***
Месяц здесь никак нельзя было сравнить с месяцем в Тросте. Наполненный жизнью Кадетский корпус намного ярче впечатался мне в память, чем холодный, равнодушный и безжизненный город-клетка. До УПМ нас пока не допускали, несмотря на массу энтузиастов, которым казалось, что подготовка к армии состоит исключительно из обучения маневрированию. Кто-то разочаровался в первый день (в их числе был и Эрен), кто-то позднее. Как оказалось, пространственное маневрирование в лучшем случае ждало нас лишь через полгода, а то и позже. Однако перед тем нам была уготована череда тренировок на выносливость и боеспособность. Не самое приятное, о чем можно было бы говорить: рассказ о ежедневных попытках выплюнуть легкие вряд ли можно назвать интересным. Но сперва мы были обмануты недельным походом. Тот сентябрь выдался на редкость тёплым, даже в августе было холодней… О походе же нам сообщили накануне. — Как и планировалось, тренировка выживаемости начнется завтра и продлится пять дней. Вы идёте в горы командами по двое и возвращаетесь обратно утром пятого дня. Вы должны сами добыть себе пропитание. Брать с собой еду или воду запрещено. Выжить, используя только собственные силы! Вольно! Разойтись! — новое утро началось с очередного построения. С последней командой строи вмиг дрогнули и расшатались. — Чур я иду с Анни, — быстро выпалила я, глядя на Мину. — А меня спросить не хочешь? — Хочу, конечно хочу! — Прилипла, что банный лист, — пожаловалась Анни Мине и Ханне, будто меня и не было. — Ну а с кем мне идти? С ним? Или может с ней? — палец мой уткнулся в Конни, а затем и в Сашу. — Она съест всё одна! — А он тупой, мы поняли. — Ну а что с него взять? — развела руками Ханна. — Они все одинаковые! А вот Франц... он не такой... — Да что ты говоришь! И какой же он? — с театральным изумлением воскликнула я, зная, какая лекция сейчас на нас обрушится. О Франце мы слышали уже почти три недели, однако дальше щебетания и воспевания его Ханна пока что не осмеливалась зайти. — Ну… Другой… — гениально. — Начнём с того, что он высокий... — А может ты низкая? — Вовсе нет! Ещё он... — Ну вон ещё лбы высокие, чем тебе Райнер не пара? — Он блондин, ты не понимаешь! — А чем тебе светленькие не нравятся? Мы направлялись к казармам, продолжая спор. — А как по мне интеллект важнее... — заметила Анни. — А что ж ты с нами тогда общаешься? Уничтожающий холод милых глаз был вмиг обращен на меня. Девчонки захихикали. Вечером мы начали приготовления. Я думала взять хлеба, однако на ужине нас проверяли (ломоть я вернула в тарелку, завидя пойманную Сашу; бедняжку отчитывали на глазах у всей столовой, Анни даже на какое-то мгновение задержалась в дверях, глядя на девчушку). Были предоставлены брезентные подобия палаток (хотя внешний вид материала подсказывал, что от дождя такая «крыша» вряд ли спасет) и котелок для готовки. Металла определить я не смогла, поэтому, по нашему предположению, это был алюминий. Честно говоря, бóльшего мы и не получили. Телефонов оставлять я не решилась, поэтому они тоже вместе со сложенной палаткой палаткой оказались в рюкзаке. Туда же попали котелок, одежда и скомканное одеяло. — Ты уверена? — Лучше, чтобы было лишнее, чем испытывать недостаток. — И именно поэтому ты пытаешься взять с собой всё? — Только самое необходимое! — Анни закатила глаза. — Скорее всего ты права. Лучше так, чем никак. Она тоже собиралась. Свернула свои скромные пожитки в наволочке и скрыла их от моих глаз.***
Плац мы покинули около полудня, Анни решила выспаться. Поначалу шли в компании Саши и Микасы. Первая предсказывала себе голодную смерть, ведь родной ей лес и горный лес совершенно разные, вторая сохраняла молчание, неся рюкзак. На всякие слова, к ней обращенные, Микаса либо кивала, сопровождая действие глухим «мгу», либо мотала головой и мычала. Анни тоже держала рот на замке, я же лишь иногда разбавляла монолог Саши безразличными комментариями. — Нет, это просто возмутительно! Еду..! Еду отобрали! — А ты протащить пыталась? — А то! Набрала я, значит… — Анни фыркнула, помотав головой. Видимо она все же слушала монолог. — А он! Он остановил меня! Говорит: «Карманы выворачивай», ну а я… Мы разминулись на развилке, и Саша переключилась на Микасу. В нашу сторону был брошен страдальческий взгляд серых глаз. — Очень шумная, — заметила Анни. — Подстрелить легко. Тащиться по солнцу в гору не сказать чтобы очень приятно. Песок и камень быстро исчезли. Стали всё чаще попадаться корни, вспарывавшие позеленевшую землю, а