я, ты, мы

Джемин медленно распутывает свои сломанные наушники в вагоне электрички. Вокруг — гул, шум, тихие разговоры. За окнами — морозная снежная зима. Джемин глядит куда-то сквозь стекло, словно загипнотизированный: там город, серое небо и тысячи людей, занятых своей рутиной. Джемин тоже занят своей рутиной: убиваться, смотря на фотографии Ли Джено в своём телефоне, слушая меланхоличную музыку из случайных плейлистов того же Ли Джено, понимая, что ему самому ничего не светит с Ли Джено. Как бы чертовски сильно Джемин не старался, с Джено ему не быть. Джемин привык думать, что есть те люди, которых ему никогда не достичь ни при каких обстоятельствах. И это он подразумевает во всех возможных смыслах. Вот ему и думается, что Джено — недостижим. Он — его муза, о которой Джемин тайно пишет стихи в своем блокноте; его главный идол, которому посвящает все свои победы на соревнованиях по плаванию; его смысл жизни, пускай сам Джено об этом и не знает. Вот так глупо Джемин в него влюблен, и поделать ничего с этим он не может (а может, и не хочет). Поэтому когда он выходит из электрички на своей остановке, закидывая за плечи рюкзак, то медленно, рвано выдыхает, чувствуя, как он медленно распадается снежинками, подобными тем, которые сейчас летят с небес. После он медленно плетется домой, чтобы там, прямо в своем дворе, встретить Ли Джено, ожидающего Джемина с тренировки, чтобы погулять: — Привет, — хрипло произносит тот, выпуская сигаретный дым, поправляя свой собственный рюкзак за плечами: видно, он тоже только вернулся с тренировки. — Привет, — отвечает Джемин и проклинает (или же все-таки благодарит) целый мир за то, что он однажды встретил Ли Джено, — пойдем? / Вообще, Ли Джено тоже занимается плаванием, но состоит в другой команде, да и плавает другим стилем, поэтому они вдвоем никогда не были особыми конкурентами. Они однажды встретились на одних сеульских соревнованиях, похвалили навыки друг друга, а после как-то спонтанно начали проводить время друг с другом, обсуждая всякое-разное. Выяснилось, что у них довольно много общего, и в какой-то момент это общение переросло в дружбу. С того момента прошла уже пара лет: тогда Джемину было шестнадцать, и ничего в жизни еще не казалось столь страшным, как сейчас. Например, сейчас он жутко боится, что Джено вскоре уедет куда-то за границу за новыми достижениями, и они больше никогда не увидятся; еще боится того, что не осмелится на прощание крепко-крепко его обнять; но еще сильнее боится, что у Джено ничего не получится, что он сам сломается, потеряется, а никто не поможет, потому что Джемина не будет рядом. Да, больше всего он страшится, что Джено будет чувствовать себя одиноким, хотя и знает, что тот, наверное, с легкостью найдет себе новых друзей, пару, так же найдет и свое счастье. И все это произойдет без Джемина. Джено предсказывают светлое будущее: множество побед, золотые медали на олимпиадах, тысячи поклонников. Джемин за него, конечно, счастлив, но порой он мечтает о том, что, быть может, ему просто стоило бы остаться здесь, в Сеуле, и никуда не уезжать, учиться в университете вместе с Джемином, вновь ходить по вечерам на тренировки, выступать не на Олимпиадах, а на обычных межуниверситетских соревнованиях, а после вновь прогуливаться вечерами, как они это делали все это время. Джено стал неотъемлемой частью жизни Джемина, и менять это он не желает. Вообще, Джемин жутко боится перемен, даже если сильно их хочет: ему всегда беспокойно оставлять позади прошлое, оно его тяготит, тянет, и он ничего не может поделать с собой. Ему не хочется, чтобы Джено стал его прошлым. — Значит, ты все-таки решил уезжать? — задает прежде неозвученный вопрос Джемин, ответ на который он тоже боится получить. — Да, — отвечает Джено, не глядя на Джемина. Наверное, ему тоже немного грустно, — там больше перспектив, чем здесь. — Понятно, — произносит Джемин, глядя себе под ноги — на скрипящий снег. Джено оборачивается на него и слегка хмурится. Это он делает не от злости, а скорее от какой-то необъяснимой досады. — Почему бы тебе тоже не уехать со мной, тебе ведь предлагали, у тебя ведь есть потенциал и, — Джено почему-то запинается и больше не продолжает, а лишь рвано выдыхает: — Черт, Джемин, ты дурак. Эти слова он тоже произносит беззлобно. Они так долго избегали этого разговора, потому что знали, что после него будут чувствовать