Первая неделя октября, 1418 год
Шифу — ученик мастера Угвэя, воин Нефритового дворца, 22 года
Китай, провинция Хэнань, долина Мира, Нефритовый дворец
Без огня хворост не загорится.
***
За его спиной раздался шелест. Кто-то сдвинул в бок бумажную ширму, незаконно и без стука проникая в его спальню. Но Шифу знал, кто его гость. — Ты быстро, — бесстрастно промямлил воин, в уме поразившись своему геройству. Разлепить для разговора губы, которые около двух дней провели в сомкнутом состоянии и покрылись сухими трещинами — тот еще подвиг, и Шифу неслабо польстила такая сила воли. — Надеюсь, теперь твоя совесть обретет покой, Зинши? Ты услышал от мастера Угвэя что-то воодушевляющее? Или хотя бы что-то, чего ты мог еще не знать? Идея первым начать разговор с Зинши появилась из возникшего желания сберечь нервную систему от поучительных воплей, но никак не от резона играющей заинтересованности. Откровенно говоря, Шифу давно потерял интерес к тому, который сейчас час, день или погода за окном. А тем более его не беспокоило то, какая невиданная сила сотрудничала с его кроватью, что та не подвергалась деформации под его правым боком, на котором он неустанно лежит со вчерашнего дня. Ему по большей степени просто хотелось подобными выбросами звуков изо рта, ибо словами их язык не поворачивается назвать, сохранить иллюзию своего присутствия в пространстве мира. Надо полагать, очень скоро оно станет единственным доводом, по которому Угвэй не отправит Зинши за лекарем и оставит ученика в покое, и покое настолько желанном, что будь у воина силы, говорил бы о нем без умолку. Впрочем, Шифу верил в чудеса. Зинши, беспокойно возвратившийся после встречи с черепахой в спальню ее воспитанника, застыл у самого входа от слабого голоса, неожиданно прозвучавшего за эти дни. Заслонив бумажную ширму недрогнувшей рукой, посланник вдумчиво всмотрелся в спину того, кто лежал на кровати. Определить по ней текущее состояние здоровья как было раньше, так неизменно и оставалось непосильной задачей, но Зинши радовал хотя бы факт, что Шифу вспомнил об умении артикулировать и производить на свет слова. — То и сказал мастер Угвэй. Медведь приблизился к неподвижно лежащей на скомканных простынях красной панде и окинул печальным взглядом количество пустой грязной посуды, по традиции скопившейся за день. Поблажки схожего характера по хорошему назывались безалаберной наглостью и несли за собой последствия не совсем приятные и желательные для огласки, но сглаживала положение Шифу, позволившему себе это, лишь истина, что он наотрез отказывался от еды, ни с кем не поддерживал беседы, да и в целом выглядел неважно. На старте перемен воин сразил мастера и слуг безобидным отсутствием настроения и задумчивостью. Теперь же Шифу не только не покидал своей комнаты, что уже не совмещалось с принятым устоем ужинать на кухне, но и практически не вставал на ноги. И дабы не забивать последний гвоздь нравоучений в гроб из состояния Шифу, ставшего катастрофически ужасным, Зинши взял на себя ответственность по уходу и контролю за процессом потребления Шифу воды и пищи, непосредственно, в его спальне, но никак не на кухне. Иного выхода попросту не существовало для обернувшейся ситуации. Шифу стало худо непредвиденно. И с того момента душа Зинши не находила себе места. Волнение за совсем плачевное настроение воина, что без тренировок, свежего воздуха и солнечного света скоро вовсе скатится до сумасшествия или глубокой апатии, очень утомительно и не менее болезненно, особенно для столь восприимчивой личности, как Зинши. — С подавленным настроением, угнетением и сбитым режимом, Шифу, ты не протянешь долго, хотя куда уже дольше. С каждым днем ты выглядишь все хуже и хуже. Силы будто покинули тебя. Так и знай, меня и мастера не на шутку пугает то, во что ты превращаешься, и я был бы рад… — Славно, — с задержкой хмыкнул Шифу, по-прежнему не собираясь предпринимать усилия, чтобы его без того каменное лицо не становилось таковым в еще более запущенной форме. — Так