть в деревне. Не доберёмся по болотам. Там сейчас столько нечисти развелось, что застрянем надолго. К тому же, есть риск попасть к «белкам» в лапы. Ну, понимаете. — Да. И причём тут ведьмак? — Вам ж тоже надо на ту сторону перебраться? Вон, поддельным королевским указом тыкали даже, настолько жопа в тисках. Хех. Так вот, есть тут одна лазейка… Тоже пункт со стражей, пара миль отсюда. Но там их в пятьсот раз меньше. Я думаю, ведьмак с ними разберётся. — Вы сами не хотите разобраться? — уточнил Аллиот, который заинтересованным взглядом осмотрел высокого человека. Гном развел руками: — Мы не вояки. Тумаков надавать можем, но не солдатам в их доспехах. И товаром рисковать неохота. Да вы все, как на подбор, с оружием. Предлагаем объединить усилия. Мы покажем вам заставу, товаров вам подкинем немножко, а вы… прочистите путь. Ну, поняли, да? Дрей поджала губы, покачала головой: — Мы поищем еще варианты. Если что, обратимся к вам. — Чего? Какие варианты? — удивился Лютик. Контрабандисты начали переглядываться между собой, зашептавшись и посматривая на эльфийку с раздраженным недоумением. Та была непреклонна: — Не желаю убивать своих же по званию. Это потом дойдет до Векора, затем до Радриффа. Мне не нужны проблемы. — Да кто сказал убивать… Оглушать тоже можно, — высокий человек поправил свою серую накидку. — Вряд ли получится оглушить целый лагерь, — задумчиво произнес Геральт. — К тому же, так информация до короля дойдет в разы быстрее. С другой стороны, Дрей, ты можешь спрятать лицо и уши. Тогда тебя не запомнят. Лютик тут же твердо заявил: — Да и Радриффу все можно объяснить. Не пустили по приказу. Что ему важнее, спасение мира или пара раненных стражников? — Ну, что? По рукам, значит? — гном протянул эльфийке крепкую сухую ладонь. — Один вопрос, — чародей, наконец, перевел взгляд на местного главаря (или, по крайней мере, оратора). — Почему вы так просто нам сказали, что контрабандисты? Не боитесь проблем? — Если видим, что не стража и не проверка, то особо и не скрываем. Люди везде понимающее. А вообще мы думали, что у вас грамота липовая, и вы сами не лучше нас. А сейчас вон командирша чего-то порет про короля… Неужель его люди? — он на секунду убрал ладонь, переводя взгляд с одного на другого. — Мы — нет, — холодно ответила Йеннифэр. — Только Дрей. Но она вас не выдаст. Это мы гарантируем. Гном, слегка недоверчиво кивнув, довольно пожал руку эльфийке и осклабился: — Забыл представиться. Я — Бюргел. Для друзей — Бюрг. Так как мы временные партнеры, разрешаю короткую версию имени. Это — мой старший помощник, Гравий, — он указал на высокого мужчину. — Да, да, не удивляйтесь, у нас тут, как на корабле, по званиям. Затем ткнул в другого гнома с веснушчатым лицом, коричневой береткой и большими карими глазами: — Это наш младшенький, Солнышко. — Я же просил… — угрожающе произнес тот басом, обнажая кривые желтые зубы. — Ладно-ладно. Его зовут Сибо. Но если хотите побесить, зовите Солнышком.       Когда он закончил представлять остальных (Лютик не запомнил и половины), а Дрей кратко рассказала о каждом из участников отряда, Бюрг предложил не терять время и выдвигаться в ту же минуту. Спорить не стали, так что новые знакомые бок о бок отправились в следующую точку назначения. Из-за обозов, до верху наполненных товарами, двигаться стали в три раза медленнее, и Дрей заметно бесилась, посматривая на отстающие, тихо скрипящие телеги. Бард был очень рад компании, хотя понимал, что теперь шанс остаться с Геральтом наедине равен нулю. Хотя это, опять же, зависело от того, как долго они собирались кататься вместе со своими странными приятелями.       Его откровенно заинтересовали контрабандисты, и Лютик решил не пропускать ничего из вида, постоянно притормаживая Яблоню, чтобы участвовать в общем течении беседы. В основном, разговаривали Бюрг, Гравий, Дрей и Геральт. Сладкоежка нашел общий язык с так называемым Солнышком и даже пересел к нему на повозку, временно отдавая лошадь одному из желающих прокатиться верхом.       Погода все еще оставалась невероятно приятной. Ярко светило солнце, а вокруг медленно, но верно таяли снега, превращаясь в мокрые желтые лужи и сливаясь кое-где с серыми тканями повозок. Лютик, не выдержав, поинтересовался у Бюрга, случайно ли они подобрали столь неприметный цвет, и тот хмыкнул, оборачиваясь на барда: — Не-е-е-ет. Специально взяли. Мы вообще их меняем, как пеленки у младенца. Зимой — белые, весной — серые, осенью — черные, летом — зависит от погоды и места. Чем незаметней, тем незаметней. Поняли, да? Нам проблем лишних никогда не нужно. Внимание не привлекаем, и слава богу, живем дальше. — Но если видят, что на обозах что-то лежит, прикрытое тканью… это вызывает двойной интерес, — возразил тот. — Да пусть вызывает. Нам скрывать нечего, это не опиум. За торговцев, как миленькие, сходим. Так что… — Вернемся к вашему маршруту, — настойчиво напомнила Дрей, придерживая лошадь за уздечку и рассматривая лениво развалившегося на обозе гнома. — Куда именно вы направляетесь? Только Экелир? Почему столько лекарств, да еще у контрабанды? Знаете, почему закрыта граница? — Ох, ты ж. Настырная дамочка, — Бюрг, несмотря на неприятный голос, оказался очень общительным в хорошем смысле этого слова. — Я думал, вы знаете, раз сюда суетесь. Хворь накрыла, уже расползается по всему континенту. Вспыхивает в разных местах, а они думают, если границы в каких-то местах перекроют, все. Спасутся. Припадочные, чего с них взять. Экелир в том числе пал жертвой болезни. Не знаю, назвали ее как, аль нет, не слышал. Да и не знаю, каковы симптомы. Вот, так как все закрыли, им теперь, бедным, даже лекарей не посылают. Гниете? Ну, говорят, и гнийте дальше. Главное — нас не заражайте. Вот мы и везем им. Понимаете. — А сами-то не боитесь, например, заразиться? — Лютик с восхищенным любопытством посмотрел на него с другой стороны телеги. — Похер как-то, — откровенно ответил гном. — Нам главное — товар доставить. Мы в этой деревне задерживаться не будем, так что шансов сцапать болезнь нет. Наше дело — передать, получить деньги и уехать восвояси. Ну, понимаете. — Сильно, — бард переглянулся с Геральтом, тот согласно дернул уголком губ. — А вы сами-то куда направляетесь? Может, нам по пути? — Первое время — да, — кивнула Дрей. — Только потом вы сворачиваете в Экелир, а нам нужно идти на запад, через деревню «Чаровня». — Ну, немного вместе побудем, познакомимся. Вообще у нас компания довольно веселая, просто устали, как черти. Сейчас заказов много поступает, мечемся, как тесто в ступе. Вот, едем с востока, с Соддена, там чистый ад творится. Темерия пока держится, а начиная с Соддена… костей не пересчитаешь. — Что именно там происходит? — завороженно поинтересовался Лютик.       Вместо Брюга внезапно ответил Гравий, который обычно внимательно слушал своего «капитана» и, насколько понял бард, говорил только, когда считал это очень нужным. Он сидел возле него на телеге, смешно обхватив коленки, будто пытаясь стать одного роста с начальником. — Голод. Такой, что массовый бег начался в другие государства, а там границы перекрывают. Урожай весь сдох, вода в реках и озерах — тухлятина, пить невозможно. Да говорят, воздух отравлен. Там умирать стали очень быстро. Вроде никакой болезни нет, а человек может погибнуть внезапно, без причин. Но это уже дальше, у Бурвена, мы туда не дошли, не рискнули. — Именно, именно, — важно подтвердил Брюг. — А еще живность там пропадает. Ну, это уже по всему Неверленду. Твари всякие природные, птицы, звери — никого нет. Исчезают тихо, слаженно, будто их и не было.       Лютик вдруг с каким-то страхом понял, что за время их путешествия они не видели почти ни одного животного. Слышали только пение соловьев, да убегали от стаи волков в том проклятом черном лесу. А столь привычных зайцев и кабанов, казалось, уже сто лет не встречали. — Монстров зато все больше и больше, весь восток заполонили. Там массовая паника, а эти суки-короли с Севера и Запада решили, как выгоду, использовать. Им ведь повезло, тут таких проблем почти нет. Начали захватывать территории, войны провоцировать. Соседствующие королевства гибнут, а им хоть бы хны. — Монстры какие? Известные-мутировавшие или непонятные? — с видом ученого полюбопытствовал Геральт. Гравий, почему-то обрадовавшись этому вопросу, нагло перебил гнома и заговорил: — Новые! Ещё не видывали. Такие хреновины есть! Вот где мы проезжали, там объявилась такая…. — не зная, как окрестить существо, он замялся и выдал: — … хреновина, днём шастает. Сбежать невозможно, несётся, как вихрь. Открывает хлебало, а там куча… шипов. И она свою гигантскую шею так вытягивает на мило вперёд. Разевает рот и целиком заглатывает. — И вы от неё сбежали? — поднял брови ведьмак. — Не. Мы с ней, слава Мелитэлэ, не встретились. Это нам выживший рассказал. Куча таких хреновин выскочило, всю деревню покосили. А он чародеем был, через портал убежал. — Почему же не помог остальным? — разочарованно спросил Лютик. — Да мы не знаем… Не допытывались. Значит, причина была, — Гравий, хоть и говорил серьезно, выглядел с каждой фразой все более и более открытым.       Гном тепло смотрел на него, терпеливо выжидая, пока тот закончит рассказ. В их контрабанде либо царила полная свобода слова, либо у них со «старшим помощником» были очень хорошие отношения. Тот мог спокойно его перебивать и говорить до тех пор, пока не иссякнет желание.       Бард подумал, что им в какой-то степени очень повезло с маршрутом. Из всех бед они видели только каплю в море, и все ужасы обошли их стороной, находясь далеко на востоке и временно милуя север. Отряд Дрей будто находился под стеклянным куполом, чему Лютик был безумно благодарен. Он бы вряд ли выдержал такое количество несчастий на квадратный метр. — То есть границы перекрыты из-за болезни? — еще раз повторила Дрей, чтобы окончательно убедиться в том, что их не пропустили по важной причине. — Видимо. А как ж еще это объяснить? — Бюрг вдруг достал из кармана бутерброд, откусил с завидным аппетитом. — Вам нахрена надо туда? Про болезнь если не знаете, — Гравий с подозрением взглянул на ведьмака.       Лютик теперь вообще не видел смысла не рассказывать про артефакт. Одной из причин умалчивать об их настоящих задачах и целях было желание не наводить панику. Но паники уже было много, ведь контрабандисты сами рассказали, что за ад творится в соседних государствах. Дрей же оказалась совсем иного мнения, она столкнулась с Геральтом просящим взглядом (так как сама лгать не умела), и тот понял ее мгновенно. Объяснил хладнокровно: — Чародеев послали на один из королевских советов у Лоусена. Я и Дрей — их личные сопровождающие. Краснолюду с нами просто по пути, ему к семье надо. — А бард? — уточнил гном. — Он со мной.       Больше ведьмак ничего про Лютика не сказал, и по его лицу стало понятно, что уточнять он не собирается. Благо, контрабандисты не были слишком настырными, спрашивать больше не стали. Через какое-то время бард решил подъехать к Сладкоежке и познакомиться с Сибо, который с угрюмым видом слушал долгие анекдоты краснолюда. — … так она мне потом такую взбучку устроила, я думал, не отвяжусь, бляха-муха! — хохотал Сладкоежка, вытирая выступившие слезы.       Солшышко не рассмеялся, даже не улыбнулся. Продолжал пялиться на него, как на идиота, прожигая мрачным взглядом, от которого, кажется, смутился только Лютик. Сладкоежка его и не замечал, продолжал сыпать историями из своей жизни. — О, есть еще один случай, ты ща помрешь от смеха, такая хренотень вышла, я до сих пор всем ребятам рассказываю! О… Вот и наш главный петух подъехал, — он, наконец, увидел Яблоню и ее всадника, широко улыбнулся, скаля зубы: — Поздоровайся с Сибо, славный малый, прекрасно слушает. — Ага, привет, — салютовал ему бард. — Угу, — Солнышко явно не собирался начинать беседу. Сладкоежка, вмиг потеряв интерес к Лютику, снова обратился к Сибо: — Я вообще гномов того… не очень. Ты уж извини, что так прямо в лоб вот так говорю. Но… Краснолюды, чтоб ты мне ни затирал, покультурнее гномов будут. Да и как-то… повеселее, что ль, хе-хе. Но ты прям… молодец. Вот тебя я сразу с первого взгляда зауважал, будь я проклят! Не веришь?       Он вопросительно посмотрел на Солнышко, тот, не говоря ни слова, продолжал смотреть на него с каменным лицом. Краснолюд умудрился прочитать в этом какую-то глубокую мысль и покачал головой, завязывая новую косичку в бороде: — Ну, и не верь. Я тебе от чистого сердца говорю, еперный театр. У меня мало друзей гномов, почти нет, но уверен, что с тобой мы сладим. Хе-хе.       Лютик, чувствуя себя не в своей тарелке, все-таки обратился к Сибо, решаясь на личный вопрос. Раз тот еще не взорвался от болтовни Сладкоежки, у него были все шансы немного поболтать с бардом. — Э-э-э… Послушай, Сибо… — Лютик чуть не умер от страха, когда взгляд черных глазок обратился к нему из-под густых бровей. — А давно у вас контрабанда существует? — Нет, — гавкнул тот. — О, значит, вы еще новички в этом деле? Ха-ха… понятно. Бюрг у вас главный, да? Это он основал или просто сместил на посту? — Да, — гавкнул тот во второй раз, и бард непонимающе открыл рот, пытаясь понять, к какому из вопросов относился ответ. Сибо, не моргая, даже не пытался пояснить свою многозначность. Лютик смущенно кашлянул в кулак, попытался последний раз, решив спросить так, чтобы нельзя было дать однозначный ответ: — Ты сам-то как сюда попал? — Из Тиреха. — Краткость — сестра таланта… — бард тяжело вздохнул и, поняв, что Солнышко стоит оставить в покое, за его грозовыми тучами, заторопил Яблоню, снова подъехав к Геральту и эльфийке.       Сибо, между тем, продолжил во все глаза исподлобья пялиться на Сладкоежку, взгляд его заметно потеплел, когда краснолюд спохватился и продолжил тараторить, делясь впечатлениями о малейших пустяках.

