Несколькими часами ранее…
Вечер пятницы — прекрасное время. Нормальный человек выходит с работы и отправляется домой к семье. Или, если он еще более нормальный, встречается с друзьями за кружкой чего-нибудь интересного. Если же он совершенно нормальный, то бежит за цветами, а потом — на свидание с девушкой. Николас Ульфсон считал себя нормальным в меру. У него не было ни семьи, ни девушки, да и друзьями в городе, если под словом «друг» понимать то же, что и Николас, он так и не обзавелся. Поэтому в начале шестого часа вечера в пятницу он открывал дверь своей большой холостяцкой квартиры в предвкушении скромного ужина, хорошей книги и прекрасного сна. Но — не суждено. Стоило ступить на порог, зазвенел фон. Как караулил, честное слово! Ульфсон снял трубку и молча выслушал короткое сообщение. Повесил трубку обратно, пнул ни в чем не повинную калошницу и вышел за дверь. Причину раздражения легко понять: когда начальник-трудоголик вызывает тебя на службу вечером пятницы — ничего хорошего ждать не приходится. И в самом деле, ничего хорошего в Управлении его не ждало. Ожидал начальник — господин Курцпоинт. Ирония судьбы: псы обычно в роли исполнителей, а не руководителей. Но поди ж ты — Курцпоинт сумел сломать систему, и сейчас он начальник, а волк Ульфсон — подчиненный. Если без подробностей, то Николас узнал от своего руководителя буквально следующее. Первое — отравленной гадалкой кто-то очень сильно интересуется. Настолько сильно, что это было замечено вневедомственной охраной, которая опекает кошку. Куда любопытнее, что госпожа Абессинская вроде как заснула, но ко сну окончательно не отошла. И в таком состоянии остается уже почти десять часов — абсолютный рекорд, немыслимый для фелис. Пульс пятьдесят, температура тридцать восемь. Дышит ровно, но не приходит в себя, и не засыпает окончательно. Полное разрушение всех шаблонов. Врачи лишь разводят руками. Судя по состоянию крови, кошка должна была давно уже уехать на ледник, на вечный сон. Но упорно держится за этот мир, будто бы что-то ее не отпускает. Второе — еще интереснее. Сверхсекретно. Не для разглашения. Кто-то похитил приемную дочку генерального прокурора Фаунтауна, господина Леопольда Линьковского. Но и это еще не все. У Генпрокуратуры есть собственный следственный отдел. Укомплектован как надо, ничуть не уступает полицейским дознавателям, а по оснащенности и возможностям — так и превосходит на голову. Однако Линьковский почему-то не отдал это дело своим следователям, предпочтя сохранить похищение в тайне и точно также в тайне передать расследование ребятам господина Курцпоинта. Невероятно, но факт. Как факт, и тоже невероятный, что вместе с делом пропавшей прокурорской падчерицы в Управление передали и часть упомянутых выше возможностей генпрокуратуры. От щедрот генерального прокурора в полицию прибыл новейший бронемобиль, кое-что из секретной экипировки, а главное, неограниченное финансирование всех следственных мероприятий. Да это просто праздник какой-то! Если бы за это еще не надо было найти неизвестно куда девшуюся Китти Муар-Линьковскую… На все про все Генпрокурор выделил ровно двое суток. Через сорок восемь часов… Впрочем, уже меньше. Так вот, к утру понедельника молодую особу нужно было найти. Другие дела несрочные, но вот исчезновение госпожи Китти — это первый приоритет. Николас догадывался, что будет, если он провалит расследование. Но предпочитал об этом не думать — мешает работе. С нескрываемым облегчением он передал текущие дела ответственному секретарю отдела — уж его головная боль, кому их двинуть дальше. Теперь у Николаса будет одно единственное дело на рабочем столе — сильно пахнущее кошками, но самое важное. Состоять оно будет из двух папок. В первой — наработки по никак не отходящей ко сну отравленной гадалке. Во второй — похищение падчерицы генерального прокурора. Курцпоинт посчитал, что это связанные дела, а чутье у полковника лучше, чем у всех его подчиненных вместе взятых. По случаю с Абессинской все было плохо прямо с самого начала. По наблюдениям вневедомственной охраны, к