Ловушка для ... Поттера?

Утро было восхитительным! Золотые лучи ещё не жаркого солнца заливали небольшую деревушку, раскинувшуюся у подножия невысокого холма, сам холм и обнесённый крепким забором фруктовый сад, расположенный на нём, старательно изгоняли остатки ночной прохлады, прячущиеся в густой тени. Один, самый резвый лучик, пробежался по стене добротного двухэтажного коттеджа. Воровато прокрался к окну и скользнул меж неплотно задёрнутых занавесок, очутившись на шее спящего мужчины. Игриво приласкал губы, нежно прошёлся по щеке, покрытой пробившейся за ночь щетиной, и коварно коснулся чёрных плотно сомкнутых ресниц, которые дрогнув распахнулись, открывая необыкновенно тёмную радужку цвета горького шоколада. Хозяин атакованного солнцем лица крепко зажмурился и тут же спрятался от незваного гостя, откинувшись подальше на подушку, но неудовольствия не выказал, а напротив, что-то мурлыкнув удивительно приятным глубоким баритоном, расплылся в блаженной улыбке. Его настроение было таким же восхитительным, как и сегодняшнее утро. Северус был счастлив. Рядом с ним на кровати лежало самое близкое существо на свете. Его подруга, его помощница. Та, что всегда была опорой и поддержкой, та, которая за все годы их совместного существования ни разу не предала, не подвела, не обманула. Единственная из всех, та, которой он доверял безоглядно и на чью помощь мог рассчитывать в любой ситуации. Длинные, тонкие пальцы профессора нежно погладили глянцевый бок его подруги. Он так и уснул, сжимая её в руке, не желая ни на миг расстаться с ней после долгой разлуки и счастливого воссоединения сегодняшней ночью. Однако, пора было бы уже вылезать из постели. Ещё раз нежно пробежав пальцем по полировке, он крепко стиснул резную рукоятку и решительно выбрался из-под тонкого пледа. Занимаясь утренними делами, Северус не мог отказать себе в удовольствии всё делать исключительно с помощью своей вновь обретённой палочки, ревниво следя за исполнением всякого заклинания, желая убедиться, что она не пострадала, не изменилась и не изменила за время своего длительного отсутствия. Не пострадала и не изменила! Так уж получилось, что за все эти годы, со дня покупки, Северус относился к своей волшебной палочке как к разумному существу. Это для других волшебников палочка только инструмент, а для него она что-то, нет, кто-то намного больший. Да именно так — кто-то! Потому как «что» относится к неодушевлённым предметам, а свою палочку он считал почти одушевлённой и почти разумной. И совершенно определённо с характером! Возможно, такое странное отношение было результатом бесконечного одиночества, а возможно, особенностью его мировоззрения, но углубляться в самокопание Северус не хотел и менять ничего не собирался. У каждого человека должен быть кто-то близкий. У Северуса тоже были Лили, Регулус, Дамблдор и его палочка. Лили предала, Дамблдор использовал, Регулус замкнулся в себе, а потом и вовсе пропал. Уже после падения Тёмного Лорда Северус узнал, что Регулус проведал о крестраже и пытался его уничтожить. Вероятно, его молчание было попыткой защитить и Северуса тоже, но тогда, подростком, подобное отчуждение сильно ранило. Осталась только палочка. Впрочем, со временем появился ещё один человек. Невыносимое, лохматое, зеленоглазое недоразумение — сын Лили. Как ни удивительно, он стал Северусу дорог, но всё же безапелляционно зачислить в разряд близких людей того, кто тебя искренне и с удовольствием ненавидит, несколько странно. Все последние годы, с тех пор, как Гарри попал в Хогвартс, Снейп боялся только двух вещей: что мальчишку прибьют и с палочкой что-нибудь случится, например, её постигнет судьба палочки Люциуса. И если второй проблемы можно было избежать, практически