вместе с ними и могучие ели и сосны, рвавшиеся в небо и поддерживающие облака. Рядом с этими исполинами, среди кустарников, Анни казалась ещё меньше. Большие глаза смотрели прямо вперед, а рот и не пытался скривиться в подобии улыбки. Час или два прошло с начала подъема, а мы лишь изредка перебрасывались несколькими фразами. Пейзаж менялся, но почти незаметно, теперь нас окружали деревья. Лагерь разбили у реки. Глядя с высоты, не так уж и много мы прошли, но плаца все же не было видно. Мы остановились почти беззвучно. Анни, сосчитав местность подходящей, сбросила рюкзак и распрямилась, уперев руки в бока. Крутой подъем сменился поначалу пологой горкой, а затем и вовсе выровнялся. На это плато мы и устроились, в нескольких метрах от воды. — Сначала разобьем палатку. Честно говоря, делать того я не умела. Смутное представление о вбитии колышков и ничего более. — Как ты считаешь, пойдет ли дождь? — Анни разворачивала брезент. — Я похожа на шамана? — Ну, можешь танцы с бубном устроить, — девушка фыркнула. — Только если с тобой, — колышек, округлый с одной стороны, не внушал доверия. — Обойдёшься. Препираниями и колкостями, с большим трудом, но палатка была воздвигнута. — Могло быть и хуже. — Согласна, — Анни распрямилась и обвела взглядом сооружение. Брезент колыхался на ветру, пригибаясь к земле. Палатка расположилась на краю полянки. И правда, место неплохое. Анни вышла к центру, став притаптывать траву и крутясь. «Костер», — подсказал голос в голове. На выбранном нами месте было относительно пусто, однако вокруг все же можно было найти сучья и веточки. Ели дружелюбно тянули к нам лапы, чуть подрагивая на ветру. Спокойное место, хоть рядом и слышалось ленивое журчание реки. Спичек не нашлось, однако с подобным нам не раз удавалось справляться в Тросте. Но то была забота Анни, я собирала хворост. Участок не был тронут, или к нему давно не притрагивалась человеческая рука, поэтому для охапки мне понадобилось чуть больше получаса. Вечера все же оказались по-настоящему осенними, однако земля не успевала так быстро остыть и было все еще тепло. Анни выбила искру и предлагала алчному огню тоненькие веточки. Кострище мы обложили сырой землей и найденными поблизости камнями. Ещё за пределами стен мы делали нечто похожее (лишь единожды, но те вечер и утро я, вероятно, запомнила, на всю жизнь), поэтому особых трудностей не возникло. Ветерок был слаб и огонек защищался от него за спиной Анни. Палатка стояла, костер потрескивал, да только есть нечего. Совсем как пару лет назад, когда рассвет встретил нас появлением титанов и Разведкорпуса. — Я вот все думаю... Странно, что Саша не заметила… — Анни отошла к палатке и вскоре вернулась с подушкой, вернее с наволочкой. Я прищурилась, чтобы рассмотреть лучше. Из наволочки девушка достала сверток. — Что там? — Решение наших проблем на сегодня, — она заулыбалась, сверток в ее руках зашуршал, пахнуло хлебом и мясом... тем, что давали в столовой. Помесь с обветренной ветчиной и пресный хлеб... — Он докопался до Саши, я и прошла мимо... — развела руками Анни на немой восторг, вытянувший мое лицо. А уголки губ между тем потянуло и в бока, довершая мою эмоцию. Таким же становились лица любого из нас четверых, когда приходило осознание: сегодня я не усну голодным. Эти два года исказили меня, проведя по моему лицу той же грязной и тяжелой ладонью, какой коснулись лиц воинов. Один из вас... — Анни! Как здорово!.. Бутербродики-бутеры... — слова обернулись воркованием над хлебом; мусолила доставшийся мне кусок. — Что бы я без тебя делала?! — я осторожно приобняла девушку, желая выразить свою благодарность. — Такой вопрос надлежало бы каждому из вас троих задать, — под моими руками она скрестила руки, чуть качнув головой. Но в голубых глазах отражался довольный огонек костра. — Конечно, Анечка... — я обняла ее покрепче. Пальцы мои сцепились на угловатом плече. Анни чуть наклонила голову ко мне. Светлые пряди мягко касались моего лица, лезли в глаза. Мы сидели так близко, что я слышала, как она жует (обычно делала Анни это тише всех, когда жадным чавканьем отличались мы с Райнером), пряча губы за тонкими пальцами. — Я погляжу, ты довольна? — над самым моим ухом раздался вопрос как-то неожиданно громко. Пальцы дрогнули, и я повернула голову. Что-то необычное произошло сегодня вечером. Что-то странное, что-то из ряда вон выходящее, ведь губы Анни поднялись в неестественной для них улыбке. Она улыбнулась шире, чему-то обрадовавшись, нечто в моем лице