Путь искупления

Статный юноша в снежно белых одеждах без единой складочки три раза постучал в дверь. Раз, два, три. Медленно, четко, не слишком сильно и не слишком слабо. Идеально. Совершенство во всем. Даже дыхание его было глубоким, размеренным, соответствующим образу чистого и непорочного божества, которое больно уж выделилось в атмосфере нечистот захудалой гостиницы. Что столь благородному господину понадобилось в месте, абсолютно точно не подходящему его статусу?        Ответ находился в той комнате, в которую молодой господин уже три раза стучался, но ни разу не получал оттуда ответа. Наоборот, за дверью было так тихо, что слышно было, как пылинки оседают на грязный пол, и как ты не прислушивайся, не услышишь дыхания постояльца и пройдёшь мимо звеняще пустой комнаты, и в голове не промелькнёт мысль о том, что комната может быть кем-то занята.        — Вэй Ин. — позвал Лань Чжань, в очередной раз трижды постучав в дверь, но опять ему в ответ была гробовая тишина.        Если бы только Лань Чжань мог отбросить правила и без приглашения заявиться в чужую обитель, он бы сейчас не маячил под дверью битый час, пытаясь дозваться временного хозяина несчастного вида комнаты неприлично дешевой гостиницы на окраине не менее отвратительного, захолустного городка.        После побега Вэнь Чжао, организованного его верным слугой Вэнь Чжу Лю, три могущественных ордена пали духом, ведь этот план должен был стать их спасением от гнета ордена Ци Шань Вэнь. Потратив уйму сил и времени на планирование каждого шага и каждого вздоха, каждого хода и выхода, они все равно потерпели крах. Сжигающий ядра шаровой молнией ударил по отряду оцепления горы Му Си и, схватив своего господина, испарился в утреннем тумане. Две тени слились в одну и исчезли в тени горизонта так, что никакие поиски не дали результатов, и не осталось никаких следов, по которым бы можно было организовать погоню. Хотя и так было ясно куда отправятся два беглеца искать защиты. Конечно же, в орден Ци Шань Вэнь, но столько дорог — крупных и малых, известных и неизвестных ведут в него, что никаких человеческих ресурсов не хватит, чтобы нагнать их.        Неудивительно, что бравый дух был подорван, особенно силён этот удар был оттого, что три ордена ещё слишком мало сотрудничали вместе, и осада горы Му Си была их первым делом. Потому среди заклинателей нередко встречалось явление, что в лицо — улыбка, а за спиной — обвинения. И каждый порицатель знал, что его слышат, и каждая жертва знала, кто и как ее распекает. Потому примирение было настоящей голубой мечтой, несбыточной фантазией, и в таких условиях придумать какой-либо план было ещё сложнее, вдруг перед тобой уже враг, а не друг.        Хуже всего приходилось ордену Юнь Мэн Цзян, ведь именно он был главным связующим звеном этой цепочки дружбы. Именно этот орден вначале объединился с орденом Гу Су Лань, потом искал поддержку у ордена Лань Лин Цзинь, и третьим пунктом он сводил и сдруживал эти два ордена, которые долгое время жили в весьма прохладных отношениях, никогда не заискивая перед друг другом, и вообще предпочитая не вспоминать о существовании такового.        На данный же момент орден Юнь Мэн Цзян практически выбыл из игры. Конечно, глава ордена все ещё трудился изо всех сил, встречался с другими главами, вступал в переговоры и посещал собрания, но все заметнее в его глазах была усталость, и все меньше энтузиазма звучало в его речах, точно и не он был зачинщиком этой «дружбы», и не он первым озвучил идею свержения ордена Вэнь. Говорить он стал значительно меньше, и даже эти редкие фразы звучали крайне расплывчато и не имели по сути никакой силы и ни к чему не призывали, как ничего и не отрицали, и ничего не поддерживали.        И действительно, как глава крупного ордена, большинство заклинателей которого и составляли отряд, он вёл себя чересчур мягко, действовал сонливо, говорил… лучше бы не говорил так вовсе. Но благо на его стороне был глава ордена Лань, что имел небольшое представление о неразрешимых проблемах, постигших его семью. Потому частенько оказывал ему поддержку в разговорах, дополняя его туманные фразы своими, четкими и полными решимости на любую затею. Любую, лишь бы отомстить за брата. Лань Ци Жэнь буквально омолодился за эту осаду, воспрял духом, расправил молодецкие плечи. Вот что правильно поставленная цель делает с погрязшем в однообразной колее дней человеком.        