Тот, кого я знал раньше

       Возможно, что вы — чей-то любимый человек, мотивация для кого-то идти вперед, причина улыбки кого-то. Благодаря вам, возможно, кто-то сейчас дает себе надежду просыпаться по утрам и засыпать ночью. Возможно, вы имеете значение. Наверное, вы важны. Имеет ли это значение сейчас? Лично для меня не особо. Я тоже просыпаюсь, дарю радость и проч. Кроме неё я приношу и боль и иногда мне стыдно, да. Бывают случаи, когда я просыпаюсь с мыслью «Твою мать, это опять произошло». Было такое? Если да, то можете читать дальше:        Посреди обветшалого пассажирского зала была настоящая галерея искусств. Свет с улицы разлетался по полу черными лентами. Везде лежали книги, а в воздухе витал приятный запах костра. Они стояли в большущем просторном помещении с высокими потолком и лестницей, которая наверху с двух сторон переходила в балюстраду.       Но едва глаза отошли от яркого солнечного света, Эдди поразился, до чего же тут было голо. Белые, как кость, стены. Каменный очаг с претензией на камин в английском замке. Диван, который выглядел так, будто раньше стоял в приемном покое. И небольшой телевизор напротив.       Из-за тусклого света и опилок на полу иногда казалось, что тут — будто на конюшне — стоят себе покорно в полумраке высоченные животные.        Но все-таки духом Ричи дышало все вокруг. На спинке дивана лежала книга корешком вверх. Эдди рискнул подойти к ней и увидел, что это был «Ворон» Эдгара Аллана По.     — Ни разу не удивлён, — сказал он, озираясь.        Ричи смело подошёл к парню. Он дружественно хлопнул его по плечу мол смотри. Эдди обмяк, подобно тем маленьким деревянным игрушкам на сгибающихся ногах, бессильно повисающим стоит только сжать пружинку. Он отдернул плечо, изображая на лице гримасу ужасной боли. Видимо, Ричи и правда был сбит с толку, если полагал, что неловким движением причинил боль этому недоростку. Скорее всего, что было бы логично, он раскусил этот спектакль просто из своей вежливости, прикрытой равнодушием, не стал акцентировать внимание на этом.       Однако, зная теперь о его сверхъестественной способности улавливать малейшую фальшь,  Эдди не сомневался, что у него должны были возникнуть подозрения.        Ричи стянул с себя теплую черную куртку из вельветта и повесил её на какой-то сучок у комода.       — Холодно?       — Не очень.        Тогда парень уселся на диван, широко расставив ноги, взял книгу и принялся её читать.      — Ну, а вообще знаешь… Холодно да.        Ричи оскалился. Затем поднял уставший взгляд на Эдди. Вмиг подскачил и направился к окну.        У мальчика было такое чувство, будто на самом деле ничего не происходит, будто происходит все это с кем-то другим, не с ним.        Ричи с грохотом поставил на пол коробку с другими сложенными в неё кортонными коробками. Затем он похлопал себя по карманам брюк. Парень поднялся и внимательно глянул на Эдди. Через секунды три или четыре он сделал вид будто что-то забыл и вернулся к своей чёрной куртке. Порыскал по карманам. Нет.        Он вприпрыжку подбежал к тумбе, где возможно раньше была какая-то картотека, со скрипом отодвинул ящик и достал оттуда огромный коробок спичек.      — Так-с… — его слова ознаменовали небольшое кострище в центре комнаты.        Он поднял коробку и кинул её в камин. Эдди всё стоял и смотрел. Потом он, видимо, отошёл и начал искать место, куда бы сесть, не измазав при этом свои штаны в пыли.    — Это моё место. Я натащил сюда всё это. И теперь оно вроде как облагорожено.    — И что ты тут делаешь?    — Читаю, — он зажёг сигарету. — смотрю кино.   — Как ты смотришь кино без электричества?  — Эдди покосился на телевизор.   — Всё просто — этот вокзал долгое время находился во владении какой-то шишки. Он помер, вступил в наследство сын и из-за того, что это наверняка не единственный его вокзал — они забили хер на бумажную волокиту. Соответственно, электрикам не пришло извещение отключить от сети это здание. Работает пара розеток. Я не проверял.    — Мало верится.   — В то, что я не проверял?   — В то, что богатые люди пускают на самотёк такие дела.   — Деньги, деньги, дребедеденьги, позабыв покоя нет. Делай деньги. — пропел он. — А остальное всё дребедедень.        Эдди сел на диван. Ричи, пританцовывая под пиратские напевы, отравился к телевизору. Мальчик тоскливо провел рукой по обивке дивана, насквозь провонявшей «Merit».        «Вот это заслуга» подумал Эдди и так засмеялся со своей шутки, что Ричи обернулся. «Ты долбаеб?». Он этого не сказал, но взгляд говорил сам за себя.    — «Крепкий кофеёк», «Кэрри», «Красная река» или «Эльдорадо». Есть «S.O.S. Айсберг». Ммм?   — Вот это набор. Фанат Уейна?   — Джона Уейна, попрошу.        Эдди истерически захохотал, пока Ричи снисходительно посмотрел на него и запихал какую-то кассету в проигрыватель. ____        Именниник стоял, прислонившись к косяку, засунув руки в карманы. Он наблюдал как Беверли с трепетным хохотом говорила своей подруге о чем-то своём.        Парень вспоминал как он с немым отчаянием топтался в метре от нее, засунув руки в карманы и ненавидя себя, пока она расхаживала босиком по дому — выглядит сногсшибательно, непринуждённо болтает, извиняется за то, что не прибрано, за то, что забыла купить чипсов или чего-нибудь такого — может, ей быстренько сбегать за ними?        