ее позабавило. Это смутило еще больше. — Да-а.... — подёргивая бровями, неуверенно протянула я, чуть качнув головой. — У тебя порой весьма забавное лицо... И это... Это родинки или веснушки? Почему?.. Кончик пальца коснулся моей щеки. Кожа на скулах и у глаз и правда была покрыта россыпью следов, и я была склонна думать, что это все же не «поцелуи солнца». — Родинки. — Миленько... — Анни увильнула из моих объятий и потянулась за ещё одним куском хлеба. Сидели мы не вплотную к костру, но было жарко, щеки мои разгорячились... Я замотала головой и тоже взяла кусок мяса. Хороший вечер. «Хороший...» — стоило мне так подумать, как над ухом послышалось жужжание. Мерзкий и противный писк, который ни с чем не спутаешь. У лагеря, расположенного у реки оказались и минусы. Укололо кисть, и я тут же с силой треснула себя со всей силы. Комар превратился в пятно с тонкими лапками. Я стряхнула свежий трупик в костер. Анни тоже время от времени резко вскидывала руки, ударяя себя. Она наклонилась к костру, уперев руки в колени (однако из этого положения они резко срывались, защищаясь от комаров). Мягкие пряди, мгновениями ранее касавшиеся моего лица, потянулись теперь к языкам пламени, будто желая приласкать и их, стремясь к жару и прикрывая нос девушки. — А ведь это не так уж и плохо... Сидим, едим, тепло... — размышляла вслух Анни. — Можно ни о чем не думать, мы вдвоем... Да и разницы нет никакой, воин ты или солдат, марлиец или элдиец... Бл..! — ругательство прервалось звонким ударом. — Твои размышления вгоняют в тоску... — Разве? — Анни расчесывала покрасневшее и припухшее место укуса. — Ну знаешь, это настолько неправильно и при этом очевидно... — Очевидно? Мне не очевидно. Почему именно мы? — В каком смысле? — Почему это должно происходить с нами? Почему мой отец сосчитал... — Мы последние в этой программе. Райнер — последний Бронированный, ты — последняя Женская Особь, Бертольдт... — И что тогда будет? Ты говоришь, что моя жизнь не закончится в пасти очередного воина? А как же... в отличие от Элизабет... Элизабет? Новое имя насторожило меня, я чуть подалась к Анни. Что-то незнакомое. Пальцы коснулись губ, видимо имя принесло неприятное воспоминание, она вздрогнула. — Куда ты дела Лиззи?.. — не своим голосом пробормотала она. Глаза широко распахнулись, а руки дрогнули, но лишь на миг. — Как-нибудь потом расскажу... Спать пора, — с губ пальцы сползли на плечо, стиснув куртку. Лиззи... Безликий силуэт девушки предстала в моей голове. Предыдущая обладательница?.. Смутные мысли закрутились, образовывая фигуру некой Элизабет. Анни встала, не сводя глаз с огня. С минуту мы молчали, а после она пробормотала что-то и повернулась к палатке. Костер решили затушить, скрыв потухшие угли и кострище под лапами ели. Уже устраиваясь в палатке, во тьме я едва не наступила на Анни (это я поняла по шипению снизу). Но вскоре и я легла около. Чужое тепло ощутили пальцы, осторожно коснулись ткани. — Что? — Да нет… Просто… Это было плечо. Крепкое, но укрытое мягкой тканью, чуть ниже бок, талия… — Эй, — меня одернул голос, но не злой, не строгий. — Все в порядке? — Да, просто... Давай спать, ладно? Холодно... Она и правда ёжилась. Я не находила лес холодным, да и под одеялом было хорошо, еще и не одна... Анни спрятала кончик носа в ладонях, прикрывая пальцами веки, я снова потянулась к ней. Она уже начала проваливаться в сон, и я решила последовать ее примеру. Всякие силуэты исчезли, веки вмиг потяжелели. Было бы славно уснуть вот так. В тишине и спокойствии, рядом с Анни... — Спокойной ночи тебе... — И твоей... — ответ послышалось неразборчивое бормотание. Не сказать чтобы мы сделали много за день, однако это было весьма утомительно... Анни мирно сопела, веки ее были расслаблены, однако улыбка, подаренная мне минутами ранее (весьма самоуверенное решение), скрылась из виду. И что же это за Элизабет?.. Мне представилась высокая и угловатая фигура. Короткие волосы торчали, скорее представляя гнездо, нежели что-то аккуратное. Ничуть не феминная, плечистая и могучая. Черты лица резкие, подчеркивали грубость и силу девушки. «Ещё увидимся, Анни», — она неожиданно улыбнулась и подмигнула несуществующей собеседнице. «Еще увидимся...»***
