Конец июля, 1408 год Шифу – 12 лет Китай, провинция Хэнань, долина Мира, Нефритовый дворец
Раньше я слушал слова и верил в дела. Теперь же я слушаю слова и смотрю на дела.
***
В годы моей юности в Нефритовом дворце жил тот, кто всегда заботился обо мне. Его звали Зинши, он был моим другом. Мы были неразлучны и лишь ему было под силу меня насмешить. В конце концов, Зинши взяли работать на императора. Мы не виделись годами, но не теряли связи. И вот недавно Темутай и его воины замыслили нападение на Китай. Зинши услышал об этом и сорвал заговор. Темутай дал клятву отомстить.***
Когда я был мал и зелен, то понятия не имел, что это такое ваше невероятно легендарное «кунг-фу», что очень странно, ведь в те времена оно как раз таки активно пропагандировалось и боготворилось практически за каждым углом, и я в уме не представляю, как мне удалось избежать на какое-то время участи во всем этом водовороте сверх масштабных событий. Я не утрирую, ни в коем случае. В какой дом не зайди, обязательно находилось время вставить в диалог на абсолютно любую тематику пару предложений о известном боевом искусстве, и чаще всего такие короткие обмены фразами перерастали в настоящую дискуссию. Умолчим о том, что и на дискуссиях не всегда все заканчивалось. Но если учесть то, что ситуация достигла апогея, когда мне было от силы года три, становится очевидно, что я увлекался совсем другим и окружающие не спешили навязывать мне важность кунг-фу. До поры до времени. В один момент я понял, что произошла утечка, и кунг-фу немного приоткрыло для меня занавесу тайны. Теперь размахивание кулаками в сопровождении обезьяноподобных криков и порча имущества — единственное и, как я сейчас понимаю, самое бесполезное, что мне стало о нем известно, и то благодаря друзьям, а не своим личным изучениям, происходящим под бушующим потоком энтузиазма. До сих пор с улыбкой вспоминаю, как ребята одного со мной возраста из соседних домов ежедневно и не умолкая звали меня на улицу играть в догонялки, размахивать палками, имитируя якобы бои воспитанников Шаолиня, в придачу на глазах тех девочек, чьи сердца каждый из нас пытался по своему завоевать и стать повелителем двора, а я упирался, словно осел, отказывался, через порог не переступал. Да, иногда так не хотелось всей этой вот суматохи, еще и происходящей под палящим солнцем, без наличия с собой питьевой воды, далеко от дома, ведь рядом с ним нам никогда нормально не гулялось, и все такое прочее. Просто родители каждого из нас обладали такой способностью интересной — видеть в окно все то, что не нужно видеть, и обращать внимание на наши странные, как для детей, увлечения в угрожающе словесной форме. В общем, в такие моменты я готов был горы свернуть, перемыть всю накопившуюся грязную посуду, (просто поводить по ней тряпочкой), вычистить все злополучные квадратные метры деревянного пола, которые только имелись в нашем доме, лишь бы никуда не идти и отдохнуть от этого оказываемого на меня давления со стороны неугомонных сверстников. Ну вот таков у меня был характер, я любил веселье и проказничать, но в меру и без последствий. И мне даже периодически удавалось этими заманчивыми предложениями насчет псевдо-уборки уговаривать маму оставлять меня дома и идти, например, думать отговорки для той во всю глотку кричащей на улице толпы, в жанре: «Шифу не выйдет, потому что…!» И она правда делала это. Если внимательно рассмотреть каждую из этих легенд, то обо мне можно сказать очень много нового… Я бы даже сказал, экзотического и не воспринимаемого на слух другим народом. И подобного рода добра, которое должно было спасать меня от насильного изучения кунг-фу, было придумано настолько много, что это количество не дожило в моей голове до сегодняшнего дня, а если и дожило, то очень смутными отрывками. Например, каким-то образом ушиб ногу, садясь на стул. У меня один вопрос: я садился, не сгибаясь в коленях? Или изначальной задумкой было сесть на стул, но потом что-то пошло не так и я промахнулся? Как? Вот, в чем и заключались недостатки придуманных моей матерью отговорок, на которые та тратила максимум секунды три, не больше. Они несли в себе больше бреда, чем смысла! Теперь я, кажется, понимаю, почему она вышла замуж за моего отца-сказочника, у которого постоянно то барабашки какие-то за углом жили, то приведения под кроватью зловеще хрустели пальцами, то мертвецы стучали по стенам и мешали спать. В общем, не трудно догадаться, что именно отсюда и пошло мое равнодушное отношение ко всем этим суевериям. Мою психику знатно закаляли ежедневные новости о наших новых сожителях и о том, что со мной будет, если я не съем кашу. А вот еще одна история: простудился, на пару секунд открыв окно. После