***

      Как оказалось позже, ехать им нужно было довольно долго. Следующая застава находилась черт знает где, а пройти через границу просто так оказалось невозможным. Ее окружали огромные стены с башнями, где патрулировали океаны солдат и офицеров. Другие места же были полны болот и опасных склонов, которые, по заверениям контрабандистов, кишели сотнями монстров. Усложнять себе задачу никому не хотелось, поэтому отряд Дрей послушно ехал за Бюргом, быстро привыкнув к новой компании.       Снег почти весь растаял за невероятно короткий срок, так что природа снова заиграла весенними красками, и температура стала достаточно комфортной, чтобы Лютик снял с себя тяжелую верхнюю одежду, оставаясь в одном кафтане. После короткого дневного сна, лишь у контрабандистов, так как спать в седлах было практически невозможно, Брюг вдруг предложил устроить вечером торжественный ужин в честь знакомства, и отказаться, разумеется, никто не смог.       Лютик, понимая, что это будет его шанс выступить перед новой аудиторией, радовался, наверное, больше всех и каждую секунду предвкушал исполнение лучших своих песен и благодарные аплодисменты. Он так и не придумал способа добраться до Геральта и провести с ним хоть немного времени наедине. Теперь это было вдвойне приятнее, учитывая новый характер их отношений. Им многое простояло пройти, но для начала нужно было хорошенько привыкнуть друг к другу в этом смысле. Ведьмак пока никак не реагировал на недвусмысленные намеки барда, который почти прямым текстом спрашивал, как можно сбежать от толпы людей. То ли игнорировал, то ли откровенно не понимал. Лютик надеялся на первый вариант, потому что фразу «Может, вместе пособираем хворост?» была не слишком сложной и многозначной.       Солнышко продолжал «активно» общаться с краснолюдом, а Аллиот, спустя пару часов вежливого молчания, вдруг подобрался к Гравию и начал с ним незатейливую беседу. Лютику стало понятно, что чародей заинтересовался новым «клиентом» и с удивлением оглядывал избранника, пытаясь понять, что тот в нем такого нашел. На лицо — ничего особенного, единственным плюсом была излишняя брутальность (хотя на дне глаз мелькало что-то очень детское), рост — перебор, сутулые плечи говорят о стеснительности. Однако ни один из этих факторов не повлиял на решение Аллиота, который, видимо, посвятил все время поездки изучению Гравия, как бы это ни звучало.       Когда совсем стемнело и компания уже по какому-то незримому правилу остановилась в лесу, Лютик осознал, насколько веселее и интереснее стало с их приятелями. Хвороста набрали столько, что хватило бы на целый город. Два гигантских костра разжигали задорно, с шуточными переругиваниями; кто-то из контрабанды, достав из-под черной накидки длинную бордовую трубку, наполнил ее табаком и прикурил прямо с горящей ветки. В воздухе аппетитно запахло едой, и Лютик жадным взглядом наблюдал за тем, как с определенных телег тащат все новые и новые припасы.       Дрей хотела было отказаться от угощения и приказать уничтожать собственную провизию, но Бюрг ничего не хотел слышать. Очень серьезно пояснил, что он пытается избавиться от жадности, которая мешает ему жить полноценной жизнью. Мол, из-за того, что в его крови течет гномья кровь, к нему сразу приросли все плохие и хорошие качества рода. Ему же не хочется жить по стереотипам, поэтому ужин им все-таки навязали. Гравий сказал тихо и убежденно, используя это как аргумент: — Конец света близок… Может, больше не встретимся, — от его фразы у Лютика по телу пошли мурашки, и он побыстрее сосредоточился на завораживающем запахе жарящейся свинины.       А еще его невероятно рассмешил Геральт, когда тот, смущенно прочистив горло, попросил у Бюрга немного картошки и гороха, чтобы приготовить «грохувку», свой любимый суп. Один из контрабандистов, пацан лет семнадцати, услышав про это, встрепенулся и крикнул, чтобы ведьмак сварил суп для всех. Геральт начал было отнекиваться, но его поставили к огромному котлу (который они таскали с собой по причине «кочевникам нужна хорошая пища) и всучили необходимые ингредиенты. Лютик тут же подскочил к растерявшемуся ведьмаку, не выжидая и секунды, чтобы дать тому отдышаться. Начал издеваться, хлопнув в ладоши и сделав губки бантиком: — Такая ты у меня умница, кухарочка! Всех накормишь, напоешь и спать уложишь. Вот кому-то повезет с женой.       Геральт, чувствуя, что унижение переходит всякие границы, раздраженно оскалился и сделал вид, что барда никто никогда не производил на свет. Лютик продолжил смаковать злорадство, с натужными вздохами рассказывая то, как несчастных домашних хозяек угнетает ничтожное общество и как лучшие женщины — это те, кто умеет приготовить тебе супчика. В какой-то момент к нему с угрожающей интонацией двинулся не выдержавший духовного насилия ведьмак, и Лютик, хохоча от удовольствия, отбежал от котла, решив из благородства оставить «кухарочку» в покое. — Ты же бард? — на ходу спросил у него тот самый юнец, поднося к бушующим кострам необходимую им посуду. — Ага, менестрель, — важно кивнул он и пошел вслед за ним, как прирученный щенок. — У нас тоже музыкант есть! Давно взяли, чтобы развлекал по дорогам. Вместе тогда сыграете! — Еще один музыкант? — ошарашенно спросил Лютик. Сладкоежка, нечаянно (или специально) услышав последнюю фразу, вдруг крякнул: — Охренеть, да? Помимо его светлейшества существуют и другие трубадуры! Мать-перемать, это надо доложить Верховному Суду! Лютик отмахнулся от него и поинтересовался у юноши, который теперь наполнял до краев кастрюли: — А на чем он играет? — На флейте. Да вон, иди сам поговори. Видишь, вон там женщина стоит в пурпурной рубашке? — Оу… Так это девушка. Такая красивая… Как ее зовут? — Ты сейчас посмеешься, — улыбнулся парень. — Лютик, верно? — Да. — Ну, вот. А у нее прозвище — Фиалка.       Бард удивился тому, что он до этого момента совершенно не замечал эту таинственную незнакомку. Ее точно не было при первом разговоре с контрабандой, так что она, скорее всего, пряталась от чужих глаз. Девушка стояла спиной, так что трудно было оценить ее внешность. Бард сделал вывод о красоте, ориентируясь на размер бедер и талии. Фиалка по комплекции была довольно полновата, но это казалось безумно привлекательным. В нем загорелся интерес, и Лютик вальяжно подошел к флейтистке, прочистив горло и протянув ей ладонь: — Доброго вечера, милсдарыня. Где ты была все это время? — улыбка стала шире, когда девушка, усмехнувшись, дала ему свою мягкую руку. — Спала в обозе, — честно ответила она. — Проснулась и чуть не упала. Смотрю, какие-то мужики новые повылазили. Но мне уже все объяснили. Он аккуратно поцеловал ручку и уже серьезнее сказал: — Я — Лютик. Ты — Фиалка. Думаю, дуэт у нас получится просто сказочно ароматным. Та рассмеялась. У нее были добрые голубые глаза и ямочки на щеках. Темные волосы, по оттенку чуть светлее бардовских. И духи… приятные, цветочные. — Наконец-то у меня появился коллега, — Фиалка скорчила рожу. — На флейте баллады не сыграешь. — На лютне тоже мало что сыграешь, … если играет шарлатан. А я, к сожалению, слишком талантлив, так что… — пошутил он, и девушка вновь рассмеялась, вдруг хлопнув его по плечу.       Лютик зачем-то посмотрел на Геральта, все еще мучающегося над котлом, и тот спешно отвел взгляд, лицо его стало мрачным. «Неужели приревновал?» — подумал он с внутренним удовлетворением, но мучить не стал и даже слегка прибавил расстояния между ним и Фиалкой. Спросил с радостным спокойствием: — Что будем исполнять? Вечер обещал быть потрясающим.

