Прообраз

22.12.2009. Небольшая двухкомнатная квартира где-то на отшибе в Броктон-Бей. От неожиданного раздавшегося звука будильника прямо над моей головой, я вздрогнул всем телом и с раздражением раскрыл глаза. Рука лихорадочно рыскала во тьме, пытаясь нащупать адский механизм, чтобы выключить этот дико громкий вой. После непродолжительного, но крайне энергичного поиска, мне всё же удалось найти в ночной темноте свой будильник, по виду которого можно было подумать, что им пользовались отцы-основатели. Выключив его, я тут же упал на кровать, попытавшись отойти от такой раздражающей побудки. Впрочем, это несильно мне помогло: только я проснулся и открыл глаза, на меня вновь обрушилась головная боль, которую мне приходилось терпеть последние месяцы. Постоянный стресс от школьных «приключений», ещё и помноженный на недосып, делали своё дело. Как назло, эта ночь не была такой, в которой мне посчастливилось выспаться. Лана, моя старшая сестра, вновь пришла домой в полночь, да не одна, а с очередным «торговым партнером», в простонародье банально «барыгой» и членом одной местной банды. Это-то и разбудило меня и не давало выспаться. Трудно уснуть, когда в соседней комнате тусуется какой-то обдолбыш. Даже если ты знаешь, что в четыре часа утра ты должен будешь вставать, чтобы успеть выполнить перед школой норму на своей подработке, — разнести рекламные брошюрки в соседнем квартале. Устало потянувшись в кровати, я всё же попытался найти хоть один важный повод, чтобы не вставать, позволить себе остаться лежать. Поиск подходящего повода однозначно не удался, разбившись о суровую реальность. Сейчас конец декабря, и уже завтра начнутся рождественские каникулы. У меня всё ещё нет тёплой зимней обуви. Оттуда идёт непроходящий насморк с вечно накатывающим недомоганием. Относительно тёплая зима моего города никак меня не спасает, а на носу уже маячили похолодания, если верить прогнозам погоды. В январе всегда наступает более холодный период. Без хорошей зимней обуви — никак. А без работы — не видать мне обуви. Чёртов замкнутый круг бытия безденежной сироты. Подавляя вспыхнувшее раздражение мыслями о новой, хорошей обуви, я оторвал свою пятую точку от тёплой кровати и всё же встал. Пришлось поспешно одеться, так как, словно в насмешку над моей неторопливостью, время решило идти быстрей — точнее, моя ленивая задница была слишком медленной, тратя непозволительно много времени. Пулей влетев в ванную и сделав там свои дела, я направился на кухню — надо было добраться до аптечки и принять таблетки от головы, да закинуться едой, ведь до самого конца школьного дня я навряд ли смогу чем-то подкрепиться. Денег на школьный обед не было, а с собой что-то взять… Ну, я уже привык к тому что «гости» сестры сжирают всё, что находится у нас в холодильнике или на плите, поэтому не строил иллюзий насчёт того, что осталась еда, которую можно было бы взять с собой без готовки. Однако первый же мой план на день пошёл наперекосяк, как только я увидел то, что творится в зале. Весь аппетит моментально пропал, как и всякое желание оставаться в квартире хоть на мгновение дольше. Передо мной оказался валяющийся на животе полуприкрытый одеялом хахаль. Его чёрная задница маячила напротив груди лежащей рядом голой сестры… и, конечно же, несколько пустых пакетиков от наркоты валялись на столике, дополняющие картину полной деградации. От увиденного кровь ударила в голову. Гнев на весь этот несправедливый мир и всё окружающее вновь обуяла меня. Силы перебороть этот припадок ненависти, как и тщетные попытки испепелить взглядом весь зал, нашлись лишь после того, как открывшаяся мне картина пошла трещинами, не на шутку меня перепугав. От звука битого стекла, что громко раздался в моих ушах, будто гром среди ясного неба, я вздрогнул всем телом. Именно этот звук выдернул меня из пучины бессмысленной злобы, заставив снова оказаться в реальности, опасаясь, что всё со мной произошедшее, — признаки какой-то развивающейся болезни. Эти события заставили меня позабыть и о еде, и о головной боли. Я пулей выскочил из квартиры что есть сил, побежав в соседний квартал. Ноги несли меня по проверенному маршруту, где натолкнуться на местных хулиганов было почти что невозможно. Соседний квартал был непростым — он контролировался Империей-88. Только там можно было найти работу белому парню, вроде меня. Впрочем, даже там это было трудно. Особенно если тебе только 16 лет и нет знакомых, которые могли бы замолвить за тебя словечко. А чтобы кто-то за тебя поручился, нужно иметь какие-никакие связи с Империей, либо быть просто чертовским везунчиком. Впрочем, здесь мне не стоит прибедняться. Я оказался в списке тех самых везунчиков. За меня замолвили словечко: нашёлся «добрый человек». Если, конечно, такие могут быть среди нацистов. Несмотря на мои ранние подъемы, мне нравилась эта работа. В начале поиска места заработка я и не ожидал, что найду хоть что-то, не говоря о том, чтобы это было так близко. Мой квартал, где я проживал, был на стыке территорий банд и не имел никого над собой. Ничего особо ценного у нас не было, даже народа, чтобы выгодно сбывать товар. Однако большинство живущих в нём были чёрными, что накладывало свою специфику. Одна из таких специфик была тем, что если и появлялась какая работа, давали её только «своим». «Снежок» быть своим не может. Особенной такой «вайттрэш», как я, — белый мусор, который опустился до самого дна социальной цепочки, — своим быть не может по определению. Да, такому пареньку не на что надеяться, даже если куча чёрнокожих (и не очень) барыг развлекаются с его сестрой… Единственный позитивный момент в такой «удаче», где моя сестра шляется в компании барыг, — это спасение от местных хулиганов-гопников. Они не желали отхватить проблем, если белая «давалка» пожалуется парням посерьезней на то, что кто-то обижает её маленького братика. Придя в другой квартал, мне оставалось лишь горько вздохнуть. На первый взгляд между моим кварталом и кварталом подконтрольным Империи не было никаких различий, только если не присматриваться. Стоит только оглянуться и обратить внимание на повседневный быт, как тут же обнаружиться резкий контраст, несмотря на те же дома, на ту же бедноту, те же дороги, те же банды и людей, на которых я раньше побрезговал бы и посмотреть. Но то был другой я, то было до смерти родителей от рук Губителя. Самая большая разница — здесь не было ощущения «джунглей». Ты можешь идти по улицам и знать: никто не тронет тебя, если ты держишься негласных правил. От простых бытовыx, типо не ссать в подворотнях, не малевать граффити на главных улицах, не толкать и не принимать наркоту у всех на глазах до кучи мелких житейских установок, вроде тех, что дома должны быть покрашены и ухожены. Ну, и некоторые непреложные правила, вроде того, чтобы не носить цвета нацистской банды. Однако главное правило гласило — будь белым. Впрочем, такие правила были только на главных улицах и других сильно населенных местах. Чем дальше к окраине территории, тем меньше людей соблюдали правила, даже сами нацики, которые и не против были продать разное