Несколькими часами ранее…
Уж кого Николас никак не ожидал увидеть у своей «конспиративной квартиры», так это давешнего посетителя — крыса. Во-первых, потому что мало кто знал, где живет дознаватель. Во-вторых, потому что об этом уж точно не должно быть известно раттусу. И наконец, в-третьих, потому что нелегалу из канализацииесли и навещать кого-нибудь в городе, то уж точно не офицера полиции. Николас захлопнул дверь своего нового мобиля и подошел к подъезду. Деннис-младший сидел на верхней ступеньке, ссутулившись и упершись руками о бетон лестничного пролета. О чем-то сильно задумался, так что Николаса заметил, лишь когда дознаватель подошел вплотную. — А-а, фё как, легавый? — произнес крыс за полсекунды до первого слова из уст Ульфсона. — Отвез лифичку до дома? Улофил в кроватку? — Борзометр откалибруй, труболаз, — вяло отозвался Ульфсон и спросил. — Что забыл? — Фду одного фараона. — Только одного? — Пока хватит, — усмехнулся крыс. — Ну фто, будем упрафняффя в остроумии, или приглафишь в квартиру? Николас не двинулся с места. — Много чести для голохвостого. — А мне фесть беф надобнофти, — засмеялся Деннис-младший. — Хватит дефяти минут на предлофыть кое-фто. — Предложить? — удивился Николас. — Да, — кивнул крыс. — Тебе предлофение, фараон. — От кого? Крыс не ответил, и лишь красноречиво глянул на запертую дверь подъезда. Николас пожал плечами, поднялся на лестницу и, неделикатно подвинув ногой сидящего на верхней ступени крыса, отпер входную дверь. — И не говори, что не приглашал, — сказал Ник. — Ну, чего сидишь? Крыс не был многословен, и хвала небесам. Выслушивать его шепелявость больше минуты было уже выше сил Ульфсона. Оказалось, что на конспиративную квартиру крыса навел тот же, кто и предоставил это убежище Николасу — его старый друг по службе в полиции на Крайнем Севере, песец по имени Сержис Тундра. Откуда крыс узнал о нем — Деннис-младший не распространялся, но Ульфсону хватило ума понять, что если крыс что-то и знает, то уж точно не будет делиться этим знанием с представителем закона. Какое бы хорошее отношение к нему не сформировалось. А у молодого крыса оно было почти восторженным. Он это скрывал, но, к слову, ненароком продемонстрировал это еще при первой их встрече. Предложение канализационного пройдохи было простым, как жизнь раттуса. Услуги по слежке, благо что шпионы из крысов просто выдающиеся. Объяснил, что остро нуждается в деньгах, а у него, то есть Ульфсона, говорят, сейчас неограниченное финансирование. Опять же, откуда крыс узнал об этом — тайна сие великая есть. Ну да ладно, что знают больше одного, знает и свинья. Узнал так узнал. Настороженность Ульфсона вызвал не этот факт, а то, что Деннис-младший, оказывается, еще и хорошо знаком с кошкой-гадалкой, которая проходила по делу Николаса. Что называется, вот это поворот! — Погоди, серый, — прервал поток шепелявого красноречия полицейский. — Еще раз, откуда знаешь кошку? — Было дело, работали вмефте, — ответил Деннис-младший. Полицейский засмеялся. — Не смеши, раттус. Ваш род принципиально не знает, что такое труд. Крыс не стал спорить. Лишь поудобнее устроился за столом на кухне, где буквально час назад сидела лисичка. Чая или еще чего вкусного крыс, понятное дело, не получил, хотя маленькие, проворные глазки подземного жителя, казалось бы, сосчитали все небогатые запасы лакомств на полках рядом с плитой. — Род, мофет, и не фнает, — сказал крыс после паузы, — но говорю фе, мне приходилось работать с гадалкой. Она тофе не всегда легально трудится. Николас кивнул. Да, действительно, кошки-прорицательницы как-то не особенно замечены в стремлении задекларировать все свои доходы. Ну да пусть об этом у налоговиков голова болит. — Чего хочешь? — прямо спросил Николас. — Двести лаки в фяс, — также прямо ответил крыс. — И я слефу за фокси, куда бы та ни ринулась. Я цеплюфий, ты знаефь. Да, Николас знал. Правда, лишь со слов самого крыса, который рассказал, как он прыгнул на бампер мобиля похитителя. Было ли это на самом деле — еще вопрос. Поэтому безоговорочно доверять канализационному пройдохе Николас не спешил. С другой стороны, мало кто из крысов знает, что Николас Ульфсон — один из подписантов памятной петиции к руководству полиции, где сотрудники Управления просили отменить тот самый «кошмарный рейд» в канализацию. А те, кто знает об участии Николаса, совершенно точно не будут подставлять полицейского. О раттусах можно говорить что угодно, но свой кодекс чести у них есть. Сложный, непонятный, местами так просто вывернутый наизнанку, но есть. — Двести только за активное наблюдение, серый, — ответил Николас. — За просто сидеть и смотреть не больше сотни. Не устраивает — проваливай. — Идет! Крыс вскочил со стула и протянул