Третий не лишний

      Чонгук никогда никого не терял в привычном понимании этого слова. В его семье все были живы и здоровы, друзья тоже, и даже большой ленивый кот дома у его бабушки доживал свой уже шестнадцатый год. Он никогда не задумывался о смерти, о потерях. В какой-то степени эти вещи всегда пугали своей неизвестностью, ведь он и представить не мог, что должен чувствовать человек, лишившись кого-то очень близкого. Как эти люди засыпают по вечерам? Как встречают рассветы? Как улыбаются? Как они продолжают жить дальше? А ведь они, как и все, ходят по планете и он, наверняка, сталкивается с ними каждый день. Так как же они продолжают дышать? Как хватает у них сил вставать по утрам, ходить на работу, делать покупки, растить детей?       К концу подходят сутки, сутки с того момента, как Тэхён пропал без вести. Сутки с того момента, как Чонгук перестал понимать, зачем он всё ещё дышит, разговаривает, чувствует. Он и подумать не мог, он даже не задумывался никогда, насколько сильно он к Тэхёну привязан, как сильно переплетаются их жизни и он совершенно не понимает, что теперь ему дальше делать. Как он должен продолжать жить дальше, если его нет?       Парни по-прежнему находятся в квартире, помогая и пытаясь морально поддержать, хотя и сами не в лучшем состоянии. Все трое взяли отгулы на работе по семейным обстоятельствам. Юнги по большей части помогает с ребёнком, который всё ещё страдает от режущихся зубов и гнетущей обстановки вокруг него, когда все вмиг перестали улыбаться. И не объяснишь ведь малышу, что никому сейчас не до улыбок и смеха. Они, конечно, изо всех сил пытаются при ребенке делать вид, что игры по-прежнему важны, и им всем безумно с ним весело, но стоит ребенку только переключить внимание на что-то другое, как всё снова погружалось во мрак, стирая любой намек на улыбки с их лиц.       Намджун почти целый день провёл на телефоне, то дозваниваясь в посольство, то обзванивая своих знакомых в Японии, то успокаивая обрывающих все телефоны родителей Тэхёна, которые тоже не могут добиться никаких ответов о своём пропавшем сыне.       Сокджин пытается всё время находиться рядом, стараясь уделить внимание каждому из них, но вытирет собственные слёзы, когда думает, что никто не видит. Эти сутки для них всех были крайне тяжелыми.       Ближе к вечеру, когда засыпает Уён, Сокджин отправляет Чонгука к нему в спальню, просит поспать. Все они замечают, что Чон совсем разбит. Его глаза совсем не высыхают, и даже если слёз уже не остается, они всё равно болезненно-красные и блестят. Он словно и не живой вовсе. Автоматичными движениями он ухаживает за ребёнком, ест еду, которую пытается впихивать в него Сокджин, отвечает на звонки своих родителей и брата. Но сам словно больше ничего не чувствует, кроме нестерпимой боли в груди.       Решив, что и сегодня ждать новостей уже бессмысленно, ведь никакое посольство не будет с ними на телефонной связи двадцать четыре часа в сутки, Чонгук уходит в спальню и ложится на не расправленную постель, сгребая руками подушку и прижимаясь к ней щекой. Спать совсем не хочется. Внутри всё ноет. Чонгуку кажется, что он не сможет это пережить. Не сможет жить дальше так, как жил раньше, не сможет быть прежним. Если все его страхи подтвердятся, и Тэхён окажется… Чонгук просто больше не сможет.       В нём уже почти совсем угасла надежда на лучший исход. Когда-то давно он смотрел документальный фильм о пропавших людях, и прошлой ночью ему вспомнился один из тезисов того сюжета, о том, что если человека не находят в первые сутки, то шансы найти его живым снижаются до сорока процентов. А это значит, что Тэхён скорее мёртв, чем жив. И Чонгук ругает себя за этот отчаянный пессимизм, ведь он должен до последнего верить и надеяться, а он уже почти его похоронил. От собственного бессилия и беспомощности совсем гадко и больно.       