Начало ноября, 1418 год
Шифу — ученик мастера Угвэя, воин Нефритового дворца, 22 года
Китай, провинция Шэньси, деревня Башань
Тот, кто указывает на твои недостатки, не всегда твой враг. Тот, кто говорит о твоих достоинствах, не всегда твой друг.
Продолжение «Назад к истокам. Два сапога пара»
***
Жутко жить в период, когда ткнуть пальцем в любую точку на карте и не сомневаться в наличии там сотен тысяч несчастных земледельцев с судьбой каторжных мучеников, считается чем-то нормальным. Но что поделаешь. Тяжелые времена Китаю принес народ по соседству и разборки с их властью, и положила им начало трагичная история великой империи Сун династии Чжао. Если вкратце пробежаться по истории, то создание в 960 году государства Сун, появлению которого предшествовала небезызвестная Эпоха пяти династий и десяти царств — эпоха политических переворотов в Китае, начавшаяся со свержения династии Тан и закончившаяся установлением династии Сун — наконец положило конец территориальной раздробленности Китая, тянувшейся со времени правления династии Тан, то есть, фактически с 620-х годов. Пала же могучая империя Сун, все свое существование страдавшая от непрерывных войн с неугомонными монголами и прервавшая исторический путь по их же вине, в 1279 году. В ходе боевых действий остатки сунского флота были уничтожены в Яйшане, и к 1280 году монгольская империя Юань захватила все китайские земли. Судьба мирных китайцев никак не желала складываться проще. Хорошо, что годы правления Хубилая, монгольского хана и основателя государства Юань, еще куда не шли. Хубилай, утвердив себя как абсолютного монарха и укрепив власть централизацией китайского правительства, реформировал многие государственные и экономические институты. Он взялся за налоговую систему, улучшил сельское хозяйство, расширив Великий канал, дороги и общественные амбары; освободил население от налогов в трудные времена, занялся строительством больниц и детских домов, распределением продовольствия среди нищих. Хубилай поощрял науку и религию, поддерживал торговлю по Шелковому пути, делая возможными контакты между китайскими технологиями и западными. С наследниками Хубилая вышло интереснее: одни пошли по протоптанной дорожке, другие приняли попытки с нее свернуть, видоизменив тактику правления и реформируя китайские территории, но основная суть оставалась в том, что проще жизнь обыкновенного народа так и не стала. Последние годы существования империи Юань были отмечены мятежами и голодом среди населения. Со временем наследники хана Хубилая потеряли все влияние, отвлекаясь на другие земли бывшей Монгольской империи, а сами монголы за пределами Поднебесной уже давненько видели в них китайцев, нежели сограждан. Постепенно род Хубилая потерял влияние и в Китае. Периоды правления императоров Юань в тот час были короткими, наполненными интригами и соперничеством. Незаинтересованные в управлении, правители были отделены и от армии, и от простого народа. Китай раздирали распри и беспорядки, преступники разоряли страну, не встречая сопротивления со стороны ослабленных юаньских армий, а китайцы, не успевшие оклематься и поймать ветер перемен, вновь были обречены на испытания и трудности. Правление Тогон-Тэмура, последнего императора монгольской империи Юань и последнего из девяти наследников хана Хубилая, подвело черту. Вторая половина его правления ознаменовалась перенесенными страной рядом наводнений, массовым голодом, эпидемями, а в области государственной политики — недовольством инфляцией и принудительными работами (в том числе на постройке канала). Это послужило причиной подъема национально-освободительного движения, вылившимся в 1351 году в Восстание красных повязок, а уже в 1356 один из вождей повстанцев, Чжу Юаньчжан, занял Нанкин и создал государственный аппарат, распространив свою власть на юге Китая и устранив конкурентов. После этого междоусобицы среди монгольских владык на севере Китая в 1360 годах обратили на себя внимание Чжу Юаньчжана, и в 1368 году под ударами его войск Пекин пал, а Тогон-Тэмур с супругой и двором бежал в северную столицу империи, Шанду. В том же году Чжу Юаньчжан перенес свою столицу из Нанкина в Пекин и провозгласил себя императором империи Мин. На следующий год он взял Шанду, а Тоган-Тэмур бежал в Инчан, где и умер по истечении двух лет. Так началась история еще более могучей империи — империи Мин во главе с императором Чжу Юаньчжаном, реформатором и политиком настолько амбициозным и рвущимся вперед, что сомнений не возникало: будь у него возможность уследить за всем и сразу, он ею не медля воспользовался бы, а пока… А пока проблем было выше крыши. Казалось бы, да? Только-только освобожденный Китай с новыми системами управления и уцелевшими методами земледелия, что достались в память о хане Хубилае, не должен выглядеть, как развалюха, немедленно нуждающаяся в ремонте, но у какого дна нет подводных камней. Последствия правления «наследников» нужно было решать, голод и неурожай без стыда процветали и разрастались как по югу, так и по северу страны, а о преступлениях бандитских монгольских группировок, не сумевших принять поражение юаньской империи, очень активно продолжали докладывать из многих регионов Китая, что не играло Чжу Юаньчжану на руку, ведь хаос и раздор среди населения только расшатывали процесс стабилизации страны. Что можно сказать о башаньском хребте и о тех, кто его населяет. Ни для кого не секрет, что Китай, особенно в последние годы существования империи Юань, был вечной заботой о миллионах голодных ртов и «пустых» кошельках, и, по мнению монголов, не было вины правительства в том, что народ, лишенный какой-либо мотивации, чтобы день и ночь горбатить спину над проклятыми плантациями и получать за пролитый пот треть от обещанной зарплаты, не может смириться с ролью содержателей такой огромной территории. Что сильнее печалит, регионы с превышающим показателем просторных полей, рабочей силы и наименьшим количеством больших городов не по своей воле, но по понятной логике попадали под особенно горячую руку. Идея присвоить китайцам, с рождения отдававшим предпочтение собственному двору и участку земли в пять квадратных ли, нежели фестивалям, красивым бутикам и пыльным общественным улицам, звания производителей продукции для общества более ленивого и аристократичного, неприлично соблазняла, и в этом, пожалуй, и крылось единственное преимущество от бытия в Китае горожанином в те несносные времена — в твои обязанности, которые менялись со скоростью погодных условий, не входило после смены на основной работе (и юаньских правителей отнюдь не колышила ее сложность), перемолоть в муку два мешка пшеницы и перетащить на своем доживающим век и последнее здоровье горбу столько риса, сколько, по мнению заказчиков и работодателей, было бы на первое время достаточно для удовлетворения потребностей государства: наполнения прилавков магазинов, снабжения армии, торговли и, самое главное, изменения ситуации на зерновых складах с плачевной на менее плачевную. Совсем немудрено, что от подобного образа жизни, который, по задумке того же Тогон-Тэмура, должен был поднять экономику страны с колен, а на деле только поставил ее раком, численность мелких селений и китайцев, желавших заниматься даже самым мелким хозяйством, сократилась чуть ли не на треть. Процесс урбанизации стартовал резко, а скачущие цены, заоблачные запросы столицы Ханбалык (позже Пекин) по доставке продуктов, откуда ни возьмись взявшиеся налоги и негодование народа насчет работы по большей части на страну, чем на себя, сделали его еще быстрее не периодичные, но внезапные, как снег в апреле, набеги монголов-налетчиков, которые в знак протеста и неодобрения политики Тогон-Тэмура грабили и разрушали никому не нужные китайские деревушки на самой окраине цивилизации. Подобные поступки соратников являлись выражением прямого недовольства и призывом к изменениям, и в монгольских набегах был бы какой-то прок, возможно, Тогон-Тэмур пересмотрел бы тактику своего руководства, если бы не войско повстанцев во главе с Чжу Юаньчжаном, которое навсегда перечеркнуло планы протестантов как на настоящее, так и на будущее время. Башаньскую долину, чьи земли армия Юаньчжана освободила от власти империи Юань еще задолго до окончания войны, экономические трудности тоже озадачили сполна: числом и бесящей идентичностью, и результатом их игнорирования стало то, что практически каждая семья красных панд без исключения успела столкнуться с проблемой неурожая и голода как минимум. Проблемами посерьезнее стали конфискация имущества за невыполнение недельной нормы, круглосуточные рабочие дни, сокращение выходных дней и приобщение к работе совсем маленьких детей, но до таких крайностей доходило довольно редко, к счастью или сожалению. Регулярно из года в год тема посадки яблоневых деревьев и необходимости выяснения причин неудач прошлых попыток выносилась на общее обсуждение, и каким бы упрямым и трудолюбивым народом ни прозвали красных панд Башаня кочевники и странники, чей путь непосредственно лежал через горный хребет, обстановка среди поселенцев и местная система управления, что трещала по швам вместе с родными им отголосками монгольского духа, стояла костью в горле, не позволяя пандам не то чтобы полноценно отдохнуть после работы, а простоять без дела пять минут и подышать свежим воздухом. Власть в долине, к тому же, самой известной по всему хребту, требовала второго дыхания. За годы влияния рода Хубилая поклонников монгольского строя развелось много, и у панд не было столько поддержки и уверенности в своих действиях, чтобы сделать шаг навстречу переменам и желательно без ущерба себе. Безусловно, долина грязла все больше и больше в долгах по поставке риса и яблок, терпела на себе останки юаньского правления, а несогласие и ненависть поселенцев