Наверное, только на главу ордена Цзинь ничего не повлияло, и все то у него было по-прежнему спокойно, чуточку скучно, и жизнь текла стороной. Таких людей следует бояться в первую очередь и не подпускать к себе даже на расстояние выстрела. Им не знакомы понятия: честь, долг, совесть, преданность, цена, жертвы. Не моргнув и глазом, они переметнуться на другую сторону, и язык их настолько сладок и подвешен, что на любой стороне они устроятся крайне вольготно, с императорским комфортом, только если не забывать вовремя подливать сироп в свои речи. Но нуждаясь в союзниках, и не к таким прихвостням придёшь на порог, чтобы ахнуть от золотого дворца и нарядов из самоцветов.        Но говоря о взрослых, не стоит также забывать и о детях, ведь в нашей истории они играют не последнюю роль. К примеру, Цзы Сюань разрывался между невестой и отцом. Как будущий глава ордена он должен был обучаться искусству ведения переговоров, то есть неизменно присутствовать возле отца на всех собраниях, разговорах с глазу на глаз, усердно изучая механизм манипуляций, двуличия и фальшивой преданности общему делу, ставя на первое место выгоду, которую можно извлечь из любого гиблого дела для своего ордена.        А в Цзян Янь Ли он с каждым днём влюблялся все больше, а потому все сложнее было утаивать от неё душевные тревоги, мысли, порицавшие отвратительные, закулисные действия отца, от которых бы любого человека, обладающего хоть толикой совести, выворачивало бы наизнанку. Бессчётное множество раз он порывался излить ей душу в своих письмах, но раз за разом сжигал их в маленьком пламени свечи. Сейчас опасно отправлять такие письма, если говорить точнее, то любые письма стало опасно отправлять. Сердце теперь было переполнено недоверием даже к собственным людям. Кто знает, может твой слуга уже и не твой, и давно заискивает перед Вэнь Жо Ханем.        Но на первом месте у Цзы Сюаня была семья, неурядицы которой не стоит переносить на такой ненадежный хранитель информации как бумага. Янь Ли — его любовь, его забота, душевная отрада, будущая жена, но сейчас она лишь мирный уголочек, наполненный тёплом и светом, в который он сбегал, чтобы спрятаться от жестокости и несправедливости того мира, в котором он должен научиться плавать как рыба в воде. Не научится и утянет за собой, семью, любимую и орден, а ведь за каждого из них он в ответе.        Но не только он терзается сомнениями и борется с собственными страхами.        Так Лань Сичэнь, как старший, старался держать все под контролем и не допускать ссор и душевного раздрая, хотя и со своими демонами едва ли мог справиться, загоняя их вилами в хлипкую клетку, из которой они периодически тянули руки и протискивали головы между металлических прутьев, что скорее напоминали бамбук. Большую часть времени он проводил с Цзян Чэном, которому сильнее всего нужна была его поддержка и ненавязчивая забота, ведь с братом тот так и не помирился.        Даже не так, Цзян Чэн физически не мог повернуть голову в сторону Вэй Ина, точно ее каждый раз клинило или сие действие причиняло хозяину тела непереносимую боль. Что уж там говорить о разговорах, которые наблюдались лишь в эфемерном будущем, а сам юноша на один и тот же вопрос: «Поговорил?» неизменно отвечал: «Завтра».        И так одно «завтра» сменялось другим «завтра», а Цзян Чэн все никак не хотел выплюнуть воду изо рта и постоянно уходил на попятную, стоило ему только подойти к двери комнаты брата. Даже рука его предавала в столь важный момент, решительно поднимаясь, приближаясь к двери и не коснувшись, бессильно опускалась, ещё сильнее сжимая кулак. А после Цзян Чэн только и мог, что закусить губу, пообещать себе повторить попытку «завтра» и вновь уйти с камнем вины, связанным с петлей на шее.        Такие моменты становились настоящей пыткой для Вэй Ина, что каждый раз невольно обращался звенящей от напряжения тетивой, стоило только уловить бесшумные шаги в конце коридора, которые Вань Инь тщетно старался скрыть, что сработало бы с любым другим заклинателем, но не с Вэй Ином, человеком с чувствами, обостренными до нечеловеческих пределов.        