— Держи его! — мой визг еще больше испугал кролика, однако Анни уже настигла зверька. Словно кошка, она прыгнула и придавила животное сразу двумя руками: левой — шею, а правой — задние лапы. Я поспешила к ней и поморщилась, услышав хруст. Анни резко повернула правую руку, сдавливая хрустнувшие лапы. — Нож! — рявкнула она; мои руки дрогнули, нож чуть дергался, но в холодной руке Анни он замер и быстро и на удивление легко вошел в шею бившегося кролика. Я смотрела на Анни. Словно в драке, она была спокойна, даже воодушевлена. Азарт охоты сверкал в ее глазах, смешиваясь с удовлетворением пойманной добычи: Анни улыбалась. — Всё получилось, — даже зубы показывала. Красиво. Жестоко и прекрасно. Анни резко выдернула нож из шеи, тут же запятнав руки и одежду кровью. И все же внутренняя неприязнь прошлась по моей спине дрожью. Да и зверька жалко стало. Но эта смерть не страшнее ясного в памяти утра, проведенного в барсучьей норе. — Можно было бы просто свернуть ему шею, было бы не так грязно, — на меня тоже попало. Я плюнула на ладонь и обтерла руки, размазывая кровь. Теперь вместо брызг на руках красовались розовато-алые бледные полосы. — Когда поймаешь сама, тогда и поговорим, силок твой — брехня. И правда, сначала мы установили силок и засели в кустах около, ожидая. Кролик явился спустя час или около того, но ловушка не сработала: животное просто развернулось и направилось в другую сторону. Однако Анни спасла наш обед, завтрак и ужин (ели мы один раз в день). — Но ты так легко с ним справилась... — отнять жизнь действительно ничего не стоит? Словно услышав мои мысли, Анни пожала плечами: — А что поделать? Хочешь жить — сумей убить, отец так говорит. Я, пожалуй, сготовлю из него что-нибудь... Солнце стояло в зените, когда мы возвращались в лагерь. Место охоты выбирали неподалёку, имея смутное представление о том, где здесь водятся кролики. Анни села на землю около кострища с ножом. Хвороста со вчера не осталось, поэтому я стала собирать его снова. Мне пришлось разводить костер и выбивать искру. Сидеть и чиркать камнем о камень или тереть собранные палки и клюки друг о друга — такое себе удовольствие, однако справилась я на удивление быстро, Анни только начала грубо сдирать кожу. Нож шел слишком резко, обрубая мясные куски. Сломанные лапы болтались от каждого шевеления. Здесь Анни не была так умела, как в недавнем нападении и убийстве. — Тебе помочь? — Не, — пренебрежительно махнула Анни в мою сторону ножом. — Ну как с костром? — она подалась вперед и, увидев маленький трепещущий огонёк, кивнула. — Вот эту палку дай, нам нужно сделать вертел и подпорки... С подпорками проблем тоже не возникло. Их роль сыграли разветвленные толстоватые сучья. Огонёк все разрастался, поедая веточки. Через несколько минут пламя потрескивало и могло существовать без моей помощи, однако всё ещё нуждалось в моей поддержке. Хворосту... — Нитки есть? — Да должны быть... — ворованные ли, купленные на украденные деньги — вопрос хороший, ответа на который я не помнила. Мотков ниток было несколько, в каждом по игле. Когда удача улыбалась нам, а совесть милостиво закрывала глаза на происходящее, мы стремились взять всего и сразу, но разом. Сколько в кулаках и карманах спрячется, столько и брать, пока не схватили. Второй раз не приходить. Один из мотков оказался в кармане сшитой юбки (в ней я была в первый день. Криво пошитая и дрянная, но теплая и более-менее удобная). Анни, скорее всего, нужно было привязать лапы к палке. Покинув палатку, я убедилась в своей правоте: Анни крутила тушку, то так, то эдак прижимая ее к выбранной палке. Я осторожно отодвинула отброшенную прочь неинтересную шкурку от костра мыском сапога. Спинка была сильно подрана, напоминая больше кровавую бахрому, часть у позвоночника и задних лап отсутствовала и, как я догадывалась, все ещё была на месте. Анни укрепила импровизированный вертел и теперь потирала руки. Нарочито-уверенно. — Нужно еще, — заметила она, поправляя палкой горящий хворост. — Сходишь? А то мне бы за зайцем последить… — А может наоборот? Я посмотрю за ним, а ты сходишь..? — Иди-и… — Анни снова пренебрежительно махнула рукой. Языки пламени облизывали остатки плохо содранной шкурки, подскакивая на нее, но Анни упрямо не обращала на это внимания. — Давай я помогу… — Не мешай! — она раздраженно фыркнула, выдернув жердь с зайцем из костра. Я поспешила ретироваться прежде, чем на меня бы обрушились проклятия и недовольство девушки. Вроде маленькая, а сил и злобы... Спасительные лапы ветвей скрыли меня от сверкающих яростным льдом глаз. Да, сейчас действительно лучше уйти и собрать хворост. Подгоняемая глухой бранью, я чуть ускорилась, боязливо оборачиваясь. Пнет еще… В гневе она страшна, не стоит ей глаза мозолить. Но стоило голосу утихнуть, ноги