Эти мысли разрывают грудь изнутри. Чонгуку так сильно хочется кричать, но всё что он может — это стиснуть зубами край наволочки и зажмурить глаза, пока из них вновь катятся слёзы.       Снова проплакав до боли в глазах, Чонгук понимает, что не может больше быть в одиночестве со своим главным страхом. Всё кажется куда хуже, когда он остаётся один на один с этими мыслями. Поворочавшись ещё немного в темноте, он поднимается и выходит из спальни. Время на часах показывает только десять, но в квартире тишина. В гостиной он замечает Намджуна и Сокджина. Они лежат на разложенном диване, подложив под головы подушки, и молчат. Чонгук забирается на диван и укладывается между ними, чувствуя себя чуточку спокойнее, оказываясь в их дружеских объятиях.       — Юнги домой поехал? — Чонгук устраивается удобнее, примостив голову у Намджуна на плече.       — Да, утром вернётся, — Сокджин задумчиво перебирает мягкие пряди чонгуковых волос.       — Как вы думаете, родители Тэ позволят мне остаться в этой квартире, пока я не накоплю денег для её выкупа? — немного помолчав, спрашивает Чонгук, и его голос заметно дрожит. — Здесь столько всего было, здесь был Тэ, здесь все его вещи, и я не хочу отсюда… я не…       Чонгук, не договорив, начинает захлебываться слезами, и Намджун обнимает его крепче, позволяя выплакаться. Чонгук уже даже не плачет, он воет, и у друзей сердца разрываются видеть его таким.       — Я столько ему не сказал, я… мы поссорились перед его отъездом, и я даже не проводил его, я его не обнял…       — Чонгук, он вернётся и ты всё это сможешь сделать… прекращай, Гук, пожалуйста. Тэхён не умер. Перестань говорить о нем так, будто мы его похоронили, — настойчиво просит Джин, слегка тряхнув его за плечо.       На то, чтобы успокоиться, у Чонгука уходит половина ночи. Когда Намджун и Сокджин засыпают на диване, Чонгук уходит на кухню, усаживается за стол и пролистывает многочисленные фото с Тэхёном в галерее своего телефона, который он ему подарил. Снова вдоволь наплакавшись, он идет в спальню, где не раздеваясь падает на постель и проваливается в сон. А снится ему Тэхён, целующий его макушку, убирающий челку с его лица. Снится, что он чувствует тепло его руки, его дыхание на своей шее, и это настолько реалистично, что Чонгук плачет даже во сне. Это он понимает, когда просыпается утром в слезах, не чувствуя себя отдохнувшим ни капли. Вытерев влажное от слёз лицо краем одеяла, он приподнимает голову и замечает, что Уёна в кроватке уже нет, а часы показывают начало десятого. Выбравшись из постели он идёт сразу на кухню, откуда доносится голос Намджуна. Видимо, парни давно проснулись, забрали Уёна, и уже завтракают, о чем-то разговаривая.       Когда он останавливается на пороге кухни, то понимает, что Намджун разговаривает не с парнями, а по телефону, а Юнги и Джин взволнованно за ним наблюдают. Сын, сидящий в своём стульчике, завидев проснувшегося отца начинает громко лепетать что-то на своём, и Чонгук спешит к нему, чтобы взять на руки. Оказавшись в родительских руках, Уён тут же тянет ручки к его лицу, и Чонгук рассеянно их целует, не сводя взгляда с Намджуна.       