Тень на твоем лице — бабочкино крыло, смотришь ли сквозь прицел и утираешь лоб, хлещешь ли горький ром, ждешь ли меня домой — чует мое нутро, ярче горит клеймо. Участь винтовки — знать прикосновенье рук, будешь ли ты грязна, если убьешь к утру?
три года назад Офицер Вэйт возникает перед лицом только что посвященного в сержанты Морено так внезапно, что тот даже и не понимает, зачем эта темноволосая девчонка приходит на тусовку — кажется, Рэй сюда никто не приглашал. И совершенно неважно, что они друзья, коллеги, собутыльники, саботажники, эта вечеринка затеяна только для старших, и бойкая Вэйт, уже успевшая повиснуть на руке одной из его коллег, не должна была иметь сюда никакого доступа. Ни единой открытой двери или распахнутой форточки. Но как-то же она сюда проникла?! Да на раз плюнуть, щурится Рэй, целуя блестящими губами щеку Линды. Она-то уж точно знает, что Дэвиду от нее никуда не деться, тем более на собственной вечеринке! Кто же захочет испортить праздник? Да и Морено просто не способен ее прогнать. Рэй осторожно цепляется за Сару, чиркает шею Молли, всем телом вжимается в новенькую — как ее там, Олли? — и возвращается к Линде. Сегодня это белокурое создание из отдела расследований принадлежит только ей одной. Звякают листики-монетки, вплетенные в косички, мягко шуршит офицерская форма; Рэй то и дело поправляет рабочий пояс с килограммами снаряжения. И зачем нам столько, хнычет она Дэвиду, что вот это вот такое, липкая лента от мух? — Это самозатвердевающий клейстер, — с каменным лицом отвечает Морено. — Ты меня позоришь. — О боже, — закатывает глаза Вэйт. Дэвид это любит, все эти фразочки, указывающие на то, что Вэйт ниже его ровно на одну ступеньку. «Ты уложишь меня в гроб», «станцуешь на моей могиле», «заставишь провалиться сквозь землю от стыда» — Рэй выучивает их все за последние полгода испытательного срока, но реагирует всегда одинаково — показывает язык, закатывает глаза или и вовсе передразнивает. Разумеется, прикинув сначала пути отступления. Морено от этого бесится, конечно, но ведь не зря она купила ему черный пазл на двадцать тысяч деталек? Сине-золотая коробка мирно лежит в рюкзаке у Дэвида, а кости Вэйт до сих пор хранят теплый отпечаток медвежьего объятия сержанта. Да, это определенно стоило сотни баксов, Рэй не сомневается, и если бы у нее была еще одна — то она, непременно, повторила бы подарок. Просто потому что рядом с Дэвидом невозможно не любить весь мир. И даже самого Дэвида! — Эй, — Линда заправляет ей прядь волос за ухо, — Рэй, ты с нами? — Держи, мелкая. — Морено протягивает ей банку вишневой колы. — Веселись, раз уж пришла. Вэйт хлопает в ладоши, и Дэвид смеется — больше с ней, чем над ней, а потом приобнимает Линду, принимая поздравления, и отходит к своим — теперь уже точно — коллегам. Все-таки пазлик был хорошей идеей. Рэй сдает снаряжение в управленческую камеру хранения и устало прислоняется к холодной стене — вечеринка, пусть и почти безалкогольная, отголосками игристых пузырьков все еще бурлит в крови, но не так сильно, как хотелось бы. Вэйт сдувается, словно проколотый шарик: Линда оказывается чересчур взрослой, еда — непривычно тяжелой, а любимая кола — слишком сладкой. Мелочи, не стоящие внимания. События, способные ее расстроить: Линда упархивает к подругам, Молли уходит, извинившись, Сара занимает свое место возле кэпа. Морено и вовсе растворяется в толпе, на телефон не отвечает, на любимый ягодный пирог не приходит. И где его черти носят?.. В раздевалке остро пахнет потом, корицей и горечью парфюма, и у Вэйт от этого приторного запаха начинает противно чесаться горло, словно она съела с десяток кислых леденцов разом. По грязно-коричневому кафелю пола одиноко ползет рыжий таракан, и Рэй меланхолично проводит по нему носком ботинка. Теперь и без того ужасный пол обзаводится кровавой кашицей. Вэйт пытается вычертить крестик, но только сильнее размывает внутренности насекомого по полу и вздыхает. Еще одна провальная идея — аккурат в копилку к мысли пойти на эту вечеринку. Рэй лезет в рюкзак, выуживает оттуда мятую тай-дай футболку, скомканные джинсы и сложенные пополам кеды с запутавшимися неровными шнурками. Переодевается, бережно