***
Следующий час прошел в томительном ожидании. Аллиот на всякий случай переворотил обе сумки в поисках чего-нибудь стоящего, несколько раз спрашивал у Ирмы о том, как далеко отсюда находится другая деревня, и даже попытался связаться со знакомым чародеем, чтобы тот порылся в старинных книгах. К сожалению, ему не повезло ни в первом, ни во втором, ни в третьем. Из эликсиров получались лишь слабые настойки, экспериментировать с которыми не хотелось, соседняя деревня располагалась в противоположной стороне через несколько миль от «Кусаково», а приятель-маг ему не ответил. Видимо, у него были свои заботы. Лютик лениво смотрел на то, как на комнату полностью наползает темнота. Из-за ветхих ставень окошка пропали последние лучики заходящего солнца — теперь встревоженные лица освещали лишь плохо горящие свечи. Йеннифэр лежала на боку, лица ее не было видно, поза — расслабленная, кажется, она спала. Остальные никак помочь Аллиоту не могли — они не смыслили в медицине, тем более, в магии, так что просто молчали. Дрей нервно ходила из угла в угол, Ирма, охая и причитая, сидела за столом, отпивая из кружки молоко, остальные напряженно сидели, посматривая на чародейку. — Ваще… похоже на борвянку, — задумчиво выдал Сладкоежка, неловко прочистил горло, не зная, как начать разговор. — Как бы… тоже глюки и вся эта хреновина. — Они не настолько сильные и частые. К тому же, практически нет жара, — тут же ответила ему эльфийка, и краснолюд развел руками, кивнул. — Лучше бы мы сюда не заходили, — сквозь зубы процедил Аллиот, раздражаясь от собственного бессилия. Он ненавидел изучать медицину. Мог подлечить мелкие раны, может быть, помочь с простудой, но дальше простейшей биологии его это дело не привлекало. И теперь чародей, возможно, об этом пожалел — он не был способен помочь своей соратнице. — А я что говорил?! — торжественно воскликнул Лютик и тут же перешел на шепот, смущенный резкостью в своем же голосе. — А я что говорил? Не надо было в деревню заходить, все было бы нормально. Уже бы шли дальше, а не сидели бы тут, как пни. — Но Йеннифэр заразилась бы в любом случае, — спокойно возразила Дрей. — Мы ведь контактировали с мельником. Даже хорошо, что мы решили зайти в деревню. Иначе она бы… мучилась в открытом поле. Лютик об этом не подумал. Он покорно замолчал, нерешительно посмотрел на мрачное лицо ведьмака. Тот за все это время не сказал ни слова, видимо, полностью погружаясь в переживания. Его желтые глаза вспыхивали то жалостью, то злостью. Аллиот, тяжело встал, опираясь на колени, черные волосы легко подпрыгнули на плечах: — Ладно. Пора ее будить, может быть, ей помогло что-то из того, что я ей дал. Он аккуратно надел кожаные перчатки, которые пару минут назад принес с улицы, и потянулся к Йеннифэр, замерев только из-за громкого вопроса Сладкоежки: — Ты че творишь? А вдруг эта зараза и через ткань может?! — Не знаю. Вот и проверим, — он слабо потрогал ее за плечо, но чародейка никак не отреагировала на его прикосновение. — Йеннифэр, — Аллиот позвал ее снова, на этот раз решаясь на более сильное движение. Никакого ответа. Она даже не вздрогнула. Чародей, широко раскрыв глаза, повторил в третий раз, резко и решительно, даже легонько похлопал Йеннифэр по щекам, но ничего от нее не добился. — Она без сознания. Видимо, жар очень сильный, — Аллиот внимательно осмотрел новые изменения, произошедшие на теле и лице чародейки. Последнее покрылось какими-то странными темными пятнышками, которые смотрелись жутковато на еще больше побледневшей коже. Веки сильно дрожали, а пересохшие пухлые губы были приоткрыты, грудь тяжело и медленно вздымалась. Пятнышки шли и дальше, по всему телу (по крайней мере он мог так сказать, судя по открытым участкам кожи), но чем дальше они были от головы, тем светлели, становились практически невидимыми. Ей оставалось два-четыре дня, чтобы сгинуть в неизвестной миру деревне из-за неудачного стечения обстоятельств. И они никак не могли ей помочь, могли лишь наблюдать за тем, как здоровье Йеннифэр ухудшается с бешеной скоростью. Это было несправедливо, настолько, что в груди Лютика сжался тоскливый комок. Геральт встал со скрипучей кровати, надвис огромной скалой над Аллиотом и бессознательной чародейкой. Спросил упавшим голосом: — Твои чары не подействовали? Тот покачал головой, разочарованно поджимая губы. — Я не хочу тут нагнетать еще больше, мужики, но Игоша должен скоро появиться… Че делать будем? Может, убьем и дело с концом? — Сладкоежка с сомнением посмотрел на Ветту. — Убивать его так же сложно и долго, как и снимать проклятье. Вариантов у нас нет, — хмуро ответил Геральт и вдруг обратился к Аллиоту ровным, спокойным голосом: — У нас все же есть способ помочь Йеннифэр. — Хм? Какой? — кажется, чародей удивился тому, что ведьмак знает о чем-то, о чем не знает он сам. — «Черное исцеление», — не раздумывая, сказал тот. Аллиот на секунду опешил, и Лютик понял, что название очень серьезное, раз оно ввело в ступор господина «невозмутимость». Когда изумление прошло, чародей хмыкнул, все еще растерянно: — А ты, однако, рисковый, Геральт. И кому по-твоему нужно передать эту дрянь? — Мне, — хладнокровно заявил ведьмак. — Ага… — с сомнением кивнул Аллиот. — Какой в этом толк? — О чем вы вообще? — не понимал Лютик. — Что за «черное исцеление»? Как это работает? Ведьмак, постоянно объясняющий что-то барду, вдруг замолчал, взгляд его казался смущенным. Зато чародея не сбили с толку несколько пар удивленных глаз. Он выпрямился, стараясь не касаться собственной одежды перчатками, и объяснил миролюбиво, с какой-то иронией: — «Черное исцеление» применяется к тяжело больному в безнадежных случаях. Выбирается доброволец или выбирают добровольца, тут уж зависит от того, кто болен. Обычно этот «везунчик» либо сам желает смерти, либо у него просто нет выбора. С помощью черной магии из тяжело больного «вытаскивают» болезнь и передают ее этому добровольцу. Первый полностью исцеляется, а второй… второй отправляется на тот свет. Очень дорогое удовольствие, пользуется популярностью у высоких особ. — Подожди… — Лютик ошарашенно взглянул на Геральта. — И ты хочешь, чтобы… передали болезнь… тебе?! Остальные тоже медленно перевели взгляд на «добровольца». Тот вздохнул, понимая, что так просто барда не убедить: — Я — мутант. Мне с раннего детства прививали иммунитет против любых болезней. Я ни разу в своей жизни ничем не заражался. — Издеваешься? А вдруг эта зараза и до тебя сможет добраться? Ну, вдруг? Предположим? — Меня готовили против любых, даже самых страшных болезней. Мне, в отличие от Йеннифэр, ничего не будет. — Неплохой аргумент кстати, — кивнул Аллиот. Лютик надломил брови, слегка побледнев от тревоги, резко пронзившей его грудную клетку: — Ты не можешь быть в этом уверен! Это неизведанная хрень, а ты так спокойно… — Ты же понимаешь, что она умирает? — Геральт слегка повысил голос, указывая пальцем на беспокойно спящую Йеннифэр. — За два-четыре дня мы сможем только доехать до ближайшей деревни, и что там? Возможно, лекарь, который скажет тебе: «Я сам не знаю, как с этим бороться». Оглянись вокруг, у них полегло все поселение. Если мы хотим спасти ее, это наш единственный вариант. — Геральт, это слишком рискованно… — снова попытался бард, увидев твёрдую решимость в кошачьих глазах напротив. — Может быть, нам стоит подождать ещё немного? Вдруг эликсиры просто не подействовали? Вместо ведьмака ответил Аллиот, покачал головой: — Нет. От них очень быстрый эффект. Как видишь, ничего не работает. И вряд ли что-то изменится даже за несколько часов. Геральт снова перевёл взгляд на Лютика, мягко сказал: — Если бы был другой выход, мы бы его уже использовали. Я хочу помочь Йеннифэр. На меня никакого эффекта это не произведёт. — Ты уже все решил, да? — разочарованно поджал губы бард. Теперь он понял, что ведьмак был погружён в размышления, а не в переживания. Геральт спокойно кивнул, и Лютик, сделав защитный жест, пробормотал, отворачиваясь: — Делай, что хочешь. В груди бурно кипели тревога и обида. Он знал, что Геральта отговаривать бесполезно, а ещё знал, что ему было страшно — несмотря на чужие заверения, они имели дело с неизвестной болезнью, которая поразила даже чародейку с защищённым иммунитетом. Возможно ли, что ей был подвержен и мутировавший ведьмак? Лютик с раздражением взглянул на Йеннифэр, но больше ничего не сказал вслух, отдавая все в руки Предназначению. Остальные тоже молчали, смирившись с решением Геральта — его слова звучали логично и правдоподобно. Лишь Сладкоежка неуверенно прочистил горло, посмотрев куда-то вниз и сдержав себя от ненужных реплик. Аллиот, между тем, уточнил у Геральта, готовясь сразу провести ритуал и снова почувствовав себя нужным: — Сначала поймаешь Игошу, или сначала вылечим Йеннифэр? — Колдуй уже, что надо, — мрачно отрезал тот. — Разберёмся с тварью позже. Иначе удерживать её будет некому. — Хорошо, тогда мне нужно подготовиться. Этого требует черная магия, — чародей отошёл в угол комнаты, присаживаясь прямо на пол и закрывая глаза. Перед тем, как погрузиться в некое состояние транса, пробормотал: — Советую тебе тоже помедитировать, чтобы я проще вогнал в тебя болезнь. Ведьмаку медитация была делом привычным, так что он выбрал себе место на кровати и начал послушно делать глубокие вдохи-выдохи. Вскоре его дыхание стало ровным, а глаза перестали беспокойно дергаться под дрожащими веками — полностью расслабилось лицо. Ирма изумленно смотрела то на одного, то на другого, понятия не имея, почему оба незнакомца резко «заснули» в таком странном положении.***
Теперь чародей был готов провести ритуал. Он приказал Геральту лечь рядом с Йеннифэр и расслабиться настолько, насколько тот мог. Затем заставил его выпить какой-то эликсир и с помощью перчаток влил пару капель в рот чародейки. Судя по тому, как ведьмак без лишних комментариев исполнял его просьбы, он никогда в жизни не принимал участие в «Чёрном исцелении». Но пугало встревоженного Лютика ещё больше то, что он заметил — Геральт нервничает. По-настоящему нервничает, несмотря на деланное равнодушие, исказившее хмурое лицо. После того, как ведьмак закрыл глаза, выпрямив все конечности, чародей попросил остальных отойти, как можно дальше, пригрозив случайно направить на них болезнь. Их как ветром сдуло в противоположный угол, и Аллиоту никто не мог помешать — он сделал глубокий вдох, начал бормотать что-то на неизвестном языке. Затем с закрытыми глазами и нахмуренными бровями протянул ладони вперёд. Из них серыми всплесками начали вырываться будто бы клубы дыма непонятной, рваной формы. Аллиот мотнул головой, продолжая шептать заклинания. Свечи вокруг одновременно затухли, и воцарилась кромешная темнота. Он направил руки в сторону тяжело дышащей Йеннифэр, и начал осторожно крутить ими, превращая слабые клубы в единую белую массу. Нависнув над чародейкой, она вдруг резко упала на тело, полностью растворяясь в конечностях. Аллиот заговорил громче, его лицо с каждой секундой становилось всё напряженнее и напряженнее, руки мелко дрожали. Он читал заклинание, скрипя плотно сжатыми зубами — боролся с сильной магией. Через пару секунд Йеннифэр выгнулась в спине, словно безуспешно пытаясь оттолкнуться от деревянного пола. — Ох, ты, батюшки… Свят-свят, — Ирма с ужасом наблюдала за колдовством, по её глазам читалось, что она отчаянно не хочет верить в происходящее. И вот уже из тела Йеннифэр начала подниматься огромная чёрная масса, шипящая и извивающаяся, словно гигантский удав, свернувшийся в клубок. Как только она полностью нависла над чародейкой, та будто успокоилась — упала обратно на пол, чёрные волосы разметались рядом с просветлевшим лицом. Лютик даже издалека увидел, как темные пятна, испортившие прекрасную кожу, волшебным образом пропали, и она вновь приобрела розоватый, здоровый оттенок. Клубок дыма, между тем, медленно проплыл по воздуху от неё к ведьмаку, снова замер, остановленный сильно дрожащей ладонью Аллиота. Тот был напряжен настолько, что на шее вздулись выпуклые жилки, а он весь побагровел, фактически выплевывая из себя странные слова заклинаний. Геральт выглядел расслабленным, как и просил чародей; ничто не выдавало его тревогу. Если бы не жуткие обстоятельства, Лютик бы