мои будто сами собой перешли на шаг. Я брела, смотря по сторонам. Взгляд цеплялся за всякую веточку, что могла пойти на пользу. Сбор хвороста, на самом деле, довольно муторное занятие. «А могли бы за Анечкой посмотреть, помочь ей», — ворчала я про себя. Рассеянные ели то там, то сям оставляли свои лапки и хвоинки, а я заходила все дальше в лес. Небо между тем окрасилось в бледно-желтый, означая наступление вечера. Время не имело постоянной формы, то растягиваясь, то сжимаясь до непонятных размеров. Возможно, это было связано с тем, что довольно много мы попросту спали в палатке. Пока ты спишь, голод и всякая беда отступает или ослабевает. Однако в Тросте такое поначалу никому из нас не удавалось: Бертольдт просыпался в слезах, судорожно повторяя слова сожаления и прося у кого-то прощения, Райнер резко садился посреди ночи и подолгу глядел на руки или просто вперед, будто видя то, что было нам недоступно. Анни просто лежала с открытыми глазами. Лишь однажды я осмелилась заглянуть ей в глаза в такой момент: мертвое лицо безжизненно взирало в ответ, вернее сквозь, а мутной голубизне, можно было и представить осознание. Печать страха, глубокая и запертая внутри, смазывалась мертвецким безразличием. Ноздри не трепетало дыхание, и на какой-то миг мне показалось, что на меня смотрит кукла. Красивая и печальная. Осознающая. Неживая. Нагибаясь за очередной лапкой, я поморщилась: пальцы испачкались в грязи совсем рядом с… Человеческим следом. Сапог на два или три размера больше моего собственного… Кто-то из наших. «Соседушка… — подметила про себя. — Причем, видимо, мальчишка, а еще скорее всего их двое». Не нам одним приглянулось местечко у реки… Но поблизости никого не было, да и голосов не было слышно. Кто-то тоже скорее всего искал хворост… И, видимо, собрал бóльшую часть: полноценную охапку я собрать не смогла, но тем не менее, этого должно было хватить. Достаточно для поддержания костра. Анни все еще возилась у огня, когда я вернулась. Карпя над пойманным зайцем, она глухо ворчала и рычала, периодически зло встряхивая руками. Опять с реки потянулись комары и всякая мошкара. — О, что-то уже намечается, я смотрю! — я улыбнулась, уже догадываясь что меня ждет. Её взгляд вмиг убил всякий оптимистический настрой. Я взглянула на результат Аниного труда. Тяжелое, будто свинцовое «М-да» от девушки дополнило однозначную картину. Растянутый на вертеле уголек выглядел, мягко говоря, так себе. Действительно, «м-да». Мясо жесткое и невкусное, но Анни я говорить о том не стала. Сама она зло жевала лапку убитого зайца, морщась от запаха и что-то рыча себе под нос. О своих навыках готовки лучшего мнения Анни явно не была. Взгляд же заскользил по темному ореолу ветвей, елей и сосен, протянувших лапы к огню, плясавшему на хворосте. Вот они, настоящие гиганты, подпирающие небесный свод, пораженный оспой звезд. Среди острых черневших макушек, что-то извивалось, светлее, чем небо, но… Я нахмурилась, и заморгала в замешательстве. — Это дым, — Анни тоже обратила взор к верхушкам и кронам. — Должно быть рядом чей-то лагерь. Наш, наверное, так же видно. Вон, взгляни туда, — она показала пальцем мне за спину. Я обернулась к реке. За обрывом, на других горах и возвышенностях к небу точно так же поднимались сизые змеи-дымки. Из лагеря их отлично было видно, помогал склон, по которому мы сюда и пришли. Вспомнились человеческие следы, оставленные среди луж и грязи. Я поспешила поделиться воспоминанием с Анни. Та лишь пожала плечами, угрюмо жуя зайца. И все же кто там? Мучить истерзанную навыками Анни тушку было не так интересно, тем более под тяжелым взглядом девушки. Бревно я обошла справа (с левой стороны в костер была брошена косточка) и, приподнявшись на мысочки, сделала пару шагов к чаще, где, по моему представлению, должен был находится чужой лагерь. Кончик носа кольнула ель, упрямо скрывавшая от любопытства соседей. — Может сходим посмотрим, кто там? — тьма, голодная, как и мы, таращилась в ответ, облизываясь с шелестом ветра и выпучивая черные глаза. За спиной послышалась возня, Анни коснулась моей руки. — Вдруг раздобудем чего? — Вдруг повара и охотники из них лучше, — завершила мою мысль Анни. — Только лучше подготовиться. — А? — Изучить пути отступления, — Анни вернулась на свое место. — Слушай, а ведь тебе и о местных так же, как и о нас известно? — Не о всех, конечно, но о многих… А что? — за исчезновением остатков в пламени (огонь оказался более восприимчив к крольчатине) Анни