наверняка, с помощью самоконтроля, анализа ситуации и своевременных правильных выводов, то первая проблема делала всё, чтобы нарваться покруче и стать побольше. За годы своего знакомства с львиным факультетом Северус пришёл к выводу, что все гриффиндорцы рождаются с шилом в заднице. Но бывают и исключения. Например, Грейнджер и Уизли, похоже, досталось не по одному шилу, а по три, а их любезному другу Гарри — все десять или пятнадцать. Или когда-то, в сопливом детстве, кто-то забыл в его пелёнках невидимого ежа, и Поттер до сих пор пытается на нём усидеть. Если каким-то чудом временно закачивались проблемы, заботливо организуемые Дамблдором и подстраиваемые Тёмным Лордом, Гарри тут же бросался искать приключения на свою пятую точку самостоятельно. Причём делал это добросовестно и с фантазией. Попереться ночью к акрамантулам или создать в школе подпольную организацию, в пику министерству, — да не вопрос, с радостью! Отморозок Джеймс со своей бандой сынуле и в подмётки не годился. Хотя проявлялась их активность абсолютно по-разному, что в намерениях, что в действии. Гарри, вне всяких сомнений, был гораздо лучше отца, что радовало, и гораздо разрушительнее, что не радовало совсем. Завалить древнюю змеюку, ограбить банк, разнести министерство — два раза — и давать Волдеморту по щам минимум раз в год, такого ушлёпкам «мародёрам» и в бреду не представить. Радовало только то, что из всей развесёлой компании расплодиться успел один Джеймс, четырех наследников ни Северус, ни Хогвартс не пережили бы. Ну да, в общем, умеют Поттеры внести в жизнь огоньку. Да ладно, Мордред с ними, и с папашей, чтоб ему земля была то глина, то щебёнка, и с сынулей, у этого пусть всё будет хорошо, только чтоб чужие вещи больше без спросу не брал. А особенно его, Северуса, вещи. При этих мыслях на радужное настроение набежала небольшая тучка, и гаденький, тоненький голосок, принадлежавший, вероятно, совести жалостливо вопросил: «Северус, ну зачем так-то? Не слишком ли ты с ним жестоко?» Голоску Северус велел заткнуться, тучку отогнал, но события последних дней решил всё же проанализировать, особенно с учётом новых данных, которые не лезли ни в какие ворота и не помещались ни в одну картину, сложившуюся в представлении Снейпа, о мире и вероятностях в нём происходящих. Налив себе вторую чашечку душистого крепчайшего кофе и ещё раз любовно погладив палочку, ставшую виновницей всего произошедшего, профессор прикрыл глаза и отдался воспоминаниям о жизни, последних событиях и том, что подвигло его на проведение подобной аферы. Были у Северуса Снейпа две особенности, не очень редкие, но в его жизни определённо доминирующие: вляпываться в дерьмо, которого он не желал и не искал, по самые уши, и выбираться из него же с наименьшими потерями. Хотя, если говорить о потерях, это как раз тот случай, когда всё познаётся в сравнении. Если принять во внимание, что при его жизни он до сих пор сохранил голову, полный комплект конечностей, трезвый ум и ясную память, не сидел в Азкабане и даже имел возможность заниматься любимым делом, то потери и в самом деле были минимальными. Хотя, если посмотреть с другой стороны... Но лучше просто зажмуриться. В первую кучу дерьма Северус умудрился вляпаться, ещё даже не родившись. Куча имела руки, ноги, голову с выжженными алкоголем мозгами и паспорт, согласно которому именовалась Тобиасом Снейпом. Самым большим достижением кучи было звание чемпиона по игре в литрбол и лужёная глотка. Самым любимым развлечением — оттачивание не литературных изысков, ремня и кулаков на жене и сыне. Сделать с этой засадой юный Северус ничего не мог, приходилось терпеть и ждать. Жизнь кучи текла размеренно: зарплата, тренировки и соревнования по литрболу, финансовый