себя паршиво. Но оттягивать уже больше некуда, потому что пройдет еще месяц-другой, они закончат школу, и тогда уже будет поздно. — Ты же знаешь, что я не могу оставить родителей, — произносит Джемин, вновь не глядя Джено в глаза, потому что знает, что если в них посмотрит, то обязательно расплачется, хотя он не плакал уже больше года или двух: он не привык показывать своих чувств. — Да и правда ли это то, чего я хочу, Джено? Разве мне нужны все эти недостижимые спортивные результаты, медали, олимпиады? Я хочу просто прожить спокойную жизнь здесь, в Сеуле, а не за тысячи километров от него. Джемин чуть не добавляет: «Вместе с тобой», — но вовремя себя одергивает, поджимая губы. Джено цокает языком, достает из кармана сигареты, закуривает одну и смотрит в сторону — лишь бы не на Джемина. — Снова ты куришь, — неодобрительно говорит Джемин, — а если бы тренер узнал? — А ты что, моя мамочка? — отвечает Джено, и выходит это слишком грубо. Джено не хотел звучать так резко, но, наверное, его просто захватывают непонятные гложащие чувства. Джемин не обижается: он знает, что Джено говорит это не со зла. И ему от этого грустно, потому что у всех людей, даже самых близких, в жизни бывают разные приоритеты. Вот так случилось и с ними двоими. — Прости, — произносит, наконец, Джено, когда скуривает сигарету до фильтра, а после бросает ее прямо в снег; он прячет руки в карманы куртки. — Да не за что, — отвечает Джемин, потому что и правда не за что. / Интересно, как пойдет джеминова жизнь, когда из нее пропадет Джено? Джемин задается этим вопросом каждый божий день перед сном. Ему бы так сильно хотелось схватить Джено за руку и держать, выкрикивая жалостное: «Пожалуйста, останься». Но Джемину не хочется ломать мечты Джено, не хочется становиться помехой, не хочется стать причиной, по которой он не сможет достичь своих целей. Еще Джемину зачем-то хочется поцеловать Джено на прощание в губы, а после крепко-крепко обнять и сказать, что он его так чертовски сильно любит, но это будет жестоко, поэтому Джемин этого никогда не сделает. Тем более кто знает, как отреагирует Джено, узнав о джеминовых чувствах? Джемин почему-то думает, что хотел бы подарить Джено на прощание букет цветов — белых ромашек. Они ему очень подходят. / — Оставишь мне на память кое-что? — спрашивает одним вечером Джено, когда до его вылета остаются считанные дни. В эти самые считанные дни Джемину становится невыносимо тяжело жить: его разрывают чувства и печали, и отчаяния, и горечи. — Да, конечно, — отвечает он так, словно бы внутри у него не бушует ураган эмоций. Зима постепенно уходит, оставляя позади последние бесценные воспоминания. Джемин безутешно хватает их ладонями, но они в тот же миг тают и испаряются подобно снежинкам. — Тогда пошли ко мне домой, — говорит Джено, пока Джемин удивленно на него взглядывает. — Зачем? — Там и узнаешь, — отвечает Джено и легко закусывает нижнюю губу: так он делает, когда взволнован. / Дома у Джено по-привычному тепло. Они в тотчас пролетают по коридору, мимолетом здороваются с матерью Джено, и закрываются в его комнате — слегка запыхавшиеся и растормошенные. Джемин смиренно ожидает, пока Джено скажет ему, чего же хочет на память. Вот правда только Джемину тоже хотелось бы получить от Джено кое-что на память, но он никогда не осмелится озвучить свою просьбу. Никогда и ни за что. Джено тем временем стягивает свой свитер, а следом за ним — и футболку, пока Джемин непономающе глядит на него. В этот момент в его голове проносятся самые разные мысли, но никакая из них не кажется ему адекватной. — Нарисуешь мне татуировку, — произносит Джено так, будто бы это вполне обыденное дело для Джемина, — вот тут, на груди. — Что? — отвечает все еще ничего не понимающий Джемин. — Вот, держи, — Джено уже протягивает Джемину пачку цветных фломастеров, — ничего другого у меня нет, так что сойдет и это, а после я набью где-то. Джемин берет в руки пластиковую упаковку, смотрит на разнообразие цветов, а после глядит на Джено — обнаженного по пояс и, кажется, немного смущенного. — Подожди, — говорит Джемин, — почему я? Мог бы просто найти эскиз, а потом пойти в тату-салон и набить то, что хочешь. Зачем все так усложнять? — Но я хочу татуировку от тебя, — отвечает Джено, и звучит это так, словно бы Джемина этими словами хотят убить самым чудесным образом на свете, — нарисованную твоими