Answer the call

                    

      мы проклинаем веру.       мы презираем Бога.       мы одиноки вечно —       с детства и до седин.       сердце — всего лишь орган.       просто       обычный       орган.       тот, что надрывно бьётся в еле живой груди.

                           Рэй кажется, что она забыла проснуться.       Вокруг столько людей — зевак с телефонами, падающих в обморок женщин, сочувственно вздыхающих мужчин, любопытных детей, — что требуется еще четверо офицеров, чтобы всех их сдерживать.       Завтра утром все заголовки Сети будут в огромных черных кляксах.       Цирковой клоун совершил убийство в парке.       И был пойман сразу же — Рэй смотрит на Харли, смотрит на Кэрри, на Кэролайн, на сгусток чертовски отвратительных на вкус имен и не понимает, как она допустила это. Где прогадала, когда заключала сделку стоимостью в сто тысяч долларов, почему не подумала о последствиях, которые должны были нагрянуть сразу, а не спустя три с половиной года?       — Отойдите, — зло говорит она какому-то человеку. Он безликий, как и все остальные; размытое лицо, бесполый голос. Пустота на двух ногах, оболочка с костями и мышцами. — Отойдите, — повторяет. — Джек, отправь их всех домой.       Рэй ничего не чувствует; ее тело заморозило само себя, чтобы не повредить мозг, иначе бы у нее уже случился нервный срыв или истерика с катастрофой, поэтому она берет ситуацию под свой — сержантский — контроль, руководя действиями прибывшего отряда подчиненных.       Обязанности казались такими простыми, когда перед ней были чужие люди, а теперь все вдруг усложнилось в миллиард раз, и она просит Томаса — того самого, что два дня назад отдавал ей бумаги, — отодрать Дэвида от Донны, потому что сама не может с ним справиться.       Морено так сильно вцепился в какую-то тряпку, прижатую к ране, что ни Томас, ни двое врачей-парамедиков не могут ее отнять; и требуется время — очень много времени, — чтобы разъединить этот сгусток крови, воя и боли.       Рэй поворачивается как раз в тот момент, когда от пальцев Дэвида к Донне протягиваются кровавые нити — отголоски крови на бордовой бахроме, и кости рвутся на клочки, словно так и не дописанные до конца листы бумаги.       Она сжимает зубы.       Ей нужно работать.       Болфолд приезжает ровно через восемнадцать минут после того, как Дэвида погружают в огромный полицейский трак и увозят в отделение — сначала скорой, потом полиции, и все, что они могут для него сделать, — это свою работу.       Харли-Кэрри плюется кровью, кричит раненым зверем, бьется в руках огромного широкоплечего офицера — дай ей волю, и она сломает себе все кости, но выберется из его медвежьей хватки.       — Он меня подставил! — выплевывает карминовые сгустки. — Он меня подставил, — повторяет, пытаясь выкрутиться из рук крепко держащего ее Майкла. — Это все он!       — Мы все проверим, мэм.       Майклу нужно отвести ее в участок, и к тому времени, когда Харли попадает в его огромные лапищи, он уже держит наготове наручники. Кэрри кусается и опасно качается из стороны в сторону на переломанных каблуках, грозится вывихнуть себе руки и разбить голову о крышу машины — сделать все что угодно, лишь бы не ехать в полицию. Когда Майкл придерживает ей голову и усаживает на заднее сиденье, она все еще осыпает его проклятиями.       Место, где лежала Донна, кое-как обводят черной краской, а тело отвозят на экспертизу, и Рэй цинично надеется, что Нора из двадцатого отдела сможет сделать все быстро — от ее работы зависит, на какой день можно будет назначить похороны.       И забыть об этом кошмаре.       