***

      Такого пира не наблюдалось еще с того момента, как они с Геральтом впервые после долгой разлуки зашли в таверну в том маленьком городке с ярмаркой и, хватая с трескающихся от блюд столов все новые кусочки, обсуждали политику и литературу. Здесь было слишком много всего, у Лютика поистине разбегались глаза. Он не понимал, специально ли контрабандисты расщедрились и вывалили для них все, что у них было, или они всегда ужинали так плотно. В любом случае, это не могло не радовать.       Бард жадно ел приготовленный Геральтом суп и сначала шуточно, затем на полном серьезе хвалил его, поощряя готовить как можно чаще. Ведьмак послал его куда подальше, хотя в желтых глазах загорелась гордость. Блюдо было простым, невероятно вкусным, согревающим и аппетитным. А еще настолько сытным, что после одной тарелки Лютику пришлось порядком отдышаться, чтобы продолжить трапезу. Периодически он себя останавливал, ведь с круглым животом не будет желания играть для народа, но голод был сильнее разума. Вскоре он уже принялся за паштет с Черусским салатом, наблюдая за тем, как другие наслаждаются до корочки прожаренной скумбрией.       Когда первая часть молчаливого ужина (все слишком увлеклись трапезой) была окончена, на «сцену» попросили музыкантов, и Лютик, кряхтя от тяжелого желудка, медленно поднялся с места, отряхивая ладони. Фиалка, в отличие от него, съела совсем немного, так что в этом смысле ей было немного легче, чем барду, которому хотелось сидеть (лучше лежать), а не стоять. Они заранее обговорили репертуар, так что держащий пальцы на готове Лютик, как более старший, махнул рукой и громко ударил по струнам. Начали с веселого, под настроение, флейта нежно, но задорно взяла соло, а лютня запела ей в тон, украшая мелодию своими, неповторимыми красками. Песня была шуточной, про то, как у дровосека жена ушла к лекарю, и она содержала в себе столько непотребства, что вскоре все безудержно хохотали, аплодируя пародиям барда.       Еще через пару песен (спокойных или, наоборот, задорных) Бюрг попросил музыкантов сыграть плясовую с забавным названием «Бычок-дурачок», и Лютик не смог отказать ему в удовольствии. Переглянувшись с Фиалкой, он начал активно брать аккорды, снова отдавая соло флейте, которая прыгала от интонации к интонации, то взвизгивая, то переходя на более низкие тона. Гнома с этой песней явно связывали какие-то теплые воспоминания, потому что он вдруг захлопал в ладоши и громко позвал всех танцевать. На этот раз Лютик не был сосредоточен на пении и мог с переполняющим его счастьем наблюдать за веселящимися людьми. Кто-то пробурчал отказ, хлопая себя по вздувшемуся животу, а кто-то словно только и ждал танцев — вскакивали с мест, дурачась и изображая какие-то странные фигуры. Таковы были правила в этой плясовой: даже если умеешь танцевать, нужно делать вид, что первый раз в жизни дрыгаешь ногами-руками. Кто смешнее пляшет, тот и самый уважаемый. Даже Солнышко с угрюмой улыбкой на лице топал одной ногой, не удерживаясь от заразной мелодии.       Фиалка мужественно сдерживала смех, в то время как Лютик улыбался во весь рот, смотря на отблески костров, двигающихся вместе с людом. Они прыгали по радостным, энергичным лицам, гномы и люди, все были равны перед этой энергичной атмосферой неподдельного веселья. Один из гномов, взбудораженный и увлеченный музыкой, даже начал стучать в такт по пустующей кастрюле, вызывая овации и одобряющий смех. По окружающим их деревьям метались тени, добрые морщинки разбегались по старым и молодым лицам, а голубые глаза Фиалки горели восхищенным пламенем. Понятия времени словно больше не существовало, они вернулись в славные добрые времена, объединенные с незнакомцами этим томящим, солнечным чувством.       Когда песни и пляски подошли к завершающему концу, бард устало плюхнулся на толстое бревно, выдыхая в небо остатки эйфории. Посмотрел на Сладкоежку, повествующего о чем-то слабо улыбающейся Дрей, затем на Аллиота, показывающего магический сгусток энергии изумленному Гравию, Йеннифэр, подсевшую к Фиалке и коренастому мужчине с густыми бровями… И в голове отчетливо промелькнула неожиданная и жутковатая мысль: «Больше такого не будет».       Он спешно убедил себя в том, что это не так, и, выцепив из пестрых красок и раскрасневшихся от удовольствия лиц Геральта, споткнувшись на ровном месте пошел к нему. По дороге ему всучили бутылку красного вина, и бард сделал глоток прямо из горлышка, останавливаясь и невольно прислушиваясь к разговору эльфийки и краснолюда. — Меня на самом деле знаешь как зовут-то? Только ты эт… не говори никому, лады? — Сладкоежка был уже порядком пьяным, но глаза его казались трезвыми: — Короче… Эх… Лукас Куссель… Ага, охренеть имечко, да? Прям как у прынцев… — Почему ты не используешь свое настоящее имя? — голос эльфийки прозвучал по-своему ласково. — Потому что… потому, — хохотнул он. — А вообще… Ну, это ж типичное имя краснолюда. Все эти ваши… Лукасы-х…юкасы… Честно, ты ток тоже не того, ага? Только не надо ржать. Я просто… хоть и говорю, мол, ох, краснолюды-краснолюды, но мне… всегда хотелось быть человеком. Меня ж из-за моего роста и всего впридачу всерьез не воспринимают. Вот прям ваще… Обидно бывает. А с прозвищем вроде как и не краснолюд. — Думаю, ты не хочешь быть краснолюдом не из-за роста, а из-за отношения к тебе, как к личности, — спокойно кивнула Дрей. — Насколько мне известно, у тебя очень плохие отношения сложились с жителями твоего города и твоим партнером по торговле. Неудивительно, что ты из-за них вымещаешь злость на свой род. У меня похожая ситуация, я — эльфийка, но научилась гордиться своей кровью. Мы намного древнее и мудрее людей. Тебе нужно любить свое имя, а не избегать его. Сладкоежка хлопнул ее по плечу, оскалился пьяно: — Вот эт ты затерла, мадемуазель, охренеть. Эт, конечно, все правда, спорить не буду, но пока я не займусь торговлей и не исполню свои… мечты, так скажем, буду чувствовать себя мразью последней. Че хочешь делай со мной, а вот так у меня организм устроен, хе-хе… — У тебя целая вечность впереди. Ты сделаешь все, что планируешь, — серьезно и твердо заявила Дрей.       Лютик сделал еще один щедрый глоток и, махнув Геральту, глазами показал на просвет между деревьями. Исследуя поляну, он заметил, что тропа ведет прямо к полноводной реке и решил использовать ее, как место «свиданий», недвусмысленно намекнув об этом ведьмаку. Тот еле заметно кивнул, сделал слабый жест рукой, мол, иди первый, и, состроив равнодушное лицо, уставился на постепенно успокаивающееся пламя. Лютик радостно обошел все препятствия в виде костров, бревен и обозов, скрылся в чаще, плотнее застегивая кафтан. Вечером стало немного прохладнее, чем было днем.       Течение у реки было быстрым из-за неровного склона, с которого она торопливо бежала, окутанная ночной пеленой. Издалека слышались приглушенные голоса и неуверенные звуки флейты (видимо, Фиалка решила исполнить что-то лично для себя). Бард осторожно сел у небольшого сломанного деревянного мостика с прогнившими досками. С облегченным вздохом поджал под себя ноги, разглядывая белые отблески показавшейся из-за облаков луны. Они были окружены маленьким тихим мирком леса, но вокруг не пели ночные птички и не шумели прыгающие по кустам кролики.       В какой-то момент, когда Лютик уже начал испытывать вдохновение, любуясь холодным ландшафтом, сзади раздались еле слышные шаги. Треск мокрых ветвей, и бард, еще не оборачиваясь, почувствовал чужое присутствие прямо за спиной. — Оригинальное местечко, — усмехнулся металлический голос, и Лютик слабо улыбнулся. — Я думал, уже не придешь. Чего ты там так долго копался? — в интонации не было и доли претензии.       Геральт аккуратно присел рядом с ним, опираясь на руки и смотря куда-то вдаль, туда, куда был направлен взгляд барда. Ничего не ответил на его вопрос, лишь с интересом разглядел колеблющиеся воды. Лютик вздохнул: — Все складывается слишком прекрасно… Настолько, что я начинаю сомневаться в реальности. Может, мы все еще в том лесу под чарами Мечтателей? — Я думал, ты привык наслаждаться моментом, — ведьмак звучал немного иронично. — Ну… Черт его знает, — тот пожал плечами. — Просто сегодняшний день был… таким чудесным, что мне не верится в то, что наступит конец света, если мы не найдем этот сраный артефакт. Честно признаюсь, такого хорошего настроения у меня не было уже очень давно. Он специально сделал паузу, дожидаясь какого-то поощрения от собеседника, но вместо согласия услышал очередное замечание. — По тебе что-то не видно.       Геральт явно не был настроен на разговоры по душам и совершенно не чувствовал складывающуюся атмосферу, наводящую барда на романтику и размышление о душевных переживаниях. Несмотря на внутреннее неудовлетворение, Лютик сразу же себя остудил. А чего он, собственно, ждал? Ведьмак был редко щедр на такие типы разговоров, для этого необходимо было, чтобы солнца и луна сошлись в определенный час, трава окрасилась в синий, а галки запели воробьями. Короче говоря, почти невозможное явление. И все-таки Лютик ожидал другого… Более откровенного. Может, пока просто не пришло время? Именно поэтому бард вдруг мгновенно переключился на другое настроение, как хамелеон, подстраиваясь под Геральта и выдавая с насмешкой: — По мне не видно, потому что я в шоке от того, насколько у нас тут все романтично. Луна, сломанный мостик, река… Осторожней, Геральт, я ведь могу не сдержаться и влюбиться. Или начать петь. Что из этого хуже для тебя, а? Признайся. Как только разговор перетек в такое непринужденное русло, ведьмак почувствовал себя спокойней (будто избежав опасного поединка с диким монстром), кивнул: — Пение все-таки похуже будет. — Да как ты посмел! — состроил обиженную мордашку Лютик и широко улыбнулся, переводя взгляд на ведьмака.       Он хотел его поцеловать, прямо здесь и сейчас, но боялся, как сам выразился, не сдержаться и превратить все это в безудержную страсть. Учитывая то, что их могли хватиться, а находились они очень близко к лагерю, им обоим это пока было непозволительно. Геральт, судя по его мутноватому странному взгляду, тоже думал о том, как им сейчас мешало окружение и количество людей за деревьями.       Вместо поцелуя бард все-таки сделал жест внимания и осторожно, будто боясь сделать лишнее движение, накрыл своей ладонью чужую руку, с часто забившимся сердцем посмотрев вдаль, на синие верхушки деревьев. «Я будто впервые в отношениях. Чувствую себя идиотом», — подумал он с каким-то стыдом и мотнул головой. Но преодолев смущение, начал осторожно гладить большим пальцем немного шершавую от ветра, грубую ладонь. Ведьмак, не смотря на него, едва заметно улыбнулся.       Лютик в очередной раз залюбовался его мужественным лицом. Оно было таким… спокойным. В жизни барду недоставало хладнокровия и уверенности в собственных действиях. И, когда он случайно обнаружил это в ведьмаке, почувствовал облегчение. Может, поэтому его с первого взгляда стало так тянуть к загадочному страннику с темным прошлым. Несмотря ни на что, от него веяло порядком, покоем и железной выдержкой. Лютика это безумно привлекало.       Ему нравилось тепло, исходящее от чужой ладони. Оно было приятным, согревающим, но не слишком жарким. Таким же спокойным, как и сам Геральт. Тот, между тем, придвинулся чуть ближе, не убирая руки, и нерешительно поджал губы, словно не зная, стоит ли осуществлять задуманное. Затем все-таки подумал, что не стоит, в то время как Лютик, используя их близкий контакт себе в выгоду, осторожно положил голову на плечо ведьмака. Легонько, почти не соприкасаясь с жесткой тканью кожаной куртки. Ему нравилась эта ненапряженная тишина. Она была логичной, правильной и какой-то… своей. Обычно он болтал без умолку, шутил, играл на лютне, в общем, заполнял паузы, кажущиеся ему невыносимыми. Но с Геральтом ему почему-то нравилось молчать, и он не чувствовал всей тяжести неловких затиший.       Спали они в эту ночь рядом, друг напротив друга, и Лютик, перед тем, как закрыть сонно-счастливые глаза и погрузиться в долгожданный сон, внимательно осмотрел лицо ведьмака. Будто стараясь запомнить его, запечатлеть в моменте. Он не заметил, что, как только задремал, желтые глаза выглянули из-под подрагивающих век и с какой-то непередаваемой нежностью пару долгих секунд разглядывали его в ответ.