развешивает форму в шкафчике. Все по привычке, почти на автомате — выпрямить рукава, перепроверить плечи, чтобы не было заломов. Не потому что Кэп штрафует на брифинге — самой не нравится. Полицейский должен следить за порядком, думает Вэйт, подвешивая брюки. В том числе и за своим. И не то чтобы она соблюдает это правило — огромный рюкзак завален тысячей мелочей, в квартире все вверх дном, по коробкам или пакетам — ну, потому что, пытается объяснить Вэйт, а зачем разбирать, ведь так удобнее и пыли меньше; и в собственной жизни не разобрать, кто друг, а кто враг; и не то чтобы Рэй Вэйт вообще любит слово «порядок», как и само его существование, просто все эти жизненные установки — разгладить форму, идеально заполнить протоколы, собрать прическу без единого выбившегося волоска — делают ее той, кто она есть. Рэй Вэйт — простой девчонкой, дослужившейся в свои двадцать три до старшего офицера Балтиморского центрального управления полиции. И где-то там — совсем далеко, но вполне себе досягаемо — заветно маячит серебряный значок сержанта. — Рэйна? — Морено подкрадывается к ней так тихо, что она едва заметно вздрагивает. — Ты чего тут сидишь одна, вечеринка же в самом разгаре? — Не хочу там быть. — Она пожимает смуглыми плечами и возвращается к распутыванию клубка одежды. — Бесят они меня. Дэвид садится с ней рядом — старая скамейка привычно скрипит — и упирается острыми локтями в колени. Думает с полминуты, а потом отстегивает тяжелый пояс с оружием, поворачивает к Вэйт свою кудрявую рыжую голову и понимающим тоном произносит: — А давай ко мне?* * *
Копилка неудачных идей разбивается о фиолетовые стены с серебряными деревьями, о белоснежный в небесных прожилках ламинат, о чайник в розовый горошек на крошечной переносной плитке. Ноги утопают в высоком ворсе ковра, руки не могут перестать трогать идеальный глянец лилейной мебели. Кажется, Дэвид ломает само понятие линейности: узкая кровать выполнена в форме волны, книжная полка — перевернута вверх ногами, и книги на ней держатся настоящим волшебством, дверцы шкафа вмонтированы в стену сплошным зеркалом, и, сколько бы Вэйт ни ломала голову над тем, как его открыть, у нее не выходит. Крохотная комната без дверей — кровать, комод и высокий табурет — переходит в коридорную кухню — светлая тумба, газовая плитка и высокий холодильник. Окон в квартире почти нет, если не считать странной формы прямоугольник на кухне, и Рэй крутит головой по сторонам, пытаясь понять, как Дэвид вообще здесь помещается. — Сначала руки. — Дэвид открывает нижнюю дверь холодильника. — Прошу. Рэй зажмуривается и делает шаг в темноту. Алиса в стране чудес, никак иначе; свет зажигается мгновенно, озаряет небольшую ванную. Холодильник, как позже выясняет Вэйт, находится у нее над головой, примерно там же и микроволновка. Выйдя из ванной, Рэй первым делом предлагает Дэвиду сделать из своей квартиры музей. Какой именно — инженерный или сказочный, — она не уточняет, но, кое-как разобравшись с плиткой, все-таки включает ее. — Э-э-э, нет-нет-нет. — Дэвид поворачивает ручку, и синие язычки пламени мгновенно прячутся обратно в темноту. — Мы будем сидеть не здесь. — Так больше негде, — вырывается у Вэйт, но Морено бросает на нее такой красноречивый взгляд, что она замолкает. Одно резкое движение, и кухонное окно, выходящее на улицу, распахивается; Дэвид, помахав ей рукой, скрывается в полумраке вместе с плиткой, и Рэй не остается ничего, кроме как пойти за ним. В дымно-стеклянном небе над разбитым ночью городом дрожат первые звезды, и сердце Вэйт застывает от красоты, пытаясь остаться в этом мгновении навечно. На огромном открытом балконе раскидывается другой мир — старый диван с ворохом подушек, цветные пуфы, разбросанные по всему полу, стеклянный кофейный столик на тонких ножках; над головой у Рэй — космос, под ногами — сухое скрипучее дерево, а в голове внезапно становится так легко и свободно, словно все, что так ее тревожило, осталось позади — в крошечном шестиметровом пространстве со странной мебелью. — Дэвид, — восторженно шепчет она. — Это… Это просто потрясающе! Морено зажигает конфорку, ставит на нее чайник, приносит с кухни фруктовое печенье — хвастается, что