сказывались не только на властях, но и впоследствии на них самих, пока в один прекрасный день место главы поселения с ярым грохотом и шумом не занял сорокавосьмилетний мужчина с фамилией Ливэй — приезжий издали ремесленник, казалось бы, без роду и племени, но вопреки ожиданиям перевернувший долину с ног на голову. Именно с его появлением данное выражение, перевернуть с ног на голову, впервые зазвучало в как нельзя положительном смысле. За годы влияния господина Ливэя, сумевшего не только обеспечить панд недостающей уверенностью и поддержкой, а и замотивировать их на общее движение к цели, центральная долина Башань не просто встала на ноги. Хребет Башань расправил крылья, со временем полностью очистив свое честное китайское имя от витавшей в воздухе дымки павшего государства Юань. Появление, как его раньше несерьезно прозывали, старины Ливэя в какой-то период существования долины без единого намека на юмор хотели отмечать, как красный день календаря, настолько чудотворными вышли последствия. И хоть ситуация, вынудившая девятнадцатилетнего парня с холодными алмазами вместо глаз покинуть место рождения и блуждать с родней по хребту в поисках работы и крыши над головой, является одной из самых леденящих кровь в округе, она, несмотря на устрашающие подробности, обрела значимую ценность среди коренных башаньских жителей. — Если бы не тот день, если бы не тот ужасный день, — воспевали они всякий раз, когда встречали новоиспеченного главу на улицах, — не видать бы нам покоя и счастья до конца веков, уж прости за такие ужасы, старина. Шутки, пусть и такие черные, господин Ливэй понимал и поддерживал даже несмотря на то, что родился великолепным кузнецом и все детство прожил в очень непростое и неспокойное время. Припало оно как раз на последние попытки империи Юань выдержать натиск обстоятельств и устоять на ногах. Если быть более точным, родиной господина Ливэя является провинция Шэньси, поселение Ти Шен — одно из самых отдаленных и глухих селений малых панд в провинции Шэньси, которое находится между горным хребтом Циньлин и его юго-восточной ветвью под названием Дабашань. Точный год, когда она начала строиться, никому так и не известен, но то, что уже во времена династии Тан между двумя могущественными горными хребтами там было возведено несколько домов, известно даже новым поколениям. Мало кто из ныне живущих панд, что родом оттуда, может утверждать, что Ти Шен сохранился до династии Мин, но по провинции блуждают заманчивые слухи, что после крайнего нападения бандитов монгольского происхождения на Ти Шен, произошедшего в 1365 году, жители укрепили его настолько, что через десять лет город стал чуть ли не самым неприступным местом для малых панд из всех существующих в провинции. У чьего порога ни просили бы тепла его ноги, под чьей крышей ни молились бы его мысли, не было ни секунды, ни ночи, ни мгновенья, чтобы Ти Шен вышел из головы господина Ливэя. Спору нет, слухи подобного рода грели кузнецу душу. Но лишь смешиваясь с воспоминаниями, обретенными там, они могли сжечь ее дотла. Яблоневые сады. Они стали золотой жилой и гарантом процветания любого поселения красных панд, и совершенно не имеет значения, в какой провинции оно находится: по большому счету предпочитающей искусство текстильное и гончарное или же искусство масляной живописи и стрельбы из лука — возможность целый сезон снабжать фруктами лучшего сорта свой народ и экспортировать товар втридорога туда, где чересчур скалистые рельефы и привередливые дожди не позволяли даже самым настойчивым и целеустремленным хозяевам с самым плодородным клочком земли уродить и горсти риса, практически никогда не отвергалась и уж тем более не обесценивалась. Исключением из правил могли стать разве что те, кто после месяцев изнурительных работ сталкивался с неудовлетворительным соотношением труда и результата, опускал руки, а после никогда не возвращался даже к мысли о том, чтобы найти к земледелию подход. И если сейчас инциденты, похожие на этот, можно со спокойной душой сосчитать на пальцах одной руки и благополучно выбросить из головы, как информацию категории «ненужная», то раньше же, лет так тридцать назад, дела обстояли на порядок хуже, и забыть об этом, как было уже сказано, даже не представлялось чем-то возможным. Путей чистого дохода в Башаньской долине существует неисчисляемое количество, взять в рассмотрение хотя бы мелкие занятия самих поселенцев: семья Суро уже тысячу лет занимается прямым обменом бытовых приспособлений между Башанем и столицей провинции Шэньси, городом Сиань. Госпожа Джинг знает толк в чаях Тибета и Индии, на чем зарабатывает благодаря продажам сортов и собственных рецептов. Господин Ливэй снабжает прилавки инструментами и первоклассным холодным оружием, а семья Сунь разводит лучшие сорта яблок ради товарной взаимопомощи с селениями по соседству, и это только четыре семьи из сотен возможных, но не стоит лукавить — яблоневые сады, а именно прибыль, поступающая с их помощью, не способно превзойти личное дело ни одной семьи и даже династии. В период созревания фруктов яблоневые сады могли прокормить все ее население как раз в самые сложные периоды — всю осень, зиму и раннюю весну, поэтому за всеми яблоневыми садами, которых по периметру долины росло семь взрослых и три еще очень юных, был установлен самый пристальный и тонкий уход. Если дождей припадало на участок слишком много, и плодородная земля превращалась в болото, к работе приступали все мужчины, у которых выдавался свободный день или же ладилось со здоровьем. Из мест, где постоянно образовывались размывающие грунт лужи, воду выносили ведрами в другие более засушенные места, а в участки, где все же успевала вымыться земля и оставалась одна глина с песком или вовсе камни, перетаскивали землю с тех садов, где такой проблемы не было. Госпожа Джинг младшая, в более узких кругах известная как «лень на ножках», изменяла традициям редко. Причин на то находилось мало по-настоящему стоящих, а если еще и погода располагает к безделью, то о победителе в данной битве даже не нужно плести небылицы. Всем своим деловым видом Янлин показывала, что заниматься делами не намерена. Коль уж привалило в Башань счастье в лице некоего Шифу, то и отдуваться «счастье» будет в одиночку, как полагается — по-мужски. В сад они пришли давно. Даже несмотря на то, что по пути к нему путеводительница Лин намеренно перепутала тропы, а после «в ужасе» сообщала другу весть о случившемся, надеясь вызвать испуг, смотрящий внес их в список «проникших на территорию» и выдал снаряжение четко по времени, когда господин Ливэй приказал ждать молодых трудяг, и это не могло не печалить. Лин до последнего отказывалась верить, что Шифу вернулся в Башань, а этот гнусный дед без намека на шутку отправил их в сад в качестве наказания — колупаться в древесной коре и грязнуть в земле, но что еще нужно было от него ожидать. Порой, как думала младшая Джинг, глава Башаня ведет себя очевиднее некуда. Сколько часов прошло с момента, как у ног звякнули ведра, а смотрящий, добродушный на вид мужчина, чья душа лежит к плотным ужинам после шести, попросил подождать, пока он сбегает за раствором извести, Шифу затруднялся ответить. Его тело приняло положение без движения лишь раз, тогда, когда здоровяк по имени Нонмин, казалось бы, вечность переливал белую жидкость из одного сосуда в другой, а Лин «ускоряла» сей процесс обсуждением с ним всевозможных тем, абсолютно непонятных для неместных. Шифу с трудом далось усвоение услышанной информации, ведь он, во-первых, и думать не думал, что у таких девушек, как Лин, может быть столько троп для развития диалога с, черт возьми, смотрящим яблоневого сада, что уже говорить о событиях, которые они подняли между делом, пока он стоял столбом и подпирал ногой постепенно наполняющееся ведро, а во-вторых, есть приспичило, хоть тресни. — В этом году много дождей, не к добру это, — пропыхтел Нонмин, тяжко вздыхая. — Как бы с мокрым местом не остаться на зиму. — Папа тоже уверен, что к марту придет засуха, — Лин подхватила разговор со смотрящим так задорно и оптимистично, будто вариант куковать с паутиной во рту предстало в ее воображении забавным занятием. — Она ударит по урожаю, о рисе и хлопке придется забыть до следующего сезона, в связи с чем цены на рынке, естественно, подпрыгнут в пять раз, зарплаты перестанет хватать, а там гляди он не сможет есть десять раз в день, похудеет на двадцать килограмм и умрет голодной смертью. Его прогнозы примерно такие. Смешит нас ими постоянно. Рис начинают выращивать с марта по июнь, в зависимости от региона. Зерна проращивают в грядках, а после 30—50 дней пересаживают гнездами по 3—4 ростка в грунт проливного поля, покрытого водой. Теперь можно и точку поставить, ибо эти два предложения — максимум, на который продвинулся уровень познаний Шифу в области земледелия за прожитую жизнь, и то непонятно, каким образом. Когда Шифу был поменьше, слуги дворца его даже на метр не подпускали к цветам в Мраморных садах, что облагораживают территорию покоев воинов храма и жилища придворных, и это невзирая на то, что в двенадцать лет Шифу ни разу не проявил себя с дурной стороны. Побеги побегами, но цветочные клумбы парень не портил и землю носом уж точно не рыл, чтобы с предостережением следить за тем, что он берет в руки, и каким маршрутом передвигается по святой земле. Известь заполнила ведро до краев, а Нонмин, опустивший на землю пустую бочку со склада, с вздохом выпрямил спину. — Ну-с, принимайте работу, молодежь! Мужчина отстранился от полного ведра и собирался приступать к своим собственным делам, которых, к слову, было завались, но не смог удержаться от комментариев, наблюдая за тем, с какой кислой миной и томным вздохом пандочка Лин приблизилась к ведру и потянула к нему ручонки. Нонмин понаблюдал