***

— Сейчас день, они самые вялые. Как мухи, — Бюрг ткнул пальцем в пустующую заставу. — Обед у них, наверное. В общем, надо взять это в свою пользу… Понимаете, да?       Они подошли к обещанной заставе лишь к следующему полудню, и обозы остановились еще за милю до стражи, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. По пути уже решили, как будут действовать — Геральт и Аллиот избавятся от охраны на посту, затем Йеннифэр наложит временные чары на первые две палатки, и контрабандисты, стараясь идти бесшумно, пойдут в обход от лагеря. Геральт будет контролировать малейшее движение со стороны шатров, если что — расчистит путь, с помощью или без помощи остальных. Такой план всех более-менее устраивал, поэтому сейчас ведьмак уже стоял на готове, вглядываясь в стражников, как гончая, которую вот-вот должны были спустить с цепи. — Ну, что? Поехали, …пта? — Сладкоежка довольно потер руки (ему, правда, лакомого кусочка не досталось). И гном, посмотрев сначала на Гравия, затем на своих товарищей, сказал Геральту: — Дайте знак, когда все будет готово. Рукой там махните или что-нибудь. Ну, вы поняли.       Тот кивнул и пошел куда-то резко вправо, исчезнув за деревьями и скалами. Аллиот же, спокойно прочистив горло, не скрываясь, неторопливо направился пешком к стражникам. Лютик знал, как они будут действовать, и с нетерпением наблюдал за отдаляющейся фигурой чародея. Зрелище обещало быть незабываемым.       Бюрг уже готовился дать знак своим соратникам, чтобы обозы единой цепью покатились вслед за пропавшим ведьмаком. Лагерь, как и говорили контрабандисты, был намного меньше центрального, и охраны здесь было по пальцам пересчитать (по крайней мере, тех, кто дежурил на посту). Но палаток все равно оказалось приличное количество, так что идти надо было наискосок, чтобы хоть как-то сократить время обхода. — Ля… Ща он им задаст жару, — краснолюд с интересом смотрел на подошедшего к стражникам Аллиота.       Тот выглядел настолько расслабленно, что Лютик диву давался. Ничто не выдавало его волнения. С другой стороны, чародей долгие годы занимался похищением людей из ближайшей деревни и мастерски обдурил барда, так что холодный профессионализм был объясним. Лютик как-то периодически забывал об их невероятно приятном знакомстве.       Чародей что-то начал объяснять охране, это было понятно по его жестам и ровному голосу, а также растерявшимся лицам стражников. Слова, увы, Лютик различить не мог. Прошло около двух минут пламенного монолога Аллиота, в течение которого тот даже голову не повернул; казалось, что ему плевать, появится Геральт или нет, и он был способен разобраться самостоятельно. Но ведьмак появился — Лютик заметил какое-то шевеление за спинами, затем — р-р-раз, и тот поднялся во весь рост, быстро зажав рот одному из вояк и надавив на горло. Аллиот мгновенно переключился, поза стала напряженной, из его ладоней полился нежно-голубой цвет, и три обалдевших от неожиданности солдата, закатив глаза, рухнули на землю без малейшего вздоха. Двух других Геральт уже столкнул лбами и на всякий случай врезал им еще раз, когда те уже отдыхали в полусознательном состоянии. Последний, совсем еще молоденький, разинув рот, направил на чародея пику, набираясь воздуха, чтобы призвать подмогу, но не успел. Чародей будто с неким раздражением взмахнул рукой, и тот, закашлявшись и прохрипев нечто несуразное, вдруг вытянулся по стойке смирно с опустевшим взглядом. Затем подошел и сказал что-то, поворачивая ладонь и смотря прямо в мутные глаза стражника.       Лютик вдруг заметил, что еще двое солдат в гигантских блестящих доспехах стоят точно так же, не двигаясь и словно окаменев. Он и не заметил, как Аллиот наложил на них заклинание, тот действовал слишком быстро. Геральт пока знака не делал, о чем-то договорившись с чародеем и скрывшись в глубине леса, за палатками. Аллиот так же неторопливо, даже лениво, отошёл в сторону, спрятавшись за деревом. Через какое-то время, когда контрабандисты начали нетерпеливо бормотать, с подозрением поглядывая на лагерь, в поле зрения снова возник ведьмак, махнул рукой. Йеннифэр, которая первая ушла от обозов, тоже пропала за толстыми стволами елей.       Бюрг громко приказал «Вперёд!», и лошадей хлестнули по бокам, направляясь за гномом. Несмотря на то, что они находились на порядочном расстоянии от лагеря, все сами по себе перешли на шёпот и осторожный шаг. Дрей была впереди всех, управляя ходом этой странной процессии. Когда далеко слева, среди редких деревьев, показались первые шатры, в очередной раз мелькнула широкоплечая фигура Геральта. Он бесшумно лавировал между соснами, периодически приказывая останавливаться, если голоса становились слишком громкими, а в палатках начиналось опасное движение. Лютик, пригнувшись и стараясь не наступить на кованные хрустящие ветки (хотя вряд ли бы их услышали с такого расстояния), заметил, что на земле начали появляться бессознательные стражники. Видимо, Геральт использовал данное ему время, чтобы полностью прочистить дорогу до выхода из лагеря.       В какой-то момент, когда бард подумал, что все было слишком просто, с другой, правой стороны от себя они вдруг услышали мужские грубые голоса. Настолько близко, что Бюрг замер, останавливая другие обозы. Люди и гномы будто по единой команде пригнулись, прячась за телегами. — … Ненавижу свою смену. Почему всегда, когда жарят картошку, меня посылают на патруль?! — тихо возмутился один из них и сухо закашлялся, грязно: — Надеюсь, не подхватил эту хрень, когда прочищали деревни. — Вряд ли. Просто простуда, — уверил баритон. — Если б подцепил, от тебя бы уже мертвечиной воняло.       Лютик увидел их. Двое стражников направлялись прямо к обозам, которые они пока не видели: те были спрятаны под хвойными густыми ветвями, к тому же, солдаты были слишком увлечены не слишком интересным разговором. Геральт окаменел, быстро забегав глазами и сомневаясь в том, уходить ли со своего «поста» или надеяться на находчивость остальных. Времени размышлять уже не было, ведь стражники, к сожалению, внезапно не лишились зрения. Один из них ткнул пикой в серую массу под деревьями, поинтересовался с угрозой и тревогой: — Это что за херня? — Кажется, у нас нарушители… — второй выхватил меч, приготовившись к атаке. — Сука, опять в мою смену!       Но прежде чем они подбежали ближе, на ещё более опасное расстояние, Дрей, резко выскочила из-за обоза, метнув в их сторону сразу два острых боевых ножа. Одному она попала прямо в шею, и тот медленно упал, хрипя и протягивая руки к месту ранения, из которого захлестали план струи крови. Второму, тому, кто презирал свою очередь дежурства, повезло больше — кинжал со звоном отскочил от тяжелых доспехов. В отличие от своего молодого товарища, этот солдат понял, что нужно делать. Он набрал побольше воздуха в легкие и заорал, оглушая, кажется, даже самого себя: — СТРАЖА! НАРУШИТЕЛИ! СТРАЖА!       Бюрг заскрежетал зубами, прикрывая глаза. Геральт, резко обернувшись на палатки, отскочил в сторону, за дерево, и очень вовремя — из неё тут же выбежало, спотыкаясь, около десяти стражников. Ведьмачий знак, колебание воздуха, и они завалились обратно, оттолкнутые невидимой силой. — БЕГИТЕ! — крикнул процессии Геральт, и гном поспешно сел на телегу, изо всей силы хлестнув по лошади хлыстом. Между тем, о поднявшем вой солдате решил позаботиться Сладкоежка. Больше не прячась, смешно шатаясь на коротких ногах, подлетел к нему, раскручивая булаву. — СТРАЖА!!! — продолжал зло орать тот, замахиваясь мечом. — ЗАВАЛИ УЖЕ ХЛЕБАЛО! — взревел в ответ краснолюд, и тяжелая булава пошатнула рыцаря, чуть не сбив его с ног.       Это было ошибкой — солдат, осознав своё преимущество, накинул на голову шлем, сделав себя фактически непобедимым. Лютик вскочил на тронувшую телегу, бегая взглядом и наблюдая за тем, как с одной стороны появляются все новые стражники, которых оглушают подоспевшие чародеи и ведьмак, а с другой Сладкоежка, скалясь с азартом, идёт на рыцаря, лишившись своег оружия. Бард очень удивился, внезапно услышав мрачный, но на этот раз ещё и встревоженный голос Солнышка с соседнего обоза, прокричавший: — БРОСЬ ЕГО! ПРЫГАЙ СЮДА! — Э-э-э, нет уж… Хочу разобраться с этим… — дальше краснолюд произнёс такое ядерное слово, что Лютик поморщился и с беспокойством проследил взглядом за тем, как Сладкоежка уворачивается от меча.       У него было свои преимущества — маленький рост и неуклюжесть рыцаря в тяжеленных доспехах. Дрей, ничуть не сомневаясь, тоже осталась позади, выхватывая из ножен клинок и побежав в сторону ведьмака. Из всей компании бард остался один, что его весьма настораживало и тревожило — вытянув шею, он смотрел на удаляющиеся фигуры и окружающих их стражников. Из-за деревьев обозам приходилось постоянно метаться из стороны в сторону; трясло так, что Лютик хватался за деревянные края, то и дело норовясь слететь на землю. С обеих сторон появлялись все новые солдаты, которые с яростными криками бросались за возами, направляя на них свои пики и мечи.       Один из контрабандистов, семнадцатилетний юноша, нырнул под плотную ткань и вдруг достал лук с колчаном; добравшись до другой стороны, лег и, устроившись поудобнее, начал палить в охрану. Те, что были без доспехов, падали, будто в карточном домике, другие же, загораживаясь щитами, порядком замедлялись, немного отставая от преследуемых.       Они почти выехали из леса — впереди, в просветах между стволами, мелькало голое пространство равнины. Стражники все еще били тревогу, видимо, решив бежать за «нарушителями» до конца света. Лютик перестал что-либо видеть, его подбросило с такой силой, что он, дабы не рисковать, спрятался под нависающую над ним ткань, вместе с несколькими гномами. — КАК НАМ ОТ НИХ ОТОРВАТЬСЯ? — Бюрг крикнул Гравию, тот что-то пробормотал, указывая вперед.       Лучник продолжал осыпать преследователей градом стрел, которых становилось все меньше и меньше с каждой секундой. Бард слышал свист воздуха и злые крики, призывающие их остановиться. Разумеется, обе стороны понимали, что остановка означала либо мгновенную смерть, либо мгновенный плен, и, если одних это очень даже устраивало, другие не желали рисковать своим здоровьем.       После сумрачного леса, закрытого от солнца темными кронами промерзших деревьев, в глаза ударил слишком яркий свет, и обоз изнутри осветился белизной, намекая на то, что они уже выехали на равнину. Сзади все еще раздавался шум и суета, обозы резко свернули куда-то наискосок, да с такой силой, что под коленями со стоном заскрипело дерево, затем внезапно остановились, кренясь вправо. Бард увидел, как Гравий соскакивает вниз, с первой телеги и, вытащив из-за пазухи какой-то маленький красный флакончик, откупоривает крышку, и со дна поднимается серая струйка дыма, которая становится все больше и больше, окутывая окружающий мир. Не прошло и пары секунд, как очертания стали смутными, смазанными, и они оказались в плотном тумане, который почему-то лениво расползся везде по равнине, но не «тронул» беглецов. Бард выглянул с другой стороны обоза, сталкиваясь взглядом с растерянными лицами других контрабандистов. — Это что за херня у тебя? Откуда? — удивился Бюрг, и Гравий приложил палец к губам, кивком головы указывая на мечущихся возле леса стражников, чьи силуэты снова стали очень четкими. — Откуда такой туман?! Что за чертовщина? — Лютик смог расслышать лающий голос рыцаря. — Прочистить территорию! Они где-то здесь! — приказал второй, властный, и его подопечные, щурясь, крутя головами, двинулись в разные стороны. Гном тут же включился в ситуацию, тихо обращаясь к Гравию: — Как долго действует туман? — Хер знает. Мне сказали, минут пять. Надо валить, — и с тем «старший помощник» запрыгнул на телегу, обратно к Бюргу. — Эй-эй-эй! — зашипел Лютик, на коленях подбираясь к краю обоза. — Вы что, последнюю клетку мозга потеряли?! А как же Геральт, Дрей и остальные? В лесу их бросите? — Подождем их у оврага. Если тут сцапают, нам хана, — гном махнул рукой, и процессия быстро двинулась вперед.       Лютик обернулся, с тревогой пытаясь рассмотреть хоть кого-нибудь из знакомых фигур и надеясь, что с каждым из них все в порядке. Особенно он беспокоился за Геральта, который всегда бросался в гущу событий, рискуя собой так, будто являлся какой-то бесполезной рваной игрушкой. Солнышко, сидевший возле него, тоже пристально вглядывался в даль, нахмурившись и поджав губы. Затем адресовал тяжелый взгляд Лютику и вдруг сказал немного агрессивно: — Не волнуйся. Тот неуверенно улыбнулся: — Да знаю я, что все в порядке.