пациенту был дважды проявлен интерес со стороны неустановленных лиц. Подтверждений же этому не было от слова «почти». Парочка рапортов и опрос дежурного санитара больницы — те еще доказательства. С одной стороны, мало ли что померещится частникам. Про санитара и говорить нечего. С другой стороны, это звоночек. На всякий случай Николас взял это на карандаш. Интерес к уснувшей кошке следует прояснить. Вообще дурацкая история — возиться с перенюхавшей кошкой. Гадалок и предсказательниц рыбой не корми, дай нюхнуть чего-нибудь забористого, чтобы потом сутки проваляться без сознания. Кто его знает, что там принимала гадалка для усиления своих гадальных способностей? Правда, пока еще не бывало такого, чтобы кошки не приходили в себя. На редкость живучие создания. Тем не менее Николас связался с группой в госпитале и передал им свое распоряжение усилить охрану. Поставив тут многоточие, Ульфсон сосредоточился на основной задаче — поиске приемной дочки генерального прокурора. Оказалось, что девчонке почти тридцать — по меркам простых кошек весьма зрелый возраст, не сказать больше. Работу она меняет, как перчатки. Неудивительно, учитывая финансовые возможности семьи. Это не подозрительно. Золотая молодежь, что хочу, то и делаю, и вообще, «папа, я еще не определилась, не лезь в мою жизнь». Куда интереснее то, что при столь простом с виду жизненном укладе, девчонка сменила кучу имен. Совершенно официально, по записям к Книге города. Выписка из этого документа была приложена к делу. Мими Мур, она же Мими Миу, она же Китти Муар-Линьковская оказалась также еще и Василисой Кошкаревой, Коко Шатэ, Катцелерин Убершюль и даже госпожой Мао из дальневосточного квартала. К каждому из имен должно было прилагаться подробное описание его использования, но увы, на этот счет досье молчало. Очень странно. Николас совершил двадцать два звонка нужным людям. Дозвонился девятерым. Каждому подробно описал объект своего расследования. Девушку знали шестеро. Шестеро из девяти! Это уже не просто совпадение, это ж просто джек-пот какой-то! Причем двое — из не самого легального бизнеса. Мягко говоря. А прямо — откровенные жулики под маской респектабельных бизнесменов. Да, бывает и так. Сыщикам приходится общаться с преступниками. И не всегда с позиции силы, но иногда и по взаимному интересу. Издержки профессии. Спустя четыре часа, кучу телефонных звонков и даже одну беседу «не для записи» в баре между двумя соседними кварталами Николас знал про похищенную гораздо больше. Во-первых, версия о беспомощной жертве не выдерживала критики. Скорее это она могла похитить кого угодно, вплоть до мэра города. Дамочка несколько раз светилась в очень мощных аферах, которые в криминальном мире обычно не выставляют напоказ. Что любопытно, все дела так или иначе касались антимонопольных разбирательств — это пункт номер один. В полицейском управлении целых четыре жалобы на неправомерный доступ к информации со стороны Китти Муар-Линьковской. Жалобы, что характерно, от юристов крупнейшей в стране фармацевтической корпорации «П и Ж» — признанного монополиста на рынке бытовой химии. Это два. Такая узкоспециальная персона исчезает при невыясненных обстоятельствах. Это три. Вывод в голове Николаса родился быстро. К исчезновению Китти Муар-Линьковской причастны ребята из фармконцерна или кто-то, кто хочет подставить эту компанию. Это самые простые и потому наиболее вероятные версии. Когда трубка на столе взорвалась резкой трелью экстренного вызова, Николас считал, что уже почти раскрыл дело похищенной кошки. Но удар пришел с другой стороны. Ульфсон внимательно выслушал сообщение дежурного, после чего отдал распоряжение готовить свою новую машину, положил все документы в подстольный сейф и поспешил на выход. На больницу, где под охраной содержалась гадалка-фелис, только что совершили нападение. Оперативная группа выехала. Других подробностей не было, но Николас чутьем сыщика понимал, что дело закрутилось. — Господин дознаватель, подождите! Николас обернулся. К нему на всем ходу бежала девушка-пёс, стажер из