покуда темнота меняет лица, ты мне расскажешь, кто из нас убийца, иначе я опять возьмусь за плеть — нам долго предстоит ещё гореть; а пламя лижет простыни послушно, и в комнате, заставленной и душной, остался жар — и больше ничего.
Кэссиди так обрывает телефон Рэй, что его приходится выключить. Перевести в спящий режим, поставить на экран значок черно-белого самолета. Выйти из всех соцсетей, чтобы сосредоточиться на главном. Замести следы. Рэй нервно стучит пальцами по стеклу в попытках заставить мозг работать: как можно замести следы того, чего она сама толком еще не знает? Думает, планирует по порядку, прокручивает в голове события последнего месяца — и ей бы сейчас салфетку или блокнот, чтобы написать все свои мысли, но под рукой только блеклый экран заметок на телефоне и монотонное радио в такси с заунывной песней. Как же она ненавидит вечерние пробки. Нужно что-то делать. Должен быть какой-то выход. Рэй хватается за голову, впивается короткими ногтями в кожу, хаотично ищет решение проблемы. Но ее учили распутывать цепочки следов, а не заметать их. У нее ничего не складывается, а это может плохо кончиться — никто и не планировал, что с сахарной девчонкой что-то произойдет, это была всего лишь такая глупая игра, которая закончилась в самый неподходящий момент. Рэй трет виски руками, пишет три буквы в телефон и блокирует его. Сейчас она ничего не может сделать, кроме того, чтобы держать ситуацию под контролем. Если Лея по счастливой случайности окажется жива, то она отдаст ей все что угодно за молчание. Если же нет — то ей стоит действовать согласно исходным данным: пока все, что у нее имеется, — запись звонка, кем-то перенаправленного в девять-один-один. Ни подтвержденных кем-либо переписок, ни килотонн текста, ни мобильного телефона Леи у нее нет, а на видеозаписи, которую вряд ли кто-то вообще обнаружит, наверняка ничего не видно. Эта мисс Грин действительно такая дура, чтобы звонить из телефона-автомата на какой-то номер, который перенаправит ее в службу помощи? Кому эта идея могла прийти в голову, не Джесси же, он бы до такого не додумался. Еще на пару дней Рэй будет в безопасности — их хватит на то, чтобы собрать остальные сведения, выяснить, что с Леей, и составить план действий. Лука подозревает ее так сильно, что она чувствует его длинные пальцы у себя в мозгу; ни о каких быстрых и решительных действиях не может быть и речи. Только намеренная, хорошо продуманная тактика. Как и всегда. Есть еще Кэссиди, думает Рэй, когда машина сворачивает к полицейскому участку. Всепонимающая, всепрощающая Кэссиди, с которой у них больше общего, чем сержант могла представить. Ее ключ к расследованию. Первоначальный план действий, еще одна витиеватая игра, которую Рэй затеяла. Да когда уже они кончатся, эти игры, как же она устала от всего этого, вот бы домой под теплое одеяло и бутылку виски. Нужно позвонить Дэвиду, но для этого придется выключать авиарежим на телефоне, а Вэйт меньше всего хочется читать пергаменты текста от Фокс, поэтому она находит Томаса — новенького офицера из отдела Морено — и допрашивает его, куда отправлен сержант и есть ли у него компания на вечер в лице еще одного сменщика. — Он пока в участке. — Томас протягивает ей огромную папку. — Захвати, пожалуйста, для него, ведь он будет так счастлив поставить четыреста двадцать подписей. — Четыреста двадцать? — Брови Вэйт ползут вверх. — У нас что, база полетела? — Пострадавшие в пожаре. — Офицер грустно улыбается, не оценив шутку. — Это все их заявления. На самом деле там в два раза больше, просто кэп распорядился разбросать по отделам. — С этим нужно что-то делать? — Рэй хмурится, пролистывая листы. — Я не знаю… Расследовать? Томас качает головой, и Вэйт все понимает: расследовать здесь нечего. Несчастный случай, дефект проводки, кого здесь винить, разве что электрокомпанию, но это не их дело, а страховщиков. Все, что может их отдел, — кивать и ставить подписи, с остальным пускай разбираются другие люди, а на сердобольного сержанта из тринадцатого участка всем плевать. — Я пойду найду Дэвида. Ты это… береги себя, что ли, — как-то неловко говорит она. — И ты себя, Рэй Вэйт. — Томас улыбается. В сердце полицейского с треском лопается воздушная кукуруза.* * *
