так и живу, со словами в грудине режущими, кашляю ими, когда нормальные люди кашляют кровью или когда она из носа течет, я здоровая, доктор, но каждому ведь нужно убежище, вот ваш кабинет, кстати, вечность — это точка отсчета, какой отсчет?
сейчас. — Это была твоя подружка? Вайолет кусает Рэй за мочку уха, вызывая недовольное шипение, а потом поудобнее усаживается на бедрах, обхватив ноги лежащего под ней сержанта острыми коленками. Вэйт закатывает глаза. — Просто знакомая. — Не ври. — Вай тянется к стоящей между матрасом и каркасом кровати начатой бутылке вина. — Она тебя глазами раздевала. Сучка рыжая. — Ее глаза блестят. Пьющая из горла красное сладкое Вай — предварительно бесстыдно обводящая языком горлышко — особая разновидность сноса крыши Рэй. Она такая прекрасная в своей невинности — каскад русых волос, серебро прищуренных глаз, по-детски припухлые щечки, — что Вэйт хочется еще раз уточнить, а точно ли ей исполнилось шестнадцать. — Я должна была встретиться с ней сегодня, — тянет она. — То есть позвонить. Рэй стопорит взглядом стекающую мимо рта к подбородку бордовую каплю и натужно сглатывает. — Так позвонить или встретиться? — Вай убирает бутылку, намеренно ерзая по тонкой ткани белья. — Тебя что, совесть заела? — Смеется. — А я-то думала, ты не знаешь, что это. Вайолет наклоняется, заслоняясь волосами; пряным от вина языком проводит по шее Рэй, задерживается на острой скуле, а потом игриво и быстро целует в губы. От лавандового запаха ее духов у Рэй скручиваются легкие. — Почему она тебя так волнует? — Она тянется к лицу Вай, убирает спавшие пряди и заправляет их той за ухо; не вовремя возникший клинический аккуратизм заставляет Рэй проделать то же самое и с другой стороны. — Просто девчонка с работы. Вай прикусывает нижнюю губу и смотрит — сверху вниз — с вызовом, а потом медленно-медленно снимает кружевной топ, под которым — конечно же, а как иначе — нет даже намека на нижнее белье. — Ты бросила меня одну ради девчонки с работы? — недовольно спрашивает она. — Просто девчонки? Она что, настолько хорошо трахается? Рэй обхватывает неестественно ледяными пальцами теплые бедра Вай и вжимает их в себя так, что крошечные миллиметры ткани между ними натягиваются до предела, а потом рывком поднимается, переворачивая Вайолет, и оказывается сверху. Ее очередь поиграть. — Завидуешь? — шепчет сержант. Их губы разделяет один сантиметр и два выдоха — винно-сладкий и мятно-горький, потому что Рэй внезапно решила попробовать курить сигареты, но у нее не вышло; потому что курить — это не модно и не круто, а еще забирает кучу денег, в общем, она так толком и не начала, так, побаловалась. — Неуклюжей толстухе? — Вай вскидывает брови. — Она чуть было не сделала меня фригидной, — хихикает. Рэй целует ее со всей извращенной медлительностью и необходимыми, едва слышными, глухими стонами, и Вайолет рефлекторно прижимается сильнее к ее губам, углубляя поцелуй. — Давай проверим, — где-то на грани выдоха и вдоха сдавленно произносит Вэйт, бесстыдно и бесконтрольно стягивая с обеих одежду. — А то мало ли. — Ее коленка раздвигает ноги Вай, и та теряется, низко мурча, словно кошка, и краснея от удовольствия. Рэй усмехается. Вайолет такая бесстыдно голая, бессвязно бормочущая какие-то пошлые грязные словечки вроде «еще», «возьми», «пожалуйста», жалобно скулящая, влажная и горячая, что Рэй держит себя в руках еще несколько минут, а потом позволяет себе сорваться. — Ты такая красивая, — шепчет Вай, притягивая ее к себе ближе. — Такая чертовски красивая, я так хочу, чтобы ты была моей… Рэй натягивается, убирает колено, скользит пальцами по бедрам, царапает нежную кожу, дразнит, вызывая хриплые ругательства и недовольные взгляды, а потом целует, стирая губы обеих в