собственными руками. Джемин замолкает, потому что слова Джено его добивают. Ему хочется его обнять — снова — и не отпускать. Не отпускать никогда. Не отпускать, даже если будет жутко больно или невероятно сложно. Джемин сдается. — Ладно, — отвечает он, — только не обижайся, если будет кривовато. — Я не против, — легко улыбается Джено, а Джемин улыбается в ответ, высыпая из пачки фломастеры прямо на диван. После он как-то неловко садится прямо на бедра Джено без спросу — тот даже не шевелится, словно бы все то, что они сейчас делают — это обыденность. Может быть, так и есть, но только в какой-то другой реальности, ином измерении, где они вместе проводят бессонные ночи. Джемин рисует на груди Джено импровизированную татуировку фломастерами. Выводит аккуратные линии вдоль расслабленных мышц, касается его обнаженного торса и изо всех сил старается не смотреть ему в глаза. Да, Джемин много раз видел идеальное тело Джено, закаленное долгими упорными тренировками, но в этот момент все это кажется столь интимным и личным, что кажется, сейчас на его щеках появится румянец, и он просто провалится сквозь землю от стыда. — Щекотно, — произносит, хихикая, Джено. — Потерпи, я почти закончил, — отвечает Джемин, проводя красную линию. — Вот так. Джемин чувствует на себе изучающий взгляд Джено: наверняка он сейчас блуждает по его сосредоточенному лицу и растрепанным волосам. Интересно, о чем он думает сейчас? Интересно, что хотел бы сказать? Что хотел бы сделать? — Постой, — тихо говорит Джено и берет джеминову руку в свою. Джемин легко вздрагивает и, наконец, смотрит Джено в глаза. И в тот же миг тонет, ломается и взмывает до самых облаков. Они никогда не были так близко: ни в каком из возможных смыслов. Стоит Джемину случайно двинуться вперед на несколько сантиметров, и он уткнется своим носом в нос Джено, а если еще на пару сантиметров, то коснется его губ своими губами. — Пожалуйста, — произносит Джено так, словно бы боится, того что он хочет сказать, и одновременно так сильно этого жаждет, что не может больше держать в себе, — можно я тебя поцелую? — Джено на секунду запинается и продолжает: — В смысле не в щеку или еще куда-то, а в губы, как это делают по любви. Джемин окончательно теряется и думает, что оказался во сне, потому что не может поверить, что слышит эти слова от Джено. — По любви? — эхом отзывается Джемин и постепенно задыхается то ли от эмоций, то ли от кома, который внезапно стал в горле. — Да, по любви, — почти что шепчет Джено и рукой скользит по спине Джемина, медленно притягивая к себе. Тот ощущает на своей коже дженово горячее дыхание, ощущает, как трепетно он сейчас к нему относится, ощущает, как близок он всегда был лишь для него одного. Потерянный дом. Приют посреди страшного шторма. Минута спокойствия в тяжелые дни. Джено — его первый и последний, и если, черт возьми, Джемин полюбит еще раз, то это будет лишь враньем, глупым обманом, потому что его сердце было создано, чтобы биться в унисон с сердцем Джено. Джемин приостанавливает его в последний момент, прежде чем их губы соприкоснутся, и тихо шепчет: — Если это наш первый поцелуй, пускай он будет таким, чтобы запомнился навсегда, — а после, наконец, целует его сам, целует так, как мечтал долгими бессонными ночами, как воображал во снах наяву, как всегда хотел, чтобы это произошло впервые. Вдвоем они тонут в приглушенном свете лампы в комнате Джено, осторожно, но так желанно, касаясь друг друга без разбору. Пальцы Джено путаются в волосах Джемина на затылке, скользят под его толстовку и оглаживают разгоряченное тело. Джеминовы ладони скользят по широким плечам Джено, его шее и груди, где теперь красуется слегка неровная цветная татуировка. Их поцелуй выходит слегка нерасторопным, неловким и неумелым, но одновременно с тем чувственным, нежным и до невозможного полным любви, потому что даже без слов понятно — они испытывают друг к другу ту же самую привязанность, ту же преданность и то же беспредельное влечение. Между ними есть какая-то эфемерная связь, неосязаемая по своему существу и не объяснимая ни одним возможным словом. Если это их первый и последний раз, Джемин хочет, чтобы эта связь осталась между ними навсегда: в поцелуях, в прикосновениях и в воспоминаниях. / — Смотри, я все-таки набил татуировку, — гордо говорит Джено на следующий день, когда вновь зовет Джемина к себе домой. Он снимает