говно всяким «недолюдям». Вскоре я увидел нужную мне автобусную остановку, где мне досталась небольшая коричневая сумка на колесиках. В ней лежала моя подработка — добрые пятнадцать килограмм рекламных брошюр. Три раза в неделю я разносил брошюры, которые заранее оставлял на обговоренном месте — вот и ещё одно отличие моего квартала от имперского. В моём квартале так бы не получилось. У нас бы сумку украли, как и брошюры, причём машина, на которой привезли бы материал, ещё и отъехать не успела бы, как след сумки уже простыл бы. Решив как можно скорее приступить к работе, я начал лёгкой трусцой двигаться по привычному мне маршруту, имевшему на карте города форму буквы Г, попутно наслаждаясь убранством квартала. Казалось, что здесь, несмотря на местных бандитов, была простая, нормальная и, что главное, понятная мне жизнь. Да… жалко, что у нас с сестрой слишком малый доход, и мы не можем снять в этом квартале квартиру. Жизнь здесь куда спокойнее, несмотря на схожий уровень бедности, что царил и в нашем квартале. Ну, и её «барыги-дружки» не смогли бы к нам приходить. Впрочем, сейчас это уже невозможно. Вряд ли нацисты разрешат «давалке» всяким «цветастым» жить на их территории. А не давать не получится — без наркоты жить сестра уже не сможет, а я не смогу удовлетворить её потребности своей мизерной зарплатой. Однако, если быть честным, я был рад и тому, что имел. После смерти наших родителей на нас свалились все их кредиты и открытые счета, ради уплаты которых сестре пришлось бросить университет и продать наш дом за городом. Остался лишь один банковский счёт, мой личный, с которого я имел право снимать 500 долларов в месяц. Этот счёт был мне на различные нужды, которые могли бы появиться у парня в его взрослении. На права, на машину, на колледж. На эти деньги мы и живём. Хорошо, что удалось получить доступ к счёту, ведь могли и не дать до совершеннолетия или поступления в высшее учебное заведение. Однако сестра так и не оправилась от стресса, который она пережила, бросив университет и поборовшись с коллекторами. Подсела на наркоту и теперь весь день спит обдолбанная, а вечерами шляется с местными барыгами. Иногда даже приносит деньги домой. Что, впрочем, меня не радует — заработать она могла только одним способом, от которого я был не в восторге, если мягко выразиться. Жить мы могли бы и на мои 500 долларов в месяц, если бы сестра не употребляла. Зависимость сестры убивала возможную нормальность на корню. Впрочем, сестру осуждать у меня не получается. Не после того, как она бросила себя всю на то, чтобы решить наши семейные проблемы. Не после того, как она помогала мне, несмотря на свою порушенную жизнь. Не после того, как мне удосужилось вживую увидеть не самых добрых коллекторов, с которыми ей пришлось иметь дело… Если уж кто и был виноват в том, что стало с моей сестрой, так это они. Но и злиться на этих вымогателей не получалось — они всего лишь делали своё дело. Да, делали они это, как последние ублюдки, ломая 20-летней девчонке психику своими постоянными звонками, рукоприкладством и тихими угрозами здоровью и жизни… Но ненавидеть как-то не получалось — они делали это не из-за своей низкой натуры, нет. Они делали это потому, как были обязаны так поступать. Если кого я и ненавидел, то тех, кто дал им такие установки. Но не самих вымогателей. Наверное, что-то со мной не так, а, может, я уже перегорел от той ненависти, которой я жил первые два года. Коллекторам я просто желал быть изнасилованными старой спидозной портовой шлюхой. Конечно же, без контрацептива. Взглянув на часы, я отметил то, что каждый раз у меня получалось разносить брошюры всё быстрее. Когда я закинул последнюю брошюру, оставалось почти полтора часа до начала школы. Сегодня были побиты все прошлые рекорды. Впрочем, пока я дойду, школа уже откроется, а придётся именно идти: денег на проездной не было. Проездной — это слишком роскошно для парня без родителей и с сестрой-торчком. Вернув сумку на остановку, мне вспомнилось, что мои школьные принадлежности остались дома. Совсем забыл их взять с собой, когда пытался убраться из квартиры как можно быстрей. Так, стартовав лёгкой трусцой в сторону своего квартала, пришло понимание того, что придётся взять хороший темп, чтобы не опоздать. Сегодня нужно было сдавать сочинение по английской литературе, так что прийти в школу без домашки было нельзя… Как бы мне неприятно было находится рядом с сестрой, пока та в таком состоянии, придётся себя пересилить, иначе мои отношения с учителем английского станут ещё хуже. Однажды я обмолвился о своей подработке, и тот решил, что я стал подсосом имперцев. Учитывая его левые взгляды, я тут же оказался в списке «топи при первой возможности». Но мне плевать на это. Главное то, что успеваемость скатится вниз, чего я не мог никак допустить. Только не успеваемость. Ведь единственный шанс выбраться из той жопы, в которой я сейчас проживаю, — только хорошо окончить школу. Только так я смогу попасть в армию на тёплое место, где можно будет отслужить с отличием. Получив специальность, можно будет увольняться и идти в СКП со спокойной душой — те с радостью принимали людей с таким послужным списком. Подходя к дому, мне вспомнилось о таблетках, которые я забыл принять, что сейчас вылилось в серьезную головную боль. Это наверняка замучает меня, если ничего не предпринять. За всё время работы этим утром она стала ещё сильней, пульсирующим набатом отзываясь в висках при каждом ударе сердца. Этот крюк до дома стоил времени, заставив сожалеть о ранее проявленной несдержанности, когда я, как истеричка, выбежал из дома и даже не подумал захватить с собой свою школьную сумку. Такие глупые поступки случаются со мной всё чаще и чаще. Может быть, это просто запоздалый переходный возраст, который ударил по мне во всю силу? Потеря там внимания и прочие радости взросления, о которых так много говорят? Весь путь, теперь уже от дома до школы, пришлось бежать. Бежать, выжимая из себя всё, что только можно было. И хоть я и не был ни дрыщом, ни задротом, но и спортивный парнем меня назвать нельзя. О нет, мне было далеко до настоящих спортивных парней, до настоящих атлетов. И это несмотря на физическую крепость, которой могли похвастаться все мужчины из семейства Кроссов. Ну, во всяком случае те, которых я знал лично. Что дедушка, что отец, что мой дядя были пышущими силой и энергией мужиками, с которыми никто не захотел бы иметь проблем на ровном месте. Особенно внушал дядя, который, в отличии от папы, остался служить в армии и дослужился до целого капитана. Умер он в далёком 1998 году, когда попал в руки сошедших с ума паралюдей-людоедов. Не осталось даже чего-то либо для похорон, если не считать его цепочку, подаренную ему бабушкой. После бабушкиной смерти он носил её, не снимая и помня о подарке матери на день его конфирмации в церкви. Лишь выдавив из себя личный рекорд, я едва успел добежать вовремя. Вздох облегчения вырвался из груди. Часы показывали, что осталось ещё пять минут до того, как урок начнётся. Лишь отдышавшись и успокоившись, я направился внутрь, решив более не