Тот, кого я знал раньше

       В доме Донны Тозиер отчего-то постоянно пахло моющими средствами и хлоркой. Теперь она жила за стенкой книжного магазина и многие покупатели иногда замечали как она выходит в модном восточном халате с бокалом в руке, берёт с полки книгу, а другую ставит на место.        В её комнате было тесновато (настолько, что шкаф с её одеждой пришлось вытащить в коридорный проход), но несмотря на это пахло здесь по-детски сладко. Косые солнечные лучи ложились на пол сквозь лёгкие кремовые шторы. Белая кровать в углу и подушка с кривоватой, но оттого не менее красивой вышивкой.        Подоконник служил ей полкой для грязных чайных кружек и оставленных книг. Цветов в доме она теперь не держала.        Окно её комнатки выходило прямо на церковь. По праздникам она заваливала подоконник подушками и тряпками, чтобы не слышать колокольного звона, напоминающего ей о былой праведной жизни.        Её сожитель мистер Колден часто оставлял Донну одну дома, поскольку книжный бизнес пошёл в гору (во многом благодаря Ричи), а оттого его утаскивали на разные форумы и встречи. Он написал один второсортный роман, который многие в Дерри признали гениальным. Сам же мистер Колден не питал к своему творчеству ложных иллюзий.        Донна не обслуживала покупателей ровно с тех пор, как её сожитель закончил свою книгу. Она прочла её и от горячего чувства гордости понемногу забывала горе прошлого. Говоря простым языком, она была польщена многими строками из этого романа, так как они были о ней. У неё не было не единой мысли о том, что эта книга была ничем иным кроме как благодарным реверансом в её сторону. И если художники пишут портреты своих муз, композиторы навечно запечатывают память о них в нотном стане, то мистер Колден написал о ней роман.        Но всё же иногда, когда его не было дома, она закрывала магазин, зашторивала окна и падала от усталости на пол. Она всё ещё отчаянно пыталась собрать себя заново.       Здесь рассказы о вечной любви, глупые фильмы с непонятным смыслом. Отпусти, если любишь, говорила она сама себе, но это не про него. Только если бы это ты сказал мне уйти и забыть, я жила бы хорошо. В моем сердце так холодно. Больше его не согреть. Чужое, не мое, но слишком близкое. Почему не могу расслабиться.       И она всё ещё пыталась найти в тебе отголоски той самой любви, но она молчит и смотрит с сожалением. Она больше не любила своего мужа и ей было стыдно. Донна знала наизусть все его письма с сожалением и просьбой вернуться. А он знал её ледяной ответ. Короткий и такой острый, словно кинжал. Она знала, что каждое её слово врезалось ему в память, не оставляя живого места. Но ей было так спокойно с Колденом, но всё ещё чувствовала дрожь по всему телу от каждого воспоминания. Это ведь она. Это все ещё её глаза приходили к нему во снах. "Дорогой муж, Твои слезливые письма меня ни капельки не трогают, уж извини. Если бы я и правда была тебе дорога, стал бы ты об этом задумываться после? Уж в этом проблема нашей человеческой натуры: ты одумаешься, только когда это уже не твоё. Но мне так неприятно, что до последнего момента наши обиды были для тебя лишь временной трудностью, мол как поссорились, так и помиримся. Так нельзя и ты сам прекрасно это понимаешь. Тем паче не секрет, что на моем запястье уже давно не твои слова. И всё-таки, я прошу тебя отстань от меня и не мешай моему счастью."        Наверное было больно получить такой ответ на нежнейшее письмо, где он писал об искреннем раскаиньи. «И это всё ещё я» написал он затем, навечно прощаясь с ней, «С вечной любовью к тебе и всему, что с тобой связано». _________        Порою Эдди было так больно от слов, брошенных Ричи. Он не контролировал себя, когда речь заходила о его прошлом.  — Ты доволен? — злобно вскрикнул Ричи, указывая на разбившуюся фигурку египетской богини Хатор.       Слова, брошенные от нежелания возвращаться снова в тот дешёвый номер, пропитанный ароматом жженой резины, к отцу, лакавшему спирт и раз за разом пишущего что-то на бумаге. Он запрещал включать телевизор и приходить поздно. Тогда Ричи стал для него единственной крупицей когда-то счастливой семьи.        