Answer the call

                    

      Говорили: он любит — мол, потому и бьёт,       Говорили: тот самый, что небом тебе обещан.       У него вместо крови по венам течёт гнильё,       Он пришёл не любить, а просто забрать своё:       Ты скажи ему: «Да» — и завтра проснёшься вещью.

             40 часов до.                     Лея выходит из цирка, оставляя дверь незакрытой: при такой весенней теплой погоде невозможно удержаться и не впустить в душный коридор немного ветра.       Она почти поет от радости, апрель кружит ей голову, вкладывает в нее слова, которые маячат на экране побитого жизнью телефона.       Позвоню через час.       Да-да-да, и бабочки в животе щекочут крыльями.       Да-да-да, и мир становится лучше, светлее, ярче.       Да-да-да, и хочется петь, творить и танцевать на тонкой леске под куполом.       Лея так счастлива, что похожа на безумный диско-шар, озаряющий все вокруг. Ее внутреннего света хватает на всю улицу, словно это она заряжает солнце и опаляет город золотом, а не вот тот неизведанный небесный блин.       V приучил ее к своему голосу каждый вечер в десять тридцать пять, поэтому предложение поговорить в девять утра застает Лею врасплох, но это совершенно неважно: мятные наушники у нее с собой, батарея телефона полная, а зарядное устройство, как всегда, лежит в рюкзаке. Да-да-да, ликует Лея, она услышит его через двадцать семь минут и сорок одну секунду, о боже, наверное, сегодня один из лучших дней в ее жизни.       Может быть, удача действительно на ее стороне и он даже позволит его увидеть. Она же просто попросит, в конце концов, что ей будет за вопрос? Он разозлится, наверное, но не сильно: V знает, что Лея не дурочка, как эта Кэрри, она не будет просить дважды, если в первый раз получила отказ. Она умница-красавица, цирковая девочка, ушки на макушке, тонкие пальцы, пухлые губы; не-дурочка-как-эта-Кэрри.       Лея бежит по парку, покупает мороженое — к черту диету и строгое питание, к черту все ограничения, — завязывает футболку узлом, обнажая впалый живот, и садится на качели. Сегодня можно все — это она так решила, сама, никого не спрашивая. Она и вот то светило, что над головой, и еще все эти люди, странно смотрящие на девушку с голым животом и курткой на земле, поедающую мороженое. Оно сладкое, почти приторное, с кусочками горького шоколада и карамели; Лея ест долго, растягивая удовольствие и жмурясь от счастья и солнца.       Бабушка бы ее убила.       Забила бы скакалкой или спортивным тросом, отобрала бы телефон, посадила бы под домашний арест; проверила все переписки, разбила ноутбук, оставила без ужина. В такие минуты Лею трясет от ее жестокости, но она молчит, глотая слезы, и только в комнате падает на подушку и рыдает, пока истерика не перерастает в тяжелый сон.       Как же она мечтает отсюда вырваться! Сердце отбивает ритм в голове, а кончики пальцев зудят от этой мысли; сбежать от бабушки-тирана, от духоты лета, от скучных пейзажей; путешествовать с цирком, ходить под куполом, танцевать лучше всех, ловить восторженные взгляды. Встретиться с V — приехать, сделать сюрприз, упасть в его объятия, обнимать всю ночь до рассвета…       Ради него она готова на все.       Украсть деньги из кошелька. Не спать всю ночь перед тренировкой. Плохо подготовиться к экзамену. Сидеть в ванной, пока вода не станет ледяной. Присылать свои фотографии. Много фотографий.       Сделать все, что он скажет, о чем он попросит — или, наоборот, промолчит.       Если бы не V, Лея бы никогда не избавилась от своих страхов, не попробовала бы то диковинное кольцо в форме луны, не купила бы новое трико, не сделала бы татуировку на бедре — миниатюрный стриж, вестник свободы и лета, стоил ей многих нервных клеток и части тайком отложенных денег на побег. V потом возместил это сполна — анонимный перевод, получасовая очередь в банке, хруст свежих купюр. Лея догадывалась, что он богат, но чтобы прислать пятьсот долларов просто так? Для нее это были немыслимые деньги.       Их она тоже отложила. Для него.       