свою узкую, серую кисть. — По рукам, фараон! — По рукам, подземка. Николас протянул ладонь, и Деннис-младший звонко припечатал по ней своей пятерней. Крыс изобразил свою щербатую улыбку и тут же поспешил на выход из квартиры. У входной двери повернулся к полицейскому и заговорщицки подмигнул: — И вот тебе на покумекать, легавый, — сказал крыс на прощание. — Если твоя фоксинафтольконуфна и Комитету, и Госсовету, то ктои зафем тогда пытался грохнуть ее химифефкой шашкой? И пытался ли? Не говоря больше ни слова, крыс выбежал из квартиры Ульфсона, оставив полицейского в полнейшем замешательстве. Деннис-младший, оказывается, отлично знает об интересе к девушке у двух сильнейших организаций страны. — Значит, есть и третья сила, — Николас сделал и озвучил вслух единственно приемлемый вывод. — Но кто же это? Из общения с крысом Николас сделал несколько выводов. Первый. Деннис-младший куда умнее и хитрее, чем хочет казаться. И под малолетнего бандита лишь маскируется. Не исключено, у него большие связи в городе, раз он оказался настолько информирован. Вывод второй. Что он вызвался помогать Ульфсону, пусть и за деньги, выглядит подозрительно. Отказываться же от услуг этого голохвостого прощелыги Николас не хотел. Нутро полицейского дознавателя было решительно за новые знакомства и ресурсы. Но вот держать крыса под пристальным наблюдением — это обязательно. И третий вывод. Скорее всего, Деннис-младший работает не по собственному почину, а на кого-то в Фаунтауне. На кого именно, пока можно даже не гадать. Без толку. Настанет время — сам скажет. И сделает это обязательно, иначе бы он не стал раскрывать своей необыкновенной для подземного крыса информированности. Утро еще не наступило, а Николас уже был потревожен телефонным звонком. Звонил крыс. Неизвестно каким образом, но сумел уболтать одно из семейств кротов Малого острова дать ему возможность позвонить в город. И сейчас сообщал Николасу все то, что видела лисичка — а именно, похищение енота двумя Золотыми. Николас чуть было не присвистнул. Этих разбойников в городе не видели уже несколько лет. Если шакалы вернулись в Фаунтаун, это серьезно. Значит, грядет череда очень неприятных событий, и полицейскому управлению все это разруливать. Скорее всего, достанется и Ульфсону, несмотря на его статус четвертого человека в городе. Поэтому появление Золотых следует отработать в первую очередь. Вот хотя бы просто для того, чтобы завтра суметь сконцентрироваться на главном деле — пропаже прокурорской падчерицы. Но судьба повелела иначе…Настоящее время…
Николас вытер кровь с рассеченного лба и окинул взглядом салон электромобиля. Повреждений немного — сказалась общая жесткость и вес бронированного кузова. Будь это обычный мобиль — никто из пассажиров наверное не уцелел бы. Тем не менее, крыса ударом сорвало с кресла и крепко приложило о дверь. Но Деннис-младший настолько невысок и невесом, что можно сказать, отделался легким испугом. Маленькие глазки сверкали озорным блеском. Похоже, крысу только весело. С журналисткой чуть хуже. Девчонка ошалело трясла головой на заднем сиденье. Удар уронил ее на бок, и сейчас она скорее лежала на подушке, чем сидела. Сброшенная курточка смягчила удар о боковую стенку. Похоже, вульпес отделалась потрясением. — Быстролап, ты как? — Я норм, — ответила девушка, привставая. — Что это… Краем глаза Николас заметил движение за поломанным стеклом автомобиля. — На диван! — крикнул Николас. — Не вставай! Рыжая послушно замерла. Николас пригнулся, успев правой рукой хлопнуть крыса по затылку. Тот поплавком нырнул в пространство перед пассажирским креслом. Тут же мелко, как горох о стену, что-то застучало по кузову машины. Без сомнения, оба пассажира ничего не поняли. Понял Николас. Еще до начала стука, когда увидел размытые фигуры за окном. Поэтому и заставил всех залечь. Там, где «горох» встречался с без того уже поврежденным боковым стеклом, то проминалось внутрь, вспухая совершенно непрозрачными белыми цветками. К счастью, нападающие еще не поняли, что машина бронирована. Однако долго это продолжаться не могло. Ник не опасался за борта автомобиля, но вот стекло через секунду-две могло дать слабину. Николас рванул на себя рычаг выбора передачи, переключив мотор на реверс. И сразу же нажал на педаль акселератора. Двигатель взвыл, задние колеса бешено закрутились, стирая покрышки в дым. Мощный автомобиль дернулся и пошел назад, набирая скорость. Краем глаза Ник заметил в левое зеркало, что машина едет в металлическую ограду. Не сбавляя скорости, выкрутил руль — тяжелый экипаж тут же начал разворачиваться, и удар в стальные прутья пришелся не кормой, где располагался мотор, а уже битым правым боком. Взвизгнул крыс, только показавший макушку над