подумал, что тот либо спит, либо готовится ко сну. Его поражала способность ведьмака отключаться от внешнего мира, от беспокойства и просто расслабиться, несмотря ни на что. Чёрная масса, которая, казалось, стала ещё темнее за этот короткий промежуток времени, управляемая вымотавшимся чародеем, наконец, опустилась на тело Геральта, полностью окутывая его и заставляя того стиснуть от боли зубы. Кажется, ощущения были настолько дикими, что ведьмак, как и Йеннифэр, выгнулся в спине, зажмуривая глаза и судорожно выдыхая. Обратного пути уже не было. Лютик с горечью наблюдал за тем, как последние «клубы» болезни исчезают в теле ведьмака. Когда все закончилось и свечи вдруг снова загорелись, он изнеможённо упал обратно на пол и затих, прикрывая дрожащие веки. Аллиот с облегчением выдохнул, тяжело опираясь на коленки и дыша так часто и громко, что Лютик забеспокоился о его состоянии. Хотя в данный момент он его, конечно, волновал меньше всех — голубые глаза с опаской всматривались в Геральта. — Все… — выдохнул чародей и мотнул головой, стирая капельки пота со лба. — Больше я такие фокусы вытворять не буду… Иначе боюсь, для меня это закончится смертельным исходом. Это было официальным разрешением подойти к Йеннифэр и Геральту. Лютик оказался у них первым — присел на корточки возле бессознательного ведьмака, надломив брови. Протянул к нему подрагивающую от нервов руку, но Аллиот остановил его властным голосом: — Не советую. Я, конечно, попытался вогнать болезнь, как можно глубже, но возможно, она все еще заразна. Лютик тут же отдернул ладонь. Остальные столпились возле бездыханной Йеннифэр, которая, кажется, вообще перестала подавать какие-либо признаки жизни. Дрей с недоумением покосилась на чародея, затем снова на Йеннифэр. Первым, как ни странно, очнулся Геральт — он с жадным вдохом открыл глаза, так, будто сбежал от страшнейшего кошмара. Медленно присел, тяжело дыша и часто моргая — кожа его стала чуть бледнее обычного, однако больше никаких изменений, к счастью, не было. Лютик, борясь с диким желанием дотронуться до ведьмака, нежно осматривал его, бормоча успокаивающее: — Все хорошо… Ты пришел в себя, все в порядке… — скорее обращаясь к себе, чем к нему. Тот немного ошарашенно уставился на барда, затем обвел взглядом комнату, будто видя ее впервые, и, вспомнив, зачем вообще проходил через этот ад, с надеждой посмотрел на чародейку. — Как она? Аллиот, зная, что Йеннифэр теперь здорова, аккуратно присел возле нее, ощупывая лоб и скулы. Сказал удовлетворительно: — Спит. Жара нет. Геральт кивнул, начал было вставать с места, но зажмурился, резко сел обратно. Лютик обеспокоенно заглянул ему в глаза, тот лишь мотнул головой и все-таки выпрямился, аккуратно опираясь руками на колени, будто его мучила какая-то внутренняя боль. — Ты как? — на всякий случай спросил бард, не зная, как оказать поддержку. — Нормально, — ведьмак медленно выдохнул и снова стал прежним, на немного побледневшее лицо вернулось спокойствие. Йеннифэр решили переложить на кровать Ирмы, благо, та долго не сопротивлялась и ради спасения своей дочери, казалось, готова была отдать им даже таз для умывания. Правда, старушка еще долго с подозрением косилась на чародейку, спросив раз двадцать у Аллиота, а точно ли она теперь здорова. Ее опасения были вполне оправданными, так что отвечал тот с завидным терпением, иногда не понимая и половины сказанного в его адрес. Разволновавшись, хозяйка начала употреблять какие-то несусветно старомодные выражения. Лютик за те полчаса, пока они ждали пробуждения Йеннифэр, окончательно успокоился, поняв, что с Геральтом действительно все в порядке. Кроме легкой бледности (которая появилась, скорее всего, из напряжения) ничто даже отдаленно не намекало на то, что у него внутри сидела неизвестная зараза. Иммунитет у ведьмаков был поистине железным, спасибо травам и настойкам, которыми их травили на протяжении нескольких тяжелых недель. К приходу Игоши они были готовы. Геральт приготовил необходимые масла и поручил всем спрятаться по углам, когда настанет позднее ночное время. Лютику было до жути интересно посмотреть на эту тварь, и он даже шутливо поспорил с ним о том, что придумает для Игоши лучшее описание, чем то короткое и грубое определение, данное ведьмаком. Вскоре очнулась чародейка, она лениво зашевелилась на кровати, открывая сонные глаза и озираясь вокруг. Когда к ней подошла Дрей, спросила глухим голосом: — Я, кажется, что-то пропустила. Вы смогли меня исцелить? Или мне даже это кажется? — Нет. Ты теперь здорова, — ласково ответила эльфийка. Йеннифэр недоуменно покосилась на Аллиота, приподнялась с кровати: — Как ты нашел лекарство? — Ну. Оно все это время ходило с нами, — тот недвусмысленно перевел взгляд на Геральта. — В каком смысле? — «Черное исцеление», — коротко пояснил он. Чародейка изумленно подняла брови, тут же нахмурилась, поджимая губы: — С ума сошел? Это же огромный риск. — У нас не было другого выхода, Йенн. Со мной все в порядке, — возразил ей Геральт, скрестив руки на груди. Лютик был рад, что хоть кто-то согласился с ним насчет безумия этой идеи, да и в принципе, несмотря на общий недоброжелательный настрой к Йеннифэр, ее выздоровление, мягко говоря, казалось очень хорошей новостью. Она, между тем, долго прожигала ведьмака вопрошающим взглядом, вдруг смягчилась, ее фиалковые глаза стали безумно теплыми. Не приближаясь к Геральту, сказала тихо, проникновенно: — Несмотря на то, что это было глупо с твоей стороны… Спасибо тебе. Я не знала, что… — осеклась, поджала губы и обратилась громче, уже ко всем: — Спасибо, что позаботились обо мне. Я ценю вашу дружбу. На лицах возникли неуверенные улыбки, а ведьмак кивнул, отводя растерянный взгляд.***
На улице было около полуночи. Ирма, по просьбе Геральта, затушила все свечи и на всякий случай попрятала их по сундукам, чтобы в избе царила кромешная темнота. Плотно закрыли ставни — через них еле-еле пробивался лунный свет, образуя тоненькую белую полосочку у ножек кровати. Ветте, кажется, стало немного лучше, она дышала ровнее, и щечки ее приобрели более здоровый оттенок. Глаза Лютика вскоре привыкли к темноте, так что различать очертания комнаты ему не составляло особого труда. Разумеется, стирались черты лиц и силуэтов, поэтому бард попытался «спрятаться» поближе к кровати, чтобы удовлетворить свое любопытство касаемо загадочного монстра. Ведьмак, измазав приготовленную сеть для рыбы какой-то водянистой дрянью (перед этим Аллиот наколдовал защитный заслон между кроватью и другой частью комнаты, чтобы сбитый с толку Игоша не решился на бегство), стоял, прислонившись к стене, возле крайнего левого окна. Объяснять свои действия интересующемуся Лютику он, разумеется, не стал, сказал неохотно: «Сам увидишь», и принялся терпеливо дожидаться монстра. Тот должен был появиться с минуты на минуту. Ожидание уже становилось невыносимым. Бард терпеть не мог чего-то ждать, тем более, молча, тем более, в темноте, тем более, не имея право ни с кем заговорить. Сначала он с азартом разглядывал кровать Ветты, из-под которой и должен был появиться Игоша, затем, спустя пару минут томления, со скукой обводил глазами избу, стараясь зацепиться за что-нибудь любопытное взгляду. Еще через пару минут он уже игрался с ниточкой на собственной рубашке, увлеченно переминая ее в тонких, слегка потертых от игры на лютне пальцах. И лишь через черт пойми знает сколько времени (Лютик искренне успел пожалеть о том, что они согласились помочь Йеннифэр) откуда-то послышалось почти неразличимое шевеление. Из-за того, что они долго сидели в тишине и темноте, слух отреагировал мгновенно — уши чудом смогли уловить это слабое шуршание. Бард тут же с возродившимся любопытством уставился под кровать, Геральт напряженно выпрямился, поудобнее перехватывая сеть. Шуршание вскоре усилилось, к нему добавилось странное шипение, напоминающее одновременно змею и кряхтение умирающего старика. И из-под серого матраса вдруг начало показываться нечто непонятное. Сначала Лютику показалось, что это бессмысленная масса, отдаленно напоминающая очертания ребенка, но чем больше Игоша выползал из тени, тем больше подробностей замечал бард. И лучше бы он их не видел. Это был сильно деформированный плод, еще не ребенок, а нечто на него похожее, с прищуренными красными глазками и огромным ртом, из которого то и дело вырывались жуткие хрипы. Наружу вываливался длинный треугольный язык, облизывая маленькие острые зубки. Лицо (трудно было назвать это лицом) каким-то образом совмещало в себе человеческое и кротовье — кровоточащий нос проваливался внутрь, а голая голова была покрыта тысячью толстых морщинок. Кожа — красная, гнилая, исполосована фиолетовыми жилками. Игоша передвигался лениво, медленно — его маленькие детские ручонки аккуратно ложились на деревянный пол. Барда чуть не стошнило, когда он увидел, что за существом безжизненно ползла собственная пуповина, часть из которой лежала на его шее. Когда Игоша полностью вылез из-под кровати и замер, словно принюхиваясь и слепыми глазками осматривая каждый угол избы, в воздухе поднялась такая страшная вонь, что пришлось зажать нос. Пахло гнилью, рвотой и человеческими отходами, причем с тройной силой — Лютик невероятным усилием воли сдерживал себя от сухого кашля. Когда существо решило, что его ничто не побеспокоит, оно, перебирая ручонками, развернулось к кровати с Веттой и, вдруг приноровившись, запрыгнуло на него с завидной упругостью. И, пока Геральт медленно подкрадывался сзади (настолько бесшумно, что его не слышал даже Лютик), Игоша сел прямо на грудь несчастной и, громко захрипев, вцепился в шею девушке своими гнилыми зубами. Ведьмак ждать не стал, он, прицелившись, издалека бросил на него сеть, и существо пронзительно завизжало, оказавшись в ловушке. Сеть была какая-то необычная — Игоша не мог двигаться, лишь противно пищал и орал, колотясь в конвульсиях. Геральт, уже не боясь быть замеченным, размеренно подошел к «добыче» и посмотрел на остальных: — Готово, — затем небрежно столкнул Игошу на пол, подальше от застонавшей Ветты. Ирма закрыла лицо руками: — Страсть-то какая, а! Взаболь, урод! Лютик, наконец, хорошенько откашлялся, не выдерживая столь сильной вони. Ведьмак поднял брови: — Ты же хотел его рассмотреть. — Обойдусь, — прохрипел тот и сглотнул от противного комка в горле. — От него несет, как из свинарни… — Ну, мне это нихрена не мешает, неженка! — хмыкнул Сладкоежка и первым подошел к шипящему существу. Склонился, разглядывая его со всех сторон, как диковинную игрушку. Хотел было взять на руки, но остановил Геральт, заметив такое намерение: — Не стоит его злить. — А это он типа добрый сейчас, да? — понимающе закивал краснолюд. — Орет, что счастлив нас видеть и приглашает на бутылочку красного винца? Ведьмак вздохнул: — Хочешь, чтобы он тебе перегрыз сонную артерию или превратился в гигантскую хреновину с отличной регенерацией? Разбираться тогда будешь сам. Сладкоежка изумленно покосился на Игошу, который хрипел, разевал острозубый рот, постепенно успокаиваясь и вытягивая вперед маленькие ручонки. — Е-мое, и вот этот мелкий прип…зденыш может меня так легко угандошить? — На него как-то подействовал артефакт? — вдруг поинтересовалась Дрей, приближаясь к остальным. — Он тоже мутировал? Геральт не успел ей ответить. Сладкоежка оскалился, с иронией показывая на мерзкое существо: — Ты че, куколка? Куда ему еще мутировать-то? Он и без того на мою бабулю похож, я аж попутал сперва, — и раскатисто загоготал, хватаясь за бороду. Ведьмак хмыкнул, оценив шутку, и обратился к серьезной эльфийке: — Пока никаких изменений не вижу. И надеюсь, не увижу. — Геральт, хочу похвалить тебя за наблюдательность и точный подбор описания, — Лютик, превознемогая себя, все-таки подошел к Игоше, морщась и с презрением осматривая искореженное тельце с висящей пуповиной. — Это действительно «говно». Я бы даже сказал «дерьмо». Тот непринужденно пожал плечами, как будто говоря: «Да, я мастерски подбираю слова». — Дерьмовое говно, — решил Сладкоежка, выпрямляясь и направляя булаву в сторону Игоши, словно крестя его мечом. — Отныне, сука, посвящаю тебя в рыцари. Йеннифэр скрестила руки на груди, спросила недовольно и громко: — Может, хватит? — она, казалось, единственная смотрела на противное создание с горечью и сожалением. — Это бывший ребенок, которого случайно убила собственная мать. У вас есть хотя бы капля совести? Краснолюд послушно замолчал, смутившись и неловко почесав затылок. Лютик понимал, что она чувствует, ведь чародейка видела в этом трансформированном плоде не уродливого монстра, а проклятую душу. Перед ней мелькало опечаленное лицо своей подруги и картинки неповинно убитого малыша. Игоша зашипел с новой силой, извиваясь в своей безжалостной ловушке. Ирма, все-таки решившись приблизиться к сети, издалека ткнула в него пальцем: — Пресвятая Фрейя, балий, ведьмак, сделайте болого, да уберите его отседова! Боюсся нечисть эту погану… — Мы его пока отсюда никуда убрать не сможем, — хладнокровно отрезал Геральт и начал давать указания Йеннифэр. — Он не нападает только потому, что я не достал меч. Если почувствует опасность, защита на сетке может не сработать — он ее разорвет и нападет на тебя. Если нападет, успокоить уже не получится, только убить. Не бери его на руки, потому что Игоша чувствует себя нормально только в руках родителей — получается, только Дорвен имеет на это право. — Как его тогда переносить? — удивилась чародейка. — Сейчас найдем корзинку, положим его туда. Из корзинки не вынимай. Всю ночь напролет будет вырываться, кусаться, кричать — тебе придется утихомиривать его магией. Так что чем быстрее избавишься от него, тем лучше. Днем будет исчезать из корзинки, но пусть это тебя не обманывает. Он все еще там, просто будет невидимым. — Поняла. Спасибо, — кивнула Йеннифэр. — Может, все-таки убить его? — попытался еще раз Аллиот. — Это, конечно, будет непросто, но по крайней мере, быстрее, чем… Она его охладила сурово и резко: — Нет. Это ребенок моей подруги. И я сделаю все от меня зависящее, чтобы их души ушли спокойно, — голос прозвучал угрожающе. — Как скажешь, — чародей пожал плечами, посмотрел на Дрей. — Так что, мы уходим? Эльфийка кивнула: — Да. Мы теряем время. Геральт, делай все необходимое, я буду ждать вас на улице, — она с болью взглянула на Йеннифэр, сказала сухо. — Прощай. Приятно было узнать тебя поближе. И, будто спеша, развернулась, выходя в сени так быстро, что Йеннифэр успела только проговорить: — Прощай, Дрей… Но если Сладкоежка недоуменно спросил, с чего это эльфийка так странно с ней попрощалась, чародейка все поняла сразу. Дрей просто не хотела срываться на эмоции, и ей было тяжело так просто расставаться с новой подругой. Настолько тяжело, что она решила: чем раньше уйдет, чем короче будет их разговор, тем лучше для них обеих. У других же было немного иное мнение. — А доча моя как же? — Ирма с горечью показала на тяжело дышащую Ветту. — Игоши-то нема, а она…? — Твоей дочери станет лучше, не переживай. Я помогу ей побыстрее поправиться, — убедила ее Йеннифэр. Сладкоежка, решив возместить сухое «прощай» от Дрей, широко заулыбался, разводя ручищи, как две огромные грабли. — Ну что, пупсеныш? Давай я что ль, по-краснолюдовски с тобой нормально обнимусь, а? Можно ведь сейчас? — и, прежде чем чародейка успела ему ответить, бросился на нее, крепко сжимая ее талию, почти до хруста. Лютик усмехнулся их разнице в росте — краснолюд буквально утыкался ей куда-то в районе живота, бормоча оптимистично: — Еще свидимся, красотуля. Будешь у нас в лесах Роу, обязательно заглядывай. Не, я серьезно, бл…ть, прям чтоб, … как солдат явилась. Ну, в смысле не со стражей, а так просто… Мы с ребятками тебя накормим, напоим, может, слегка с тобой пофлиртуем для приличия, хе-хе… Йеннифэр заулыбалась, некрепко обнимая его в ответ и кивая: — Загляну, конечно. Где еще найти такого болтуна, как ты? — когда они отстранились, лицо Сладкоежки сияло от улыбки, но в глазах бард заметил неподдельную грусть. Аллиот обниматься с чародейкой не стал, хотя они, казалось, общались довольно близко. Он просто мягко ей улыбнулся, положил руку на плечо, бросив короткое: — Увидимся. — Увидимся, — согласилась она и вдруг сказала тише. — Поменьше думай о прошлом, Аллиот. Доверие — хорошая вещь. — Тот же совет даю и тебе. Чародей вышел из комнаты, поблагодарив старушку за ужин и теплый прием. Та что-то спросила у него про Игошу, потом затараторила про спасение дочери, не отставая от Аллиота до самой двери. Йеннифэр, проводив чародея теплым взглядом (темная фигура исчезла в сенях), посмотрела на двоих своих «любимчиков», усмехнувшись и спросив: — Надеюсь, хотя бы сделаете вид, что вам без меня будет скучно? — Конечно, бу-у-у-удет, — наигранно шутливо протянул Лютик. — Не могу представить дальнейшее путешествие без твоего прекрасного лика. — Забавно, что первой из строя выбыла я, — чародейка приподняла бровь, осматривая барда. — А менестрель, который вообще здесь не должен был оказаться, прет напролом. — Я всегда пру напролом, дорогуша. Такова моя натура. Разумеется, все это было небольшой прощальной шуткой. Они тоже не обнялись (обоим это было совершенно не нужно), однако Йеннифэр вдруг взяла его руку в свою, аккуратно сжала, мягко улыбнувшись Лютику. На красивом лице мелькали блики от вновь зажженных старушкой свечей. — Если серьезно, — ее тон вдруг сменился. — Будь осторожнее. Геральт не всегда сможет вытащить тебя из неприятностей. — Да вытащит, разумеется, — спокойно возразил бард, почувствовав укор совести (чародейка общалась с ним дружелюбно). — Ему все еще нужна моя очаровательная задница. Геральт едва заметно закатил глаза, но возражать против утверждения не стал. Поинтересовался, скрестив руки на груди: — Вы еще долго будете миловаться, или моя очередь когда-нибудь настанет? — Ничего себе, а ко мне сегодня паломничество, — очередная усмешка от Йеннифэр. — Мы уже закончили. Ведьмак перевел взгляд с барда на чародейку, вздохнул, понимая, что первый не собирается уходить так просто, и попросил хмуро: — Лютик, не оставишь нас наедине? — О, да, разумеется, конечно, — тот сделал защитный жест и, прежде чем выйти на улицу, пошутил с выплеснувшейся наружу ревностью. — Только не сильно пугайте бедную бабулю своими поцелуями. Лютик не видел их реакцию на собственные слова, да и, честно говоря, не хотел это видеть. Хорошенько попрощавшись с Ирмой и пожелав ей удачи, чудом заставляя ее не бухаться головой об пол и не целовать ему ноги (у местных крестьян были какие-то странные обычаи), он открыл дверь и снова оказался на жарком воздухе, который немного пощадил их легкие. Стал попрохладнее, и жизнь вновь наполнилась радостью. Все уже сидели в седлах. Все, кроме Дрей, которая с мрачным видом косилась на вход в домишко, заодно рассматривая и серые в сумраке камни. Лютик понятия не имел, о чем говорили Геральт и Йеннифэр, но говорили они долго — лишь через добрых пять минут на пороге показалась широкоплечая фигура, а за ней — изящная, женская, с осиной талией. Бард с жадностью заглянул в глаза ведьмака, пытаясь найти там ответы на нескончаемый список вопросов, однако тот, разумеется, успел натянуть на свое лицо маску равнодушия. Тайны вселенной так и остались в доме Ирмы. Дрей заторопилась, заметив подошедшую к ней Йеннифэр, взгляд ее был холодным. Она вздрогнула, когда чародейка положила ей руку на плечо, аккуратно разворачивая к себе. — Мне жаль, что все так вышло, — слабо улыбнулась Йеннифэр. — Я бы хотела побыть с тобой еще немного времени. Но ты ведь не злишься? — За что? — искренне удивилась эльфийка и, не дождавшись объяснений, смягчилась. — Разумеется, нет. Я уважаю твое решение. — Тогда до свидания. Удачи в поисках артефакта. И держи в ежовых рукавицах этих мужланов. Дрей вдруг улыбнулась, и они нежно обнялись, поглаживая друг друга по спине и плечам. Когда обе отстранились от объятья, эльфийка выглядела спокойной — казалось, ей не хватало только этого дружеского прощания. Из-за двери с сомнением выглянула старушка, все боясь выйти на улицу, но решив проводить нежданных гостей хотя бы взглядом. — Прощайте, милые! — Ирма помахала им рукой, заметив, что лошади, наконец, тронулись в путь. Йеннифэр, оправив белую рубашку, с горькой улыбкой наблюдала за тем, как пять всадников исчезают за каменными домиками «Кусаково». И еще долго в тишине опустевшей, мертвой деревни слышалось удаляющееся цоканье копыт. Лютик пару раз обернулся, поглаживая сонную Яблоню по гриве и пытаясь запечатлеть грустную, но красивую картину: одинокую фигуру женщины с выделяющейся на черном фоне белой рубашкой; маленький каменный домик, выплевывающий жалкие струйки дыма, и окружающие его здания со зловещими крестами смерти. Их осталось пятеро.***
Лишь звездное небо озаряло им пустынную, темную дорогу. Тысячи маленьких белых точек ярко сияли на небе, и Лютик невольно любовался ими, задрав голову вверх. Ему хотелось попасть туда, раствориться в черном пространстве, посмотреть на мир свысока. На душе у него царило странное состояние — вроде бы спокойное, но одновременно тоскливо ностальгическое. Он взял в руки лютню, нерешительно провел пару раз по крепким струнам. Снова убрал в чехол, не находя необходимого настроения для исполнения песен. Вместо этого продолжил мысленно сочинять прозу, небольшой отрывок, родившийся у него в голове после признания Геральту и начала… чего-то. Какую-то ее часть он уже записал в свои заметки, но у этого посвящения не было завершающего конца, так что Лютик погрузился в хаотичные мысли, занимаясь подбором самых красивых эпитетов и метафор. Ведьмак ехал рядом, с такой же задумчивостью разглядывая звездное небо. Они были позади всех. Плотва фыркала, цокала копытами и иногда словно пыталась дружески толкнуть Яблоню в бок. Спустя час Лютик, наконец, придумал еще пару строк для своего произведения и, раздражаясь отсутствию нормального света (чтобы записать получившиеся предложения), вздохнул, переключаясь на внешний мир. Разумеется, первым делом он решил поговорить с Геральтом. — Наверное, больше всего именно тебя Ирма благодарила? Признавайся, какие новые слова ты от нее услышал? — с усмешкой посмотрел на него, натягивая уздечку, когда Яблоню немного понесло вправо. — Она пыталась всунуть мне деньги и мешок с тряпьем, — желтые глаза встретились с голубыми. — Я отказался. — От всего? — От мешка с тряпьем. Копейки нам пригодятся, а вот старая рваная одежда вряд ли. — Ну, а вдруг нам придется притворяться юродивыми и выпрашивать у честных людей золотые? Тогда что будем делать? — игриво поинтересовался Лютик. — У Сладкоежки получится это сделать и без рваной рубашки. Они немного помолчали, каждый вновь уставился на прекрасное переливающееся светом небо. Лютик, зная, что с Геральтом философствовать чаще всего бесполезно, все равно пробормотал, мечтательно указывая на звезды: — Как думаешь, что там? — Хм? — Звезды. Для чего они светят? — Я не поэт, Лютик. — Да, но ты ведь все равно когда-нибудь думал об этом. О том, что находится на самом верху, — он дернул уголком губ. — Моя мать рассказывала мне, что это зеркало наших душ. Каждая звезда — это бьющееся человеческое сердце. Поэтому они мигают, гаснут или совсем исчезают, когда человек умирает. Немного помолчав, бард пожал плечами: — Это звучит разумно. — Разве? — уточнил Геральт. — Вполне. Ты не согласен? — Я думаю, это такое же природное явление, как и все остальное в Неверлэнде. Оно объяснимо, просто наши ученые упорно списывают звезды на магию или на нечто сверхъестественное, — Геральт вдруг сжал зубы, зажмурился на секунду, мотнув головой. Не заметив этого, Лютик убежденно возразил: — Но если это обыкновенное природное явление, почему нас так тянет к звездам? Мы все чувствует с ними какую-то связь. По истории люди явились сюда после Сопряжения Сфер, значит, из другого мира. Что если звезды… это своеобразный портал к нашему настоящему дому? — В твоем стиле… — усмехнулся ведьмак, приходя в норму после странной волны внутренней боли. — В смысле? — Романтично. Бард поправил челку, сказал с иронией: — Ну, тогда сказанное тобой тоже в «твоем стиле», — передразнил. — Несмотря на то, что со всех сторон окружен магией, не веришь ни в какие понятия, выходящие за грань «нормального». — Не верю. Но я понимаю, почему людям нравится мистика. — Ты должен со мной согласиться хотя бы в одном пункте, иначе клянусь, я посчитаю твой случай безнадежным, — шутливо произнес Лютик и