приобрела более благоприятное расположение духа. Взгляд ее даже обратился ко мне: — Узнать кое-что хочу. Видела в корпусе мальчишку такого, м-м… Светленького, голубоглазого, невысокого… Можно было и не договаривать. Уже прекрасно ясно, о ком Анни завела речь. Кролик тут не причем. — И вот он тебе нравится? — не верящая и неверная мне мысль вырвалась на свободу. — А ты что-то имеешь против? — Анни тут же нахмурилась. — Не нравится мне это… будто мысли читаешь… — Анни, я тебе, конечно, не указ и не родитель, но этот… — вздернутый носик, большущие голубые глазищи, — нутро затрепетало в раздражении. Вот о ком слышать и знать я не хотела, так это об Армине Арлерте. — Да и к тому же! Ты сама говорила, что они наши враги и все такое… — попыталась увести в другую сторону. — Лицемерно? Не спорю… Так ты расскажешь мне что-нибудь о нем? В какой-то момент я поймала себя на месте, что она и под сомнение не ставит, что под «светленьким, голубоглазым, невысоким» я поняла именно того, о ком она завела речь. — Мелкий феминный паршивый «манипулятор», тебе такое нравится? Это о нем ты говорила, что «интеллект важнее»? Анни не ответила, но губы ее закривились. — Ладно! Ладно! Он друг Эрена, сирота, дед погиб по нашей вине, родителей убили военные. Пацифист?.. — в последнем я не была до конца уверенна. — Мечтает увидеть море, любитель ракушек. — Маловато… Желания не было смазливую рожу обсуждать. Разозлило это недоразумение еще при первом знакомстве историей, а еще больше — образовавшаяся вокруг него фанбаза, вернее количество этих людей. И Анни туда же. На вкус и цвет… — Сама узнавай, раз так нужно, — я скрестила руки на груди. Себе я никогда не могла толком объяснить неприязнь к Армину и к тому, что его методам, нарушая правила собственного мира, потакает Создатель. С моральной точки зрения-то всё правильно. «С моральной? Ты хотела сказать "с моральной точки зрения человека в вакууме, непричастного ни к одной из сторон конфликта"?» — именно это. Последним гвоздём в крышке гроба стала смерть Бертольдта. Глупо винить Армина, безусловно глупо. Но и прощать событий битвы за Сигансию я не желала. Этот день однажды настанет для меня вновь, но в новом, невиданном ранее обличии, и тогда я должна быть готова. — Тебя ж по-человечески просят… Или не знаешь? — Анни криво усмехнулась. — А вот и нет! Знаю! Не скажу! — Ну и противная же ты… — Просто считаю это неправильным. Да и к тому же Бертольдт подходит тебе намного лучше! Ты ему нравишься, — прямо сообщила я. Лицо Анни приняло весьма странное выражение: она будто попыталась сдержать смешок, насмешливый или презрительный — не знаю, нечто среднее. — Я куда охотней поверю, что ему нравится Райнер... Тут настала моя очередь кривить лицо в рвущейся к губам улыбке. — …или даже ты. Нет-нет, это не так, подождите. Улыбка вмиг сменилась новой эмоцией — явным замешательством. — Он хороший, но… — М? Не думала о нем как о парне? — Тут я поняла, что мы отдалились от первоначальной темы разговора и это скорее напоминало «ответку». Анни усмехнулась, а после приняла задумчивый вид: — А с чего ты взяла, что я ему нравлюсь? А хотя… Был один случай, подарил он мне ромашку… Я подвинулась ближе, желая послушать. — После тренировки. Еще дома. Он сказал, что этот цветочек похож на меня, и что ему показалось, что он мне подойдет. Протянул, а когда я взяла, развернулся и убежал. Запинался сильно, — Анни утерла нос рукавом и улыбнулась. — Но больше, вроде, ничего и не было. — Мне Райнер как-то сказал, что ты симпатична Берту, — добавила я. — Берт, Берт, Берт, молчит слишком много. Говоришь, он хороший? Да никакой... И поговорить не о чем. — А о чем бы ты хотела? — я поднялась и пересела к Анни. — Да даже не знаю… Просто поговорить, по-человечески… О чем-то другом, кроме операции. От нее и так тошно, к ней вся жизнь сведена…***