пек сам, даже не подглядывал почти в рецептник, — а Вэйт все стоит и восторженно смотрит на искрящиеся черные льдины над головой. Город дышит огнями и кашляет музыкой, но Дэвид включает свою — ловит волну на телефоне, почти что здоровается с ведущей и говорит, мол, оно не наше даже, британское, представляешь, в интернете нашел, есть такая волна, там люди рассказывают свои истории, просто звонят и рассказывают; а еще там такая музыка, ты погоди, сейчас начнется как раз, я раньше как со смены приходил, так постоянно только ее и слушал, Сару и Кристофера, сначала раз в неделю, потом два, а потом почти каждый день. Вот, сейчас, слушай!.. И Вэйт слушает, усевшись на старом диване, накрывшись веселым разноцветным пледом, прижавшись к плечу Дэвида и то и дело дотягиваясь до сладкого печенья; слушает каждую историю, каждую песню, каждое эфирное слово; а сизо-черные киты все плывут и плывут по небу, заставляя гаснуть одни мерцающие звезды и зажигая другие. — Малиновое, — гордо говорит Морено, наблюдая за тем, как Рэй набивает полный рот печенья. — Вкусное? Она кивает, и черные волосы смешными прядками падают ей на лицо. …Разговаривают обо всем: о работе, так сильно сказывающейся на них обоих; о личной жизни — порой провальной и пустой, но такой интересной и веселой; о баскетболе, в который договариваются поиграть на выходных; о городе и погоде — жарко, почти душно, непривычно теплая весна, непривычно малиновый рассвет. Молчат долго, вдоволь, так, чтобы насытиться этой тишиной, носить в себе ее еще неделю, обращаться к ней каждый раз, когда совсем туго будет; и Дэвид вдруг оказывается настоящим мальчишкой с веснушками на носу и озорными глазами, и пижама, в которой он ходит, не стесняясь, — под стать ему, радужная и забавная, и горшки с цветами по всему дому — настоящее искусство, да как у тебя только терпения хватает, восклицает Рэй, разглядывая каждый. Ты что, еще и имена им дал?.. Я и тебе подарю, серьезно обещает Дэвид, и Рэй не спорит. Рассвет сплетает синеву с позолотой, рождает фиолетовые всполохи, и Рэй просыпается от щекочущих лицо солнечных лучей. Смешно отмахивается, сползает с дивана, щелкает плиткой — утренний кофе как по расписанию, интересно, где Морено?.. Дэвид возится в комнате, а после заваривает простой растворимый кофе, но этот вкус Рэй запоминает на всю жизнь: безграничное небо, погасшие фонари и малина. И когда она собирается уходить, Дэвид придерживает ее за плечо, серьезно смотрит в глаза и тихо так, едва слышно, произносит: — Приходи еще.* * *
Рэй Вэйт бежит так быстро, что в боку начинает колоть. Вокруг душная мгла, под ногами раскаленный летней жарой асфальт, перед глазами от долгого бега взрываются звезды. Морено, сдавшись, остается позади — это потом Рэй пошутит, мол, не сержантское это дело — бегать за всякими воришками, а сейчас ей не до этого — в безлюдном парке, куда сбежал этот парень в синей толстовке, почти не горят фонари, и все, что остается Вэйт, — только надеяться на собственное чутье и слух. Блики тусклого света мерцают на листьях деревьев, горячий воздух вырывается изо рта. Хорошо, что она не курит. Она поскальзывается, падает коленками на вымощенную мелкой галькой дорожку, рвет брюки; кожу начинает неприятно саднить, и теплая капля течет по ногам, но у Рэй нет на это времени. Не сломала — и хорошо; подняться за секунду, взлететь в воздух — и снова в бесконечный бег, он не мог далеко уйти. — Остановитесь!.. — Дыхания не хватает. — Полиция!.. Буду стрелять!.. Впереди мелькает чужая спина, скрывается за деревьями. Шелестит гравий, глухо поет листва; Вэйт не сбавляет шага, чудом не убившись: крутой обрыв ведет к воде. Заросший камышами черный пруд с белесой дымкой посередине вызывает у нее отвращение. Этому парку явно нужен уход, одна чертова галька вместо асфальта чего стоит. Вдох-выдох. Нужно дышать, иначе будет гипервентиляция. Закружится голова, упадет давление, а с ним и Вэйт, и тогда парнишка в синей толстовке не станет еще одним пойманным преступником в ее списке. А он ей до чертиков необходим. Рэй осторожно втягивает воздух в легкие. Ледяные иголочки пронзают гортань, трахею, слепо тычутся в альвеолы. Дыхание выравнивается, шаги затихают. Он