мечтательно вздохнул, туманным взглядом рассматривая самые яркие звездочки. — Это безумно красиво. — Действительно красиво, — согласился Геральт и спустя долгую паузу вдруг указал куда-то в правую часть неба. — Знаешь, что это? — Э-э-э, звезды? — Нет, — терпеливо. — Я имею в виду, какое это созвездие. — Да черт его знает, меня утомляет наука. Однако теперь Лютика почему-то заинтересовало загадочное название. Наверное, потому, что про него говорил Геральт, а все, что говорил Геральт, вызывало у него неподдельное любопытство. У того в этот момент на лице промелькнуло выражение усталости, мол, кто из них в Оксенфурте учился. И все же решил объяснить: — Редкое созвездие, становится видно только раз в полгода. «Музыкант». Видишь, где шесть звезд образует подобие треугольника? Это лира. Нам ним квадрат — лицо. И одну руку словно выставил вперед. — Как будто декларирует что-то… — удивился Лютик. — А остального тела нет? Только голова, рука и лира. Ну, и так неплохо. Подожди… Он вдруг вспомнил. — Я знаю его. Приблизительно помню легенду. Поправь меня, если я ошибаюсь, но это не та ли история про паренька, который столь увлекся звучанием собственной лиры, что упал в глубокую яму? — Не слышал, — теперь удивился Геральт, который изучал астрономию лишь для того, чтобы не потеряться на местности. Обрадовавшись возможности блеснуть своими знаниями, бард активно закивал и начал рассказ, понимая, что если что-то и забудет, всегда можно приукрасить и приврать. Никто же не мог его исправить. — Ну, в общем жил один парень и не знал, что ему в жизни нравится делать. Какие-то его друзья пошли в плотники, другие в кузнецы, третьи в купцы… А он за какое дело не возьмется, все вроде бы и получается, но что-то не то на душе. — Ты только покороче, — попросил ведьмак, прекрасно зная, что Лютик взбесится от этих слов. — Хотя бы до рассвета успей закончить. Тот фыркнул: — Мой рассказ, значит, рассказываю, как хочу. Нужно будет — до следующей ночи растяну. Так вот… И этот парень был так несчастлив, что обратился к местной колдунье за помощью. А она ему приказала идти до какой-то избушки на краю леса и провести там три ночи, кажется… Чтобы духи смогли подсказать ему талант. Тебе повезло, потому что я не помню, что там эти три дня происходило, но он точно еле жив остался. И духи дали ему лиру. Парень начал играть на ней, и ему так понравилось, что он есть-пить перестал, только мелодии наигрывал. И в какой-то момент, исхудавший, шел по полю и угодил в огромную яму. Вместо того, чтобы выбираться или звать на помощь, продолжил играть, радуясь звукам лиры. Кто мимо проходил, думал, дурачок какой-то, никто его оттуда не вытащил. Там и умер, но как гласит легенда, он даже смерти своей не заметил. Так был увлечен лирой, что оказался прямиком на небе и до сих пор там играет. Помолчали. Всадники свернули на другую дорогу, и Дрей аккуратно достала карту, о чем-то тихо переговариваясь со Сладкоежкой. Геральт усмехнулся, вдруг тепло посмотрев на Лютика: — Теперь я знаю твою судьбу. — Это оскорбление или комплимент? — бард закатил глаза. — И вообще, к чему ты вспомнил про это созвездие? — Оно напомнило тебя, — честно ответил тот, и у Лютика чаще заколотилось сердце. Улыбнулся, чувствуя, как тепло и спокойно становится на душе. Сказал важно: — Я бы неплохо смотрелся среди звезд. Если бы они были одни, сейчас был бы идеальный момент для поцелуя. Но к сожалению, с ними было еще трое людей, которые вряд ли хотели бы наблюдать за столь интимным зрелищем Песчано-каменистая дорога вилась между зеленью холмов, когда они увидели сухое дерево с тремя огромными ветвистыми лапищами-суками. Оно стояло чуть поотдаль от тропинки, по которой неторопливой рысцой бежали бодрые лошади. Уже издалека, несмотря на ночной сумрак, они заметили, что от ствола дерева отделяется другой, человекообразный силуэт. И не ошиблись — это действительно был мужчина, лежащий под небольшим дубком. Он позвал их еще задолго до того, как всадники приблизились к нему. Его измученный, но одновременно звонкий голос застонал, отражаясь слабым эхом: — Помогите… Люди… Помогите! — сухой кашель, словно человек потратил все силы лишь на три важных слова. Дрей сделала знак ехать к дереву, и все послушно развернули лошадей с извилистой дороги. Теперь можно было хорошенько разглядеть незнакомца: тот оказался рыцарем в тяжелых доспехах и красной туники, платьем спускающейся до самых наколенников. Герб Лютик узнал сразу — алая роза в окружении золотого пламени. Это настолько не понравилось эльфийке, что она лишь усилием воли заставила себя не развернуться и не уехать прочь от раненного солдата. Тот лежал, приложив руку к левому боку живота, из-под нее виднелось огромное кровавое пятно. Человек был подстрижен под горшок, светлые волосы и светлая аккуратно подстриженная борода. Он радостно протянул к ним свободную руку, снова сухо закашлялся и попросил, заметив, что всадники остановились, не слезая с лошадей: — Воды… Прошу вас… — Ты из Ордена Пылающей Розы? — зачем-то уточнила Дрей, ее лицо приобрело высокомерное выражение. — Да… — сглотнул тот. — Воды… Умоляю. — Ты просишь у эльфийки воды. Вы ведь хотите истребить наш народ. А теперь, перед смертью ты так лицемеришь? — строго. Человек измученно замотал головой из стороны в сторону, жалобно застонал: — Один глоток… Прошу вас. Мне больше ничего не нужно, —закашлялся с новой силой, зажмуриваясь и сильнее прижимая рану ладонью. Он был таким бледным, что Лютик с сочувствием понял — ему недолго осталось без оказания надлежащей помощи. Дрей все ещё смотрела на него свысока, не готовая вот так сразу броситься к умирающему. — Вряд ли бы ты сейчас так же извивался передо мной, не будь у тебя ранения. Скорее, набросился бы с мечом и попытался отрубить мне голову, — усмехнулась пренебрежительно. — Может, всё-таки дать ему попить? — неуверенно спросил Лютик, которому было откровенно жаль смотреть на мучающегося незнакомца. Тот поднял на него умоляющий взгляд. Немного подумав, Дрей спрыгнула с седла, доставая из сумки флягу с водой. Подойдя к рыцарю, который, заёрзав на месте, от нетерпения облизнул пересохшие губы, предупредила, прежде чем исполнить его просьбу: — Я дам тебе воды. Но потом ты расскажешь мне, почему твои люди сейчас нападают на всех эльфов без исключения. Тот медленно моргнул, соглашаясь с её предложением, и всем корпусом потянулся к фляге. Дрей наклонила её к жадному рту, и тот начал с наслаждением давиться прохладными струйками, закрывая глаза. После того, как рыцарь выпил всю имеющуюся воду, выдохнул с облегчением и будто разочарованно отстранился от теперь пустой ёмкости. Эльфийка аккуратно завинтила крышку и с прежним недовольством уставилась на солдата. — Отвечай. Тот охнул от боли, случайно нажав на рану сильнее, чем нужно. Проговорил еле-еле, останавливаясь на каждом слове: — Говорят… В бедах…. Виноваты…. Эльфы. Их целыми… отрядами… видели недалеко от Жрецких кладбищ. Они связались с… чёрной магией, захотели захватить мир… — Что за чушь ты несешь? Зачем нам захватывать мир? — поморщилась Дрей. — Грядёт… великая война. По предсказаниям ваш народ проиграет людям… И мы истребим вас всех. Но вы… хотите изменить пророчество. Поэтому, — он застонал, стиснув зубы, — поэтому вы… хотите установить… господство. — Какая война? Когда? — Спустя три года, как закончится война с Нильфгаардом. — И поэтому вы уничтожаете эльфов? — ощетинилась Дрей. — Из-за несуществующих легенд и собственных предрассудков? — Нет, а что? — вдруг вступился Аллиот, его лошадь переступила с ноги на ногу. — Звучит логично. Эльфы неоднократно устраивали битвы с людьми, набеги и массовые убийства невинного населения. Пока ты нежишься под крылом Радриффа, остальные массово становятся «белками» и, возможно, готовятся к войне с людьми. Ты не можешь их защищать, потому что настоящие эльфы живут не при королевском дворе. Сладкоежка медленно отвёл взгляд куда-то в землю, пробормотал с откровенным испугом: — Ох, а вот это ты сейчас зря… Эльфийка резко обернулась на чародея, её взгляд стал хищным. Само лицо оставалось спокойным, лишь нервно дернулась жилка. Аллиот смотрел на неё с завидным равнодушием. — По-твоему действия Пылающей Розы можно оправдать? — она склонила голову вбок. — Эльфы озлобились против людей только из-за их жестокости. Они эгоистичны, желают бесконечной власти, хотя не могут с ней справиться. Желают, чтобы кроме них Неверлэнд больше никто не населял, хотя они появились здесь самими последними. Желают, чтобы их считали королями, хотя они захватчики. Эльфов же ненавидят все, начиная от крестьян, заканчивая этими олухами в доспехах, которые ищут малейшее оправдание, чтобы вцепиться нам в горло. Да, я служу человеческому королю, но это не значит, что я слепа и не замечаю, как обращаются с моими братьями и сёстрами. — А что если артефакт решила заполучить именно ты? — спокойно улыбнулся Аллиот, словно пытаясь спровоцировать Дрей. — У тебя как раз неплохие отношения с королем, проникла в его покои, взяла печать. Или, раз ты так любишь упоминать своих товарищей, поручила это дело какому-нибудь эльфу. Потом направила отряд на поиски артефакта, как раз имеется мотивация и повод. Дрей так изумилась чужой наглости, что даже растерялась: — Ты слышишь собственные слова? Зачем мне тогда искать предателя и защищать Кацпера? — А может, ты сговорилась с ним. Он в нужный момент залёг на дно, а перед нами — прекрасная актриса, строящая из себя героиню-спасительницу. К тому же, ты слишком хорошо знаешь местность и дороги. Ориентируешься даже в тех местах, которые не обозначены на картах. Подозрительно. Предатель ищет предателя, как вам такой сюжет? Зато никаких подозрений. Лютик и Геральт молча переглянулись между собой, вообще не понимая, к чему эта пламенная речь. Звучало так, словно виновный пытался использовать метод нападения на своего обвинителя и таким образом избавить себя от суда. Дрей нахмурилась, угрожающе подходя ближе. На её лице было написано — ещё немного, и она взорвется. — Как ты смеешь сплетать против меня такие обвинения своим грязным языком? В них нет ни логики, ни ума. Как я могла пробраться в королевские покои незамеченной? Каких эльфов я послала к артефакту, если все описывали их как людей и чародеев? Разумеется, я хорошо ориентируюсь на местности, мне поручили тщательно изучить маршрут, на случай любых изменений, чем я и занималась и занимаюсь до сих пор. Не хочу делать ложных обвинений, Аллиот, но ты становишься на редкость подозрителен. — В чем же? — наивно полюбопытствовал чародей. — Я начинаю подозревать тебя в предательстве, — её глаза прожигали насквозь. — И тебе придётся постараться, чтобы убедить меня в обратном. — Это не новость, — коротко ответил Аллиот, однако оправдываться никак не стал. Развернул лошадь, сдаваясь в бессмысленной схватке, бросил недовольно: — Долго мы будем возиться с этим рыцарем? Тот перевёл на него изнеможённый взгляд, затем посмотрел на Дрей, прошептав с надеждой и откинув голову назад: — Прошу вас, довезите меня до ближайшего селе… Свист резко поднятого меча. В следующую секунду эльфийка резанула холодной сталью по шее раненного, и тот, выпучив глаза от страха и боли, харкая кровью, схватился обеими руками за горло. Из него фонтаном хлестали алые струи, и какое-то время в воздухе раздавалось лишь затихающее кряхтение. Лютик ахнул и с ужасом отвернулся, не в силах наблюдать за агонией умирающего, Дрей же со зловещим удовлетворением наблюдала за чужими мучениями. Еще пара секунд, и тот затих, голова его повисла на груди, а тело подалось в бок. С горла все ещё капала кровь. Убедившись, что человек мёртв, Дрей подошла к лошади, быстро запрыгнула в седло, приказав хладнокровно: — Едем. Лютик думал, что она простила рыцарям Пылающей Розы то неожиданное и несправедливое нападение около леса. Но она им ничего не простила.***