регистратуры. К своему великому стыду Ник даже не знал, как ее зовут. Впрочем, частично эта проблема решилась, когда девушка наконец догнала его. На груди у симпатичной люпус красовалась табличка с самой популярной в их роду фамилией: Догсон. — Я слушаю, — сказал Ник. — Господин дознаватель, у меня заявитель. Требует вас. — Подождет, — отрезал Ульфсон. — У меня срочный вызов. Николас отвернулся, но настырная Догсон обежала его кругом и снова встала перед лицом волка. — Я так и сказала, господин дознаватель, — затараторила девушка. — Я сказала, что у вас срочный вызов. Это же я вам звонила с этим вызовом, так что я знала, что он срочный, и я… — Догсон, я занят, — Николас снова попытался пройти мимо служащей и снова не преуспел. Мистическим образом люпус оказалась на пути. — Он говорит, это срочно! Это как-то связано с похищением… Когда Николас услышал слово «похищение», его буквально подкинуло в воздух. Он резко развернулся назад… чтобы настойчивая Догсон впечаталась ему в грудь. От удара легкая девица чуть не упала, и Николасу даже пришлось ее поддержать. — Кого похитили? — сухо ответил Ульфсон на поток благодарностей. — Говорит… Говорит, эту лисичку вчерашнюю. Госпожу Быстро… Ну вот, забыла. — Кто заявитель? — Какой-то кры… про… простите, какой-то раттус. Николас отлично понимал, что не успеет одновременно в два места. Возможно, знал это и противник. Для того и запустил два процесса параллельно. Николас не удивился, и уж точно совершенно не был испуган. Для сыщика любая стартовая позиция всегда невыгодная. Это особенность профессии. Сыщик идет по следам, он всегда поначалу опаздывает. Не стоит этого бояться. Нужно уметь обгонять и устраивать засаду. Ник умел и то, и другое. Шутка ли, почти пятнадцать лет в полиции! Поэтому из двух вариантов он выбрал тот, что не был очевиден. Два из трех его коллег поехали бы по экстренному вызову в больницу. Ник же твердо знал, что если преступление уже попало в поле зрение оперативников, то дознаватель там не нужен. Желателен, конечно, но вовсе не обязателен. А вот внезапное похищение, казалось бы, непричастной к делу лисички — дело совершенно другое. Что хорошо спрятано, обычно и ведет к успеху. Легкие же пути истоптаны тысячами ног и обнюханы сотнями носов. Там нечем поживиться. Николас привык верить чутью. Поэтому чуть ли не бегом вернулся в Управление, зашел в регистратуру, где сразу же заприметил голохвостого. Крыс вальяжно развалился на диванчике для посетителей, своей маленькой тушкой заняв его весь. Законопослушные граждане старательно обходили диван, стараясь отстраниться от обитателя канализации. Николас без лишних слов подошел к серому бездельнику и так пнул ногой подушку дивана, что легенького крыса подкинуло в воздух. — Отвечать без разбега, — приказал Николас. — Кто такой, откуда знаешь про похищение вульпес? Крыс с явной неохотой, но все-таки уважительно встал с места. Волки, в отличие от кошек всех мастей, не враги голохвостым. Кроме того, Николас был полицейским волком и главное, знал, как общаться с наглыми подземниками. Попытки соблюдать принятую в городе политкорректность вызывают у голохвостых только пренебрежение. Поэтому Николас и не стал миндальничать. Был крыс невысок, как будто еще совсем молод, но кто их там разберет, этих подземных жителей? У них старика от юноши попробуй отличи. И потом, даже до зрелого возраста там доживают немногие, а совершеннолетие у них — как научился сбивать хвостом консервную банку. То есть лет с десяти. — Спрашиваю второй раз, и последний, — произнес Ульфсон. — Кто таков, подземка? — Деннис я, — произнес крыс исподлобья. — Деннис-младший с Болотного. — Болотного чего, крысеныш? Тупика? Озера? Сквера? — С Болотного конца. — Кто пахан там сейчас? — А я фнаю? — крыс шепелявил, продувая сквозь выбитый резец некоторые шипящие согласные. — Я ф год уфе там не был. Николас кивнул. Такое случается — не все крысы остаются в местах рождения. Многие выбираются на поверхность… к сожалению. На взгляд Ульфсона, голохвостые жители Фаунтауна лишь мешают добропорядочным гражданам. Но