подушкой своего сиденья. Его приложило о центральный тоннель салона, и на этот раз всерьез: изо рта Денниса-младшего сочилась кровь. — Пефецпефцу, — пробормотал крыс, сплевывая окровавленные осколки зубов прямо на кресло. — И фторойрефец под корень. — Сейчас еще веселее будет, — мрачно добавил Николас, бросая взгляд через салонное зеркало на девушку. Роксана вела себя прилежно, по-прежнему лежа на широченной подушке заднего дивана. — Поехали! Николас опять переключил селектор и наступил на педаль. Колеса закрутились в другом направлении, и тяжелый бронемобиль начал набирать ход в сторону центра. Дорога шла чуть в гору и к тому же оставалась скользкой, поэтому скорость нарастала медленно. Что, впрочем, никак не сказывалось на двигателе: он послушно крутил дымящиеся колеса. В заднюю часть машины ударило еще несколько «горошин», но ни одна из них не попала в узкое, как амбразура, заднее стекло. — Хорошая девочка, — пробормотал Николас, пытаясь на скользкой дороге совладать с дикой мощью недавно заряженного аккумулятора. «Ну вот и началось», — подумалось Нику. — «Вот и привет, родной Север». — Сыроед! — Фего тебе? — крыс уже успел смахнуть кровь с губ, и теперь щерился жутковатой улыбкой с двумя обломанными резцами. Под корень, как и сообщил чуть раньше. — Алфавит знаешь? — Фмешно, легавый, — отозвался Деннис-младший и сноровисто открыл колпак телетекста на центральном тоннеле. — Фтофтутять? — Пиши: двенадцать ноль один, пробел, четыре нуля, пробел, две девятки. — И вфё? — удивился крыс, ожесточенно тыкая в клавиатуру. На полицейских машинах уже года три как не используются архаичные наборные барабаны. Их вытеснили полуавтоматы текстового набора, основанные на цифробуквенных клавишах. — Всё. — Одни фифры, — хмыкнул крыс. — Ваффамих-то грамоте обуфяют там, фараон? — Поговори мне! Крыс захихикал, довольный произведенным впечатлением. — Роксана, ты как? — спросил Николас. — Жива. Полицейский поправил салонное зеркало и осмотрел девушку. Да, с лисичкой, слава богу, все в порядке. Немного ошалевшая, но целая и невредимая. Ник посмотрел назад через уцелевшее левое зеркало — никого. Тренькнул телетекст. — Что там? — спросил Ник. Крыс присмотрелся. — Три девятки. И потом какая-то мефанина. — Хорошо, — кивнул Николас. — Значит, нашу дорогу уже берут на перекрытие. Скоро встретим друзей. Через две минуты на пути покореженного бронемобиля действительно показались проблесковые маячки патрульных машин. Николас выдохнул, сбросил газ и плавно, насколько позволяла поврежденная техника, остановил свой экипаж перед первым из мобилей. Из-за удара грузовиком что-то случилось с электрикой, и дорогу освещали только тусклые габаритные огни. Поэтому Ульфсон не смог разглядеть эмблемы на бортах машин по курсу. Полицейский выключил мотор, открыл дверь и, улыбаясь, вышел из дымящегося броневика. Улыбка моментально сошла с его лица, когда он увидел, наконец, эмблемы на мобилях с мигалками. Дорогу перекрыли не полицейские, а Следственный отдел Генеральной прокуратуры Фаунтауна. На пути стояли бюджетные «Фиорды» в прокурорской раскраске: темно-серая полоса по угольно-черному кузову, эмблемы на дверях и номерные таблички серого, а не синего, как у полиции, цвета. Из лучей света от фар выступил осанистый кот. Без головного убора, лишь в строгом сером костюме и вульгарном меховом полупальто, пижонисто распахнутом, оставляющим на виду неприлично дорогую оторочку красным бархатом.От струй дождя его оберегал здоровый черный зонт, который держал над котом один из его сопровождавших. Он стоял ровно позади пижона, поэтому Ульфсон даже не мог понять, кто это. — Я разочарован, Ульфсон, — произнес кот, бросая косой взгляд на искореженный бронемобиль. —Прошел уже целый день, а вы ни на сантиметр не приблизились к успеху в поисках моей падчерицы. Господин Линьковский — ходячее подтверждение замшелых лозунгов, обещающих успех и процветание тем, кто усиленно работает и концентрируется на карьере. Будучи представителем самого малочисленного из кошачьих родов, а именно фели́на — средних кошек, — он еще был и очень редким их представителем, ли́нксом. Проще говоря, рысью. Рысей в городе очень мало. Кроме семьи Линьковского, в которой, впрочем, чистых кровей был только Леопольд Линьковский, в Фаунтауне насчитывалось всего несколько сотен рысиных семей. Для сравнения, малых кошек больше миллиона. И еще пара сотен тысяч пардов, то есть представителей старшего кошачьего рода — фелида. Тем удивительнее, что Линьковский смог занять кресло одного из самых влиятельных людей в городе. Мужчине было хорошо за пятьдесят. Когда-то черно-рыжие, а теперь серо-пепельные волосы на его теле крутились барашками, выдавая возраст точнее, чем это сделал бы опытный