этой басни вообще вся деревня какое-то время думала, что я какой-то слабый организмом, неженка, мамин сынок, который умудряется заболеть летом во время такой беспощадной жары, что любого другого ребенка можно было поймать, выжать, как тряпку, и в тех литрах отжатой воды дважды искупаться. Но моим любимым осталось то, что однажды вознесло меня на вершину славы. Это случай с отцом. Сей плод фантазии, как я раньше думал, не умеющей лгать матери разглашал о том, что причина, по которой я не рвусь гулять с другими детьми, это спор, который я словно неудачник проиграл отцу в маджонг. Маджонг, уважаемые. Вы можете себе представить хотя бы примерно эту картину в своей голове? Костяшки, сидящий за столом мой суровый отец-бандит, который и головы своей не высовывал из игровых клубов особенно в день, свободный от работы и домашних дел, и двухлетний я, который не то чтобы эту игру видел раза два в своей жизни, а до пяти считать не умел. Какой к черту маджонг, я в куклы играл! Я в том возрасте превосходно умел только много есть, много спать, разрисовывать стены той едой, которую на дух не переносил и получать по шее за это. Нет, я ни в коем случае не наговариваю, родители меня не били, кроме тех случаев, где это было действительно необходимо. Но меня била соседка. Исключительно в воспитательных целях, ничего сверхъестественного и такого, за что ее нужно посадить на кол. В какой-то мере я даже благодарен этой женщине. К чему я веду? Даже использования отговорок не могло продолжаться вечно или хотя бы дольше одной недели. То есть, три дня подряд я не мог оставаться дома, меня все-таки за уши вытягивали дышать воздухом, смотреть на белый свет и на своих друзей, аргументируя это словами: «А не рано ли ты взрослеть пытаешься, мальчик? Пока детство в одном месте играет — живи и радуйся!» Да я и не пытался никогда, если честно. Я имел совсем другой спектр увлечений. До сих пор не пойму, с чего они взяли, что я притворялся серьезным, не заинтересованным постоянными пакостями. Мне особенно некогда было это делать с того момента, как мы с отцом покинули дом и отправились в непрерывный путь. А ведь мне действительно приходилось выходить из дому, бросать все излюбленные домашние хобби и садиться смотреть, как мои товарищи-мастера показывают мне чудовищно нелепые выкрутасы, называя это ничем иным кроме «кунг-фу». В общем, без преувеличения ужасное зрелище, которое и послужило, я так полагаю, зародышем моей детской ненависти к боевому искусству. Но это далеко не главное, что вы. Ребенку, такому как я, не было категорически важно знать правила ведения боя, болевые точки соперника, правильное их поражение, чем в те времена уже во всю пытались проникаться мои товарищи. Из них, если меня не подводит память, ничего толкового так и не вышло, но на третьем десятке лет мне все же довелось повстречать четверку детишек, возрастом таких, как и я когда-то, ныне ставших действительно неплохими мастерами кунг-фу в одной из ближайших от долины Мира академий. Но я снова не об этом. Гораздо хуже было то, что я так и до конца не узнал, что такое семья. Да, у меня был отец, который не давал мне спокойной жизни, когда-то даже была мать, но я не хочу сейчас говорить об этом. Все это было так давно, что я, будучи ребенком, совсем не успел сполна пропитаться этим теплым понятием. Привыкнуть к поцелуям матери на ночь, к семейным посиделкам за настольной игрой, к совместным обедам и прогулкам по улице, к прослушиванию сказок. Только благодаря мастеру Угвэю и Зинши я снова почувствовал себя ребенком, которому совсем не нужно быть взрослым для того, чтобы выжить.***
Ночь. Сказочно безветренные моменты жизни. Одиноко идущее с ними нога в ногу время. Оно шептало очень тихо и неразборчиво, дышало ему в затылок о скором приходе полуночи, о наступлении нового дня, при этом стараясь не потревожить образовавшийся вокруг него вакуум из собственных переживаний и мыслей. А он несмотря ни на что продолжал сдержанно выполнять просьбу своего старого отца. Ждать его. На улице так удивительно долго стояла тишина, что путник невольно погрузился в своеобразный транс, начал вслушиваться в нее, переживать, бояться увлечься. А она специально велела продолжать, не бросать ее. Луна не показывалась на небе, глаза выедала тусклая темнота. Всему виной плотно нависшие над миром грозовые тучи, закрывающие ее собой и говорящие вдобавок еще более плохие новости. Возможен дождь. А он все еще не отступается, ждет. Сидя на холодных и сырых ступенях у самого входа в Нефритовый дворец и на такой пугающей высоте, никогда не можешь спокойно поднять глаза на уровень горизонта, ибо становилось страшно. Страшно глянуть на такие без того громадные облака, способные вот-вот