жадно жесты впитывая, сейчас наблюдает бездна голодных глаз, как ты бьёшься, тщетно ища разгадку. мне давно известны твои повадки, поступая дерзко и по уму, я во тьме однажды тебя возьму, чтоб затем легко сотворить иного. выбирая преданность за основу, я была приучена жить во лжи. кто теперь кого предаёт, скажи?
Рэй Вэйт входит в участок на Сквайр-плейс так быстро, что стеклянные двери даже не прерывают своего вращения. После ночи в камере Кэрри привезли сюда — не в центральное полицейское отделение, а в отведенное для встреч место: десятки однотипных кабинетов, толстые железные прутья на каждой двери, пуленепробиваемые раздвижные пласты у входа — словно здесь содержатся не подозреваемые или убийцы, а опасные животные. Хотя иногда это одно и то же, думает Рэй, протягивая свой жетон молодому юноше в тесной приемной. Когда их пальцы соприкасаются, она поспешно отдергивает руку. — Меня вызвал Ханзи, — говорит. — Детектив. Офицер роется в базе так долго, что Вэйт хочется отодвинуть его и сделать все самой. Мимо проходят люди — прикрывают лица руками потерпевшие или свидетели, спешат на работу служащие полиции, негромко разговаривают по мобильным телефонам адвокаты; и Рэй слышит обрывки разговоров, пропуская их через себя: кто-то жалуется на давление, кто-то рассказывает о досудебном процессе. Молодая девушка заламывает руки — кажется, она больше не увидит того, к кому приходила; пожилой адвокат вытирает платком пот со лба, садится в металлическое кресло и смотрит в стену пустым взглядом. Рэй ненавидит это место: за все время своей работы она бывала тут не так часто, как Дэвид, но уже успела каждой клеточкой ощутить на себе ни с чем не сравнимый, витающий в воздухе запах отчаяния и страха. Но, по крайней мере, здесь лучше, чем в тюрьме, в которой Харли провела ночь. Вэйт знает правила: в тесных досудебных каморках нет ничего, кроме жесткой деревянной лавки. Их даже в туалет выводят по часам, четыре раза в день; еще, кажется, кормят дважды. Она не помнит или не хочет помнить — тюрьма не входит в ее обязанности, это дело другого подразделения, и тот единственный раз, когда Рэй приходилось там бывать — на одном из дежурств, — ей хотелось бы забыть. Кэрри останется там, пока ее адвокат будет вносить прошение о малом суде, а потом ее упекут в общую камеру. Или в психушку. Или вывезут куда-нибудь за пределы Балтимора, где в тюрьмах побольше места. Если она признает свою вину, конечно. Офицер протягивает Рэй бланк, карточку визитера и временный пропуск. У Рэй есть сутки, чтобы поговорить с Кэрри, потом она не сможет сюда вернуться без приглашения кого-либо из детективов или членов суда. Сутки — это так мало. Ей бы неделю или год, чтобы разобраться со всем, что происходит. Интересно, Кэрри отправят в одиночку? — Один-ноль-девять; это после турникета направо. — Юноша даже не смотрит на нее. — Вас встретят. В комнате сейчас адвокат, скорее всего, придется подождать окончания их беседы. Они называют бетонные камеры «комнатами», потому что так будет легче выговаривать это слово рыдающей от безысходности матери. «Ваш сын останется в комнате до вечера, мэм, пока адвокат собирает недостающие сведения» звучит куда лучше, чем «мы заперли его в клетке и приставили двух охранников, чтобы он не сбежал». — Где детектив? — Рэй хмурится. — Вас встретят, — еще раз повторяет офицер. — Пожалуйста, следующий. Рэй фыркает, делает шаг — и оступается, зацепившись о приподнятый металлический порожек. Чудом не сносит куцый цветок в огромном каменном кашпо, врезается в группу людей, кое-как извиняется и перелетает через турникет. Ноги ее не слушаются — то ли от страха, то ли от напряжения; и Вэйт тайком кладет себе под язык пару мятных таблеток от похмелья: надеется, что так сказывается прошедшая ночь. Охрана повсюду — частная и государственная, в одинаковых черных рубашках и широких армейских штанах, с пистолетами, дубинками и тяжелыми автоматами; стоят каменными истуканами, только моргают время от времени. У Рэй в первый раз здесь