еще больше они мешают властям города, которые до сих пор так и не узаконили нахождение мышей и крысов в числе тех самых добропорядочных граждан. Старая, давняя история, связанная с персональными комплексами кошек в отношении к представителям большой семьи Грызунофф. — Ладно, Деннис-младший, расслабься, — произнес Николас. — Ты мне побоку, если честно. Давай, говори, что там с похищением. И чего это ты вдруг задумал донести это до полиции. Крыс метнул на дознавателя еще один взгляд исподлобья. — Ты ведь Ульфсон, да? — спросил парень. — Верно. — Тот самый, который был против Кошмарного рейда? — Да. — И тебя фа это чуть не пырнули из полиции, правильно? — Было дело. Николас неохотно кивнул, потому что вспоминать события пятилетней давности, когда целый взвод полицейского спецназа не вернулся из крысиных катакомб, Ульфсон не любил. Случилось так, что там пропал его лучший друг. Просто не вернулся. Как и еще три десятка хороших парней. А все потому, что высшему начальству города пришло в голову взять штурмом одну из подземных цитаделей крысов. Якобы, там была сходка наиболее авторитетных главарей, и если бы их всех одним махом… Что там с главарями — никто не знает. А вот одним махом пропал целый взвод. Но что еще обиднее, начальство из числа высоко прыгающих пардов так и не признало ошибок, не объявило о трагедии публично, и вообще, всячески постаралось забыть об этом. Крысы же вообще ничего не заявили, но когда подземные вообще что-то заявляли? И кто бы их услышал из канализации, спрашивается? Ульфсон тогда работал в патруле, но уже имел виды на должность инспектора-дознавателя. Заприметил его тогдашний руководитель Отдела — в то время еще лейтенант Курцпоинт. Он же и спас Николаса от увольнения, когда тот по молодости сглупил и подписал служебную записку в адрес руководства города, где был категорически против рейда в канализацию. Среди подписантов было еще несколько человек, но за их спинами не было лейтенанта, и два хороших парня были выброшены из полиции. Судьба их неизвестна. Обо всем этом Ульфсон тоже не любил вспоминать, но вот ведь — оказывается, об этом помнили в канализации. — Откуда знаешь про меня? — спросил Николас. — Про тебя все фнают, — усмехнулся крыс. — Ты типа фвефда каналифации. Мы ж тоже не идиоты. Жить хотим. И кошачьих облав не любим. — Ага. — И особенно, — добавил парень, — когда по укафке пардов нас бьют канида. В этом была горькая правда жизни. За тысячелетия конфликта между фелида и раттусами (так принято именовать крысов) последние научились худо-бедно противостоять котам. А вот волки и особенно псы — угроза для крысов страшнейшая. Физически мощные, способные терпеть такое, от чего кошки убегают с диким воем, бьющие коллективно, держащиеся друг друга, канида совершенно не походили на пардов-эгоистов, которых можно перебить по одиночке. Бывало, что волки, псы и лисы теряли двух своих, когда пытались вызволить из беды одного единственного соратника. Собственно, этим племена канида и обеспечили себе пусть и не признанную, но все-таки победу в гражданской войне полтора века назад. Крысам тоже не чуждо чувство локтя, но они слабее, всегда хуже вооружены и даже численный перевес не всегда срабатывает. Так что, с волками и прочими песьими крысы справляться так и не научились. Страшно подумать, сколько голохвостых полегло во время памятного рейда. Если безвозвратно пропали тридцать матерых штурмовиков спецназа — это каковы же были потери с другой стороны? Наверное, ужасные. Не просто так тот инцидент прозвали «кошмарным рейдом». — Ладно, давай по сути, — произнес Николас. — Еще раз, что случилось? Почему доносишь? — Какой-то фдоровяк схватил фокси, — сказал крыс. — А мне фаплатили, чтобы я фа типа ней следил. Если что — шел в полицию. — Кто заплатил? — Кто надо, — замкнулся крыс. — С тебя не требую, отстань. — Ладно-ладно, не пытаю. Кто похититель? — Он в капюшоне был, — буркнул крыс. — Не фаметил рожи. Но пард — фуб даю. — Что? — не понял Николас. — Фуб. Даю. Пофловица такая, флышал? Чем больше нервничал крыс, тем сильнее