упасть прямо тебе на голову и которые после подъема ко дворцу будто стали еще больше. Взгляд опущен. Крошечное, расстелившееся под ногами поселение интересовало глаз гораздо больше, чем теперь такие близкие вершины скалистых гор, чье величие с таким успехом оказывало на тебя влияние, пока ты стоял ногами там, на земле. По маленьким каменным улочкам бегали с миллиметр размером жители долины, держали в руках ярко горящие оранжевым светом фонарики, что-то явно праздновали, привлекали его детское внимание. Смешили. Мальчик знал, что среди этих невероятно добрых существ, которые не узнали в них бандитов и воришек, где-то ходит и его отец. Он не боялся факта наступления ночи. В его детской головке уже четко возникало понимание того, что родитель, как никак, отличается от него возрастом и может подниматься ко дворцу по ступеням в разы дольше, чем он. Поэтому, он ждал. Ждал почти весь день, не двигался с места, изучал глазами такие неизвестные и головокружительные для него пейзажи, пусть и знал все это время, что все еще находится в Китае и удивляться тут совершенно нечему. В его родной деревне были точно такие же зеленые бамбуковые рощи, ничем не отличающиеся ручьи кристально чистой воды, все то же беспощадное солнце и трава. Спустя столько прожитых вне родины лет мальчик вновь почувствовал себя как дома и это не на шутку захватывало дух, отнимало возможность находить нужные слова для выражения счастья. Только вот одно отличие все же нашлось. Местные здесь были какие-то совсем другие. Они даже отличались от жителей тех других поселений, в которых ему приходилось раньше неоднократно бывать. Их лица излучали покой и умиротворение, счастье и безопасность, а не напряжение и усталость, как у многих, кто уже однажды побывал на пути малой панды. Он это видел и прекрасно чувствовал. Находясь в гордом одиночестве такое длительное количество времени, не сказать, что панду что-то напрягало. Ноги ребенка твердо располагались на ступени пониже, локти упирались в колени, покрытые каким-то рваньем, одна тоненькая ручка подпирала ничего не понимающую голову, которая стала таковой только от невыносимого желания спать. Долину Мира уже почти не было видно, она больше и больше скрывалась во тьме, в общем-то, как и край бесконечной каменной лестницы. Огни в домах гасли, единственным источником света оставалось зеленое богатое здание за его маленькой сгорбленной от усталости спиной. Спустя пару минут стемнело окончательно. Любоваться теперь было нечем и от наступившего безделья оставалось только бороться с самовольно закрывающимися с целью отдохнуть глазами. Но только мальчику стоило вновь подумать о том, рядом с каким заведением его оставили посидеть уже на который час, голубые глаза бодро приоткрылись, а его детское пухленькое лицо почти незаметно скривилось в недовольстве. Оно служило для Шифу напоминанием о кунг-фу, о брошенных в тысячи милях друзьях, о родном доме. Неожиданно за спиной привыкшего к тишине ребенка раздался достаточно громкий и слегка скрипящий звук. Ворота во дворец открылись, оттуда кто-то выглянул. Боковым зрением Шифу сразу увидел вырвавшуюся наружу струю яркого света, чью-то такую большую и широкую тень. Глаза после увиденного в удивлении открылись чуточку шире. Мальчик в жизни не видал обладателей тени таких размеров. И ему стало немножечко не по себе. Мастер Угвэй в последнее время поражался сам себе. Уже половина первого ночи, а у него в планы резко вошло прогуляться. Это странно, не правда ли? Вот и Шифу так подумал, когда примерно прикинул, который сейчас час, и почему в такое позднее время обитатели Нефритового дворца продолжают бодрствовать. Выходя из Зала Героев, черепаха надеялась провести ночное время с пользой — посмотреть на покрытый тьмой Китай с огромной высоты, но вместо этого взгляд его зеленых глаз упал на силуэт все так же сидящего на ступенях маленького мальчика. Угвэй застопорился прямо в дверном проеме. Как и ожидалось, ребенок даже с места не сдвинулся, что, дескать, вызывает подозрения, будто он здесь сидит не просто так. Его видел посланник Зинши рано утром, возвращаясь во дворец, к полудню видел уборщик Зенг, ближе к вечеру — сам Угвэй и уже совсем другие прислуги. И что самое ужасное, у каждого из них была своя теория, которая объясняла причину нахождения здесь малой панды, но ни одна не попала точно в цель. Черепаху по началу так вообще умиляла новость о том, что к Нефритовому дворцу в кои-то веки поднялся ребенок, а не взрослый с какой-нибудь проблемой. И не просто преодолел тысячу ступеней, чтобы в шутку постучать в дверь, убежать, подождать, пока кто-то выйдет посмотреть, кто прибыл, и посмеяться с этого, нет… Мальчик выглядел намного старше этих