поджилки тряслись от ужаса, а сейчас она проходит мимо них: в одной лодке плывут, одно дело делают, вместе, если что, пойдут ко дну. Она бы никогда не назвала это место Центром бесед с подозреваемыми — кроме охранников и двойных дверей, все выглядит совершенно привычным, домашним: светлая отделка, запах кислого парфюма и жареного хлеба, напольные цветы. Рэй поправляет бежевую хлопковую безрукавку, одергивает нательную майку и глубоко вздыхает перед тем, как начать поиски необходимой комнаты. Ноги в легких кроссовках ведут ее по зеленому ковру к комнате сто девять — рядом с каждой дверью висят номерные таблички. Ханзи ждет ее около входа: длинный пиджак, белая рубашка, выглаженные черные брюки; Рэй даже кажется, будто в отражении его старомодных лаковых ботинок она видит свое напряженное лицо. — Доброе утро, сержант. — Лука проводит ладонью по своим зализанным волосам, и на его запястье поблескивают дорогие часы. — Жаль, что пришлось сделать нашу встречу официальной. Вэйт фыркает: да, она в шаге от пропасти, но все еще помнит натянутую ткань футболки, двусмысленную улыбку, игривый взгляд; тогда все казалось таким пустым — арбузный лимонад, ледяное мокко, цветной телефон неуклюжей девчонки из центра приема звонков. Сейчас все иначе — одно неверное движение, и она полетит вниз, оббивая камни своим скелетом, а Лука будет стоять на вершине и смеяться над ней. Позовите Вэйт, шепчет тонкий голос ей в ухо. Позовите Вэйт, он должен работать у вас. Я все знаю. Позовите Вэйт. — И вам не хворать, — отзывается Рэй, засовывая руки в карманы. — Но я не при исполнении. Сегодня, — хмыкает. Нужно было надеть что-то более обтягивающее, чтобы Лука подавился. Неважно, что во второй раз он на это не поведется — стоило бы просто попытаться поддразнить его, вывести из себя, чтобы он взъелся еще больше, неловко защищаясь от ее провокаций. Рэй трясет головой, отгоняя подобные мысли: сейчас не время. Может быть, позже, если она выйдет победителем. — Что она вам сказала? — спрашивает сержант в лоб. Политика, кое-как придуманная ей по дороге сюда, проста: она будет честной до тех пор, пока это будет выгодно; после — пустит в ход советы Джея. Главное — не оступиться, когда она будет просить оставить их одних хотя бы на пару минут; потому что уверена: Лука им и полуслова сказать наедине не даст. А вот адвокат Кэрри вполне себе может. — Просила привести вас к ней, — нехотя отвечает Лука. Рэй поднимает бровь. — И все? — Вам этого мало, сержант? — Ханзи с издевкой копирует ее жест. — Вы знакомы с преступницей. — Ой, только не начинайте. — Вэйт кривится. — Сотни копов имеют знакомых или родственников в тюрьме. Это же не делает их виновными в каждом преступлении. Не пытайтесь увидеть то, чего нет, детектив. — Тем не менее, сержант, вы не сможете отрицать то, что вы близки. — Детектив смотрит на нее сверху вниз. — Я и не собираюсь, — заявляет Рэй. — Но это не ваше дело, мистер Ханзи, потому что вина Кэролайн будет доказана за минуту и без меня. — Вэйт видит, как вздрагивают уголки губ у детектива, и мстительно добавляет: — Ах да. Я так и не поняла: я здесь как свидетель или как подозреваемая? — Вы здесь как негласный представитель полиции, — огорошивает ее Ханзи. — Адвокат мисс Диммант посчитал это уместным. — А что, — Рэй сжимает зубы, — теперь адвокат мисс Диммант решает, что уместно, а что… Дверь в комнату съезжает в сторону, и слова заканчиваются. Единственное, что отличает строгую женщину перед ней и девчонку из пары проведенных вместе ночей — это наличие одежды: белой аккуратной блузки, узкой юбки и лаковых лодочек на низкой шпильке, а в остальном Вайолет остается точно такой же — высокой, русоволосой и сероглазой девушкой с розовыми губами и длинными ресницами, щедро накрашенными коричневой тушью. — …нет, — все-таки заканчивает Рэй, сама не понимая, что именно отрицает. И лавандовый запах духов, бьющий в нос, возвращает Вэйт в воспоминания о последней ночи: пьяные руки, горькие губы, вино и прогорклый дым; Вай сверху, обхватывает