***

      Туман по-настоящему спас их от преследователей. Телеги уже успели скрыться с горизонта, когда дым начал постепенно рассеиваться, вновь открывая перед собой широкую равнину. Гномы, кажется, неплохо знали местность — они не ехали прямо, а двигались зигзагами, сворачивая в более «скачущий» ландшафт. Остановились только в овраге, с вялой зеленой травой и парой маленьких молодых елочек, усеявших верхнюю его часть. Тут Бюрг сдержал обещание и, несмотря на то, что у них были свои планы, из благодарности или из благородства остановил контрабанду, устраивая небольшой привал. Лютик то и дело вздыхал, мял руки, обеспокоенно ходил из стороны в сторону. Через пару минут его тревога стала медленно перетекать в панику: перед глазами стоял безоружный Сладкоежка, грудью бросающийся на рыцаря в полном обмундировании, а в голове мелькал их странный маршрут (найдут ли они этот овраг? Ведь место встречи ими никак не обговаривалось). Кто-то даже пошутил, заметив страдания Лютика: — Вот-вот заскулит, смотри-ка. Прям пес, ей-богу.       Костер разжигать не стали, на случай, если стража решит прочистить еще и далекие окрестности. Обошлись тем, что напоили лошадей и начали от скуки бродить по оврагу, разминая ноги. Бард, поласкав Яблоню, чтобы не мучить себя излишним беспокойством, подошел к Бюргу, заинтересовавшись заданным им вопросом. — Гравий, слушай… Так откуда этот туман-то? Не припомню, чтоб ты колдовал. Если маг, скажи сразу, секретов нам не надо. Понял, да? — Не, — он мотнул головой, покосился на подошедшего Лютика. — Это не моя заслуга. Вдруг смутился немного, почесал затылок (для великана движение казалось на редкость милым и забавным): — Чародей подарил. — Чародей? — удивился гном. — Этот, … который такой… с черными кудряшками? — Ага. — С хрена ли?       Лютик сдержал порыв улыбнуться, демонстративно прочистив горло. Гравий вновь почесал затылок с таким выражением лица, будто он ненавидел себя за то, что у него была способность говорить. — Ну… — он вздохнул и вдруг затараторил: — Мы, короче говоря, болтали о том, о сем… Я ему сказал, иногда нам сложно бывает скрываться от проверки на границах, если обнаруживают, что документы липовые. И он мне взял, всучил вот этот флакон. Объяснил, что это какой-то волшебный туман, около пяти минут может нас всех скрывать… Только сказал, что хрень одноразовая, поэтому нужно воспользоваться, когда приспичит. А что, нам сейчас не приспичило? — Первый раз вижу чародея, который бесплатно разбрасывается такими полезными штучками… — задумчиво произнес Бюрг. — Нужно у него купить что ли пару. Если есть. Затем посмотрел на Солнышко, перекладывающего несколько товаров угрюмо, с потемневшим лицом, усмехнулся, указывая на него кивком головы Лютику: — Удивляюсь же я Сибо. Вроде на вид такой неподступный, а привязывается к людям, жуть как быстро. Один раз к нему ласково обратишься, и он за тобой хвостиком будет до конца жизни мотаться. — Есть такие люди, ага, — бард в очередной раз посмотрел на обочину дороги, с нервной улыбкой. — Сколько собираетесь ждать, если не секрет? Не будете же тут целый день стоять… Или будете? Гном поджал тонюсенькие, почти невидимые губы: — Не. Ты уж извини, но если они через часик не появятся, то с ними беда какая-то. Нам спешить надо, не обессудь. Мы тебе пару золотых отвесим. — А лучше ты с нами поезжай, — Фиалка соскочила с телеги, подошла, виляя широкими бедрами: — Будет два музыканта, вместо одного. Что ты там про дуо-то наше сказал? Мол, сказочно хорошее. Ну, так если твои товарищи не вернутся, поедем вместе за тридевять земель. Может, научим тебя торговаться. Она подмигнула, и Гравий одобрительно закивал: — Да… Еще трубадура нам не хватает. Это точно. — Меньше народу, больше кислороду, — Бюрг тряхнул жидкими волосами, снимая черный капюшон. — У нас и так ртов не прокормить. Однако… посмотрим, как получится. — Спасибо за предложение или за попытку… приглашения, но я, пожалуй, откажусь. Как говорят в Темерии, я — свободная птица. Как-то не хочется себя связывать с одной компанией. К тому же, я бард, а не контрабандист, — гордо заявил Лютик. И Фиалка криво улыбнулась: — О, как. Однако с той же компанией ты себя связал? Бард открыл было рот, чтобы возразить, когда один из гномов, «загорающий» на крыше обоза, вдруг подскочил и радостно крикнул, тыча пальцем куда-то вперед: — Идут! Возвращаются!       Лютик вздрогнул всем телом, обернулся так быстро, словно от этого зависела вся его жизнь. Так как они находились в овраге, рассмотреть подходящих к нему людей было невозможно. Бард нетерпеливо затоптался на месте, стискивая ремешок лютни. И только когда на горизонте появились пять до боли знакомых силуэтов, выдохнул облегченно, тут же поспешив им навстречу. Сибо, который тоже встрепенулся от известия, медленно приподнялся, снимая с головы свой коричневый берет. — Слава богу, с вами все в порядке! — Лютик подождал, пока они аккуратно спустятся вниз по крутому склону, и заулыбался во все тридцать два зуба. Он сдержал себя от внезапного, но логичного порыва обнять Геральта, просто любуясь его теплыми желтыми глазами. Тот пожал плечами, будто равнодушно: — Что с нами могло случиться? — и похлопал его по плечу, легонько прижимая к себе. — Как вы сбежали? — удивленно обратился к Дрей бард. — Мы были, как хреновы мстители из той детской книжонки! — оскалился Сладкоежка. — Когда я покончил с членоподобным упырем, который подвел нас всех своим диким свинячьим визгом, колдуны чего-то там наворотили, и мы под шумок свалили, спрятавшись у палаток. Ну, а хуле? Там стражников столько повылезало, едрид, что мы решили, ну нахер. До ночи бы там копались. — Решила это я. А ты рвался в бой, крича, что «разорвешь тут всех на пиратский флаг», — с издевкой уточнила Йеннифэр. Сладкоежка отмахнулся от нее: — Да, ну ладно. В общем, потом половина отвлеклась на какой-то туман, другую половину мы уже того-этого и просто свалили из леса. Просто они там всю территорию обыскивали, псы вонючие, пришлось ждать. О, еще не знали, куда идти, так что Аллиот и Йеннифэр тебя обнаруживали очень долго. — Ты залез мне в голову? Но я даже этого не почувствовал! — Лютик открыл и закрыл рот, смотря на чародея. — Открою маленький секрет. Чем чаще ты это позволяешь, тем безболезненнее и незаметнее это будет происходить с каждым разом, — Аллиот вежливо улыбнулся. — Ну, и отлично, что все обошлось, — Бюрг, не отходя с места, сделал знак остальным, чтобы те заканчивали привал. — Благодарим за то, что так рьяно бросились в бой. За это ещё заплатим немного. Солнышко столкнулся взглядом со Сладкоежкой, и тот подошёл, изо всей силы хлопнув его по плечу и бросив: — Рад тебя видеть, дружище! О, по глазам вижу, что ты тоже рад! Да-да-да, нехрен отнекиваться, не слепой ведь.       Сибо, правда, и слова не сказал, так что у Лютика создалось стойкое ощущение разговора краснолюда с кирпичной стеной. К Аллиоту с некоторым стеснением обратился Гравий, попросив его продать им ещё несколько «флакончиков с туманом», видимо, всерьёз восприняв мысль Бюрга. Чародей честно признался, что больше не захватил, а делать такие нужно было в специально оборудованных лабораториях с кучей трав и эликсиров. Лютик мысленно усмехнулся: ещё неизвестно, что ждало их впереди, а Аллиот так легко отдал столь полезную вещь первому встречному лишь из-за какой-то необъяснимой симпатии.       Сели на лошадей, тронулись в путь. Лютик долгое время спорил с Геральтом об истинном назначении мыла, по шутке добравшись до абсурдных теорий и злорадствуя над раздражением собеседника. Температура продолжала медленно расти, но тепло все ещё оставалось приемлемым и даже приятным. Вокруг них цвели дикие травы, которые вместе с цветами начинали неуверенно поднимать головы от слабо прогретой земли — внезапный холод нанёс им урон, но не такой, чтобы они прекратили борьбу за существование. Дневное солнце было настолько ярким, что откровенно слепило глаза. Приходилось щуриться, загораживать лица руками, чтобы хоть как-то спрятаться от нещадного светила.       Дрей и остальные обедали прямо на ходу, склоняясь и доставая из дорожных сумок фляги с водой, бутерброды и овощи. Лютик в итоге пересел в обоз, поменявшись местами с одним из людей Бюрга. Несмотря на то, что за это время он более-менее привык к конной езде, все равно предпочитал сидеть спокойно, не управляя другим живым существом. Ответственность ему никогда особо не нравилась.       Единственное, что поменялось в окружающей их среде (ведь каждый из них бессознательно ждал этого из-за ауры таинственности и закрытых границ), это воздух. Не успели они отъехать и пары миль от оврага, как почувствовали, что запахи стали немного другими. В воздухе стояло что-то душное, затхлое, словно в избе со смертельно больным человеком. Горько-тошнотворный аромат, легкие будто наполнились какой-то неприятной, жесткой тканью. Сначала запах казался легким, почти незаметным, но чем дальше они продвигались, тем сильнее он становился, заставляя морщиться и дергать носом. Несмотря на шутки Сладкоежки про то, что кто-то тайно пустил газы, люди заметно напряглись сердцем. Обычно столь мерзкая духота до добра не доводила.       Через какое-то время они, разумеется, перестали замечать его, ведь человеческий нос способен привыкнуть к любому, даже самому ужасному запаху. Расслабились, снова погружаясь в разговоры и глупые анекдоты. Лютик вынудил Геральта бросить Плотву «на произвол судьбы», чтобы сыграть с ним в домино. Тот сначала отнекивался, издеваясь над бардом и спрашивая, как именно они собираются класть фишки — подбрасывать в теплый весенний воздух? В итоге сдался, пересел к барду в обоз, и там к ним присоединились еще двое гномов с Фиалкой. Для большего азарта решили поставить пару копеек, и игра взбудораженно кипела добрых полтора часа.       В какой-то момент раздались удивлённые возгласы, и Лютик оторвался от увлекательной партии, с интересом выглянув из-под крыши. Замер, открыв рот от изумления и жути. Недалеко впереди было широкое, распростертое в разные стороны поле, пестрящее темными, серыми и алыми красками. Его словно усеяло огромное количество червей, замерших в движении, или тысячи прогнивших насквозь нитей. Только приглядевшись поближе, можно было разглядеть человеческие конечности, торчащие из этой единообразной непонятной массы: руки, ноги, головы торчали, топорщились в искаженных страшных позах. Столь огромное пространство пестрило не от червей, а от трупов. Мерзкий тошнотворный запах, который успели позабыть путники, вновь возник в воздухе, на этот раз с удвоенной силой врезавшись в ноздри. Пахло гнилью и кровью, да так отчетливо, что барда слегка затошнило. — Что тут за чертовщина произошла? — забормотали между собой гномы позади Лютика, а тот испуганно покосился на Геральта, немым взглядом спрашивая его то же самое.       