терять времени и даже почти достиг класса без каких-то либо проблем. Не попал на глаза ни нацистам, ни азиатам, которые могли бы «подшутить» над одиночкой. Но удача закончилась прямо тогда, когда до двери оставалось пару шагов. Меня бесцеремонно схватили за шиворот крепкой рукой. От грубого рывка воздух застрял в горле, заставив меня вдохнуть, отчаянно закашляя. — Смотри-ка кто это у нас здесь. Вайттрэш, ты куда-то так сильно торопишься, что даже с нами не здороваешься? — перед глазами стала довольная морда одного из членов местных «молодых нацистов». Слишком лоховатый и тупой для Империи, но слишком идейный, чтобы быть простым симпатизантом, которых время от времени привлекали к разборкам. О нет, таких, как этот, имперцы пристраивали в своих организациях-шестёрках, где те исполняли грязную работу, на которую у членов Империи не было ни сил, ни времени, ни желания. И самое главное, такие парни не были связаны с Империей-88 напрямую. Все их отмороженные действия не приписывались «городским нацикам номер один». Правда, при нужде, некоторых из них рекрутировали в главный состав Империи-88. Пушечное мясо всегда было нужно. — Отпусти, сейчас будет звонок, — моя просьба была проигнорирована светловолосым парнем. Уильям Маршалл, или Билли Буйвол, как он предпочитал. В прошлом — худой чмошник, личная груша для битья местных азиатов, с сестрой и отцом, которые работали на тех самых азиатов. Во всяком случае, именно так говорили. А теперь вот, после раннего и крайне удачного переходного возраста он — огромный нацист, который дико ненавидит всех, кто хоть как-то связан с жёлтыми или чёрными. Я в его голове был тем самым «связанным». Ну, а как же иначе? Сестра шлялась с барыгами, большинство из членов которых были чёрными, а о моей дружбе с Пак Джи Хуном, азиатом из моей бывшей школы, тоже как-то узнали в Уинслоу. Я был настоящим идейным врагом Билли, может, даже более отвратительным для него, чем сами чёрные и азиаты. — Мы должны были встретиться вчера, ты забыл? — ах, ну да, ну да. Он же хотел «поговорить» со мной, как представитель настоящих, достойных белых парней с отвратным ему белым мусором. — Билл, у меня правда нет времени на это, ты ведь можешь и просто… Сильный удар под дых выбил из меня вместе с воздухом и тихий стон. Идущие мимо нашей группы ученики школы лишь прибавили шаг, стараясь не смотреть в нашу сторону. Никто не желал попасть под раздачу нацистам. Впрочем, были и те, кто смотрели. Группа, состоящая из азиатов, в цветах АПП. Такие же шестёрки Азиатских Плохих Парней, как и Билли с его дружками, были подпевалами Империи-88. Судя по их смеху, их явно забавляло то, что нацисты прессуют другого белого. В общем, ничего нового в моей любимой школе. — Ты и я, — наклонившись ко мне прошептал Билл, заставив меня сморщиться. Он явно не успел сегодня почистить зубы. — Мы встретимся сегодня после уроков. За школой. Ты понял меня? — для того, чтобы увеличить эффект от своих слов, он впечатывал меня в стену с каждым произнесённым предложением, придерживая меня в воздухе одной рукой. Блондинчик был в очень хорошей форме. — Х-хорошо, — от удара затылком о стену, я непроизвольно заикнулся, когда соглашался. А проще именно согласиться, чтобы он меня отпустил, чем пытаться с ним сейчас договорится. Отпустив меня, Билли удовлетворённо кивнул и направился вместе со мной в класс. Ну да, как я мог забыть. Сегодня ведь у нас несколько общих уроков. Старательно игнорируя Билли и его дружков, я достал учебник, сочинение и тетрадь, подготовившись к уроку английского, и ожидал учителя. Промелькнула даже мысль обратиться к учительскому составу и попросить приструнить Билли… Но те вряд ли решились бы начать что-то делать против членов банд. Нет, все знали тихую «тайну» — у школы с бандами была негласная договоренность. Пока банды совсем уж не беспредельничали, школа закрывала глаза на некоторые их шалости. И, что самое главное, — не препятствовала тому, что они рекрутировали нужных им людей прямо в школе. Во время урока Билл не обращал на меня внимание, старательно делая вид, что мы друг друга не знаем. Видимо, решил не искушать судьбу и не провоцировать учителя. Толерантность школьной системы, даже такой, как Уинслоу, имеет свой порог прочности, и нацисту хватало мозгов его не пересекать. Но сконцентрироваться на том, что говорил старый мистер Бэклер, у меня всё равно не получалось — я постоянно ожидал подлянки от этого урода. Слава Богу, другие уроки были уже без присутствия Билли, что позволило мне сосредоточить своё внимание на учебном процессе. Однако, как назло, время летело, и именно сегодня школьный день закончился как-то чересчур быстро. Не успел я и оглянуться, как прозвенел звонок, оповещая, что мой последний урок окончен. Сейчас мне придётся идти за школу на место встречи. Будет лучше пойти и выстоять это всё, чтобы потом как можно быстрей оставить всё позади. Подойдя к нашей «точки стрелки», я заметил, как вокруг уже собрался народ. Толпа пришла посмотреть на то, как мы «решим» наш конфликт. Ничего нового. Учащиеся в Уинслоу любили такие развлечения. Редко когда проходил месяц без того, чтобы очередного бедолагу не отпинали парни покрепче. — Смотрю, ты нашёл яйца и не сбежал в этот раз, как трусливая сучка! А то в прошлый раз ты зассал, — Билли выглядел уверенным. Ну ещё бы. Он ведь собирался чистить мне морду и имел все шансы это сделать, причём безнаказанно. Не только потому, как я уступал ему в росте на голову и десяток килограмм в весе. Не только из-за двоих дружков за широкой спиной, которые имели схожую с ним комплекцию и сейчас предвкушали то, что сделают со мной. Потому что никто не собирался вмешиваться, конечно же. Ни собравшиеся огромной толпой ученики, окружившие нас, ни учителя, которые такую толпу народа не заметить не могли… Блять. Иногда мне кажется, что люди забыли, как быть людьми в этом чёртовом мире. Ну, или, по крайней мере, в конкретно этом месте, в этой школе, в этой части города. — Билл. Прежде чем начнется драка, скажи мне: зачем? Зачем ты ко мне прикапываешься? — меня правда интересовал этот вопрос. Сколько бы я ни пытался понять, я не мог найти то, что заставило бы мелкого ванаби-нацика меня невзлюбить до такой степени. Нет, были предположения, но мне хотелось знать точно. Да, я общался с азиатом. Но он был из другого района, из другой школы. Не я один такой во всей школе был, да и были белые девчонки, которые прямо в школе встречались с «цветными» парнями. Всё это было как минимум странно. И почему-то мне очень обидно получать по морде, даже не зная, за что именно. А ведь более того, что я несильно выделялся на общем фоне школы, я ещё общался и с Фрэнки — которого все местные зовут Франком — рекрутёром Империи-88 и единственным учеником нашей школы, который, если верить слухам, являлся полноценным участником Империи. — Ты позоришь Франка. Тусуешься с чёрномазыми и узкоглазыми. Но при этом общаешься с Франком. Так нельзя, это не по понятиям, — угрюмого Билли нестройно поддержали его подпевалы, чьих имён я даже не знал. Нет, вот откуда мне было знать всех позеров, косящих под