И вот стою пред тобой, рассыпаюсь на тысячи жизней, я сама не знаю, кто я, человек или камера пыток, можешь выгнать, только прошу, не молись, что тебе так живется плохо, а то они снова услышат и все повторится по новой.
Кэссиди может смотреть на синее небо с воздушным сахаром облаков, может смотреть на летние террасы кафе, раскрашенные в яркие цвета, может смотреть на магазинчики с облупившейся краской на фасадах, но вместо этого смотрит только на спину Рэй — сильную и узкую, без рельефных мышц, но с ярко выраженными лопатками, торчащими под немыслимыми углами; и Кэссиди думает, что там, на их месте, когда-то могли расти крылья. Кейси могла бы заказать себе вторую порцию трехдолларового арбузного лимонада и пить его, наслаждаясь прохладным вечером, могла бы позвонить матери и сказать, что она уже присмотрела билеты, могла бы откинуться назад на высоком плетеном стуле и не думать ни о чем, но вместо этого она бежит за Вэйт с криком: — Да стой же ты! Хватает сержанта за руку, цепляя ногтями кожу на сгибе локтя, и Рэй шипит, вырываясь, а потом смотрит на Кэссиди самым убийственным из своих взглядов. Но Кейси даже бровью не ведет. — Не надо меня трогать. — Вэйт оскаливается. — Иначе я… Кэссиди пропускает слова мимо ушей — иммунитет, приобретенный на работе, делает свое дело: весной она получает сотни звонков с условиями для спасения чужих жизней; раньше Кэс плакала над этим, а теперь смеется — человек решает покончить с собой на другом конце города, а выполнять его условия нужно ей. Роберт всегда недовольно бурчит, мол, даже умереть без нашей помощи не могут. Рэй Вэйт, конечно же, не похожа на члена клуба весенних самоубийц, но есть в ее оскале что-то безнадежно-отчаявшееся, уставшее и замученное; что-то, что с трудом заставляет Кэссиди сдержаться от крепкого объятия. Секс на книжной лестнице библиотеки — замечательно, но как часто ее просто обнимали со спины?.. — Чего тебе? — выплевывает Рэй, все еще пытаясь прожечь Кэссиди взглядом. Но той много и не надо — главное, чтобы Рэй не порывалась уйти, а там дело за малым: поговорить, подобрать нужные слова, разделить свою вину на двоих, но не умножать ее, а заглушить, объяснившись. — Минуту, — сразу же отвечает Кэссиди. Вэйт не меняется в лице, только сникает, ослабляя напряжение в мышцах, и острая линия скул разглаживается, придавая ей необычно мягкий взъерошенный вид. — Ты меня подставила. — Слушай, я знаю, я ошиблась. — Кэс вкладывает в эти слова всю искренность, которая у нее есть. — Я просто решила, что он все равно тебя вычислит, а так я хотя бы смогу быть рядом. — Для чего? — Рэй, видимо, остывает быстрее, чем заводится, потому что пламя в ее глазах потухает с первыми словами Кэссиди. — Чтобы послушать. — Кейси не хочет признаваться в своем любопытстве, но честность — ее единственный шанс выиграть этот бой. Если вообще очередной диалог посреди улицы можно назвать боем. — Подслушать, ты хотела сказать, — ехидно поправляет Рэй, и Кэссиди с облегчением понимает, что та больше на нее не злится. Так просто. Значит, Вэйт как спичка, понимает Кейси, — вспыхивает и сгорает дотла за секунды. Она плохо знает таких людей и совершенно не представляет, как к ним подступиться, но ее это не останавливает — на работе учили, что к любому человеку можно подобрать ключ. А Рэй тот еще замок: стоит чуть сгорбившись, обхватывает себя руками, ежится от холода — плечи ходят ходуном, ключицы рвут тонкую кожу, дракон на руке отливает сталью; Кэссиди старается не пялиться слишком откровенно на выступающие шарики штанг. Как странно — обычно ей плевать на внешний вид людей, взять того же Роберта: она три дня подряд не замечала, что у него порван воротничок рубашки, зато с первых секунд диалога