остановился? Устал или выжидает? Он хочет напасть?.. Рука тянется к пистолету, отщелкивает кобуру. Она не будет стрелять в безоружного, она же не сумасшедшая. Так, припугнет — шокером его не удивишь, вон как быстро убежал, значит, нужно что-то действеннее. — Это полиция! — громко говорит она в пустоту. — Поднимите руки над головой и немедленно выйдите на освещенную площадь! Иначе я буду вынуждена стрелять. Глаза наконец привыкают к темноте, и пруд обретает более-менее реальные очертания — заполненный черной водой овал, высокие камыши у берега, убывающая луна в отражении. По всему периметру горят фонари и расставлены скамейки — кажется, Вэйт своим громким голосом кого-то спугивает с них: чуть поодаль от нее женский силуэт потревоженной птицей вспархивает с лавки и спешит в сторону выхода. Правильно, нечего сидеть допоздна. Мальчишка не выходит, и Рэй повторяет свою фразу чуть громче. Потом еще раз. И еще. Пока наконец не понимает, что говорит вовсе не для преступника. Погребальная мгла пруда притягивает к себе взгляд так сильно, что Вэйт не может сделать шаг. Стоит на одном месте, держит пистолет перед собой и пялится в темную воду, словно под ней можно увидеть мертвых русалок или рыбаков, и желтый свет фонарей на долю секунды становится болотным. Смерть дробит кости и превращает их в песок. Страх накатывает удушливыми волнами, не оставляя возможности двигаться. Тяжелые полицейские ботинки врастают в асфальт, пальцы рук вмерзают в металлический ствол. — Полиция, — одеревеневшими губами проговаривает Рэй. — Я буду… стрелять… Это конец? Пахнет порохом, кровью и морем — словно здесь шла битва не на жизнь, а на смерть; вокруг — пронзительная тишина, и Рэй чувствует, как сердце бьется на кончиках пальцев. Вода влечет, манит зеркальной гладью, и неполная луна в отражении похожа на горящее переплавленное колесо. Зудя и горя кислым огнем, просыпаются старые шрамы, и Вэйт почти что чувствует, как из костей медленно и тягуче начинает прорастать можжевельник. Она сошла с ума? Между деревьев позади нее слышится шорох, и у Рэй в голове что-то щелкает. Белоснежная дымка рассеивается так же быстро, как чувство неизбежной гибели, и Вэйт оборачивается, все еще сжимая двумя руками пистолет. Он набрасывается на нее сбоку, смазанной тенью мелькнув на периферии, и в следующую секунду Рэй с ужасом понимает, что валится на землю. Парнишка сильный и жилистый, крепче ее раза в два, в руках заточка, лезвие сверкает в лунном свете. Пистолет падает на асфальт, руки сжимаются в кулаки; Рэй бьет со всей силы, просто для того, чтобы самой не пропустить удар. Костяшки предсказуемо цепляют пустоту. Ее падение длится вечность, а когда голова наконец касается асфальта, перед глазами вспыхивают темные круги и цветные пятна. Дезориентация длится секунду, но ему этого хватает, чтобы сесть на нее сверху. Приземлиться на тонкие ребра с размаха, воткнуть заточку куда-то под ключицу, почувствовать тонкую струйку крови и металлический запах в воздухе. Мальчишка перекрывает чертов кислород, смыкает пальцы на шее. Плотно и туго, так, чтобы воздух не поступал в горло, а в голове распускались оранжевые цветы. Вэйт бьется под ним, пытаясь вывернуться, ударить побольнее — так, как их учили, в заднюю поверхность плеча, — но правая рука почти не слушается, а левой она мало что может, разве что до одурения давить на солнечное сплетение противника. У нее просто не хватит сил даже ослабить его пальцы ровно настолько, чтобы можно было ухватиться хотя бы за один. Похоронная мгла окутывает плечи. Она что, умрет?.. Сейчас?.. Это так глупо и абсурдно, что Рэй просто закрывает глаза. Сдается, разрешив себе прекратить борьбу. Конвульсирующее тело остается за чертой ее сознания, застрявший в горле воздух превращается в ядовитых пауков. В последние секунды своей жизни она думает о стылой черной воде и двадцати забытых обещаниях. Дернул же черт их дать, как теперь расплачиваться будет?.. Ее отпускают так внезапно, что Вэйт сначала даже не понимает, почему на шее становится так легко; и, пока она лежит на асфальте и ловит ртом воздух, мальчишка испуганно отползает, подтягивает колени к груди, обхватывает руками голову и начинает тихо