футболку, и на этот раз на его груди действительно красуется не разноцветный рисунок фломастерами, оставленный Джемином, а самая настоящая татуировка. Конечно, она немного ровнее и аккуратнее, чем джеминова, но все равно она ведь оставлена его собственной рукой. — Ты самый настоящий дурак, — отвечает Джемин, разглядывая рисунок на теле Джено, осторожно касаясь его кончиками пальцев и смущенно улыбаясь. «Вот же придурок, действительно сделал эту чертову татуировку». Джемин никогда этого не признает, но в этот самый момент он чувствует себя так, словно бы готов разрыдаться; но вместо этого просто крепко-крепко обнимает Джено, утыкается лицом ему в шею и вдыхает его запах: приторный гель для душа с ментолом, сигаретный дым и еле ощутимый аромат одеколона, который ему подарил Джемин еще в прошлом году на день рождения от незнания, что же стоит купить. Значит, понравился. Джемин легко улыбается. — Я тебя люблю, — тихонько произносит Джемин, не выпуская Джено из своих объятий. Тот же бережно гладит его по волосам и так же тихо и искренне отвечает: — Я тоже тебя люблю, Джемин. / Спустя неделю Джемин вновь идет домой с очередной тренировки. Снег потихоньку тает, и под ногами образовываются большие бесформенные лужи. В них мутно отражается вечернее небо. Джемину сейчас жутко грустно, потому что он знает, что Джено сейчас скорее всего уже летит в самолете на абсолютно другой континент вместе со своими мечтами и надеждами. Джемин обещает сам себе обязательно за него молиться, чтобы у него все было хорошо, чтобы с ним не случилось ничего плохого, чтобы он поскорее возвращался к нему в объятия. Сейчас он вспоминает тот день, который был ровно неделю назад, когда они поцеловались, когда после провели целую ночь вместе, бесконечно долго признаваясь в любви прикосновениями и словами до самого утра. Тогда Джемин, кажется, впервые в своей жизни был искренне счастлив. Почему-то в этот момент на него накатывает волна чувств, и он постепенно задыхается от подступивших слез, которые спешно вытирает ладонью. Ему ведь нисколечко не больно, но отчего-то невозможно печально, словно бы у него забрали часть его души. Джемин прекрасно понимает, что жизнь у него продолжается, но принять то, что Джено больше не рядом, невероятно тяжело. — Ты же не забудешь про меня, правда? — спросил Джемин, когда они вместе валялись в кровати. — Никогда, — ответил тот, и Джемин ему поверил, потому что не имел иного выбора. Джемин так привык почти каждый вечер гулять с Джено, что теперь даже боится приходить в собственный двор, чтобы окончательно убедиться, что Джено там действительно нет, — это в лишний раз его разобьет. Поэтому он всеми возможными окольными путями обходит свой дом, минует его несколько раз и все никак не решается туда пойти. Сталкиваться с жестокой реальностью тяжело. Джемин за прошедшие дни тысячи раз возвращался в своих мыслях в ту ночь, когда они потерялись друг в друге. Ему бы хотелось, чтобы та ночь никогда не заканчивалась, чтобы Джено и дальше лежал у него под боком и о чем-то мечтательно полусонно рассказывал, пока Джемин перебирал пальцами его растрепанные волосы на макушке. Их крохотная идиллия. На улице уже совсем темнеет, и Джемину неволей приходится идти домой, потому что становится уже слишком холодно от промозглой погоды и тошно от собственных мыслей. Джемин заворачивает по улицам, смотрит на лужи под ногами и не осмеливается поднять взгляд. Но он слышит знакомое и совсем родное: — Привет. И в этот момент Джемин, наконец, открывает взгляд от сырой земли. Перед собой, у самого дома, он видит Джено. Да, настоящего, не мираж, не сон, а самого привычного Джено — с рюкзаком за плечами и чемоданом рядышком на земле. — Я тебя долго ждал, — произносит он и добавляет свое привычное и обыденное: — Ну что, пойдем? У Джемина внутри екает сердце, и он просто его обнимает безо всяких слов. Просто обнимает и долго-долго не отпускает. Кажется, за это время Вселенная несколько раз перерождается, переживает мириады Больших взрывов, но они вдвоем сейчас в своей собственной Вселенной, в которой всегда все спокойно и мирно. Джемин еще долго после этого будет ругаться на Джено, говорить, что он проворонил возможность всей жизни, а тот лишь будет отвечать, что никак не мог проворонить Джемина, и тот будет заливаться краской и причитать, какой же Джено дурак, хотя про себя будет искренне радоваться.