мне и надо, значит. Иного объяснения происходящему я не вижу и вряд ли когда-то буду способен. Зинши ожидаемо выдохнул, подходя и присаживаясь рядом с кроватью на стул. Понимание, что данную траекторию движений он безрезультатно воспроизводит из раза в раз, лишало надежд, но посланник хорошо знал Шифу и их дружбу. Невзирая на сомнения, Зинши был твердо убежден, что не потерял умение воскрешать из пепла своего юного Шифу. — Вероятнее всего, ты снова не захочешь меня слушать, но так нельзя, — зная, каким душевным пыткам подвергается малая панда и какие у этих пыток последствия, Зинши не боялся рисковать, начиная эту лекцию снова и снова. Доводить положение до крайностей чертовски не хотелось, поэтому Зинши до последнего питал надежды, что сможет призвать Шифу к разуму своими силами — без помощи лекарей и тяжелых препаратов. — Все эти дни я намеренно не решался тебя поучать, я не выпытывал о произошедшем, ты знаешь об этом прекрасно. Но сейчас я обращаюсь больше к твоему здравомыслию, нежели к сердцу. Посмотри на себя. С ума сойти не далеко. Обрати внимания на свои чувства. Обрати, в конце концов, внимание на их отсутствие. Шифу, тебе же плохо, — Зинши склонился, делая голос убедительнее. — Очень плохо, Шифу! И все мы видим это. Я тоже это вижу, оттого и жутко. — Если ты пытаешься указать на глаза на моем затылке, то их там нет, как и предполагаемой слепоты. Я вижу многие вещи ни чуть не хуже тебя. — Тебе чуть больше двадцати, а ты жалуешься на некачественный сон и выпрыгивающее сердце. Лежа, Шифу, эту проблему не решить. Даже не столько лежа, сколько бездействием. Ты же воин. Ты же цветущее дарование, надежда мастера Угвэя и целой долины, а допускаешь столь дерзкую безответственность. Ты же Шифу, в конце-то концов. Где рвение, где огонь в глазах? Куда подевался настрой быть лучшим из лучших? — Лучшим из лучших… Ты говоришь так, словно не в твоих силах поверить, что мне может этого не хотеться. Не в твоих силах поверить, что я тоже живой. — Я тебе верю, Шифу. Верю, что тебе больно и тяжело. Но нужно собраться и привести себя в порядок, пока ситуация не вышла из-под контроля. Например, можно начать с того, что ты встанешь с кровати, выйдешь на свежий воздух и возьмешь себя в руки. Да, пусть у тебя получится не с первой попытки, и не сразу ты почувствуешь себя лучше, но зато ты поступишь, как подобает взрослому. Зинши, с надеждой на понимание и на то, что его друг под воздействием его голоса и заботы сможет прийти в себя, посмотрел на Шифу, но, не получив никакой ответ от панды и, в принципе, ничему не удивившись, попробовал вновь: — Кстати, наступил октябрь. Ты в курсе? — Я за него очень рад. — Я к тому, что скоро месяц, как ты не выходишь из своей комнаты. Днем и ночью лежишь на кровати, словно прикованный. Молчу про еду, которую мне в тебя заталкивать приходится, — Зинши замолчал, давая себе время, чтобы отслеживать возможные реакции Шифу на его речи, но снова делал это напрасно. — Ладно, полагаю, я должен спросить прямо. Шифу, что с тобой случилось тогда? Вовремя моего и Зенга отсутствия? Я уже как-то не верю в историю о последствиях усложненных тренировок, как ты говорил мне раньше. Мастер Угвэй, между прочим, сам внятной причины сформулировать не может. Просто ответь, избавь меня от страданий. Дело в Мэй Линг? Панда молчала, возможно, делая вид, что не знает о присутствии посланника за своей спиной. Но тот уперто ждал у моря погоды и пытался расшевелить его снова и снова. — Шифу, мой дорогой друг, — ладонь медведя пала на левое плечо панды. — Поговори со мной, пожалуйста. Скажи, у тебя просто гнетущая черная полоса или же действительно что-то случилось? Я уже просто не знаю, что думать, мы все никогда тебя таким не видели. Я сколько работаю на мастера, но никогда не видел его таким подавленным и переживающим за тебя. Что с тобой происходит? У тебя же что-то болит помимо тела, я же вижу. Воин обернулся, скидывая с себя ладонь товарища. Красные от лопнувших сосудов глаза Шифу безжизненно