Тогда сердце в панике подскакивало к самому горлу, его бешеный стук отзывался в висках тупой болью, и самого Вэй Ина буквально тошнило от страха, что вот сейчас, после бесчисленных, ежедневных попыток, Вань Инь наконец соберётся с духом, постучит в треклятую дверь и плакали все надежды Вэй Ина на спокойную жизнь призрака, что исчезнет, как только его семья будет в безопасности, и вся история с орденом Вэнь будет закончена.        Он и так старался себя вести тише воды ниже травы, чтобы ничем не спровоцировать Вань Иня. Безразличие он как-нибудь переживёт, сконцентрировавшись на борьбе с псами ордена Вэнь, а вот ненависть, даже пусть прикрытую пустыми взглядами и зашитыми прозрачными нитками ртами, Вэй Ин не перенесёт. Он и так долго уговаривал себя отложить на время кувшин с третьесортным вином и вернуться в строй, тайком подслушивать планы и встречи своей семьи и придумывать способ незаметно приплести в них свою персону, чтобы хоть немного помочь и сразу же исчезнуть в ночной тьме подобно призраку.        Но в пещере Черепахи-Губительницы все его дальнейшие планы пошли прахом, чему он был несказанно расстроен и теперь не без страха глядел в будущее, которое предвещало долгие дни в компании Вань Иня, Цзян Фэн Мяня, Янь Ли и других.        По окончании неудачной кампании три ордена, не расходясь, обосновались недалеко от злосчастной пещеры в не самом людном городке, с не самыми лучшими гостиницами, что весьма походили на ту, в которой Вэй Ин в своё время прятался, заливая своё горе алкоголем.        Естественно, орден Цзинь занял самый лучший постоялый двор, который только мог предложить этот город, но все равно от главы ордена часто можно было услышать жалобы на шум, грязь, жёсткую постель и отвратительную еду. И без всяких пояснений понятно, что такой человек, никогда в жизни не бывавший в военных условиях и не терпевший лишений, всей душой желал поскорее убраться в свой золотом отделанный орден, и не важно каким путём он туда вернётся и на чьей стороне при этом окажется.        Орден Лань и орден Цзян делили одну гостиницу, потому как от первого ордена прибыло всего двадцать человек, третья часть из которых погибла у пещеры, и два нефрита. Однако, не все заклинатели ордена Цзян жили на этом постоялом дворе, был один, что предпочёл жизнь отдельно ото всех в ещё большем гадюшнике, лишь бы избежать встреч с некогда близкими людьми. И говоря об этом человеке, не трудно догадаться, что речь идёт о Вэй Ине.        После поражения в нем как будто погас и без того слабенький огонёк свечи, а глаза выглядели до того пугающе, что если кто и встречал его, выходящего из своеобразного затвора, то всячески старался избегать этого взгляда мертвой рыбы, что пробирал до костей и точно мог вывернуть наизнанку душу человека и обличить все его грехи и тайные мысли.        Только вот Вэй Ину было все равно на то, кого и когда он встречает. Он просто старался не теребить струны своей души, пока дело с орденом Вэнь не будет закончено, и потому в перерывах между первым и сто первым кувшином вина старался придумать хоть чего-нибудь стоящий план.        Но кувшины все заказывались, далее их ждала неизбежная участь быть в один присест опустошенными, а план все никак не хотел рождаться в дрянной, затуманенной голове. Вот ноль идей и все тут! А сплошные неудачи, знаете ли, способствуют виноторговому делу, а от горького, низкопробного алкоголя по возвращении в трезвое состояние безбожно болит голова, а боль отличная пища для негативных эмоций, что прекрасно разжигают ненависть к себе и своему жалкому, лишенному смысла существованию.        Лань Чжань, который упорно продолжал стоять под дверью, добиваясь ответа от затаившегося в высокой траве кролика, был одним из немногих, кто заметил нестабильное состояние Вэй Ина, но чувствовал, что повлиять на это не в его силах. Цзян Чэн тоже не был слеп, но о серьезных проблемах с алкоголем он точно не догадывался, как и братья Лань, что вино в своей жизни даже не нюхали, а если и видели пьяного человека, то это был какой-нибудь оборванный бродяга, заснувший под чужим забором. Только у Цзян Фэн Мяня возникали смутные подозрения, но он обещал Цзян Чэну не вмешиваться в их отношения, пока тот сам не попросит о помощи, да и поймать Вэй Ина на горячем все никак не удавалось.        