уловила его беспокойство, — а тут она не может отвести глаза от Рэй. Быть вызывающей мало, решает, значит, в ней просто есть какая-то сила, притягивающий людей маячок — яркий, пылающий, режущий взгляд, или… Пора перестать о ней думать. — Ты права. — Кейси все еще пытается смотреть куда-то в сержантские ключицы. — Обычно я так не делаю, — спешно добавляет. — Может быть, я смогу исправить эту ситуацию? Может… Она просто хотела помочь. Но ведь Рэй не объяснишь, что ее внутренний ангел-спаситель помогает всем без разбора: и тем самоубийцам с условием, и домашним тиранам, и вот таким вот незнакомкам, звонящим в четыре часа утра и затягивающим петлю на шее. Потому что Рэй не поймет, как не понял и Роберт, и Джон до него, как не понимает мама, как не понимает порой и сама Кейси. Потому что нельзя родиться с желанием помогать. Можно воспитать в себе сочувствие, помножить его на жалость, добавить искривленной самооценки и щепоть вины — и вот тогда, в самом худшем из всех вариантов, на выходе можно получить спасение. В конце концов, Кэссиди действительно не подумала: ни о Рэй, которую она может подставить; ни о Ханзи, которого на эту самую Вэйт и навела; ни о самой себе — стоящей сейчас перед сержантом, переминающейся с ноги на ногу и судорожно думающей, как решить проблему. Анализ своего поведения у Кэссиди занимает меньше тридцати секунд: чтобы Лука оставил в покое Рэй, нужно дать детективу что-то другое, а еще лучше — кого-то; тогда все внимание переключится на новые зацепки, а Вэйт наконец сможет жить как раньше. Не так уж и сложно, верно?.. У Рэй начинают дрожать пальцы, и Кейси, поддавшись очередному порыву поддержки, стягивает с себя джинсовку и протягивает ей. Без тени смущения Вэйт быстро просовывает руки в рукава и поплотнее запахивается. В груди у Кэссиди распускается бутон щенячьей нежности. — Нужно было брать горячий чай, — качает головой Кэс. — Желательно с собой. — Нужно было. — Зубы Рэй от холода ходят ходуном. — Еще не поздно. — Кэссиди неловко улыбается.* * *
Рэй чувствует себя по-дурацки в этой смешной и нелепой джинсовке на четыре размера больше; и еще более по-дурацки — сидя в Bmore Licks, хипстерском кафе-мороженом, вместе с Кэссиди. Фокс — Рэй еле-еле вспоминает ее фамилию, находя сходство Кейси с лисой минимальным, — заказывает две кружки горячего чая на стойке и неуклюже забирается на мягкий диван. Если бы не собачий холод, Рэй бы пошла домой. Вызвала бы такси или дошла бы до остановки — неважно, как угодно, но она бы отправилась в свою одинокую квартиру в полторы комнаты; но Кэссиди была очень добра и слишком настойчива, потому отказать рыжему комку любезности и улыбок было слишком сложно. Не сложнее, чем вызвать такси. Вэйт на дух не переносит сеть Bmore — здесь все голубо-розовое, в крупных стразах и блестках, а на стаканчиках сахарные продавщицы рисуют пони и единорогов, щедро сдабривая напитки цветными посыпками. Черный чай ей подают в кислотно-зеленом стакане с нарисованной на нем лягушкой. Рэй сразу же вляпывается в еще не высохший маркер, превращая милого лягушонка в огромную злую жабу. Кэссиди же достает телефон и, не обращая ни на кого внимания, обхватывает стакан рукой, подносит к окну и делает снимок. Вэйт от таких манипуляций закрывает лицо ладонью. И зачем только она согласилась? Тоненький голосок в ее голове поет о выгоде: мерзкой и липкой, пахнущей гнилым болотом и разложившимся трупом; потому что Кэссиди — ее единственная завязочка, узелок на нити между сержантом и детективом, мешающий тому сожрать ее, не подавившись. Потому что Рэй как никто другой знает: если они начнут под нее копать, то всем станет плевать на девицу из телефона — скелеты из ее собственного шкафа выйдут на улицу и