я, ты, мы

1976 Футболка в полоску, желтая куртка, огромный рюкзак за плечами и растерянный взгляд. Кожанка, уютный свитер, пачка сигарет в кармане джинсов и яркая улыбка. Контрастно. Кисло. Перед глазами брызги неоновых красок. Джисону всегда казалось, что Джемин пришел из каких-то далеких недостижимых будущих времен. Времен, где автомобили парят над землей, где всюду ходят живые машины, а здания строятся выше облаков. Времен, которые порой тяжело представить. Джисон всегда смотрел на Джемина с неким восхищением и любовью. Джемин же смотрел на Джисона лишь с отеческой заботой и лаской. Отчего-то Джемин — его ровесник — выглядел не по годам взрослым. В его глазах — знания тысяч мудрецов, испытания миллионов мучеников. Это очаровало Джисона. Это подкупило его в Джемине, чтобы отныне слепо доверять, слепо любить, пускай на его чувства так бесстыдно плевали или же чаще всего просто не замечали. Но Джисону почему-то с Джемином нравилась даже тишина, будто они две родные давно потерянные души. С Джемином спокойно и тихо на душе, даже когда сердце разрывает грудную клетку в попытках достучаться до чужого — холодного и промерзлого. В их крохотном городе никогда ничего не происходит. Здесь тишь и покой: рядом только лес, озеро, а ближайший город находится в милях пятидесяти езды по запутанным дорогам. Порой Джисону кажется, что даже время здесь течет как-то по-другому: не так, как во всем остальном мире. Теплое майское солнце сегодня необычно теплое, и после недавнего холодного дождя почти что жарит. Джисон — руками за лямки рюкзака — и Джемин — руками в карманах — идут по тихому лесу прямо к небольшому пляжу возле озера, окруженному вековыми деревьями: полусогнутыми осинами, величавыми дубами и пушистыми елями. Здесь почти всегда безлюдно, потому что место укрыто от всех посторонних взглядов: оно почти сокровенное, таинственное и — Джисон готов поклясться — волшебное. Ему нравится находиться тут и чувствовать какую-то невообразимую связь с целым миром, но быть тут с Джемином ему еще не приходилось. Это как делить любимую игрушку — немного ревностно, но вместе с ней ты делишь небольшую частичку своей души. Джисон без колебаний готов вместе с душой отдать Джемину и свое сердце, и все свои чувства, томящиеся всполохами пожаров у него в груди. — Не хочешь искупаться? — предлагает Джемин, попутно снимая с себя кожанку и оборачиваясь на Джисона. Во взгляде у него какая-то детская беззаботность и вселенская печаль. Сквозь джеминовы глаза можно увидеть его душу — все еще совсем юношескую, прекрасную, но уже избитую, грешную, больную. Джисону хочется ее залечить, искупить все чужие грехи собственными страданиями. Может, даже такой поступок останется незамеченным, но это совсем неважно: Джисону важен только Джемин. Джисон по-детски самоотверженный. Джисон по-взрослому влюбленный. Он смотрит в ответ на Джемина и думает, что еще слишком рано для купания, потому что вода навряд ли прогрелась, а солнце все же греет недостаточно хорошо, но отказаться не может: — Хорошо. Джемин, как всегда солнечно, улыбается. Он стягивает с себя свитер, обнажая Джисону тело, покрытое шрамами — Джисон сильно боится спросить, откуда они у него взялись, поэтому молчит. Он уверен, что с ними связаны тысячи невероятных историй, которые следует рассказывать в полной темноте, чтобы чувствовать их сердцем. Джемин бросает оставшуюся одежду на землю рядом с ранее кинутыми джинсовкой и свитером. Джисон краем глаза любопытно разглядывает идеальное тело, которое не уродуют даже шрамы; старается отпечатать в сознании, чтобы вспоминать позже; и сам снимает одежду, бросая ее рядом с джеминовой. Лес замолкает. Джисон идет по сырой земле босыми ногами по джеминовым следам, и отчего-то они кажутся теплыми-теплыми. Джемин бесстрашно заходит в воду и ныряет в нее сразу с головой, выныривает и вновь улыбается так, словно в