Намджун тем временем что-то записывает на оторванном клочке бумаги, внимательно слушая собеседника и кивая сам себе, а парни следят за словами, что он выводит на листке. На нём уже начерканы какие-то адреса и номера телефонов, и Намджун продолжает записывать что-то ещё. Когда Юнги прочитывает «пневмоторакс», то забирает трубку у Намджуна, тут же начиная выспрашивать какие-то подробности, разбрасываясь прочими непонятными никому кроме него словами.       — Что происходит?.. — нервно спрашивает Чонгук, смотря на всех по очереди.       — Тэхёна нашли, Гук, — тихо, но с улыбкой отвечает ему Намджун.       Чонгук выпрямляется, едва не забыв о ребёнке в собственных руках. Сердце в груди начинает заходиться в сумасшедшей пляске, а в голове только и повторяется «жив, жив… жив!». Он жадно впивается взглядом в серьёзного нахмуренного Юнги, пытаясь разобрать, с кем и о чем он говорит, но в ушах только радостный шум, от которого он не слышит ничего, кроме того, что его Тэ жив. Жив, он не оставил его, он скоро вернётся! На глазах снова наворачиваются слёзы, которые он не в силах контролировать, и Сокджин с улыбкой сжимает его плечо. Чонгук словно заново родился. Он и вспомнить не может, когда в последний раз чувствовал себя таким счастливым, таким окрылённым. Тэхён жив. Значит, всё будет хорошо. Всё остальное такие мелочи.       Юнги благодарит собеседника, прощается и отключает вызов, переводя дыхание. Он взволнован не меньше, чем остальные, которые вперили в него свои взгляды в ожидании объяснений.       — Тэхёну уже ничего не угрожает, — начинает он с самого главного. — Он сейчас в госпитале, приходит в себя после операции.       — Операции?.. Что с ним?.. — Чонгук сажает ребёнка обратно на стульчик и усаживается рядом с Сокджином за стол, теребя браслет-ниточку на своём запястье.       — У него сломаны ребра, осколками проткнуло легкое. Это довольно серьезно, и ему придётся ещё какое-то время провести в больнице. А после за ним нужно будет слетать в Японию.       — Я поеду! Сегодня же! — почти выкрикивает Чонгук, снова вскакивая на ноги.       — Нет, Гук, у тебя ребёнок, — качает головой Сокджин. — Я думаю, мы с Намджуном сдадим наши билеты в Европу и полетим за Тэхёном, — Намджун на реплику своего парня согласно кивает.       — Что? Нет! Вы так долго планировали своё путешествие! Это же ваше десятилетие!       — Да, но сейчас не до этого, — разводит руками Намджун. — У нас ещё впереди вся жизнь, съездим.       — А вдруг не вся, — тихо возражает Чонгук.       — Значит так, — со вздохом прерывает их спор Юнги. — Намджун и Сокджин едут в своё путешествие, как и планировали. С Тэхёном уже всё более или менее, и от того что вы сдадите свои билеты ему ни холодно, ни жарко. Чонгук, ты остаёшься дома, у тебя Уён. Я сейчас еду улаживать вопрос со страховкой Тэхёна к нему на работу. Как только выяснится, когда Тэхён будет транспортабельным, я покупаю билет и лечу за ним в Японию.       — Юнги, но твоя семья…       — У Суён здесь полно родственников, родители, вы. День-два без меня они справятся. Ей же не завтра рожать. К тому же – я врач, и для Тэхёна сейчас это будет неоспоримым плюсом. Поэтому, за ним лечу я.       От серьёзного настроя Юнги Чонгук не сдерживает улыбки. Ему становится спокойно. Его бессонные ночи стоили этих хороших новостей. Теперь осталось только дождаться Тэхёна.       — А когда ему можно будет позвонить? Я же могу поговорить с ним?       — Пока вряд ли, — качает головой Юнги. — Скорее всего, ты сможешь с ним поговорить, только когда я прилечу к нему.       Чонгук поникает, но Сокджин снова треплет его плечо, приободряюще улыбаясь. Он не должен грустить, но услышать Тэхёна хочется безумно. Что ж, придется ждать. Он ждал эти ужасные два дня, подождет и ещё чуть-чуть.

