да, я черств. сею хаос, рывками рублю сплеча, сплошь хитер и безумен, похлеще лукавых бестий. враг придет — донеси, дескать, выжил и одичал; пусть запомнят, что я — твоя Каинова печать: кто посмеет к тебе прикоснуться — убью на месте.
Рыжая девчонка прижимается к ней так сильно, что плечо сводит, — будто бы с ней действительно что-то могут тут сделать, это же просто смешно — стайка побитых жизнью подростков против Вэйт, которая бегает быстрее ветра. Подтянется на руках, перелетит через стенку, и ищи ее потом по всему городу, расклеивай плакаты, пиши в интернет-сообщества. Кому она нужна, хмыкает Рэй, совершенно не думая о Кэссиди. Хочется спросить, умеет ли та бегать, но ответ напрашивается сам собой, и Вэйт вздыхает: да, захвати она полицейскую форму и пару друзей с дубинками, было бы проще, но вряд ли кто-то расскажет о чем-то интересном человеку в форме, а вот девице в кожанке и обтягивающих джинсах — да, бесспорно. Для нее это все игра. Такая веселая абракадабра, клубок змей, который нужно распутать и перерубить головы, чтобы сохранить за собой место лидерства. Остаться на вершине, возглавить пищевую цепь. Поэтому Рэй красит губы в черный — цвет победы войны над миром, — а корсет утягивает так сильно, что едва может дышать. Вычурная и вульгарная, как и само ее существование — не хватает только ярко-кислотных ботинок и татуировок на лице, чтобы завершить дикий образ. Еще одну маску, которая ей так к лицу. Пока они идут по улице, Рэй смотрит в пустоту перед собой. Она влезает в эту кожу, словно в мешок: губы жирные от помады, кончики стрелок направлены к вискам, волосы уложены так идеально, что хоть сейчас снимай на обложку журнала. Блестящая смертью красота. На самом деле Вэйт чертовски устала — от тайн и домыслов, от поисков и загадок; все больше хочется бросить все это к черту, прекратить себя накручивать, дать остыть и расставить все по местам, сказать себе, что можно не бояться, что никакой детектив с дурацким библейским именем ничего ей не сделает, а рыжая девчонка, едва поспевающая за ней, и вовсе не несет в себе никакой угрозы. Если она захочет, у нее будут таких тысячи — опрятных и скромных, не умеющих себя подавать и скручивающихся от одного взгляда. На Фокс мир не сходится, говорит себе Вэйт, стараясь выбросить главный вопрос подсознания. А ей они нужны? Через квартал они встают на светофоре — оранжевый глаз мигает, не меняя цвета, и Кэссиди дергает за руку, напоминая о том, что все-таки нужно идти. Вэйт почти бежит вперед, оставляя за собой визг шин и разрывающие ночь звуки сирен — чье-то дежурство удалось сегодня на славу. Минуют дома — низкие и серые, а потом асфальт резко обрывается, словно проваливаясь в пятое измерение: восточная улица кирпичными стенами отсекает Чарльз-стрит от окружающего мира. Вэйт слышит голоса и громкую музыку. Пятница, вечер — галдят люди, басит магнитола, тянет сладковатым дымом; неоном и грязью отливают выщербленные стены. Это место — убежище, настоящая отравленная святыня; на сколотых кирпичах видны красно-бурые пятна засохшей крови, под ногами хрустит треснутый камень, повсюду шум, и воздух пропитан экстазом. Сержант усмехается — если бы не Кэссиди, она бы здесь осталась: в небольшом переулке небо состоит из смолы и керосина, того и гляди взорвется, рванет на глазах, устраивая настоящий фейерверк. Она скользит взглядом по тонким фигуркам разноцветных девушек, стоящих неподалеку. Вайолет бы умерла от количества косметики на их лице, Линда бы даже слушать не стала — они все пестрят красками и неуместными, совершенно не сочетающимися между собой предметами: кожаные клатчи и кроссовки, серые ветровки и длинные платья, кислые яблоки и пластиковые стаканы с колой. Лица стерты, нарисованы заново: брови-линии, губы сердечком, линзы на все глазное яблоко. Дэвид бы назвал их фриками и отвернулся, Вэйт же с трудом отводит глаза: если эти образы — их внутренние настоящие лица, то она готова сотворить с собой то же самое, лишь бы почувствовать себя такой же. — Рэй. — Жалобно пискнув, Кэссиди почти валит ее