настоящих нациков? Неужели тот факт, что я общаюсь с Франком, вызывало ненависть у этих слабоумных? Но это ведь не может быть тем самым поводом? Неужели Билли такой тупой и не понимает, что наехать на приятеля рекрутёра — не самый лучший способ получить допуск в ряды Империи? Или это зависть? — А ничего, что я не разделяю ваши взгляды? И Франк сам со мной общается, а не я с ним? — Похер. Ты попутал. Теперь ответишь, — набычившегося блондина явно не интересовали факты. Впрочем, шанс на то, что можно будет разрядить обстановку и договориться, был исчезающе мал. Я знал Билли, знал, что тот был одним из идейных. Те, которые желают попасть в Империю не просто из-за глупой ненависти к другим, не ради защиты и даже не ради материальных благ. Нет, он правда верил в то, что белые превосходят другие расы. Для него это было настолько же ясно и нормально, как то, что день — это день, а ночь — это ночь. То, что с членом Империи-88, которая была для нацистов всей Америки чем-то вроде Ноева Ковчега, возможного спасения «белой расы», дружит «белое отребье», для такого идейного было хуже личного оскорбления. — И в этот раз не сбежишь, — поддакнул один из стоящих за спиной Билла. — Знаешь, я и не убегал тогда. Я ведь знаю, что ты решил внести меня в свой список рядом с цветными, — с тяжёлым вздохом снимаю школьный ранец. Опустил его на землю рядом с левой ногой. Лямка в руке сжималась так, что руку едва не сводило судорогой. Всё, чего я сейчас желал, — только не показать своего страха. Спокойствие, одно лишь спокойствие. Вот только не получилось полноценно удержать лицо. То ли от страха, то ли адреналина, моё тело потряхивало, как при ознобе. Надеюсь, они не заметят. Не хотелось бы доставлять им такое наслаждение. Хватит им и того, что они меня отпинают, унизив физически. Но дать им ещё и унизить меня психологически? Нет, этого не будет. Сука, когда всё успело стать таким херовым? Тогда, когда наши с Ланой родители уехали в отпуск, из которого они так никогда и не вернулись? Из-за этого уёбищного губителя? Или это было ещё терпимо? До тех пор, пока сестра не подсела на наркоту? — А, может, я для тебя хуже цветных. Бегать от тебя бесполезно, — под конец предложения мой голос дрогнул, что, однако, не пошатнуло моё желание до последнего не показывать страха. — Это хорошо, что ты осознаешь, — как же мне охота стереть с его лица тупой оскал, который появился, стоило ему услышать то, как я не совладал с голосом. Но от решительных действий меня останавливала одна простая вещь. Я никогда не дрался. И сейчас мне охренеть как ссыкотно. Самый большой опыт осознанного насилия, который я когда-то имел, было лишь «поставление удара» дядей Робертом, когда тот узнал, что меня обижают в детском садике. Хотя важнее было другое: советы, как вести себя при конфликтах, когда избежать драки не получится. Левая рука непроизвольно сжала лямку рюкзака ещё сильней, когда пришло осознание того, что тройка стоит почти вплотную ко мне. — Если ты извинишься, встанешь на колени и пообещаешь больше не лезть к Франку и не общаться с всякими недолюдьми, то ладно, я тебя прощу, — что-то во мне радовалось, когда я услышал такие слова. Всё, что мне нужно, — это принять его условия. Позволить себя унизить, чтобы избежать проблем. — Да ну? — заметив, что он это предложил всерьез, я задумался. Осознание того, что так мне можно было выйти из воды сухим, ничего не потеряв, манило меня. Да, Франк хороший парень, несмотря на то, что он нацист, член Империи-88. Но это только со мной он хороший. Да и одно то, что мы знакомы, приносит мне много проблем, а помочь по-настоящему с этой же тройкой он не может. А всё из-за таких же шестёрок банд. Таких, как Билли, только не белых, а жёлтых. У Азиатских Плохих Парней были свои подпевалы в школе. Они начнут на меня охоту, стоит мне только получить помощь от Франка. Стоит только засветиться на их радаре. Тогда для меня останется лишь вступить в банду нацистов. Если меня вообще примут, другого пути нет, иначе жёлтые парни сделают мне очень больно. По школе ходил упорный слух про то, как какой-то парень якобы был дружен с Франком. Но вот беда: он не был достаточно мотивирован, чтобы стать нацистом и вступить в одну из их банд, то ли был слишком гордым, чтобы позволять собой командовать, то ли не разделял идеи. Кончилось всё для него тем, что он был пойман после уроков и изнасилован. Шваброй. Впрочем, когда я поинтересовался у Франка, тот лишь презрительно фыркнул. По его словам, всё это выдумки и ложь. Что, мол, азиаты просто раздувают свою репутацию. Вот только правдивость этих слухов не хотелось проверять на своей шкуре. Если Франк решил просто замять, сохранить лицо и что-то не досказать, то раздута будет только моя задница, которая такого счастья хотела бы избежать. Поэтому предложение Билли и не было таким уж и плохим. Если только не одно «НО». — Я бы с радостью принял твоё предложение. Но тут мало что от меня зависит. Не смогу же я такому человеку, как Франку, сказать, чтобы он не говорил со мной? Или мне стоит сказать, что ты приказал мне молчать и не говорить с ним? — если Билли согласится, можно сказать Франку, почему я не могу с ним общаться. И тогда я выйду сухим из воды. Ни Билли, ни Франк не прикопаются, а у азиатов не будет повода обращать на меня пристальное внимание. Если повезёт, то тогда Франк и разъяснительную беседу с блондином проведёт. — Ты меня крайним не делай, — нахмурился Билли. Видимо понял, куда я клоню. Ну да ладно, видимо, договориться не получится. Чёрт, да кого я обманываю. Я и не собирался предавать свои принципы ради призрачной надежды. Чёрт, да предательство самого себя, своих убеждений не входило в мои планы, даже если Билли стопроцентно от меня бы отстал. Пошёл он нахуй. Пошли они все нахуй. Окинув взглядом собравшихся в круг учеников школы, которые ожидали смачного мордобоя, — точнее, избиения моей тушки тремя громилами, — меня внезапно охватило какое-то отчаянное, безумное веселье. Стало неудержимо весело. Весело от всего этого абсурда. Как будто для них всё это грёбаный театр, где они — зрители, которые, широко разинув рот, предвкушают грядущее представление. А я всего лишь дешёвый актёр… И сейчас подошло время для экшена, где главного неудачника истории будут безнаказанно пинать. «Весь мир театр, а люди в нём — актёры», — не к месту вспомнилась строка из пьесы Шекспира, которую мне нужно было вызубрить в прошлом году. — Так ты что, будешь изви… — слова Билли долетели до меня словно через толщину воды. Осознание того факта, что конфликт неизбежен, заставил моё сердце дико стучать набатом внутри грудной клетки. Оно словно желало пробить себе путь из этого тела. Тела, которому скоро будет очень плохо. Желудок схватило болезненным спазмом, а к горлу подкатила тошнота. Ни к месту вспомнился детский сад. Вспомнилось то, как сильно я боялся конфронтации. Боялся ударить. «Бей тогда, когда никто этого не ожидает.» — слова дяди Роберта эхом прозвучали в ушах. Словно в замедленной съемке я поднял свой взгляд на Билли, который что-то говорил. Он не ждал моего сопротивления. Он думал, что я не