Томас пытается опросить свидетелей, но не находит никого, кто слышал бы что-то, кроме выстрела; Рэй общается с парнями из седьмого отдела, перебрасывается парой-тройкой слов с парамедиками. Высокий светловолосый капитан пожимает ей руку и сразу же качает головой в ответ на немой вопрос:       — Там было без шансов, сержант.       Рэйна кивает, благодарит; какая разница за что — все равно спасибо, что хотя бы сообщили; вежливость не порок. Забивает себе голову ерундой, слушает криминалистов, заполняет столько бумаг, сколько может, а потом бросает их в общую кучу на заднее сиденье открытой полицейской машины, въехавшей к полянке прямо по широкой аллее парка.       И как только Болфолд не боится штрафов?       — Ее документы. — Длинноволосый Айзен из ее отдела протягивает Рэй паспорт в мягкой вышитой обложке. — Нашли в сумочке. И еще вот это.       Он открывает первую страницу, и сержант видит полароид: с глянцевого квадратика улыбаются Донна, Дэвид и трое мальчишек — все разного возраста, но ужасно похожие на свою мать. Вэйт припоминает, что Морено говорил о детях. Значит, это они.       Рэй смотрит на фотографию так долго, что глаза начинают слезиться, а изображение — плыть, превращаться в желто-белые огни; и сердце трескается, крошится под огромным прессом чувства вины.       — Сержант? — Айзен приподнимает бровь. — Вам нехорошо?       Вэйт мотает головой.       — Все окей. — Она захлопывает обложку. — У нее есть родственники? Связались уже?       — Есть мать, ей далеко за семьдесят. — Айзен поджимает губы. — И трое детей. Старшему четырнадцать.       — Отстой, — выдыхает Рэй. — Значит, придется Кэссиди.       Все фразы, которые убивают, состоят из трех слов. Я тебя люблю. Я тебя ненавижу. Я не вернусь.       Значит, придется Кэссиди.       На улице жара под двадцать пять, у Вэйт в форме спина вспотела, лоб покрылся испариной, а ледяная дрожь все равно бьет, прорывается сквозь погоны, значок и кожу. Зубы стучат, щеки такие холодные, словно покрылись коркой льда, и губы в крошечных ранках саднят при каждом слове.       Это фантомная боль, думает Рэй, чувствуя, как грудь раскалывается надвое. Ее не существует. Она ее не знает. Отрицает само существование, само слово, саму суть четырехбуквенной язвы на кончике языка.       Они расстались с Фокс два часа назад — короткая передышка, во время которой поцелуи на заднем сиденье стали чем-то большим, закончилась, и Рэй пришлось объезжать весь квартал в поисках сбежавшего подростка. Глаза у Кэс горели сумасшедшим огнем, когда она кусала ее выступающую ключицу, словно надеясь раскусить шрам от сведенной татуировки пополам; и где-то в этом моменте в воздухе зазвенело тоненькое «кажется, я», а Рэй была слишком счастлива, чтобы думать о чем-то другом, и вроде бы еще два часа назад у них обеих была надежда на будущее.       А сейчас ее нет, потому что Рэй предстоит позвонить Кэссиди и сказать о том, что ее лучшую подругу убили, а у детей никого не осталось, кроме старенькой бабушки и Дэвида, который вряд ли готов вешать на себя эту ответственность.              Или не предстоит.       — Кэссиди? — Голос Айзена возвращает ее в пропитанную кровью реальность.       — Ее подруга. — Вэйт достает телефон и копирует номер Фокс: придется соврать, что была слишком занята, но зато ей хотя бы не придется слушать Кэссиди в тот момент, когда она узнает. — Позвони ей. — Щелкает кнопкой, пересылая. — А я пока найду детектива, которого назначили на это дело. Назначили ведь уже? — с надеждой спрашивает она, и Айзен кивает.       Ей жутко хочется закурить и сделать паузу.       Поставить жизнь на кнопку с двумя полосками, подумать, что делать дальше: нужно будет позвонить Фокс после Айзена, поговорить с детективом, узнать, что с Дэвидом, и съездить в участок к Кэрри.       