Тот, кого я знал раньше

      Время всё лечит, хотите ли вы этого или нет. Да, так говорят, но что это значит? Время всё лечит, всё забирает, оставляя в конце лишь темноту. Иногда в этой темноте мы встречаем других, а иногда теряем их там опять.        — Опять твои книги на полу? — без лишней злобы сказала мама. Он и не заметил, как она зашла…        — Я уберу.        — Хорошо, тогда и это может быть? — женщина приподняла с пола черную затверделую от пота тряпку. Затем с наигранным отвращением кинула её в таз в углу комнаты.       Ричи глухо засмеялся. Он встал с дивана и лениво принялся стягивать с подоконника фантики, банки, упаковки от пива, грязные темно-красные носки и солёные палочки, засохшие от солнца. На сегодня хватит.        — Эта замечательная жизнь?        — Что?       — По телевизору, — она указала на экран.      — А… Ну да.     — И…Тебе нравится?        Ричи силился не улыбнуться, но не смог. Женщина мягко засмеялась и потрепала его по чёрным кудрям. Зная толк в фильмах о путешествии во времени, она выбирала отличный репертуар для домашней киноночи.       Ричи тоскливо потупил взгляд — последний такой вечер был у них ещё в прошлом году.       Воспоминания ложились на сознание рельефом египетских сокровищниц. Он помнил время, когда все было хорошо, он помнил свои детские чувства, но он больше не мог к ним прикоснуться. Парень мог наслаждаться ими в своих тёмных пустынных мыслях, нервно понимая, что это последнее хорошее, связанное с родителями, что останется с ним.        Отец раньше говорил, что мама напоминает ему Асту Нильсен. Тогда она отвечала ему:      — Не сравнивай меня с датчанами! Не удивлюсь, если она, твоя Аста Нильсен, могла позволить себе разгуливать по комнате нагишом и не зашторить окна, — она по-девичьи надула щеки. — Бескультурие полнейшее.        Мужчина бы удивлённо приподнял брови. Потом посмотрел бы на Ричи, потом снова на жену, а потом в голос расхохотался бы. _____        Ричи заметил как постоянное чтение отнимало у его ума всякую упругость, как постоянно давящий вес отнимает её у пружины. Самое надежное средство не иметь собственных мыслей — это во всякую свободную минуту тотчас хвататься за книгу, думал он. Эта привычка и составляет причину, почему учёность делает большинство людей ещё бессмысленнее и простоватее, чем они есть от природы. Они существуют, «чтобы вечно читать и никогда не быть читаемыми».        Жизнь Ричи мерялась силой со скукой. Он старался никого не обижать и быть хорошим, даже за глаза человека не оскорбил бы. Но была одна беда — он никого не любил.        Он не привязывался ни к кому и никогда, боясь затерятся в океане лживых фраз о вечной любви. Но слова на запястье… Ричи в очередной раз проводил по ним ледяными пальцами. Неужели он настолько был к кому-то жесток?        Парень закурил прямо на улице, сидя на лавке. В голове кружились мысли. Закрыв глаза, он повернул лицо к весеннему солнцу. Зачем он здесь? Риторический вопрос.       Ричи часто молчит. Глядя на него, вы ни за что не догадаетесь, что в погребах его души хранятся сотни бутылок ярости, отчаяния и страха.        Ветви деревьев бросали тонкие тени на его кожу. Рядом зашуршала ткань чьего-то платья. Девчачий смех. Шелест страниц. «Шумное место для школьного сада» — пронеслось в мыслях. По ощущениям стало теплее, чем вчера и гулять было бы очень приятно, наверное.       Ричи открыл глаза и посмотрел на семейство, которое шло вдоль дороги за школьным забором, очевидно из церкви, — отец, мать и мальчишка лет восьми. Видно было, что они довольно бедные. На отце была светло-серая шляпа, такие всегда носят бедняки, когда хотят принарядиться. Он шел с женой и разговаривал с ней, а на мальчишку они совсем не обращали внимания. А мальчишка был мировой. Он шел не по тротуару, а вдоль него у самой обочины, по мостовой. Он старался идти точно по прямой, мальчишки любят так ходить. Идет и все время напевает себе под нос. Ричи бы очень хотел  подойти поближе, чтобы слышать, что он поет.  