проявлялась его шепелявость. — А, я и смотрю, один ты уже отдал, — улыбнулся Николас, глядя на дырку в зубах Денниса-младшего. — А чо ты драфнифся, чо драфнифся? Больше вообще ничего не фкажу! — Ладно, не бери, — Николас примирительно поднял руки. — Куда пард пошел? Крыс еще несколько секунд дулся, затем нехотя ответил. — Не пошел, а поехал. Мобиль у него. Фтарая «Молния». Ферая. — Номер запомнил? Крыс покачал головой, и Николас было поник. Но Деннис-младший хитро улыбнулся и, все также подглядывая на полицейского исподлобья, произнес: — Фачем мне номер? Я на бампер прыгнул, он сам меня до мефта и докатил. Николас уставился на малолетнего бандита, как на полковника Курцпоинта во время инструктажа — с виду расслабленно, но так же внимательно. — В недофтроенной больнице ваша фокси, — сказал крыс. — У северной желефки. Ладно, мне пора. Фарплата ждать не будет.***
Ух! Удивительное рядом! Сам господин Н. Ульфсон возглавил отряд полиции, который бросили на поиски похищенной лисички! Глядишь, если дело так пойдет и дальше, то зануда-дознаватель окажется спасителем мира вообще и меня в частности. Ладно, это все шутки. На самом деле положение было не столь радостным, чтобы шутить. Ребята в синих кителях довольно быстро нашли и меня, и даже мой часофон, однако не было никаких следов похищения или допроса. Поначалу я даже не поверила, но когда Н. Ульфсон попросил показать ему мою «камеру», я не смогла найти эту маленькую комнату! Во-первых, искать одно из сотен помещений в здании-недострое при свете патрульных фонариков — то еще занятие. Пока я валялась в ожидании пантера, на улице сгустилась темень. В без того сумрачных коридорах клиники стало просто хоть глаз коли. Я понятия не имела, каким образом умудрилась проскочить мимо Черного пантера, да еще потом промчаться половину здания в поисках выхода. Не иначе, таинственный голос в голове что-то там сделал и с моим зрением. Похожих помещений было много — видимо, подсобок в недостроенной больнице запланировали достаточно. Но импровизированной лежанки или звука капающей воды я нигде не обнаружила. Излишне говорить, что следов похитителей также не имелось. Ни черного пантера на полу (где он должен был валяться еще час-полтора), ни черного кота. Полицейские проверили все этажи здания и по моим подсказкам нашли комнату, где меня допрашивал господин М. Увы, кроме небольшого стола, двух стульев и строительного мусора на полу, эта комната ничем не порадовала следственный отдел полиции в лице дознавателя Н. Ульфсона. Мужчина зашел в комнату, оглядел скромное убранство, потянул воздух ноздрями и, не говоря ни слова, вышел в коридор. Я с трудом догнала его метров через двадцать. Грубо потянула за рукав и заставила остановиться. Полицейский развернулся и неделикатно посветил фонариком мне прямо в лицо. Я грубо оттолкнула фонарь в сторону, другой же ладонью схватила полицейского за отворот его дурацкой старой курточки. — Это все? — выпалила я. — Вот так посмотрели, понюхали — и все, дело закрыто? — Руку, Быстролап. Руку уберите. Полицейский не повышал голоса, не грозил неминуемой карой, но что-то в его словах заставило меня разжать ладонь, едва Ульфсон произнес слово «уберите». — Вы будете вообще работать, или нет? — не унималась я. — Я работаю, — Ульфсон снова зашагал по коридору, и мне пришлось догонять его. — Да? И каковы результаты «работы», позвольте спросить? — Не ваше дело, Быстролап. — Мы сейчас поедем в участок, все еще раз изложите на бумаге, и надеюсь, мы больше никогда не увидимся. Здесь я была на сто процентов солидарна. Видеть эту лохматую персону мне не хотелось совершенно, и чем быстрее я забуду о дознавателе Н. Ульфсоне, тем лучше. Однако оставался вопрос, который беспокоил меня всерьез. Я снова догнала полицейского, засеменила рядом и произнесла: — Пусть ваши люди посмотрят еще подвалы. — Они все осмотрели, Быстролап. Нет тут никаких подвалов, где хоть кто-то может прятаться. Тут все ниже уровня земли залито водой еще с позапрошлой зимы. — Ну, не знаю, — я пожала плечами. — Может, на чердаке? Меня хотели