Сегодня такой хороший день, поет ее сердце, такой восхитительно-прекрасный, солнечный и свежий, что она просто обязана после звонка пройтись по магазинам на узких улочках и купить ему подарок. Лея не знает адреса V, но верит, что можно оставить в каком-нибудь почтовом отделении, может быть, тогда он придет и заберет, если она скажет ему? Не будет же он ее ругать за это. В том, что они из одного города, Лея не сомневается: однажды V проговорился, и она поймала его на этом.       Он сказал:       — На Лафайет-плазе сегодня ярмарка. Там продают цветную сахарную вату. Я так и не решился попробовать…       В тот день Лея провела на ярмарке весь остаток вечера, пытаясь найти V в толпе, но попытки не увенчались успехом, и она вернулась домой к разгневанной бабушке.       Но это неважно. Потому что она так быстро привыкла к пустым обвинениям, постоянному страху попасться, вечным перестраховкам и паролям, что в конце концов перестала реагировать. Только кивала и плакала в подушку, стараясь не делать это слишком громко, иначе бы бабушка вернулась и начала кричать еще сильнее.       Иногда от этих ссор у Леи сильно болела голова и шла кровь из носа, на что пожилая миссис Грин заявляла, что Лея просто притворяется.       — Ты лгунья, — говорила она. — Думаешь, я буду жалеть тебя? Иди и займись делом.       Лея перестала ей верить, перестала ее слушать, называла про себя старой маразматичкой, мерзкой старухой, проклиная бабушку и желая ей смерти. Так нельзя, но Лее было плевать.       Она просто хотела, чтобы ее оставили в покое.       V стал ее отдушиной. Ее личным маленьким богом. Внутренним голосом, который направлял и указывал. Сначала она не доверяла ему, прощупывала почву; просто не верила, что может кому-то понравиться.       Как такое вообще возможно, она же просто бестолковая маленькая девочка с кучей комплексов, с длинными худыми руками, широкими бедрами, кривыми ногами и нескладным, словно у бесшарнирной куклы, туловищем. Кому она может понравиться? Бабушка смеялась, когда Лея говорила о любви.       Кому ты такая нужна, хохотала. Ты себя в зеркало видела?       Однажды Кэрри спросила у Леи, не лесбиянка ли та. Лея вспыхнула, залилась румянцем, выдавила «нет» и отвернулась, а Кэрри еще долго подмигивала ей вслед, словно знала что-то, чего не знает сама Лея.       И от этого тошно.       Как ты меня нашел, печатала Лея под одеялом поздно ночью.       Я искал тебя всю жизнь, ответил V рано утром. Это судьба.       Это судьба, повторяет себе Лея, смотря на безоблачное небо. Самая что ни на есть настоящая судьба. И в ней они будут вместе.       Телефон начинает вибрировать.       Сердце Леи подскакивает и падает вниз.       До него ей никто никогда не звонил. Только бабушка, и то Лея больше слушает ее, чем говорит. Или предпочитает сбрасывать GPS-локацию, лишь бы та и вовсе не звонила; и тогда телефон замолкает на несколько дней.       У V особенный номер. Три пятерки на конце, а перед этим — две шестерки. Лея знает его наизусть, потому что в сумме там будет пятьдесят пять. Чертова галочка преследует ее везде.       В памяти пластикового «алкателя» целых шестьдесят девять вызовов, и все — от него. Лея помнит, как он позвонил ей впервые — ошибся номером, долго молчал, а потом спросил ее, не хочет ли она с ним поговорить, раз уж так совпало.       И Лея — заикающаяся, зареванная после очередного скандала с бабушкой Лея сказала да.       Телефон вибрирует еще раз, и Лея делает глубокий вдох. Вибрация, словно ее режут ножом; два, три — на четвертую Лея поднимает трубку.       Она слышит его дыхание. Чуть сбитое, учащенное и глубокое; слышит его выдохи в микрофон — он, наверное, тоже делал вдох перед звонком; и Лее хочется оказаться рядом. Прижиматься к его плечу, целовать его скулы, прятать руки под рубашкой — все что угодно, лишь бы быть не здесь, в отражении теплого пластика черного прямоугольника.       — Привет. — Она старается скрыть радостную дрожь в голосе. — Все в порядке? — сразу же спрашивает.       — Я просто хотел рассказать тебе о своих мыслях.       Лея сжимает телефон, стараясь не потерять ни одного слова. Оказаться у него в голове — неслыханная роскошь даже для ночи, а тут — раннее утро, теплое солнце, самый счастливый день в ее жизни.       Самый счастливый день.       — Я слушаю тебя, — отвечает.       — Я сейчас ехал в автобусе домой и все думал, какой бы ты хотела дом?       