несколько секунд за ребятами и издал заразительный басистый смех, когда перевел взор на парня, с абсолютно глупым видом залипавшего на желтый листик, что упал с дерева в ведро извести и лавировал в нем словно маленький кораблик, тем временем как его спутница, прилагая усилия, двигала с места эту самую тару. — Ну-ну, юная госпожа Джинг, не делайте такое лицо, — гордо гласил смотритель, поднимая боевой дух пары помощников. — Труд избавляет от трех главных пороков: скуки, нищеты и нужды, так что, веселей-веселей! Шифу на последней реплике почему-то встрепенулся и перевел фокус внимания на мужчину. Строптивый мастер внутри себя усмехнулся от того, что кто-то решил поучить его бессмертный позвоночник и мышцы трудолюбию и стараниям. Да он сам если начнет сейчас тут учить своих собратьев работать, то они под его руководством как пить дать весь сад перелопатят за день. Однако Шифу оперативно заглушил своего внутреннего выпендрежника и решил ограничиться только помощью, без геройства, попутно вспомнив про то, что вообще-то по правилам хорошего тона следует забрать у подруги тяжелое ведро. — У вас на все случаи жизни припасено по несколько присказок о труде и чести? — зачем-то выскочило и полетело в сторону Нонмина изо рта мастера, наконец забравшего ношу из хрупких женских пальцев. — У меня их больше, чем достаточно, я все-таки половину жизни положил на этот сад и заготовку продовольствия для деревни. — Готов поспорить, мой учитель знает больше. Нонмин не на шутку заинтересовался, что еще скажет молодой парень, явно привыкший, что последнее слово всегда остается за ним, и довольно ухмыльнулся. Прищурив глаза и скрестив на груди руки, смотритель облокотился на рядом стоящую яблоню. — И не думал сомневаться! Язык-то у вас подвешен, поглядим как вы завтра запоете, когда попрощаетесь со спиной и коленями суток на двое, ха-ха! Обязанности обычных крестьян не так просты, как может показаться на первый взгляд, сынок. — Не переживайте, господин, я уже давно попрощался с чувством боли и усталости у себя в тренировочном зале, а у нас там далеко не яблоневые сады, уж поверьте. — Эво как! — Нонмин пожал плечами, растягивая по лицу лукавую ухмылку. — Рад это слышать, тогда не смею больше отнимать у вас время. Удачи, ребята, и помните: власть всегда в руках трудящихся! Шифу без лишних прелюдий подхватил ведро в одну руку, подругу — в другую, и уверенным шагом направился доказывать всем, что кого-кого, но его уж точно никто тут не сможет запугать физическими последствиями или упрекнуть в недостатке трудолюбия. Нонмин проводил односельчан добродушной улыбкой, являющейся его неотъемлемым атрибутом. Не часто в его владения приходят такие целеустремленные, энергичные и готовые работать господа, как красавица Янлин и этот слегка нахальный новичок, что, само собой, не может не вызывать довольнейшее выражение лица и гордость за подрастающее молодое поколение. Еще чуть-чуть, и таким под руководство не то что сад, но и Башань отдать не страшно будет. Как нарочно, глаза Нонмина опустились, и увиденное принудило быть куда тверже в убеждении, что не все так идеально, как может показаться на первый взгляд. — Дорогой юноша! — окликнул Шифу Нонмин, когда двое уже отошли от смотрителя на несколько метров. — Что, господин? Труд кормит, а лень — портит? — Вы кисти забыли. Шифу завертел головой по сторонам и убедился, что вместо кисточек его вторая рука была занята повиснувшей на ней Янлин. Под насмешливое цоканье и классическое «ты как обычно» парень оставил ждать ведро и подругу на месте, а сам зашуршал по неплотному слою листьев к не менее саркастично хихикающему смотрителю, постепенно протягивая руку к забытым инструментам. — Не хмурьтесь, юноша. Где успехи трудовые, … — …там и горы зерновые, спасибо. Как можно скорее сжав треклятые кисти, Шифу поспешил скрыть свое кисломордое образование в области носа и губ разворотом к Нонмину спиной. Ощущение, что над ним запланировано насмехаются, становилось лишь назойливее, но, направляясь обратно к Лин, Шифу и сам пока не понимал, как же ему несказанно повезло встретиться с хорошим чувством юмора именно в воплощении добряка Нонмина. Уж такой малый, как он, никогда не держал зла на огненные характеры ходящей по Башаню «зелени», но будь на его месте дядя Чэнь или хотя бы местная ханжа Бохай… Ситуация обрела бы нестандартный характер, и по ходу ее развития, который изначально заимел бы такую же секретность и конфиденциальность, как и личные вещи любого младшего в семье ребенка, выбраться из центра водоворота слухов и обсуждений стало бы ой как непросто. — Ну ты даешь, Шифу, язык как помело, — вполголоса, чтобы не услышал смотритель, Янлин стала отчитывать пришуршавшего друга, — ты в курсе, что ходишь по тонкому льду, а? Нам сказочно повезло, что Нонмин не припахал нас еще к какой-нибудь пыльной работенке после твоих высказываний. — И почему же не припахал? — съязвил воин, чьи горящие в голове замки собственного мнения и достоинства могли в любой момент пустить через ушные проходы дым, такой же черный, как и подкатывающиеся к языку шутки. — Была же возможность. Не люблю просто, знаешь ли, когда сомневаются в моих физических способностях и выносливости. Будто я выгляжу, как девочка пяти лет. — Да он тебя пожалел просто, это ты еще наш объем работы не видел, оттого и смелый такой, — веселилась девушка, уверенная в том, что как только они дойдут до нужного участка, друг сразу притихнет и поумерит свое гордое «я». Янлин в своих догадках не ошиблась. Когда ноги прошли добрую часть сада уже обработанных деревьев, а мастер вскоре увидел, что нетронутых яблонь в их распоряжении всплыло вдвое больше, челюсть его, как и ожидалось, рухнула вниз вместе с надеждами. Шифу, конечно же, попытался всеми силами не показать то, как сильно он… обескуражен, мягко говоря, но от внимательного женского взора ничего не скроешь. Если вы вдруг подумали, что младшее солнце семьи Джинг, проявив всю свою доброту и снисходительность, поспешила успокоить мастера стандартным «да за пять минут управимся» и принялась за работу, то вы плохо знаете эту коварную леди. К сведению, Шифу не был против позаниматься полезным делом, к тому же, он верил в наблюдательность вселенной и плохие поступки, исправление которых было делом честным и полезным для кармы, но когда же речь шла о том, чтобы вручную перелопатить несколько гектаров яблоневых деревьев в одного в отместку за пару криков под чужими окнами… Как ни старайся, аналитическое мышление не отступало. В лучшем случае юноша, не уступающий ему в выносливости и силе, управится часов через пятнадцать, а длинный путь в несколько недель до Башаня все же был проделан совсем не за этим. Хотя, они сами нарвались, а драматизм здесь вовсе не к месту. Придется задействовать все навыки красноречия и обаяния, чтобы убедить девушку протянуть руку помощи. Но если бы все было так просто, как всегда, Шифу было бы достаточно лишь раз улыбнуться, интригующе прищурить хитрые небесные глаза, и умиляющаяся подруга выполнила бы любую просьбу, но кого он обманывает. Лин всегда имеет козыри в рукаве похлеще, чем у него самого, и не отдавать этому отчета, как бы Шифу ни старался, полноценно не выходило. Грациозная панда оставила руку воина и принялась подбирать самое удобное на вид дерево. А точнее — место под ним. Лин сгребла в кучку опавшие листья и уронила на них пятую точку. Работа работой, но душевное равновесие превыше всего. Девушка откинулась на ствол яблони, повернула мордочку к солнцу, то выглядывающему, то скрывающемуся за плотными облаками, и нежилась в последних перед зимой теплых лучах, прищуривая глаза и блаженно улыбаясь. Шифу сразу понял, к чему все идет, но решил не обращать внимание на провокации. Не может же подруга сидеть так весь день (или может?..), зато лично его совесть перед Ливэем и Всевышним будет чиста. — Дай угадаю… — образовав «привал» из инструментов у первого на пути страшненького дерева, Шифу упер ладони в бока и уставился на Лин, — ты же не просто так кости кинула и лентяйничаешь? Это какой-то очередной намек на что-то, чего я не понимаю? — Дай-ка подумать… — Лин состроила максимально задумчивое лицо и о-о-чень загадочно хмыкнула себе под нос, — я впитываю энергию Вселенной и настраиваюсь на работу. Пандочка из положения лежа уселась в позу лотоса, саму неуклюжую, которую только Шифу видел в своей жизни, положила руки на колени, закрыла глаза и сделала глубокий громкий вдох. Девушка нахмурила брови так, будто усиленно размышляет о чем-то очень мудром, и на выдохе издала протяжное и извилистое «м-м-м-м-м». — Ха! — Шифу впервые в жизни захлестнула волна испанского стыда вперемешку с сарказмом. — Извини, но выглядишь нелепо. Взялась дразниться, так делай это правильно. Мы не мычим в процессе медитации, ни разу не видел, чтобы хоть кто-то так делал, и дышишь ты неправильно. — Неправильно? — глаза Лин отрылись и в шоке встряли в Шифу, присевшего у ведра, чтобы, видимо, сообразить, как им вообще пользоваться. — Хочешь сказать, вошедшие в историю шутки про то, что вы столетиями практикуете дыхание маткой, это не шутки? Щекам Шифу, повернувшегося к ней, не удалось скрыть желание скукожиться от смеха, но несмотря на неудобства, воин бросал все силы на сохранение невозмутимого вида на как можно больший срок. Ему же не десять лет, черт возьми, чтобы смеяться с маток и названий других гениталий, еще и в присутствии девушки. — Во-первых, — ни один доктор наук за историю не начинал свое вещание так серьезно, как это попытался сделать Шифу, — если вдыхать воздух, как ты, на протяжении десяти часов, можно не только в бессознанку упасть, но и легкие выкашлять, а во-вторых, какой, в жопу, маткой, у мужчин ее вообще нет! В отличие от друга, который отвернулся в надежде дать волю улыбке, Лин ни в чем себе не отказывала, поэтому и