И голосишко, наверняка, у него был забавный. Пел он для собственного удовольствия, это сразу было видно. Машины летят мимо, тормозят так, что тормоза скрежещут, родители никакого внимания не обращают, а он идет себе по самому краю и распевает. Ричи стало веселее. Даже плохое настроение прошло и он снова закрыл глаза, повернув голову к свету.      — Привет, Рич, — бесцеременно прервала его меланхолию Беверли Марш со старшего класса.        Ричи приоткрыл один глаз. Затем приподнялся и прищурился. Она так выросла с момента их последней встречи. Короткие огненные волосы, обвенчанные глазами цвета мокрой брусчатки. Спокойные и простые черты лица, точно у ребёнка. Но он точно знал, что эта девочка — не промах. Беверли в детстве была дружна с Ричи. Она могла приходить и уходить в его дом, когда ей вздумается. Но те времена прошли и теперь она смотрит выжидающими глазами прямо на Ричи, пока где-то неподалёку с некоторой злобою за ними следит Билл.      — Плохое настроение?      — Моё нейтральное выражение лица заставляет меня выглядеть так, будто у меня всегда плохое настроение, — начал он. — Что очень удобно, потому что обычно так и есть.      — Всё шутишь? Я сяду?        Не дожидаясь разрешения она приземлилась рядом. Лёгкая как тень. И все же она была целиком, с ног до головы диковинкой. Ричи не встречал никого, похожего на нее. У нее были мягкие волосы, вечно румяная кожа, которая вне зависимости от сезона покрывалась веснушками. Глаза, полные света и скат ее скул, где читалось такое причудливое смешение дикарства. Многие иногда принимали ее за исландку. На самом деле же она была наполовину ирландкой, наполовину чероки, родом из канзасского городка на границе с Эббингом.       Она в детстве любила смешить парня, говоря «океюшки», хотя вся была лощеная, нервная, тонкая, будто скаковая лошадь.    —  Эдди рассказал, что вы вчера встретились. Ты помог ему, правда?        Ричи ненавидел, когда кто-то ходил вокруг да около, но никогда бы не указал на это в разговоре, особенно с девчонкой. Беверли была куда умнее многих тех, кого Ричи успел повидать за свою жизнь. Не то, чтобы он видал многих, но он точно знал, что она — просвет в этом тёмном городишке.       Неожиданно он подумал, что ей выпадет тяжелая доля. Он был уверен, что самые лучшие люди получают от жизни несчастье. Наверняка, девушки как она выйдут замуж за каких-нибудь гнусных типов. За таких типов, которые только и знают, что хвастать, сколько миль они могут сделать на своей дурацкой машине, истратив всего галлон горючего. За таких типов, которые обижаются как маленькие, когда их обыгрываешь не только в гольф, но и в какую-нибудь дурацкую игру вроде пинг-понга. За очень подлых типов.  За ужасно нудных типов. Впрочем, это понятие относительное, кого можно считать занудой, а кого — нет.         — Так вот, — её раздосадовало долгое молчание. — знаешь у Билла скоро день рождения и ты мог бы придти. Да?          — Я не могу, но я бы с удовольствием.       — Почему? — какая прилипучая. Все её достатки в глазах Ричи начали таять, а голова уже начинала раскалываться.       — Я не очень знаком с Биллом и…     — Есть повод это исправить.     — Ты не понимаешь, я не люблю такие дела и всё в этом роде.    — Ну же, Рич. Мои друзья и его тоже.    — По его счастливой морде этого не скажешь.   —  Ричи… — она на секунду обернулась проверить его слова. —  Тебе необходим отдых. Смотри какой усталый.   — Не знаю.        Нельзя понять сколько прошло времени перед тем, как она начала творить полную дичь. Ричи и не успел заметить как Беверли заскучала и разговор превратился в нечто подобное:      — I was five and he was six, — она начала петь.     — Прекрати. Тут много людей.     — We rode on horses made of sticks             He wore black and I wore white…        В этом и проблема этой девочки. Воображая себя героиней драмы, она могла среди бела дня начать петь. Но стоит отдать должное, пела она отменно.         — Ладно, только замолчи. ____       Неужели он настолько к кому-то жесток?