ее бедра своими коленями, снимает бретельку кружевного топа и недовольно говорит: — Ты бросила меня одну ради девчонки с работы? Просто девчонки? Она что, настолько хорошо трахается? Кажется, тогда Вэйт убежала, не попрощавшись. Посмотрела Вай в глаза, кое-как пробормотала «я не могу» и захлопнула за собой дверь. Не нарушила традицию, значит. Не думала ведь, что снова встретятся. Потому что Вайолет говорила, что работает секретарем, а Рэй умело плела сказку про менеджера магазина техники. Вот и встретились. В полицейском участке. Адвокат не узнает ее — или мастерски делает вид; проходит мимо и останавливается напротив Ханзи — так, чтобы дистанцию между ними еще можно было назвать допустимой. — Детектив, — Вайолет серьезно кивает ему, — мы закончили. Но моя подопечная, — она делает акцент на этом слове, — желает поговорить с мисс Вэйт с глазу на глаз, без третьих лиц. И, так как официальный допрос начнется только через полчаса, — адвокат чуть щурится от яркого света ламп, — я думаю, мы можем дать им немного времени. — Нельзя, — отвечает Лука не задумываясь и складывает руки на груди. Официален донельзя, не хватает только симфонии Рахманинова и зрителей; Вайолет для него — лишний объект в поле зрения: смотрит мимо ее плеча, веки полуприкрыты. Словно не адвокат перед ним, а давняя знакомая, так и не нашедшая с ним общих интересов. — По конституционному праву, детектив Ханзи, до начала официального допроса мой клиент имеет право на конфиденциальное свидание с третьим лицом в присутствии охраны, — чеканит Вайолет, победно улыбаясь. — Тем более если это лицо не является заинтересованным в деле или подозреваемым. Хотите что-то сказать? Да как она это выговорила, ошалело думает Рэй, все еще пытаясь переварить полученную информацию. — Они же знакомы. — Лука от такого напора тоже немного теряется. — Разумеется, они знакомы! — Вайолет встряхивает густыми волосами. — Не будет же мой клиент просить о встрече с незнакомым человеком! Рэй кажется, что у Луки от этих слов начинает дергаться глаз: встреча Харли и Вэйт наедине явно не входила в его планы; но надо отдать детективу должное — он быстро берет себя в руки. Вайолет выше его на голову, и Лука изо всех сил пытается не смотреть на нее снизу вверх. — Мисс Вэйт — гражданское лицо. Встреча возможна, только если в комнате будет представитель полиции или защитник, — медленно проговаривает он. — Насколько мне известно, мисс Вэйт сама является представителем полиции. — Адвокат издевательски кривит губы. — Она не при исполнении, — гнет свою линию детектив. — И свидание один на один может помешать производству дела. Рэй молча наблюдает за перепалкой — ей даже вмешиваться не нужно, просто стоять и слушать. Где там ее попкорн?.. — Не может, так как дело уже заведено. — Вайолет перестает улыбаться. — Мы все еще не можем быть уверены, что допрос понадобится. И даже до этого момента моя подопечная имеет право на встречу со своим родственником или близким другом. Или вы уже забыли законы, детектив? — Вы что, получили признание? — Ханзи хмурится. — Я лишь думаю, что официальная встреча будет лишней, — уклончиво повторяет Вай. — Мы можем вызвать второго адвоката и уладить все без этих фикций. — Она морщит нос. — А пока что могу лишь посоветовать мисс Вэйт не тратить свое время. — Адвокат невозмутимо поворачивается к Рэй. — Ведь оно уже началось. Сержант не задает лишних вопросов — с Вайолет они еще успеют поговорить — и молча проскальзывает в крошечное помещение для наблюдений, оставляя за собой повышенный голос Луки и мягкий — адвоката; кладет рюкзак и телефон на тумбочку, проходит через металлоискатель. Это все ей не понадобится, а если оставит в карманах — все равно зазвенят на раме, принося проблемы. Еще одна решетчатая дверь, темнокожий охранник на входе, робкий шаг в полумрак однотонного серого помещения — и Рэй видит ее. Сердце пропускает удар. От Харли не осталось ни-че-го, совершенно ничего, ни волоска, ни сантиметра, ни цвета; перед ней тряпичная кукла, набитая сеном