поступков, пусть на вид он действительно мал ростом и возрастом не старше двенадцати лет. Но теперь мастеру уже было не так смешно вновь при виде этой ситуации. Подросток не уходил даже после наступления темноты, его не искали родители, что для старика было явным сигналом тревоги и призывом к действию. — Доброй ночи, дорогой юноша, — добро и широко улыбаясь, сказал мастер Угвэй, до конца не выходя на улицу. — Я не помешаю? На удивление Угвэя, мальчик и не думал отвечать. Он даже не подал виду, что услышал или хотя бы заметил позади стоящую черепаху. Малый смотрел вниз, склонив голову, думал, стучал пальцами по коленке, переживал. Мастер Угвэй слегка опешил, не ожидая такой несговорчивости от ребенка, ведь дети всегда не против поболтать, но потом снова взглянул на него. Черепаха сделала уверенный шаг вперед, со стуком закрыла за собой ворота во дворец и, не отчаиваясь, попробовала вновь: — Могу я поинтересоваться, почему ты сидишь здесь целый день? — мастер оперся на свой знаменитый посох и заинтересованно склонил голову. — Возможно, тебе нужна наша помощь? Старец рассматривал затылок ребенка, с любопытством и слабо заметным чувством тревоги ожидая хотя бы какого-нибудь ответа, который сейчас помог бы ему принять решение по поводу развязки такой довольно странной и неординарной ситуации. И Шифу ответил. Мальчик немного помотал сероватой от пыли головой в разные стороны, продолжая сохранять спокойствие и сдержанно молчать. Сегодняшнее отсутствие луны вовсе не было кстати. Оно нагнетало, веяло жуть, и черепаха сразу почувствовала, как молчаливый сидящий напрягся, как больше понимал, что что-то идет не так, что он все еще один, тьма сгущается, а к нему подходят всякие незнакомцы. Мудрейший Угвэй направился в сторону малой панды, желая смягчить переживания их обоих, при этом не убирая с лица специально вызванную улыбку. — Ты кого-то ждешь? — Угвэй говорил очень мягко, чтобы не пугать мальчика, подходил очень медленно, но уверенно. Внушал ему чувство собственной слабости, чувство безопасности рядом с ним. И это сработало: маленькая голова Шифу едва заметно кивнула вперед. Мгновение, и мастер резко останавливается. Его глаза широко распахнулись, в изумлении открылся рот, лицо застыло в вытянутом состоянии и не отворачивалось от силуэта красной панды. Перед ним бушующим потоком пронесся идеально отрежиссированный спектакль, заполненный палитрой из различных эмоций и именуемый жизнью. На лбу выступил пот. Как же давно великий мастер кунг-фу не чувствовал горечь во рту, но не от неправильно подобранного питания, а от полученных только что знаний о скором будущем. Сейчас он стоял за спиной маленького брошенного ребенка, ощущал его уязвимость, но ведь видел старец совершенно другое. Видел то, во что впервые сам не хотел верить. Изысканно отреставрированный тренировочный зал, весь в огнях, тренирующаяся в нем черно-белая большая панда, одетая в золотисто-белые одеяния Воина Дракона, малая панда, ее учитель, которая стояла недалеко от великана, поправляя положение его громадных рук длинным ветвистым посохом. Лицо наставника было таким пугающе серьезным, недовольным, уставшим. Казалось, тренировка длилась уже не первый час, и не сказать, что все было безуспешно. Но это далеко не то, что заставило черепаху усомниться в адекватности своего разума. Был факт, существование которого делало увиденное в разы хуже. У этого представления был зритель, и даже не один. За плечами малой панды, расправив широкие плечи, стоял высокий и сильный телосложением барс. Он был словно дымка — прозрачный и нематериальный, но даже понимая это, ощущалось, что он вот-вот набросится на одну из панд и разорвет на части. Из желтых светящихся глаз выстреливала ненависть, в руках сжимался пустой золотистый свиток, который так и не сделал его тем, кем было предначертано; жизнь давно покинула его тело, но не раньше, чем это сделала любовь. Но и на барсе не закончилось. За мускулистым и оскалившимся котом рвал на себе одежду напыщенный, одетый во все белое, императорских кровей павлин. Вот по нему уже можно было сказать, на какую конкретно панду ее величество желает набросится и изрешетить своими лезвиеобразными перьями. А дальше пошло-поехало. За спинами этих двоих невероятно важных для истории кунг-фу панд выстраивалась целая бесконечная шеренга из близких им существ до злейших врагов, от живых до мертвых. И каждый занимал свое определенное место в их жизни: время появления и момент ухода, цель и намерения, окончательный результат, который они должны принести. Угвэй очень грустно и тяжко выдохнул. Черепаха просто поняла, какова дальнейшая судьба этого ребенка, и ей стало от этого ужасно неприятно и тоскливо. Почему этот