смогу. Что у меня кишка тонка. Пидор. «Никогда не сомневайся. Не раздумывай. Просто делай!» — хлесткий удар попал Билли прямо в челюсть, заставляя того осесть на землю. Дружки блондинчика даже не успели ничего понять, как в того громилу, что стоял слева, полетел мой рюкзак, переполненный книгами. Не теряя времени, сорвавшись с места, я протаранил того, что стоял справа, сбив его с ног. Усевшись прямо на его грудь, начинаю раз за разом опускать крепко сжатые кулаки. Бью его прямо в лицо, входя всё сильнее в раж от каждого удара. «Неужели драться так легко?» Удары кулаками кажутся мне слишком слабыми. Ухватив левой рукой его голову, придерживая вырывающегося противника в то время, как правый локоть врезается ему прямо в середину лица. Первый же удар расквасил ему всё лицо — кажется, что мой локоть просто крошит лицо противника в труху. Я не знал. И не ожидал. Что я могу быть таким сильным, таким свободным… Таким счастливым? Каждый удар приносил мне странное облегчение. Ощущение того, как меня покидал страх, было дурманящим, полностью срывая мне крышу! Я чувствовал, как уверенность в свои силы наполняет меня. Эта эйфория едва не заставила меня забыть о других противниках. Успеваю краем глаза заметить, что другого дружка Билли удар тяжёлым портфелем надолго не остановил. Он оклемался и уже бежал ко мне. Вот он начинал заносить ногу. Целиться мне прямо в голову. Не тратя время на раздумье, распрямляюсь, словно пружина, кидаюсь наперерез его ноге и обхватываю её. Мои действия роняют парня на спину. Всё ещё держа его ногу в руках, использую её как рычаг. Пытаюсь зафиксировать его на одном месте, чтобы повернуть его тело в удобную для меня позицию… И как только преуспеваю в этом, поднимаю свою ступню, чтобы тут же обрушить её на его голову ублюдка. Первый удар соскальзывает. Непривычно так бить, да и он отчаянно сопротивляется, изворачиваясь, как червь. Он пытается заставить меня потерять равновесие, опрокинуть ударом своей свободной ноги. Даже успевает попутно прикрывать голову руками, защищаясь от моих ударов. Но меня это только раззадоривает. Обрушиваю свою ступню на него ещё раз. И ещё. Повторяю удар раз за разом. Остервенело бью его, выпуская всю злость, что скопилась во мне за целые года. Наловчившись топтать, мои удары уже не соскальзывали так сильно, пусть на меня и накатила усталость. Желание вдолбить его голову в землю наполняло меня задором, а желание остановиться ушло на второй план. Когда я занёс ногу для ещё одного удара, сильный толчок в мою спину опрокинул меня прямо на лежащего передо мной. Парень, которому я ломал лицо ударами локтя, сбил меня с ног. Поясница вспыхнула болью, и последнее, что я смог чётко увидеть, — летящий мне в голову удар. Удар, который мгновение позже высек из моих глаз искры. Пытаюсь закрыть голову руками, отползти, как боль от удара с другой стороны, прямо по рёбрам пронзила меня, лишая воздуха. Тут же обрушился ещё один удар, снова на голову, погружающий меня в какое-то оторванное от реальности состояние. Пульсирующая в жилах кровь с ещё большей силой била по ушам, перемешиваясь с криком толпы и придавая всему чувство полной нереальности. Казалось, что это происходило не со мной. Ещё один удар заставлял звучать в ушах громкий звук бьющегося стекла. Этот звук усиливался с каждым ударом, а перед глазами мир покрылся трещинами, пока громкий свист не прервал моё избиение. Кто-то подошёл ко мне и, грубо схватив под подмышки, рывком поставил на ноги. С трудом смог сфокусировать взгляд на лице того, кто мне помог. Франк. — Пошли отсюда, — во мне поднялось чувство мрачного удовлетворения, когда я окинул взглядом «поле боя». Билли всё еще был в прострации, стоя на четвереньках. Я ударил слишком удачно. А его друзья беспомощно и растерянно смотрели на мою помощь, не в силах что-то предпринять. Один отхаркивался, в то время, как из его носа обильным потоком лилась кровь. Другой, которого я отпинал, утирал хлещущую из рассеченного лба кровь, пытаясь не дать той залить ему глаза. Не обращая внимание на недовольный гул от такого открытого конца со стороны возбуждённой зрелищем толпы, Франк повёл меня прочь на парковку. Буквально закинув меня на сиденье своего Фольксвагена Амарока, он сел за руль и резко тронулся с места. — Тебе следовало мне сказать, какие у тебя проблемы с этим дебилом, — Франк успевал следить как за дорогой, так и буравить меня своим тяжелым взглядом из-под насупленных бровей. — То, что ты молчал, было очень глупо, — распекал он меня. И снова он меня выручил. Как тогда, когда я попросил его помочь мне найти подработку. Именно он помог мне стать разносчиком рекламы, брошюр и прочей макулатуры в квартале подотчётного Империи-88. Вот и сейчас выручил меня. Буквально спас. Реально спас. — Азиаты… — попытка оправдаться звучала крайне глупо. Это понимал я. Это понимал он. — Ты так сильно не хотел быть мне должен? — он даже не стал слушать мою вялую попытку оправдать свои глупые действия. А мне просто хотелось просто сказать как есть. Да. Я устал быть кому-то должен. Тем более тому, кто мог и попросить меня вернуть ему долг так, как я не хотел бы тот возвращать. Но не говорить же это ему? Да мне и самому себе в этом трудно признаться. Именно поэтому я отчаянно цепляюсь за всякие отговорки, частенько совершаю тупые поступки, не желая быть эдаким попрошайкой, даже несмотря на возможные печальные последствия. — Говорю же, азиаты взяли бы… — Да пошли они нахуй, — в сердцах воскликнул Франк, перебивая меня. — Они сейчас не твоя первая проблема. Даже в тройку не входят. Ты что, не понимаешь, что Билли мог тебя покалечить? Он ёбаный отморозок. Как думаешь, что теперь будет? Что он с тобой сделает после того, как ты его перед половиной школы обоссал? Где учится половина его «банды». Мстить он будет не один — за ним его толпа, «банда». Судя по тому, как он сказал банда, то он лично их за банду не считает. Впрочем, мне от этого не будет легче. Мне и их хватит. — Я просто не хотел, чтобы меня безнаказанно били, — слова давались с трудом. Не хотели выходить из пересушенной глотки. Хотелось просто помолчать в абсолютной тишине. Каждый звук отвратительно отдавался в голове звонким колоколом. — Теперь тебя безнаказанно убьют, дебил. На это я мог только пожать плечами. Мне нечего было сказать. И я не изменил бы ничего, имей я шанс переиграть. Разве взял бы с собой камень, а не сумку, и кинул бы не в лицо, а в яйца. Может тогда меня и не побили бы. Мелькающие за окном машины дома были мне незнакомы. Только сейчас я понял, что не знаю, куда я еду с Франком, который сейчас раздражённо молчал, крепко сжав губы. Видимо, ему очень не понравился такой подход к случившемуся. Да и пошёл он. Я что, должен был к нему, как шавка, прибежать и просить помощь? Как будто он не видел и не знал, что Билли хочет вытереть мной пол. А теперь пугает меня местью этого пидораса. — Да мне похуй, откровенно. Слова сорвались с губ прежде, чем я их успел обдумать. Просто я уже устал держаться. Сперва какие-то негритосы ведут себя как тупые мрази, попутно поёбывая мою сестру, и всё это в моём доме. Мне