с ног тяжестью своего повисшего тела. С недовольным вздохом сержант отрывается от девушек и оглядывает остальную часть переулка: восемь человек слева, трое — справа, поодаль от сбитых ступенек. Несколько — в самом конце переулка, насквозь идущего между домами. На вид все младше восемнадцати, парнишки красуются перед хохочущими дамами, обнажают крошечные мускулы на руках, передают друг другу сигарету и бутылку пива. Рассадник для полицейского списка достижений, отрешенно думает Вэйт. Надо бы сюда натравить Дэвида или кого-то еще, кто сможет разобраться с этим. Один раз шугануть дубинками — на всю жизнь запомнят. Не запомнят, усмехается. Рэй спихивает с себя Кэссиди — осторожно, стараясь не давить на чувство страха, — и уверенно шагает прямо. Слышит вслед свист, пару похабных словечек — не в свой адрес, конечно же. Мелочь, но неприятно — нёбо царапает колким словом, рука сжимается в кулак. Кейси молча толкает ее в спину. Лестницу из пяти ступенек преодолевают в тишине; Рэй толкает измазанную краской дверь с горящим куском пиццы на вывеске и слышит, как громко звенит колокольчик. Типичная американская забегаловка: грязный кафель черно-белыми плитками, разрисованные стены, красные занавески на окнах, высокая стойка. Стульев нет, только старые, подранные жизнью и канцелярскими ножами столы. В воздухе висит тяжелый запах плесени и застарелой хлорки. — Привет, — говорит сержант в пустоту. — Есть кто? Из-под стойки лениво выбирается патлатый бармен: грязные дреды, пятна на алом фартуке, руки в мозолях; он неопрятен и несвеж, словно провел ночь на улице, а потом пришел сюда выпекать куски теста с начинкой. Фокс за спиной Рэй едва слышно выдыхает — видимо, не выдерживает запахов и морщит нос. Рэй здесь не нравится: из плохо освещенных углов на нее словно выползают голодные монстры, тенями хватают за ноги и тянут к себе, разевая огромные рты. Она закидывает голову, смахивая наваждение, и повторяет: — Привет. От бармена несет алкоголем и чем-то неуловимым. Терпкое и металлическое нечто, поселившееся на потолке, теперь невидимым чудовищем смотрит на Рэй, ежесекундно напоминая о забытом дома пистолете. — Чего вам? Голос у него оказывается низким, совершенно беззлобным, но тягучим, с явным акцентом, и Кэссиди за ее спиной не удерживается: — Вы не местный? Рэй шикает на нее. — Из Канкуна, — миролюбиво следует ответ. — А вы, девочки, отсюда будете? Фокс делает шаг вперед, почти заслоняя собой Рэй, и широко улыбается: — Мы из Хэрроу, — говорит. — Что-то вроде пригорода Лондона. — Она подходит к стойке и кладет на нее локти. — Вы что, приехали из Британии сюда, чтобы поесть пиццы? Рэй чувствует угрозу — неприятное ощущение под ложечкой, словно кто-то прикладывает туда кубик льда. Запах теплого металла сводит ее с ума, заставляет сжаться челюсть. Она шумно выдыхает, чувствуя странную пустоту в легких. — Нет, — честно отвечает Кэссиди. — Но мы не откажемся перекусить, если у вас есть еда. Вэйт хочется встряхнуть эту девчонку — Фокс, может, и будет есть то, что этот придурок ей подаст, но Рэй скорее отгрызет себе руку, чем съест здесь хоть что-нибудь. — Все закончилось, — мрачно произносит бармен, щурясь. — Мы закрываемся. Сержант начинает медленно закипать. — У вас написано, что вы работаете круглосуточно, — резко говорит она. — А я передумал. — Бармен издает странный звук. — Все раскупили. Но если ты, крошка, захочешь попробовать настоящей мексиканской колбаски, то мы можем договориться. — Он подмигивает. У Рэй скрипят и без того сжатые зубы. Она знает себя — еще одно слово, и она разобьет его голову о кафель, раскрашивая пространство в цвет фартука и занавесок. Дэвид всегда говорил ей, что гармония важна, настало время его послушать. — Ну так что, малышка? И подружку свою можешь захватить… Она сотрет его в порошок. Сейчас — как обычный человек, и завтра — как сотрудник полиции. Достанет его из-под земли, пересчитает кости. Скрутит до сломанных рук, вдавит в холодный металл капота, раздвинет ноги полицейской дубинкой. Тогда и посмотрим, кто из них двоих