врач-криминалист. Тем не менее, и в своем солидном возрасте генеральный прокурор был, что называется, мужчиной хоть куда. Мощный, но не подавляющий физической силой. Изящный, но не франт, как многие из его рода. Привлекательный, но не той утонченной изысканностью, как у девоподобных послов из Сиама, или брутальной маскулинностью Черных пантеров, а настоящей, зрелой мужской красотой. В глазах Леопольда была сила, знание, респектабельность и некоторая безалаберность, свойственная только по настоящему сильным натурам. Господин Линьковский даже не следил за стрижкой — его шевелюра простиралась аж до кончиков ушей, которые из-за этого заканчивались несерьезными кисточками. О, сколько неприятных открытий сделали недруги генерального прокурора из-за пренебрежения своим соперником. Как раз из-за видимой его несерьезности. — Я как раз собирался к вам на интервью, господин генпрокурор, — произнес Ульфсон и оперся рукой о крышу бронемобиля. Мокрый холодный метал неприятно холодил пальцы, но Николас не обращал внимания на усилившийся дождь. — Вот как? — картинно изумился рысь. — И с какой целью? — Сообщить, что я как раз очень даже продвинулся в поисках вашей родственницы. —А почему тогда вместо моего кабинета вы направились прямо под грузовик коммунальных служб? Николас стер вымученную улыбку с лица и шутливую, по сути, фразу произнес максимально серьезно: — Коммунальные службы работают круглосуточно, Линьковский. В отличие от вашего офиса. — Я вижу, вам в самом деле есть, что сказать, — произнес рысь после секундной паузы. — Вашими попутчиками займутся мои люди, Ульфсон. А вы поедете со мной. — Куда? — В мой кабинет. Зря вы думаете, что мы работаем по расписанию. Сейчас такие времена, что приходится пахать круглосуточно. Николас пожал плечами. — Времена как времена, — сказал он. — В обычные времена, Ульфсон, — произнес рысь, — по мобилям моих доверенных лиц не стреляют из запрещенного оружия. Или скажете, что эти вмятины по правому борту — от табельных игольников? Шутки кончились, Ульфсон. Это не просьба, а приказ. Вы едете со мной. Нужно поштормить мозгами, и мне нужна ваша голова. Желательно — целая и невредимая. Кстати, не хотите сказать спасибо за броню? Ульфсон покачал головой. —Если вы дали мне бронемобиль высшего класса, под обстрел из метателей, то знали, что подобная угроза возможна. А значит, сознательно рисковали моей головой, на словах столь ценимой, а на деле… — Довольно! — глаза Линьковского метнули молнии, кисточки на ушах сложились в острейшие пики. — Кончайте умничать, канида. Быстро в машину. Вопреки ожиданиям полицейского, генпрокурор доставил Николаса не в офис по знакомому Ульфсону адресу, а в загородный особняк, который одним своим видом говорил о достатке владельца. Кованная стальная ограда с проволокой электрической сигнализации поверх. Начисто выбритые зеленые лужайки, настолько неестественно ровные, что казались нарисованными. Аккуратные до картинной неестественности цилиндрические кустики, которые ограждали тропинки внутри усадьбы. Наконец сам особняк — огромный, трехэтажный, из темного имского гранита в основе и жемчужно-белого, как будто светящегося изнутри мраморного камня со второго этажа и выше. Происхождение этого стройматериала оставалось для Ульфсона загадкой, но, судя по всему, это какой-то из сортов дорогущего отделочного мрамора. Николас никогда в жизни не был в загородных резиденциях кошек высокого прыжка. И хоть Леопольд Линьковский числился не пардом, а всего лишь линксом, ситуации это не меняло. В загородных резиденциях баснословно богатых рысей Николас также пока не гостил. Мобиль генпрокурора проехал мимо центрального входа в особняк и узкими, но невероятно ухоженными и невозможно гладкими грунтовыми дорожками добрался до одного из второстепенных зданий поместья. Это был относительно небольшой одноэтажный дом с низкой, покатой крышей и маленькими, похожими на световые вырубки, окнами под самой кровлей. Тем не менее здание содержалось в образцовом порядке, и даже бронзовый колокольчик на двери был натерт шлифовальной пастой и чуть ли не горел отраженным светом. Хоть бы и в раннее, еще темное утро, хоть бы и в проливенный дождь. По счастью, над входом в дом высился приличных размеров навес, что избавило Ульфсона от необходимости стоять под ливнем. Линьковский сам, без прислуги достал ключи, открыл дверь, вошел и пригласил полицейского. Не говоря ни слова, сбросил верхнюю одежду на пуфик под вешалкой и в том же молчании направился по скудно освещенному коридору куда-то вглубь здания. Вместе они дошли до одной из дверей в конце коридора, Линьковский сделал приглашающий жест. Николас послушно шагнул в невысокий дверной проем и обнаружил себя в совершенно обычном рабочем