препарировать, понимаете. А это не сделаешь в коридоре на коленке. — Хотели что? — Препарировать. Порезать. Лоботомировать. Провести сечение по мозгу. А перед этим — взять на анализ всю мою кровь. Этот похититель как-то остро интересовался, каким образом я могу входить в какой-то там кошачий мир. — Что. Ты. С-сказала. Наверное, это был вопрос. Но Ульфсон делал такие театральные паузы между словами, что вопросительная интонация почти улетучилась, не успев сформироваться. — Что? — не поняла я. — Что ты сказала, Роксана? — повторил Ульфсон, и только сейчас я поняла, что мы вот так невзначай перешли на ты. Впрочем, возмущаться у меня уже не было сил. Сегодняшний день оказался настолько насыщенным, что я падала с ног и не собиралась ругаться на тему этикета и вежливости. Тем более, с Н. Ульфсоном, который далек и от первого, и от второго. — Я говорю, этот господин М. подумывал слить с меня пару литров крови, разыскивая следы… — Наплевать на кота! — поднял голос полицейский. — Что по поводу кошачьего мира? Я пожала плечами. Меня этот момент совершенно не волновал, я не интересовалась всяческой там магией и прочим шарлатанством. Поэтому слова похитителя для меня казалась полной тарабарщиной, и я их даже не запоминала. Но все-таки поднапряглась и кратко пересказала инспектору финал нашей беседы с господином М. Если кто-нибудь когда-то и видел остолбеневшего полицейского, то это точно не я. Для меня зрелище застывшего в прострации Н. Ульфсона было посильнее драматических постановок в городском театре. — Это все меняет, — непонятно произнес полицейский. — Поехали. Волк схватил меня за плечо и буквально потащил по коридору. Причем в сторону, обратную центральному подъезду клиники. Мы спешно возвращались к пожарному выходу, куда меня направлял неизвестный голос в голове и где меня обнаружили полицейские из отряда Ульфсона. — Куда мы? — крикнула я на бегу. Для инспектора это был темп быстрого шага, но мне с моим ростом и соответственно длиной ног приходилось быстро-быстро перебирать конечностями, практически бежать. — Тебе нельзя здесь находиться, — сказал Ульфсон. — И к себе домой тоже пока не надо, за твоей квартирой уже установили наблюдение, я уверен. И в Управление. Там слишком много прознатчиков Комитета. — Кого? — Не кого, а чего. Комитета, — повторил Ульфсон, и я могла поклясться, это слово даже прозвучало так пафосно, как будто с прописной буквы. — Какой же я болван! Волк-полицейский на ходу шлепнул себя ладонью по лбу и продолжил рассуждать вслух: — Конечно же, черный кот с белой манишкой и перчатками, длинные белые усы, вкрадчивый и любезный голос. И при этом похищает людей. Кто это еще, если не Марс? — Марс? — не поняла я. — Да, — продолжил Ульфсон. — Лео Марцоки по кличке Марс. Правая рука Дыма. — А Дым это… — Это третий человек в городе, Роксана, — на ходу вздохнул полицейский. — Его настоящее имя — Альфредо Небулоси. Это генеральный секретарь Комитета по защите исторического наследия Фелида. — Так это же всего-то какое-то общественное движение, — сказала я. — Клуб больших кошек, ностальгирующих по временам Империи. Ульфсон невесело усмехнулся. — Именно так они и хотят, чтобы о них думали. — Они? — Да, комитетчики. Чтобы ты знала, Комитет — второй по значимости орган власти в Федерации. — Да ладно! А как же муниципальные органы, Госсовет, Законодательное собрание и Представитель в конце-концов? — Некогда объяснять, — сказал Ульфсон. — Просто поверь, это так. Вот, мы пришли. Давай сюда, на выход. Мы выбрались наконец на улицу. За всей этой беготней, а перед этим за осмотром здания по моим подсказкам, на город опустилась сентябрьская вечерняя тьма. На крыше здания были установлены несколько дежурных прожекторов, но острые, почти не рассеивающиеся лучи скорее подчеркивали беспросветную тьму на небе, чем на самом деле что-то освещали. — Ульфсон? — раздался голос откуда-то сбоку. — Николас Ульфсон? Мы одновременно с полицейским повернулись, и я заметила, как рука дознавателя дернулась к подмышечной кобуре. Другой рукой он задвинул меня себе за спину, как будто