кровь. Голова начинает кружиться, когда Вай насаживается на пальцы с громким вздохом, царапает ее спину одной рукой, второй — больно впивается в плечи; двигается хаотично, зажмурившись, но не кричит — тихо стонет, то и дело срываясь на шепот, и Рэй думает, что Вай, наверное, до чертиков гармонично смотрится с этими своими полувсхлипами-полувдохами и влажными звуками одноночного секса. Вай отпускает ее плечо, хватается за простынь, сжимает и вертит ее, подается навстречу, все время повторяет «рэйрэйрэй», словно само имя — само существование их обеих в одной комнате — это самое большое ее желание. А потом — Рэй не знает, в какой именно момент это происходит, возможно, по истечении двух или трех вечностей — с губ Вай начинают срываться стоны — все громче и громче, и Вэйт убирает руку, бесстыдно выходя и вызывая невероятный поток оскорблений. Затем ждет несколько секунд и начинает медленно-медленно водить ребром ладони по самому чувствительному месту. Вай распахивает глаза, шире раздвигает ноги и на несколько секунд теряет дыхание; еще мгновение — и она вскрикивает, рефлекторно сводя ноги. Рэй победно смотрит на нее, ощущая пульсацию кончиками пальцев, а затем бесстыдно подносит их ко рту и, не сводя взгляда с Вай, облизывает. — Чудесно, — констатирует она. — Мы убедились, что ты не фригидна. Вайолет переводит дыхание и приподнимается на локтях. — Осталось проверить тебя. Она тянется к губам Рэй, но та внезапно отстраняется, опустив взгляд, и Вай хмурится: — Что-то не так? Вэйт пугающе медленно сползает с кровати, а потом судорожно натягивает нижнее белье, поправляет растрепанные волосы, кое-как влезает в джинсы и накидывает майку задом наперед. Вайолет подскакивает с кровати, встает рядом с ней, непонимающе глядя на то, как она пытается справиться с непослушной молнией, и складывает руки на груди. — Да что с тобой? — резко спрашивает она, и Рэй на этих словах ссутуливается и делает шаг по направлению к двери. — Да подожди ты. — Она пытается схватить Вэйт за руку, но та быстро выдергивает ее. — Извини. — Рэй испуганно смотрит Вай в глаза. — Я не могу. Кажется, убегать не попрощавшись становится традицией.* * *
Дома, стоя под теплым душем и пытаясь смыть с себя грязь чужих прикосновений, Рэй понимает, что Дэвид был прав: однажды все забудется. Закончится. Все эти пьяные силуэты в отражении белоснежных стеклопакетов, балтиморские дожди на горячих ладонях, смазанные поцелуи с короткими выдохами, ледяные пальцы, пересчитывающие ребра каждую ночь. Рэй просто не думала, что это все кончится так скоро. Не в двадцать шесть. Не тогда, когда она стала готова — наконец-то — открывать себя и искать новое после всего того, что с ней случилось. Она ведь ненавидит ночевать в своей постели, спать одной на продавленном старом диване, просыпаться и оставаться дома, засыпая в холоде одеял. Так почему сейчас? Вэйт открывает глаза под водой. Может быть, ей стоит сходить к психологу. Или к психиатру. Или сразу, чтобы не мелочиться, — к сексологу. Сказать прямо, не таясь: доктор, я не могу одна. Не умею одна. Я люблю всех, кто любит меня. Я отдаю себя каждому, кто проявит ко мне хоть какое-то тепло. Рассекаю изгородь ребер, достаю кроваво-черный мешок и кидаю его первому встречному. Что же мне делать, доктор? С ней, без сомнения, будут разговаривать долго. Часа полтора, может, два. Назначат терапию, возможно, даже таблетки. Постепенно превратят ее в кости и мясо, живущие ради работы, — потому что ничего другого в ее жизни и нет. Она станет как все, но получит ответы на свои вопросы. Рэй мотает головой, и капли с ее мокрых черных волос попадают на светлый кафель стен; прислоняется спиной, ощущает прохладу и щекотку, открывает рот и коротко выдыхает. О, нет. Она пока не