расхохоталась на всю мощь. — А как тогда правильно?! Ты же меня научишь, да? — Может как-нибудь потом, на сегодня у нас уже есть занятие, — Шифу помахал пока что чистой кистью перед лицом девушки в надежде на то, что та прекратит баловство, когда поймет, что ей не собираются подыгрывать. — Сплошное удовольствие, а не занятие, я бы сказал. Пандочка не дала ответа, на который мастер так рассчитывал, и вернулась к своему занятию, игнорируя колебания извне, бесцеремонно стремящиеся нарушить равновесие витающей вокруг ауры. Ее тело плюхнулось обратно в объятия листвы, и тепло вместе с приятной негой растеклись по рукам и ногам, обмякшим и неприятно озябшим пусть и в солнечную, но остывшую осеннюю пору. Одному Будде известно, час или два Лин пролежала, пытаясь пронзить взглядом небо, а Шифу безмолвно радовался, словно ребенок, что смог выучить четыре до этого неизвестных ему движения и теперь повторять из раза в раз, когда одно дерево приводилось в порядок, и приходил час переходить к другому — страшному, грязному, мокрому от дождя и с торчащими в разные стороны мертвыми ветками. За время, проведенное в компании ветерка и шороха метлы, доносившегося через множество рядов отсюда из-под рук таких же, судя по всему, не лучшим образом отличившихся, Шифу отдалился от Янлин порядком на тридцать деревьев, чему удивился, когда оторвал внимания от тридцать первого столба за сегодняшний день и посмотрел по сторонам. Осознание, что непозволительно оставлять положение без вмешательств, возникло быстрее, чем Шифу успел с ним согласиться, так что, не удивительно, что уже в следующую секунду его туша вместе с пустым ведром и кисточкой в руках, по рукоять замызганной, нависала над младшей Джинг. — Если ты вздумал меня напугать в отместку за бочку, провались, — Лин выжгла эти слова так, будто весь процесс протирания боков только и делала, что ждала подходящий момент, — я не сплю. — Отлично, мне хотелось бы знать, чем я и ты… — Шифу переступил через себя и снова взглянул на Лин, расслабленную, аж до ненависти, — чем только я так усердно занимаюсь уже не знаю, какой час? — Ты? А что, уморился? — Лин подняла голову и посмотрела на друга одним открытым глазом, тут же сощурившимся от непривычно яркого света внешнего мира. — Конкретно ты вазюкаешь по дереву кисточкой, ничего такого. — Прошу прощения? — мастер указал кистью на полосу своих идеально выбеленных известью деревьев, как бы с упреком. — Я правильно понял? У тебя повернулся язык назвать данное воплощение ровности и идеальности вазюканьем? — Да, ты ни чуть не ошибся в предположениях, — Лин поежилась и подняла бесстыжие глаза, не сумев оставить пронзающий ее посторонний взгляд без внимания. — А ты думал, Шифу, стал мастером кунг-фу, и все, приплыли, лавры во всех начинаниях теперь у ног? — Был бы я такого мнения, не стал бы в храме чем-то значимее коврика для ног, просто к слову. Шифу встромил кисточку в уздечку одной из ручек пустого ведра испачканным ворсом вверх, освобождая руки, и прошелся быстрыми взъерошивающими движениями по шерсти на голове, стряхивая с волос проявившуюся испарину. — Это в народе образ мастера Угвэя выглядит добродушно, милосердно и благородно. Не такой уж он белый и пушистый, как о нем поговаривают. Когда надо, учитель и замечание сделает, и на место поставит без каких-либо колебаний. — На место это… В угол, имеешь ввиду? — Да, конечно, — Шифу сказал это с такой очевидной и явной насмешкой, что в данной ситуации можно было бы просто признать Лин не самой осведомленной девушкой да не морочить себе голову, играя с интонацией. — За неподчинение в угол, за грубость — ладошкой по губам, а пропуск ужина вовсе карается сведению порции сладостей к минимуму! — Мне откуда знать ваши методы наказания?! — Лин хватило ума почувствовать издевки. — Будто я такая вся монахиня. — А будто я такой весь садовод, чтобы разбираться в этих дебрях! Будто мне за это платят… — Шифу, — однозначно, у Лин только что была жестко задета преданность башаньским традициям. — Ты уж меня извини, сейчас я упрекну тебя в том, в чем нет твоей прямой вины, но быть почти двадцати три года малой пандой и впервые услышать, что такое подкормка… — Я не просто какой-то китайский мужчина, Лин! — А мне все равно! — Лин недовольно нахмурилась, подобно разгневанной учительнице в школе, что не осталось в тайне от глаз Шифу, проходящего мимо ко второму ведру, но уже наполненному. — Подкормка яблоневых деревьев проводится постепенно, в три этапа, и просто смешно, что ты до сих пор этого не усвоил! — В мои обязанности входит владеть оружием и познавать глубинные тайны своего мышления и тела. Деревьями и кустами во дворце занимаются слуги. Мне не позволено да и незачем лезть в тонкости чужой работы. Мастер говорит, мусор занимает мысли, влияя на концентрацию, а после и вовсе сбивает с пути. — Первую подкормку осуществляют рано весной, — как будто не расслышала Лин, посчитав наступившее мгновение самым подходящим для лекции, — как только стаял снег. Вторую — в начале цветения. А третью, стоящую из удобрений, после прекращения цветения. Яблоневый сад, особенно молодой, нуждается в очень заботливом уходе. Он включает не только подкормку, но и полив, обрезку, формирование кроны, прополку сорняковой травы, рыхление почвенного слоя, защиту от болезней, подготовку к зимовке. Шифу поставил наполненное ведро и прежде, чем вернуться к месту, на котором остановился, решил потянуть спину. Ползать на корточках без права на выпрямление позвоночника довольно неудобно. — А я думал, что познание кунг-фу — сомнительное удовольствие. — Подожди-и, голубчик, ты еще про уход за старыми деревьями не слышал. — А хочешь, я расскажу тебе… — Уход за старыми яблонями имеет некоторые особенности. К основным приемам ухода относятся: проведение омолаживающей обрезки, проведение санитарной обрезки, перепрививка, — выражение Лин моментально стало задумчивым и будто отстраненным от реальности. — Если не ошибаюсь, перепрививку старых деревьев проводят, если снизилась урожайность плодов или возникло желание поменять сорт. Прививку располагают на центральном проводнике или на 3-х скелетных ветвях начального яруса кроны. Не привитые ветви укорачивают, а мелкие — оставляют. Они необходимы для снабжения дерева питательными элементами. Ну, а после прививания несколько сезонов следует тщательно обрабатывать срезы садовым варом. Тройкой вертящихся движений вернув позвонки на место, Шифу продолжительно зевнул и рискнул вставить свои пять копеек: — А вот целибат… — Омолаживающая обрезка старых деревьев проводится по весне, — Лин начинала забавлять раздражительность, с угасающим успехом скрываемая мастером при каждом новом ее заходе, отчего желание продолжать только бессовестно росло. — Она продлевает жизнь дереву и позволяет получить полноценный урожай. Для этого удаляют слабые и старые ветви, чтобы увеличить приток питательных элементов к более сильным и здоровым ветвям, кстати, этим ты должен заниматься не после того, как пройдешь весь ряд, а сразу в процессе покраски, но называться процедура будет уже не омолаживающей, а санитарной обрезкой, ведь сейчас не весна, а осень. Санитарная обрезка проводится во второй декаде осени после последней подкормки, что подготавливает деревья к зимовке. Для этого тоже удаляют сломанные, поврежденные болезнями ветви, подвергая срезы обработке садовым варом. Какие болезни, спросишь ты, выступая от лица панды, которая об этом знать не знает? Я отвечу, я же твоя подружка. Часто на старых деревьях образуются лишайники и, обнаруживая их, следует аккуратно срезать, а место среза обрабатывать медным купоросом, чего, к сожалению, я сегодня не увижу в твоем исполнении. Неумехам твоего уровня лишайники не поручают, у них, видишь ли, при виде заболевшего дерева сразу куда-то девается понимание аккуратности и меры. За ними глаз да глаз нужен, что тоже ответственная задачка. Взгляд на дерево — все в порядке, взгляд в сторону — вместе с больным местом срезано и здоровое. Я, однажды, тоже отличилась. Мне было лет одиннадцать, мама впервые взяла меня на санитарную обрезку, ну, чтобы я наглядно узрела, как папа и брат выполняют задачу, а после попробовала сама. И я попробовала: ни черта не поняла, как подрезать лишайные листочки, и поэтому срезала их вместе с молодой шкурой и корой. У всего дерева ветки три-четыре неповрежденными остались. В итоге мой отец, его друг с работы и Бохай, сосед твой, кстати, дерево долго лечили, а дядя нашей Ксин, что на тот момент работал в саду на постоянной основе и раз в два часа приходил с проверкой, до отвечающего, Нонмина, мой прокол так и не донес. Отвечающие, что всю смену сидят за вон теми домиками, как ты понял, не только отвечают за инструменты, начало и завершение смены, но и ведут бумаги о проделанной работе, расходе материала, поточных трудностях, заполняют посещаемость. Потом эта прелесть в виде кучи свитков сгребается в одну корзину и направляется прямиком к главе Башаня. Таким образом через Ливэя прошло каждое гнилое яблоко, каждый заболевший прутик, каждая жалкая мелочь, кроме моей. Прошло десять лет, а он как был не в курсе, что Янлин Джинг чуть не угробила одно дерево, так и есть не в курсе. Спит зато спокойно все десять лет благодаря мне. Как-то так. Между пандами секунд десять была тишина, все время которой Шифу сначала смотрел на подругу, как на предмет для опасений, а потом бросил: — Навыпендривалась? Похоже, тебе давно нужна была жертва, чтобы выговориться. — За этот выпендреж, Шифуня, — заговорив победоносным тоном, Лин поудобнее устроила перекрещенные предплечья под своим затылком. — Нонмин опоздания прощает, а Ливэй по головке гладит. Открою секрет, ну, так, по старой дружбе: он чхать хотел, кто перед ним, если речь заходит о работе или вопросах, касающихся блага поселения. Всякого припашет, а