я и не весила почти пятьдесят килограммов. — Кто таков? — произнес полицейский и посветил вперед фонариком. — Стой, где стоишь! — Не дергайся, канис, я из Госсовета. В луче света фонарика нарисовался молодой пард классического для них вида: пятнистая шкура, длинные, чуткие вибрисы и огромные глаза с круглыми зрачками. Одет пард был в поношенную текстильную курточку, штаны грубой ткани и мощные, почти до середины лодыжки, ботинки с хитиновым подбоем на мысках. Большой кот стоял чуть наверху, на куче строительного мусора. Судя по расслабленной позе, он не ожидал проблем, и на дуло полицейского усыпителя смотрел совершенно спокойно. Да, Ульфсон все-таки достал усыпитель и сейчас держал оружие у пояса, согнув руку в локте. Фонарик он отставил в сторону на длину вытянутой руки. Дрожащее пятно света накрепко вцепилось в большого кота. — Говорю ж, спокойно, волчара, — фыркнул пард. — Меня звать Химба. Младший советник. Я помощник действительного советника Зикенберга. — И что? — кинул из темноты Николас. — Твоей девчонкой заинтересовался Комитет, вот что, — произнес пард, прикрывая рукой свои чувствительные глаза от света фонарика. — Вы спугнули Лео, но он всегда возвращается. И с подкреплением. А ты знаешь Марцоки, к полиции он относится без уважения. — А Госсовету что с того? — Мы готовы предложить убежище твоей вульпес. Голову кольнуло воспоминание из сна. Абессинская, помнится, говорила, что мною интересуется Госсовет в лице… советника Хайде Зикенберга. Сложно представить, чтобы там числилось два чиновника с такой мудреной фамилией, да еще оба — с интересом к моей скромной персоне. — Николас, — шепнула я на границе слышимости, и левое ухо полицейского чуть шевельнулось. Ульфсон быстро сообразил, что если я называю его по имени, то это по-настоящему важно и совершенно серьезно. Я продолжила также еле слышно: — Николас, это ловушка. Госсовет ищет меня так же, как и этот твой Комитет. Не спрашивайте, откуда знаю. Теперь уж вы просто поверьте. Ульфсон сделал еле заметное движение головой. Мол, услышал, понял. Все-таки хорошо быть волком в присутствии кошек. Куда там пардам и фелис до нашего песье-волчьего слуха. Да, зрение у кошек ого-го. Но слух и нюх — извините, мы на пять ступеней выше. Полицейский перехватил поудобнее усыпитель и, не снимая луча фонарика с парда, громко произнес: — Я сам разберусь, советник. — Уверен? — Более чем. Счастливого пути, советник. Вы пешком, так что идите аккуратно. Берегите шкуру. Пард ничего не ответил, отвернулся, и спустя секунду на куче щебня уже никого не было. Исчез. Я бы на его месте сделала то же самое. Разумеется, если бы у меня были кошачьи глаза, которые могут заметить, как Ульфсон взводит курок усыпителя, держа парда на мушке. Полицейский целился с локтя, но короткий, кургузый ствол табельного «Мистерсона» смотрел точно в узкую кошачью грудь Химбы. Я стояла как раз справа за спиной, и отлично видела линию прицеливания. Ульфсон дождался, пока пард скроется в темноте, и после этого шумно выдохнул и убрал оружие. — Да это просто праздник какой-то, — произнес волк. — Две главные силы страны резко захотели поговорить со скромной тележурналисткой. Полицейский повернулся и оценил меня взглядом. — Ты кто, вульпес? — В смысле? — не поняла я. — Ладно, — вздохнул мужчина. — Вон моя машина, поехали. — Куда? — Ну, теперь уж точно не в полицейское управление и не домой, — усмехнулся мужчина. — Не бойся, доставлю в надежное место. Там разберемся, что с тобой делать. Я не особенно желала, чтобы со мной что-либо делали поздним вечером в каком-либо надежном месте, о чем и сообщила полицейскому, пока мы шли к машине. Тот лишь снова усмехнулся, после чего открыл дверь громоздкого даже на вид электромобиля, приглашая меня внутрь. — Слово офицера, ничего с тобой не случится. Переночуешь на квартире моих знакомых. А я заодно узнаю, что это за нездоровый к тебе интерес и у комитетчиков, и у госсоветников. Прям даже завидно. — Зависть это плохо, — сказала я, все же садясь в машину. В самом деле, не пешком же с этого пустыря выбираться?