крах, делирий, оздоровительный отдых в закрытом пансионате без права посещений и выхода за территорию. В середине пятого курса, вернувшись домой на Рождество исключительно по необходимости, Северус, едва переступив порог, встретил родителя в очень огорчительном настроении и, бросив как попало вещи в своей комнате, ретировался восвояси. На следующий день выяснилось, что дражайший родитель уснул в сугробе и замёрз прямо насмерть. А Северус, перебирая захваченные с собою вещи, недосчитался большой бутылки с сонным зельем, сваренным для одного из немногочисленных, пока ещё, клиентов. Должно быть в Хогвартсе оставил, придётся варить заново. И с чего это папаше Снейпу приспичило поспать в снегу? Устал, наверное… Ну вот как к этому относиться?! С одной стороны, осиротил, с другой — нервы и рёбра у них с матерью целее будут. Вторая из самых внушительных жизненных куч нарисовалась прямо с первого дня в Хогвартсе и состояла из четырёх автономных ошмётков, которые и без посторонней помощи выбрали себе подходящее название — «Мародёры». Жизнь ему эти недоумки отравляли постоянно и качественно, но и в ответ огребали полной мерой. Всё же противостоять ребёнку, который буквально с первых дней жизни борется за место под солнцем с невменяемым взрослым, непросто. Ну, если только вчетвером. На пятом курсе, после встречи в Визжащей Хижине, с клацающим зубами, взбесившимся недоволком, Северус пришел к выводу, что страха больше нет. Что бы с тобой ни случилось в этой жизни, всегда есть выход — смерть. Такой выход казался унизительным, но тем не менее, как вариант, существовал. Ну и чего спрашивается бояться, если все там будем. Предательство почти единственного друга, почти убило. Был, конечно, ещё Регулус, но Лили была ближе всех, она как никто знала Северуса и могла его понять. Но не захотела. Воспользовалась шансом прервать предосудительное, с точки зрения гриффиндурков, знакомство и решила связать свою судьбу с недоделком, отравлявшим жизнь её другу семь лет. Северус Лили не только простил, но даже чувствовал свою вину перед ней, в отличие от Лили он не умел так легко предавать дружбу. Ближе сойдясь с Регулусом, Северус неожиданно понял, что тот почти также одинок, как и он сам. Брат его презирал и игнорировал, родители старательно взваливали все долги перед родом, кровью, обществом и будущими поколениями. Потом Регулус пропал, и Северус чувствовал себя виноватым, ведь если бы он был рядом, они бы, наверняка, выкрутились. В этот раз он вляпался сразу в две кучи — огромную и колоссальную. Огромная раздражённо шипела и раздавала профилактические Круциатусы. Колоссальная мудро поблёскивала стекляшками очков-половинок и закармливала лимонными дольками. И зачастую Круциатусы были предпочтительнее. Северус понял, что страх всё же есть, не за себя — за других. И начал обрастать чувством вины, по поводу и без. Поедатель лимонных долек ему в этом усердно помогал. Лили погибла, было ли это расплатой за предательство или наказанием за глупость, Северус задумываться не хотел, она по-прежнему была ему дорога. И в том, что подруга вышла замуж за идиота, который её не смог уберечь, даже после того, как за него всё уже сделали другие, он тоже винил себя. У Поттеров остался ребёнок, и мальчишку следовало защищать. Никакой симпатии Снейп к нему не испытывал, но это был сын Лили. То, что она повела себя гадко по отношению к самому Северусу, ещё не повод лишать ребёнка помощи, хотя бы из чувства самоуважения. Ещё за год до поступления мелкого Поттера в Хогвартс добрый дедушка начал проводить со своим профессором зельеварения воспитательные беседы: «Я знаю, как Вы любили Лили, но Вы не должны показывать свою симпатию к мальчику, на Вашем факультете учатся дети Пожирателей