в поле уже не отвертишься: хочешь не хочешь, знающие — дадут информацию, а опытные — поставят руки на место. С граблями вместо пальцев не дают проход, на стройки отправляют. По рассказам, после двенадцати часов на раскаленной крыше процесс восстановления идет эффективнее. — Либо Ливэй деспот, держащий вас взаперти, либо же он чертов гений. Если второе… — не отрывая взгляд от подруги, Шифу потянулся рукой за рядом стоящим ведром. — Сколько же вам платят, что вы так извиваетесь? — Схема простая: мы прилично работаем — нам прилично платят. Пока отклонений не случалось. — И Ливэй ни юаня не кладет себе в карман? Весь из себя святой? Шифу поплатился за свое любопытство. Пальцы промахнулись и вместо желаемой ведренной ручки напоролись прямиком на испачканный ворс, как раз торчащий к верху. — Лично у него не спрашивала, но моя мама не устает доказывать, что за ним такого не замечается, и что наоборот из кармана семьи Ливэя достается гораздо больше, нежели в него кладется. Якобы, нечасто, но бывают периоды, когда правительство покрывает нужды Башаня согласно своему настроению, а мы центр хребта, как бы, нам нужно в первую очередь… В общем, значения не имеет, завтрак или ужин, а фраза: «Вместо того, чтобы клеветать и подозревать главу, лучше бы пошли и за ухоженные улицы его поблагодарили!» звучит обязательно. — Да госпожа просто глаз на него положила, я сразу это подметил, — Шифу стиснул зубы, чтобы не гневаться на свою запредельную меткость, держался молодцом, при этом активно затирая светлые пятна на черном кимоно относительно чистыми пальцами другой руки. — Детский прием. — Упаси Будда от такой напасти, — Лин повозилась на месте, подбирая под поясницу сползшие листья. — Папа, может, и не будет против своей временной подмены, но я еще одну ханжу в доме в горле не выношу. У меня несварение случится. — Хорошо, мастер Лин, я впитал немыслимый объем информации, и теперь желаю удовлетворить себя ответом лишь на один вопрос, — Шифу указал на дерево. — Так на хрен его жижей мазать? Будто развалится. — Ставлю брата, с тебя ржал бы весь Башань сейчас. В защите деревья нуждаются, вот, зачем, а побелка известковым молоком очень хорошо справляется с этой задачей. — Вот оно что. Лица из высших садоводских кругов все же пришли к мерам после твоего покушения на целостность того самого дерева? А защита, прости меня, от чего? От тебя? Монгольских набегов, как в 1360-м? Оскорблений? Что-то у меня начинает складываться впечатление, что у дерева в Башане прав больше, чем у меня в главном ушу храме. — Шифу, — Лин посмотрела на друга с высокомерием, — вазюкай молча, пока мой мозг и уши не были изнасилованы окончательно. Как ты вообще жил без знаний о продукте, из которого чуть ли не состоит твой рацион? — Красные панды, помешанные на яблоках — стереотип, — бросив бесплодную затею с запачканной тканью, Шифу потрусил рукавами и подхватил ведро. — Монахи, не имеющие права жениться — тоже. — А вот и нет. — Обманываешь, как Веики: бесталанно и убого. — Да ты ж не монахиня, — Шифу бросил это громче, так как уже отдалялся от Лин к ожидавшей его яблоне, — откуда ты знаешь, как с браками заведено в храмах? — Действительно, откуда. Уже скоро Шифу начал активнее работать кистью, чтобы, так сказать, развеять мифы о весьма оскорбительном для гордости «вазюканьи». Он устремил все внимание на древесный ствол, но мыслями и ушами все еще полностью предавался диалогу с подругой, посчитавшей свое величие не столь божественного происхождения, чтобы наконец не подняться с земли и не подойти к кричащему смерду поближе. — Может, у меня просто есть неадекватный брат, который пытается засунуть всю информацию мира себе в голову у всей семьи под носом. Ну, знаешь, не заметить это сложно. — Про «всю» соглашусь. Даже предположу, что ненужной у него вдвое больше. Поэтому, Лин, не обижайся, если завтра я забуду все, что ты мне… Недолго подумав, Лин выдохнула и встала, облокотившись о яблоню. Переставлять ноги после сладкого состояния полудрема ей весьма быстро наскучило. — Вот ты сказал, что я ошиблась. Пандочка вальяжной походкой обошла яблоню вокруг, под которой вовсю корпел с кистью Шифу, высматривая для себя удобное местечко и откуда будет открываться удачный обзор на трудящегося друга. Панда буквально вцепилась взглядом в напряженное лицо воина, которое уже не казалось таким невозмутимым как обычно. Шифу всеми силами старался не обращать внимания на то, что пандочка вот-вот прожжет в нем дыру, но вздувающиеся от напряжения вены на лбу парня выдавали его с потрохами. — А переубеди меня! В чем я не права, если с девушкой ты порвал относительно недавно? Сам же рассказывал мне, что до создания семьи едва не дошло, брака, детей, ухода из кунг-фу? Внутри не исчезала надежда на совесть Лин, которая подтолкнет девушку к действиям, а не трещанию языком, еще утром закончившееся не самой стандартной ситуацией, но так как Шифу знал семейство Джинг на достаточном уровне, вспомнил, что полагаться на то, чего не существует, как минимум нелогично. — Вечно можно смотреть на три вещи, — подключить сарказм, тем самым уходя от темы, показалось Шифу лучшим вариантом разрешения вновь накаляющейся ситуации из всех существующих, — как горит огонь, течет вода и как работают неопытные, я прав? — На четыре. — Неужели? — Как Шифу снова пытается избежать ответа на вопросы личного характера, рассчитывая либо на свои изворотливые отговорки, либо на мою неопытность в сфере выпытывания информации. — Ну да, точно, — ощутив прямо по курсу запах поражения, бежать от которого несколько дней уже задолбало, мастер посмеялся, — мог бы и догадаться. — Да ты мне просто голову морочишь, вот и все. Было бы что рассказывать, давно бы уже все выложил, или я ошибалась, когда называла тебя своим другом и братом? — У тебя плохо получается манипулировать. Вопросы ставишь интересные, истории, что в них скрываются, тоже занимательные, но не тогда я согласен их рассказывать, когда работаю в поте лица. Уж лучше давай поговорим о чем-нибудь другом, к примеру… — Шифу с полсекунды подумал и предложил тему, которая, не удивительно, почему, больше всего у него ассоциировалась с их сегодняшней вылазкой, — о яблоках, м? Как там еще за ними ухаживают, расскажи? Особенные колыбельные поют раз в полугодие, например? Или, может, хороводы с бубном водят вокруг каждого? А сорта какие есть интересные? Мне вот больше по душе зеленые, те, что с кислинкой. — Какие мы загадочные, а какие скользкие, прям напоминаешь Хана, который заврался и пытается выкрутиться, хотя… погоди-ка… я поняла! — Что ты уже опять поняла? — Она все же тебя обидела, да? Поэтому не поженились? А походом в Башань ты мастерски захотел решить все проблемы разом: и с прошлым разобраться, и она заодно не увидит твое опечаленное лицо? Так вот в чем дело! Ну как я сразу не догадалась, очевидно же, что не в храме дело. Ты же с детства такой ранимый! — Лин вскочила на ноги и, больше не смея сдерживать полет фантазии, закружила вокруг парня как заведенная юла. От этих речей Шифу начал закипать быстрее, чем Лин генерировала свои гениальные домыслы. Муть о рисовых полях и особенностях ухода за ними, как и демагогию о яблонях, стерпеть было еще реально, пусть и с определенным ущербом для психики, но если продолжится тормошение темы с Мэй Линг, мысли о которой в последнее время становятся все навязчивее и навязчивее, трупному состоянию Шифу, с которым он покидал дворец, ничего не стоит вновь вернуться и ужиться в нем. Вот уж если неугомонная и про детские происшествия начнет вспоминать — все, держите всемером. — Помнишь, как тогда мы с девочками хотели пошутить, отобрали твою косынку, а потом Веики случайно уронила ее в реку? Ты же тогда такую сцену устроил, всем Башанем усмиряли, а потом три дня с нами не разговаривал и не ходил к Ханьюуй. Ее величество Мэй Линг, наверное, грубо обошлась, бросила Шифуню и сбежала за тридевять земель, да? Бедный ты мой. Лин зашла с тыла опустившегося на колени мастера и напрыгнула на его спину, обвивая ручонками шею как можно крепче, пытаясь нарушить равновесие и повалить друга на землю. Как будто у нее могло это получиться, Шифу сидел статичен, как скала, только глаза мастера двигались, закатываясь все дальше и дальше с каждым словом девушки. Еще одна догадка от Янлин, и он сможет увидеть ими висящую сзади подругу. — Ее величество Янлин сейчас бездельничает и попусту напрягает речевой аппарат вместо того, чтобы напрячь мышцы рук и помочь мне быстрее закончить с этими надоедливыми деревьями. В знак протеста Лин еще сильнее откинулась на спину Шифу, давая понять, что без нужной информации даже смотреть на кисти и побелку не собирается. К тому же, Лин знала кое-что такое, о чем Шифу, работающий в поте лица, даже не догадывался, но девушка специально приберегла этот козырь на будущее. Так сказать, на случай, если возникнут вопросы. — Зануда ты, Шифу, зануда! Я ведь многого не требую, всего-то посплетничать как давние подружки. Все веселье опять обламываешь. — Пха! Мы же благодаря твоему веселью тут и торчим, забыла? Лин такое заявление возмутило не на шутку. — Из-за меня??? — девушка нарочно пропищала возглас недоумения как можно ближе к ушам малой панды, отчего друг уже начал прогибаться под давлением упорной Лин, однако до кондиции еще далеко. — Конечно! Шифу, не прикладывая особых усилий, выпрямил колени и тотчас же оказался на ногах прямо с висящим грузом на спине. — Если бы кое-кто сейчас не вис на мне как обезьяна на лиане и не сотряс вчера всю округу силой голосовых связок, может, нас бы здесь и не было. — Ой, будто я одна вчера у Ливэя под окнами орала, давай не забыва-а…! Шифу вприпрыжку отправился наворачивать круги вокруг несчастного дерева, которое и так уже услышало больше, чем хотело бы, специально жестко приземляясь на ноги, чтобы наездница как