скулить. Слов Рэй не разбирает. Встает, пошатываясь, поднимает с асфальта пистолет. Перед глазами — алая пелена, в мозгу — серость. В тусклом свете блестит металл. Кажется, он умоляет ее не делать этого. Не делать?.. Рэй поднимает левую руку. Взводит курок. И стреляет. По воде ровными кольцами бежит рябь; Рэй неловко опускается на колени — они напоминают кровавое месиво — и пытается заставить себя действовать, но не может. Пуля проходит ниже сердца, оставляет за собой кровавую тень и скрывается в ночной черноте. Захочешь — не найдешь. Да и не нужно. Мир кажется таким нелепым сейчас. И до чертиков, до морозного холода в синих ягодах можжевельника — пустым. Осознание произошедшего приходит вместе с взрывающейся на плече рацией — голос Дэвида требует немедленно доложить обстановку. Мы потеряли вас, офицер. Вы в порядке? Рэй нажимает на кнопку приема, но пальцы только слабо задевают старый пластик. Она пытается что-то сказать — в пустоту, мигающей красной кнопке, — но неуклюже заваливается на бок. Сил не остается даже на то, чтобы вытравить кровавый комок соплей из горла или вытащить кусок стали у себя из-под ключицы. Все, что она чувствует, — липкий ядовитый страх лопнувших межкостных ягод. Она попала. Влипла по-крупному, вляпалась по самое не могу. Застрелить безоружного человека, молящего о прощении. Хладнокровно спустить курок, глядя ему в лицо. Пусть она и не могла видеть его глаза, и без того было ясно, что он испугался. Самооборона, ворочается в груди подсказка, самозащита, откликается мозг, подсовывая какую-то выдержку из некогда заученного учебника. Кто вообще в это поверит? Здесь нет свидетелей, нет убийства по неосторожности. Они же не дураки там, поймут, что стреляли издалека, а не в упор, сколько между ними было сейчас — метров двадцать он успел проползти, да, до того как… О господи. Рэй закрывает глаза, вдыхая маслянистый запах металла у себя под ключицей. Ей нужен Дэвид. И адвокат. Она не знает, сколько времени проходит, прежде чем появляются эти двое. В голове все еще порхают сине-красные мотыльки, а виски пронзительно ноют, и Рэй окончательно теряет счет минутам, заблудившись в агонии страха. Они стоят на свету — высокий мужчина с перекошенными плечами и хрупкая тонкая девушка, чьи волосы сплетены из света фонарей с крапленым медом; и ее платье — алое, словно кровь, вечернее и длинное — волочится за ней грязным шлейфом. Рэй непонимающе поднимает голову. Рука болит так сильно, что она ничего не соображает, дурея от разрывающей на части боли — под тонкой кожей продолжают взрываться ядовитые ягоды черноты. — Смотри-ка, сладкая, — мужчина раскачивается с пятки на носок, — кажется, этот хорошенький офицер только что хладнокровно застрелила человека. Рэй испуганно смотрит на них. Они пришли помочь? Если да, то почему стоят и смотрят? И почему они никого не вызывают? Где же скорая и полицейский отряд?.. В голове пелена, губы деревянные, сил хватает только на то, чтобы выговорить по слогам: — Он на меня напал. — А мы не знаем, — следует тонкая усмешка. — Вот ты что видела, крошка? — Он притягивает к себе свою спутницу и облизывает измазанные черной помадой губы. Они не… что? — Она убила его! — Женский визг пронзает ночь. — Я только что видела, как коп хладнокровно застрелил человека!!! Да-да-да, — радостно сообщает она. — Она взяла пистолет и сделала «пуф»! Пальцы, сложенные пистолетиком, направлены на лежащее рядом тело. Кровь все еще течет — видимо, прошло даже меньше десяти минут; боль ощутимо притупляет чувство времени — Вэйт кажется, что она лежит на теплом асфальте несколько часов. Значит, совсем скоро здесь будет Дэвид, ангелом правосудия ставящий крест на ее карьере. — Джей, смотри! — Девица вдруг повисает на руке у мужчины. — Она ранена. Ой, наверное, ей очень больно! И, кажется, она говорит нам правду. — Девчонка топает ножкой, и острый каблук впечатывается в землю. — Ну Джей, — хнычет, — ну пожалуйста, давай поможем?.. Джесси подходит к Рэй, присаживается рядом на корточки и кончиками пальцев в белоснежной перчатке убирает прядь окровавленных волос с ее лба. — Как думаешь, офицер, — он заглядывает ей прямо в глаза, — сто тысяч — нормальная цена за самооборону?