и обернутая в серое тюремное полотно; сидит на прикрученной к полу скамейке, руки в тонких серых браслетах лежат на сведенных коленях, тело выпачкано черным. Современный вид здания на камеру не распространяется — никаких пластиковых стекол между двумя людьми, только высокий стол, табуретка, скамья и жуткий холод. Рэй знает, что Харли доставили сюда на специальной машине и провели с другого входа, но вряд ей сообщили, что будут держать следующие несколько часов в ледяной бетонной клетке. Интересно, что Вайолет думает о происходящем? Пытается ли она спасти Кэролайн или заранее готовит пакет документов для суда? Как она там говорила, кажется, официальная встреча будет лишней? Значит ли это, что Харли уже призналась во всем и теперь Вай нет смысла дальше работать с ней? Рэй не сильно разбирается в адвокатах защиты и ведении дел — курс судебных процессов прошел мимо нее, — поэтому может только предполагать, что будет дальше: если у них есть признание, то второй адвокат не понадобится. Кэрри вынесут приговор за несколько минут и увезут в тюрьму, если, конечно, Вайолет не потребует сделки. Замечает сразу: на Кэрри нет живого места, будто бы ее лупили дубинками всю ночь, хотя сержант знает, что это невозможно — в Балтиморе подобных методов давно не используют, возможно, виной тому камеры наблюдения или и без того сговорчивые преступники, но то, что Кэролайн получила эти повреждения не за один раз и не вчера, очевидно. Смытый грим. Вскрытые шрамы. Кровящие уголки губ. Сбитые костяшки. Худые запястья окольцованы синим и красным, словно она пыталась снять металлические браслеты вместе с кожей; голова опущена, полные коленки чуть подрагивают; копны розово-голубых идеальных кудряшек как не бывало: вместо них у Кэрри ее настоящие, соломенно-желтые волосы-нити, свисающие по обе стороны от лица. Без привычной косметики и откровенной одежды она похожа на обычного человека, и только тюремная роба напоминает о том, что она — теперь уже — преступница. — Привет. — Рэй осторожно садится на стул. — Привет, принцесса, — невесело говорит Харли, поднимая голову. Вэйт коротко выдыхает. Щеки Кэрри исполосованы красными следами — видимо, царапала сама себя в приступе нервозности или в истерике; сухая корка топорщится над стянутой кожей. Обломки ресниц, сухая кожа крыльев носа, алая рана вместо губ — ничего не остается от парящей под цирковым куполом эквилибристки, кроме росчерков торчащих костей и острых, горящих нездоровым румянцем скул. Рэй прочищает горло. — Ты хотела меня видеть. Зачем? Кэрри молча смотрит на нее тяжелым взглядом птичье-желтых глаз — кажется, радужка и зрачок стали одного цвета, — и Рэй тоскливо думает, что ее белоснежному лицу все-таки идеально подходила та самая алая полусумасшедшая улыбка, которая когда-то забралась под сердце. — У нас мало времени, — с нажимом произносит Рэй. — Либо говори, что хотела, либо я ухожу. — Они допрашивали Джея, — шелестит Харли. — Сегодня утром. Ты знаешь об этом что-нибудь? — Рэй качает головой, и она продолжает: — Он все отрицает. Говорит, что не знает ничего. Представляешь, — грустная усмешка, — по его словам, мы вчера не были вместе. Разумеется. — Зачем ты это сделала? Вэйт должна была задать другой вопрос, но слова сами срываются с губ и падают на пол ниткой поддельных жемчужин с золотой застежкой. — Ты что, не врубилась? Он же меня подставил. — Кэрри нервно дергает плечами, и роба спадает с одного из них, обнажая желтые синяки. — Я уже сказала об этом адвокату, но она не поверила. Это бесполезно. Никто не поверит. — Кэрри обнажает верхние зубы. — Потому что у этого урода есть алиби. — Ты хотела свидетельствовать против него? — У Рэй пересыхает в горле, и она кашляет. Кэрри прижимает закованные руки к груди и тихо вздыхает. — Нет. Я просто хотела узнать, что он будет делать… Ну… — Голос едва слышно. — Без меня. — Он будет жить дальше, как жил до этого, — резко говорит сержант. — С Леей. Харли вдруг удивленно поднимает брови, с полминуты таращится на Рэй, а потом