следует ощутила на себе каждую кочку, к тому же приговаривая: — Сидели бы сейчас у берега Ханьюуй, — дразнился парень, — болтали бы ножками и сплетничали как давние подружки о том о сем, может, и рассказал бы тебе все, что хочешь, а сейчас что-то не хочется уже, настроение не то. Когда я делом занят, я глух и нем, понятно? Так меня воспитали. Янлин же рассмеялась еще громче, очень стараясь случайно не откусить язык на таком-то жестком родео, но свершилось то, что ожидать она совсем не могла. Ручки Лин расцепились, и она свалилась с Шифу на землю, не переставая ухахатываться и наблюдать, как воин поправляет съехавший ворот. Разобравшись с кимоно, Шифу твердой походкой направился к Лин, но девушка вовремя выхватила кисть из ведра и разлетевшимися брызгами извести принудила Шифу отпрянуть назад. — Ага-а, наложил в штаны? — Так, Лин! — голос Шифу стал ниже и тверже некуда. — Если выяснится, что эта хрень не отмывается, я с тебя спрошу за кимоно! — Если бы не отмывалось, Шифу, нам не приходилось бы после каждого сраного дождя повторять процедуру, так что, не ной, не испорчу я твое боевое платьице. — Это платьице ручной работы стоит больше башаньского запаса яблок, если выражаться на единственном известном вам языке. — Но не Башань же виноват, что ты, о великий разум, надел его для работы на плантации. Отсюда и не в таком виде выходят, Шифу. Ты вообще по меркам Башаня сейчас сверкаешь от чистоты. Игры и веселье, неожиданно для Шифу, отняли у него немного сил, а продолжить работу во взбудораженном настрое не есть хорошо — теряется концентрация. Собственно, Шифу не посчитал отдых лишним, поэтому предпринял попытки откинуть подол кимоно и осторожно присесть недалеко от Лин, снова во всей красе развалившейся на прохладной осенней земле. — А я и не планировал становиться тут бесплатной рабочей силой, так что не одному мне уходить сегодня по уши в грязи, понятно вам, милая леди?! Отвлекающий маневр сработал так, как парень и планировал, подруга опешила от того, что мастер заметно повысил тон и не сразу поняла, откуда на нее готовилось нападение. Шифу сгреб в охапку опавшие листья и начал забрасывать ими хохочащую и визжащую Янлин. — Они же пыльные, Шифу, перестань! — кричала девушка, только успевая, неистово чихая, отмахиваться от листьев, летящих в точно лицо. — Нет смысла молить о пощаде, раньше надо было думать, госпожа Джинг! Игривое настроение внезапно захлестнуло мастера так, что остановился он только в тот момент, когда вместо лежавшей на земле Лин образовалась одна ходящая ходуном куча листьев, из которой виднелись только уши и дергающиеся руки. Эта картина неожиданно для самого мастера оказалась очень смешной, Шифу как истинный джентльмен пытался сдерживать смех и не проявлять неуважение к девушке в весьма неудобном положении, но у него это плохо получалось. Но конечно он нашел в себе силы остановиться зверствовать, после того как вдоволь насладился сладкой местью, и помог подруге высвободиться и оказаться на свежем воздухе. — Прости, все нормально? — все еще забавляясь, спросил мастер. — Ну, ты, Шифу! Ливэя на тебя нет, ты меня чуть заживо не захоронил! — Янлин громко засмеялась и ни чуть не обиделась, только стукнула кулачком парня по плечу и принялась отряхивать одежду от пыли. Молодой мастер после своих гнусных проделок позволил себе наконец отдохнуть и без дела полежать на земле, наблюдая за тем, как Янлин наводит марафет и выковыривает листья из шерсти и симпатичного наряда. Полежав так где-то с минуту, Шифу пришлось частично признать поражение перед Нонмином, когда тело расслабилось и несчастная спина впервые за долгое время выпрямилась, владелец почувствовал, что легким испугом точно не отделается. Отсутствие тренировок и месячное лежание на кровати в своей спальне ему аукнулось. Мышцы начинали ныть противной тянущей болью из-за длительного нахождения в одной и той же неправильной позе, стоило бы хоть иногда вставать и делать разминку, но мастер совсем на это забил, приняв занятие за надоедливое, но уж точно не за тяжелое. Мысли быстро унесли малую панду куда-то далеко в прошлое, Шифу переключился с подруги на живописные пейзажи родных мест и не заметил, что сама Янлин тоже притихла и приткнулась под бочок к мастеру, засматриваясь куда-то вглубь горных далеких вершин, отдающих морским синим цветом. В этом умиротворенном моменте панды провели совсем не много времени, и когда Шифу уже хотел его прервать, чтобы продолжить работу, понял, что на самом деле желает пролежать тут хоть до самой темноты. Впервые за все время, сколько воин провел в Башане, у него получилось по-настоящему отвести душу и ненадолго забыть о тяжелом настоящем. Последний раз он так искренне смеялся и дурачился в далеком детстве, и даже подумать не мог, что когда-нибудь вновь испытает что-то подобное. Настроение было настолько спокойное и душевное, что на лице парня появилась еле заметная улыбка от ощущения родства с окружающей местностью, так не похожей на долину Мира, где Шифу провел всю свою жизнь, но очень близкой и любимой. Мастер лежал на земле и с особенным наслаждением вслушивался в звуки бурно текущей горной Ханьюуй. Ни одна больше река в Китае не вызывала и не вызовет такие сильные чувства ностальгии и теплоты. Сколько часов было проведено у берегов родного водоема, сколько игр с друзьями было сыграно, если захочешь, все не упомнишь. А сколько нервов родителей кануло в лету из-за непослушных детей?! Еще в несколько раз больше. Вспомнилась частая мамина фраза о том, что не приведи Будда кто-то из детей упадет в воду, и течение унесет так быстро и далеко, что потом никто не найдет и не поможет, но детям всегда было по барабану на предостережения родителей и на следующий день всей толпой спиногрызы снова неслись на излюбленное место испытывать судьбу. Невольно мысленный поток унес мастера в мысли уже не самые радостные и приятные, как только он вспомнил о матери, но затянувшееся молчание прервала Янлин, как будто почуяла, что вот-вот друг снова поймает депрессивный эпизод и весь славный момент насмарку. — Так может правда убежим? — В смысле? — С плантации, м? Посидим, как ты говоришь, ножками поболтаем, посплетничаем нормально… Приземление и парочка глубоких вдохов заметно поубавили Шифу пыл, и он уже хмуро всматривался вдаль, куда-то вглубь леса, раскинувшегося далеко за садом, пока Лин все продолжала щебетать о своем: — Ты не подумай, что я лентяйка или того хуже — ветреная хохотушка, которой хоть бы что, лишь бы не работать. Просто мы не виделись двадцать лет и разве сейчас самое время копаться в саду по уши в пыли вместо того, чтобы с пользой друг для друга провести время? Ты переживаешь, ведь мы выполняем поручение господина Ливэя, но поверь, он не так строг, каким хочет казаться. Мне всего лишь интересно узнать, что происходило в твоей жизни за долгие двадцать лет пребывания вне родной деревни, а яблони эти никуда не денутся. Побелю их и сама если надо будет, ну или Хана позову на помощь. А то у него от своих книг заумных скоро глаза косить начнут, полезно и на природе потрудиться. Шифу? Девушка буквально выдернула друга из дебрей собственных мыслей, в которых тот уже успел заблудиться за недолгие пару минут их передышки на земле. — А? — смутившись выдавил парень. Лин приподнялась на локти и, сердито нахмурив бровки, уставилась на рядом лежавшего друга. Понадобилось немного времени на распознание полного безразличия во взгляде малой панды. Его понурое выражение лица говорило о том, что Шифу бессовестно пропускает мимо ушей все, о чем изливает душу Янлин. — Что у тебя на уме? — будто на сто процентов зная, что это так, спросила девушка. — Я знаю, что там много переживаний, сам говорил об этом, но я надеюсь, ты помнишь, что можешь поделиться со мной чем угодно? — Да много чего… — Если дело в Мэй Линг… — Нет. Не только в Мэй Линг. Смирившись с недвижимым нежеланием Шифу сделать ей шаг навстречу, Лин опустилась обратно на землю и с тихим вздохом подложила руки под голову. Вечно резвящаяся девица уже почти открыла рот, чтобы сморозить очередную шутку про мастера, но вовремя остановилась. Может показаться, что жизненная цель несерьезной Янлин быть вечно на кураже и стебать давнего друга, но по своей натуре пандочка отличалась острой проницательностью и никогда не имела проблем с умением вовремя остановить поток инфантильности. Сейчас же был тот самый что ни на есть нужный момент, когда дорогому другу было важно побыть в себе и своих думах. К тому же, местность подходила для этого как нельзя кстати: местные поля и леса уродились такими красивыми, что сама Лин, прожившая рядом с ними чуть больше двадцати лет, любила иногда потратить несколько часов на созерцание красоты и восхищалась каждый раз, как в первый, чем занималась и сейчас, распластавшись на земле рядом с Шифу. Девушку разрывали на части противоречивые чувства: ей так хотелось вскочить с места, схватить парня за руку и умчаться далеко в тот самый густой лес, на который они оба так залипают по ощущениям уже целую вечность, но в то же время Янлин пользовалась возможностью и со всей силы наслаждалась уютной атмосферой, слушая ровное дыхание мастера и периодический шелест голых ветвей яблонь, которые иногда поддавались легкому ветру и напоминали двум юным пандам о том, что тоже жаждут их внимания. «Да и черт с ними, подождут эти яблони» думала девушка. И в самом деле, подождут яблони, Ливэй подождет, это его любимое кунг-фу подождет, чтоб оно провалилось, Янлин имела предположения, что таких моментов у них больше не будет, потому предпочитала думать, что сейчас все время мира в их распоряжении, столько времени, сколько они сами захотят. — Знаешь, Ли, — после продолжительного молчания произнес мастер, — я все раздумываю об одной волнующей вещи, никак не могу выкинуть из головы… Не поверив