Рэй оглядывает людей вокруг — все они слишком заняты, чтобы обратить на нее внимание, — и делает несмелый шаг в сторону ограждения — туда, где смыкаются над головой кроны деревьев, образуя спасительную темноту от ярких лучей заходящего солнца, и Томас, кропотливо записывающий погодные данные в рапорт, сочувствующе смотрит на нее.       Они не могут уходить с места происшествия — даже двигаться не должны, пока Болфолд не отдаст команду, а топтать траву огромными ботинками, как Рэй, — тем более, но сержанту на это плевать. Она обходит толпу полицейских, пролезает под желтой лентой и оказывается почти у самого выхода — железная калитка болтается на двух болтах, один из которых выломан с корнем.       Вэйт прислоняется спиной к дереву, расстегивает две верхние пуговицы рубашки и закрывает глаза.       Она настоящая стерва. Хуже просто некуда — поставить Айзена звонить Кэссиди просто потому, что сама не вынесет ее реакции. Да ни один человек в мире так бы не поступил; но если Рэй позвонит Кэс, то ей придется ехать к ней после смены, а этого никак нельзя допустить — у нее и так проблем и забот хватает, куда ей еще успокаивать Фокс?..       Нужно будет сделать что-то с Дэвидом, думает Вэйт, устало вздыхая. Привести его к себе домой, напоить водкой и уложить спать, а потом к нему же можно приставить Кэссиди, и пусть эти двое пьют и плачут — общее горе сблизит их настолько, что они смогут разделить боль пополам.       А она посидит в уголке, послушает их, подольет спиртного, приготовит кофе и вытащит их из состояния анабиоза через несколько дней.       Рэй словно смотрит в водную гладь, знает, что Дэвид не захочет возвращаться на работу, но есть Кэссиди, которая словами может убедить любого — и это самое сильное оружие на свете. Поэтому Вэйт убьет двух зайцев, выйдет сухой из воды и расставит все по местам.       Да она просто чертов гений.       Кто-то усмехается ей прямо в ухо, и Рэй без раздумий выхватывает пистолет из кобуры — через секунду серебряный glock упирается в подбородок Джокеру.       — А-та-та, сержант. — Клоун улыбается так широко, что видны его золотые зубы. — Осторожно, пистолет — не игрушка! Ой, подожди, — он высовывает язык и прижимает его к нижней губе, — ты же и так это знаешь!       — Пошел ты. — Рэй прячет пистолет обратно. — Убирайся отсюда, пока я тебя не…       — Но-но-но! — Он отходит назад и отвешивает ей реверанс. — Я всего лишь случайный прохожий, который решил забрести в парк, а тут убийство! — Джесси картинно подносит руки к лицу. — Да еще и такое жестокое… Мать троих детей, подумать только! И кто же способен на такое? — Джокер вытягивает губы трубочкой и распахивает глаза в притворном ужасе.       Кривляния даются ему с трудом: Вэйт видит, как взгляд безумных черных глаз становится ясным и четким — слишком осмысленным для сумасшедшего, — и маска клоуна с треском раскалывается, рождая понимание.       Джей пришел за ней.       — Не бойся меня, сержант. — Он словно слышит ее мысли. — Ты пока все делаешь правильно. Продолжай, и все получится.       У Рэй от его слов холодок бежит по коже, и рука, так и не убранная с пояса, крепче обхватывает кобуру: если ей придется сделать что-то страшное, то лучше сейчас, потому что оттягивать больше некуда.       Она и так тянула с этим так долго, как могла.       — Получится что? — Кажется, она потеряла голос, но Джей ее все равно слышит.       В нескольких метрах от нее воет полицейская сирена — следственная группа собрала все улики и теперь едет в лабораторию их обрабатывать; если Рэй хочет найти детектива, которому отдадут дело Донны, то ей нужно сделать это как можно быстрее.       — Мой гениальный план, конечно же, — терпеливо объясняет Джокер. — Ты что, совсем тупая, что ли?       