Поэтому сейчас кусая руку помощи Эдди, он старается как можно больнее его ужалить и обидеть, чтобы снова не окунуться в этот омут тоскливых воспоминаний.        Ричи не мог уснуть, если они были в ссоре, но он был достаточно горд, чтобы на утро всё забыть. Разве можно так просто выкинуть из памяти эти крики, так и стоявшие в голове? Они почти не говорили о том, что происходило во время ссоры, забывая обо всём и оставляя свою душу готовой для новых ран. __________        Что бы не происходило в душе Стэнли Уриса, девочку это притягивало. Она всё чаще забегала в его аптечную лавку для совета или простых разговоров. Его это немного настораживало, поэтому в один из дней наклонившись под прилавок он ей сказал:  — Послушай, Анна! Неужели нет никого путного из людей твоего возраста? Мне интересно с тобой общаться, только знаешь, это не очень хорошо выглядит со стороны, когда юная леди дружит со взрослым мужчиной. По крайней мере, твои родители могут тебя не так понять.  — Её родители уже в курсе, — раздался голос у прилавка. Это была взрослая красивая беременная женщина с знакомыми точёными чертами лица. В её пепельно-блондинистые волосы был вплетён разноцветный шёлковый платок. — дочь много говорила про фармацевта на этом переулке.  — Мы знакомы?  — Заочно, благодаря Анне, — она нежно глянула на дочь. — Я миссис Денбро.  — Погодите… Вы… Беверли?  — Эээ… Нет, извините, я Зои. — она устало подняла брови. — У меня даже нет знакомых с похожим именем.  — А вашего мужа зовут Билл?  — Вы знакомы с ним? — настороженно спросила она.  — Мы в детстве были близки.  — Оу… Он часто вспоминает свои детские годы, но никогда не говорил о вас, — пояснила она, пробирая до мурашек своим немигающим взглядом.  — Понятно.  — Я кстати пришла пригласить вас на наш ужин сегодня. Мы с мужем решили, что было бы замечательно узнать вас получше, — предложила она.  — Да! Приходите, мистер Урис.  — Я… Знаете, у меня много работы…  — Ну что вы в самом деле… Какая работа может быть в аптекарской лавке?  — Я собирался…  — Приходите, я настаиваю!  — Хорошо, — усмехнулся он, — я согласен. _____        Теперь недостаточно серо? Могу исправить:        Просто скажу, что каждый раз, засыпая в ночи, Билл смотрел на звёзды в надежде разглядеть ответ на какой-то назойливый вопрос, что никак не отпускает его голову. Он написал не одно такое письмо. И не одно такое уничтожил. Сжёг. Разорвал. Даже съел одно.        Ему долго хотелось снова увидеть серые глаза. Скромно опущенные, когда кто-то начинал разговор. Билл хотел снова понимать без слов то, о чём конкретно Стэн думал в этот момент.        Подростковые гормоны, как говорила мама, не прошли через год. Более того, через пять лет, он всё ещё ловил себя на мысли, что хочет его.        И теперь, когда его супруга молчала после очередной ссоры, хотя она знала зачем, знала, что теперь её, оскорблённую, ожидают его ласки, страстные и нежные ласки примирения, он равнодушно смотрел в окно, потягивая пиво. Он стал тем, кого когда-то презирал.  — Дорогой, — протягивает Зои. В её фарфоровых пальцах зажат модный журнал с причудливой причёской на обложке. — я отнесла твои коробки на чердак, ты не против?        Повисло усталое молчание. Окна их были открыты, но небо закрывала капитальная стена соседнего дома, и в комнате их, как и всегда, было темно, душно и тесно.  — Те что… Те чт-то с наклейкой «я против трезвых водителей»?  — Ха! Да.        Мужчина задумался. Она не любила видеть его думающим — он казался чужим ей и далёким от неё в эти минуты. Последнее время им и так мало приходится бывать вместе, и тем более она дорожила этими моментами.  — Эти наклейки такие смешные… — наконец сказала она.  — Мне кажется они идиотские.        Она зло чмокнула языком и напомнила, что их купил её отец. Стало очень трудно дышать от ужасной духоты. Зои принесла настольный вентилятор с разноцветными обрывками бумажек на металлической сетке.  — У нас гости сегодня, — сказала она.  — Кто? — безынтересно бросил Билл. Женщина прекрасно понимала, что всё что она скажет сейчас не имеет никакого значения. — Тот фермер с его клушей-женой?  — Фармацевт, играющий с нашей дочкой, — жестко перебила она. В её голосе было что-то очень пугающее и отталкивающее. Услышав это, Билл легонько вздрогнул от какого-то предчувствия. И нельзя было предугадать: хорошего или плохого…        Он посмотрел на неё широко раскрытыми глазами; в них светился не то испуг, не то вопрос, что-то тревожное, от чего красивое лицо его стало ещё печальнее и краше…  — Вот как… — сказал он задумчиво.  — Он сказал, что знает тебя, — безучастно сказала она, схватив яблоко со стола.  — Нашей дочке семь лет, а она спокойно разъезжает по улицам города в гордом одиночестве, — продолжила она, пережевывая большой кусок мякоти яблока. — Не должны же мы упасть в грязь лицом перед человеком…  — Замолчи, — оборвал он и отхлебнул пива.        Послышалось немое «вот как», хотя за время семейной жизни настолько привыкаешь к фразам своего супруга, что уже и не помнишь говорил он её в реальности или ты подставил её сам. Зои мрачно подняла брови и ещё раз посмотрела на мужа.  — Я знаю кто это. _________        На кухне пахло чем-то приторно фруктовым, когда мистер Колден зашёл туда. Донны не было дома, но окно было открыто и чайник ещё не успел остыть. Они слишком изменились за эти пару лет. Её страх осуждения или боязнь перед людскими разговорами были оставлены уже после года её расставания с мужем. Тогда ей казалось, будто что-то лёгкое дунуло прямо ей в кровь. Она гордо выпрямляла спину и уже не чувствовала той робости, что была её верной спутницей долгие годы.        Жизнь определённо стала лучше, но могла ли она сказать, что счастлива? Порою она так уставала, что не хватало сил хотя бы лечь в кровать и она засыпала прямо здесь, на кухонном диванчике.        Двери магазина распахнулись и на пороге показалась Донна в прямых белых брюках со стрелками. Когда она надевала их, ноги её становились длинными, словно колонны Парфенона, и Колден представлял её себе настоящей деловой леди и от этого он горячо вспоминал о том, как ему повезло. В руках она держала бумажный пакет с продуктами, а на её лице красовалась какая-то игривая улыбка.  — Quelque chose pour vous, madame? * — спросил он, выходя из-за своего укрытия, на свет.  — Я знала что ты приехал, il mio preferito *, — сказала она тихо, — я это чувствовала.  — Неужели, — заинтересовался он, — чем?  — Не шути.  — Ладно прости, — остановился он, наблюдая как она разбирает сумку прямо на прилавке. Молоко. Ржаной хлеб. Нарезка сыра. Базилик. — Ты писала о том, что Ричи приезжает.  — Да, да, — сказала она и ускользнула на кухню. Колден вслед за ней. — Он приезжает вместе с другом, твоим давним приятелем.        Её манера говорить раздосадовала его на секунду. Он подумал, что она целыми днями сидит без него в своей комнате и скучает. Изоляция, какая она не была бы, слишком плоха для неё. Он подумал, что с какой-то стороны заставляет Донну чувствовать себя неважной.  — Ты готовишь им что-то?  — Я? — она мелькнула взглядом по его карим сверкающим глазам, — Всего по-маленьку.        Больше он не спрашивал её о приезде её сына, переведя разговор на только им известные темы.        Тем временем Ричи холодно осмотрел громадный чемодан вещей, который стоял у кровати.  — Я просил собрать небольшую сумку.  — Так же ты говорил поместить всё необходимое.  — Я возьму тебя, только если чемодан станет в половину меньше, — отрезал Ричи и направился прочь из комнаты, пока звонкий голос не остановил его:  — Напомни-ка кто обещал мне, что уволит ту девицу из Ле-Шабане?        Стало ясно, кого он имеет в виду и без мудреных сравнений. В комнате в момент стало тихо, даже от яркого света люстры повезло чем-то очень враждебно молчаливым.  — Да ладно тебе…  — Она до сих пор сидит на том кресле у твоего кабинета! Я сам видел! Как так вышло, — он задумчиво охватил подбородок с еле заметной щетиной. — Забыл рассказать каким секретом она поделилась со мной, — он строго развернулся на каблуке своих ботинок:  — «Мистер Тозиер был со мной так груб, когда я сказала ему про мягкие обложки, передразнивая девушку сказал Эдди, я тогда почувствовала что-то сильное, представляете, мистер Каспбрак? Не смогла сдержать слёз, честное слово. Он увидел это и сказал тогда: «Ой прости меня, Анетт, я не должен был…» и далее по списку.  — Я не называл её Анетт. Её по другому же…  — Она сказала, что это отсылка к роману, который выходит в твердой обложке.  — Да в том-то и дело, что романы для таких выпускаются в твёрдом переплёте, а «Теогония» Гесиода в мягкой. Как ширпотреб.  — Ричи, — мягко улыбнулся Эдди, — ты всё тот же. Сколько же ты всего знаешь…  — Не уверен, что знаю всё то, что знать нужно.  — Об этом не беспокойся, — мягко шепнул Эдди, подходя ближе к нему. Горящие глаза скользили по недоуменному лицу Ричи, пока в конечном итоге не обнаружили наглую ухмылку на его губах.        А дальше секунды показались Эдди вечностью, а все окружающее расплывалось в мягком грохоте мыслей. Он видел только эти карие глаза. Стало темно. Только луна и яркость уличных фонарей освещала комнату.        Эдди и не заметил как Ричи обошёл его сзади, положив руки на бедра, вырисовывая только одному ему известные узоры. Вдруг кожу уха обдало горячим дыханием:  — Я знаю ты хочешь, чтобы я извинился.        Эти слова волнами прибило в голову Эдди и он, игриво повернувшись, прошептал «ещё как» прямо в его губы.        Казалось всё звёздное небо готово подарить им самую жаркую ночь за последнюю неделю. По телу пробежала легкая дрожь волнения, когда Ричи стянул свой свитер, и Эдди вновь увидел твёрдый пресс и лёгкий загар на животе. Они жили в то время, когда такого рода отношения, даже слухи о них, могли стоить всего, начиная карьерой, заканчивая жизнью. Им приходилось играть на людях, запирая свои чувства глубоко в себе. Некоторое время они даже жили в разных домах и ходили в разные магазины. Это раздражало Ричи. Поэтому, вспоминая каждый неуместный смешок, он трудился усерднее, забывая про преграды и отдых. Для него не существовало невозможного. То будущее, что он рисовал себе и Эдди, Ричи приближал с каждой минутой.        Икры Ричи больно прибило к кровати, пока Эдди залезал на его колени. В воздухе пахло чем-то травянистым. От этого аромата хотелось целоваться.       Эдди пьяно прикоснулся открытым ртом к длинному соленому изгибу своей шеи. Формы, окружающие их, беспрерывно таяли друг в друге, расплываясь во что-то странное и неважное. Они следовали за тонкими руками Эдди, вырисовывая нежный след на голой смуглой спине.        Ричи с свойственным ему во всем страстностью, вдруг поднял Эдди на своих сильных руках и осторожно положил его на постель. Время напоминало ледяную воду… Ричи навис над ним, покрывая тонкую шею Эдди самыми горячими поцелуями. «Он, вероятно, сошел с ума, подумал тот, глядя в его темнеющие от страсти глаза и наслаждаясь его запахом и теплом его влажных прикосновений.»        Звякнула пряжка ремня Эдди. Пришлось сделать большой глоток воздуха, чтобы смочь пошевелиться и помочь снять с себя одежду. По телу разбежались муражки.  — Включи светильники, я не вижу нихера, — скомандовал Ричи.  — Это бра, — ответил Эдди и щёлкнул выключатель.  — Иди сюда, — окончил он, накрыв его губы своими.        Эдди медленно теребил шнурок на штанах Ричи, не решаясь ничего сделать.        Сквозь поцелуй послышалось нетерпеливое мычание. Эдди не шевельнулся, осторожно вплетая свои фарфоровые пальцы во влажные волосы. Ричи повторил свою немую просьбу, сильно сжав локоть мужчины. Потом ему не хватило терпения и он отпустил его губы, развязывая шнурок на штанах. Эдди, недовольно выдохнув, посмотрел прямо в его чёрные глаза. «Пожалуйста, провыл он, зачем ты останавливаешься»  — Сейчас, сейчас, — успокоил Ричи, стягивая со своих колен штаны.        Выгнувшись в спине, Эдди томно застонал и закрыл в ожидании лицо. Ему было невыносимо.        Вдруг Ричи сильно сжал его бедра и перевернул на живот. Все казалось нереальным в эту минуту. В его движениях не было той трепетной нежности, с которой он прежде обращался к телу Эдди, но и назвать эти движения неоправданно жестокими нельзя. Они были страстными и сильными, но без из лишнего безумства и скорости. Да, порою он старался выше обычного. Но когда он ловко балансировал между нежностью и грубостью, Эдди улетал выше земли.