происходящему, Лин навострила ушки и в надежде раскрыла глаза. — Эта мысль сводит меня с ума, буквально ночами спать не дает. Скажи, Ли, я правда могу поделиться с тобой такими чувствами? — О Боги, Шифу, конечно! Парень выдержал интригующую паузу и состроил максимально загадочную физиономию. — Как Ливэю удалось отрастить такие роскошные усы? — Шифу, ты дурак! — закричала Янлин и под довольный смех парня принялась бросаться в него сухой землей, тем самым еще больше прибавляя образу Шифу из пыли и извести новых красок. — Дурак и все! — Ты только что растоптала мои чувства, Янлин Джинг. — Я к нему со всей серьезностью, а он, видите ли, о усах Ливэя ночами мечтает. — Он за ними ухаживает, как думаешь? Девушка отвернулась и пыталась делать обиженный вид, сдерживая улыбку. — А каким образом? — тыкал ее локтем в бок Шифу не без интереса, — может, делает маску из масла женьшеня перед сном? — И укладку каждое утро, чтоб презентабельно смотреться. — С завивкой? — Только по праздникам, — подхватывала Янлин. — А что такое? Захотел себе такие же усища? — Возможно когда-нибудь, вдруг мне пойдет. — И бороду давай нормальную, а то вот это… — Лин с наигранной брезгливостью ткнула первой попавшейся палкой в пучок аккуратно собранной белой шерсти на подбородке мастера, оставив на ней парочку заметных земельных горошинок, — старше и солиднее тебя ну ни чуть не делает. Обе панды посмеялись с собственных выдумок и оба одновременно замолкли, разглядывая плывущие мимо серые густые облака и думая каждый о своем. Шифу после собственных слов в голову молниеносно пришел образ зрелого возмужавшего мужчины с длинными седыми усами, как у Ливэя, хладнокровным взглядом и всегда идеально ровной осанкой. Он всегда ходил бы одетый с иголочки, в вылизанном не вычурном кимоно, ибо именно такие были ему по вкусу, и однажды точно бы дослужился до момента, когда сможет примерить на себя гордые зеленые одеяния старшего мастера, защитника своей страны и предстать в нем перед советом. Состоявшийся в жизни, великий и мудрый воин кунг-фу — таким парень хотел видеть себя в далеком будущем, можно сказать, что он лелеял эту цель и лез из кожи вон для того, чтобы добиться всего, о чем мечтает сейчас, сидя на твердом черноземе с подружкой-веселушкой и будучи еще зеленым и неопытным учеником своего мастера, который запутался даже в собственной жизни, не говоря уже о всеобъемлющей мудрости, которую Шифу так жаждал обрести. От раздумий на серьезные темы парень быстро вернулся в реальность и вспомнил то, зачем он здесь. Прошло уже немало времени с момента, как Шифу принял решение вернуться назад к истокам с целью понять и осознать, кем он является, но чем дальше он продвигался, чем больше узнавал, тем все больше возникало вопросов, на которые так и не находилось ответа. — Ладно, — первой включилась Лин, поднимаясь с земли, — дело к обеду идет. Будем мылить ноги прямиком к моей матери на суп. — Я не закончил ряд. — Да бог с ним, хватит с меня твоих приколов, голодного обморока только еще не хватало. — И не мечтай, в Нефритовом дворце я… — Что? Забыл про чувство голода так же, как про физическую боль и усталость? — с насмешкой перебила панда, наблюдая за тем, как Шифу активно массирует поясницу перед тем, как подняться на ноги. — Это… не яблони виноваты, понятно? — смутился мастер тем, что его застали врасплох. — Я не устал, просто кто-то очень тяжелый катается на мне как на ездовой лошади, вот спина и сдает. — Грубиян, сейчас окончательно превращу твое дорогущее кимоно в грязную тряпку, в жизни не отстираешь! — Да шучу я, шучу, пощади, само коварство. Поднявшись на ноги, ребята избавились от остатков пыли и листьев на своей одежде, чтобы хоть немного походить на ухоженных панд, но помогло это не шибко, земля прилипла к пятнам раствора извести и вся это субстанция благополучно засохла серыми мятыми пятнами, и некогда галантный мастер кунг-фу выглядел так, будто преисподняя — то, откуда он только что выполз. — Отнесем инструменты обратно к Нонмину, этот мягкотелый на вид мужик впадает в бешенство, когда кто-то раскидывает или забывает имущество по территории. — Как скажешь. Янлин направилась к месту, где было оставлено ведро с кистями, а Шифу неспеша последовал за подругой, прислушиваясь к ощущениям, как будто кто-то нагло сверлит взглядом его персону. Как будто мастер уже испытывал сегодня это не слишком приятное ощущение, но не придавал значения, до этого раза, когда его острый слух отчетливо уловил сторону, с которой велась слежка и мастер убедился, что чуйка его не подводит. Шифу замедлил шаг и повернул голову на звук. Что и требовалось доказать: парень встретился взглядом с одним из своих собратьев, недоброжелательного вида юноша косился в сторону то ли Янлин, то ли Шифу, разглядеть кто именно из них был целью мастер не успел, так как наблюдающий парень резко прекратил слежку и схватился за кисть, сделав вид, что спокойно работает и не более того. — Вот ты говоришь, Мэй Линг владела кунг-фу, и мне стало интересно… Вы хоть раз дрались за что-то? — Кто это? — вставил Шифу, едва Лин успела закончить. Лин последовала взглядом за головой Шифу, и настроение ее подпортилось при виде знакомого, к сожалению, лица. — Ты его знаешь? — Это Мингли, — выдохнула девушка, как нельзя тяжко. — А ты не помнишь его? Твой сосед вообще-то. Окна их кухни выходят на твой двор. — Мне это ничего не сказало. Мне больше интересно, почему некий Мингли таращит на нас свои любопытные глазенки? — Не обращай на него внимания, это запущенный случай. — Я не люблю зрительных контактов, превышающих минуту по длительности, а этот тип, походу, пялится на нас с момента прихода на участок. Лин прокашлялась, подготавливая горло к вещанию. — Сунь Мингли, двадцать пять лет, ничего не умеет, нигде не работает. — Вы чем-то похожи. Даже не знаю чем. — Я, Шифуничка, после того случая ни одной санитарной обрезки за жизнь не пропустила. Я за свои двадцать с лишним столько земли перелопатила, столько мха перекопала и деревьев побелила, что тебе и в кошмаре не снилось. Я продолжу, можно? Так вот, перед нами что не есть настоящий папкин сынок с посаженной в корень самооценкой, чувством собственного достоинства, самоуважения и просто принятия себя таким, какой из матери вылез. Почему я бросаюсь такими серьезными обвинениями, да потому что всем в Башане известно, как верно Мингли следует принципам отца, гласящим о «ничего не буду делать, само как-то сделается», да только его случай еще более запущенный. Если Бохай осознает, что чуда где-то может не свершиться, то Мингли убежден на все сто, что судьба к нему благосклонна. Идем далее по списку твоих прелестных соседей. Отец Сунь Бохай — скупердяй, с вечно одинаковым рылом и тупыми шутками, мать Ниу, прекрасная женщина, хотя частенько подбешивает нытьем без повода. Знаешь, это та пара, чье описание умещается в одно предложение — два несчастья нашли друг друга. Лин перекосило в лице, и Шифу хватило ума догадаться, что парень за их спинами прямо сейчас посмотрел в ее сторону. — А Мингли тебе не очень симпатизирует, я погляжу. — Он не оставил в детстве привычку на что-то со мной надеяться. Жаль, ты не застал этот период. Весело было без исключения всем, кто пытался мне помочь. Шифу улыбнулся. — Я и не удивлен. Ты многим мальчикам нравилась. Как истинный член нашего мужского коллектива, я не мог не знать об этом, так что, я предоставил тебе достоверную информацию, пусть и двадцатилетней давности. Закончив сбор, панды стрелой проскочили мимо Нонмина, чтобы еще вечность не слушать про «не потрудиться, так и хлеба не добиться» и, покинув территорию садовых участков, оба сошлись на факте, что еще никогда не стремились добраться до мастерской кузнеца с таким неукротимым рвением и соперничеством. — Упаси Будда что-то снова подстрекнет меня на грубое слово или неосторожный жест в этой милейшей деревне. — Что, не понравилось косяки отрабатывать? — отвечала Лин на ворчание впереди идущего грязного чучела. — Считай, что яблоневый сад исполнил роль разминки. За разбой или прилюдное пьянство на рисовые поля отправляют. — Ничего скучнее мои руки еще не делали. — Дышать маткой скучнее. — Да не дышим мы…! Язык Шифу притих. Ноги замедлились сами, ведь что-то подало импульс в мозг, а внимание изъявило желание сфокусироваться на конкретном объекте, но на каком, Шифу пропустил мимо себя. Вспышка мелькнула скоротечно, неуловимо. За момент секундного ступора, что Шифу провел в убеждениях, Янлин успела обогнать его на метров пять, но не столь велико было его разочарование, сколько неприятным вышло признание собственных догадок. Он ходит по Башаню. Тенью шелестит от переулка к переулку за его спиной. Вот они подходят к мастерской Ливэя и стучат в железную дверь. В ответ тишина. Шифу повторяет стуки посильнее, и в итоге слышит, как суетливый шорох и работа в помещении прекращаются. Через пару секунд, что оружейник явно потратил на то, чтобы элементарно вытереть уставшее влажное лицо о кусок близлежащего рванья, открывается дверь, и вот, перед молодежью предстает сам господин «гнусный дед» собственной персоной, чья пунктуальная реакция на стуки была тут же приветствована одновременными кивками двух молодых голов. Да, господин Ливэй действительно оказался полностью мокрым. Что-то с Шифу у них даже было общее. Шифу — в извести, земле и сам образец не первой свежести, и Ливэй — половина передника и левая нога блестели маслом, руки испачканы древесным порошком, а на лице нет чистого места, кроме щек и глаз. Они обменялись усмешками, вдоволь рассмотрев друг друга. — Выглядите нарядно, — подытожил Шифу после непродолжительного молчания. — Господин древесная опилка. — А сам-то видел, как смачно к дереву прислонился? — Ливэй перевел взгляд на идеально чистую девушку. — Ты не оповестила его о существовании сменной одежды, которую