Лея теряется. Она не знает, что ответить, потому что она даже никогда не представляла себе, каким должен быть дом ее мечты. Наверное, на берегу моря или океана, с большими окнами и ставнями, с мягкой кроватью и широкими подоконниками. Но как рассказать об этом, если у нее — она почти наверняка это знает — мало времени?       А потом вдруг улыбается.       Ведь есть только один правильный ответ.       И как она сразу не догадалась?       — Такой, — отвечает, — в котором будем мы.       V смеется. У него такой электронный, одноволновый смех, словно его голос пропустили через несколько радиоэфиров и записали на кассету. Лея никак не может понять — это связь так искажается или смех и правда так звучит?       — Нет же, глупенькая, — говорит он, просмеявшись. — Дом. Обои, полы, окна. Вид из этих окон. Цветы?..       Она знает его голос так хорошо, что угадывает интонации на лету. С пятого разговора догадалась сохранять — две кнопки нажать, чтобы разговор начал записываться, а потом всю ночь слушать и слушать. Поэтому стала меньше говорить, давая V простор.       И он купился.       По крайней мере, она так думает.       Лея все-таки рассказывает о доме, рисуя в голове идеальную жизнь: серые обои, белоснежные окна, все такое изысканное и дорогое, чтобы с видом на океан и огромным пляжем; перед домом — сад с розами, много-много роз, так много, чтобы можно было лежать среди них и смотреть на небо, слушая волны.       …V никогда о себе ничего не рассказывает.       Его жизнь — табу; его адрес — табу; его квартира, работа и образование — табу. Лея знает сухие факты, и только. V ест омлет на завтрак, рыбу на обед и салат на ужин, ненавидит мясо с кровью и вино, зато не против выпить ледяного пива после работы. Еще у него много разных футболок и целых три кожаных куртки. Он терпеть не может Уильяма Батлера, гитары и неопрятных людей. Знает математику, физику и литературу, но путается в географии и биологии.       Ему не нравятся сильные женщины, умеющие за себя постоять, V предпочитает слабых и хрупких, но не плоских, а фигуристых, как говорит он сам, чтобы белый цвет полнил, а не скрывал недостатки.       V любит фотографии. Лея присылает ему тонны снимков — вот она гуляет, вот идет домой, вот переодевается в раздевалке; случайное селфи перед сном, долгожданное — рано утром. Иногда она присылает ему всю себя, и ее щеки горят от стыда и возбуждения, когда V пишет ей комплименты.       С ним Лея чувствует себя настоящей женщиной — взрослой, красивой и желанной. В такие моменты — особенные для них обоих — она готова простить ему даже то, что никогда не видела его лица. И тела. И даже отражения. V — призрак рядом с ней, ощущение нереальности, горький эфир возле ее губ.       И сейчас она делает вдох.       — Лея? — V кашляет, и Лея давится от неожиданности совпадения со своими мыслями. — Ты уснула?       — Просто задумалась.       — О чем?       — О тебе. — Лея хитро прикусывает губу. — О том, какой ты замечательный, — набирается смелости добавить: — У меня.       Он молчит. Лея знает, что для него такие слова — это стена. V человек дела, а не слова, все эти телячьи нежности — не его. Наверное, если бы он сказал что-то подобное, ей бы стало страшно. Потому что сказать вслух — значит признать. Обратить в настоящее. Превратить в реальность.       Лея предпочитает думать, что дело в его прошлом. Несчастная любовь или несчастливый брак. Может быть, даже дети.       Дети?..       Ей плевать на детей. Если будет нужно — она полюбит чужих, лишь бы V остался с ней. Она станет самой лучшей матерью. Самой примерной женой. Самой красивой женщиной.       Если потребуется — даже бросит цирк.       Они говорят еще полчаса. V рассказывает о том, что хочет купить себе мини-бар, хотя толком и не пьет даже. Лея в этом не сомневается: ей давно уже кажется, что он сверхчеловек, у него нет обычных человеческих способностей, пьет — но не напивается, никогда. И поэтому V — удивительный, а она — нет. Она самая обычная. Такая, как все.       — Я хочу, чтобы ты купила себе туфли, — говорит V. — Бежевые лодочки на тонкой шпильке. Лаковые, но не вульгарные. И прислала мне свою фотографию в них.       Лея не спрашивает. Она никогда ничего не спрашивает, просто молча делает то, что он говорит. Лодочки так лодочки. В конце концов, он же не белье ее попросил купить. Просто туфли.       