Смерти». «Мальчик так похож на Джеймса, наверняка такой же проказник, нужно проявлять строгость и демонстрировать приверженность Вашему факультету». «Вы должны всем дать понять, что ненавидите Поттера, никому и в голову не должно придти, что Вы его защищаете». «Ах, мальчик копия отца во всём, только глаза мамины, Вы помните глаза Лили Эванс?» Конечно, Северус помнил глаза Лили, но то, что представлял из себя Джеймс Поттер на каждом из семи курсов, он помнил ещё лучше. В общем, к тому моменту, когда надежда магической Британии прибыла учиться, зельевар его уже заочно возненавидел, и тут же добился полной взаимности. Через пару лет Дамблдор свою пластинку подредактировал на «Вы не справедливы к мальчику!», но изменить что-то было уже невозможно, отношения развивались по заданному вектору. Даже если бы Снейп пришёл к Поттеру и честно рассказал о махинациях кривоносого манипулятора, тот бы ему не поверил. Зато теперь всё выглядело как надо, Снейп — злобный гад, несправедливо третирующий золотого мальчика, а седовласый мудрец вообще не при делах, и спит спокойно и дольками не давится. То, что бородатый мерзавец, добродушно улыбаясь, год за годом чужими руками отравляет жизнь ребёнка, вызывало отвращение. Нет, какого-то сверх сострадания Северус, спасибо Джеймсу, к этому недомерку не чувствовал, но всё равно было противно. Одно житьё у тётки чего стоило. Что представляет из себя Петунья, он помнил хорошо и никаких иллюзий по этому поводу не питал. Реальность превзошла все ожидания. После очередного урока Оклюменции стало очевидно, что жизнь до школы у Мерлинового наказания была даже хуже, чем у него самого. А в школе они с Дамблдором и Тёмным Лордом с успехом компенсировали парню отсутствие «Мародёров». Показывать воспоминания о стычке у озера Северус не хотел, но бородатый настоял. Змеемордый ходил в разум Гарри, как к себе домой, и требовалось подтверждение, что Снейп и Джеймса с Блэком ненавидел, и Лили в кнат не ставил. Один плюс, на взгляд Северуса, в этом всё же был, пусть мелочь самонадеянная, на геройства своего папашки посмотрит. Дамблдор эмоции, которые может испытать мальчик после подобных откровений, в расчёт не принимал. Мелочь посмотрела и как-то захандрила, потухла, похоже, впечатлилась. Со временем становилось всё очевиднее, что с Лили у Гарри мало общего, а с Джеймсом вообще ничего, кроме внешности и дурацких очков. Гарри был сам по себе мальчик, свой собственный. А нет, кое-что общее всё-же было — во всяческие неприятности лез отпрыск недоумка, как муха в бочку с медовухой. После каких-нибудь очередных выкрутасов всякий раз заавадить Поттера хотелось истово, и не столько за творимые им безобразия, сколько за то, что он, как и его тупоголовый отец, умудрялся не замечать очевидного. После смерти Блэка злобному профессору стало откровенно жаль парня. Поттер ярился, катил бочку на Слизеринского Гада, но то, что в гибели крёстного виноват он сам, понимали оба. Виноваты Поттер и Лимонная Долька, но это до Гарри, похоже, не доходило. Ознакомившись с гениальным планом спасения мира, составленным великим человеколюбцем, Ужас Подземелий пришёл в… ужас. Сокрушённо вздохнув, добрейший-светлейший объявил, что для Всеобщего Блага всего-то и надо, пустить в расход одного несносного мальчишку. У того, мол, всё равно ничего хорошего в жизни не было (и он об этом лично позаботился), так что жалеть не о чем. Зато всем польза. И компенсации никто не потребует, поскольку сирота. А чтобы он, Слизнеринский Гад, его добрейшего-мудрейшего гадом не считал, предупреждает сразу, что тоже своей драгоценной стопятнадцатилетней жизнью пожертвует! «Что значит мне всё равно? Ах проклятие и рука отсохла, а ему ещё жить да жить?! Мальчишке всего шестнадцать? Ну