окажется любителем острой кухни. — Ну-ка повтори, — шипит Вэйт, распаляясь. — Тш-ш… Теплые ладошки упираются в ее грудь, останавливая; и Рэй успокаивается так же быстро, как и завелась. Смешок пузырится на губах, кривится улыбкой — смешно до чертиков, до кровавых соплей, тупая шутка же. Бармен гогочет, Кэссиди не сводит с Вэйт глаз, сержант все еще пытается засмеяться. Быть проще. Это ведь так легко. — Подожди меня на улице. — Кэссиди медленно моргает. — Пожалуйста, — говорит с нажимом. — Я скоро приду. — Я не… Я не оставлю тебя, хочется сказать Вэйт. Я не брошу тебя здесь с этим уродом один на один. Я не могу. Я не хочу. Я не собираюсь так делать. Я не такая. — Пожалуйста. Черно-белые плитки под ногами превращаются в зыбучий песок, когда Рэй идет к выходу из пиццерии. Она не хотела, чтобы так вышло; она не может винить Кэссиди в том, что так произошло. Она просто ходячая чертова нестабильность. Теперь Рэй окончательно в этом убеждается: стоит оставить значок и пистолет дома, как начинаются проблемы у всех, кто находится с ней рядом. И меньше всего — да, она честно признает это — она хотела доставить неприятности этой рыжей девчонке. Потому что Кэссиди, в общем-то, неплоха: она не лезет к ней в душу, не пытается быть рядом все ее свободное время. Заварила кашу, которую сама решила расхлебать; другой бы на ее месте забил и махнул рукой, но этой же надо докопаться до сути, вырвать тайну из земли, словно сорняк. Очистить совесть. Вэйт спускается по ступенькам, останавливается в метре от входа, прижимается спиной к ледяной стене. Если бы умела курить — затянулась бы, закрыв глаза; сердце бьется так громко, что звенит в ушах и перекрывает воздух, нога нервно отбивает такт. Что сейчас будет делать Кэссиди? Разыграет легенду, придуманную впопыхах? Или скажет правду, не позволяя своим принципам рухнуть? Вэйт отрешенно понимает, что переживает за нее. Достаточно сильно, чтобы Фокс не вылезала из ее головы; слишком непривычно и странно, но приятно — чувство нагретой змеиной чешуи ворочается где-то в горле. Рэй кусает губу, заставляя себя сосредоточиться на неоновом свете вывески. Кому вообще в голову придет открывать здесь кафе? Разве что сумасшедшему. Или тому, кому нечего терять, подсказывает внутренний голос. — Скучаешь? Вэйт поднимает взгляд. Взъерошенная блондинка. Худая, даже слишком — птичьи косточки так и торчат из-под белой футболки, острые коленки едва прикрывает джинсовая юбка. Кроссовки без шнурков, зато носки разного цвета — розовый и голубой, как в дурацком мультике, который Рэй когда-то смотрела. Россыпь блесток по лицу, розовая помада. Аккуратная, миниатюрная фигурка. Девчонка ухмыляется Вэйт, облизывает и без того влажные губы. — Как тебя зовут? — спрашивает. — Я Лайла. Она протягивает руку: сбитый синий лак на ногтях, запястья, украшенные татуировками. Тонкие браслеты, массивное кольцо. Безвкусица, но приятная, не режущая глаз. — Рэй. — Вэйт пожимает прохладную ладонь. — И что же ты здесь забыла, Рэй? — Лайла щурится, вскидывает подбородок. Королева всего мира, на виске шрам, бровь проколота. — Могу спросить тебя о том же. — Рэй чуть наклоняет голову набок. — Этот говнюк сказал, что подбросит меня до центра, но забыл. — Лайла закатывает глаза и покачивается на пятках. — Урод. — Урод, — кивает Вэйт. — Что будешь делать? Она не хочет с ней разговаривать, но Лайла сладко пахнет порохом и огнем, а взгляд у нее совершенно не детский, блуждающий — она с трудом удерживает внимание на одной точке, хмурит брови и странно дергается. Рэй любит таких — непривычных, неразгаданных. Что девчонка под кайфом, Вэйт понимает сразу, но возводить стену между ними пока не собирается — наблюдает из-под прикрытых век, лениво потягивается, обнажая смуглую кожу. — Танцевать. — Лайла начинает плавно покачивать бедрами. — Потом поеду к Курту. — Твой парень? — Рэй чуть наклоняется вперед. — У меня нет парня. Сегодня. — Смешок. — А у тебя есть кто-нибудь, Р-э-й?.. Сержант качает головой. — Не сегодня, — улыбается уголком рта. Сахарным мороженым Лайла тает в ее