начинает смеяться; и вся ее личность — вся эта обшитая красным бархатом Харли Квинн — рвется из нее вместе с бурлящим газированным смехом и вечной насмешкой над самой собой. — Как рыба гниет с головы, так и Джей дал слабину первым, — выдает, отсмеявшись, Кэрри. — Это даже забавно, принцесса — как одна девица с хрустальным внутренним миром может разрушить все то, что я строила годы. Это ее шанс, понимает Рэй. Не повесить все на Харли и тем самым усадить за решетку, а разделить вину с Джеем, перебинтовать его железом по рукам и ногам и сунуть рядом; потому что гениальный клоунский план — всучить этот груз Кэрри — может с треском провалиться. Она соображает так быстро, как только возможно. — Помоги мне засадить его. — Рэй наклоняется ближе к Кэрри. — Помоги мне отправить Джокера за решетку. Ты сможешь сократить себе срок, если расскажешь им правду. Помоги мне. — Она почти умоляет. — Вместе мы справимся! Кэрри смотрит на нее так, что Рэй понимает: это конец. Она не скажет ни слова против Джесси, потому что все в этом мире можно объяснить, всему можно найти причины, но если речь идет о любви — такой, как у них, — то все ее мольбы будут бессильны. — Шутишь, принцесса? — Харли грустно улыбается, и в ярком свете одинокой лампы над ее головой отчетливо становятся видны глубокие морщины. — Я не буду этого делать. — Она прикрывает глаза. — Он ведь будет меня ждать. Я это знаю. Я в это верю. Рэй со стоном откидывается на спинку стула. За всю свою жизнь она видит такое впервые — черная тень на лице, которую невозможно спутать ни с чем другим. Любовь. Огромная. Безоговорочная. Не признающая рамок, не имеющая границ. Сумасшедшая, созависимая, ядовитая. Но все же любовь. И полный провал всех планов Рэй. — Ты знаешь, где Лея? — спрашивает, стараясь тянуть время. Мозги кипят, и пульсация мыслей отдается кислотными капсулами по венам. Если Кэролайн не согласилась подставить Джокера, значит, она согласится ему помочь. Всего два пути, но только один верный — и словно Джесси не ломал ей кости, не закручивал извилины, не был изувером; сломать до конца и создать снова, новую, свежую, только для него; лоботомия какая-то, как в страшных комиксах, которые так не любила Рэй. Или, может, Джесси был прав и в этой худой девчонке с лебяжьим пухом волос на голове действительно есть что-то от него самого. Потустороннее и неизведанное, выращенное стокгольмским синдромом и бутафорским ярким гримом, потерянная половина сердца. Харли молчит. Пялится на Рэй, словно видит ее в последний раз, изучает маслянистыми глазами с оборванными ресницами, и взгляд у нее животный, повернутый: несмешная серьезность, усмешка самоубийцы. Они обе уже давно не такие красивые — не напомаженная циркачка, не стервозный сержант. Настоящие. Морщины на лбу, поникшие уголки губ, руки, выдающие возраст. Ничего не осталось, все рассыпалось, разлетелось, стерлось. Давай со мной, принцесса. Я же в твоем сердечке. У Рэй щемит в груди, и круглый шрам на ключице от сведенной татуировки начинает ныть, словно перед плохой погодой. — Она с Джеем. — Харли пытается поправить сползшую с плеч робу, но выходит плохо. — Сбежала от своей бабки к нему. С хрустом щелкает кисть руки, и Рэй вздрагивает от неожиданности: кажется, она все-таки начала разваливаться по частям к своим тридцати. — Где она? Это все равно уже ничего не изменит, понимает Вэйт. Если Кэрри не хочет свидетельствовать против Джея, то и Лея не захочет. Если он еще не убил ее, конечно. Что-то подсказывает: нет, не убил. Жива чертова девчонка, навела шуму, наделала глупостей, а им теперь расхлебывай, подметай за ней следы из крошек. — Откуда я знаю? — Харли равнодушно пожимает плечами. — Я даже не знаю, где он ее держит. — Давно вы виделись? — Недели две назад. Рэй пытается сообразить, но капсулы с кислотой взрываются, мешая думать. План против Джея провалился, значит, он выйдет сухим из воды в любом случае — Лука не сможет ему ничего предъявить без слов Кэрри, а та будет молчать до последнего — и с последним, впрочем, тоже. На