Палатки поставили днем, чтобы немного передохнуть и напоить лошадей. Место было живописным: слева — поле с подсолнухами, впереди — перелесок, справа, на небольшой возвышенности — заброшенные дома бывшей деревни. Сначала хотели остановиться там, но оказалось, что избы почти полностью съело время, и они были настолько ветхими, что каждую минуту грозились рухнуть им на головы. Дрей с удивлением показала на карту, где обозначалось, что деревня — «живая». Это было странно, особенно учитывая новизну карты. Теперь из-за отсутствия Йеннифэр кому-то разрешалось спать, как барину, то есть одному в палатке. Место решили предоставить Дрей, как капитану отряда, и она охотно согласилась, не желая делить ее ни с Аллиотом, ни со Сладкоежкой. Несмотря на начинающую печь жару, решили развести огонь, ведь живот начинал противно посасывать из-за одолевающего их голода. Хворостом стали гнилые деревенские доски, которые заполыхали красным пламенем, благодаря магии чародея. Когда Геральт, спокойно неся несколько крепких, тяжелых досок, резко остановился, и его подвели собственные руки, палки полетели на землю, а он сам с изнеможением облокотился на вишню, закрывая глаза и стискивая зубы. Лютик, вмиг оказавшийся рядом, заботливо положил руку на плечо, поглаживая его и пытаясь обеспокоенно заглянуть в глаза. Ведьмаку потребовалась лишь пара ничтожных секунд, чтобы оправиться и с какой-то злобой отвести от себя чужую ладонь. — Геральт… — Я в порядке… — пробормотал он и повторил, громко, с раздражением. — В ПОРЯДКЕ! Будто стыдливо пошел прочь, не оглядываясь на встревоженного барда. Тот искренне не понимал, что произошло с Геральтом, но не решался спросить это у него самого. Вскоре они молча обедали, стараясь сидеть как можно дальше от костра, спрятавшись под тень благородной одинокой вишни с изумрудной кроной. Им всем по-своему не хватало Йеннифэр. Кому-то по привычке, кому-то по симпатии, так что разговор не ладился, и даже вечно болтающий Сладкоежка притих, погружаясь в осмысленную трапезу. Лютик то и дело посматривал на Геральта, не в силах забыть тот маленький эпизод с упавшими досками. Ему начало казаться, что тот был бледнее обычного и что взгляд желтых глаз помутнел, приобретая странное выражение. Он пару раз смотрел куда-то за спину барда, его лицо изумленно вытягивалось, затем Геральт встряхивал головой и мрачно утыкался обратно в тарелку. «Неужели он…?» — Лютик не хотел об этом думать. Через пару минут с ведьмаком снова все стало в порядке, ушла усталость, и бард немного успокоился, откладывая в сторону пустую тарелку. В такую жару хотелось чего-нибудь свежего и сочного, но у них имелся только сухой паек. Лютик слишком хорошо знал типы местности, так что он был уверен наверняка — в овраге возле перелеска есть черника. Его идею никто не воспринял всерьез, Сладкоежка даже от души посмеялся над чужой наивностью, однако Лютик, равнодушно пожав плечами, снял с себя и убрал чехол с лютней, решив сходить на разведку. Пока все остальные прятались от жары, подсчитывая запасы неумолимо уничтожающейся воды, он смело двинулся мимо поля подсолнухов, по пути любуясь, как те играют желтизной на наглых лучах солнца. Лютик совершенно не удивился, в какой-то момент услышав позади себя знакомую поступь. Лишь обернулся, с игривой улыбкой посмотрев на Геральта: — А ты без меня вообще жить не можешь, я смотрю. — Скорее, наоборот, — усмехнулся тот и, обойдя его, пошел прямиком к оврагу. Лютик с удовольствием понял, что у них был шанс остаться наедине, и ускорил шаг, оглядываясь на оставленный ими лагерь. — Придумай оправдание пооригинальнее. Я ведь знаю, что ты пошел за мной исключительно потому, что все остальные сидят по палаткам, — он вдохнул приятный запах подсолнухов, напоминающий чем-то запах росы. — Я не настолько идиот, чтобы влипать в неприятности на открытой местности. Геральт обернулся, насмешливо поднял брови. Лютик закатил глаза: — Ну ладно, допустим, неприятности меня ждали и на открытой местности. Но ты пошел не затем, чтобы меня охранять от подсолнухов. Только говорю сразу, как бы я тебя не уважал, заниматься сексом на грязной земле — это к кому-нибудь другому обращайся. Я готов на какие угодно извращения, кроме этого. Если тебя устраивает грязная одежда (создается ощущение, что она тебе даже нравится), то мне дорог мой кафтан. Я его уже который раз за эту чертову дорогу сменил! — Успокойся. Я не собираюсь заниматься с тобой сексом в овраге. — Да?! А зачем ты тогда за мной так побежал? Наверное, чтобы оценить красоту местной фауны? О-о-о… Он остановился, открыв рот от изумления. Яма была полна трупов, которые в своем количестве образовывали целые горы. Никакого жуткого запаха Лютик почему-то не почувствовал, в воздухе все еще витала свежесть от подсолнухов. Люди лежали в таких же странных позах, что и те, которых они видели, путешествуя с контрабандой — скрюченные ноги, руки, ужас, заставший в пустых глазах, и море крови, покрывающее мертвецов страшной багровой пеленой. Между людьми в кое-каких местах лежали мертвые гули, твари, в клыках которых остались куски порванного человеческого мяса. Загадка становилась все сложнее — что тут забыли падальщики, тем более, умершие падальщики? — Нет, здесь мы точно не будем… — от продолжения неудачной шутки его остановил суровый взгляд Геральта. — Какого хрена тут происходит? — Не знаю. — Ощущение, будто их сюда свалили. Не могли же они одновременно умереть в овраге? — Здесь есть гули. Но не похоже на их работу. Ведьмак вдруг резко зажмурился от боли, и из горла невольно вырвался хрип. Лютик растерянно уставился на него, выдержав паузу, спросил тихо: — Геральт? Ты как? Снова бледность, снова затуманенный взгляд. Но он снова оправился, быстро заморгав и выдавив из себя: — Все нормально, — медленно выпрямился, стараясь игнорировать заботливые голубые глаза. — Нет, Геральт, все не нормально. У тебя уже второй такой «припадок», и мне начинает казаться, что это… — бард не успел договорить. Тот вдруг приложил палец к губам и указал на зашевелившуюся гору гулей. Они сами оставались недвижимы, их жуткие морды застыли в едином хищном выражении, однако под ними словно что-то… пыталось вылезти на поверхность. Геральт одним движением достал меч и приказал сквозь зубы: — Беги. — Но… Куча на секунду замерла, и гули резко разлетелись в разную сторону: откуда-то снизу выпрыгнуло нечто огромное человекообразной формы, похожее на пещерного огра. У него была трупная разлагающаяся кожа с черными вздутыми венами, гигантские клыки в грязной от крови пасти и алые глаза без зрачков. Казалось, что существо выше их не в два, а в три раза — Лютик медленно, спотыкаясь, попятился назад. Это был цеметавр, самый агрессивный падальщик из всех гулей, который чаще всего ел не трупы, а своих «товарищей». Тварь громко взревела, оглушая их своим мерзким басом, и, присев на корточки, прыгнула на них из оврага. — БЕГИ, Я СКАЗАЛ! — Геральт толкнул растерявшегося Лютика, и тот, очнувшись от наваждения, послушно бросился обратно к лагерю. Нужно было позвать на помощь, и бард начал кричать уже издалека, задыхаясь от быстрого бега. Цеметавр сразу смекнул, кто тут более легкая добыча, и, не обращая никакого внимания на Геральта, бросился вслед за Лютиком. Но его остановил ведьмачий знак, который врезался ему в спину, заставляя слегка пошатнуться влево. Когда цеметавр замер, разозлившись и оборачиваясь на противника, Геральт быстро начертил Игний, и из его ладоней полетели залпы огня. Монстр взревел от боли, забыв про Лютика, и угрожающе пошел на ведьмака. Тот продолжал чертить знак Игний, пламенные импульсы становились все сильнее и быстрее. Увернувшись от атаки цеметавра, который попытался перекусить его пополам, Геральт вонзил ему в живот лезвие, но не успел нанести смертельный удар — гигантская лапища с когтями откинула его в сторону. Сделав кувырок, он вновь оказался на ногах. Снова начертил знак, не собираясь заканчивать бесконечные атаки. Перед глазами все поплыло, тело пронзила дикая боль, и Геральт схватился обеими руками за голову, пытаясь привести себя в чувства. В следующую же секунду он полетел на землю — цеметавр, использовав момент слабости, снес его сильнейшим ударом. Открыв глаза, ведьмак с изумлением увидел, что помимо цеметавра его окружают гули и какие-то существа с человеческими головами и волчьими телами. Они все скалились, готовясь к решительному прыжку. Ведьмак, решив сначала избавиться от мелких противников, каким-то чудом увернулся от клыков падальщика, и начал рубить врагов налево и направо, поражаясь, как легко те исчезают в воздухе. Цеметавр, между тем, не собирался дарить ему отдых, он, пронзительно зарычав, снова накинулся на Геральта, нависнув над ним гигантской скалой и почти вцепившись в него клыками. Благо, тот успел проткнуть грязную серую грудь серебряным мечом, заставляя ее задымиться — тварь отступила с жалобным криком. Новый приступ боли. Геральт побледнел, опираясь на колени и тяжело дыша — выступивший пот застилал глаза. Он еще никогда не уставал так быстро… Из оврага послышалось приглушенное мычание, и на поверхность начали карабкаться скрюченные мертвецы, ковыляя и хрипя, протягивая к Геральту прогнившие конечности. Со стороны подсолнухов на него побежали несколько баргестов, протяжно завыв и скалясь желтыми клыками. Мысли начинали путаться, он недоуменно озирался, испуганный тем, что не может рассчитать стратегии. Геральт больше не понимал, что происходит. В голове царил хаос, тело пробивала мелкая дрожь. — Что он делает?! — Дрей удивленно уставилась на ведьмака, на бегу доставая из ножен меч. Тот стоял прямо перед ревущим цеметавром, слегка пошатываясь и смотря на все вокруг потерянным взглядом. Когда монстр сбил его с ног, Геральт не сопротивлялся, упал, как детская неваляшка, меч выпал из ослабевших рук. Обнажая гнилые клыки, цеметавр склонился над ведьмаком. Лютик отчаянно закричал ему, Аллиот же молча запустил в падальщика сразу несколько огненных зарядов. Затем, неторопливо ступая по земле, крутанул ладонью, и тварь тяжело повалилась рядом с Геральтом, парализованная магией чародея. Ведьмак, между тем, вдруг очнулся. Зажмурившись и мотнув головой, он покрепче перехватил меч и аккуратно встал с места, расфокусированным взглядом рассматривая басящего цеметавра. Затем подошел к нему ближе и, замахнувшись лезвием, начал наносить ему тяжелые, сильные удары в грудь, живот, голову… Никакой крови, лишь предсмертный рев и усталое лицо Геральта. Вскоре падальщик затих, последний раз дернув ногой в попытке избавиться от невидимых сетей. Лютик подбежал к Геральту, который стоял к нему спиной, слегка пошатываясь и перебирая в руке рукоятку меча. Переглянувшись с Аллиотом и Сладкоежкой, Дрей тоже поспешила к затихшему ведьмаку. — ГЕРАЛЬТ! — бард старался восстановить сбившееся дыхание. Развернул его к себе, взяв за плечо. — Что с тобой? Геральт… Он даже через ткань одежды почувствовал жар чужого тела. Несильный для человека, но для ведьмака… Тот поджал губы, опустил взгляд, затем снова поднял, сталкиваясь с голубыми глазами. — Я… — он вдруг побелел и начал медленно заваливаться на Лютика. Геральт был таким тяжелым, что бард еле-еле удержал его, дивясь собственной силе, взявшейся буквально из воздуха. Правда, больше пары секунд он бы не протянул, так что был благодарен поспешной помощи Дрей и Сладкоежки. — Что с ним? — встревоженно спросил Лютик, когда ведьмака аккуратно уложили на землю спиной вниз. Он склонился над Геральтом, недоуменно разглядывая подрагивающие веки и белое как полотно лицо. Осторожно дотронулся до его лба, чтобы убедиться — ему не показалось. — У него жар, — пробормотал Лютик и испуганно посмотрел на поджавшего губы Аллиота.***