нужно это терпеть, пока я минимум три раза в неделю недосыпаю, так как не смог бы поддерживать хороший уровень оценок и успевать разносить долбанные брошюры, при этом отсыпаясь. Теперь меня гнобят в школе, единственном месте, которое может мне дать нормальное будущее, мешая мне получить это нормальное будущее и вырваться из этого болота под названием Броктон-Бей. Если ещё меня привлекут в школе за драку, а такое может случиться, если Билли решит отомстить мне по полной, то я попал конкретно. Он уже раз так делал, когда конфликтовал с какими-то узкоглазыми бомжами. — Билли просто может все сказать учителям, ты же знаешь? — Знаю. — И что делать будешь? Ты хотел пойти служить. Сперва в армию и получить там профессию, а потом пойти в СКП. В СКП никого с подмоченной репутацией не возьмут. Им нужно, чтобы у их работников всё было максимально корректно. Я знаю одного, они его за проезд зайцем не взяли. А ему тогда двенадцать было. А? Что делать будешь? — Не знаю. — Я могу утрясти это с Билли, но ты сам понимаешь, что просто так я делать это не буду, да и не могу, — всё же предложил мне Франк, притормозив возле какой-то забегаловки. Выйдя из машины, он потащил меня внутрь, где перебросился парой слов с миловидной официанткой, после чего затащил в туалет и помог мне отмыться. — Ну так что, тебе нужна помощь? — спросил он меня, когда мы, закончив приводить меня в порядок, оказались за столом. — Не знаю, — сейчас мне не хотелось думать ни о чем. Хотелось просто унять головную боль и смочить горло… надеюсь, здесь подают бесплатно воду? На большее я тратиться не мог. К нам подскочила миловидная официантка, которую мы встретили на входе. — Добрый день, мальчики! Франк, ты уже знаешь, что будешь заказывать? — обратилась она к нему, видя, что я её игнорирую, делая вид, что старательно рассматриваю прохожих, уставившись в окно. — Дженни, милая, — расплывшись обаятельной улыбкой, Франк переключился с меню на девушку, — Принеси нам два омлета с колой каждому, — жадно посмотрев уходящей девочке вслед, Франк снова переключился на меня. — Жалко, что Дженни такая милаха. — Жалко? — Ага. Не была бы она такой хорошей девочкой, можно было бы с ней поразвлечься… Но так неохота ломать ей жизнь. А то влюбится еще. А там вскоре и втянется в движуху. Всегда так происходит. Слышал, что она получила кредит на обучение? Нет? Ну теперь слышал. Её ждет университет. А мне остается только сожалеть об упущенной возможности поразмять эти булочки… Пришлось слушать фантазии Франка о булочках Дженни, пока нам не принесли еду. Должен признать — омлет в забегаловке был отменным. — Ты ведь знаешь, что у меня нет денег за него заплатить? — зарплата в первых числах января, а до этого у меня денег не осталось. Не сдержавшись, я всё же решил купить сестре подарок на рождество. Пусть ей это и не особо надо было, но это нужно было мне. Сестра была единственной нитью, что связывала меня с прошлой жизнью, жизнью при родителях, в хорошей школе и хорошими приятелями. Подарить ей на рождество подарок было той самой возможностью вернуть на мгновение то былое, что потерялось, когда родители умерли от рук Бегемота. И пусть только на мгновение. Пусть только чуточку. Но это было тем самым, ради чего стоило вставать и жить. Ради таких моментов семейного счастья. — Прими это, как моё извинение за действия того мудака, — отмахнулся от моих слов успокоившийся Франк. Что же, так даже лучше, если мне даже платить не придётся. Я не скряга… Но лишних денег и вправду нет. — Ты лучше скажи мне, что ты собираешься делать? Нужна моя помощь или нет? — Франк, зачем ты со мной возишься? — вопрос вырвался против моей воли. Попытки меня завербовать утомляли. И пугали. Я не понимал и не понимаю, зачем я нужен Империи. А то, что Франк хотел бы видеть меня частью Империи, он сказал сам. Точнее, он намекнул, что хотел бы видеть меня в качестве своего помощника. — Я не самый крутой парень, у меня нет никаких связей. Я обычный паренёк, каких навалом на этих улицах. Не говоря уже о моей проблемной сестре. Парень напротив меня знал всю ситуацию с моей сестрой. Как-то он помог мне забрать её из одного злачного места, куда я сам не посмел бы сунуться. Он же вёл себя тогда, как хозяин ситуации, и кучка наркоманов, поджав хвосты, отвалили от Ланы, и мы смогли спокойно её забрать. — Тони, Тони, зря ты так плохо о себе говоришь. Вот как ты думаешь, почему Империя самая сильная группировка в нашем городе, несмотря на то, что членов нашей организации куда меньше, чем у других? — Не знаю… Потому что среди вас много кейпов? — судя по его лицу, я не угадал. — Да, это играет свою роль. Но куда большую роль играют простые парни, которые рубят бабло на улицах, вышибают бабло из охраны объектов, ну и, конечно, правильно этим баблом распоряжаются. Ты же не думаешь, что кейпы этим занимаются? — И причём тут я? — Притом что ты умный. Не в смысле, что ты яйцеголовый. Нет, ты смышленый. Я это сразу заметил в первый же день, когда ты оказался в нашей школе. И такие нам нужны. Я сам так стал частью Империи. Нам нужны умные парни, которые могут научиться правильно вести дела. А не тупые шкафы, вроде Билли. Хотя после твоих действий сегодня, мне, наверное, нужно пересмотреть своё мнение насчёт тебя? — ехидность в голосе просто зашкаливала. — Но должен признать: когда в тебе не просыпается глупая гордость, то ты умеешь умно действовать. Ну, и как выяснилось, неплохо так можешь навалять. Видел бы ты себя со стороны. Действовал как ебучий берсеркер. Знаешь таких? — И поэтому ты решил меня рекрутировать? — вопрос о берсерках я проигнорировал. — Отчасти. Понимаешь, я увидел, как ты устроился в школе, не отдавив никому мозоли. Что, поверь, круто. Такое могут немногие. Последний такой был я. Ну, я и решил тебя узнать поближе. Оказалось, что ты верный слову, работящий и главное… честный, — слова Франка заставили меня взглянуть на всё наше знакомство под другим углом. Вся его помощь, подарки и подачки — всё это стало внезапно обоснованным. Я никогда не понимал этого особого внимания с его стороны. Всегда задавался вопросом, с чего он мне так сильно помогает, даже не прося услуги в ответ. Теперь всё встало на свои места. Он смотрел, какой я, какой мой характер, как я реагирую в той или иной ситуации, буду ли я благодарен его помощи, буду ли я честен с ним, буду ли я стараться, если он даст мне шанс. — Хорошо, что ты мне это сказал. А то я уже начинал думать, что ты из «этих», ну, из Голубой Устрицы, и решил ко мне подкатить, — на эту незатейливую попытку свернуть разговор, Франк лишь рассмеялся. — Нет-нет, могу тебя успокоить. Мои друзья «этих» не жалуют. — Как и давалок ниггам. — Да. Но дети не в ответе за своих родителей. Даже за своих родителей, — подчеркнул он своим тоном «даже». — Поэтому не думаю, что кто-то будет вспоминать недостойное поведение для белой женщины со стороны твоей сестры, — Франк ясно дал понять, что «связи» моей сестры — не помеха в моей возможной «карьере». — Хватит уже искать отговорки. Ты не дурак. Ты понимаешь, что после сегодняшнего дня твоя прошлая жизнь осталась в прошлом? Билли не