Ведьмак медленно качнул головой, поджав губы и разглядывая приближающееся к ним место. Действительно, откуда он мог хоть что-то знать, если приехал сюда вместе с остальными? Когда вплотную подобрались к полю, начали замечать все больше напрягающих деталей. Если Лютик подозревал, что здесь произошла какая-то кровавая битва, то теперь он понял, что здесь было что-то намного более страшное. Люди, одетые в обыкновенную крестьянскую и дворянскую одежду, лежали на земле в неестественных позициях, с искореженными от ужаса лицами. Они были покрыты слоем грязи и какими-то красными большими пятнами, разъевших кожу в некоторых местах и похожих на очень сильные ожоги. Судя по толщине рубашек, люди умерли ещё до того, как наступили внезапные холода, и те всего лишь заморозили их останки, сохранив тела в приемлемом состоянии.       Крови было столько же, сколько и тел. А может, и больше — она засохшими струями лилась из носов и ртов мертвецов, под головами, спинами растекались такие же ржавые лужи. Несмотря на это, никаких ранений на телах (по крайней мере, издалека) видно не было. Самым странным в этой истории являлся факт отсутствия каких-либо вещей и средств передвижения: никаких телег, дорожных сумок и лошадей. Людей будто насильно согнали сюда для жестокой резни и массового убийства; другого объяснения в голову не приходило. — Может, хворь какая? — Гравий неуверенно посмотрел на Бюрга. — Ага, ну разве что такая, которая прям на месте рубит. Причём всех и сразу, — усмехнулся тот, обернулся на остальные обозы, стреляя глазками из-под чёрного капюшона: — Сворачивайте. Объедем. Не нравится мне это поле, да и застрянем тут между трупами.       Скомандовал поворачивать направо, и телеги, трясясь на неровной поверхности, послушно двинулись в указанную сторону, ближе к рощицам. Честно признаться, никому не хотелось усложнять себе задачу и пересекать жуткое поле, где негде было яблоку упасть от количества погибших какой-то жуткой смертью. Лютик провожал взглядом странную картину, внезапно осознавая, что над телами не вились насекомые. Обычно жадные до гнили мухи и черви куда-то пропали, словно их никогда не существовало в природе. Вокруг стояла удивительная, безумная тишина, не свистели птицы, не жужжали комары и не рычали голодные звери. Создавалось ощущение, что они попали внутрь гигантского кровавого полотна, в котором не было места хрупким мотылькам жизни.

***

      Лагерь разбили поздно вечером, когда лошади вымотались настолько, что мучить их дальше не имело никакого толку. К тому же, им нужен был плотный ужин после такого насыщенного дня. Местечко выбрали довольно живописное — впереди разливалось небольшое озеро с сине-фиолетовыми холодными водами, которые со спокойным равнодушием забирались на серый песок с мелкими камешками и лениво отступали, словно не решаясь на сильную волну. Еле видные розовые облака искажались в их зеркале, слегка приукрашенные мелкой вечерней рябью.       На противоположной стороне виднелись зелёные скалы, покрытые одинокими, но густыми деревьями, широко раскинувшими свои кроны. И снова их окружал изумрудный лес, от которого сбежать, казалось, было просто невозможно. Палатки поставили возле одной из скал с чудаковатой формой, похожей на морду злого быка.       Атмосфера стояла на редкость тихая и, несмотря на красоту нетронутой природы, оставалась такой же мертвой, какой и была на том загадочном поле. Плачущие ивы, склонившиеся над крайним берегом, выглядели больными, видимо, оплакивали собственную погибель. Все живое здесь словно замерло во времени, и единственным, что внушало необходимое спокойствие были человеческие голоса. Контрабандисты порядком разбавили эту духоту (в метафорическом смысле слова), и уже не так страшно казалось вступать в борьбу с жуткой природой.       На душе появилась непонятная тревога и предчувствие опасности. Они с каждым днём все ближе подходили к морю и южной экзотике, так что странно было осознавать — скоро расставание с этой холодной красотой и недружелюбными лесами, ненавидящими собственных гостей.       Когда разжигали костёр и Лютик стоял спиной к озеру, поставив руки в бока и наблюдая начинающимися приготовлениями к ужину, сзади него послышалось какое-то движение, и он обернулся, неуверенно хмуря брови. Ему показалось, что что-то мелькнуло в прозрачных и глубоких водах, недалеко от берега. Внимательно приглядевшись к подводным камням, Лютик ничего там не увидел и пожал плечами, решив, что с ним играет собственное воображение. Хотя в памяти невольно всплыло страшное изображение гигантских змей и их первую неудачную переправу на пароме. Вряд ли здесь такие обитали, хотя отметать такой вариант все-таки не стоило. Он на всякий случай поделился своим открытием с Йеннифэр, и та со странной льдинкой в голосе пообещала, что будет периодически следить за озером и его возможными «сюрпризами».       В какой-то момент бард заметил, что чародейка и ведьмак куда-то исчезли, и его это немного насторожило. Он начал обеспокоенно вертеть головой, идя по каменистому берегу и выискивая их взглядом. Обнаружил пропавших только через добрую пару минут: они о чем-то тихо разговаривали, прячась у дальних деревьев, довольно далеко от лагеря. Лютик не мог расслышать слова, потому что не хотел раскрывать свое присутствие, однако беседа явно была эмоциональной — Йеннифэр то и дело что-то яростно шептала, взмахивая руками, а Геральт сжимал переносицу двумя пальцами, вздыхая и терпеливо повторяя загадочные слова. Заходящее солнце прыгало бликами по утомленным лицам. Лютик с интересом склонил голову, пытаясь угадать характер и тему столь бурного обсуждения, но вместо этого получил только взгляд желтых глаз в свою сторону.       Разумеется, Геральт его заметил, а через секунду заметила и Йеннифэр. Оба сразу сделали вид, что ничего не произошло, и смущенно переглянулись — она что-то недовольно сказала ведьмаку (видимо, про барда), тот поджал губы в усмешке. Затем чародейка, наклонившись и поправив высокие черные сапоги с золотым узором, откинула назад свои прекрасные, густые волосы и салютовала собеседнику, неторопливо направляясь прочь. Проходя мимо Лютика, спросила невинно: — Тебе обязательно подслушивать чужие разговоры? Или это у тебя такая зависимость? — Я ничего не слышал, — честно признался тот, уставившись на нее несколько ошарашенно. — А вообще я просто вас искал. Думал, может, чего случилось. — Советую тебе всерьез воспринять пословицу: «Индюк тоже думал, да в суп попал», — зловеще улыбнулась она, бегая зрачками, и пошла дальше, игнорируя провожающий ее недоумевающий взгляд. — Тебя какая муха укусила? Хотя постой, сейчас погода ведь плохо влияет на самочувствие старушек, — не выдержал и огрызнулся в ответ бард. Затем повернулся к Геральту, который, между тем, вышел к белому гравию из-под тени деревьев. Лютик начал возмущаться уже издалека, еще толком не приблизившись к ведьмаку. — Успокой уже свою ведьмочку! Чего она на меня стала бросаться в последнее время? Я думал, этот этап в наших чудесных отношениях мы как-то преодолели, а оказывается, все только началось. — Хм, — тот с излишним вниманием следил за закатом солнца. — Что «хм»? Это все, что ты можешь сказать? — гравий под ногами перестал приятно трещать, и Лютик размашисто подошел к ведьмаку, мотнув челкой. Немного помолчав и поняв, что ответа на его вопрос у Геральта нет, бард, надеясь на раскрытие секрета, полюбопытствовал с заговорческим выражением лица: — О чем вы с ней говорили? Не хочу ни на что намекать, но со стороны создавалось ощущение, что вы делите имущество, — со скуки пнул камешек, и тот булькнул, утопая в толще воды. Ведьмак выдержал долгую паузу, затем покачал головой: — Неважно. — Почему это неважно? Мне, например, очень важно знать, что у этой кошки на уме. Ну, серьезно, я не думаю, что вы трепались о чем-то таком, о чем я не имею права знать. — Лютик, если я сказал — неважно, значит, я не хочу об этом говорить, — с невероятным усилием воли проскрипел Геральт и с накипающим раздражением прищурился, разглядывая уменьшающийся шарик солнца. Бард удивленно уставился на ведьмака, хотел было что-то возразить, но потом передумал. Деланно равнодушно пожал плечами: — Ну, как хочешь. Вдруг лукаво улыбнулся, легонько ткнув пальцем в предплечье ведьмака: — Смотрю, ты решил использовать мой подарок. Геральт, заметно смутившись, перевел взгляд на кожаные наручи, мотнул головой, скрестив руки на груди и смотря вдаль: — Подумал, что пригодятся. Впереди много опасностей. — Ага-ага. До этого, значит, опасностей не было, а сейчас сразу появились, — протянул Лютик. — На что ты намекаешь? — недовольно. — Ни на что… Просто говорю, что… ты внезапно решил надеть наручи, которые я тебе подарил пару дней назад. — Ты даже сейчас намекаешь. — Я? Что ты, боже упаси. Я не люблю говорить загадками, Геральт, ты же знаешь. А наручам нечего в сумке пылиться, это правильно… Ты только сейчас об этом догадался, видимо. — У тебя есть такая необычная способность — затыкаться? — Нет, — Лютик пожал плечами. — И вообще тебе безумно идут эти наручи, если уж на то пошло. Ты, конечно, и без них дико сексуальный, но с ними — просто сама неотразимость.       Геральт, судя по его выражению лица, подумывал о том, что утопиться в озере — это лучшая идея, когда-либо приходившая ему в голову. Бард рассмеялся, решив пока его больше не мучить. Посмотрел по сторонам, чтобы убедиться — на них никто не смотрит, и только потом быстро чмокнул ведьмака в губы, пробормотав заигрывающе: — Ладно, не буду мешать тебе любоваться закатом. Надеюсь, что когда-нибудь этот чертов поход закончится, и нас оставят в покое и наедине. А то доставать тебя становится все сложнее и сложнее.       Несмотря на то, что поцелуй был легче бабочки, по всему телу прошло приятное тепло. Лютик, с одной стороны, все еще не привык толком к вседозволенности, а с другой стороны, он уже входил во вкус, каждую минуту свободного времени мысленно крича: «Я так счастлив, что эта многолетняя мука оказалась взаимной!» Геральт тут же перевел на него взгляд, волчьи глаза стали теплыми и спокойными. Бард улыбнулся еще раз, поправил сбивающуюся на глаза челку и, развернувшись, пошел к лагерю своей вечно легкой походкой (виляя бедрами).