До вечера Геральт так и не пришел в себя. Из-за озноба его положили поближе к костру. Никаких сомнений в причине жара не было — до стойкого организма все-таки добралась сидящая внутри болезнь. Правда, на лице и теле не проступали бурые пятнышки, что имелись у Йеннифэр, и это с одной стороны вызывало беспокойство, а с другой, наоборот, подбадривало. Вдруг произойдет чудо? Лютик уже столько раз дотронулся до ведьмака, что ему стало откровенно плевать, заразится он или нет. Сев возле него, бард старался исполнить все просьбы Аллиота, который оказался в полной растерянности — никаких ведь толковых лекарств у них не было и быть не могло. Снова в ход пошли травы, эликсиры и настойки, причем в таком количестве, что чародей рисковал потратить все свои запасы, несмотря на то, что Йеннифэр отдала ему добрую часть своих. Дрей хмуро разглядывала карту — ближайшим поселением было «Кусаково», но смысла отправляться туда никакого не было. Следующий же город ждал их только через два дня пути. Учитывая состояние Геральта, везти его куда-то представлялось рискованным. Можно было, конечно, послать туда «разведчиков», однако во-первых, они могли не успеть обратно, во-вторых, нельзя было знать наверняка, имеется ли в городе то, что им было необходимо. — Как такое возможно? — Аллиот изумленно осматривал тяжело дышащего Геральта. — Я согласился на «Черное исцеление», прекрасно зная, что ведьмаки не подвержены никаким болезням. У них невероятно сильный иммунитет. — Кажется, эта сучья зараза убивает всех без исключения, — вздохнул Сладкоежка. — Даже его, вон, не пощадила. А че делать-то будем? Ну, если ему, например, не станет легче. Чародей мотнул головой: — Не знаю. Честно, не знаю. Лютик подполз на корячках к ведьмаку и осторожно положил мокрую тряпку на ненормально горящий для того лоб. Расправил ее, с горечью оглядывая беспокойное грубое лицо. — Мы обязаны ему помочь, — он ненавидел себя за то, насколько сильной была тревога в его груди. — Аллиот, пожалуйста, придумай что-нибудь, может, вспомни какое-нибудь древнее заклинание… Что угодно. — Если бы я знал, что делать, Лютик, я бы уже это сделал. У меня, правда, нет больше никаких полезных снадобий, все, что мы можем в данной ситуации, поддерживать его иммунитет. Я даже ввел ему внутривенно кардинад, а это очень опасное вещество. Мгновенно лечит пациентов, но грозит серьезными недомоганиями. Ввел я его полчаса назад, как видишь, эффекта никакого. — Твою мать… — Лютик с отчаянием закрыл глаза, пробормотал ненавистно. — Лучше бы он ей не помогал… Какого дьявола он постоянно изображает из себя героя? Краснолюд неловко прочистил горло, с сомнением обратился к барду каким-то очень мягким голосом: — Ты знаешь, я… кхм… думаю, Геральт бы все равно так поступил, будь на месте Йеннифэр ты, я или кто другой. Такая уж у него натура, че поделать… Это ж сраный Геральт, у него либо все для других, либо все для себя. Золотой середины нихрена нет. — Зато он помог Йеннифэр, — возразила Дрей, перебирая хворост в костре. — Она могла умереть. — Ага, а теперь может умереть сам Геральт! — зло воскликнул Лютик, его голос дрогнул от переживаний: — Я уже видел его раненым, но тогда мы оба понимали, что с ним все будет в порядке… А сейчас хрен поймешь, чем ему помочь! Он отвернулся, посмотрев на ведьмака с надломленными бровями. Чувствуя себя одиноким в своей тревоге. Случись что с Геральтом, они произнесли бы тоскливую речь, пообещали бы вечную память, и на этом бы все закончилось. А Лютик должен был каким-то образом научиться жить дальше, с огромным камнем на сердце. Он снова преувеличивал ситуацию, заранее делая ее хуже, чем она была, но что еще оставалось делать барду, который видел перед собой сильного во всех смыслах человека, так просто сломленного болезнью? Геральт лежал спокойно, будто в трансе, не двигаясь и лишь иногда беспокойно хмурясь, словно видя перед собой что-то неприятное. Пока все остальные неохотно пережевывали приготовленный ужин, Лютик, отказавшись от еды, как преданный пес, продолжал наблюдать за ведьмаком и каждые несколько минут сменять ему компресс. Аллиот начал было говорить, что это вряд ли поможет, но бард посмотрел на него так, что тот замолчал, не решаясь вступать с ним в спор. Ночью Геральта решили все-таки положить в отдельную палатку, и чародей специально обогрел ее изнутри, предложив на следующее утро попытаться все-таки дойти до города. Бездействовать уже становилось опасно. Лютик не мог уснуть — он долго ворочался, неконтролируемо представляя, насколько плохо ведьмаку. В конце концов не выдержав страданий, бард вылез из палатки чародея и перешел к Геральту, тихо забрав с собой пару эликсиров и тряпку с флягой холодной воды. На улице стола невыносимая жара, но ведьмака колотил озноб. Ему становилось хуже — из горла то и дело вырывался хриплый стон, а жар усиливался, делая кожу уже ненормально горячей даже для человека. Лютик, покрутившись на месте и не найдя лучшего положения, сел возле Геральта, осторожно кладя его голову на свои колени. Нежно провел пальцами по его лицу, пройдя по скулам и щетине. — Ты будешь в порядке, — он в очередной раз смочил тряпку и, чувствуя, каким горячим было подрагивающее тело, тяжело вздохнул. Снова погладил ведьмака по лицу и, прикрыв глаза, начал перебирать белые спутанные волосы, стараясь делать это как можно мягче и приятнее. Лютик не знал, как помочь ему, поэтому делал то, что умел — использовал обыкновенную человеческую заботу. Геральт постепенно затих под его осторожными, ласковыми руками, и барда спустя какое-то время самого начало клонить в сон. Он закрыл глаза, все сильнее опуская голову на грудь.***
— Лютик? Лютик! — металлический голос словно клешнями вытащил его из беспокойного сна, и он резко открыл сонные глаза. Геральт все еще лежал у него на коленях, его желтые глаза были открыты и горели каким-то страшным, безумным пламенем. Он смотрел на барда, приподняв голову, шея его была сильно напряжена. Лютик, растерявшись от того, что ведьмак очнулся, спросил недоуменно: — Геральт? Ты как? — и тут же почувствовал облегчение, ведь тот каким-то чудом пришел в себя. Хотя ладонь, покоящаяся на чужой груди, все еще ощущала дикий жар. Бард даже нетерпеливо заерзал на месте, жадно заглядывая в волчьи глаза. — Лютик… — странно повторил тот и попытался приподняться, вдруг спросив тихо. — Почему ты мертв? Его голос звучал настолько неестественно, что Лютик сразу все понял. У него начался бред и, кажется, больше наяву, чем во сне. — Я жив, Геральт, со мной все в порядке, — попытался убедить его, ласковыми прикосновениями поглаживая по лицу. — Я не смог… защитить тебя, — произнес ведьмак каким-то убитым голосом, затем вдруг закрыл глаза и упал обратно на колени Лютика. Забормотал таким чужим голосом, что бард сначала не поверил, что тот принадлежит ему. Он был слишком ранимым. — Я так устал… Я устал… Я хочу прекратить все это. Я ненавижу вас всех… — обращался Геральт к кому-то невидимому, и, если бы Лютик не знал, что тот не способен плакать, был бы уверен, что ведьмак на грани слез от какой-то внутренней злости. — Геральт, я рядом. Это всего лишь кошмар, — не зная, что говорить, бард просто начал сыпать банальными фразами, в это же время продолжая гладить его скулы и щеки. Ведьмак снова впал в бессознательное состояние, то и дело громко стонал, стискивал зубы, вертел головой, приподнимаясь всем телом и шепча что-то еле слышное. Иногда его слова становились невероятно отчетливыми, и Лютик мог различить: — … бесконечно… бессмысленно… не хочу… быть им… Он с жалостью поджимал губы, прекрасно понимая, какие внутренние демоны Геральта сейчас вырвались наружу. Эти переживания были слишком личными, настолько, что у барда создалось ощущение, будто он попал на пару минут в чужую голову. Лютик решил, что ничего не расскажет об услышанном выздоровевшему (в хорошем случае) ведьмаку, ведь будь он на его месте, ему бы не хотелось показывать всех своих глубоко зарытых тараканов. В груди так отчаянно билось сердце, что бард наклонился к Геральту, объятый непомерным сочувствием и любовью, нежно, невесомо поцеловал в нос, затем в лоб и в пересохшие губы, аккуратно поддерживая его голову. Затем аккуратно смочил их водой. Плевать, если болезнь передастся ему — Лютик думал об этом в последнюю очередь, всей душой желая прекратить несправедливые страдания Геральта. Тот не успокаивался до самого утра, продолжал бредить, приглушенно стоная и метаясь в жару. Бард смог заснуть лишь на рассвете, когда ведьмак, наконец, глубоко выдохнул, переходя на неслышимый шепот.***
Утром они молча завтракали, периодически посматривая на палатку. Когда Аллиот проверил состояние Геральта, коротко сказал, что оно стало хуже и даже многозначительно посмотрел на Дрей, чего-то не договаривая при Лютике. Тот же, осунувшись после бессонной ночи и долгих переживаний, смотрел в одну точку на потухающем костре, прислонившись к теплому стволу вишни и обнимая лютню. Сладкоежка согласился с идеей чародея поехать в город, чтобы попытать там счастья, но сажать Геральта на лошадь в таком состоянии было нельзя. Аллиот после трапезы начал тренироваться с порталами, однако у него все никак не получалось — из-за закрытия границ поставили блок на магию перемещения, даже внутри государства. — Кто-то из нас может доехать до «Кусаково», взять телегу и вернуться сюда, — предложила Дрей, наблюдая за безрезультатными попытками чародея связаться с Йеннифэр. — Это займет около двух дней пути, — возразил тот, поставив руки в бока. — Может, все-таки попытаться довести его в седле? Кто-то будет просто поддерживать сзади? — Дело не в этом. Дело в том, что ему может стать хуже. — Куда уж хуже? Он на грани… — Аллиот осекся, взглянув на опечаленного Лютика. Бард моргнул, избавляясь от наваждения, и затуманенными голубыми глазами уставился на него в ответ, спросив с надеждой: — Может, … стоит снова применить «Черное исцеление»? — И кому ты хочешь передать болезнь на такой стадии? — с иронией поинтересовался чародей. — Если не получилось у ведьмака, думаешь, что получится у кого-то другого? — Можешь передать ее мне, — пожал плечами Лютик. Аллиот отмахнулся от него, как от назойливой мухи: — Не драматизируй. Никто здесь не хочет тебя убивать. Тем более, Геральт нас потом из-под земли достанет. Он задумчиво ковырнул носком сапога землю, прикладывая руку к подбородку и нерешительно бегая глазами. У него действительно закончились идеи — как назло, они находились черт знает где, без доступа к цивилизованной медицине. Хотя вряд ли бы она им помогла с болезнью, безжалостно рубившей людей за два-четыре дня. Самым поганым в этой ситуации было то, что у них не оставалось времени. Он «передал» болезнь от Йеннифэр к Геральту уже на второй стадии. Еще один день, и ведьмак мог умереть. Сладкоежка, ковыляя, подошел к бледному Лютику, прислонившего затылок к стволу дерева, неуверенно поджал губы и мягко положил руку на плечо. — Ты давай не раскисай. Этот хряк здоровее нас всех, я те клянусь, — заверил бодро, пытаясь развеселить. — Уж не знаю, как вас, но меня точно, сука, переживет. Чего-нибудь придумаем. — Спасибо, Сладкоежка, — бард слабо улыбнулся, посмотрев на него исподлобья. Тот немного смутился, кивнул, и в этот момент раздался строгий крик Дрей. — СТОЙ! ОСТАНОВИСЬ! — эльфийка, стоявшая чуть поотдаль от дороги и смотревшая куда-то назад, отчаянно помахала рукой. Затем, довольная, что кто-то послушался ее приказа, пошла им навстречу, жестикулируя и прося о помощи. Лютик даже невольно встрепенулся, и его одновременно одолели любопытство и надежда. Дрей неторопливо спустилась к лагерю, за ней — всадник на черной борзой лошадке, ведущий ее за уздечку. Аллиот пригляделся к незнакомцу и вдруг заулыбался с изумлением: — Ого, старый знакомый. Какими судьбами? Сладкоежка и Лютик одновременно раскрыли рты, не веря своим глазам. За Дрей, нервно озираясь по сторонам и припрыгивая на ходу, шел керакский паромщик, Юрек. Бард даже приподнялся с места, не понимая, каким образом тот переместился из Керака под Цидарис, и его озерные глаза стали больше блюдец. Когда Юрек приблизился к ним, раздраженно бормоча что-то непослушной лошади, Дрей сразу же перешла к делу: — Один из наших болен, и у нас нет необходимых лекарств и эликсиров. Может, ты знаешь какое-нибудь место, где… — Подожди, мать, дай парню отдышаться, — дружелюбно оскалился Сладкоежка. — Ты как тут оказался, а? Причем на такой красивой лошадке? При полном параде, сучий сын. Юрек действительно был одет по-другому, чем его помнил Лютик, однако его скромную бедную одежду вряд ли можно было назвать шикарной. Очень темные неприметные тона, капюшон на голове и огромная звенящая изнутри сумка, висящая на боку добротного коня. Юноша тоже узнал их, его лицо даже озарилось доброй улыбкой, которая, правда, почти тут же скрылась за мрачностью во взгляде. — Керак полностью уничтожен, — объяснил он с тяжелым вздохом. — В ту ночь, когда вы уехали из города, начали массово открываться порталы. Чародеи из Совета смогли спасти какую-то часть жителей, ну, и меня в том числе. Но так получилось, что нас раскидали в