В голове сразу же выстраивается цепочка: нужно придумать, что сказать бабушке. Хотя нет, будет лучше ничего ей не говорить, а просто пронести туфли в рюкзаке и спрятать за спортивной сумкой в шкафу или под кроватью. Да. Этот вариант Лее нравится больше.       Значит, так и сделает. Просто попросит упаковать их в какой-нибудь мешочек, а не в коробку. Сфотографируется, конечно же, ночью — зеркало в пол позволяет делать подобные снимки.       — Хорошо, — покладисто говорит она, наклоняя голову. — А тебе нравится Харли Квинн? — внезапно вырывается у нее.       — Харли? — удивленно переспрашивает V. — Это которая с Джокером?       С Джесси, чуть не поправляет его Лея.       — Она, да.       V долго думает, видимо, пытается вытащить из памяти образ бунтарки из комиксов, а потом громко вздыхает.       — Нет. К чему такой вопрос, Лея?       Она молчит, не зная, что сказать, но V понимает ее без слов:       — Хочешь, я буду звать тебя Харли?       Лея медленно краснеет: — из уст V это звучит слишком по-детски. Милостиво, словно со снисхождением. Он пойдет ей на уступки потому, что она — его; и, разумеется, ждет от нее того же. Возможно, даже отказа от предложения или хотя бы понимания того, на что он готов ради нее.       На все эти дурацкие мультяшные прозвища.       — У нее был Джокер, — как-то жалобно шепчет Лея.       Ей неловко, но она не может прекратить. У нее просто не получается не сравнивать себя с Кэрри Ди — воздушной и манящей, жмущейся к Джесси, обожаемой всеми звездой, такой единственной и неповторимой. Потому что у Кэрри есть всё — всё, то есть Джокер, — а у Леи нет ничего — ничего, то есть Джокера.       И от этой внезапно нахлынувшей зависти и жалости к себе хочется зарыдать.       — Он вроде не очень хорошо с ней обращался. — V улыбается. — Манипулировал и заставлял делать то, что она не хотела. Не самые здоровые отношения в мире, тебе так не кажется?.. — Лея кивает, но V этого не видит. — Но я никогда не буду как он. — Его голос вдруг становится вкрадчиво-бархатным. — Я никогда с тобой так не поступлю.       — Точно? — Лея вдруг шмыгает носом.       Он никогда раньше ей этого не говорил. Ничего подобного, ни одного настолько человеческого слова. Лея даже не надеялась на что-то нормальное, все тешила себя случайными фразами, вырванными из контекста, придумывая им другую жизнь.       Сердце бьется в груди так часто, что не остановить. Кажется, его стук слышен на другом конце парка.       Лея боится дышать — нельзя, нельзя издавать звуки, нужно чувствовать момент, пропитываться жидким бархатом, раскаленным шелком, сказкой, что происходит наяву.       Она не верит тому, что услышала. V и нежность не вяжутся между собой, это как черное и белое, синее и красное — не сочетается, и все, и, как ни крути, не выйдет, не станут они одним целым, не сложатся идеальным пазлом.       Но теперь V говорит это вслух так просто; и кнопка записи разговора мигает, отсчитывая минуты, чтобы Лея могла после вернуться и пережить это еще раз.       — Точно. — V замолкает на секунду. — Верь мне. Ведь я никогда тебя не предам. Только я.       — Но почему? — Лея теряет контроль — и ее голос вдруг срывается. — Скажи мне. Скажи мне!..       Она перегибает палку. Очень сильно, потому что ощущение важности момента испаряется быстрее, чем Лея успевает сморгнуть слезы. Нельзя его просить о таком. Нельзя настаивать. V это ненавидит, его от этого ведет в сторону и размазывает по стене, от всех этих уточнений, пустых вопросов и требований. Он не такой, как другие, как она до сих пор не поняла, не запомнила?       Расплата за слабость приходит мгновенно — Лея слышит шорох в трубке, тихий звон связки ключей и открывающуюся дверь.       — Я не…       Глупенькая.       Она все еще пытается все исправить, хоть и понимает, что слова сделают только хуже. Дура набитая, ругает себя Лея. Надо было ответить «верю» и забыть об этом, закрыть глаза и наслаждаться солнцем. А теперь V в ярости, потому что она ответила не так, как он хотел.       Червячок сомнения шевелится внутри нее, но уверенным и резким движением Лея втаптывает его обратно в кости.       — Позвоню вечером, — сухо говорит V и кладет трубку.       Лея закрывает лицо руками и плачет навзрыд.       Определенно, это самый худший день в ее жизни.