***

      У костра было безумно жарко сидеть, учитывая то, что температура поднялась еще на несколько градусов, а снега будто и в помине не было — растаял под беспощадными лучами яркого солнца. В воздухе опять стояла духота, пока что терпимая и даже по-своему приятная, так что Лютик снял кафтан, аккуратно сложив его пополам. Расположился подальше от пламени, лениво облокачиваясь на локти и ожидая, пока приготовится ужин. В тот вечер он уже не был шикарным, но все еще довольно плотным — сделали уху и слоеные зразы-завертушки, каждому по одной порции. А еще не побрезговали взять припасы у Дрей, так что вся картошка безвозвратно оказалась в котле.       Во время трапезы бард переговаривался с Фиалкой, находя ее слишком приятным собеседником для столь противоречивой компании. Сладкоежка по привычке налегал на крепкие напитки, коих у контрабанды оказалось более, чем нужно, и вскоре захмелел, расплываясь в широкой довольной улыбке. Йеннифэр сидела чуть поотдаль от всех, взгляд ее был грустным, она смотрела на поблескивающую воду озера. Дрей разговаривала с Бюргом по поводу устройства армий, перед тем как прочитала ему лекцию о нелегальной «доставке» продуктов. Тот спросил, почему она все еще их не арестовала, и эльфийка честно призналась в том, что она одна против целой контрабанды — это слишком рискованно. К тому же, у нее другие дела, и таскаться с ними по тюрьмам смысла не было. Гном посмеялся, соглашаясь с логикой Дрей и решив, что им просто повезло с обстоятельствами.       После ужина, когда Лютик из-под прикрытых век вяло любовался огнедышащим цветком пламени, Сладкоежка вдруг резко поднялся с места, легонько пошатываясь и поднимая вверх флягу. Что удивительно, говорил он вполне трезво и разумно, а количество выпитого алкоголя сообщало о его невменяемости. — Так, епт… Всем внимание. Внимание, говорю… Тост хочу сказать, — он прочистил горло, переводя дух и наблюдая за тем, как оживляются сонные после ужина люди. — В общем-то… Не знаю, как там у вас, у… эльфов, трубадуров и остальной нечисти. Но. Эти два дня были просто охренительными. Во-первых, компания у нас собралась такая (да тот же Солнышко, чудесный парень), что я заскучал по своим ребяткам. Помню, так же сидели вот у костров, балакали… Кхе… Застрял я чего-то тут. Мне в своем лесу неплохо, я по чужим, как по бабам таскаюсь, пардон за сравнение. Как только все закончится, я на четырех лапах к себе побегу, полечу или поползу, это как, сука, повезет. Сладкоежка потеребил косички в рыжей бороде, вздохнул, разглядывая фляжку: — Во-вторых, наконец-то без особой беготни обошлось. Пожрали, поспали, покудахтали и все. Никаких тебе монстров-х…естров. Только стражники, да и то на десерт, а то я по ним тоже, родненьким, соскучился. Я ж как добыча для них, а они охотники. Только жаль их, хрен ведь они меня поймают. Ну и в-третьих, весело с вами. Говорю прям от чистого сердца, вспоминать вас всех буду. Я пока бухой, у меня язык развязан, так что не затыкайте, а то потом ведь не скажу ничего… Я ведь скрытный на эмоции, хе-хе… Чего ты башкой качаешь, Геральт? Ну, в общем… Он с сомнением поджал губы, потом мутноватым взглядом обвел всех с пьяной улыбкой на лице. — Все вы мне тут полюбились. Уж как хотите, а я потом вас вспоминать буду у себя там… в Роу. Всем расскажу про вас, и Лорду, и Кон-кону… Знаете, что мне в вас больше всего нравится? То, что вы знаете, чего делаете. Уважаю. Идете за мечтой и добиваетесь ее сами, своими руками.       Лютик только сейчас осознал, что краснолюд обращается не ко всем, включая контрабандистов, а только к ним, пятерым путникам, обязанным добраться до артефакта. Он тут же улыбнулся, заелозив по земле всем корпусом. Йеннифэр тепло смотрела на Сладкоежку, а Геральт одними губами прошептал барду: — Он помешан на тостах. — В общем, спасибо за то, что у меня появились новые друзья. Уверен, мы потом будем друг другу помогать. Да прибудет со всеми вами счастье и удача! Краснолюды отныне ваши лучшие друзья, — слишком чисто (без слов-паразитов) произнес Сладкоежка и поднял выше флягу: — Выпьем же за дружбу!       И глотнул горячительную жидкость, морщась и крякая от удовольствия. Контрабандисты, не совсем поняв краснолюда, нерешительно отпили вина, пять же «любимчиков» Сладкоежки демонстративно подняли фляги и опрокинули содержимое в себя. По горлу тут же прошла приятная жара. Краснолюд, оставшись довольным собственной речью, уселся обратно, закусывая паленую водку куриным крылышком.       Прошло около часа, прежде чем из озера раздались странные булькающие звуки, сопровождающиеся тихим, еле слышным звуком, который напоминал вкрадчивое пение русалок. Сначала этого никто не заметил, лишь Йеннифэр с подозрением уставилась на спокойную воду, а Лютик испуганно — на саму чародейку. Затем звуки стали отчетливее, сильнее, и вот тогда люди начали коситься на озеро, оборачиваясь и недоумевающе поднимая брови. Пение было приятным с доброй мелодией, похожей на детскую колыбельную. Несмотря на жутковатые звуки, в воде ничего не было, и бард спросил, обращаясь то ли к Геральту, то ли к Йеннифэр: — Что это такое? — Утопленники, — она ответила первой и, тяжело поднявшись с места, сделала успокаивающий жест: — Я о них позабочусь. — Уверена? — ведьмак тоже начал было вставать. — Я могу сам с… — Нет, — железно произнесла та. — Отдыхай.       Потом с треском маленьких камушков из-под тяжелых каблуков спустилась к берегу, растирая руки и направляя их на гладкую поверхность воды. Сначала все было тихо, и Лютик расслабился, на секунду подумав, что опасность миновала, но затем он издалека заметил какое-то белое приближающееся пятно под прозрачной толщей зеркала. Вода забурлила в нескольких метрах от берега, и над водой медленно поднялись несколько человеческих фигур. Девушки были абсолютно голыми, лишь на головах лежали странные венки, кажется, сплетенные из озерных водорослей. Их бледная кожа светилась изнутри, а пустые чёрные глаза безмолвно смотрели на Йеннифэр. Они приподнялись над поверхностью, словно встали на гигантские подводные булыжники или внезапно обрели способность летать. С них струями лилась вода. Руки были плотно прижаты к телу, как у молчаливых солдатов, а плечи широко расправлены, да так, что лопатки почти касались друг друга. Девушки открыто, смело показывали свои груди со стоявшими из-за ледяного холода сосками. Темные, светлые, рыжие волосы красивыми волнами спускались на хрупкие плечи.       Они выглядели, как хищницы, которые вот-вот должны были накинуться на свою жертву. Чародейка, однако, не выглядела напуганной — она спокойно выжидала, из её ладоней лился магический синий свет. Утопленницы тоже не предпринимали никаких действий, с каким-то любопытством поглядывая на дерзкого человека. Лютик завороженно следил то за ними, то за Йеннифэр, не понимая, кто двинется в пляс первым. Гадать долго не пришлось — чародейка вдруг опустила руки и медленно начала спускаться ко входу в озеро с равнодушным выражением лица. Утопленницы лениво исчезли под водой, не двигаясь и не моргая, лишь слегка наклоняясь вперёд, выпячивая груди.       Йеннифэр остановилась, чёрные волосы шевелились на резких порывах ветра. Через мгновение, когда вода забурлила прямо у её ног и девушки начали по очереди подниматься на поверхность, шипя и скалясь на замершую вдруг чародейку. Лютик не видел её лица, но понял — что-то не так. Йеннифэр, направив светящиеся ладони на утопленниц, резко выпрямилась, даже отступив назад. Геральт, который пристально следил за происходящим, отреагировал мгновенно, заметив, что твари подошли слишком близко. — ЙЕНН! — крикнул он встревоженно, и чародейка тут же встрепенулась, сильным магическим импульсом отталкивая от себя приблизившихся девушек.       Те, мерзко завизжав, отлетели на несколько метров, упав в воду, и, жалобно попискивая, скрылись под образовавшимися волнами. Йеннифэр вновь опустила дрожащие ладони, грудь её тяжело поднималась и опускалась, и, когда она обернулась, Лютик заметил, что её фиалковые глаза наполнены настоящей болью. Ведьмак нерешительно приподнялся, двинулся в сторону возвращающейся чародейки, та остановилась возле него, подняла отчаянный взгляд, поджала губы. — Почему ты их не убила? — нахмурился Геральт. — Там была моя подруга, — голос её дрогнул от непонимания и, одновременно, грусти.       Он тронул её за плечо, аккуратно погладил, подбадривая и желая услышать дальнейшее объяснение. Йеннифэр прикрыла глаза, слегка подаваясь вперёд, затем вдруг отпрянула и, покачав головой, отошла в сторону, скрестив руки на груди. Контрабандисты во все глаза наблюдали за ней, в лагере повисла удивительно напряженная тишина. Сладкоежка потряс пустой флягой над землей и со вздохом отложил её на пустующую часть бревна. Дрей, обеспокоенная словами чародейки, встала, надломив брови. — Что за подруга? — тихо поинтересовался Лютик, стараясь сделать это, как можно мягче. Йеннифэр горько усмехнулась, немного помолчав и ответив только через пару долгих секунд. — Эрвейн, — имя неохотно сорвалось с губ. — Бывшая клиентка. Она проходила у меня курс по сохранению красоты, когда я «торговала» своими магическими способностями. Затем сказала, что уезжает в Цидарис, намекнула на свадьбу, и… больше я её не видела. — Ты уверена, что это она? — уточнил Геральт. — Серьезно считаешь, что я не узнаю собственную подругу? — огрызнулась Йеннифэр и добавила, уже спокойнее: — Я не понимаю, почему Эрвейн… Она никогда мне ни на что не жаловалась… Что заставило её покончить с собой? Прикрыла глаза, стиснув зубы: — Если её душа не упокоилась, значит, она совершила какой-то грех. Но я ни за что не поверю в это. Ведьмак подумал немного и предложил с сочувствием: — Утопленницы обитают только в местах самоубийства. Значит, здесь неподалёку есть поселение. Мы можем узнать у них что-нибудь, если Эрвейн была тебе так дорога. — Э-э-э, ну, если так решите, то давайте разойдёмся, — вступил в разговор Бюрг. — Нам в одну сторону, вам в другую. А то мы спешим, некогда по деревням шататься. Гравий согласно кивнул, посмотрел сначала на Лютика, потом на Йеннифэр. Дрей, между тем, поддержала предложение Геральта, объяснив: — На карте неподалёку обозначена деревня. Мы можем зайти туда по пути. — Спасибо, — чародейка дернула уголком губ. — Я считала Эрвейн близкой подругой. Хотелось бы, по крайней мере, узнать, что с ней случилось. — Тогда как, получается? Расходятся наши пути-дорожки? — выдержав паузу, повторил Бюрг с каким-то разочарованием. — Завтра утром? — Получается, да, — серьезно кивнула эльфийка. Усмешка: — М-да, недолго мы друг друга знали. Ну, что сказать. Встретимся ещё как-нибудь.       Несмотря на то, что они путешествовали с контрабандистами лишь два дня, то ли из-за той сценки со стражниками, то ли из-за веселого ужина, Лютик осознал, что ему очень понравились эти мошенники. С ними было интересно, а большая компания создавала ощущение защищённости и даже семейного родства. Из-за сложившихся стереотипах о гномах сложно воспринимался факт того, что кто-то из них оказался намного дружелюбнее людей.       Йеннифэр, расстроенная неожиданной встречей с бывшей подругой, долго ворочалась из стороны в сторону, не в силах заснуть. В какой-то момент она ушла на берег озера, прогулявшись по ночному пляжу. Лютик и Геральт снова улеглись вместе, и, когда ведьмак убедился, что на них никто не смотрит, накрыл чужую руку своей — видимо, ему понравилось их нежное прикосновение еще вчера, на мосту. Бард сонно заулыбался, прикрыв глаза и положив сверху другую, свободную ладонь. Слегка сжал, и спустя пару секунд они отвернулись в разные стороны, Лютик — мгновенно проваливаясь в сон, Геральт — еще час наблюдая за окружающей их природой.