Остальные же считали, что ему просто тяжело даётся процесс принятия проигрыша псам ордена Вэнь, ведь Вэй Ин столько сил приложил, чтобы убить Черепаху-Губительницу, и если бы не та часть плана, в которой говорилось, что этого монстра нужно обязательно разбудить для доказательства всего безумства и опасности так называемого перевоспитания, то и Вэнь Чжао бы остался в руках Вэй Ина. Но как говорится, кто прошлое помянет, тому и глаз вон. Да и кому интересно состояние сына слуги? Пусть его приемная семья о нем и заботиться, а у других и своих проблем хватает.        Только вот никто из семьи Цзян не распространялся о сложных семейных перипетиях, а потому никому и невдомек, что помочь то Вэй Ину собственно некому.        Когда же внезапно было объявлено об очередном собрании, которые длились уже неделю с момента побега Вэнь Чжао, Вэй Ин, живший на отшибе города, естественно не знал об этом. Да и не должен был. Взрослые не особо хотят вмешивать детей в это заведомо гиблое дело. Вэй Ин, так как не являлся наследником или хотя бы кровно связанным членом семьи Цзян, присутствовал лишь на первом собрании, а после узнавал новости от главы ордена Цзян. На этот раз глава ордена Лань, скрепя сердцем и на время закрывая глаза на прошлые выходки юноши, отправил Лань Чжаня за, без прикрас будет сказано, чрезмерно способным для своих лет адептом.        Ещё немного простояв у двери, Лань Чжань вновь постучал с уже большим энтузиазмом, да так что дверь ходуном заходила. И это возымело успех! Хлипкий замок на двери просто-напросто не выдержал, и деревянная створка отзывчиво раскрылась перед внезапным посетителем тёмной обители.        В комнате было темным-темно, что не будь Лань Чжань заклинателем, то определенно бы ему пришлось изучать каждый цунь на ощупь. Но к счастью он обладал превосходным зрением и в темноте видел все как днём, а потому сразу заметил сгорбленный силуэт на полу, что опирался спиной на тахту, а в руке, безвольно висящей вдоль тела, виднелся сосуд. Судя по его горизонтальному положению и сухому полу, вина там уже и в помине не было.        Уж точно не такую картину Лань Чжань ожидал увидеть. Конечно, место, в котором предпочёл поселиться Вэй Ин было значительно хуже обустроено, чем та гостиница, в которой жил он сам, но все же. Наверное, столь чистоплотному господину высокого происхождения никогда не понять, как люди, подобные Вэй Ину, могут жить в таком беспорядке.        Запах в комнате стоял такой, что Лань Чжаню мигом вспомнилась недавняя пещера с чёрным озером полным крови убитой черепахи и трупного яда. Да уж, запах стоял ничуть не лучше, что пришлось сначала открыть окно, впустив в затхлую комнату хоть немного воздуха с улицы, чтобы можно было отнять пропитанный запахом сандалового дерева платок от невозмутимого, даже в подобной ситуации, лица.        Но и обильные лучи полуденного солнца, падающие ровно на сомкнутые глаза Вэй Ина, не потревожили его глубокого сна, но зато у Лань Чжаня появилась возможность получше рассмотреть напряженное лицо спящего. Казалось, что даже во сне Вэй Ина что-то терзало, какие-то темные мысли беспокоили его, постоянно атакуя несчастную душу, и кто знает, сколько ещё хозяин тела сможет отбивать их атаки, не имея возможности на отдых? А может, Вэй Ин уже не выдерживает?        Лань Чжань помнил ещё со времён их учебы в Гу Су о пристрастии Вэй Ина к алкоголю, но он верил, что безалаберный ученик может в любой момент остановиться, но по виду комнаты можно с уверенностью сказать — все куда запущеннее, чем показалось на первый взгляд. Ступать по полу нужно было крайне осторожно, в небольшие безопасные квадратики, лишенные битых и целых сосудов из-под вина, дешевого и некачественного, тошнотворный запах которого немилосердно забивал ноздри.        С поистине кошачьей грацией подобравшись к тяжело спящему Вэй Ину, Лань Чжань опустился перед ним на одно колено, не без грусти рассматривая пропитанное алкогольными парами чудо. Куда же подевался тот мальчик, с которым он познакомился в Гу Су, который показал ему другой мир, свободный от правил, озарённый его широкой улыбкой?       

Лань Чжань, посмотри на меня!