Если она сейчас закричит, то они схватят Джокера. Скрутят его по рукам и ногам, соберут на него доказательства и закроют его в камере лет на десять. В лучшем случае, конечно же. Потому что рядом сядет Кэрри, а через одну — сама Вэйт, которая пойдет ко дну быстрее, чем Джокер скажет первое слово против нее.       Нужен другой выход.       Пристрелить его?       — Ты специально подставил Кэрри? — догадывается она.       — Нет же. Она просто тупая сука, которая не умеет думать, что делает, так что это дело с твоим дружком — чистая случайность, — совершенно нормальным голосом отвечает Джей. — Ей захотелось новых цацек, а я в этот раз не стал мешать. Но, — он ведет худым плечом, и в вырезе белой футболки становятся видны узоры на его груди, — это нам даже на руку.       — Нам? — Рэй все еще не видит связь между Леей и тем, что Кэрри окажется за решеткой.       — Лея не скажет ни слова против нас, — говорит Джей. — Она еще тупее, чем ты думаешь. А когда твой детектив наконец просечет, что старухе звонили не из полиции, то ты предъявишь все доказательства того, что во всем виновата Кэрри.       — Но ведь Кэрри тут ни при чем.       Джесси улыбается раззявленной бездной и хлопает в ладоши:       — В этом-то вся и сладость! Ты поедешь к ней и сделаешь все, чтобы она взяла вину на себя. Скажи ей, что мы оба ее простим или что вытащим. Наплети сопливой ерунды, она такое любит. Детектив узнает о звонке через день-два, поэтому времени у тебя мало, маленькая Рэйна, — почти ласково, нараспев. — Подсунь ее признание копам, возьми попкорн и наслаждайся.       Вэйт убирает руку с кобуры — план Джея кажется ей совершенно безумным, но действенным: если она действительно выбьет из Кэрри признание вины по поводу Леи — до кучи к Донне, — то можно будет свалить все на нее. Никто не станет слушать ее жалобные речи на суде, если до этого вообще дойдет — скорее всего, слушание снова сделают закрытым из-за Дэвида, и приговор будет вынесен за пару минут; а на все ее проклятья в спину можно будет закрыть глаза.       Но сказать куда проще, чем сделать, — ей придется вызваться допрашивать ее, а значит, признать их связь. Или надавить на то, что она знает Дэвида и хочет сделать это ради него. Болфолд послушает, покорно позволит закрыть их в камере двадцать на двадцать — Вэйт в этом не сомневается. Нужно будет подвести Кэрри к теме Леи, включить запись и собрать все факты воедино.       Соображает так быстро, как умеет: мужской голос на звонке спихнет на любого знакомого Леи — его личное подтверждение этого совершенно неважно, вряд ли кто-то будет искать этого человека сейчас, а потом она придумает, как выкрутиться; переписка с Леей в телефоне, местонахождение которого неизвестно, как и все звонки — ведь у них нет даже прямого подтверждения ее номера, кроме информации о телефоне-автомате. Рэй в выгодном положении: она сможет расставить все не на свои места, а на те, которые ей нужно.       Осталось только подумать о последствиях.       — А что будет потом?       Джокер снова смеется, и Рэй этот смех сводит с ума — он постоянно, постоянно издает этот звук, который нужно бы назвать смехом, но он больше похож на вспенивание морской воды с солью, кристаллами царапающей горло и вырывающейся изо рта булькающим шипением.       Все эти моменты, наполненные пеной и солью, заставляют Вэйт думать о том, что зло — истинное, чистое зло — при встрече с ней издавало бы именно такой звук.       Булькающий.       Гортанный.       Страшный.       — А потом ты будешь жить как раньше, маленькая Рэйна. Если сможешь. Ты же теперь у нас такая правильная, что аж тошно.       Конечно, он знает о Кэссиди. Но не трогает ее — наверное, она кажется Джокеру слишком безопасной или тупой, а может, он не видит в ней прямой угрозы или знает, что сможет стереть ее в порошок в любой момент по щелчку пальцев.       