Лею никакой надежды — разве что выцепить Джокера в цирке и попытаться выбить из него информацию. А можно ничего не сделать и послушать клоуна: ведь все, что остается Вэйт — он был прав, черт возьми, — просто обвинить во всем Кэрри. Рэй мысленно поднимает камень с берега заросшего тиной пруда. — Его могут посадить. Твоего Джея. Детектив, который ведет дело убитого тобой человека, ведет дело и Леи. И он уже вышел на его след. Так что неважно, согласишься ли ты помочь мне посадить его за решетку или нет, потому что в конечном счете он все равно там окажется. Камень описывает в воздухе полукруг. Харли выглядит так плохо, что Рэй понимает сразу: она достигла своей цели, а клоун снова победил. Любовь отупляет, делая людей еще более доступными и беззащитными для давления. Слабое место есть у всех. Найти бы его у Джокера. — Не могут. — Кэрри облизывает сухие губы. — Джей сунет им эту девчонку, и та подтвердит, что сделала все добровольно. — Лея звонила в девять-один-один в день, когда убегала к Джею. Ты знаешь об этом? Рэй смотрит на нее так долго, что Харли начинает елозить на стуле, пытаясь придумать еще какой-нибудь аргумент, но получается плохо, и сержант вдруг осознает, что Кэрри никогда не была посвящена в эту игру настолько, как утверждал Джесси. Сейчас она больше похожа на бабочку, пришпиленную к стене, чем на фаворитку акробата. — Лея сказала, что все знает, — продолжает Рэй. — Знает, кто на самом деле этот V, придуманный всеми нами. Она просила позвать меня к телефону. Меня, Кэролайн. Не Джея. Не тебя. Меня. Видимо, в тот момент идеальный план Джесси дал трещину, иначе бы как он такое допустил? Да ты вслушайся сама в эту историю: даже если они и были вместе и она хотела к нему сбежать, то зачем, зачем ей совершать этот звонок? Зачем пропускать репетиции? Ведь именно после этих событий она и пропала. — Рэй задумывается на секунду, рисуя в голове временную шкалу. — Я знаю, ты можешь мне рассказать, что случилось дальше. Кэрри медленно качает головой. — Джей не сядет, — безумно спокойно говорит она, ее губы снова трогает улыбка. — Я не позволю им… ему. Вот и все. Ей даже не пришлось ничего делать. Любовь Харли к Джокеру — Кэрри к Джесси — сделала все за нее. Нужно просто встать. Похлопать в ладоши, засмеяться и уйти. Потому что Джей был прав. Снова. Кэрри слишком глупая, чтобы выкрутиться из этой ситуации. Слишком доверчивая и любящая. Если это не одно и то же, конечно же. На самом деле, Рэй ее жалко — так сильно, что она готова вцепиться в ее плечи, с силой тряхнуть и рявкнуть что-то вроде: разуй глаза, это же все очередная игра, в которой ты проигрываешь. Это конец, абсолютный финал, дальше — только бетонный холод и стальные прутья решетки; скажешь сейчас — и обратного пути не будет. Но она так не сделает. Потому что где-то далеко Кэссиди Фокс настойчиво звонит на ее выключенный телефон. — Но чтобы его спасти, тебе придется взять всю вину на себя. Камень опускается в воду. Кэрри поднимает на Рэй глаза — черные и пугающие, как сердцевина ночного моря, — и кивает в ответ на немой вопрос. — Что нужно сделать? Озерное чудовище проглатывает старый известняк и погружается в вечный сон.* * *
Когда Рэй выходит обратно в коридор, ее руки так трясутся, что приходится спрятать их в карманы. Вайолет говорит по телефону в нескольких шагах от нее, но, завидев Вэйт, сбрасывает, не попрощавшись. — Привет, — говорит еще раз. И вдруг спрашивает: — Как идут продажи? — Так же, как дела у твоего босса, — не остается в долгу Рэй. Они смеются — чуть сдавленно, но искренне, и Вайолет подходит к Вэйт ближе, касается рукой ее плеча. — Я не думала, что встречу тебя здесь, — честно говорит. — Но еще большим удивлением для меня стала просьба Кэролайн встретиться с тобой. Вот уж не думала, что вы знакомы. — Мир тесен. — Рэй усмехается. Вайолет, очевидно, ждет более подробного ответа, но сержант еще не решила, стоит ли ей доверять. — Дело дрянь, да? Вай молча кивает. — Никогда бы не подумала, что она на такое