***

      Утро началось вяло. Несмотря на то, что солнце уже вовсю жарило прохладную от дремоты землю, путники завтракали угрюмо, немного неохотно. Припасы каждый ел свои — Бюрг пояснил, что им должно хватить на обратный путь, а с новыми ртами задача усложнялась аж в два раза. Никто, разумеется, не воспринял это близко к сердцу — все-таки эти люди им были никак не обязаны. Так что завтракали, чем попало — Лютик вытащил со дна сумки уже окаменевший пряник и с ухмылкой попробовал его на зуб. Он был вполне съедобен, но годился разве что на перекусить, поэтому бард убрал его обратно, принимаясь за приготовленный омлет.       Йеннифэр выглядела устало, ее вечно ухоженное, красивое лицо не скрывало следов бессонницы. Эрвейн явно была очень дорога ей, раз чародейку настолько уничтожила новость о ее жуткой погибели. Лютик искренне удивлялся реакции Йеннифэр — не то, чтобы ей были чужды человеческие страсти и эмоции (наоборот, в ней всегда кипели чувства), но горе, которое она и не пыталась спрятать, было слишком, слишком сильным. Чародейка не плакала, не жаловалась, не кричала, страдала наедине с собой, однако боль ее казалась невыносимой. Бард попытался больше поспрашивать у нее про загадочную подругу — ничего не вышло, Йеннифэр отвечала однотипными фразами, явно не желая говорить на эту тему. Ему пришлось оставить ее в покое.       Солнышко вновь сидел возле Сладкоежки, его взгляд был наполнен благоговением. Так обычно слуги смотрели на своих любимых хозяев — собачья преданность четко отражалась в карих глазах. Геральт и Дрей, на всякий случай, составили два дополнительных маршрута после посещения деревни, которая носила забавное название «Кусаково». Контрабандистам тоже нужно было объехать озеро, так что какое-то время им еще предстояло провести вместе.       После завтрака собрали вещи, тронули лошадей и обозы, те привычно заскрипели, и они поехали прочь от приютившего их леса, целясь на левую сторону озера. Деревня находилась к нему очень близко (так говорила карта), поэтому Лютик то и дело с нетерпением косился на Йеннифэр. За это его комариным укусом корила совесть, но он почему-то не чувствовал к ней особой жалости — ему просто было интересно понаблюдать за ее реакцией. Возможно, в нем говорила обида за снова испортившиеся отношения между ним и чародейкой — создавалось ощущение, что время вернулось вспять, и они снова делили между собой Геральта. Только на этот раз, в состязании выигрывал Лютик. Ведьмак, кстати говоря, так и не снял наручи, и бард смотрел на них с ребяческой гордостью. Ему было невероятно приятен такой знак внимания со стороны Геральта.       Лютик больше не пересаживался в обозы, хотя ему очень хотелось снова поиграть в карты или тот же гвинт с веселящимися вовсю гномами. Аллиот, чье скромное присутствие было почти незаметно в последнее время, переговаривался о чем-то с Гравием; в его речи не сквозило флирта или намеков, обычный, даже дружеский, разговор немного смущал барда. Он все еще не понимал, почему высокий, неуклюжий человек завоевал симпатию недоступного (в эмоциональном плане) чародея. Хотя, как говорится, сердцу не прикажешь.       Даже в течение их небольшой поездки вокруг озера успело произойти маленькое, но довольно значимое происшествие. Они увидели моровую деву. Зрелище было непередаваемое, потому что поймать это существо казалось просто невозможным или, по крайней мере, очень редким. Ее обнаружил один из гномов, который, высунувшись из-под серой крыши обоза, заорал как потерпевший: — ПОГЛЯДИТЕ! МОРОВАЯ ДЕВА! МОРОВАЯ ДЕВА!       Его восхищенный крик заставил всех резко посмотреть в ту сторону, в которую тыкал своим толстым пальцем контрабандист. И действительно на противоположном берегу озера среди камней бродила тощая девичья фигура, а точнее скелет, слабо обтянутый кожей. На ней были грязные лохмотья, а глаза горели красным, адским пламенем; изо рта вываливался тяжелый длинный язык, своим размером доходящий ей до груди. Издалека разглядеть было сложно, однако тело ее покрывали какие-то пятна, видимо, гнойники и язвы. По легендам дева демонстрировала симптомы всевозможных болезней, «достойных самых точных и лучших учебников по медицине». Возле нее в гравии копошилась некая серая масса — опять же, по сказаниям, свита крыс, везде сопровождающая свою повелительницу.       Почему же увидеть эту тварь, не будучи больным, казалось невероятной удачей? Дело в том, что многие вообще сомневались в ее существовании — это был дух эпидемий, человеческих мучений, который появлялся лишь в самых зараженных местах. Обыкновенно для человеческого глаза она была невидима, но тяжело больные рассказывали о том, как моровая дева проходила за окном или появлялась, указывая на них трясущимся пальцем, в углу собственного дома.       Здоровому же человеку являлась дева редко, возможно, забывала скрыть свое присутствие, а возможно, просто предупреждала о болезни. Так что сейчас, когда они воочию, затаив дыхание, наблюдали за загадочным существом, каждый гордо думал о том, как же им повезло находиться на противоположном берегу. Геральт не выглядел удивленным, но Лютик знал, что тот уже видел моровую деву — от ведьмаков духу было не скрыться. Как потом рассказал сам Геральт, ее практически невозможно уничтожить. Она уйдет сама, после того, как закончится эпидемия, а вместе с ней — страшные мучения зараженных, либо же нужно было применять черную магию и море всяких эликсиров. Подходить близко ведьмак не боялся, иммунитет защищал его от переносимой ею болезни.       Но остальные ведьмаками не являлись, так что рисковать не стали. Понаблюдали за тем, как моровая дева мечется по берегу из стороны в сторону, ее волосы неаккуратными колтунами вздымались над лысым затылком. Не оборачиваясь и так и не увидев незваных зрителей, дух «уплыл» в лес, исчезая между деревьями. — Плохой знак, — спокойно произнес Геральт. — Что она не обернулась? — удивился Лютик. — Что она тут в принципе есть.       Бюрг возразил, что другого ожидать и не стоило, ведь, как он и предупреждал, въезжали в заражённую зону. От внезапного осознания этого факта барду вдруг стало не по себе — если чародеи могли защитить их от материальных монстров и забияк, то тут они имели дело с каким-то серьёзным заболеванием. Моровая дева никогда не являлась просто так — её создавали страшные мучения и безумный страх.       Попрощаться решили прямо у перекрёстка трёх дорог. Некоторые контрабандисты остались прямо в обозах, остальные неловко переминались с ноги на ногу, подглядывая на Бюрга. Гном первым подошёл к Дрей и протянул ей вверх свою маленькую ладонь. — Ну. Прощай. Рад, что ты нас так и не арестовала, — они пожали друг другу руки, и Дрей даже легонько улыбнулась, дружелюбно смотря на «командира» другого отряда. Фиалка нежно обняла Лютика, поцеловав его куда-то в висок и, рассмеявшись (проявились ямочки на щеках), поставила руки в бока, задорно сказав: — Надеюсь, встретимся ещё. Талантливый лютнист. — Конечно, встретимся! Талантливая флейтистка, — он подмигнул ей.       Когда прощались остальные, Лютик невольно обратил внимание на Сибо, который, принимая объятье от растрогавшегося Сладкоежки, вдруг прошептал ему что-то на ухо. Благодарно заглянул в глаза. Барду даже на секунду показалось, что Солнышко поменялся в лице. Краснолюд хлопнул его по плечу, ответив серьезно: — Да не за что.       Затем повернулся к товарищам, выглядя так довольно, словно он только что совершил невероятно благородное дело. Лютик поднял брови, с уловлением покосившись на Сладкоежку, и тот, заметив его взгляд, загадочно прошептал одними губами: — Потом… — ЭЙ! ЭЙ, ЛЮДИ! ЛЮДИ… ПОМОГИТЕ, ЛЮДИ ДОБРЫЕ! — именно в этот момент раздался чей-то истошный крик, и их внимание приковал крестьянин в меховой шапке, бегущий к ним изо всех ног по крайней правой дороге. Он, задыхаясь, подлетел к Йеннифэр, которая стояла к нему ближе всех, вцепился ей в локоть, потащив за собой и ревя, как зверь: — ПОЖАР! ТАМ ПОЖАР! ПОЖА-А-А-АР! — Отцепись ты! — чародейка вырвалась из его железной хватки и оттолкнула мужика от себя, да так, что тот чуть не повалился на землю. Глаза его горели безумным пламенем, а со лба текли струи пота. Он, пытаясь отдышаться, поправил на голове зимнюю тяжелую шапку и повторил еще раз, с явной угрозой: — Пожар там, говорю… Этой интонацией он окончательно сбил всех с толку.