кабинете… баснословно богатого аристократа. Комната утопала в элементах роскоши, при этом сверхъестественным образом оставаясь именно кабинетом — то есть была обставлена строго и скупо. Стол, рабочее кресло, пишущая машинка, абажур за подлокотником и настольная лампа чуть спереди, справа. Ковры на полу, вычищенные до состояния новых. Череда книжных шкафов, еще одно кресло — на этот раз для отдыха, — растение в напольном горшке. Несколько ламп-свечей в позолоченных канделябрах. В общем-то, и глазу не зацепиться. Но все объекты были настолько дороги и даже на первый взгляд стары, историчны и аристократичны, что это просто пугало. Откуда у фелина столько денег? Рыси никогда не числились богатой Семьей. — Садитесь, — Линьковский указал на «кресло для отдыха», а сам занял место за рабочим столом. — Здесь нам никто не помешает. — Понятно, — сказал Николас, присаживаясь. — Ну и о чем вы хотели со мной поговорить? — Поговорить? — рысь поднял бровь. — Я не поговорить вас привел. А сделать выволочку или похвалить. В зависимости от того, насколько близко возвращение моей дочери домой. — Дочери? — удивился Николас. — Разве она вам не падчерица? — Да, она не моей крови, — согласился генпрокурор. — Но уверяю, она мне как родная дочь. И всегда такой была. Ульфсон почесал затылок. — Ладно, это не мое дело в конце концов, — сказал он. — Ну, тогда давайте вернемся к нашему делу, — произнес линкс. — У машины вы сказали, что продвинулись в поиске Китти. — Да. — Тогда я жду отчета. Прямо сейчас. — Господин Элтри, — усмехнулся Николас. — Я вам не отчитываюсь. У меня свое начальство. Генпрокурор покрутил в руке карандаш с рабочего стола, потом аккуратно и медленно положил его обратно. — Николас, вы кое-чего не знаете, — сказал Линьковский. — Курцпоинт мне обязан лично. Много чем. Так что не зарывайтесь, дознаватель. Один звонок в мэрию, и вы уже можете даже не возвращаться на свое рабочее место. Оно больше не ваше. — Вы, должно быть, неплохо меня знаете, — вдруг сменил тему Николас. — Так? Линьковский с готовностью кивнул. — Тогда должны знать, к чему приводят попытки на меня давить, — продолжил Ульфсон. — Поэтому давайте обнулимся сейчас и начнем разговор с начала. Как уважающие друг друга люди. Генпрокурор взял паузу на полминуты, затем откинулся на спинку кресла и согласно кивнул. — Принимаю, — произнес он. — Итак, где моя дочь? — Для начала сообщу то, что знаю лично я, и что наверняка знаете вы. Если где-то ошибусь, поправьте. Линкс согласно кивнул. Николас в свою очередь поудобнее уселся в кресле и продолжил: — Итак, ваша падчерица – спец по полевой работе внедренного агента. В антимонопольном департаменте Генпрокуратуры, очевидно. И не на последней должности, учитывая ее полномочия. Крайние несколько лет она плотно опекает компанию «П и Ж», которая в общем-то не нуждается в представлении. Недавно она получила информацию о том, что в недрах одной из нелегальных лабораторий ведется разработка каких-то психоактивных веществ, которые также нелегально распространяются по городу через продажи детского шампуня. Скорее всего речь идет об эксперименте, и ваша падчерица понятия не имела о том, какое значение компания-монополист уделяет этой разработке. Знала бы — подготовилась к проникновению в лабораторию лучше. Тем не менее, что случилось, то случилось. Девушка проявила неаккуратность, забыла свою записную книжку и не успела смыться вовремя. Очевидно, что была схвачена службой безопасности, которая в случае с нелегальной лабораторией состоит из наемников Золотых. Полагаю, Китти успела узнать, что эксперимент по опытному внедрению на рынок детского шампуня имел конкретное начало. С психоактивным веществом работал один из телевизионщиков, про́цио по имени Линн Лин. Также она знает главного технолога, лабораторного мыша, имя которого я сейчас не назову. Эти двое не так давно повздорили, в результате чего енот начал собственную игру и даже подготовил кое-какие документы, при помощи которых надеялся нажать на руководство компании. Однако не успел этого сделать. Скорее всего, по наводке мыша к нему заявились Золотые и похитили от греха подальше. У меня сейчас нет информации, где именно находится ваша падчерица. Да и где находится похищенный из своего дома енот я тоже не знаю. Все, чем я располагаю — координаты той самой секретной лаборатории. В моем понимании, продолжать поиск Китти Муар-Линьковской нужно оттуда, и желательно — не самыми официальными методами. Если это действительно нелегальный и тайный проект, да еще под охраной Золотых, то… простите, ордер на обыск, хотя бы и от целого генерального прокурора, не самое лучшее оружие. Длинноствольный усыпитель и отряд спецназа за плечами будут уместнее. Николас закончил, в