Тот, кого я знал раньше

—  В тот день за рулём были вы? — спросила молодая девушка, какую можно встретить в любом офисе. Красивое лицо, ещё не потерявшее надежду на справедливость судейственной системы. Много ли она может понять?    —  Да.   — Вы помните, во сколько вы сели в машину? — Два часа, кажется. — Хорошо, а сколько времени вы пробыли в машине? — На месте? Или пока ехали? — На месте. — Хм… — глухо вздохнул он. — Скорее всего, минут 20 — 30. — Хорошо. Когда вы услышали выстрелы? — Мой напарник уже вышел как минут десять. Я услышал выстрелы. Отправился туда. Зашёл. Смысла говорить «Это полиция» я не видел. — То есть вы этого не сказали, мистер Тозиер? — Я думаю мой напарник об этом сказал, когда доставал ствол, — дерзко отрезал он. — Мистер Тозиер, мы все, — она огляделась по сторонам, — собрались здесь, чтобы выяснить что произошло в тот день. В некоторых случаях стоит заявить о себе дважды, вам ли не знать.        Она выпрямила спину, словно сидела на стержне. И подняла свои карие, полные справедливости глаза на мужчину. — Я продолжу? — она обратилась к остальной конференции, но её ледяные глаза в упор продолжали смотреть на Тозиера. — Да, пожалуйста. — кашлянул кто-то позади. — Мистер Тозиер, как вы вошли в дом? Вы выломали дверь?   — Что? Да, я выломал дверь. — И вы отправились на второй этаж. Так? — Да, я слышал выстрелы оттуда. Погодите, я не выламывал дверь… Точнее я не помню. Не хочу врать. — Ладно, — выдохнула она. — На втором этаже, что вы увидели? — Я…        В голове промелькнули дубовые дощечки пола старого полузаброшенного дома. Пристанище наркоманов, куда нет нужды отправлять серьёзный отряд полиции. Скромный арест дохлого наркомана. Что может пойти не так?        С самого утра того дня «мистер Тозиер» чувствовал что-то внутри себя, что безостановочно останавливало его. Держа бритву, руки дрожали от чего-то предостерегающего. Что это, не иначе как провидение?        Сидя на этом стуле, он вспоминал, как все светофоры в тот день загорелись красным. Напарник, добрый смешливый толстячок, ещё пошутил тогда: «Гляди в яму не заедь, плохая примета — везде попасть под «стоп» на пути». Даже из вежливости наш «мистер» не улыбнулся, продолжая равнодушно глядеть в асфальтированную даль.        Сейчас и тогда, увидев его распластавшееся тело и кровь на паркетных дощечках, он спрашивает себя: «И это его последний день? Этот милейший старик умер в каком-то наркоманском притоне?»       В голове рисовались несуществующие сцены из жизни этого человека. Как он покупает своей такой-же как и он милой жене-толстушке букет из полевых цветов. Как он спрашивает у продавца в четвёртый раз, как определить масть дерева по этикетке.        Скорее всего он жил в провансальском домике, душа в душу со своей женщиной. По четвергам ел рыбу и изредка крестился перед обедом.        Никак не мог наш «мистер» сложить эту светлую простую жизнь с отчаянным грязным притоном.    — Кто выстрелил первым, вы или тот мальчик-китаец?    — Он дёрнул рукой. Я стрелял.   — Это оправдано, на самом-то деле, — она посмотрела ему в глаза. — Не переживайте, вы поступили правильно.        Девушка подобрала бумаги на столе. Обернулась к конференции  и сказала о завершении допроса.        Мистер Тозиер, иногда говорит он сам себе, у вас одно незакрытое дело о пропавшем мальчике, мёртвый напарник и первое пулевое. Вы явно встали не на ту дорожку. ______         Кстати говоря о дорожках…        Ричи собрал волосы и наклонился к стеклянному столу в гостиной очередного домика на окраине. Новый отгул от школы, который он может себе позволить.        В список его принципов входило «никогда не покупай коку. Бери, если угощают, нюхай, если они тоже это делают, но ни за что не подсядь на иглу». И он исправно следовал этому правилу.        Парень сворачивает «трубочкой» двадцатку и закидывается. Занося остатки порошка, пальцы мягко сгибаются сами по себе. Во рту сладостное онемение. По этим специфическим ощущениям узнаёшь своего друга и рад встрече.        Ричи не теряется в прострации, нет. Наоборот, кока — очень концентрирующая вещь. В пределах разумного, конечно. Говорят, что Николай 2 писал в своих мемуарах о том, как много он успел сделать под «управлением этой невидимой руки». А в начале 1900 года коку выдавали в сухпайки американским солдатам, так что говоря о наркотиках, не забывай об истории.        Мягкая недолгая эйфория, относит нашего мальчишку на улицы Чехии. Он будто ощущает под пальцами жёсткие, будто наждачка страницы «Memento» Редека Йона. Часы отсчитывают минута за минутой. Для усиления эффекта Ричи решил запить это дело водкой. И вот после этого, ему в голову уже не лезли никакие воспоминания ни из каких книг. Словно по щелчку он закрыл глаза, провалившись в яму под деревом Алисы. Он падал так долго, сколько мог. А когда открыл глаза, то от ослепляющего света он чуть не задохнулся.        