       Я смотрю. Я уже давно смотрю только на тебя. И мне больно видеть то, во что ты превращаешься.        Растрёпанные сальные волосы, не скрепленные алой лентой, повисшей на самом их кончике, рассыпались неприглядными колтунами по плечам и спине, верхнего слоя одежд не было, а два нижних слоя находились в кошмарном беспорядке, а если припомнить, что последнее собрание было два дня назад, то становится понятно, что с того времени, как Вэй Ин совершил вылазку к главе ордена Цзян, юноша и не переодевался. И как только чёрная одежда умудрялась выглядеть грязной — непонятно.        Обуви так и вовсе не было, и даже осмотрев комнату, вопрос ее местоположения остаётся открытым. А взглянув на босые ноги, Лань Чжань нахмурился пуще прежнего. Ступня правой ноги была вся в крови и из неё, ко всему прочему, торчал осколок от кувшина вина, видимо Вэй Ин неосторожно ходил по своей заваленной комнате и наступил на сосуд, раздавив его.        А будучи пьяным так и вовсе не соизволил позаботиться о своей конечности, плюхаясь где-то поблизости. И точно, буквально в одном шаге от себя Лань Чжань наткнулся на багровые осколки кувшина и лужицу крови, но сейчас до этого бардака ему не было никакого дела. Нога Вэй Ина заняла все его внимание.        Лань Чжань думал все сделать аккуратно, чтобы не разбудить Вэй Ина, и тот в свою очередь не почувствовал боли, но судьба распорядилась иначе. Нервно клюнув носом, Вэй Ин походил на нахохлившегося воробья, проснувшегося в ту же секунду, стоило только руке Лань Чжаня коснуться его лодыжки, тут же впиваясь взглядом в объект, которого ещё сегодня утром у него в комнате не наблюдалось.        Сощурив свои сонные глаза, Вэй Ин очень серьезно спросил.        — Лань Чжань? — Мгм. — подтвердил юноша, нехотя отнимая руку от раненой ноги. — И что-о-о мы де-е-елаем? — тянул гласные Вэй Ин, склоняя голову к плечу. — Хотел осмотреть твою ногу. — честно признался Лань Чжань, пойманный на горячем. — То есть хотел позаботиться обо мне? — скептически спросил Вэй Ин, ожесточившись лицом. — Мгм. — покраснев ушами, подтвердил Лань Чжань, опуская взгляд в пол. — Пф, а ведь похож. — фыркнув, ответил Вэй Ин, удивляя таким странным утверждением Лань Чжаня, да так что у него лицо на пару секунд вытянулось, но быстро вернулось в привычное состояние монашеского спокойствия. — На кого похож? — На Лань Чжаня. — без раздумий ответил Вэй Ин. — Что странного в том, что я похож на самого себя? — недоуменно спросил Лань Чжань. — Будь ты настоящим Лань Чжанем, в этом бы ничего странного не было. — уверенно ответил Вэй Ин, ещё больше путая собеседника. — А каким я ещё могу быть, кроме как настоящим? — потерянно спросил Лань Чжань.        И в этом вопросе точно было что-то странное, потому что Вэй Ин посмотрел на него как на душевнобольного, который спрашивает настолько очевидные вещи, что отвечать на них сродни величайшему оскорблению своих умственных способностей.        — Ненастоящим. Понятно же. — как что-то само собой разумеющееся сказал Вэй Ин, уже не обращая на Лань Чжаня никакого внимания.        Пока собеседник пытался осмыслить этот факт и выбраться из паутины никому не понятных мыслей пьяницы, Вэй Ин уже проковылял на другую часть комнаты и где-то во всем этом чудовищном беспорядке откопал непочатый кувшин вина, с энтузиазмом исправляя это недоразумение. Лань Чжань тяжело вздохнув вновь подошёл к сбежавшему и явно нетрезвому Вэй Ину, опять опускаясь перед ним на колени, но тому все как с гуся вода, пьёт и даже не думает смотреть на молчаливую статую.        — Вэй Ин, тебе уже хватит пить. — сказал Лань Чжань, пытаясь отобрать сосуд, за что его звонко шлепнули по рукам и посмотрели с такой ненавистью, что тот незаметно для себя отшатнулся. — Нет, не хватит! Чего прицепился?! Иди к себе, строй бесполезные планы на ещё более бессмысленное будущее, а мне дай залить этой бурдой своё прошлое! — в порыве чувств закричал Вэй Ин, привычным жестом прикладываясь к кувшину вина, чтобы потом скривиться от его горечи и желчи или это его слова были полны желчи? — У тебя такое печальное прошлое? — скептически посмотрел на две трети состоящего из алкоголя юношу Лань Чжань, гадая, как ему ещё удаётся связать в цельное предложение слова и не потерять ход мыслей.        Он и не думал уличать Вэй Ина во лжи, тем более, что он где-то слышал, что пьяные люди — это самые честные люди, особенно когда речь заходит о чувствах, страхах и тому подобном. Да и во время учебы в Гу Су Вэй Ин частенько увивался хвостиком за Лань Чжанем, чтобы рассказать о своих развлечениях и тренировках в родном ордене. При том он так много говорил, так подробно расписывал и делал это всегда с широкой улыбкой на лице, что Лань Чжань бы при всем желании не мог бы придумать хоть какой-нибудь вопрос или усомниться в честности слов Вэй Ина. Пристань Лотоса ведь его дом, а дома всегда есть те, кто тебя любят и с кем тебе хорошо.        — Откуда вам молодым господам, привыкшим к роскоши и слугам, знать, как живут простые смертные? — ответил вопросом на вопрос Вэй Ин, в насмешке кривя губы.        Конечно, никто не может знать, как на самом деле обстоят дела в какой-либо из семей, пока человек сам честно не расскажет, но все, кто был хоть немного знаком с Вэй Ином или семьей Цзян, знали историю о том, как мальчик попал в орден Цзян и почему он так близок с его главой. Также все знали и о его родителях, кем они были и что с ними случилось. Но сам Вэй Ин никогда о них не рассказывал, а ведь ему палец в рот не клади, по локоть откусит. Да и смотря на него, невольно складывается впечатление весьма беззаботной личности, у которой нет запретных тем для разговора и относится он ко всему проще и легче остальных.        Но сейчас Лань Чжань уже не был в этом так уверен, как будучи ребёнком, по поручению старшего присматривающим за приглашённым учеником, тем более вспоминая его мимолетно показанные слабости, сначала в Цайи, потом в холодном источнике, теперь сейчас.        — Ты прав. Я не узнаю, пока ты не расскажешь. — покорно согласился Лань Чжань, вызывая у Вэй Ина какой-то сдавленный, полный презрения смешок. — С чего бы мне рассказывать о своих тревогах кому-то вроде тебя? А? Второй молодой господин Лань, образец благочестия подрастающего поколения? — криво улыбаясь, спросил Вэй Ин, подпирая подбородок рукой, как бы говоря: ну давай, удиви меня, я внимательно тебя слушаю. — Человеческие души непостижимы. — коротко ответил Лань Чжань. — А ведь ты не приезжал в Пристань Лотоса, хотя я столько раз тебя приглашал. Знаешь, как мне больно было слышать твои отказы! Я ведь от всей души, а ты… такой холодный. — добавив в свою речь побольше драматизма, стенал Вэй Ин, закрывая глаза только для того, чтобы чуть прищурить один из них и любоваться каменным лицом собеседника. — Была причина, по которой я должен был приехать в Пристань Лотоса? — спросил Лань Чжань, не покупаясь на фальшивую игру Вэй Ина. — Если бы ты приехал, то узнал бы, что наши заклинатели не любят особо распространяться о своей жизни до Пристани Лотоса. Хотя если подумать, то едва ли ты узнал, ведь совсем же ни с кем не общаешься. — задумчиво ответил Вэй Ин и закрыл один глаз, предельно внимательно изучая внутренности кувшина, — И куда это вино постоянно девается? Наверное, ему пришлась не по вкусу твоя, — Вэй Ин покрутил пальцем перед лицом Лань Чжаня, — кислая моська, пхех. — Я общаюсь с тобой. — озвучил вполне очевидный факт Лань Чжань. — Да, это пока. Ты же правильный до зубного скрежета, и стоит мне сделать шаг вправо, шаг влево от правил, и ты меня возненавидишь, как и Вань Инь. — с грустной улыбкой закончил Вэй Ин, пустым взглядом смотря в одну точку перед собой. — Твой брат? — переспросил Лань Чжань, с трудом представляя, за что можно возненавидеть Вэй Ина. — Я ему не брат. — жестко ответил