готова признавать свои проблемы. Ей нравятся все эти девочки — солнечные конфетки, лунные пташки, красивые, яркие, одинаковые; все как одна — стройные, высокие, светловолосые; пухлые губы, огромные глаза, развратные движения. Проходят мимо, задерживаются на ночь, оставляют телефоны и растворяются в воздухе, распавшись на солнце и пыль, оставив после себя запах сладкого секса и горьких духов. Они любят ее ровно одну ночь, а утром забывают, целуя в щеку или обещая перезвонить, но ее мобильный всегда молчит, а их номера никогда не отпечатываются в цифровой памяти. Вэйт пытается вспомнить, когда все началось. Год, может, два. Да, два года назад она такой не была — два года назад все было иначе, не было птенчиков и пташек, были только она и… Рэй слышит, как настойчиво звонит телефон в комнате, требуя ответа. Обычный домашний телефон — стационарная трубка с зеленой подсветкой клавиш и мерзким писком при нажатии, когда-то приводившая ее в глупый восторг, а теперь до чертиков раздражающая. Маленькое напоминание о прошлой жизни — о которой Рэй не говорит, в шутку называя все, что случилось с ней до начала позапрошлого года, «двойным дном». Дэвид не смеется. Вэйт выходит из душа, забыв про полотенце, и под ее босыми ногами образуются холодные лужицы, грозясь обернуться серьезными последствиями: она наверняка забудет о мокром поле через пару минут и обязательно поскользнется. Поднимает трубку, бестактно и широко зевая. — Алло. Этот номер знают только двое: Дэвид и еще-один-человек, о котором она никогда не говорит, предпочитая и вовсе принимать цифру «два» за единицу, то есть, по ее личному счету, номер знает только один. И он, конечно же, громок и светел. — Рэй-на, — протягивает Морено, и Вэйт потряхивает от звука собственного полного имени. — Как твои дела? — Нормально, — бурчит Вэйт, ерзая на месте. Дэвид ждет от нее какой-то еще реакции, но моментально становящиеся ледяными капли воды и напольный сквозняк интересуют Рэй куда больше. — Есть планы на вечер? Да, чуть не ляпает Рэй, не сдохнуть. — Нет, — отвечает. — А у меня есть, — хохотнув, говорит Дэвид. — Помнишь, мы на балконе сидели и думали о… Рэй улыбается. У Дэвида удивительная квартира: крошечная комната, тесная ванная, почти полностью отсутствующая кухня, но зато гигантский крытый балкон, на котором он проводит большую часть своей жизни. Раз в две недели — или реже — Рэй приходит к нему, стягивает ботинки, вешает куртку на крючок в форме оленьего рога и по мягкому ковру проходит на площадку под открытым небом. Дэвид обычно приносит чай и сладкое фруктовое печенье, Рэй же приносит рассказы о вечном или о глупом; и они сидят так, поджав под себя ноги и укутавшись в цветные плюшевые пледы, плечо к плечу, рука к руке, кровь от крови; сидят и молчат — или разговаривают до утра, не перебивая друг друга; а небо над головой такое чистое-чистое, а под ним — щерятся фонари, щелкают шаги, шебуршат птицы; и на смешной переносной плитке весело подрагивают синие язычки газа. Рэй всегда кладет ладони на чайник — удивительный и старый, фыркающий кипятком и смешно свистящий — и держит их так, пока не станет больно. Дэвид включает музыку на телефоне — так полюбившуюся им радиостанцию со странными историями и какой-то неземной успокаивающей музыкой — и показывает пальцем вверх: смотри, восторженно говорит, отсюда видны звезды. Маленькие космические шарики, развешанные по небу, отражаются у Рэй в глазах. — Прием, — говорит Дэвид ей в ухо, — я принес новость. Тебя очень хочет видеть детектив Ханзи. Рэй зажимает трубку между щекой и плечом, пытается натянуть белье на голое тело, но серый тонкий хлопок противно скручивается, быстро пропитывается влагой, и она почти признает поражение в первом раунде. — Кто такой