посмотрели на медведя. И было не понятно — то ли это Шифу прорыдал столько, то ли наоборот не мог позволить себе этого, от чего и мучился. Боль ведь на то и боль — может скапливаться и терзать изнутри с еще большей силой. — Неужели по мне можно сказать, что ничего не произошло, Зинши? — сухо говорил воин, словно лишившись всех эмоций разом. — У меня больше нет той, ради кого я просыпался по утрам. Я узнал правду о матери, о том, как она погибла ради меня. Я встретился с отцом спустя десять лет, я собственными глазами увидел, в какое ничтожество он превратился. Когда я был ребенком, в нем еще оставалось достоинство. Да, всего капля, но оно хотя бы было. Шифу открыл рот, чтобы снова что-то сказать, но у него вновь перехватило дыхание от того, что по груди прошлось что-то сдавливающее и неприятное. Медведь хотел поддержать вздрогнувшую от боли панду, но та выставила вперед свою руку, отказываясь от помощи и потирая другой рукой ноющую область грудной клетки. Посланник теперь окончательно понял, в чем тут дело. Он сам читал то неприятное письмо в компании Угвэя и Зенга, и трудно было не запомнить, как их самих тогда в ужас вогнал написанный Широнгом текст. А ведь они все постарше Шифу будут, психика покрепче должна быть. Зинши склонился ближе к другу, упавшему на спину и устало посмотревшему в потолок. — Тебе не понравятся мои слова сейчас, — медведь выдержал паузу, переживая, что после следующих его слов Шифу не правильно поймет требование, — но тебе нужно просто выплакаться. — Что?! — Вырвать все это из себя, избавиться, — Зинши ожидал, что на него посмотрят, как на идиота, но подбирать слова помягче порядком надоело. — Нужно научиться проживать эмоции, Шифу, а не подавлять их. Эмоции — это не слабость. И плач — это тоже не слабость. Пойди в одиночку в тренировочный зал, покричи, выругайся, забудь о последствиях и сломай там все к чертям. В конце концов, я знаю, что ты на это способен. Кроме тебя никто не вытащит нож из твоего сердца. А если ты оставишь его там, то поверь мне, — Зинши встретился глазами с медленно поднявшимися глазами Шифу, — ты захлебнешься своей же кровью. Такова природа. Либо ты. Либо тебя. Слова посланника действительно разозлили воина, но тот успел выкрутиться и прямо в голубые глаза панды прошептать следующее: — Последняя моя встреча с маленьким и беззащитным Шифу состоялась десять лет назад. В тот теплый вечер я накормил его рисом и с большим усилием заставил отдохнуть. Ты уснул тогда на этой же кровати, а в углу, где сейчас висит твое кимоно и лежит моток бинтов, десять лет назад стояли алебарды. Те самые, что чуть не лишили тебя жизни. Я хорошо помню, как той же ночью ты предпринял попытку бежать. Наши тела столкнулись на лестнице, кажется, мы даже поругались. Но к чему я все это веду. Ты уже десять лет как не ребенок. И теперь действительно пришло время вернуться туда, куда тебя столько лет тянуло. Шифу требовательно посмотрел на Зинши. — Ты клонишь… — в тоне воина напрочь отсутствовало понимание происходящего, — к тому, что я должен вернуться… В Башань? Спустя двадцать лет? — И ты отправишься в путь завтрашним утром. Ты должен оказаться там, где все это началось. Должен вернуться к своим истокам. К тем, кто видел твои первые шаги по этой земле, кому ты сказал первые слова. Тебе нужно домой, — глотнув ком, образовавшийся в горле от таких близких и для него самого слов, мужчина продолжил: — Вырви из сердца и навсегда оставь там то, что тебя убивает. Только выплеснув дома всю боль и узнав правду, ты дашь себе заснуть спокойно. А мне остается только надеяться, Шифу, что ты меня послушаешь. В Башане ждут и помнят про тебя, я в этом не сомневаюсь. Так же, как и ты помнил про них. Поэтому, уходи. И без душевного опустошения не возвращайся. Шифу и правда ушел на следующий же день. Тихо и незаметно. Ничего с собой не взяв и никому ничего не сказав. Отправился искать давно забытую дорогу назад…Ты своего добился. Дорогу обратно я так и не осмелился отыскать…
Назад к своим истокам.