Вэйт находит Дэвида за рулем автомобиля — начищенный до блеска «Форд» темным глянцем сияет в свете парковочных фонарей. Когда Рэй подсаживается к другу, тот вскрикивает от неожиданности и кладет руку на пистолет. — Тихо-тихо. — Рэй выставляет вперед ладонь. — Это всего лишь я. Или ты думал, что на полицейской парковке кто-то будет тебя грабить? — Я не думал, — бурчит себе под нос Морено, убирая руку с кобуры. — Если бы ты сказала, что приедешь, я бы не испугался, — сетует он. Вэйт чувствует укол совести — вина колючая, как зимний шарф, и такая же щекочущая. Рэй ненавидит шарфы, как ненавидит и зиму — Балтимор слишком чувствителен к перепадам температур, а ее голова не выдерживает тусклого неба над головой и взрывается, как перегоревшая лампочка. — Прости, — искренне говорит она, хотя и знает, что этого слишком мало. Дэвид поворачивает к ней голову, внимательно смотрит: Рэй взъерошенная, неопрятная; волосы торчком, косметика размазана по лицу, глаза горят недобрым огнем. Как ее вообще пустили в участок в таком виде? — Тебе нужно привести себя в порядок. Его голос слишком мягкий для человека, который злится, но слишком холодный для друга, которого оставили одного на смене. Рэй втягивает голову в плечи: она не должна была так поступать. Он никогда не бросал ее одну разгребать бесконечные вызовы, даже когда матери было плохо, а сестре требовалась срочная помощь. Дэвид никогда не уходил в последний момент, не предупредив и не дав времени найти замену. Он не такой плохой, как она. — Мне очень жаль. — Рэй шмыгает носом. — Через сколько ты выезжаешь? — Полчаса. — Дэвид забирает у нее папки. — И еще десять минут на это. Ты пропустила собрание, — медленно проговаривает Морено. Вэйт откидывает голову назад. — Черт. Кэп меня убьет. Я сказала ему, что опоздаю на два часа. — Я сказал, что ты уехала в центр приема звонков снимать копии записей с пожара. — Дэвид грустно улыбается. — Я знал, что кэп захочет их увидеть, поэтому я отправил туда Джерри и попросил сделать это за тебя. — И он согласился? — Вэйт почти стонет от осознания своей глупости. — Да, за пару-тройку часов отдыха на следующей смене. Меньшее, что я мог ему дать. Сержант прикрывает глаза и больно надавливает на веки пальцами. — Спасибо. — Голос слишком дрожит для обыденного диалога. — Мне жаль, что пришлось оставить тебя одного. Это было ужасно с моей стороны, — добавляет Рэй. — Я не знаю, чем тебе отплатить. — Будет здорово, если ты расскажешь мне, что происходит. Рэй поднимает голову и смотрит в его глаза, и в темно-синих зрачках Дэвида отражаются горные вершины, покрытые искрящимся снегом. Морено — прозрачное спокойствие лесного пруда: тонкий лед на поверхности, заледеневшие кувшинки сверкают розовыми лепестками у берегов. Он не знает ни о чем, что происходит с Рэй, а она не понимает, как можно открыть рот и рассказать ему за полчаса и еще десять минут всю ту правду, которую ему так нужно знать. Потому что настоящие друзья так не поступают. — Все в порядке, — выдавливает из себя Рэй. — Я просто не рассчитала время. — Ты выглядишь как человек, которого обваляли в муке. — В голосе Дэвида слышатся нотки давления. — А потом молотили мокрыми полотенцами. Не надо говорить, что у тебя все в порядке, потому что мы оба знаем, что это не так. Лучше просто намекни, что тебе не хочется ничего рассказывать. — А этого намека что, недостаточно? — грустно спрашивает Вэйт. — «Все в порядке» — это не намек, — возражает Морено. — В ряде случаев это призыв о помощи. — Я прогуливала лекции по психологии. — Сержант улыбается. — Ты забыл? — Это было в учебнике по криминалистике. — Я ненавидела этот учебник. — Ты проходила эту ситуацию на экзамене! — Я импровизировала. — Рэй показывает ему язык. — Не всем дано учить справочники от корки до корки. Нужно и личную жизнь когда-то строить! Дэвид закатывает глаза, и Вэйт искренне смеется впервые за этот вечер. Когда она выходит из машины, Морено передразнивает ее, прячась за заблокированной дверью. Рэй пару минут картинно колотит в стекло, а потом убегает, показав напоследок неприличный жест. По крайней мере, он не сердится.* * *