детектив Ханзи? — Лука Ханзи, — с удивлением говорит Дэвид, — убойный отдел. Знакомое имя царапает нёбо, но она не может вспомнить, где его слышала. Рэй хмурится — возможно, просто память подкидывает что-то чужеродное, не из ее головы. Работа с детективами для сержанта не впервой, сколько уже всего случилось, сколько еще всего случится, но вызов на личный разговор к неизвестному сотруднику убойного отдела — что-то определенно новое. Уж не засекли ли ее, когда она воровала шоколадки из неработающего терминала? Да нет, не может быть, думает Рэй. Морено тогда стоял на стреме, а он своих не выдает. — Почему ты не позвонишь на мобильный? — зачем-то спрашивает она, хотя ответ и так очевиден. — Твой телефон опять сел. А кэп сказал, что это срочно. — Извини, — искренне произносит Рэй, все-таки натягивая на себя белье. — А этот Лео Холси не сказал, когда именно он хочет меня видеть? — Как можно скорее. — Дэвид шуршит оберткой. — И он Лука Ханзи. На твоем месте, — он начинает громко жевать, — я бы запомнил, как зовут чувака, который тебя вызывает на приватный разговор. Рэй пытается натянуть носок, но вновь терпит сокрушительное поражение. Поскользнувшись на мокром полу, она хватается за комод, а после медленно сползает на пол и плюхается прямо в лужу. — Так это допрос? — Вэйт все-таки надевает на себя непослушный носок. — Или что? — Я не знаю, — говорит Морено с набитым ртом. — Просто он сказал, что хочет с тобой поболтать. И выглядел он при этом весьма… взволнованным. Так, ладно, мне надо срочно идти. — И он вешает трубку. Рэй сидит на полу, поджав под себя одну босую ногу, вытянув вторую, в смешном полосатом носке, параллельно стене, и смотрит в одну точку. Она определенно не хочет никуда идти. Ни сегодня, ни завтра, ни вообще когда-либо; потому что уже кости отваливаются постоянно находиться в движении. Ей бы взять отпуск, закрыться дома на пару недель — только она, горячая пицца и тупой сериал по телевизору, — но пиццу она не ест, сериалы не любит, а телевизора у нее и вовсе нет. Правда, есть еще кое-что, что заставит Рэй взбодриться.* * *
Мяч отбивается от ладони, со звонким стуком ударяется о площадку, пересекает дугу и ловится сильными руками Тревиса. Начинают синие — по соломинке, которую тянули пару минут назад, — зажимают мяч, не давая подступиться; Рэй не лезет, выжидая: рано или поздно толпа превратится в ворох рассыпавшихся по полю горошин, и кто-то один — тот самый, который владеет мячом, — вырвется вперед. Тут-то и будет ее выход, а пока тугие косы волос треплет ветер, а ноги пружинят от асфальта, раскрашенного в яркие цвета, и несут ее вдоль других игроков. Правил никаких нет: уличный баскетбол, крошечная площадка между кварталами недалеко от ее дома, трое на трое, все знающие друг друга, смеющиеся, задорные и сильные, Рэй — самая мелкая, но юркая, ловкая, прозорливая. Играют в одно кольцо, грязными кедами стирая и без того едва видимые дугу и трехочковую линию. Рэй выжидает, а потом вступает в борьбу, отталкиваясь от земли своими черно-красными «адидасами»; не сводит взгляда с Льюиса, который бежит к кольцу, а потом — резко уйдя вправо — передает ей мяч. Легкая резина оказывается у нее в руках раньше, чем кто-то из немногочисленных зрителей успевает издать победный вопль; Рэй мчится по краю дуги, прикрывает добычу всем корпусом, прижимает к груди, а потом ударяет мяч об асфальт — снова и снова, чтобы не нарушать правила. Тревор обходит ее слева, мешая контролировать свои движения, и Рэй, шипя сквозь зубы, пасует прикрывающему ее справа Льюису. Высокий паренек бьет по мячу дважды, передавая его Айдену — последнему из их тройки. Айден вцепляется в мяч так, словно это его последний шанс на спасение, шутя обходит Тревора, перескакивает подножку