— А ты уверена, что мы нормально его установили? — Абсолютно, — мы обе засели в кустах, воззрившись на приготовленную ловушку. Мы сменили место, углубившись в лес и приблизившись к поросшему вереском оврагу. Решили вновь попробовать с селком. Утро давно разливалось золотом по небу и уже перешло в полуденную голубизну. Где-то над нами никак не могла успокоиться особенно буйная и жизнерадостная птица. — Как ты относишься к мясу с перьями?.. — прошипела Анни. — В жаренном виде очень даже неплохо… — но пташка будто нас услышала, и через мгновение след ее простыл. Засада в этот раз была менее удобной, однако здесь мы хотя бы видели заячьи следы. Зверь осторожничал и не показывался на глаза. Ожидание — одна из самых отвратительных вещей в этой жизни. Разум всякий раз играет злую шутку, растягивая или сжимая время до невозможности. А напряжение всегда одинаковое. Изводит до безумия, и в ожидании ты царапаешь щеки, оставляя на них красные глубокие полосы, сродни тем, что остаются после трансформации человека в титана, да и измождение наступает неменьшее, оставляет безобразный отпечаток своей руки на лице. Так и теперь, будто околдованные, мы таращились на приготовленную ловушку в ожидании. Мысли о еде только дразнили и злили. — Не задалась что-то охота, — подытожила я через часа два засады. Происходило ровным счетом ничего. Откровенная скука или даже тоска. Видимо, вчерашний кролик был единственным на всю округу. — Может рыбу попробуем поймать? — Ты уверена? — Река не так широка, мы сможем сплести из лыка что-то типа перегородки... — И где ты лыко возьмешь? — У ре... — Ты здесь видела что-то кроме елей? — действительно, горы поросли лишь хвойными, а у воды росла лишь высокая трава (ели и сосны будто опасаясь, росли поодаль). — М-да... И это не получилось. Через минут десять мы вернулись в лагерь. Анни скрылась в палатке и вынесла остатки вчерашнего кулинарного шедевра. — Я не буду его жарить второй раз, — сразу же сказала она. Я и не собиралась просить, опасаясь, что вместо зайца будет моя тушка. Настроение сегодня было хуже чем накануне: мы уже понимали, что представляет собой стряпня Анни. Ледяной, кролик был еще хуже. Горло то и дело сжимало в рвотном рефлексе, но я упрямо жевала. Трост научил меня ценить: всяко лучше чем ничего. — Терпимо, — вслух подытожила я.***
За некоторое время общения с Анни, да и с нашими в принципе, я пришла к весьма простому выводу: тёмные делишки творятся только в темноте. Всякий раз, стоило нам что-то затеять, благоволила тёмная ночь. Все превращалось в тени и силуэты, и мы не были исключением. В конце концов мы и сами в некотором смысле воплощаем тьму. Такую, что самим ничего не видно. Будто зная, что будет на руку нам, путь наш освещала серебристой дымкой уже явившая свой лик луна, да и за несколько дней мы примерно запомнили некоторые тропы и примерное расположение деревьев. Брели не торопясь, хотя вышли как только угас закат. Я по дороге подбирала мохнатенькие веточки елей и крутила их в руках, покалывая пальцы об иголки. Как и вчера вверху среди макушек вился едва заметный светлый дымок. Его шевеление было хорошо различимо, если всматриваться. В какой-то момент впереди послышалось журчание воды, а вскоре и была увидена серебряная, почти что платина... Я сделала шаг вперед. Ручей, приток реки, был не очень широк, составлял лишь полтора метра, а может и два, а о глубине и говорить нечего. Вода едва доставала до косточки сапога, но каменистое дно скользко. — Анни-и... — я обернулась и изогнулась в поклоне и подала свободную от ветвей руку Анни. Лукавство ликовало в душе и отпечатывалось в улыбке. — Позвольте мне помочь вам, миледи... Анни вскинула бровь, однако уголки ее рта приподнялись. Девушка чуть прищурилась, приняв серьезный вид. «Что за игру ты предлагаешь мне?» — вопрошал её взгляд, но вопрошал как-то странно, не строго и не зло. — Что же... я буду рада принять вашу помощь, — в той же манере ответила она, и теплая шершавая рука коснулась моих пальцев. Я помогла Анни перейти ручей и в новом поклоне преподнесла букет еловых лапок. — Как трогательно... — протянула Анни, продолжая подыгрывать. — Считай это романтической прогулкой, — придавая ответу легкость, я взмахнула рукой. — Ах во-о-от оно что! Так это свидание, как мило! Но кто же вы, мой кавалер? Как, хм... величать мне вас? — так непохожа на саму себя. — Ах госпожа Леонхарт, какой ухажер, что вы, я тоже девушка... Но после этих слов игра оборвалась, Анни улыбнулась и, по-доброму фыркнув, сказала: — Ну ладно, пойдем, времени мало... Я поникла, но лишь на мгновение. Все слишком быстро закончилось. Видимо такого ответа я совсем не ожидала. Однако «романтическая прогулка» по лесу продолжалась, и я поспешила за Анни. Лес был спокоен и будто во сне глубоко и медленно дышал. Никого опасней кроликов мы не встречали, а от всех остальных... в любом случае можно залезть на дерево. К тому же заткнутый за пояс нож будто придавал мне уверенности. По мере приближения выяснилось, что солнце зацепилось за раскинутые ветви ивы и висело над самой землей, прячась за другими ветвями и кустами. Лучи скрывал от нас густой лес, потому в нашем лагере