Рэй смотрит на себя в запотевшее зеркало: черная форма, синие нашивки с флагом, сержантские галочки на рукаве. Вызывающе блестит жетон, закрепленный на груди, красной точкой горит набедренная рация; Вэйт опускает шариковую ручку в карман, цепляет тканевую полоску с фамилией на свое место — у левой ключицы, будто бы другого места не нашлось, — и щелкает поясом. В ее отражении больше нет глянцевого лоска, намытого блеска — Рэй смотрит в свои тусклые зрачки с провалами пустот посередине и не понимает, почему последние несколько дней мир снова и снова проверяет ее на прочность. Она достает из рюкзака свою любимую подводку — битое черное стекло с крупными блестками — и рисует острые стрелки. Не по форме совсем, Болфолд будет в ярости, если увидит ее размалеванное лицо, но хотя бы так Рэй может крикнуть миру, что она против этих бесконечных проверок на прочность. Это — ее протест, ее обструкция, ее несогласие. Пассивное сопротивление. Дэвид ждет ее на парковке — кажется, он не сдвинулся с места за эти полчаса — и меланхолично ставит подпись за подписью на хрустящих белых листах. Он заслуживает правды, думает Рэй, пытаясь найти слова, чтобы начать, но прикусывает язык: не сейчас. Возможно, позже. Сильно позже. Например, никогда. — Давай за руль. — Они меняются местами. — Иначе я не успею подписать это до конца смены. — Почему они поручили это тебе? — Вэйт пристегивает боевые винтовки, открывает экран портативного компьютера и тянется за картой смены. — Не ты один был там. — Не знаю. — Морено спокойно пожимает плечами. — Я не спрашивал. Может, они думают, что у меня много свободного времени. — Но ведь это не так. Рэй быстро заполняет все графы: дата последней заправки, состояние машины, время смены и маршрут. Сегодня они не в патруле, а на выездах — куда вызвали, туда и едут, не нужно колесить по районам в поисках правонарушителей. В такие моменты Вэйт радуется, что у них нет никакого разделения обязанностей: дежурить на одной точке всегда было ее любимым занятием, и она до последнего боялась, что с получением звания сержанта у нее это занятие отберут. — Мы сегодня в Риверсайде всю ночь? — Рэй удивленно смотрит на первый лист. — Это же замечательно. Может быть, нам удастся там где-нибудь поужинать? — Ага, — рассеянно кивает Дэвид, просматривая очередной бланк. — Ночью между вызовов. Отличная идея. Нет, ты можешь себе это представить, — он в ярости рвет бумагу ручкой, — они даже не стали собирать показания, просто везде проставили код операции, и все. А тут, между прочим, весьма занятный текст. Послушай: «Накануне мы заметили, что один из кабелей провисает, но не придали этому значения, однако позже муж сообщил об этом по телефону девять-один-один, и там обещали принять меры. Но ни на утро, ни к вечеру меры приняты не были, кабель так и продолжал опасно провисать. Мы думаем, что он мог повлечь за собой тонкие балки, которые не выдержали давления и упали». То есть, — Дэвид непонимающе щурится, — кто-то в центре приема звонков знал о том, что может произойти беда, сообщил об этом в техническую службу, но там так ничего и не сделали. — Неудивительно. — Рэй фыркает. — В тот день все были так заняты фестивалем, что, даже если бы весь Балтимор сгорел, всем было бы наплевать. Включу общий канал. — Она щелкает кнопкой загрузки данных на портативном компьютере. — Хочу послушать, что происходит в городе. Диспетчер, это семьсот десятая, — весело говорит она в рацию, — мы на связи. Едем в Риверсайд, будем там через сорок минут. «Форд» плавно выезжает на Чарльз-стрит — широкую улицу, окруженную однотипными домами и редкими вывесками круглосуточных магазинов. Рэй по привычке глазеет по сторонам, но ничего интересного не замечает, разве что огромная гостиница в самом конце выделяется причудливой крышей и цветной подсветкой окон. Общий канал связи успокаивающе вещает о мелких происшествиях, ни одного срочного тэн-кода операторы пока не произносят, и Вэйт немного расслабляет плечи. Все хорошо, она на работе, рядом три заряженные винтовки, в кобуре — верный glock и тяжелая дубинка, постоит за себя, если что. — Код четыре, — говорит женщина из рации. — Юг в зеленой зоне уже два часа. Код четыре — значит, все спокойно, вспоминает Рэй, двигаясь в названную сторону. Два часа без происшествий — это много, особенно если учесть, что там масса темных и страшных улиц. Остается надеяться, что им повезет и дальше. — Семьсот тридцатая, у нас шесть-восемь, нам бы подкрепление, — гудит эфир. Рэй по привычке тянется к рации, чтобы сообщить о готовности помочь, но Дэвид мягко забирает черный прямоугольник у нее из руки. — Сегодня это не наша задача. — Он качает головой. — Едем на точку, на юге и так нет ни одной машины. Ты же не знаешь, что может случиться в следующую минуту, — добавляет