воздухе повисла пауза. Все, что сказал дознаватель, базировалось не на фактах, а на чистых догадках Ульфсона, большей частью почерпнутых из «непонятных снов» Роксаны Быстролап. Тем не менее Николас чутьем сыщика понимал, что все только что им сказанное — правда. Линьковский долгое время молчал, глядя на столешницу прямо перед собой. Наконец поднял голову и вперился своим диким взглядом вертикальных зрачков прямо в глаза Ульфсона. — Неплохая работа, — произнес генпрокурор. — Для одного дня реально неплохая. Но откуда у вас информация о статусе моей дочери внутри Генпрокуратуры? Она ни по каким документам у меня не числится. — Я не с документами работаю, Леопольд, — произнес Николас, — а с людьми. В городе достаточно тех, кто серьезно пострадал от этого ее неофициального статуса. — Понятно. Я кое-что добавлю. Китти, как вы заметили, имеет серьезные полномочия. Хотя бы и против фармацевтического монополиста «П и Ж». Но все они не стоят и сгрызенного лаки, если девчонка не на свободе. И тем более, если я не знаю, где ее искать. Я понятно излагаю? — Более чем. Именно поэтому и все мое расследование пока стоит на неофициальных данных. — Я догадываюсь, где вы их черпаете, — произнес рысь. — Но это не объясняет вашей осведомленности о внутренней кухне «П и Ж». Откуда у вас информация о конфликте между Лином и Эль-Мюридом? — Простите? — не понял Николас. Ему последнее имя ни о чем не говорило. — Мыш, — коротко пояснил Линьковский. — Так зовут лабораторного мыша. — А-а-а. Ну, эта информация носит характер насквозь приватной. Но нет оснований ей не доверять. — Про похищение процио — тоже насквозь приватная информация? — Нет, это из открытых источников. Свидетельские показания. — Этот ваш раттус? — Да. И еще вульпес. — А, рыжая журналистка… — Да, — кивнул Николас. — Ее зовут Роксана К. Быстролап. — Расположение секретной лаборатории она тоже лично лицезрела? — Нет. На этот счет есть кое-какой документ. Пока не могу представить официально, он был получен… кхм, скажем так, не самым законным методом. — Мне побоку на методы! — Линьковский хлопнул ладонью по столу. — Если у вас есть, чем прижать Питерболда, мне нужен этот инструмент! — Питерболда? — не понял Ульфсон. — Коммерческий директор «П и Ж», — пояснил генпрокурор, остывая. — Настоящая заноза под хвостом у руководства города. И я, и лично господин Гривсон сильно заинтересованы в том, чтобы эта персона как можно скорее исчезла с горизонта. С тех пор, как Питерболд занял пост директора корпорации, у нас сплошные проблемы. — Какого рода проблемы? — «П и Ж» владеет большим фондом недвижимости. Очень большим. У мэра в свою очередь обширные планы по строительству в соответствии с предвыборной программой. Корпорация этому сильно мешает. Питерболд у них главный продаван, однако вместе с этим он и председатель совета директоров, ну, вы понимаете… Ульфсон понимал. Мэр Гривсон был из тех, кто не терпит сопротивления на пути. А сопротивление фармацевтический гигант-монополист может оказать еще какое. Если у миллиардной корпорации есть городская собственность, и она не хочет ею делиться, то понять раздражение градоначальника можно. Однако Николас также сознавал, что не одно лишь это стало причиной конфликта. Существовал и более глубокий, личный подтекст происходящего. В подобных случаях он есть всегда. — Про недвижимость понятно, — сказал Николас. — Но меня больше интересует, где Питерболд перешел дорогу лично вам или мэру. — Это не информация для разглашения, Николас. — Значит, будет не для разглашения. Итак? Линьковский снова поднял взгляд на Ульфсона, оценивающе просканировал его умение держать язык за зубами, после чего неохотно произнес: — Сын мэра приударил за старшей дочерью Питерболда, и это очень не нравится Гривсону. — Это… кхм, приударивание взаимно? — Насколько мне известно, да, — вздохнул Линьковский. — Это проблема. РэкаПитерболд даже не гражданка Федерации, не говоря уж о регистрации в Фаунтауне и о том, что она простая фелис. — Глава «П и Ж» — обычный кот? — удивился Николас. — Не совсем обычный, — глаза линкса опасно сузились. — Он иностранец, но блестяще образован и говорит без акцента. Родом из Александрополиса. — Египтянин? — Да, — генпрокурор кивнул и почему-то усмехнулся. — Именно так его и зовут. — Не понял, — нахмурился Николас. — У него прозвище — Египтянин. За глаза его только так и называют. Не по имени-фамилии, которые к тому же взяты в рамках дипломатической регистрации. Понятно, что никакой он не Питерболд, а имя уж точно не Ноктюрн. Ульфсон сделал пометку в памяти, а в слух произнес: — Необычное имя. — У его старшей дочери еще необычнее. — Рэка? — припомнил слова линксаУльфсон. — Это ее национальное имя? — Это сокращение от Рэквие́ма, — усмехнулся