Он оставался в её доме до тех пор пока не появлялось желание буквально набросится на нее на полуслове и с силой свалить на кровать. Затем он чуть не умирал от того, как же это все было чудесно, да только потом, лёжа без сна, и накатывала пустота. Он представлял как её белая рука лежит поверх покрывала. Каждый раз, когда Беверли отводила взгляд, ему казалось, что его любовь становится только сильнее.        Сейчас у Билла не было всякого желания разговаривать с гостями, ему так хотелось выпить, что он  с огромным трудом отводил взгляд от отцовского бара. Вечеринка начиналась в пять, а заканчивалась в девять. Знакомых лиц было не очень много, многие были детьми знакомых родителей. Мама решила, что лучшее лекарство от огромной утери будет вечеринка. К тому же многие, кого они пригласили были как раз теми, на кого можно было списать опустошение отцовского холодильничка.       Билл улыбался, потел и все пытался пробиться к бару, но его вечно перехватывали, останавливали, а то и прямо оттаскивали от него за руку, и он, как Тантал, умирал от жажды прямо рядом с источником…     — Привет, — сказал Стэн, появившись неоткуда и приобняв именинника за плечи. Хоть он и приоделся к вечеринке — на нем был чёрно-синий костюм в полоску — он казался каким-то беспокойным.       У него за плечом — непроницаемые лица странных людей. Профиль Беверли, она стоит, чуть отвернувшись к стене, вцепилась в руку веселой подруги, которая, впрочем, уже не так и весела.     — Беверли. Я прав?   — Ага.   — Да тут нет никого ее прекрасней! Божество! Богиня! — Он сделал вид, будто хочет пасть ниц. — Ты чего! — Билл ухватил его за руку, торопливо поставил на ноги.       Стэн выхватил у кого-то стакан с водкой, щедро отхлебнул и сунул стакан обратно.    — Эй? Ты меня слушаешь?    — А?! Чего говоришь, Билл? — Я был влюблен в нее целую вечность, — почему-то захотелось сказать это именно ему.   — Ага, — сказал Стэн безо всякого сожаления. — Ну, а вообще все так говорят, верно?   — Это да.        Неловкая пауза. Я помнится говорила, мол зачем заполнять её ненужными словами, если вам хорошо. Это — не тот случай. Это был промежуток прощания, расставания словно смерть от тысячи порезов, воспоминания, заставляющие их просыпаться по ночам.   — Я надеюсь, у тебя появятся её слова на руке.   — Как же иначе, друг. Уже уходишь?       В воздухе витал какой-то смольной приятный аромат, напоминающий рождественскую ель. Никто его не заметил кроме Беверли.        Через минут двадцать кто-то поставил иголку на виниловую пластинку. Секундный шорох, и заиграла музыка. Только Беверли узнала песню. Она закрыла глаза, обняв себя руками.   — You were my angel.        Now, you are real.          So like a stranger,            Colder than steel, — шёпотом подпевала она.       Все было настолько невероятно — Билл с трудом разбирал, что она там говорит. Так оно всегда было, стоило кому-то оказаться с ней в одной комнате, она затмевала собой все остальное: ее кожа, ее глаза, ее чуть поддернутый голос, огненные волосы и то, как она держит голову слегка набок, от чего кажется, будто она напевает что-то себе под нос.       И свет в гостинной перемежался светом ее присутствия, ее цветом и красотой её движений.        Билл верил, что танец — это не то искусство, которым можно любоваться со стороны: надо быть им захваченным, надо самим творить его. Вся она была как лавина диковинок — от старинных валентинок и расшитых китайских халатов, которые она собирала, до крохотных душистых пузырьков из «Нилс-Ярд Ремедис». Он очень хотел подойти к ней, охватить её тонкую талию и покружить. Но ему было так страшно. И он точно не знал перед кем. Перед толпой малознакомых лиц, которые упускали волшебное движение рук девушки в угоду виски с содовой? Перед ней и её подругой? Перед Стэном, в чьих глазах он ни за что не хотел упасть? Парень мрачно наблюдал из другого конца комнаты пунцово-розовые ушки и жемчужно-белую кожу в круглом вырезе платья и то, как Билл, сидя на диване, рассуждает о чем-то настолько неволнующем и неважном, что становилось тошно. Стэн пил остывший зелёный чай и продолжал сохранять всё своё равнодушие и холодность.        Песня сменилась другой и тут парень потерял всякое терпение, вскочив из-за стола, где он сидел. Максимумально быстро сократив расстояние между ними, он чувственно посмотрел на неё сверху вниз — она была ниже его на пол головы.        — Мы потанцуем?         Беверли замерла, а затем помотала головой и засмеялась — своим поспешным, резким, детским смехом. Она даже и не посмотрела на Билла, хотя кинула многозначительный взор на подругу, которая пребывала в не меньшей ошеломленности.     — Давай, — сказала она, положив руки ему на плечи.       Стоило ей сделать это, и свет будто погас. Небо за окном начало стремительно темнеть — темнее и темнее с каждой секундой, ветер прошуршал по деревьям, молодые листочки хрупко и желто заострились на фоне черных туч.       И пока Билл так стоял, не в силах поверить тому, что случилось, а люди обтекали их с обеих сторон, Стэн,  словно хохоча, глянул на него из-за плеча Беверли.        Ну, а эту песню знала не одна она и поэтому в метре от них появилась ещё одна кружащаяся пара. Потом ещё и ещё. Пока в комнате не остался только замерший в ступоре Билл и подружка Беверли. Да и ей вскоре надоело ждать, когда же её пригласят, не теряя ни секунды она начала танцевать одна, изредка меняясь с кем-то парой.  Girl, you'll be a woman soon       I love you so much, can't count all the ways         I've died for you girl and all they can say is                «He's not your kind»