можно было взять у дежурного? — Я все это время мог пойти и получить спецодежду?! Лин хитро улыбнулась, а Ливэй едва сдержал улыбку от этой женской хитрости. Желание повалять подругу в пыли, как свежее тесто в муке: смачно, жестоко, чтоб чистого пятнышка не осталось, мгновенно вспыхнуло в сто раз сильнее, чем в яблоневом саду. Но Шифу пришлось укротить свой гнев и признать, что сейчас не время. Месть — блюдо, которое подается холодным… Да и грубить девушке на глазах старейшины очень плохая идея. Так что Шифу ничего не оставалось, как доложить Ливэю об окончании работы и рассказать вкратце все, что они сделали. — Хорошо, — кузнец одобрительно кивнул головой. — Вы можете быть свободны. Но впредь чтобы не повторялось таких нелепых оплошностей, ясно вам? Со мной подобные вопросы решаются быстро, но сами понимаете, народ у нас живет всевозможный, а неприятности никому не к лицу. Тебе, Шифу, особенно. — Будет сделано, господин Ливэй, а сейчас разрешите удалиться, — младшая Джинг торопливо склонилась, скрестив на животе ручки и собираясь уходить. — Хочу отметиться перед матерью, чтобы чай готовила и на стол накрывала. Шифу не помешает подкрепиться. Работал как проклятый сегодня, ни секунды не отдыхал. — Конечно, Лин. Госпоже Джинг мои самые светлые пожелания. — Вашими молитвами, господин Ливэй. Шифу, а ты не задерживайся. Янлин развернулась и бодро зашагала в темп движения башаньских улочек, закутываясь в кимоно и оставляя мужчин позади себя совершенно одних. — Судя по всему, — в непринужденном тоне отметил господин Ливэй, вскоре потеряв взглядом Лин среди роя односельчан, — ты несильно ее напрягал. Раздался смех. — Ее попросить о помощи себе дороже. Вместо того, чтобы заниматься делом, надо следить, чтобы она не убилась о что-нибудь. — Такая она есть, — малость сонное лицо кузнеца обернулось к Шифу. — Но вообще Янлин умница. Они с Ханом на каждую уборку и подкормку являлись в детстве. Лин и на подготовку к зимовке регулярно ходит, — неожиданно, кузнеца тронул восторг. — Бесстрастное выражение лица меня пугает. Неужто ты ознакомился со всей терминологией? — Знали бы вы, как Лин прополоскала мне мозг. — И ее поступок правильный, — рука мужчины расслабленно рухнула с металлической дверной оправы, он выпрямился и неторопливо побрел внутрь мастерской, визуально ставшей более просторной, как на первый взгляд показалось Шифу, заглянувшему за границу ее порога. — Воин не воин, но ты родился в тени этих могущественных гор, сделал первые шаги по этой земле. — И я горд этим. — Место моего рождения, деревня Ти Шен, когда-то давно славилась высказыванием, которое очень любила повторять нам с братом наша бабушка: «Когда вы родились, Циньлин обрел камни, но когда вы умрете, Циньлин обретет скалы». Моего брата уже как пятьдесят лет нет среди нас, но я знаю, что он ни на миг не покинул меня. Просто Тенгфей смотрит свысока, с вершины горы, в которую превратился, обогатив хребет Циньлин. Не знаю, слыхал ли ты о местной легенде, но говорят, что во время рождения детей камень хребта теряет фактуру и твердость, цепи скал обращаются в громадное черное облако, чтобы новорожденная душа беспрепятственно опустилась к земле и нашла нужное тело. Ребенок делает первый вдох, и дабы небеса узнали о благополучном окончании пути души в тело, на всю округу раздается детский плач. Горы слышат его, передают через солнце и дождь к небесам, и только тогда ребенок открывает глаза. Он растет, обретает характер, прочный, как кварц, дыхание и взгляд, острые, как лезвие, слово, твердое, как закон. А когда проходят годы и наступает час возвращаться к небу, душа покидает тело, а верные скалы обращаются для нее лестницей. И лишь тот сможет подняться по лестнице, найдя покой, кто за жизнь был чист совестью, справедлив в словах и поступках, любил и был любимым. Горы знают правду, и правде они любезно помогут. А тот, кто черств душой и сердцем, жил корыстью и ложью, и шага по горе не сделает. Душа не найдет выхода к небу и вечность будет бродить по земле, яростно крича о помощи, жалко взывая к горам и небу. Древние называли эти крики проклятьем. Но мы же называем это ветром. — Красивые слова, — без капли неискренности улыбнулся Шифу. — И правдивые, я уверен. Долина Мира тоже окружена горными массивами, но народ тех окрестностей не придает им столь величественного значения, как это делаете вы. Весь день слушал бы. Ливэй слушал внимательно, пусть и занимался при этом несколькими делами одновременно: кивал головой всем, кто проходил мимо распахнутой двери мастерской и здоровался с главой, и до блеска затирал тряпкой инструменты из ящика, стоящего на столе прямо перед ним. — У жителей долины Мира нет необходимости верить в легенды, когда живые легенды живут над их головой. — Даже мастеру Угвэю были бы лестны ваши слова. — Надеюсь, мастер в добром здравии. — Да, все более чем хорошо. Белоснежный отблеск прорезался на поверхности металлических клещей. Их языки имели плоскую форму, отдельные участки подсвечивались особенно ярко из-за обильного количества глубоких мелких царапин, сияющих на солнце, и не передать словами, как ощущалось участие инструмента во всем, что сначала плавилось в печи, а после, выдерживая на наковальне с полсотни звончайших ударов молотком, превращалось в шедевры кузнечного дела. Тряпка, долго и усердно двигающаяся в статичных руках, замерла, позволяя владельцу наконец оценить плоды своих стараний прежде, чем отложить один из важнейших инструментов на рабочий стол, заранее вытертый начисто, и черт, перфекционизм внутри мастера не мог не вздохнуть с удовлетворением при звуке клещей, без единого звона опустившихся в ряд к своим собратьям на зитановый стол. Закрыть глаза на чистоту, постоянно поддерживающуюся в столь по определению грязном месте, как мастерская кузнеца, равнялось к слепоте, и Шифу, как не особому любителю наводить порядок сразу будь то на кухне, будь то в своей комнате, отношение главы Башаня к рабочему месту казалось чем-то волшебным, если не нереальным. Даже жар к щекам прильнул, как только Шифу вспомнил, в какой абракадабре им были оставлены шесты в стойке еще в то смутно далекое время, когда колени не тряслись с амплитудой дрожащего стебля бамбука, а хроническое бессилие не приковывало голову к подушке. Подметив затянутость образовавшегося молчания, Шифу украдкой стрельнул глазами на дверь, все еще открытую, и решил не медлить с принятым решением. — Господин Ливэй. — Что? — Прежде чем отправиться к госпоже Джинг, мне хотелось бы узнать, когда у вас на днях выдастся свободная минута. Я хотел бы обсудить с вами одну очень важную тему. — Какого характера тема? — Личного. Немного подумав, кузнец изрек: — Я сегодня относительно свободен, просто занят тем, что разгребаю старый хлам в свой выходной, но это на случай, если у тебя нет на вечер никаких дел и планов, кроме замечательного супа и чая у госпожи Си Джинг. — Простите, господин Ливэй, но после сада думал привести себя в порядок и повторить кое-что из кунг-фу, чтобы хватку не терять. — Хм… — как-то не слишком радостно прохрипел кузнец, занимая руки запылившимися напильниками, — да, дело хорошее. Иди отмываться, а то ж всех девиц в округе распугаешь. Не без скрытой радости, ведь «выходным» кузнец назвал обычный рабочий день, просто неплотно забитый клиентами, господин Ливэй погонял мысли о планах на ближайшее будущее и, заприметив удачное стечение обстоятельств, предложил встретиться завтрашним утром на центральном рынке, на что Шифу как никогда охотно согласился. Ждать с неделю, к чему он неохотно готовился, к радости, не понадобится. — Что ж, раз мы договорились, я пойду, госпожи Джинг наверняка уже заждались меня, и будет как-то неправильно опаздывать. Спасибо, мастер Ливэй, и до завтра. После вежливого прощания воин поспешил покинуть кузню и оставить ее владельца в гордом одиночестве и, совершенно случайно, совсем без света. Мастер, не рассчитав силу, что случалось с ним периодически, слишком сильно хлопнул входной дверью, из-за чего по местности разнесся гул удара, а сквозняк затушил все свечи в комнате. Ливэй почти никак не отреагировал на внезапную тьму и даже не вздрогнул от громкого хлопка, только еще более понуро вздохнул себе в усы и не спеша пошел к полке, где последний раз видел огниво. Мужчина держал кресало мозолистыми пальцами и нервно, но четко высекал им по кремню в попытках зажечь свет, но сколько бы он ни пытался, пламя не спешило вспыхивать и поджигать фитиль свечи. То ли именно сейчас кузнецу попалась нерабочая сторона кресала, чтобы еще больше позлить его нрав, и без того потревоженный утренним диалогом с дочерью, то ли сам он так разнервничался, что не смог сосредоточиться на действии. Как бы старейшина ни собирал волю в кулак и ни пытался мириться с тем, что жизнь сына старой знакомой — только его жизнь, но при упоминании кунг-фу не всегда получалось оставаться нейтральным. Вишенкой на торте стало привычное обращение Шифу «мастер». Он назвал так Ливэя по приевшейся уже привычке и сам этого не заметил, но в голове кузнеца это отозвалось как что-то едкое и колкое. Старейшина бросил возню с освещением, вопреки неудержимой любви к чистоте отшвырнул на стол расцарапанный тщетными усилиями кусок кремня и, тихо невнятно выругавшись, зашагал на буйную улицу перекурить сигару. Стоит передохнуть от уборки и на досуге обдумать завтрашний предстоящий диалог с молодым воином, а он принесет ему немало острых ощущений, вне всяких сомнений. Предчувствие и опытная нервная система так и шепчут, что речь зайдет о Широнге, блуждающем по Башаню, и господину Ливэю не помешает подготовиться к разговору морально, но пока… Пока нужно закончить с мастерской и не забыть зайти за куркумой и овощами. Синь простит его за воротник с запахом дыма, но отсутствующий ужин уж точно вызовет ненужные подозрения.