Или держит ее про запас.       От одной мысли о том, что Джесси может причинить Фокс хоть какую-то боль, пальцы Рэй снова обвивают кобуру.       — Я убью тебя прямо сейчас, — говорит Вэйт, и ее голос — впервые за долгое время — не дрожит от этих слов. — И тогда все закончится.       Клоуна это ничуть не пугает.       — Убивай, — серьезно кивает он. — Конечно, ты можешь убить меня. Или можешь рассказать им всю правду. Можешь даже спасти Кэрри. Возможно, тебе повезет, и ты отделаешься потерей значка, но, скорее всего, тебя закроют рядом с ней. Знаешь, почему только с ней? — Он делает шаг к ней, и Рэй инстинктивно отшатывается.       — Потому что она возьмет вину на себя, — догадывается.       Рука бессильно повисает вдоль тела.       Она может все, если преградой не становится любовь.       — Вот видишь — ты уже запомнила кое-что, — радостно говорит Джей. — Тебе решать, Рэйна. Признаться, — он картинно вздыхает, — я порядком устал от всего этого.       Его лицо трескается — на секунду в искривленном безумии мелькает что-то простое, человеческое. Настоящее, то, что не подделать, — усталость, которая ложится морщиной между бровей, опущенные уголки губ, потухшие глаза без привычных бликов окружающего мира. Джесси вдруг превращается в самого себя — замученного и перекошенного, и этого мгновения Рэй хватает, чтобы понять.       Он все еще человек.       И если он не монстр из-под кровати или из ее кошмаров, то она может его победить.       Главное — придумать как.       — Где Лея? — спрашивает, пробирается сквозь его покрытую пеплом маску. — Она у тебя?       У нее так много вопросов, главный из которых содержит три цифры и три буквы, но она все равно задает именно этот: последний на сегодня — надеется, что навсегда; и Джокер сдувается, сдается, позволяет себе проявить снисходительность:       — Все-то тебе расскажи. — Он прикрывает глаза, и Рэй видит кайму темно-серого карандаша. — Скажем так — я ей ничего не сделал.       Значит, Лея жива, радуется Рэй. Хоть какое-то звено из всех оказывается на месте — девчонка жива, надо только узнать, где она. Джей никогда не расскажет, значит, остается только один человек — его вторая половина, — у которого есть ответ.       — Спасибо, — искренне говорит Рэй. — Я надеюсь, что она жива.       Он смотрит ей в глаза — бездна посреди пруда, ураган в крошечном городке, ворохи громких заголовков газет — и кивает, едва уловимо, почти незаметно.       А потом разворачивается и уходит, насвистывая песенку себе под нос, и его длинный черный кардиган тянется за ним по грязной земле, задевая крупные камни.       Рэй еще с минуту переваривает разговор, определяя план действий: сейчас ей как никогда нужна Кэрри, а после — Дэвид и еще Кэссиди, и, возможно, где-то в перерывах между ними она сможет найти Лею.       Нужно им рассказать, понимает Вэйт. Сказать всю правду, хотя бы Кэссиди, она должна будет все узнать — если в ее состоянии вообще возможно что-то воспринимать, потому что риск того, что она убежит от нее в панике, слишком высок; но Рэй готова рискнуть.       Сейчас ей нужен детектив, который будет заниматься этим делом. Или кого они там назначат — агента-стажера на полставки, который для практики поставит три галочки в протоколе, но именно он за сто баксов сможет организовать допрос Рэй и Кэрри — такой, чтобы ни одна камера их не писала, пока Болфолд будет наблюдать за ними через темное звуконепроницаемое стекло.       Телефон звонит у нее в руках.       Вэйт знает этот номер. Три девятки в конце, перед ними — нули, он уже звонил ей как-то, и она уверена, что холодок, бегущий у нее по спине, не к добру.       Она говорит тихое «да?» прямо в микрофон и слышит звучный мужской голос:       — Мисс Вэйт? Уверен, вы еще помните меня.