последний раз. Джисон же стоит у кромки воды и боится то ли холода, то ли Джемина. Он появился в его жизни так неожиданно и заставил влюбиться в тот же миг, когда они впервые пересеклись взглядами. Джисон ступает к воде, и та ожидаемо не обжигает холодом, а наоборот — покрывает кожу теплом. Джисон ступает глубже и глубже, и наконец ныряет, пока не оказывается прямо возле Джемина, похожего скорее на какое-то творение богов, а не человека. Джисону хочется поцеловать ему губы, но тот улыбается и брызгается и уплывает подальше от него, как маленький ребенок. Джисон плывет за ним и тоже брызгается, а после заливисто смеется, как не смеялся никогда прежде. — Какова была бы твоя реакция, если бы я сказал, что вскоре от этого мира не останется ничего: ни этого города, ни этого озера, ни неба, ни солнца, ни нас с тобой? — спрашивает Джемин, когда они вдвоем уже сидят у воды и нежатся в лучах необычно теплого вечернего солнца. Джисону этот вопрос кажется таким странным: ему даже хочется расхохотаться от того, насколько абсурдно это звучит. Но в джеминовых глазах видна какая-то серьезность, там же он замечает и какую-то печаль. — Я бы рассмеялся, — честно отвечает Джисон. Джемин улыбается как-то по-грустному и смотрит теперь на рыжее небо, плывущие по нему облака и золотое солнце. — Ты не меняешься, — произносит почти шепотом Джемин, — совсем. А Джисон думает о том, что знают они друг друга слишком мало, чтобы такое говорить, но возразить не осмеливается. Просто молчит, скрытно любуется Джемином: как по его шее и плечам стекают крупные капли, сияющие рубинами и аметистами вечернем розоватом свете; в волосах его капли — словно жемчужный венок. И правда творение богов. У Джемина на шее — небольшой серебряный крестик. Джисону он кажется до жути знакомым. — Джемин, откуда у тебя это? — Ты мне подарил, — отвечает так, будто готовился к этому вопросу уже целую вечность. Джисон хмурится, потому что не может припомнить, чтобы дарил Джемину этот крестик. — Хен, я не думаю... — Нет, ты дарил, Джисон, — отвечает Джемин почти по-отечески ласково, — просто еще не знаешь. — Я не понимаю. — Однажды поймешь, — отвечает болезненно он и вновь рассматривает небо утопающее в огненных красках. — Но не сейчас. Джисон теряется: в догадках, в джеминовых словах, в его красоте. Джисон теряется и в его глазах, когда тот оборачивается и смотрит так грустно, что Джисону кажется, что он сейчас расплачется — но не плачет. Джемин лишь тянется к его лицу, ладонью, накрывает щеку и легонько поглаживает, рассматривает, любуется. — Хен, я- — Шшш, тише, — Джемин к чужим губам подносит палец. Затем, когда по джисоновым щекам разливается румянец и по одному лишь его взгляду становится понятно, как он безбожно трепещет под джеминовыми прикосновениями, тот безбожно медленно приближается к губам Джисона. Джемин оттягивает этот момент, будто давая Джисону шанс сбежать, но он остается, не движется в противоположном направлении и не отталкивает: лишь так же медленно приближается к джеминовым губам, на которых сияют капли утренней росы. Джисон тает, ломается и умирает в последних лучах солнца. \ Дома Джисон находит в старом комоде крестик — его отца. Такой же он видел у Джемина тем самым вечером. Он его надевает на себя и почему-то клянется, что никогда не снимет. \ На следующий день Джисон не находит Джемина ни в школе, ни в библиотеке, ни на озере в лесу. Нигде не находит, как не находит и места себе. Ему становится страшно: вдруг что случилось? А потом его окутывает какой-то ужас. Спустя какое-то время его накрывает опустошение, которое пожирает душу изнутри. Джисон проклинает себя за то, что позволил Джемину себя поцеловать, потому что теперь чувствует эту выжигающую боль. \ 1979 Обычный день Джисона начинается с молитвы, которую он сам не знает, кому направляет; но отчего-то молится о том, что у Джемина все было хорошо, чтобы