начнут танцевать канкан. Этого нельзя допустить. Никто не должен знать о том, что случилось несколько лет назад; не должен знать о том, кто у Рэй сидит в шкафу, прячась за тоннами брошюр и книг, утопая в рубашках и футболках. Никто не должен знать ее прошлое. Только она сама. Полицейская голова работает быстро: держи друга близко, а врага еще ближе. Вот Кэссиди — сидит, наслаждаясь красивым видом на парк; вот Рэй — скрюченные пальцы, волосы, упавшие на лицо, втрое сложенный позвоночник. И кому, спрашивается, из них сейчас легче? — Согрелась? — интересуется Кэссиди таким будничным тоном, словно они знакомы всю жизнь. — Да, вполне. Рэй все еще думает. Сейчас ей нужно быть в гуще расследования — если, конечно, Ханзи действительно конченый псих, который решил найти анонимную девицу из звонка, а не забил на это и не отправился пропустить стаканчик в бар. Значит, если детектив все-таки взялся за это дело, то искать нужно кого-то близкого к нему. — Я люблю это место. — Кэссиди ставит локти на стол и кладет подбородок на руки. — Здесь так волшебно. Рэй кофейня волшебной не кажется — скорее удушающе-раздражающей; она не переносит яркие цвета, а от сомнительных непроверенных мест и вовсе держится подальше. Может себе позволить, в конце концов. Дэвид иногда говорит, что если бы она не тратила так много денег на выпивку, развлечения и клубы, то купила бы себе мотоцикл или неплохую машину. Вэйт все отрицает, держа каменное лицо: Морено уж точно не должен узнать, что ее последняя футболка стоила триста баксов, иначе ей не избежать острых подколов. — Я не люблю чай. — Рэй всматривается в Кэссиди, пытаясь понять, за что можно зацепиться, но взгляд упирается то в круглые щеки, то в копну рыжих растрепанных кудрей, то в синяки на шее. Душит ее кто-то, что ли?.. — У меня мама очень любит всякие напитки с добавками. А еще… Это ужасное платье ей вообще не идет, думает Рэй, все еще разглядывая Кэссиди. Как и этот стиль одежды — мешок в мешке, ржавчина сверху; Вэйт смотрит на пальцы: обгрызенные ногти, мелкие царапины и порезы, словно Кэссиди в гвоздях ковырялась. Ее передергивает от мысли о том, что они могли вместе пойти куда-то. Там, в центре приема звонков, при скудном освещении кабинета Кэссиди казалась ей милой — и, возможно, Вэйт дала бы ей шанс проявить себя. Но не сейчас. — Ты, кажется, говорила о помощи. Она не хочет выглядеть грубой, но иначе монолог о чаях и добавках не прекратить. Кэссиди, не на шутку разошедшаяся, с трудом замолкает и отматывает мысль на полчаса назад. Помощь — это отвратительно, думает Вэйт, пока Кэссиди перед ней распинается о чувстве вины; помощь и Рэй — несовместимые вещи. Потому что Рэй Вэйт не нужна помощь, она ее отрицает и не принимает; Рэй Вэйт — сама по себе, она такая одна, и никакая Кэссиди Фокс из отдела приема звонков не сможет стоять с ней рядом дольше положенного времени. Но сейчас Кэссиди — ее единственный шанс на то, чтобы хоть как-то быть в курсе всего затеянного детективом. Рэй берет эту рыжую, складывает ее с собой (ее передергивает от одной мысли сложить Кэссиди и себя) и получает информацию. Рэй Вэйт сделает все, чтобы сохранить в тайне свой секрет. Ну, а если крошка Кэссиди хочет поиграть — что ж. — …поэтому просто скажи, что я могу для тебя сделать. — Кэссиди наконец прерывается. Что она может для нее сделать, вертится у Рэй в голове, что может толстая рыжая девочка сделать для сержанта, [пока еще не] обвиняемого в [предполагаемом] убийстве? Для начала — поделиться всем, что ей известно. — Ты так беспокоишься за эту девчонку. — Рэй тщательно выбирает слова, чтобы не показаться слишком настойчивой. Кэссиди пожимает плечами, отхлебывая чай. — У меня бы не хватило упорства бороться за