разные государства. Я попал неподалеку отсюда, где мы сами создали лагерь для выживших керакцев. Пока живу там, продовольствие добывают, … как могут. Лютик почувствовал, что в сердце что-то протяжно ухнуло, застонав от боли. Его родной город был убит, разрушен навсегда… Как вовремя он заглянул в этот светлый уголочек. — А че ты тут забыл? Куда ехал? Далеко ли поселение? — с надеждой спросил краснолюд, ведь все они смекнули, что могут воспользоваться этой возможностью для Геральта. Юрек пожал плечами, зыркнул хмуро из-под капюшона: — Эпидемия поразила… Меня попросили съездить в город, добыть новые лекарства и травы. Нас и так мало, а с болезнью… погибают быстро, короче говоря. Два дня, и нет человека. А поселение тут недалеко, парочка часов на восток. — Послушай. Среди вас есть чародеи? — Аллиот скрестил руки на груди. — Один имеется. Он всех и лечит. А что? — Так. Аллиот посмотрел на Дрей, поднял брови: — Я могу съездить туда, забрать необходимые снадобья и вернуться сюда. Обменяюсь с ним своими травами или… Неважно. Договоримся. Возможно, там нам помогут. — Охренел совсем? — ахнул Сладкоежка. — Там Геральт валяется, помирает, а ты собрался гоняться за травами на кудыкину гору. Нет, если кто и поедет, то я. Провожу пацанчика, заберу все необходимое и обратно. — Откуда ты знаешь, что мне нужно? Ты ведь не разбираешься в медицине и магии, — усмехнулся чародей. — Е-мое, вот проблему выискал! А у тебя типо рук нет, ты мне списочек составить, как говорится, не можешь? — Хм-м-м. Звучит разумно. Аллиот снова переглянулся с задумчивой Дрей: — Так что? Пусть Сладкоежка съездит на разведку? Юрек недоуменно поднял бровь: — Вы тоже заразны? Сладкоежка хохотнул, хлопнул его по предплечью: — Да не боись. Мы — нет. Вон у нас в палатке… валяется. Нам только бы пара снадобий, может, твой чародей-то милостивый? — Если вы ему принесете чего-нибудь взамен, может, и милостивый будет, — с подозрением кивнул Юрек и нерешительно потоптался на месте. — Мне спешить надо, кто-то со мной поедет что ли? Дрей тяжело вздохнула, присела на корточки возле гордо выпрямившегося Сладкоежки. Ее взгляд потеплел, и она приказала серьезно: — Не задерживайся. Мы будем ждать тебя здесь. — Ну, а где еще? В горах Дрэзнора что ли? — оскалился краснолюд и сделал фальшивую стойку солдата. — Есть, командир-капитан. Это меньшее, что я могу сделать для Геральта. Он все-таки не раз мой зад прикрывал. Затем поковылял к лошадке, кряхтя, еле-еле залез в седло, смешно заболтав ногами. — Что, продал свою картину? — Лютик вдруг вспомнил про нее и про тот бессмысленный разговор с Юреком. Тот медленно покачал головой. А когда ему было, если судьба распорядилась иначе? Краснолюду всучили на случай обмена небольшой мешочек с провизией, травами Аллиота и какими-то безделушками, и Сладкоежка тронулся вслед за возвращающимся на дорогу Юреком. Крикнул весело: — Не скучайте без меня давайте, сучьи дети! И, провожаемый взглядами трех затихших людей, скрылся в дорожной пыли.***
Теперь им нужно было просто ждать. Лютик снова сел возле Геральта, пристально осматривая его лицо на какие-либо изменения — оставалась только дикая бледность, никаких пятнышек. Жар был настолько сильным, что лоб покрылся испариной. Лютик осторожно смочил потрескавшиеся губы, затем отер все лицо ведьмака мокрой тряпкой. Через пару минут в палатку заглянул Аллиот, чтобы принести эликсиры для поддержания иммунитета, они аккуратно влили Геральту очередную мерзкую на вид жидкость, и чародей слабо усмехнулся: — Это все равно не помогает. Создаётся ощущение, что даже делает хуже. — Да какая разница? У тебя же больше ничего нет, так что пользуемся всем имеющимся. Лучше так, чем бездействовать, — Лютик тяжело вздохнул. — Я вообще не полезный компаньон, от меня никакого толку. Почему я не чертов лекарь? — Потому что ты чертов бард. Они оба дернули уголками губ и помолчали немного, смотря на еле слышно бормочущего Геральта. Лютик, прекрасно зная, что при чародее имеет на это право, ласково убрал со лба мешающую белую прядь волос. Аллиот перевёл взгляд с него на ведьмака, спросил вдруг очень серьезно: — Почему ты так его любишь? За что? Ты настолько в нем уверен? — А человека обязательно любить за что-то определённое? — удивился бард и, не дождавшись ответа, пожал плечами. — Я никогда не думал, почему. У него, конечно, полно недостатков, и Геральт, мягко говоря, не подарок, но… Меня это устраивает. Всегда устраивало. — Я знаю почему, — чародей завинтил крышку от фляги. — У тебя какая-то ненормальная любовь к людям. Доверяешь кому попало, даже самым отпетым на голову, и готов броситься за ними хоть до края света и обратно. Лютик с любопытством взглянул на него, склонив голову вбок, челка упала на глаза. — Тогда уж и я задам вопрос. Почему ты никому не доверяешь? Сладкоежка успел мне рассказать историю всей своей родословной, — улыбнулся, — про тебя же я знаю какие-то обрывистые факты. Нет, это, конечно, дело твоё, но я заметил, с какой болью ты говоришь о вере другим. Тебя кто-то предал? Аллиот помолчал, поджав губы. На его лице появилось выражение сомнения и неуверенности, он, кажется, все никак не решался на слова, и его синие глаза даже наполнились отчаянием. Когда они столкнулись с голубыми, желая проверить их на прочность, бард не отвёл взгляд. Только тогда чародей, продолжая спокойно перебирать колбочки с красочными жидкостями, ответил холодно: — Да. Предали. И мне хватило этого, чтобы понять — больше я такого опыта не хочу. Мне кажется, не будь той истории, я стал бы таким же, как ты. — Кто тебя предал? Почему? — не отставал Лютик, понимая, что Аллиот так просто ничего не расскажет. — Двое близких мне людей. Бард терпеливо молчал, ожидая какого-либо продолжения истории, однако больше ничего от чародея не услышал. Тот погрузился в собственные мысли, плавными, мягкими движениями убрав последние эликсиры в свою дорожную сумку. «Ты действительно искал артефакт? Ты ли виновен во всем происходящем?» — вдруг появились неожиданные мысли, и Лютик мотнул головой, не желая мучиться ещё и на эту тему. Нужно было решить хотя бы первую, главную, проблему. Геральт спал, тяжело дыша, из его горла вырывались металлические стоны и хрипы. Брови беспокойно дергались, то и дело напрягалась челюсть. Лютик с тоскливым вздохом вышел из палатки вслед за Аллиотом.***
Сладкоежка всё посматривал на чёрную породистую лошадку своего попутчика. Она была слишком добротной — вся их краснолюдская компания такую никогда не видела. По словам Юрека, ехать им оставалось около двух часов, так что Сладкоежка решил не терять времени зря и рассказать юному паромщику о проходящем путешествии. Он хвастался чужими и своими подвигами, делился кое-какой «секретной» информацией и смеялся над нелепыми случаями. Компаньон слушал его внимательно, затаив дыхание и где-то даже восхищенно переспрашивал, заставляя краснолюда гордиться ещё больше и чувствовать себя настоящим героем. Он всегда хотел совершить подвиг, чтобы люди запомнили его не как разбойника, а как… краснолюда, совершившего подвиг. Так что Сладкоежка был рад увидеть реакцию Юрека на их, иногда не слишком легкие, приключения. Тот же, немного освоившись и переходя в дружелюбное русло разговора, начал говорить о своих планах на жизнь, и вскоре они активно обсуждали мечты и собственные амбиции. — А потом, как продашь картину, че делать-то собираешься? Ну, получишь, дохреллион золота и пойдёшь дальше художеством заниматься? Серьезно что ли? — Мне, главное, найти, чем себя обеспечить, — важно заявил Юрек. — А потом да, продолжу дело бабушки. Она говорила, у меня талант. — Да не сомневаюсь, я, сука, в твоём таланте. Говорю же, сложно будет, ты лучше чего-нибудь ещё делай. Это я по-дружески советую, ты не подумай. Рисуй на здоровье, только торгуй, например, не только картинами, а чем-нибудь таким… чтоб всем понравилось, хе-хе. — Когда всё это закончится, уеду обратно в Темерию. Жаль, конечно, что Керак уничтожили, но с другой стороны, я все равно хотел уехать. Это дребедень, а не город… Лошади бодро шли по незнакомой Сладкоежке дороге. Они уже давно свернули на восток, как и говорил Юрек, так что он слепо доверял ему, надеясь на память юноши. Потеряться им сейчас было бы совсем не кстати. Ещё через час, когда они резко поехали вправо, почти сделав круг и обойдя старый амбар, перед ними возникла целая толпа людей в доспехах. Стражники стояли с вытянутыми вперёд пиками, лица некоторых заслоняли тяжёлые шлемы, другие же придерживали их в руках, пристально наблюдая за тем, что творится впереди. Сладкоежка растерянно натянул поводья и вопрошающе взглянул на Юрека, который вдруг побледнел, замямлил: — Их… их тут не было, клянусь, — он говорил правду. Краснолюд медленно развернул лошадь: — Обосраться. Ладно, в другой бы раз я с ними повеселился, но тут столько этих гадов, что… Как говорят мои ребята, пора ноги в руки и валить к закату. Однако было уже поздно. Их заметили. — Эй! Эй, вы там! — закричал один из стражников. — Именем короля, остановитесь! Юрек нервно сглотнул, перевёл испуганный взгляд на Сладкоежку. Тот тяжело вздохнул, мотнул головой, пробормотав: — Ежели сейчас побежим, они за нами бросятся, как псы за костью. Скотобазы. Так что лучше подойдём. А ты че трясёшься-то? Ты ж ничего плохого не сделал, — усмехнулся и, натянув спокойствие на лицо, тронулся вперёд к взбодрившимся рыцарям. Те косились на них с подозрением, напряженнее выставляя пики. Сладкоежка мысленно считал, сколько их тут всего собралось. Пятнадцать, двадцать, тридцать, сорок…. Целое войско. Никаких палаток или шатров, только пара костров, прячущихся за спинами в железных доспехах. Драться с ними было бы самоубийством, хотя Сладкоежка тут же поспорил сам с собой. «А с чего ты взял, дурья бошка, что они ща тебе в глотку вцепятся? Ты стал слишком подозрительным к этим нахальным рожам». Неторопливо подъехал к первым рядам этого странного войска к окликнувшему его солдату. Но разговаривать с краснолюдом стал не он, а рыцарь, стоявший рядом, в легких доспехах со снятым шлемом и густыми каштановыми волосами до плеч. Его лицо было покрыто бесконечными шрамами, а один глаз постоянно щурился, как у побитого дикого кота. Голос у него оказался таким хриплым, что Сладкоежка невольно поморщился — создавалось ощущение, что тот вот-вот закашляется. — Что вы делаете на запрещённой к передвижению территории? — гаркнул рыцарь, прямо как Дрей, которая любила сразу переходить к делу. — Тихо-тихо, начальник, че за наезды? — усмехнулся Сладкоежка. — Ну, за лекарствами в город с пареньком ездили. Про керакских выживших слыхал, небось? Тот продолжал смотреть на них с нескрываемым подозрением. — Слышал. — Ну, вот, мы одни из них. Сюда нас портал закинул, в эту глушь, а границы перекрыты, хуле ты нам делать прикажешь? Надо ж как-то выживать. — Покажите документы. Краснолюд даже оскорбился: — Ну, ты охренел, нет? Я кому тут толкую, город наш в щепки размотали, какие ещё документы? У меня с собой только жопа моя имеется, но если она сойдёт за документ, могу показать. Рядом раздались одобрительные смешки, которые сразу же заглохли из-за строгого взгляда стражника со шрамами. Юрек молчал, слегка подрагивая и упорно смотря куда-то в землю, чем явно вызывал недоверие у рыцарей. Благо, Сладкоежка слишком мастерски вертел языком, чтобы оно начало постепенно рассеиваться, и вскоре стражникам пришлось выслушивать жалобы на свою судьбу и ностальгию по родному дому. Ему поверили. — Где ваше поселение? — уже спокойнее поинтересовался рыцарь. — Да там вот, на востоке, — Сладкоежка неопределенно махнул рукой. — Сможешь показать на карте? — Э-э-э…. — краснолюд умоляюще посмотрел на Юрека, но тот не произнёс ни слова, продолжая пялиться в одну точку. «Полный п…здец, никакого толку от тебя», — разозлился Сладкоежка, вслух же широко улыбнувшись: — Да конечно, какие проблемы. — Принесите карту. «Что ж вы до меня до…бались, господа хорошие…? Прям рвут на части, смотри, что творят!» Когда один из солдат пошёл за картой, краснолюд будто бы со скукой начал осматривать задние ряды стражников, вытягивая шею. Лошадь нетерпеливо переступала с ноги на ногу, и её желание Сладкоежка понимал прекрасно — он сам хотел побыстрее исчезнуть, куда