простит тебя. А так как у тебя нет никого, кто за тебя впишется, он сперва настучит, а уже после сломает тебе лицо. И тебе очень повезёт, если он ограничится только этим. — Я понимаю, — да, я знал что моя «простая школьная жизнь» подошла к концу. Я это осознал ещё перед тем, как нанести первый удар в драке. Именно это и заставило меня задрожать. Этот город стоял на «спирали насилия», и я влетел в неё с ноги. В этой системе всё просто — либо тебя имеют, либо имеешь ты. Мне не нравилось всё это, но что-то сделать с этим я не мог. Трудно осознать, что я вляпался в эту дрянь. Ещё труднее это принять. Принять, что твои планы — восстановить хорошую жизнь подальше от этого дерьма — разрушились одной простой дракой. Ещё труднее было принять то, что именно я один в ответе за это. Именно я решил нанести удар. Не извиниться, не принять мимолётное унижение, после которого просто жил бы дальше. Нет, я решил защитить свою «честь», пойти на поводу у своей гордости. Чтобы никто не смог сказать, что я кинул Франка. Чтобы никто не сказал, что я зассал. Чтобы не просить Франка о помощи. Да даже сейчас, размышляя над всем этим, я горжусь своим ударом, который скосил такого здоровяка, как Билли. Я горжусь, что не зассал. Я горжусь тем, что, даже сидя здесь сейчас и давясь омлетом, пытаясь не сблевануть его назад — я сижу, как победитель. Я поимел их, а не они меня. — Ой, какая же это все хуйня. Какой смысл во всём этом? — не сдержавшись, я истерично рассмеялся под обеспокоенным взглядом Франка. Хорошо, что мне хватило сил не рассмеяться в полный голос. — Тони, всё хорошо? — позволив себя растормошить, я кивнул Франку, подавляя рвущийся на свободу смех. — Да, всё хорошо. Просто смешно. Как можно просрать всю жизнь одним неправильным действием: сдаст сперва меня в школе, а после начнет мстить сам. — Да ты не переживай так, — поспешил меня успокоить Франк, — Всё не так плохо. Смотри на меня: мне 17 лет, и я обеспеченнее более, чем девяносто процентов населения Броктон-Бей. — Да, Франк, да… Я могу тебе дать ответ позже? — Конечно. Ты только сильно не тяни, чтобы не пришлось потом с Билли серьёзно разбираться, хорошо? — теперь он не сомневался в том, что я приму его предложение. — Да. Солнце уже зашло, погрузив улицу в сумерки. Поблагодарив за еду, я решил, что мне пора домой. Сестра должна уже была очухаться, не хотелось бы заставлять её переживать. А переживала она всегда, если не могла убедиться, что со мной все хорошо. Хоть раз в день, но этот ритуал она исполняла всегда, несмотря ни на что. Что, если честно, очень приятно. Дорога домой прошла в раздумьях. Мысли крутились о предложении Франка, а также о собственной глупости, глупости тех поступков, которые я совершил сегодня. Плавно мысли перетекли к перспективам будущего, и это полностью заполнило мое сознание. Нужно было понять, как жить дальше. Как ни крути, но план «держаться подальше от проблем, закончить школу и построить карьеру в госсекторе» накрылся. Неважно, приму я предложения Франка или нет. Один я с Билли не справлюсь. Во всяком случае, тихо. Размышляя над этой дилеммой, я так погрузился в мысли, что и заметить не успел, как оказался в своей квартире, в который пахло… не самым лучшим образом. Видимо, сестру стошнило. Ну, это не в первый раз так. По её словам, она плохо переносит травку, отчего если она «перекурит», то её начинает по полной ломать, а в конце всегда заканчивается тем, что она блюёт, что, впрочем, не останавливает её от употребления. Стараясь не смотреть на всё ещё обнажённую сестру, которая так и осталась лежать на диване, мне удалось проскользнуть мимо и открыть окно. Нужно проветрить, прежде чем будить и убирать за ней, а то меня самого прямо на Лану стошнит. Накинув на свернувшуюся плотным клубком сестру одеяло, я уверенно направился в сторону душа. Пришло время для моего личного ритуала, который вот уже как четвертый месяц превратился для меня в обыденность. Тело требовало ухода, желательно, конечно, в ванне… но ванной у нас нет. Есть только небольшой душ. Стоя в душе, я позволил горячим струям воды стекать по телу, принося такое приятное чувство обновления. Забавно, но моим последним прибежищем стал этот маленький душ. Единственное место, где я могу позволить дать себе слабину. Дать себе расслабиться, просто оставив все, опустить руки, облокотиться на стену, закрыть глаза. Дать своему духу отдохнуть, расслабиться от постоянного напряжения от соответствия установленным мной же стандартам. Стоило мне опереться спиной на кафель душа, позволив себе расслабиться, как руки сами по себе потянулись к одноразовой бритве. Привычным уже действием ломаю ее, аккуратно извлекая лезвие. Бросаю попутно мимолётный, почти что небрежный взгляд на дверь, — проверить, закрыта ли она, чтобы сестра не могла мне помешать. Медленно, но уверенно рука с лезвием начала двигаться, словно ища ещё не имеющий так много шрамов участок кожи на предплечье. Найдя наименее изувеченную область, лезвие опустилось, разрезая плоть. Неспешно из разреза полилась каплей за каплей кровь, принося трезвость в мою полной абстракции жизнь, убирая все проблемы, задвигая их на второй план. Плотина, которую я так кропотливо строил и так кропотливо держал из-за дня в день, рухнула. — Я. Не. Могу. Так. Больше. Жить. — Дыхание стало тяжёлым. Слова давались с трудом. Вода била в затылок, текла с головы на плечи, оттуда же стекала на спину и руки, унося с собой вытекающую из раны кровь. Закружилась голова. Ясность мышления достигла своего пика, изгнав из меня бессмысленный оптимизм. Постоянное абстрагирование от текущих проблем — вот мой рецепт. Рецепт, позволяющий мне день за днем справляться с тем, что родители мертвы. Я просто говорю себе — это неважно. Не я один такой. Не я первый, кто потерял своих близких, и не я последний. Помимо меня есть сотни, если не тысячи людей, страдающих от потерь, и все они живут. Развиваются. Меняются. Значит, могу и я. Смогу абстрагироваться. Забыть. Убрать в сторону. Забыть, как я попал из безупречной школы, лучшей в городе, из школы, откуда мне были бы открыты все дороги, в Уинслоу. Чёртову дыру, рассадник криминала, где низшие слои общества дерутся за мнимое влияние. Забыть, как в первые дни я терпел унижение и побои за свою высокомерность по отношению к другим ученикам. Забыть, как я учился надевать маску учтивой вежливости по отношению к тем, с кем мне было даже противно находится в одной комнате. Забыть, как последняя гордость была растоптана, когда сестра продалась за дозу. Забыть, как она притащила в дом первого из своих друзей и отдалась ему ради дозы на нашем диване. Забыть о том, в каком состоянии она находилась. Что её ломки заставили забыть о любых нормах и ограничениях, как она продала себя, несмотря на то, что я был в той же комнате. Падающие на плитку капли крови дарили мне молчаливую истину, срывая вуаль самообмана о собственной выдержке, терпеливости, силы. Порок самоувечья давал сил взглянуть правде в глаза. Сегодня после драки испарилась последняя капля надежды, что есть хоть какой-то шанс вытащить свою задницу из этого дерьма. В сердце