Пробормотав это, Чуя все-таки быстрым движением дернул голову вниз и уткнулся в подушку, чувствуя, как к его щекам, ушам и шее прихлынула кровь. Признаться в любви парню. Который при всем этом еще и старше на черт-знает-сколько лет. Ах, да, и он бог. Могу, умею и только что попрактиковался. Нормально. А это странное желание счастливо проораться в многострадальную подушку, оно…пройдет, наверное…
Пока Накахара окончательно пытался осознать, что он только что сказал и понять, что его ориентация цвета неба в безоблачный летний день, Дазай приподнялся на руках и, нависнув над Чуей, коротко шепнул, извращенно и, в то же время радостно улыбаясь:
— А ты милый, Накахара-кун.
Парень, на секунду задержавший дыхание, повернулся, слегка приоткрыв от удивления ротик и неверяще хлопая глазами, и тут же крутанулся обратно, в спасительную белизну, увидев лицо Осаму совсем близко. На лице самого бога мелькнула ехидная ухмылочка, а в голове появилась мысль, от которой пониже живота приятно потеплело. Ну, что же, все равно «его Чуечка» уже признался, так что…
Приметив, что длинные рыжие вьющиеся локоны лежали, немного оголяя небольшой участок бледной шеи, Дазай, по-птичьи наклонив голову, еще раз усмехнулся своим мыслям и, выпрямившись, потянулся к тонкой, чуть ли не просвечивающей коже Накахары, целуя ее в засос, оставляя расцветать красный след, который еще долго не сойдет. Чую словно прошило током — он резко дернулся вверх, на мгновение оторвав голову от подушки. Ахнув, парень зажмурился и, сильнее краснея, хотел вновь спрятать лицо в подушку, но Осаму быстро среагировал: снова придерживая его голову за подбородок, он не позволил опустить ее вниз. Теперь он сидел, почти касаясь хрупких узких бедер Чуи, уперев колени в простыню. Оторвавшись от шеи Накахары, он медленно, дразня не то Чую, не то себя, провел по ней тонким горячим язычком, чем заслужил прерывистый вдох слабо дернувшегося рыжика.
— Д-дазай, ч-то ты дел-лаешь? Ай!
Это Осаму несильно прикусил бледную кожу, покрытую уже несколькими алыми цветами поцелуев. Наклонившись к ушку парня он нарочно медленно протянул:
— Чууя…
У Накахары бешено забилось сердце. Какой-то нехороший тон… Дазай неожиданно приподнялся и мило улыбнулся:
— …Я тоже тебя люблю!
Хоть восстановить сердцебиение не удалось, но Чуя почувствовал облегчение и расслабился. Всего лишь признание… Но было еще какое-то чувство…это…разочарование.? Всего лишь признание… Если бы Накахара мог, то он бы рассерженно покрутил головой, откидывая эту мысль. Дурак, дурак! Признание в любви от бога, чего еще нужно? Конечно, где-то в глубине души уже был готов ответ…
Резко размышления Чуи прервал Осаму, мгновенно перевернувший его на спину. Накахара даже не успел закрыть руками свое красное, в основном, из-за своих фантазий, личико, как он уже лежал, прижатый Дазаем к кровати. У того на губах плясала торжествующая улыбка, а в светло-карих глазах мелькали искры… Еще никто не смотрел на Чую таким откровенно пошлым взглядом, а сам парень еще ни разу не чувствовал этого сладкого, несколько даже мазохистского отчаяния и желания подчиняться. Осаму же он позволил
***
и будет позволять, если захочет.
***
Дазаю сносило крышу от
такого Чуи. Мало того, что он лежал под ним, так еще и взирал на него с самым невинным и смущенным выражением лица. Румянец на бледных щеках парня выглядел прелестно. А еще ведь и этот отведенный в сторону взгляд… О его еще даже несколько детских изгибах тела и звуках, которые вырывались из припухших коралловых губ, Осаму вообще старался не думать… Видимо, он слишком долго был человеком, выдержка у него явно не божественная. Он так не протянет долго, он обязательно, пусть даже случайно…
сорвется…
***
В следующую секунду Дазай, словно с каким-то отчаянием, впился в нежные губы Накахары, не дав тому и шанса опомниться, но, кажется, Чуя совершенно от этого не страдал, наоборот — он чуть приоткрыл ротик, позволяя углубить поцелуй, чем Дазай немедленно воспользовался. Слегка куснув нахальный язычок Накахары, бог услышал и почувствовал, как парень тихонько простонал, не отрываясь от желанных губ. Все. Это последняя капля.
Что же ты делаешь, Чуечка…