ничего плохого не сделавший миру мальчик будет вынужден через все это пройти? Зачем? За что? Что это за отбор такой? Он ведь сейчас так мал, чтобы погрузиться во все это, так беззащитен и слаб психологически. Один внешний вид говорил о том, как ему без черных пальцев судьбы, пишущих его жизнь, было не сладко, а тут такой резкий сюжетный поворот. — Что-ж, — протяжно произнес Угвэй в своей голове, — как говорится, так тому и быть. Решая больше не тратить без того бесценное время, мастер отчаянно выдыхает воздух и подходит вплотную к Шифу. Теперь то ему понятно, что судьба оставила мальчика ждать не своего отца, а его самого, а значит, уже можно начать привыкать к панде, как к новому члену семьи. — Тот, кого ты ждешь, будет здесь немного позже, — без зазрения совести соврал Угвэй, — может, ты… — Нет, — молниеносно отрезал сидящий мальчик, дерзко дрогнув ухом, — я не буду заходить. Учителя подобная вспыльчивость в этом маленьком комочке прилично так шокировала. — Ничего себе, — искренне посмеялась черепаха, правда не ожидая это услышать, — как ты догадался, что я хочу сказать? — Все вы взрослые одинаковые, — Шифу нервно глотнул ком в горле, хоть его детский голос и звучал убедительно холодно и твердо. На самом деле, он очень старался делать вид, что ему нисколечко не страшно, и что чутье ему не подсказывает, что что-то происходит не то. — И фразы у вас одинаковые. — Тогда, — Угвэй аккуратненько положил свою ладонь на плечо Шифу, замечая, как тот сжался от переполняющего чувства тревоги, — скажешь, как зовут тебя? Панда медленно повернула голову. Она недоверчиво посмотрела сначала на руку черепахи, лежащую на ее правом плече, а после на это старое и сморщенное улыбающееся лицо. — Зачем вам? — бровь Шифу слегка приподнялась, он смотрел исподлобья, все еще не доверяя. — Я вообще не должен с вами разговаривать, мне папа запретил. — Ах, папа, — Угвэй добро и понимающе кивнул. Воспитанный ребенок попался. — Я его, кажется, знаю. Не Широнг, случайно? Глаза Шифу, ему самому на удивление, открылись очень широко. Уши навострились, а личико вытянулось. Он поднял голову на старика. — Вы знаете моего папу? — он испугался, что сейчас придется бежать, что их снова узнали и снова будут пытаться убить. — Я… Могу пойти? Мальчик предпринял попытки быстро встать, чтобы дать деру, но Угвэй не позволил ему это сделать, начав заботливо поглаживать его плечо и усаживать обратно, вдогонку бросая следующее: — Я знаю уважаемого Широнга, как известного торговца талисманами, — черепаха предвидела намерения Шифу и успокоила его довольной улыбкой, — и я очень рад, что наконец познакомился с его сыном. Шифу слабо заметно выдохнул с облегчением и вновь расслабился. Бедного аж всего перетрусило за эти несколько напряженных секунд. — Так все же, — Угвэй, не убирая ладонь с плеча мальчика, обошел его с правой стороны, чтобы видеть лицо и глаза и тем самым наблюдать за поведением и реакцией, — скажешь, как тебя зовут? — Шифу, — на выдохе произнес ребенок, снова уставив отрешенный взгляд на пропавший во тьме край лестницы, надеясь увидеть там того, кто пропал на целый день. — Рад познакомиться, — Угвэй замолчал на пару секунд и, поймав момент задумчивости Шифу, обернулся. Черепаха абсолютно весь разговор с малой пандой отчетливо чувствовала, что в ее спину словно кто-то дышит, и в очередной раз оказалась права. На входе показался Зинши. Посыльный выглядывал из-за приоткрытых ворот в Нефритовый дворец, и близко не понимая, с кем и о чем мастер Угвэй может разговаривать так поздно ночью, и сонно протирал глаза рукавом синего кимоно. Когда медведь рассмотрел за панцирем учителя что-то маленькое, слегка грязное и ушастое, не слабо удивился, но молча продолжал наблюдать и ждать, когда же мастер зайдет обратно. И это длилось ровно до тех пор, пока черепаха не обернулась и их глаза не встретились. У обоих они были заполнены печалью. У мастера Угвэя — от увиденного, у Зинши — от непонимания ситуации и ожидания скорого ночного дежурства. Медведь кивнул головой, указывая на сидящего ребенка. Вслух он ведь не спросит, что делать, так как можно напугать панду (мало ли, что у нее в голове), поэтому пришлось использовать мимику лица и жесты. И учитель, будучи очень понятливым и догадливым в таких случаях, кивнул в ответ, после чего вновь развернулся к Шифу. — Как ты смотришь на мое предложение зайти во дворец и подождать запаздывающего господина там? Выпить чаю? — Угвэй плавно спустился на ступень, на которой стояли ноги мальчика, чтобы быть с ним практически на одном уровне. — Ты, дорогой Шифу, в конце концов, продрог. Помедлив, панда ответила: — Спасибо, но я все же не могу. Угвэя даже не выводили на злость эти слова, чему Зинши