горело желание хоть как-то выпустить то напряжение, которое пришло с этим осознанием. Сжав руку в кулак и усилив тем самым кровотечение, я нанёс удар по стенке. Громкий звук бьющегося стекла громким эхом раздался в комнате, что заставило меня испуганно вздрогнуть и, подняв взгляд, оглянуться. Стены, потолок и пол — всё пошло причудливыми трещинами, как будто всё было выложено не плиткой, а хрупким стеклом. Трещины приковывали к себе мой взгляд. За ними ощущалось нечто великое, необъятное. Нечто, что навсегда изменит всё. Однако завораживающее зрелище покинуло меня сразу же, как только я моргнул. — Разнылся тут, — злость поднялась новой, более сильной волной, вырывая из объятий жалости к себе. Выключив воду, я направился к своему схрону под раковиной, где хранил заранее порезанные тряпки, которыми я перевязывал раны. В зале всё еще лежала сестра, которой сейчас, должно быть, очень плохо, раз она за весь день не очухалась. Ничего нового, такое бывало и раньше. Я знаю, как ей помочь, знаю, что нужно делать. Перевязка ран не заняла много времени. Быстро одевшись, я начал готовить ужин в нашей маленькой кухне, доставшийся нам от ещё бывших съемщиков. Лане нужно будет поесть, на неё всегда нападал жор, как только она приходила в себя. — Лана, проснись, — закончив с ужином, я подошёл к лежащей на старом диване сестре. Та все так же лежала, свернувшись плотным клубком. Точно так же, как и когда я пришел. Оказавшись вблизи сестры, мне в нос ударил запах блевотины, который не успел выветриться. Увидел и саму блевотину. Как оказалось, сестра сблеванула прямо на саму себя. — Лана, — сестра никак не реагировала на то, что я её коснулся и потряс. — Лана, всё в порядке? Ты чего?! — она была холодная, просто ледяная. Руки обхватывали колени, а пальцы были так сильно сжаты, что вгрызлись в плоть. Все мои попытки как-то её разбудить не увенчались успехом. Точно так же я не смог её развернуть. Все её тело словно окаменело. Ужас от того, что это могло значить, медленно накатывал на меня. Живот закрутило спиралью, тошнота подкатила к горлу. Сердцебиение отдавало набатом в голове, дробя невидимое глазу стекло. Только сейчас я заметил её неестественную бледность, а в нос ударил сладковатый запах, который я ранее не чувствовал. Дышать становилось все трудней. — Нет, нет, нет, нет, нет, — осознание того что сестра… ушла, бросила меня, пронзила моё сознание раскалённым копьем. — Умерла?! Нет, этого не может быть! — одна рука коснулась груди, другая пыталась нащупать пульс на шее. — Ты не можешь меня бросить! — слёзы потекли из глаз, падая на щеку сестры. — Ты не можешь уйти вот так! Ты не можешь! Я ведь так сильно старался! Ради тебя, ради нас! Осталось чуть-чуть, два года всего! Мы бы вырвались из всего этого! — пальцы с силой впились в лицо сестры. Как будто боль могла её заставить проснуться. — Если тебе будет больно, ты ведь проснёшься? Да? Тебе ведь больно? — с очередным гулким ударом сердца мир раскололся глубокой трещиной. Моему взгляду открылось нечто громадное. Оно было настолько огромное, что, казалось, может заполнить весь мир. Нет, всю галактику. Но сейчас мне было плевать на это зрелище. — Живи! — Мир дрогнул еще раз, являя моему взору не одну, но тысячи трещин. Она ушла! Но она должна жить! Почему она не живет? Почему она умерла?! — Живи! — в трещинах струились бесконечные осколки миров. — Живи! — один из осколков оторвался от общей массы и направился в мою сторону. — Живи! — оторвавшийся осколок Нечто становилось всё больше и больше, приближаясь ко мне, заполняя мое сознание. Моё восприятие взорвалось на миллиарды мелких частиц, как только осколок слился со мной. — Живи! — жар и боль. Они пронзили меня. Каждая частица тела болит. Ломается. И вновь оживает. Только чтобы повторить цикл из агонии, смерти и возрождения. — Живи! — говорить уже не получалось, получалось лишь рычать, брызгая слюной. Осознание бессмысленности, безысходности, неотвратимости случившегося. — Живи… — я повторял это, словно мантру, но мантра эта была полностью бессмысленной. Она мертва. Я не могу вернуть её к жизни. — Живи! — я видел всё. Я вижу потолок над своей головой. Вижу глубину трещин. Вижу чудовищно огромных существ. Вижу, как мои пальцы глубоко вгрызлись в голову сестры. Вижу мёртвое тело. Разорванное на миллиарды мелких частиц сознание показывало мне каждую её часть, каждую частицу её тела. Она отражалась в них, словно в осколках зеркала. Я вижу, как в её теле копошатся паразиты. Я вижу повреждение органов от наркотиков. Знаю, что мне сделать, чтобы всё изменилось. — Она должна жить, — приказ, сорвавшийся с губ, бросил меня в жар. Осколок этого Нечто услышал. Приоткрывшееся знание дало мне возможность исполнить моё безумие. Жар, до этого пылающий во всём моём теле, собрался в одной точке. Нестерпимое пламя охватило мою голову и начало безжалостно пожирать облик огромного Существа. Осколок, который нас связывал, горел в своём же огне. В то время, как жар продолжал распространяться по моему телу, сжигая всё, что только попадалась ему на его пути, пока осколок Существа окончательно не истлел в моём сознании, не устояв под напором того, что было создано. Это пламя… Нет. Не пламя. Ведь он не сжигал. Он поглощал в нестерпимом желании жить, развиваться, быть лучше… Быть мне полезным. Исполнить мой приказ. И в желании исполнить мой приказ, он пожрал всё во мне. Он пожрал всего меня. Осколки пред моим взором открыли мне то, что было сокрыто для любого другого смертного. Я видел, как Пожиратель распространился по всему телу, как он проникал в мои клетки и вытягивал из них энергию, размножаясь. И откуда-то я знал, что я — это клетки моего тела. Я видел, как он пожрал во мне все организмы, которые только были, вплоть до бактерий. Ему нужно это. Мне нужно это. Иначе я не смогу воскресить сестру. Если не будет достаточно биомассы, будет недостаточно энергии. Мгновение длилось осознание — достаточно. И я проник в тело своей сестры. — Живи. От моего приказа её тело дёрнулось в конвульсиях, ломая кости и заставляя мёртвую, отчасти тухлую кровь течь по венам. — Живи. Гной, бактерии, остатки наркотиков — ничто не могло устоять перед моим голодом. Аккуратно проникая внутрь тела сестры, я очищал её. — Живи. Под давлением моей воли сердце сделало удар. — Живи. Легкие наполнились воздухом, сердце начало активно биться. Но тотальный некроз головного мозга не давал ей просто взять и полностью очнуться. — Живи. Мозг был мертвым, но я мог не только пожирать. Я мог исправлять, воссоздать всё то, что должно было быть. Я знал как. Я имел свой образец. Действия происходили так же инстинктивно, как я мог дышать. Попытки осознать свои действия проводили лишь к тому, что я начинал мешать самому себе. — Живи. Глаза сестры открылись. Восторг наполнил меня. Но лишь до того момента, пока я не поймал её взгляд. Абсолютно пустые. Мертвые. Моя сила дала мне оживить её тело. Но её духа здесь нет. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки, раздрабливая череп того, что осталось от моей сестры. Нестерпимое желание оживить сестру угасло, дав место пустоте.