словах: Вэйт знает, как себя вести, как подавать свое раздутое черненое эго; изредка касается горячей кожи, позволяет себе усмешку. Смуглая, красивая, ноги от ушей, темные волосы собраны у висков в две косички, клевер поблескивает в неоновом полумраке. Полная противоположность Лайле в кроссовках без шнурков и белой майке, но минутное одиночество иногда так хочется разделить пополам. — А ты классная, Рэй. — Лайла делает шаг ей навстречу и почти прижимается своим телом к ее. — Хочешь, уйдем отсюда? Рэй смотрит на ее худую птичью шею, на торчащие косточки, тонкие розовые губы и ярко накрашенные глаза; смотрит на выжженные пергидролем волосы, редкие ресницы, родинку на щеке; Лайла острая и колкая, типичная девочка-спичка: зажжется на одну ночь, ослепит ярким пламенем и сгорит дотла в том самом керосиновом небе. Не останется алым пятном на груди, как Вайолет. Не рассыпется на тысячи льдинок, как Линда. Не будет такой же теплой, как… Утренний свет в рыжих волосах. Черное смешивается с белым, уносится к звездам и взрывается, заполняет Вэйт предрассветным космосом. Греет изнутри, пылает огнем — вечным, непотопляемым, языки тянутся к ребрам, окутывают их горячим шелком, врастают тонкими узорами. Рэй улыбается. Лайла терпеливо ждет ответа. — Прости, птичка. — Рэй качает головой. — Не сегодня.* * *
Кэссиди выходит через десять минут — волосы всклокочены, руки в карманах, губы сжаты в узкую полоску. Глаза горят, щеки пунцовые; на рваном выдохе произносит: — Куда теперь? Рэй с удивлением поднимает бровь: — Может, сначала расскажешь, что ты узнала? — Ничего. — Кейси пожимает плечами. — Он ничего не знает. Камера, которая направлена на ту сторону улицы, охватывает слишком маленький участок, и по нему никто в ту ночь не проходил. Я сама видела записи. Сержант с силой вжимает тонкую шпильку каблука в асфальт. Еще один провал, слишком мало сведений для раскручивания спирали, слишком много времени уходит на выяснения. Зима наступит быстрее, чем она разберется, кто звонил Кэссиди. — Значит, переулок можно исключить, — задумчиво произносит, отрываясь от стены. — Нужно смотреть, что есть еще. Предлагаю начать с… — Нет, — вдруг твердо говорит Кэссиди, и Рэй на секунду теряется от ее тона. — Я не буду бегать, опрашивая людей на предмет незнакомой девчонки. Ты не думала о том, что ее поведение могло не вызывать никаких внешних странностей? Это поиск иголки в стоге сена. Давай лучше поедем домой. — Она вгрызается зубами в и без того потрескавшиеся губы. Рэй смотрит на ее рыжую макушку, на слегка дрожащие руки и потухшие глаза; не может понять, что не так: меньше получаса назад эта рыжая раздражала ее до чертиков своей правильностью, а сейчас оранжевые волосы словно посыпаны пылью. — Ты устала? — Вэйт кладет руки на плечи Кэссиди и несильно сжимает их. — Нет, я просто не понимаю, что нам нужно делать дальше. — Фокс трясет головой. — Я не могу вот так придумывать истории каждый раз. Рэй, я правда не могу. Это не мое. Может быть, — она с надеждой смотрит на нее, — я смогу помочь тебе чем-то другим? Эти слова отбрасывают их назад. Я смогу тебе помочь, рот открывается на каждом слове все шире, ясмогутебепомочь, голос раскалывается пополам. Раз, два, три, сердце Вэйт делает кульбит и замирает, останавливаясь. Так просто — проделать длинный путь, чтобы услышать колкую правду. Кэссиди не становится солнечным светом, не превращается в комок заботы и душащей теплоты, она не обуза и не иррадиирующий фактор. Она просто помогает Рэй выпутаться из той ситуации, в которую сама же ее когда-то и завлекла. Магия, которую излучала Кэссиди утром, тает, оставляя после себя горечь разочарования и соленое чувство вины. Змея в горле Вэйт с силой кусает нежную плоть, напоминая: Кэссиди не заслуживает подобного. Никто не заслуживает. Наверняка есть другие способы, пытается убедить себя Рэй. Она сделает все сама, найдет правильный ответ, придумает для Фокс какое-нибудь легкое задание, а потом исчезнет, не оставив за собой никаких следов. Оставит ее жизнь в покое. Хватит этих игр, Рэй не