удивлялся весь разговор. Медведь очень любил детей, но из-за своей должности и важности в Нефритовом дворце просто не имел возможности и времени, чтобы завести свою семью, а отсутствие опыта в общении, как с девушками, так и с теми же детьми, останавливало его окончательно. А вот мастер лучше многих понимал, что подобное поведение мальчика весьма обоснованно и объективно. Это его право не заходить к каким-то незнакомцам во дворец и продолжать ждать родителя. Но ведь Шифу не объяснишь того, что за ним никто не придет. — Это Зинши — наш посыльный, можешь на него глянуть. Шифу, более менее начиная прислушиваться к словам смотрителя дворца, аккуратно обернулся и посмотрел на высокого медведя. И как же ему стало подозрительно легче, когда Зинши так же растерянно и неуверенно ему улыбнулся, вышел полностью на улицу и завел руки за спину. — Я попрошу его, чтобы он остался здесь вместо тебя, и когда твой отец объявится, он придет и сообщит нам. — Угвэй в надежде на ответ выдерживал тишину, глядя на то, как эти оба обмениваются взглядами. — Договорились? Через какие-то секунды переглядок Шифу и Зинши, мальчик, посмотрев снова за свою спину на лестницу и глубоко вздохнув, сказал: — Ладно, — панда стала серьезнее, — но если со мной что-то случится… — Шифу, даже не думай, — ухмыльнулся мастер Угвэй, невероятно обрадовавшись смелости и в то же время осмотрительности Шифу. — Ты находишься как раз в таком месте, где не то чтобы запрещено обижать, а принято защищать. Поднявшись на ноги, которые очень сильно затекли от таких длительных посиделок, панда вместе с Угвэем направилась в сторону встречающего у ворот Зинши. И чтобы не было пути назад, черепаха бережно придерживала ее когтистой лапой сзади за немного упирающуюся спину. — Зинши, отведи Шифу на кухню, а я скоро к вам подойду. Черепаха довела снова окаменевшего от волнения мальчика до Зинши и, улыбаясь этой непривычной для глаз картине, зашагала в другую сторону. Кто не понял, это было сделано специально. Надо же дать Зинши возможность понянчиться хотя бы с двенадцатилетним подростком и почувствовать себя в шкуре родителя, которому несмотря ни на что нужно воспитать и угодить своему ребенку. И вот они остались вдвоем. Посыльный был значительно выше Шифу, на десяток с лишним лет старше. И когда панда подняла на него свои пустые глаза, медведь сразу понял, что не особо нравится ему. Это с учителем Угвэем Шифу уже поговорил, понял, что тот не причинит ему вреда, но кто он для него такой? Какой-то свалившийся с небес посланник, который пялился им в спины всю беседу? Отличное резюме, как для начала. Медведь чутка отошел в сторону от дверного проема, чтобы дать панде дорогу. — Голоден? — безэмоционально спросил он, немного отворяя ворота и пропуская Шифу вперед. Когда мальчик в ответ молча посмотрел на посыльного, а после только ступил ногой на нефритовый пол, его пронзила дрожь. Голова резко поднялась, голубые глаза заблестели от яркого света, забегали в разные стороны. Признаться, он никогда прежде не видел такой красоты, хоть иногда и приходилось бывать вместе с отцом во всяких старых храмах, построенных при некоторых долинах. Это было нечто нереальное. Сейчас Шифу на полном серьезе думал, что попал в какую-то сказку, и на стоящего сзади Зинши уже было даже как-то все равно. Мальчик быстро увлекся зрелищем. — Эй? — возмущенно переспросил медведь, зайдя вслед за Шифу в зал и закрывая за собой дверь. — Ты меня услышал? — А? — подросток отвлекся от рассматривания красот дворца и быстро развернулся лицом к своему сопровождающему, невинно глядя на него, — нет, я не голоден. Брови Зинши чуть на лоб не перепрыгнули. — И зачем так сходу врать? — вопросительно наставлял медведь, начиная медленно идти вместе с мальчиком в сторону казарм и кухни через Зал Героев, вальяжно заложив руки за спину. — Целый день просидеть на ступенях и не проголодаться. А ты тот еще сказочник, Шифу. Панда закатила глаза, чувствуя приближение поучительных лекций из уст рядом идущего старшего. — Знали бы вы, кто мой отец, — цокнул Шифу, — тот не такие сказки расскажет, если у него будет настроение. — Ага, значит, ты все-таки голоден? — медведь широко улыбнулся, небрежно погладив Шифу по голове, после чего тот очень быстро вспылил и резко отошел на несколько метров в бок. — Не нужно так делать, — предупреждающе бурчал тот, чем вызвал у Зинши умилительный стон, который пришлось насильно сдерживать. Нельзя и так брошенному ребенку показывать, что над ним тут еще и шутят. — Ладно, извини, — посланник улыбнулся и протянул ему руку для брутального и взрослого рукопожатия, от которого Шифу, хмыкнув, отказался.Через время на кухне