***

      Юнги вылетает в Токио на пятый день после операции Тэхёна, когда его лечащий врач сообщает, что он уже вполне транспортабелен и двухчасовой перелёт ему не навредит. Единственное условие — кресло-каталка, в которой придётся сидеть начиная с больничной палаты и вплоть до прибытия в собственную квартиру. Обратные билеты они бронируют на вечер этого же дня, благо, работодатель Тэхёна берет на себя все расходы. Времени не так много, поэтому Тэхён снова не звонит, а Юнги Чонгуку скидывает сообщение с просьбой потерпеть.       Чонгук с самого утра как на иголках. Снова прогуляв университет, он занимается Уёном, бесконечно поглядывая на часы, стрелки которых слишком медленно сегодня двигаются. Рейс прибывает в Сеул лишь поздним вечером, а он совсем не знает, куда себя деть.       За день он успевает перемыть всю квартиру, застелить свежее постельное белье, даже приготовить для Тэхёна ужин под чутким руководством Сокджина по телефону, пока Уён веселится с игрушками в своём манеже. Джин между делом ругается, что у них с Намджуном вот-вот посадка начнётся, и ему совершенно некогда инструктировать Чонгука, но трубку всё равно не кладёт.       Копошение в прихожей слышится, когда Чонгук выключает на плите конфорку и накрывает кастрюлю крышкой. Он нервно облизывает губы, отчего-то так сильно волнуется, будто это вовсе не его Тэхён, не один из самых дорогих ему людей.       Он неловко выглядывает из кухни, снимая на ходу рукавичку, и видит посреди их прихожей кресло-каталку, в которой сидит Тэхён. Похудевший за эту несчастную неделю, с ссадинами и гематомами на бледном лице, но со счастливой улыбкой на губах. Чонгук даже дышать не может при виде друга. Он замирает, во все глаза глядя на парня, и не понимает, как ему себя вести. Он с трудом борется, чтобы не расплакаться, потому что Тэхён совсем не выглядит грустным, напротив, он довольный и улыбчивый, и Чонгук не хочет выглядеть по-идиотски. Однако, его эмоции оказываются сильнее разума и слёзы упрямо текут по щекам.       — Тэ… с возвращением, — растягивает он в широкой улыбке губы, рукавом вытирая слёзы с лица.       — Эй, ты чего, плачешь что ли? — удивляется Тэхён, протягивая Чонгуку руку, чтобы тот помог ему встать.       — Да, немного… — всхлипывает Чонгук, осторожно беря Тэхёна за руки, и обняв, насколько это возможно. Тэхён тихо ойкает, но от Чонгука не отстраняется.       — Я тоже скучал, Гук, — улыбается Тэхён. — Поверить не могу, что снова дома!       — Парни, я поехал, — нарушает их воссоединение Юнги, откативший в сторону кресло-каталку Тэхёна. — Тэ, больше отдыха, понял? Никаких физических нагрузок, никаких сигарет.       — Хорошо, док, — с улыбкой кивает Тэхён.       — Юнги, оставайся на ужин! — предлагает ему Чонгук.       — Спасибо, Гук, но меня дома уже ждут. Давайте, парни, увидимся.       Юнги машет на прощание и оставляет их вдвоём. Тэхён тянется за своим чемоданом, который тоже оставил у стены Юнги, но Чонгук перехватывает его раньше.       — Ну докатить чемодан-то я могу, — с беззлобной усмешкой смотрит на Чонгука Тэхён.       — Никаких нагрузок! Иди мой руки и будем ужинать!       — Да подожди ты, я ещё Уёна не видел! — он медленно идёт в гостиную, придерживая рукой больной бок, а Чонгук ловит каждое его движение, которое пропитано болью, и он чувствует это даже на расстоянии. — На руки его взять не смогу, — с грустью вздыхает Тэхён.       Чонгук подхватывает Уёна, доставая из манежа, и приближается к Тэхёну. Уён, завидев своего любимого няня, принимается радостно гулить и махать руками.       — Привет, мой хороший, — Тэхён треплет его по пухлой щёчке и целует в лоб. — Как я скучал, ты даже не представляешь! Как там твои зубки?       — Один уже показался! — гордо объявляет Чонгук.       — Совсем большой уже малыш, — улыбается Тэхён.       