темнело раньше. Наши соседи оказались не так уж близко, как мне показалось, прогулка продолжалась, но теперь с бóльшей осторожностью. Двигались перебежками и все больше вслушивались. В какой-то момент Анни дёрнула меня за руку. — Слушай... — и тут же я разделила с ней тревогу, которой было пропитано обращение. Сердце ухнуло вниз. — А если там бандиты? Ну знаешь, от местных слышала... Тех кто из Троста... Всего-то. Я даже выдохнула. А потом вспомнила, что Анни не стоит превращаться. — М-да... Но слушай, мы просто взглянем, к тому же увиденные мною следы точно были от таких же сапог, у них что-то вроде характерной ребристости на подошве... — я подняла ногу и указала на собственный след. Анни сначала прищурилась, а потом качнула головой, оставив попытки разглядеть узор. — К тому же, если я не ошибаюсь, где-то здесь я их и видела... Справимся. К тому же нож... Рука скользнула на бедро... Сердце второй раз ухнуло вниз, пальцы нащупали лишь пояс. Я взглянула вниз: ножа не было. — Да... Ты оставила его в лагере? — Анни фыркнула. Её напряжение, прикрытое пренебрежительным раздражением, не ускользнуло от меня, как и моё от нее. — Ладно, пойдем... Если что придется драться. Однако, как бы мы не опасались, вскоре ушей моих коснулся голос. Резковатый и громкий, но вмиг развеявший всякие опасения. «А?!» — моя память не настолько плоха, чтобы из нее успело испариться воспоминание: исказившееся в непонимании лицо Жана за партой впереди, а затем медленное осознание «ужасного». Точно такой же звук донесся до нас и теперь. — Это Жан, — рука вмиг взметнулась в пренебрежительном и успокаивающем жесте. — Жан?.. Это такой... В столовой задирался и в первый день по яйцам от Шадиса получил? — Да-да-да, он. — А вот и дым... Не сговариваясь, мы склонились и, подгибая ноги, направились к чужому лагерю. Опускаясь ниже к земле, в какой-то момент я была близка к тому чтобы продолжить двигаться ползком, но в нос ткнулась ветка. Я присела на корточки, замерев в кустах. Анни устроилась рядом. Мы подобрались к самому лагерю и теперь, хоть и не все, но можно было что-то разглядеть. Это правда был Жан. Угловатая фигура, была несколько сглажена формой. Курсант возился с чем-то над костром. «Хворост еще нужен...» — услышала я, стараясь не дышать. Анни сидела неподвижно. Из палатки показалась голова, шторки разошлись, и к Жану вышел напарник. Тоже мальчишка. С нашего места все было не очень хорошо, но подобраться ближе не представлялось возможным. — Вроде бы Марко... — пробормотала я, щурясь. — Кто? Анни отличалась великолепной памятью на имена, в этом я убедилась на собственном опыте (да и Мина с Ханной часто менялись именами с легкой подачей Анни). Жан и Марко. Не так уж и плохо, как могло бы быть. Не так уж и страшно. Анни, видимо, тоже так думала. Марко между тем подошел к костру с запасенным хворостом и стал осторожно предлагать его прожорливому огню. Облизываясь языками пламени он жадно хватал ветки и довольно потрескивал. Пахнуло мясом. «Совсем крохи... Мы мышь поймали или кролика?» — и этот голос я узнала. Куда благозвучней, чем крикливый Жан. Это и правда был Марко, теперь я смогла различить и веснушки. — Знаешь что? — лицо Марко сменил профиль Анни. — Чего? — Наведаемся к ним завтра, раз ты нож забыла, — это вовсе не было предложением. — И украдем еду, раз из нас охотники и повара такие себе... Анни взяла меня за руку и попятилась. «Нам пора», — поняла я, и мы крадучись пошли обратно прежде, чем курсанты успели нас заметить. Обратный путь точно такой же, мы петляли в ночи, пока не набрели на палатку. — То есть ты предлагаешь пробраться в лагерь и украсть? — А что? Как будто в этом поганом городе так не делали... — Анни сразу же развалилась в палатке. Поза несвойственная ей была расслаблена: девушка закинула руки за голову и скрестила ноги. — И правда. Ничем не хуже наших будней в Тросте. Но и не лучше. Все же в новом месте среди новых людей хочется верить и думать, что и ты сам «обновишься». Да только шкуру не сбросить, слишком хорошо прикреплена... Хорошо быть солдатом. Куда лучше, чем... — Райнер говорил с тобой о солдатской участи? Долге или о чем-то таком?.. — Он не разговаривает со мной, — что же... весьма предсказуемо. — А что ты его вспомнила? — Да просто... — говорить не хотелось. Ожидание и напряжение измотали. Но тут я заметила букетик. Анни положила его около своего места. Что-то теплое встрепенулось в груди, но лишь на миг: голова отяжелела и я, едва успев устроиться, закрыла глаза.