угодно, только бы подальше отсюда. И, когда человека с картой остановил другой солдат, краснолюд сильно напрягся, заметив изменившееся выражение лица. Рыцарю ткнули куда-то в листовку, затем показали на Сладкоежку, и тот, с изумлением сравнив всадника с чем-то, нарисованным на желтой бумаге, вдруг быстро начал пробиваться обратно к «начальнику». Краснолюд сразу же понял — его узнали. Всем стражникам выдавали листовки с изображениями разного вида преступников, и он не стал исключением из правил. У них ещё было время, стражник с вытянувшимся от предвкушения лицом, ещё не подошёл к капитану отряда… — Валим, — шепотом бросил Юреку Сладкоежка. — Пока не спохватились. И резко стегнул лошадь по бокам, заставляя ту от неожиданности и боли заржать, бросившись на всей скорости прочь от стражников. Юноша в этот раз сообразил мгновенно, так что краснолюд услышал позади себя оживлённый гул, топот копыт и крики изумленных рыцарей. — СТОЯТЬ! СТОЯТЬ! — ревели им вслед, но Сладкоежка лишь сильнее пригибался к гриве лошади. Их должны были догнать, за ними отправился в погоню целый отряд. Впереди них золотым покрывалом сияло поле, которое доходило своими просторами до потертых временем домиками. А ещё здесь был крутой спуск в овраг, и краснолюд, отдав на соображение пару секунд, радостно нашёл выход из ситуации. Это был старый, но надежный приём. Когда лошади прыгнули вниз, Сладкоежка прямо на ходу полетел вон из седла, хорошенько стегнув коня. — Делай то же самое! — успел яростно прошептать Юреку, и тот послушно свалился с кобылки, испуганно подползая к Сладкоежке. Тот же, оттирая пыльное от грязи лицо, отчаянно прислонился к нависшему над ними земляному «потолку». Прислонил палец к губам, наблюдая за убегающими в поле лошадьми. Не прошло и минуты, как стражники на своих гнедых, яростно крича и тыкая пальцами, бросились за ними вслед, не обращая никакого внимания на небольшой овражек. Сладкоежка, прождав в своём укрытии ещё несколько секунд, поманил пальцем Юрека и, пригнувшись, быстро побежал к полю. — Не высовывайся, — шикнул ему и скрылся в золотистом покрывале. Когда тот нырнул за ним следом, прошептал на ухо: — Они ща вернутся… Не слепые же. Так что не рыпайся, надо успеть свалить. — Почему я вообще бегу за тобой? Мне нужно быть в другой месте, — проворчал юноша, послушно двигаясь за летящим вперёд Сладкоежкой. Он обернулся, разводя руками: — Окажешься ты в другом месте за сотрудничество с разбойником. Так что молчи давай и шагай. Это не я тебя к ним в лапы привел, бляха-муха. — Их там не было, когда я…. — Завали. И просто двигай ногами. Он не ошибся, стражники действительно вскоре растерянно остановили лошадей, понимая, что попались на такую простую уловку. Издалека раздались суровые крики: «Обыскать овраг! Прочистить местность!» Сладкоежка мысленно посмеялся над чужой глупостью и, стараясь пригибаться как можно ниже, продолжил путь через поле. Ещё немного, и они смогут скрыться в деревне. Неважно, что остались без лошадей — найдут их позже. Или не найдут, в конце концов, имелись же ноги. — Э! ЭЙ, Я ЧТО-ТО ВИЖУ ТАМ! ВОН ТАМ! — раздался громогласный голос, и краснолюд обернулся, посмотрев на Юрека. Разумеется. Чёрный капюшон сильно выделялся среди желтых колосьев. Стражники одновременно двинулись в указанную сторону. Сладкоежка плюнул от злости, проговорил вполголоса: — Бежим! И первым кинулся по полю, прямиком к деревне. Если бы они прошли незаметными, это бы в три раза упростило задачу, но и сейчас в домах можно было спокойно спрятаться и снова обмануть рыцарей. Юрек молча поспешил за ним, больше не пытаясь скрыться в колосьях, и стражники радостно заорали, вновь найдя «добычу». Сладкоежка, уже выдыхаясь от слишком резкого старта, забрался на холм и ринулся к ближайшему дому, интуитивно выбирая левую сторону деревни. Она была деревянной и абсолютно пустой — никаких признаков жизни. Краснолюд успел залететь внутрь (дверь оказалась не заперта) и, высунувшись из щелки, поманил рукой подбегающего паромщика. Но было уже поздно — стражники оказались сзади Юрека, лошади злорадно заржали, и растерявшийся парнишка завертел головой, медленно отступая спиной к деревне. Сладкоежка юркнул внутрь, тяжело прислоняясь к крепкому дереву и быстро бегая глазами, стараясь придумать, как вытащить из передряги непутевого товарища. — Где твой напарник? — с яростью поинтересовался чей-то глухой голос. Ответом ему стало молчание. Сладкоежка осторожно, на цыпочках, поплёлся на второй этаж, замечая по дороге три скелета, лежащих на полу у стола. Бывшая семья — рухнули, как один, скорченные позы и конечности. — Я спрашиваю, где твой напарник?! — и снова тишина. Солдаты обыскивали соседние домики. Краснолюд забрался на второй этаж, проклиная скрипучие ступеньки деревянной приставной лестницы. Там он осмотрел небольшое окошко чердака, в которое при большом старании можно было просунуть лестницу. Пока Сладкоежка, кряхтя и фыркая, пытался подтащить её к сену, допрос продолжался. Но вместо глухого голоса прозвучал тот, противный и скрипучий. — Послушай, ты ведь знаешь, что это разбойник. Неужели ты не хочешь помочь государству в его поимке? Чтобы мир стал чуточку чище. Посмотри, — звуки бумаги. — За его голову дают двести золотых. Если скажешь нам, где он, я даю тебе слово, что ты не попадёшь под арест. Мы честно заплатим тебе эти деньги. Я вижу, ты парень бедный. Тишина. Сладкоежка готовился вытащить лестницу из окна, рассчитывая момент — от неё бы пошёл страшный грохот. «Просто соври, твою мать, ну!» — яростно думал он, вслушиваясь в напряженную паузу. И, наконец, прозвучал стыдливый голос Юрека: — Он там. — Если солгал, ты арестован. Если сказал правду, я лично вручу тебе деньги. Сладкоежка услышал приближающиеся тяжёлые шаги стражников. Юрек назвал им правильный дом. «Сукин сын, СУКИН СЫН!» — от ярости он чуть было не пробил деревянную стену. Но убиваться над предательством было некогда, стражники уже вошли внутрь, и им потребовалось всего несколько секунд, чтобы заметить темную фигуру на втором этаже. — ОН ЗДЕСЬ! — оба солдата почему-то вылетели из дома, а Сладкоежка вдруг отчаянно понял, что у лестницы сломано несколько ступенек. Он рисковал сломать себе шею. — Поджечь дом, — холодный хриплый голос. «Вот псы, выкурить решили», — Сладкоежка чувствовал себя зверем, загнанным в тупик безжалостными охотниками. Он не хотел быть пойманным и посаженным в клетку, больше всего боялся потерять свободу. Как же без него его ребята? Кому угодно в лапы, только не к людям, которые ненавидели тех, кто хоть немного отличался от их голодной стаи. Кажется, среди рыцарей присутствовал чародей — в доме спустя секунду запахло гарью, и краснолюд увидел красные огни пламени, начавшие с удовольствием жрать стены избы. Он решил, что сломать себе шею намного лучше, чем быть испепелённым заживо, и, чувствуя, как пот застилает глаза, начал аккуратно выталкивать лестницу через окно. — Окружите дом! — приказал капитан отряда, и тут же «доспехи» прискакали к чердаку — часть стражников обошла избу, лучники встали на позиции. — УБЛЮДКИ, ИЗ-ЗА ОДНОГО МУЖИКА ЦЕЛУЮ БИТВУ РАЗЫГРАЛИ, СУКА! НЕ БОЙТЕСЬ, НЕ УКУШУ, БЛ…ТЬ! — от злости закричал Сладкоежка, пригнувшись от полетевших в него стрел. Бросил в столпившихся стражников гнилые фрукты — все, что нашёл из «оружия» в желтом сене. Огонь раздувался все сильнее, уже начали гореть верхние балки. Краснолюд, заметавшись, спустился на первый этаж, взмахом доставая булаву. Прикрыл глаза, стараясь сдержаться от рвущегося натужу кашля. «Ладно, не паникуй, и не из таких передряг вытаскивал себя за волосы», — решительно подумал он и рванул на себя дверь, прочь из избы. Перед ним стояла целая толпа стражников, справа — опустивший голову Юрек, рядом с капитаном, стальными глазами довольно осматривающим Сладкоежку. Тот, даже не взглянув на предавшего его паромщика, покрепче перехватил булаву и предупредил серьезно: — Без боя не дамся. — Просто сдайся. Приказано брать тебя живым или мёртвым. Тебе же легче, — предложил хриплый голос. — Нахер иди, — миролюбиво ответил краснолюд и, размахивая булавой, с воинственным криком бросился на толпу приготовившихся к атаке рыцарей.***
Лютик дремал, обняв лютню — единственную, всегда способную поддержать подругу. Грудь его спокойно вздымалась, а ресницы легонько дрожали. Ему снилось что-то неприятное и темное. Аллиот и Дрей сидели поодаль друг от друга, занимаясь своими делами — между ними царила напряженная атмосфера недоверия. Через пару часов, как ушёл Сладкоежка, Лютик, проснувшись, решил проверить самочувствие Геральта. Он лениво поднялся с места, потягиваясь и зевая, положил чехол с лютней около вишни, двинувшись в сторону палатки. Уже издалека он заметил, что ведьмак лежит очень спокойно — не мечется из стороны в сторону, не бредит и не стонет. Его бледное лицо потеряло любые признаки беспокойства. Бард, чувствуя подползающую к горлу надежду, спотыкаясь подошёл к Геральту и, присев на колени, приложил руку ко лбу — холодный, почти ледяной. Что-то было не так. Это не походило на сон. Лютик с заколотившимся от тревоги сердцем аккуратно положил голову на широкую грудь, стараясь уловить слабо сердцебиение ведьмака. Он уже делал это тогда, в палатке, перед нежными и трепетными поцелуями и после странного, но такого важного разговора. Ритма сердца не было. Лютик яростно вслушивался в проклятую тишину, пытаясь убедить себя в том, что ему кажется, и на самом деле пульс слишком слабый. В собственную грудь ударила странная злость. Когда бард понял, что не ошибся, и Геральт действительно не дышал, губы его дрогнули, голубые глаза расширились от непонимания. Может быть, он просто находился в неком трансе? — Геральт… Геральт! — Лютик подполз еще ближе, дал аккуратную пощечину, будто стараясь пробудить от сна. Никакой реакции. Он всхлипнул, несмотря на то, что слез пока не было, и ударил еще раз, сильнее. Ведьмак лежал спокойно, на его лице застыла каменная маска. — Геральт! Геральт, очнись, пожалуйста! Мысли спутались, превратились в единый черный клубок, Лютик ничего не понимал, растерялся так, что в его голове не укладывалась одна простая мысль — Геральт был мертв. Его голос сорвался, когда бард позвал в пятый, шестой раз, и ответом ему стала безжалостная тишина. Он почувствовал, что сейчас закричит, когда слезы комом застряли в горле, и голубые глаза превратились в стекло, наполняясь озерной водой. — Геральт… Нет-нет-нет-нет-нет… Ты не можешь… «Я не могу потерять его! Он не может уйти так просто!» Его руки отчаянно затеребили серую рубашку, дотрагиваясь до пуговиц, до рукавов, до торчащих уголков ткани… Лютик склонился к Геральту, обхватил ледяное лицо ладонями, не обращая внимание на быстро текущие по щекам слезы. — Геральт, прошу тебя… Ты не можешь оставить меня одного… — из горла рвались всхлипы. Он дотронулся до чужого лба своим, продолжая держать ведьмака за лицо. Его начинало трясти от ужаса и боли. Когда в палатку ворвался Аллиот, Лютик даже не попытался отодвинуться от холодного тела.***
Капитан обвел окружающих холодным спокойным взглядом. Мальчишке, столь благородно согласившемуся выдать сообщника, отсчитывали обещанные монеты, и он нервно улыбался, убирая их во внутренний карман. Солдаты готовились отбывать, садились на лошадей, переговариваясь и обсуждая недавнюю погоню. Да, краснолюд заставил их попотеть, и рыцарь даже улыбнулся — несмотря на хаос, творящийся в мире, это было похоже на старые добрые времена. Преступник в бегах, обманный маневр, и зверушка в клетке. — Капитан! — один из стражников подошел к нему с вопросом в глазах. — Что делать с краснолюдом? Тот перевел стальной взгляд на лежащего неподалеку человечка, около которого мялись аж четыре солдата. На лице краснолюда застыло выражение недоумения, словно он очень поразился факту собственной смерти — его стеклянные глаза смотрели прямо на безоблачное синее небо. Разбойник боролся до последнего, и капитан в какой-то момент подумал, что этот наглец бессмертен. Такое количество колотых глубоких ран и стрел выдержал бы далеко не каждый. — Сбросьте тело в канаву. И можете вычеркнуть его из списка, преступник обезврежен, — хладнокровно приказал рыцарь, провожая взглядом уходящего солдата.