— Ну и что же значит все это ваше «кунг-фу»? — говорил Шифу, стараясь не наброситься на поставленную перед ним горячую еду, а спокойно приступить к ее употреблению. Ведь по легенде он совсем не голоден. — Когда я был маленький мне им так полоскали мозги, ты себе даже не представляешь. Зинши громко хмыкнул, услышав это, но потом сразу же поспешил заткнуться. Ну правда, Шифу сидел за столом позади него и говорил такие забавные и смешные вещи, при этом с полной уверенностью думая, что выглядит взросло и непринужденно, и это веселило медведя уже не первую минуту. По крайней мере, сейчас — точно. Быстро став в лице нейтральным, медведь холодно ответил: — Кунг-фу — это словно искусство продления жизни, — гордясь своим знанием таких заумных слов отвечал Зинши, стоя у деревянной столешницы и наливая в две чашечки чай из небольшого чайничка. — Умение защитить себя от самого себя, как от самого опасного врага. — И у вас после такого… — панда на секунду остановилась, чтобы пережевать рис до конца и не заговорить в таком элитном дворце с набитым ртом, как истинный гурман, — выживают? Зинши снова вспыхнул. От смеха его держащие посуду руки дрогнули и какой-то процент чая вылился мимо чашки прямо на поверхность стола и, стремительно растекаясь, заполнял его площадь в радиусе нескольких сантиметров. — Еще как, — выдохнул тот, стараясь как можно быстрее поставить чайник на место, а то еще пара таких фраз и весь стол будет мокрый. Еще не помешало бы отыскать полотенце. — И что же в этом такого сложного? — Шифу развел в стороны деревянные палочки так, как бы развел сейчас руками, были бы они свободны. — Запомнил, куда бить, и все. Конечно же, панде не до конца верилось, что она находится в настоящем дворце, где обучаются легендарнейшие воины кунг-фу. До этого Шифу питался лишь своими воспоминаниями и знаниями по этому поводу, а сейчас, решив сполна воспользоваться моментом, налево направо расспрашивал Зинши обо всем том, о чем только удавалось вспомнить с раннего детства. Удалив первым попавшимся под руку полотенцем следы разлитого чая, Зинши повесил его уже во влажном состоянии на место и потянулся за подносом с подготовленным на нем сервизом. — Научиться владеть своим телом, осознать его анатомические возможности, подкорить разум. Это тебе не в маджонг играть, Шифу. Не суди книгу по обложке. Медведь поставил на центр стола все то, что им сейчас пригодится для удачного чаепития, и вновь вернулся к той столешнице, откуда это было взято. Посланник взял в руки подсвечник, который освещал ему нужный кусочек кухни для приготовления ужина, и перенес его на стол, где с самого начала уже стоял точно такой же и освещал место трапезы малой панды. — Расскажи о нем, — Зинши не сводил с мальчика глаз, наблюдая за тем, как он ест. — О ком? — Шифу не поднимал головы, был занят тем, чтобы не промахнуться палочками мимо рта. — Об отце, — медведь подвинул стул вместе с собой ближе к столу и сложил на его поверхность свои руки, разводя локти в разные стороны. — Мастер Угвэй его знает, а я малость не социален для таких познаний. Мне вечно некогда, но как тому, кто сейчас пойдет ждать его, было бы неплохо узнать хотя бы какие-то основные факты о нем. После этой простой, как казалось посланнику, просьбы, Шифу застыл. На секунду Зинши показалось, что панда проглотила еду с задержкой, будто начала снова нервничать. Лицо старшего слегка сморщилось от такой реакции подростка на его слова. Что в них было такого? — Не в обиду, конечно, — Шифу вновь зашевелился, продолжая с лицом аристократа набирать в палочки рис, после подносить его к своему рту, но уже старательно делая вид, будто ничего не было, — но все это довольно скучно. Зинши поспешил взять в руки свою чашечку чая, чтобы не выглядеть как-то чудно и оставаться в таком же окоченевшем состоянии, что и Шифу пару секунд. Довольно таки странно. Шифу уходит от ответа, но зачем? Чего он боится? — Что ты имеешь ввиду? — медведь поднес чашку ко рту и выпил немного горячей жидкости. — Это касается Широнга? — не терял надежду Зинши. Он случайно обратил внимание на тарелку малой панды. Она пару минут назад была более чем набита едой, а теперь в ней осталась ровно четвертая часть от всего этого. Посланник, увидев это, слабо улыбнулся, прикрывая свой рот горячей от чая посудинкой, чтобы Шифу ни в коем случае не заметил и не смутился. — Подкорение разума, тела. Что его там подкорять?! — в который раз выкрутился Шифу и поднял маленькую ладонь на уровень глаз, изгибая указательный палец. — Вот это называется подкорением тела? Я им управляю? Медведь чуть не поперхнулся чаем от этого жеста, но успел проконтролировать и вовремя глотнуть его. — Грубо говоря, да, — немного сбив дыхание говорил медведь, решив уже не возвращаться к былой теме, раз