в усы Линьковский. — У него все семейство музыкальное. Сам Ноктюрн, жена Элегия — и две дочки: Месса и Рэквиема. Николас покачал головой. Если про ноктюрн и элегию он еще понимал, все-таки и в самом деле красивые музыкальные слова, то называть дочек именами одно другого мрачнее… Впрочем, линкс заметил, что имена дипломатические, не настоящие. Наверное, на их родном языке они вообще не имеют значения, ну а звучат неплохо — это верно. — И это все? — спросил Ульфсон. — Причина конфликта в дележке недвижимости и отношениях молодого льва и кошки-иностранки? Линьковский кивнул, добавив: — С одной поправкой. Изи Гривсон — не лев. — В смысле? — Как и моя падчерица, он фелис. Только если я просто удочерил Китти, то Лайон — генетический отец ИзиараГривсона. Такое бывает. Большие кошки могут иметь потомство от женщин-фелис. Но не наоборот. — Это я знаю, — сказал Николас. — Тем не менее, я все еще не особо вижу ваше место в этом театре межродовой романтики. — Хорошо, Ульфсон, не для протокола и вообще по страшнейшему секрету сообщаю: ИзиарГривсон и Китти Муар-Линьковская — близнецы. Полное имя парня — Изиарид Муар-Гривсон. Их мать — Майя Муар, погибла вскоре после родов. Я как ближайший друг мэра взял ответственность за одного из близнецов, девочку. Не являясь пардом, я могу делать это открыто, и даже фамилию для Китти указал двойную, в честь матери. Ну а Лайон усыновил мальчика. Но он — пард, будь проклят этот их Кодекс, поэтому мальчик получил ту же фамилию, что и отец, несмотря на официальный статус приемного сына. Теперь было уже время для Ульфсона взять паузу на полминуты. Он понятия не имел о том, что у мэра вообще есть дети, а тут на тебе — еще и не по собственной родовой линии. И если, скажем, для генпрокурора это еще можно пережить, то мэру… Мэру Фаунтауна, вскройся информация о сыночке-фелис, можно смело уходить из политики на пенсию. Прайд не поймет. — Я так понимаю, это и есть точка давления Питерболда на верховную власть Фаунтауна? — спросил Ульфсон. Генпрокурор кивнул и с улыбкой спросил: — Теперь понимаете, в какой котел попали, грешная душа? — Теперь да. Только у меня по-прежнему есть ощущение, что вы рассказали не все, господин генеральный прокурор. Линкс усмехнулся. — Я хоть и глава генеральной прокуратуры, но тоже знаю далеко не все, — сказал Линьковский. — Изложенного достаточно, чтобы вы понимали свою ответственность. И деликатность ситуации тоже. — Я понимаю, — кивнул Ульфсон. — Но, если хотите вернуть Китти, мне нужны дополнительные инструменты. Или информация, или полномочия. — У вас есть все необходимое, — обрезал генпрокурор. — Если вы уверены, что Китти где-то у Питерболда, то мне этого достаточно. У него есть и слабые стороны, на которые мы с Гривсоном можем нажать. Пока в этом не было нужды. Но сейчас, когда мы оба попали в своего рода зависимость от директора «П и Ж», эти точки давления становятся доступными. В первую очередь, этически. — Какие именно? — У Питерболда есть сепаратное соглашение с Ассоциацией фармацевтических производителей. По факту, это сговор по удержанию высоких цен на критически важные лекарства от смертельного недуга, например, канида-рабиеса. Если этот заключенный в бумаге договор увидит свет, мы сможем так прижать «П и Ж», что Питерболд не только вернет Китти и объяснит своей дочке недопустимость общения с Изиаром, но и безвозмездно передаст городу всю недвижимость. — Вы уверены в существовании этого документа? — спросил Николас. — На сто процентов, — Линьковский постучал когтем по столу. — Эту бумагу даже удалось однажды увидеть. Увы, наш агент не смог снять копию или унести оригинал, но повторюсь, этот документ совершенно точно существует. — И вы знаете, где он хранится? — Нет, — рысь покачал головой. — Точнее, не знаем, где именно. Что он дома у Питерболда — совершенно точно. За особняком Египтянина мы следим очень тщательно, и уверяю, документ не покидал его. — Я так понимаю, если документ окажется в ваших руках… — Достаточно фотографической копии, — нетерпеливо прервал Николаса генпрокурор. — Договор короткий, на одном листе бумаги с одной стороны. Один снимок в нужном ракурсе — и этого достаточно, чтобы мои ребята взяли особняк Питерболда хотя бы и штурмом. За ордером на обыск дело не станет, сами понимаете. — И вы хотите предложить мне шпионскую работу? — предположил Ульфсон. — До сегодняшнего дня для этого не было оснований, Николас, — ответил рысь. — Но если вы уверены, что «П и Ж» ведет в том числе и незаконные эксперименты, то это меняет дело. Теперь мы можем надавить на Питерболда, так сказать, широким фронтом. Начнем со сговора, а окончательно отравленную стрелку в лоб направим по результатам оперативной проверки этой его лаборатории. А