он, глядя на раскрытый в попытке ответить рот Рэй. Вэйт с досадой поджимает губы: бросить коллег без поддержки для нее необычно, чаще всего она оказывается той, кто перехватывает эфир и кричит: «Семьсот десятая выезжает!» Непривычно сидеть и слушать, как что-то решается без нее. — А у меня в субботу свидание, — вдруг говорит Морено и как-то совсем несвойственно ему смущается. — С Донной? — Рэй улыбается уголком губ. — Да. Мы поужинаем где-нибудь, а потом я хотел пригласить ее в парк выпить горячий шоколад. — Дэвид краснеет до ушей. — Она жаловалась вчера, что всегда готовила его мальчикам, а сама так и не пробовала. У Вэйт сжимается сердце от радости, пропускает удар, падает вниз — Морено не заслуживает тайн, которые она от него скрывает. Возможно, если она хотя бы попробует ему рассказать, друг поймет ее и не выдаст. Потребовалось три года и одна чужая жизнь, чтобы понять, как ее поступок выглядит со стороны, и больше всего на свете Рэй не хочет испытывать эту эмоцию. Поэтому она прячет ее как можно дальше, загоняет в дальний угол, забивает ржавыми гвоздями. У нее почти получается убедить себя сейчас, что это не предательство, но контролировать свои мысли так сложно — гораздо сложнее, чем отвечать, что у нее все в порядке. — Я так счастлива за вас, — искренне говорит Вэйт. — Ты заслуживаешь этого счастья, как никто другой. Дэвид пытается скрыть неприлично радостный вид, борется с эмоциями минуту, а потом сдается и сияет, словно начищенный чайник. — Обязательно вас познакомлю, — важно сообщает он. — Она у меня невероятная. — Самая лучшая? — хмыкает Рэй, останавливая машину на светофоре. — Разумеется, — заверяет ее Морено. — Ну, как и я, но ты же понимаешь… — О, да. — Вэйт нарочито громко вздыхает. — Я-то понимаю. Но все еще не могу представить, как можно так втрескаться в кого-то за… сколько там?.. неделю? — Отстань. Ты ничего не понимаешь. Настоящей любви не нужно время, она происходит здесь и сейчас. Для меня, по крайней мере. Знаешь, — он открывает окно и облокачивается на стык стекла и двери, — я недавно думал о Кире. И как-то само на ум пришло, что, если бы я не тянул со всеми формальностями, мы бы с ней сложились, но я думал, что можно ждать вечно, думал, что у нас есть время, а его — бац! — и не стало. Наверное, именно тогда мы с ней и развалились. Рухнули, как карточный домик. Может, оно и к лучшему — ты бы знала только, какие у нее дети!.. Я только в дом вхожу, а они уже тут как тут, все ждут, пока я им отдам яблоки и шоколадки. — Дэвид громко смеется. — Хорошие мальчики, мы с ними отлично поладили. Кажется, они приняли меня. Рэй поворачивает голову и смотрит на друга: это ведь она вытащила для них с Донной счастливый билет, когда попросила сержанта найти адрес Кэссиди. Знала бы, что так сложится, — позвонила бы раньше, лишь бы Морено улыбался вот так, как сейчас, — ярко и счастливо, а потом вдруг опускал глаза в пол, тряс головой и снова растягивал губы в широкой улыбке. Они говорят всю оставшуюся дорогу и еще два с половиной часа сверху; Рэй узнает много нового о Донне, а Дэвид все время извиняется, переводя любую тему к их отношениям, но Вэйт ни капли не злится: мысль о том, что ее друг счастлив, дарит силы ей самой, и на несколько мгновений Рэй забывает о том, что грызет ее изнутри. Начинает верить в прощение. — Смотри. — Вэйт показывает на светящееся со всех сторон кафе у самой кромки реки Бранч. — У Ника все еще открыто. Может, все-таки ужин? Попросим пятьсот пятую нас подменить на пару часов, закажем по стакану лимонада и ребра. Плевать, что на работе, — добавляет она, глядя на округлившиеся глаза сержанта. — Давай, старик. — Рэй пихает его локтем в бок. — Соглашайся! Она почти забирается на него в своей неповторимой навязчивости, и Дэвид сдается. — Ладно, ладно! — Он тянется к рации. — Сейчас попрошу их. Пятьсот пятая, это семьсот десятая, слышите меня там?.. — Семьсот десятая, это диспетчер, — кашляет пластиковая коробка. — Езжайте на Брэд-стрит, восемнадцать-шестнадцать. У Вэйт становится сухо во рту — полицейская интуиция глотком теплого воздуха царапает горло, — и она сжимает руль до побелевших костяшек. Что-то черное, тягучее и острое игольчатым шариком перекатывается в венах. — Сообщите код одиннадцать. — Морено пристегивается за секунды. — Одиннадцать-шесть, — шипит рация. Дэвид молча переводит на Рэй взгляд: — Кажется, ужин отменяется.