малый не хочет этого. — Но кунг-фу — это более духовный и высокий уровень в сравнении с тем, что ты только что показал мне, — в попытке снова попить чай Зинши поднес чашу ко рту. — Очень высокий уровень. — подчеркнул тот первое слово. — Ага… — изобразив задумчивость и отводя взгляд, промычал Шифу. — То есть, вот так? Мальчик согнул к указательному еще и средний палец. Зинши устало выдохнул. От этого Шифу не то, что правду тяжело услышать, а и все помимо этого заставляет уши вять, словно трава. Периодически медведь вспыхивал очень ярким желанием разложить все этому болтливому ребенку по полочкам, но представление возможных после этого продолжений диалога принуждали его бездействовать и дальше впитывать в себя, как в губку, каждую бредовую, сказанную Шифу, фразу. — Да, — спокойно сказал Зинши, поставив пустую чашечку обратно на поднос и вставая из-за стола. — Спокойно доедай, посуду не трогай, я сам уберу. — А ты куда? — Шифу внимательно посмотрел на вставшего посланника и после засунул в рот очередную порцию риса. — Я пойду готовить тебе постель. Уже поздно, детям пора отдыхать. — Подожди! — сразу же пробубнела панда, не успев проглотить рис. — Какую такую постель? — он остановился, чтобы глотнуть и освободить во рту чуть больше места. — Вы же сказали, что я только чай попью и меня заберет отец? — Мы ж не против, только где сейчас твой отец? — немного строже проговорил Зинши, повернувшись к подростку лицом практически на выходе из комнаты. — Ты его видишь? — Зинши не моргая смотрел Шифу в глаза. — Вот и я не вижу. А значит, переночуешь во дворце. Тем более, одного я тебя оставить не могу — мастер свернет мне шею. Дежурить кому-то надо, а разделиться на две половины я не могу. Поэтому, доедай и жди меня здесь. Мальчик со вздохом закатил глаза и повернулся лицом к тарелке с остатками еды.Через время в комнате
После долгих раздумий и уговариваний со стороны замучившегося с ним посланника Шифу удобно улегся на такой большой, как для него одного, кровати и укрыл себя по шею одеялом. Ему выделили чистую одежду, что достаточно странно, как для остановки всего лишь на одну ночь. Зинши поставил недалеко от его кровати подсвечник с горящей в нем свечей. Панда слегка возмутилась, увидев это. — А это зачем? — Шифу указал на свечу. Он не считал себя маленьким, чтобы спать со светом в комнате, поэтому и не смог пропустить мимо себя подобный жест со стороны посланника. — А чтобы ты спросил, — Зинши выпрямился и отряхнул руки. — Ложись отдыхать и не думай ни о чем. Если что-то случится или что-то понадобится — не выходи из комнаты, не пытайся кого-то звать, а просто потуши свечу. На том месте, где я буду ждать твоего отца, прекрасно видно окно в эту комнату. Если свет погаснет, через минуту я приду. Хорошо? Мальчик от безысходности выдохнул и отвел взгляд в сторону. Уже от всей этой затеи хотелось громко заплакать, но он продолжал верить, что отец не забыл за него и просто где-то задерживается. — Хорошо. В комнате повисла тишина. Зинши продолжал стоять в метре от кровати, смотреть на лежащего на ней укрытого подростка, чье лицо так и пылало от счастья при одном только нахождении рядом с ним. И медведь слегка расстроился. Как бы ему не хотелось выплеснуть наружу свою настоящую любовь к детям, что-то шло постоянно не так. На ум приходили совсем другие слова, манера жестов менялась в последнюю секунду, его лицо оставалось таким же каменным, с каким обычно проводят допросы подозреваемым. Зинши неловко скрестил руки на груди и посмотрел на Шифу. — Вопросы есть? — да, сейчас это единственное, что ему пришло в голову, чтобы поддержать разговор. Прекратив рассматривать стену, панда вновь повернулась к медведю. — Если я захочу потушить свечу, чтобы просто без нее заснуть, — недовольный таким раскладом событий без особого желания говорил Шифу, — ты придешь? — Да, я приду, — кивал головой Зинши, незамысловато показывая мальчику, что он тоже этого не особо хочет. Что, на самом деле, не так. — Но когда я увижу, что ты спишь, не переживай, я не буду тебя стеснять и вернусь на свой пост. Зинши направился к выходу из комнаты. Приоткрыв дверь, он обернулся. — Доброй ночи, Шифу. Если что, я всегда рядом. Мой пост недалеко. Дверь в его комнату закрылась. Медведь размеренно шагал по деревянному коридору. У него пересохло во рту. Кто бы мог подумать, он действительно сказал это? Не побоялся и сказал? И вроде Зинши немного обрадовался, что смог ослабить пояс, сдерживающий его настоящие переживания насчет брошенного Шифу, на его медвежьей душе все еще скреблись кошки. Посланнику стало будто вдвойне грустнее. И только от того, что мальчик в ответ ничего не сказал. М-да. Вот так и считай себя взрослым после этого.