от бунтарки Хлои и одним четким и резким движением отправляет его в корзину. Счет становится три — два в их пользу. Рэй победно вскидывает руку, а через секунду уже мчится на другой конец площадки — туда, где ведется отчаянная борьба за владение, кажется, самым ценным на земле трофеем. Тревор ведет мяч, методично ударяя его о землю, а потом, поймав ее недовольный взгляд, на секунду теряется — Рэй как никто другой знает, на что способен настоящий зрительный контакт, — и под громкие крики болельщиков мяч уходит к Айдену, а затем — с помощью одного простого удара — переходит к Рэй. Кто-то толкает Вэйт в плечо, и она спотыкается, чудом удерживаясь на ногах. Мяч падает из ее рук и катится по земле, кто-то кричит про фол, раздаются недовольные смешки. Рэй поворачивается — и видит перед собой цветные перья бирюзовых волос, смазанную помаду и огромные мешки под глазами. Высокая и дерзкая Хлоя улыбается ей надменно и свысока — кажется, ей все равно, что ее команде сейчас будут пробивать штрафной. Через минуту мяч летит из-за боковой черты, со свистом рассекая воздух, и больно ударяется о подставленные ладони Майкла. Рэй блокирует последующие броски — вытягивает руку, рассчитывая ход, и легко отталкивается от земли. Айден одобрительно хмыкает. Не успевший приняться никем из противоположной команды, мяч оказывается у Хлои. Цветноволосая подмигивает Рэй, ловко уходит от пытающегося блокировать передачу Майкла, со всей силы подпрыгивает — и сравнивает счет. Рэй отбегает назад, готовясь рвануть к Тревору в любой момент, но тот вскидывает руку и показывает палец — мол, хватит, все, перерыв. Садятся прямо на площадке, вытягивая натруженные ноги, передавая бутылки нагревшейся от жары воды, обсуждая матч и бахвалясь: помнишь, какой пас я дал, а как он отбил, красавец вообще! — А где, — спрашивает Тревор, — твой чувак, ну, который еще по-испански шпарит? — Дэвид работает, — отвечает Рэй, промакивая капли пота бумажной салфеткой. — Позови в следующий раз. — Тонкие струйки воды из бутылки текут по кадыку Майкла, и какая-то девица щелкает камерой, снимая этот момент. — Классный пацан. — Значит, он классный, а я нет? — Сидящая рядом Хлоя недовольно щурится. — Ясно все с тобой. — Она облизывает сухие губы, и на солнце сверкает шарик сережки. — Напомню тебе об этом вечером. Они смеются, и золотистые лучики рассыпают их смех на сотни кристаллов. Рэй закрывает глаза и откидывает голову назад, подставляя лицо солнцу; думает о том, что, черт возьми, было бы здорово, если бы этот вечер никогда не кончался; и все ниточки шрамов на тонкой и смуглой коже начинают приятно греться, а между лопаток зудит, словно вот-вот вместо когда-то утерянных крыльев отрастут новые, сотканные из искр тепла и света. Рэй топится в этом солнце, растворяется в нем без остатка, смолой растекается по площадке. И время перестает принадлежать само себе. — Смотри, как я умею! — хвастается Айден. — Оп-ля!.. Вот же… — Судя по звуку, мяч выпадает из его рук и откатывается на другой конец поля. Вэйт смеется вместе со всеми, не открывая глаз. Дэвид однажды сказал ей: если хочешь понять, что с тобой происходит, представь, что тебя вытрясли так сильно, что почти ничего не осталось. И вот эта последняя крупица слабой тебя — это и будешь настоящая ты. Тогда Вэйт только улыбнулась, потому что понятия не имела, каково это, когда тебя вытрясывают, оставляя последнее. Она ведь привыкла, что один раз — и все, до конца. А сейчас наконец поняла, что за крупица останется в ней. Потому что в это мгновение — в компании хороших людей, в запахе пота, соли и приближающегося лета — ей как никогда хочется жить. — Мисс Вэйт? — слышится над ухом чужой голос. — Детектив Ханзи, убойный отдел. Вы не могли бы проехать со мной?