может быть, даже сделаем это параллельно. Где, говорите, там это производство расположено? — Я не говорил, где, — ответил Николас. — Не доверяете, да? — линкс засмеялся. — Хорошо, имеете право. Я вам тоже не вполне доверяю, Ульфсон. Давайте заслужим доверие друг друга. — Давайте. Как? — Вы достаете мне фотокопию договора-сговора, а я обеспечиваю вас полной независимостью от Курцпоинта. Будете моим личным представителем в Управлении полиции. Станете расследовать самые важные дела и отчитываться лично мне. Поддержку со стороны мэрии я обеспечу, уж не волнуйтесь. — Соблазнительно, — ответил Николас после минутного молчания. — То есть я получу от вас сладкое место и неограниченные ресурсы, а за это должен буду плюнуть в глаза своим коллегам? Стать надсмотрщиком над друзьями, которые защищают к тому же интересы иного ведомства? И каждый день, обедая в столовой, вычерпывать плевки из супа? Хорошая перспектива. — Про плевки у вас особо образно получилось, — усмехнулся Линьковский. — Но я предлагаю вам иное. Вы сами наплюете на всех недоброжелателей. А захотите — перейдете на работу ко мне по первому желанию. Интересует — уходите сразу, я подпишу перевод с повышением. Ульфсон поднял взгляд и разочарованно произнес: — Я думал, вы меня знаете, господин генпрокурор. А на деле — нет. Считаете меня каким-то рядовым нюхачом. Нет, Леопольд, меня не интересуют такие взаимоотношения. Дочь я вам достану, не извольте волноваться. Но принимать ваши подачки я не намерен. И уж тем более, не собираюсь влезать в эту вашу возню с Питерболдом. — Вот как? — ввернул свой любимый вопрос линкс. — Именно так. И вообще, мне кажется, вы врете. И никаких прекрасных отношений с падчерицей у вас нет. И фамилия у нее двойная исключительно из-за того, что она вас в глубине души презирает и, когда получала паспорт, таким образом вам это объяснила. Вы и сами — готовое подтверждение кризиса в отношениях с приемной дочерью. Готовы рискнуть ее жизнью ради возможности придавить конкурента. Отжать его на жилищный фонд, чтобы угодить дружку-мэру. Это грязно и подло, Линьковский. Вот вам мой ответ. Рысь за столом генпрокурора разительно переменился. Только что сидел расслабленный, добродушный большой котик с мягкой шерсткой, и вот — р-раз! — на Николаса теперь смотрит ощеренный зверь с плотоядной улыбкой и страшными, дикими глазами. Вертикальные зрачки — как будто прицельные прорези в целике крупнокалиберного усыпителя. — Боюсь, мне придется настоять, — сказал генпрокурор. — Городу нужны ваши услуги, дознаватель. — Можете настаивать, — произнес Николас. — Я не буду влезать в это. — Придется, Ульфсон, — с угрозой в голосе сказал рысь. — Я хотел этого избежать, но вы сами виноваты в своей тупой канидской упертости. Отныне ваша подруга-лисичка не покинет моего особняка, пока вы не вернетесь сюда с фотокопией документа. Николас усмехнулся. — Опять вы врете, Леопольд, — устало произнес полицейский. — Вы отдали приказ схапать моих друзей еще до того, как мы отправились к вам в этот милый особнячок. Я видел, как ваши прирученные парды засунули Роксану и Денниса в полицейскую версию «Фиорда» — без дверных ручек в салоне. — Вы идиот, Ульфсон, — прошипел Линьковский. — С людьми моей высоты прыжка нужно договариваться, а не дерзить. — Может быть, вы и правы, я идиот, — согласился Николас. — Но в одном вы точно ошиблись. Я не шпион и не домушник. Линьковский по-прежнему смотрел на Ульфсона исподлобья. Но глаза его перестали пугать своей беспощадной дикостью, и теперь на полицейского дознавателя смотрел просто озлобленный линкс. Кисточки на ушах распушились обратно, правая ладонь перебирает листочки блокнота на столе. Генпрокурор поднял взгляд. — Странно слышать подобное от того, кто водит дела с сертифицированным взломщиком, — сказал он. — Вы про что? — Я о вашем дружке-крысе, — пояснил линкс. — Он-то как раз домушник, каких мало. Этому малому грозят пожизненные работы на строительной свалке, Николас. — Блеф, — выплюнул короткое слово Николас. — Да хоть бы и блеф, — фыркнул кот. — У него голый хвост, этого достаточно, чтобы навечно запереть его на какой-нибудь строительной каторге. Николас покачал головой. Как же меняет людей высшая власть! — Собирайтесь, Николас, — продолжил генпрокурор. — Берите фотоаппарат, крыса и вперед, за документом в гости к Питерболду. Я обеспечу отсутствие семьи дома. Надо только вломиться и сделать то, что нужно. Ни с кем не контактировать. Видите, какой я добрый? — А Роксана? — Роксана побудет со мной, Ульфсон. В надежде, что вы справитесь с заданием. — Это уголовно наказуемое преступление, Линьковский. — Это жизнь, Ульфсон, — сухо произнес рысь. — Идите и возвращайтесь. Либо с фотокопией документа, либо с моей дочерью.