людей. — Вэйт чуть сощуривается. — Разве не этим ты занимаешься на работе? Борешься за правду? — У Кэссиди в глазах отражается парк, превращая и без того излишне яркую зеленцу в грязное изумрудное месиво. — Большую часть работы я в патруле. — Рэй дает о себе сведения сквозь пальцы, стараясь не сболтнуть лишнего: а то опять подключит своего детектива, чтобы просто разузнать о Вэйт побольше. — Работа в офисе и выезды не для меня. Это слишком скучно. — Мне никогда не бывает скучно на работе, — говорит Кэссиди. — Я постоянно чем-то занята: разговариваю по телефону или… Минутная стрелка на часах еле-еле двигается, еще больше напоминая о неловкой беседе, и Рэй, пропуская все слова Кэс, смотрит в окно — под серым небом начинает мелко моросить дождь, но она бы предпочла это, чем сидеть здесь и слушать о череде ложных вызовов или мертвых детях. Уж неизвестно, что хуже. — Тебя несет, — не выдерживает Вэйт, и Кэссиди закрывает ладонью рот, краснея. — Так ты знаешь ее? — Кого? — Фокс хлопает глазами. Господи, начинает заводиться Рэй, какая же она тупая. — Девушку, которая тебе звонила. Из-за которой я сейчас сижу здесь. — У нее с трудом получается скрыть злость. — А, нет. — Кэссиди мотает головой, словно болванчик. — Нет, не знаю. Когда она позвонила, я как будто начала задыхаться. Знаешь, словно петлю вокруг шеи обернули и тянут. Странное чувство. — Она стучит ногтем по стаканчику. — Да, странное, — на автомате повторяет Рэй. — Получается, Ханзи сам заинтересовался этим делом? — Не уверена. — Кейси отводит глаза. — Я, когда передавала бумаги в последний раз, сделала там пометку, ну, чтобы его передали Луке, и он за него взялся. Ярость похожа на безжизненную пустоту. Колючую и острую, как зимний шарф, закрывающий глаза и уши, не дающий сделать вдох. Почему все — абсолютно все сегодня — сводится к удушью? Рэй с трудом держит себя в руках, впивается ногтями в ладони, оставляет саднящие лунки. Ей хочется свернуть Кэссиди шею, отрезать голову и выбросить в озеро; но вместо этого Вэйт проглатывает свою злобу, вставшую поперек горла, и с напускным спокойствием спрашивает: — Значит, вы давно знакомы? — Еще со времен моего колледжа. — Кэссиди улыбается воспоминаниям. — Когда меня отчислили, Лука порекомендовал меня в центр звонков. Я многим ему обязана. Она настолько глупенькая, что ее отчислили. — То есть, — Рэй непонимающе смотрит на нее, — ты просто так, без каких-либо мыслей, направила звонок детективу, и он за него взялся? — Ну да. Кэссиди поворачивается к Рэй, смотрит в ее потемневшие от бессильной злости глаза и опускает взгляд. Она чувствует себя виноватой, но Рэй этого слишком мало — сейчас, когда она оказывается под подозрением, у нее есть все шансы не только достать скелеты из шкафов, но и остаться без ничего. Что-то жалит Рэй в седьмой шейный позвонок, заставляя думать так быстро, как только возможно, но из всех вариантов, проскользнувших в голове, самым реальным кажется только один. О нет, нет, нет, нет. Рэй готова зажать голову ладонями и сдавить, чтобы та разлетелась, как тыковка. Она не сделает этого. У нее не хватит смелости. Она не такой человек. Она не может. Нет, думает Вэйт, вгрызаясь зубами в губы, может, потому что еще остались те, кому нужна ее защита. Потому что если ее тайны заберут, раскроят на лоскутки и распнут на бельевых веревках — она закончится. Прекратится. Просто исчезнет из жизни. Она ставит свою жизнь на чашу весов в противовес рыжей девчонке, которая допивает успевший остыть чай и мелет какую-то ерунду, которую Вэйт на дух не переносит, и понимает, что ее чаша перевешивает. — Послушай, — говорит, — я хочу помочь. Кэссиди оживляется, начинает суетиться, хаотично моргать: такая Рэй ее удивляет, и она сама