что Вы, Северус, где я, светоч знаний, и где он, лохматая катастрофа… Кто же сравнивает фестрала с лукотрусом, человек ценен своим опытом! Ах да, а теперь сюрприз! По итогам конкурса «достойных ослов» честь отправить меня к праотцам принадлежит Вам, мой дорогой мальчик! Нет-нет, не благодарите! Что, благодарить и не думали?! Говорите, Вас проклянут, убьют, проклянут, воскресят, проклянут и убьют снова?! И так раз пятьдесят кряду?! Ах батюшки! Ну ничего-ничего, сразу не убьют, Вы умный, сильный, храбрый настоящий слизердорец, а вообще все там будем! Зато от Тома Вам будет респект и уважуха, он Вас в пример поставит и новый котелок подарит! Что? Покойнику котелок не нужен? Отчего же? Могилку украсит, в него и цветочки поставить можно! Цветочки никто не принесёт, да что Вы говорите?! ПСы не сентиментальны, а орденцы в котелок плюнуть придут?! Ну ничего-ничего, зато могилка чище будет, а травка и сама вырастет! Мальчик мой, всё это мелочи жизни! Что? Мы говорим о смерти? Ну хорошо, будь по Вашему, мелочи смерти! Не отвлекайтесь от главного. Итак, после того, как Вы меня убьёте…» Хотел-не хотел, а Дамблдора Авадой он всё же приголубил, уболтал, проклятый! Кто же знал, что пока он авадил одну очкастую проблему, вторая проблема, и тоже в очках, смотрела представление под мантией-невидимкой. Инкогнито, так сказать. А потом ещё разнообразила программу, проявила креативность. За воплями мальчишки, полными ярости, слышалось что-то ещё. То ли боль, то ли разочарование. А ещё что-то было во взгляде. Хотя, уже очень давно, время от времени, что-то казалось Северусу в по-кошачьи зелёных глазах. А после четвёртого курса казаться стало ещё больше. Но поговорки Северус не знал, креститься не умел, и несуразностей только прибавлялось. М-да, загадка! И Северус на минуту сорвался. Тот факт, что он снова стал козлом отпущения, а старая сволочь, даже из своей смерти, смогла извлечь выгоды, одновременно приводил в ярость и вызывал восхищение. Теперь нужно было подстраиваться под новые жизненные реалии. Как говорится, спасение зааваженных — дело рук самих зааваженных! Кто бы ни победил в этом матче, оставаться в живых Снейп не намеревался. Поэтому грядущее посмертие обустраивал загодя, вдумчиво и с комфортом. Через десяток подставных лиц на краю английской географии был куплен удобный коттедж с фруктовым садом и приличной, скрытой от магглов поляной, изобиловавшей редкими растениями. Немного подумав, покупку решено было оформить как полученное наследство. Новые маггловские и магические документы на имя некоего мистера Септимуса Октавиуса Сеймура тоже удалось выправить без особых хлопот. Кубышка из Гринготтса, поделенная на части и частично обращенная в фунты, надёжно перепрятана. Запасной палочкой, хитрый змей, озаботился ещё в прошлом году, его чёрной она, конечно, уступала, но свои функции выполняла исправно. Новый гардероб дожидался в новом доме, как и изрядный запас волос, изъятый со стрижки какого-то неумеренно лохматого континентального маггла. Объяснив Конфундусом парикмахеру, что клиент желает подстричься оче-е-ень коротко, а растерянно пялящемуся в зеркало барану, что всё идёт, как надо, Северус получил запас для оборотного на несколько лет вперёд. Труднее всего пришлось с книгами. Создавать убедительные копии с бесценных фолиантов оказалось делом долгим и хлопотным. Копии остались пылиться на старых полках в Паучьем тупике, под надёжной охраной заклинаний от будущих визитёров, нужно же создать иллюзию заботливого хранения, а оригиналы устроились в крепких дубовых шкафах новой просторной библиотеки. Прекрасная подземная лаборатория также была достойно укомплектована. Оставалось, по возможности, закончить с делами и дождаться удобного случая умереть.