Чонгук несёт Уёна на кухню, усаживает на стульчик, и принимается раскладывать еду по тарелкам. Тэхён бесшумно садится за стол, двигаясь максимально аккуратно, потому что его тело всё ещё ужасно болит, а в бандаже не так уж и удобно, хоть и болит благодаря ему чуточку меньше. Он с тёплой улыбкой смотрит, как Чонгук взволнованно суетится на кухне, словно не Тэхёна кормить собирается, а зарубежного посла.       — Ого, ты сам приготовил? — разглядывает он сливочную пасту, угадывая в ней морепродукты и шпинат.       — Сам, — смущённо кивает Чонгук. — Ешь, я пока Уёна накормлю.       Чонгук взбалтывает смесь под пристальным взглядом Тэхёна, под ним же и кормит ребёнка, а когда спрашивает у друга, что такое, тот просто отвечает, что очень скучал. У Чонгука от такого признания сердце болезненно сжимается. Тэхён скучал… а представляет ли он какую гамму чувств успел за эту ужасную неделю испытать Чонгук? Хотя, наверное, ему и не стоит знать. Он не хочет, чтобы Тэхён чувствовал себя виновным в его переживаниях. Пусть они останутся с Чонгуком, там, где-то глубоко. Теперь это всё уже не важно. Главное, что Тэхён сейчас здесь, рядом с ним.       Уёна после вечернего кормления быстро начинает клонить в сон, и Чонгук оставляет Тэхёна ненадолго на кухне, чтобы уложить ребёнка спать. Когда он возвращается, Тэхён уже складывает посуду в посудомоечную машину.       — Тэ! Что ты делаешь! — Чонгук забирает у него из рук тарелки, игнорируя совершенно изумленный взгляд.       — Чонгук, ну я же не при смерти.       — Юнги сказал, никакой нагрузки! Ты только после операции! Вот и следуй указаниям врачей! — слегка повысив голос наказывает ему Чонгук.       — Ладно… помыться-то можно? А то я грязный как черт.       — Я тебя помою, — кивает Чонгук, идя в ванную.       — Ты сейчас серьезно? — идёт следом за ним Тэхён.       — Ты не сможешь сам помыться нормально, — объясняет Чонгук и включает воду в ванной, сразу затыкая слив пробкой и добавляя немного пены. — Давай, иди сюда.       В полном замешательстве Тэхён подходит ближе, и Чонгук принимается расстегивать пуговицы на его рубашке. Тэхён бы может и сказал, что уж с этим вполне мог бы и сам справиться, но Чонгук раздевает его с настолько серьезным выражением лица, что он, видимо, решает промолчать, принимая эту заботу. Это очень важно для него сейчас.       Снятую с Тэхёна рубашку Чонгук отправляет в корзину для грязного белья, и принимается разглядывать его бандаж.       — Это ведь можно снимать?       — Да, там под ним пластырь, его поменять нужно будет перед сном.       — Хорошо.       Чонгук аккуратно расстегивает бандаж и застывает, разглядывая многочисленные разноцветные гематомы на теле Тэхёна. Поперёк рёбер справа наклеен большой водонепроницаемый пластырь. Чонгук от увиденного тяжело сглатывает.       Стараясь не задевать рёбра, он снимает бандаж и расстегивает на Тэхёне брюки, чтобы и их отправить в корзину вместе с нижним бельём.       Вода уже набралась достаточно, и Чонгук перекрывает краны. Он помогает Тэхёну опуститься в ванную, тут же намыливая мочалку и касаясь ею его плеча.       — Я осторожно, — почти шёпотом говорит Чонгук. — Если я сделаю больно — не молчи.       — Не сделаешь.       Чонгук принимается водить мыльной губкой по телу Тэхёна, стараясь не думать обо всех его травмах, от вида которых у него кровь стынет в жилах. Он пытается действовать на автомате, не замечать этих кровоподтеков, и не думать о том, что Тэхён полностью обнаженный, что невероятно смущает на самом деле. Он даже мысленно хвалит себя, когда заканчивает с мытьем, а Тэхён к этому времени ни разу не сказал о том, что ему больно, ни разу не зашипел и не пискнул.       — А пластырь есть? — интересуется Чонгук, когда вытирает Тэхёна и помогает ему надеть белье и пижамные штаны.       — Да, Юнги положил в боковой карман чемодана. Чонгук уходит, чтобы найти упаковку с антисептиком и пластырями, и быстро возвращается, на ходу разглядывая инструкцию. Он помогает Тэхёну дойти до гостиной и сесть на диван, где всё это сделать было бы удобнее, и опускается на колени перед ним, чтобы его грудная клетка была как раз на уровне его глаз. Потянув за край, он снимает с друга старый пластырь, разглядывая ровный шов под ним.       — А швы потом будут снимать?       — Нет, они рассасывающиеся.       — Выглядит ужасно, — выдыхает Чонгук.       Он выбрасывает в ненужный пакет пластырь, на котором остались следы сукровицы, обрабатывает шов и приклеивает новый. Тэхён в это время уже начинает сонно моргать. Должно быть, его организм ещё совсем не окреп, и двухчасовой перелёт оказался довольно выматывающим.       — Постелешь мне?       — Я уже постелил.       Тэхён, приподняв бровь, оглядывает диван, на котором по-прежнему лежат несколько декоративных подушек и ни намёка на постельное белье.       — Ты будешь спать в спальне. Диван неудобный. Идём, — Чонгук, не собираясь принимать возражений, ведёт Тэхёна в комнату, где уже спит Уён, и тот снова молчит о том, что в состоянии добраться до кровати и сам.       Чонгук начинает осознавать, что всё самое страшное действительно позади только тогда, когда спустя час ложится на расстеленный в гостиной диван, и смотрит в темноте на открытый дверной проем, ведущий в спальню. Туда, где наверняка уже давно мирно спит Тэхён. Дома.       Он успел прибраться в ванной, разобрать чемодан Тэхёна, отправляя грязные вещи в стирку, помылся сам и теперь лежал в постели, чувствуя себя эмоционально измотанным, хотя ему казалось, что как только Тэхён вернется, всё станет внезапно проще для него. Но проще стало не намного, ведь теперь он озабочен тем, чтобы Тэхёну было хорошо и ничего не беспокоило, и все его переживания всё ещё направлены на него.       Прошедшие семь дней теперь кажутся невероятно далёкими, будто их и не было вовсе, словно он вовсе не рыдал здесь сутки напролёт. Будто он не терял Тэхёна ни на минуту.       Чонгук осознаёт, что Тэхён снова рядом, но не чувствует, что это и в самом деле правда. Он думает, что ему просто не хватило объятий, не хватило минут наедине. Он не успел в полной мере надышаться им, успокоиться, перестать бояться. Он так сильно был поглощён тем, чтобы создать для него самые комфортные условия, что даже не понял, что всё на самом деле происходит. А теперь, лёжа в темной квартире, и пытаясь прислушаться к чужому тихому сопению, его вдруг накрывает. Слёзы снова бесконтрольно льются из глаз, и он не знает сам, как сдерживается от того, чтобы не разрыдаться в голос.       Выбравшись из-под одеяла, он тихо ступает на пол и идёт в спальню, пытаясь не создать шума, ведь Уён спит рядом в своей кроватке. Тэхён, лёжа на спине в пижамных штанах и бандаже, тоже спит, о чем говорит мерно поднимающаяся грудная клетка. Чонгук залезает на постель и укладывается рядом так близко, что утыкается носом в его шею. И тогда он совсем перестаёт контролировать свои эмоции, начиная рыдать, тихо воя и всхлипывая.       — Чонгук?.. — сонно спрашивает Тэхён. — Чонгук, ты чего? Что случилось?       Чонгук ничего не отвечает, продолжая прижиматься носом к его шее и плакать, давясь и захлебываясь собственными слезами. Тэхён только и может, что положить ладони на его затылок, пытаясь успокоить невесомыми поглаживаниями.       — Расскажешь, что случилось? — снова тихо интересуется у него Тэхён.       — Я думал, что ты… — выдавливает между рыданиями Чонгук. — Что тебя больше нет… что ты умер, что я больше никогда не увижу тебя… я тоже хотел умереть…       Тэхён ошарашено распахивает глаза, избавляясь от остатков сна и переставая перебирать волосы на затылке плачущего парня. Юнги сказал ему, что они чуть с ума не сошли, когда он пропал, но видимо он не думал, что Чонгук переживал так сильно…       — Больше никогда… никогда не оставляй меня, — почти умоляет Чонгук, обхватив Тэхёна за шею и в каком-то отчаянном порыве прижавшись мокрыми солеными губами к его виску.       — Я не оставлю. Обещаю, Гук, — шепчет Тэхён, смахнув скатившуюся по своей щеке слезу.