Вэй Ин, настораживая Лань Чжаня такими резкими переходами от спокойного состояния к фазе — убью, просто за то, что ты существуешь, — Я бы тебе объяснил, но зачем мне распинаться перед благородным молодым господином, которому невдомек о всех тех страданиях, что выпадают на долю простых людей. — Ты считаешь, что люди знатного происхождения не поймут людей, не имеющих богатой родословной? — продолжал спрашивать Лань Чжань, понимая, что только в таком разговоре Вэй Ин с ним будет наиболее честным, хотя пользоваться его беспомощностью низко, но остановить это любопытство уже ничто не в силах. — Между нами пропасть. Знать таких, как я, даже за людей то не считает, что уж там говорить о понимании. Хах! Это как если бы человек пытался понять, о чем лает собака! — сдавленно посмеялся от своего сравнения Вэй Ин, после испуская печальный вздох по безвременно оставившему его алкоголю. — Но как же любовь? Разве люди разные по происхождению не могут полюбить друг друга? — потерянно спросил Лань Чжань, смотря на снисходительно улыбающегося Вэй Ина. — Любовь… какое детское слово. — … Для тебя она ничего не значит? — А сам ты как думаешь? — В Пристани Лотоса тебя приняли как родного… — Ха-ха-ха-ха-ах-ах-хах! Аха-ха-хах-хах-ах!        Истерично засмеялся Вэй Ин, хватаясь за свой живот, едва по полу не катаясь от пугающе звонкого, искреннего смеха.        — Как родного?! — сквозь смех выговаривал Вэй Ин, чувствуя, как сейчас лопнет от смеха, непонятно почему появившегося, — Ещё скажи, что они меня любили? Ах-аха-ха-хах-хах-ах-ха! А то как же! Аха-ах-хах-ха-хах-ха! Ну Лань Чжань! Аха-хах-хах-хах-хах! Ой, щас помру! Ты точно ненастоящий! Ах-ах-аха-хах-ха-ха-ха-ах! Настоящий Лань Чжань шутить не умеет! — надрывался Вэй Ин, не замечая совершенно потерянного, даже запуганного взгляда Лань Чжаня.        А ведь он думал своими словами успокоить Вэй Ина, заставить поверить во что-то хорошее, вспомнить какой-нибудь счастливый момент из детства, о котором так много рассказывал во время их обучения в Гу Су. И что он сейчас видит. Надрывной смех и горячие слёзы, которые Вэй Ин и сам не замечает, продолжая свой рассказ.        — Когда я только появился в Пристани, Мадам Юй смотрела на меня как на кусок мяса, истекающий кровью, а себя она должно быть мнила голодной собакой с пустым животом, прилипшим к позвоночнику, которую только спусти с поводка, сожрет в мгновение ока и не заметит! А Цзян Чэн?! Я до смерти боюсь собак, потому что на улице они не раз пытались загрызть меня! Ха-ха! Мы буквально дрались за еду, за какие-то ошмётки, выброшенные трактирщиками! — … — А у Цзян Чэна была куча щенков, которых он обожал и держал при себе, холил и лелеял уж точно не для того, чтобы потом появился какой-то сын слуги и отнял у него их! Ведь из-за меня из Пристани Лотоса исчезли все собаки! Аха-ха! Цзян Чэн тогда отказался пускать меня в свою комнату и оставил спать на улице, ещё и собаками угрожал, если я не перестану звать его «шиди»! Но я уверен, это он так просто показывал свою бесконечную любовь к новому члену семьи, который отнял у него отца, а потом и сестру! В конечном счете даже его мать теперь относится ко мне благосклоннее, чем к родному сыну! — … — Ну же Лань Чжань, чего ты замолчал? Разве у вас с Цзэу Цзюнем не так выражаются братские чувства?! Аха-ха-хах!        Все ещё истерично хохотал Вэй Ин, позволяя слезам туманить его взгляд и беспрепятственно скатываться по перекошенному широкой улыбкой лицу. Лань Чжань никогда не был в подобной ситуации или в любой другой отдаленно похожей. Даже когда он уводил Лань Сичэня из полыхающего ордена, его дядя практически сразу взял на себя заботу о брате, так что Лань Чжань не обременял себя знаниями, необходимыми, чтобы успокоить истерику и осушить слёзы.        Поэтому он встал и хотел было уйти, позвать Цзян Чэна или может быть сначала попросить совета у Лань Сичэня, но внезапно все стихло.