он был здоров и жив. Может, хоть так ему получится успокоить свою душу и сердце. Джисону уже давно не шестнадцать, когда он впервые встретил Джемина — Джисону уже даже не семнадцать, когда он его потерял. Но вот только побороть свои чувства он никак не может. Джисон научился без него жить, но никак не может научиться его забывать. Это больно — порой даже невыносимо больно. Но Джисон старается с этой болью мириться, как с соседским буйным мальчишкой. Пускай им никогда не быть друзьями, но хотя бы мирно сосуществовать они могут, верно? Майский солнечный день после дождя — такой же, как и в тот самый день, когда Джемин поцеловал Джисона, когда оставил его с этими разъедающими эмоциями. Джисон вспоминает о том дне с неким трепетом и осторожностью, будто это давний тревожный сон. Иногда ему и правда кажется, что это все и правда было слишком реалистичным сном — сам Джемин был сном. Но вот только о нем напоминают и потертые полароиды, и статьи в газетах о пропавшем человеке, и жгучее чувство на джисоновых губах. Ему нравится приходить к озеру в лесу в такие дни, когда воспоминания накатывают одной огромной волной и душат, душат, душат. Джисон их старается отпустить бумажным корабликом по воде, воздушным змеем по воздуху, но они все равно настойчиво возвращаются. Он сидит у самой кромки воды, где некогда сидели они вдвоем, и рассматривает водную гладь, небо, прячущееся за вековыми деревьями солнце в попытках вернуться в тот день, чтобы хоть на секунду вновь почувствовать присутствие Джемина. Но вместо этого чувствует лишь опустошение. А после слышит за своей спиной треск палок и шуршание травы и надеется, что, может быть, и правда Джемин вернулся. Сейчас он подойдет, обнимет со спины, извинится за все и скажет, что прошедшие годы — это лишь кошмарный сон. Но вместо этого слышит: — Извините, — испуганно детским голосом. Джисон оборачивается и видит за своей спиной мальчишку лет семи, совсем одного посреди этого леса. — Я, кажется, потерялся, — говорит он и подходит ближе к Джисону. Джисон смотрит по сторонам и не видит никого. Наверное, и правда заблудился, когда игрался в лесу. Он несмело садится рядышком с Джисоном и смотрит на него своими большими любопытными глазами. — Красивый, — тычет пальцем малыш на серебряный крестик на шее Джисона. — Тебе нравится? — спрашивает он, улыбаясь. — Хочешь дам подержать? Мальчишка кивает, а Джисон снимает его и отдает ему в руки, на секунду отвлекаясь от нахлынувших эмоций. Он даже и не заметил, как по его лицу покатились совсем нежданные слезы. — Почему вы плачете? — Просто, — отвечает Джисон, поскорее вытирая краем рукава свитера слезу с лица. — Так бывает. — У вас что-то болит? Джисон улыбается и произносит тепло: — Нет, не переживай. Все хорошо. Тогда мальчишка надевает на свою шею джисонов крестик и любуется тем, как он переливается в лучах солнца. — Где твои родители, малыш? — Не знаю, — отвечает он растерянно, все еще разглядывая в своих ладонях крестик, изредка посматривая на Джисона. — Ладно, — отвечает тот. — Как тогда тебя зовут? Малыш смотрит на него своими большими глазами и улыбается. Отчего-то его улыбка Джисону напоминает о чем-то теплом и светлом. Он отвечает: — Джемин, — проговаривая каждый слог. — На Джемин. Почему-то по спине у Джисона пробегают мурашки, а в голове такое странное совпадение вообще не укладывается. Или вообще не совпадение? — Хорошо, Джемин, — отвечает Джисон почти по-отечески ласково. — Тогда давай найдем твоих родителей? Малыш угукает, а Джисон протягивает ему свою руку. Тот робко за нее берется и плетется за Джисоном, рассказывая истории о всяких играх, в которые он играл на какой-то приставке, а после о том, как недавно разговаривал с бабушкой по видеосвязи, а после еще о какой-то несусветице, с которой Джисон тихонько смеется по пути в город. У Джисона почему-то на душе становится спокойнее.