такая, поиграла, и хватит, пора прекращать этот цирк. Слишком много самокопания, отстраненно думает Вэйт, глядя на то, как в уголках глаз Кэссиди плещется топленый хрусталь. Хлопает дверь; хозяин-бармен выходит покурить на улицу. Затягивается, сплевывает на асфальт. Фартук снят, клетчатая рубашка в грязных пятнах, джинсы вытерты до дыр. Кэссиди вдруг испуганно всхлипывает, закрывает лицо ладонями, и страшная догадка пронзает Рэй: — Он приставал к тебе? Она так странно мотает головой, словно отрицает очевидное; а сама белая от страха, тусклая, темнота сыпется с рук, падает на землю прозрачными каплями. У Рэй шумит в ушах, и сердце отбивает чечетку по ребрам. Она же сказала, что все будет хорошо. Что она скоро придет. Она положила ей теплые маленькие ладошки на грудь и попросила уйти. Господи, какая же Рэй идиотка. Оставила ее одну, бросила на растерзание, позволила стереть хрупкие кости в пыль. — Кэсси? — хрипло говорит она, смешивая все имена в одно. — Он ничего не сделал. — Кэссиди делает глубокий вдох. — Но пытался? Кивает в ответ едва заметно, складывается пополам, пропускает вдох, захлебывается. Страшно и больно, ужасно несправедливо, а у Рэй шарики за ролики в голове заходят, ворочаются шестеренки, рука сжимается в кулак. Мир проваливается в ад. Вэйт смазанной тенью подлетает к бармену и впечатывает тлеющую сигарету в его губы так быстро, что он не успевает ничего сказать. Размазывает кровь ладонью — жирные алые слизняки покрывают его лицо, — замахивается снова. Бьет яростно, остервенело, костяшки горят от боли, зубы скрипят от напряжения. Бармен так удивлен, что даже не сопротивляется — валится на асфальт куском тухлого мяса, повизгивает поросенком, закрывает голову руками. Подростки толпятся вокруг Рэй, громко кричат, снимают на телефоны. Кэссиди среди них — вечный огонь, апельсиновое пламя — кое-как пробирается к Вэйт, оттаскивает ее за талию; она и не видела никогда таких людей — крик застывает в горле, страх сковывает движения. Не за себя — за Вэйт, ей-то что, она сильная, переживет. Каблуки сержанта с хрустом ломаются, острые обломки царапают асфальт. Не выдержали такого напора, сдались под невыносимой жестокостью. Бармен скулит, прижимает колени к груди; Кэссиди хватает одного взгляда, чтобы понять: сильных травм нет, только лицо разбито до кровавой каши. Видимо, Вэйт не бьет лежачих. Ярость сходит на нет за несколько секунд — стоит только сделать глубокий вдох, как Рэй возвращается в свое первозданное состояние: вышколенная осанка, надменный взгляд, уверенность в каждом движении. Ненависть находит свой выход, разряжает ее тело лучше секса и алкоголя, опустошает дочиста. Сто лет ведь не дралась. Есть разница — скрутить преступника или врезать по морде; на самом деле — нет, никакой. Вэйт победно улыбается, обводит взглядом небольшую толпу, поднимает большой палец вверх. — Пойдем. — Кэссиди обхватывает ее. — Пошли отсюда. — А где же моя благодарность? Рэй все еще пытается кокетничать, сохранять свое амплуа. Чужая кожа прекрасна, пока не дает брешь. Эта — дала. — Будет тебе благодарность. Но сейчас надо уходить. Колени — желе, голова тяжелая, на сломанных каблуках чертовски тяжело идти, но вдалеке уже слышатся сирены, и если Рэй сейчас не найдет куда сбежать — у нее явно будут проблемы. — Я вызвала такси, — говорит Кэссиди странным голосом. — Мы сейчас поедем домой и умоем тебя. Силы заканчиваются, но где-то на границах внутренних резервов Рэй отвешивает шутовской кивок-поклон, разводя руки в стороны. — Как скажешь. — Отлично. Как я скажу. Да, — шипит Кэс, — просто замечательно. Вэйт хочет спросить, почему она злится, но не может, потому молча идет вперед. Плевать куда, на самом деле. Толпа расступается, давая им пройти. На лице Рэй сумасшедшая улыбка, с ледяных рук капает кровь, в глазах плещется мрак. Фокс обнимает ее за талию, придерживает, прижимает к себе, все-таки лепечет какую-то ерунду. Открывает дверь такси, щелкает пальцами перед лицом. Такая банальность, думает Рэй, садясь в машину и называя свой адрес. Такая банальность.