Перед глазами будто с фотопленки старый диван и облезлый кот, пока на заднем дворе дома вовсю играет музыка, глухо пробиваясь через стены и пьяную пелену до Ричи.        Его кто-то звал. Но Ричи никак не мог разобрать ни слова. Он пытался открыть глаза, но тутже накатывала какая-то нега и они закрывались сами собой. Тогда он повернул голову в сторону звука и прислушался.   — Ричи! Ты не задумывался, почему Фаренгейт решил выделиться и взять за ноль температуру смеси воды, льда и хлорида аммония?   — А.? — отозвался он парню, лежавшему на кресле, свесив ноги. — Я вот понимаю Цельсий. Температура таяния льда и кипения воды, но зачем надо было заморачиваться и херачить в пробирку аммоний? — он задумчиво сложил руки на животе.   —  Ты издеваешься надо мной? — Что? С чего ты взял? — Действительно, с чего это я решил так! — он глухо икнул. — Ты видел у меня диплом физика? — Нет, — ответил тот после недолгой паузы. — А историка? — Нет. — Как думаешь, если бы я знал ответ на всю ту херню, что ты здесь несёшь, я бы ошивался тут? — Ричи… Я просто спросил. — Вот скажи честно, ты ведь это не просто так вбросил. А? — он все ещё не видел собеседника, ориентируясь только на интонацию его ответов. —  Ты хотел похвастаться, мол я молодец, знаю такую интересную херню. — Нет, — дерзко кинул тот. — Ладно, продолжай. — Я уже не хочу. — Вот видишь. — Вижу что?        Ричи подскочил с места, где он сидел. Прислушиваясь, где сидит этот ублюдок, он подбежал ближе к нему, преодолевая препятствия на ощупь.        Как только тот понял что-то, кроме своего умного изречения, он увидел Ричи и с визгом кувыркнулся на пол.    — Стоять, сучара.        Скользя по разбитому кафелю и прислоняясь к полу через шаг, парень оглянулся на своего преследователя. Его лицо было наполнено беспощадностью. Он поднял голову, чтобы хоть что-то разглядеть.        «Где выход» отчаянно прокричал парень. Они бегали по дому уже где-то минут десять и каким-то образом тот умник намочил носки. Потом, они выбрались через окно на улицу, упав друг на друга.   — Где вас носило? — спросила единственная девчонка из их компании.   — Водички. — сказал Ричи.   — А мне можно и сигарет. — брякнул умник, щёлкнув пальцами.         Девочка обиженно глянула на Ричи, потом поправила волосы и сказала:   — Я вам не гарсон.   — Гарсон — мужской род. Официантка лучше, — завершил парень в ту же секунду.        Тогда она широко открыла глаза, тупо похлопав ресничками, и посмотрела на Ричи, в поисках поддержки. Его глаза только-только начали прорезатся и он стал привыкать ко свету, понимая, что трезвеет.        Она гордо вытянула шею и ушла к остальной компании.   — Я тебя ненавижу, — улыбнулся Ричи, хлопнув умника по плечу. ______        Возвращаясь домой пустыми переулками, Билл обратил внимание на месяц, полный и красный, как зарево пожара.       Его таящий свет начинал показываться из-за зубчатого горизонта домов. Звёзды спокойно сияли на тёмно-голубом своде, и ему стало смешно, когда он вспомнил, что были некогда философы, думавшие, что светила небесные принимают участие в наших ничтожных спорах. И что теперь? Эти лампады, зажжённые, по их мнению, только для того, чтобы освещать их битвы и торжества, горят с прежним блеском, а их страсти и надежды давно угасли вместе с ними, как огонёк, зажжённый на краю леса беспечным странником!       Но зато какую силу воли придавала им уверенность, что целое небо со своими бесчисленными жителями на них смотрит с участием, хотя немым, но неизменным!..       А мы, их жалкие потомки, а точнее потомки потомков, которые скитаются по планете без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном конце.       Мы не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастья. Потому что уверены в его невозможности.        Так он заметил, что равнодушно переходит от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому, не имея веры, как они.        К чему может привести остановка на какой-нибудь отвлечённой мысли? В детстве, да что там в детстве, ещё пару недель назад он был мечтателем.        Он размышлял попеременно то о мрачном, то о светлом.       Но что от этого осталось? Одна усталость, как после ночной битвы с привидением, и смутное воспоминание, исполненное сожалений.       В этой напрасной борьбе он истощил и жар души, и постоянство воли, необходимое для действительной жизни.       Он вступил в эту жизнь, пережив её уже мысленно, и ему стало скучно и гадко, как тому, кто впервые выбрал книгу не по обложке. Она оказалась бульварным романом, который ты оставил на скамье в парке, так и не сумев дочитать.