еще не может понять, нравится это ей или нет. Вэйт смотрит на нее — прожигает насквозь черными глазищами, улыбается скуластыми щеками, сдвигает узкие брови. Если рыбка попадется на крючок — то это будет отличный улов. — Правда? — Кэссиди заглядывает в ее глаза, словно щенок. — Тебе не сложно? — Нет. — Рэй чуть усмехается. — Я ведь тоже борюсь за справедливость. За себя саму. — Тогда я скину тебе СМС-кой все, что мне передаст Лука, — выпаливает Кэссиди. — Я расскажу ему, что ты согласилась помочь! Это так круто!.. — Стой. — Рэй поднимает руки, останавливая бесконечный поток слов, от которого у нее начинает болеть голова. — Я не хочу, чтобы детектив знал о том, что я помогаю. Кэссиди поникает, сворачивается клубком, обхватывает плечи руками: план, идеально прорисованный в ее голове, трещит по швам, но у Рэй есть еще пара ходов, чтобы внедрить в прорехи свои мысли. — Я просто хотела, чтобы это сделали мы вдвоем, — мягко говорит она, а потом протягивает руку и касается плеча Кейси, отчего та подскакивает как ужаленная. — Представь, как он удивится, когда узнает, что это ты раскрыла дело. Рэй всегда умела лгать. Дэвид говорит, что ей надо было идти в актрисы: все сцены выходят настолько гладко, что Вэйт иногда сама путается, где правда, а где ложь. И если Кэссиди одна из тысячи тех, кто действительно может поверить в ее вранье, значит, так тому и быть. Сама виновата, в конце концов. У Кейси на лице борьба, а пальцы мнут салфетки; она долго думает, взвешивая, а потом наклоняется к Рэй — запах мяты, сахара и дождя — и произносит: — А что с этого получишь ты? Боже, ты же глупая, закатывает глаза Рэй, какая тебе разница?.. — Мне дадут премию. — Вэйт намеренно неловко опускает взгляд. — И это скажется на моем будущем повышении. Когда она сможет забрать свой Оскар?.. Кэссиди ведется так легко, что Рэй и сама не понимает: то ли она действительно такая дурочка, то ли притворяется. Минута или две — еще пара случайных фраз, еще одно прикосновение, «послушай, вместе будет весело, да и ты хотела помочь»; Рэй дует на чувство вины, играет эмоциями, вплетает саму себя в подсознание Кэссиди, а та проглатывает все манипуляции, словно безвольная кукла. Ну не на самом деле же она к ней тянется, верно? Что вообще в Рэй может быть притягательного, кроме, пожалуй, пары тугих сисек и накачанной долгими и упорными тренировками жопы; все остальное у нее — как у всех, а эти шрамы на пояснице и вовсе выводят из себя. И, пока Кэссиди, как вышколенная собачка, заливается очередным монологом, преданно глядя Вэйт в глаза, сержант с раздражением думает, что вот как оно — просто коснуться человека, задержать пальцы на плече, и все, он уже твой. Вот бы так в клубах прокатывало. Рэй Вэйт лучезарно улыбается снаружи, Рэй Вэйт немо воет от безысходности внутри; и все внимание Кэссиди — хочет сержант того или нет — направлено на нее, и негде спрятаться или скрыться, сбежать, как крыса с корабля. Хочется удавиться за дурацкие темные мысли, а потом воскреснуть, поняв, что поступила правильно. Гибкая мораль, такая удобная и не раз ее выручавшая — Кэссиди простит, Кэссиди поймет, подуется, поорет недельку, а потом вернется все равно, потому что на памяти Рэй не было еще никого, кто бы к ней не возвращался. План на горячую голову лучше, чем его отсутствие, отрешенно думает Рэй, пялясь на дурацкую картинку, висящую на стене. Когда, наконец, они собираются уходить — вместе, — Вэйт придерживает дверь, и оказывается, что эта рыжая девчонка почти одного с ней роста. Почему-то эта общая черта на секунду выбивает ее из равновесия. — Так здорово, что ты согласилась помочь! — щебечет Кейси. — Это же просто замечательно! Рэй в мыслях заносит над спиной Кэссиди первый нож.