способна, — задумчиво произносит Рэй. — Я думаю так о каждом своем клиенте, — грустно улыбается Вайолет. — Я знаю, что ты попросишь, поэтому скажу сразу: я сделаю для нее все, что смогу, но ничего не обещаю. — Она хочет с тобой поговорить, — сообщает Рэй. — Ей есть что сказать. — Хорошо. — Вайолет удивленно кивает. — Зайду к ней тогда. Они стоят в пустом коридоре, и Вэйт чувствует себя странно, разглядывая Вай: та стоит перед ней, смотрит нахально-васильковыми глазами, и тонкий лавандовый аромат ее духов превращает стылый коридор в цветущий весенний сад. Птичка певчая. — Ты смешная, — тихонечко смеется адвокат. — Чего стоишь и смотришь на меня? Хочешь, выпьем кофе на выходных? Вот что так понравилось в ней Рэй — Вайолет легкая. Отходчивая. Ее невозможно обидеть — все цепкие колкие слова Вай перемелет, переложит на свой манер и только запоет еще громче. — Да, — одними губами говорит Рэй. — Почему бы и нет? Я думала, ты все еще дуешься на меня. — Немножко. — Вай сверкает глазами. — Но я уверена, мы найдем, как загладить твою вину… Ох, черт, мне пора бежать. — Она поправляет сумку на плече и вздыхает. — Я тебе позвоню. Увидимся! Она исчезает за дверью в комнату бесед так быстро, что в воздухе все еще дрожат ее последние слова; и Рэй кажется, что она только что коснулась неба. Мимо проходят люди в сопровождении полицейского, заходят в соседнюю дверь, громко обсуждают запрет на курение в здании; воздух нагревается, становясь слишком душным для Вэйт, и она спешно покидает Сквайр-плейс: больше ей здесь делать нечего. Сейчас она сделает глубокий вдох, еще раз все просчитает — запишет в заметку на телефоне — и возьмет финальные аккорды этой затянувшейся пьесы. Ей бы поговорить с Джеем — возможно, у нее еще остался его номер, — а потом поехать к Фокс, убедиться, что она в порядке. В перерыве необходимо позвонить Морено — убедиться, что он не сказал ничего лишнего, а Кэрри взяла на себя еще одно признание. Телефон говорит о трех пропущенных от Кэссиди, семи сообщениях от Дэвида и еще нескольких — от каких-то девчонок, с которыми Рэй была знакома еще до Фокс. Что-то вроде «ты свободна вечером?» и «выпьем?». Она удаляет сообщения, не раздумывая. День все еще тихий, и мир сливается в ласковое покрывало, обласканное июньским солнцем — за последними событиями своей жизни она не заметила, как подкралось лето; Рэй смыкает ладони. Скоро все кончится. Гранд-финал наступит быстрее, чем она думала, и все, что ей нужно сейчас, — это делать вид, будто в ее жизни все хорошо. Улыбаться, смеяться, рассказывать истории. Напиться вдребезги. Найти себе девчонку или — наконец-таки — выстроить серьезные отношения с Кэссиди. Ей пора возвращаться в строй — после того, как Кэрри все-таки возьмет на себя всю вину, а Лука наконец получит желаемое, Рэй сможет вдохнуть полной грудью. Так странно: она нигде не видит Ханзи, он что, забыл про нее? Или разговор с Кэролайн ему неинтересен? В любом случае Вайолет знает свое дело — признание Харли-Кэрри не останется без внимания. Лея сбежала, оставив гневное послание на телефоне, которого ни у кого не должно было быть. Ее планы менялись столько раз, что Вэйт сама уже в них путается: еще утром она собиралась сама выступить перед Ханзи, рассказать ему о Лее, но сейчас там есть Вайолет, которая отлично справится без нее. Джокер ошибся в мелочах, но общую линию он выстроил правильно — возможно, дело выгорит, и они оба выберутся из-под толщи черной талой воды. Она чувствует это впервые за последние несколько недель. Надежда. Призрачная и тонкая, почти невесомая, но надежда. Возможно, солнце ей наконец-таки улыбнется. Пожалуйста, пусть оно улыбнется. Рэй садится на теплую лавочку на автобусной остановке. До Ситилинка, который отвезет ее в цирк, еще добрых сорок минут — она успеет обо всем подумать еще раз. Второго шанса не будет, к Кэролайн ее больше не пустят. Достает телефон, открывает заметки, медленно печатает. Каждое слово. Каждый поступок. Лея. Джокер. Кэрри. Четыре утра, центр 911. Кэссиди. Майкл. Лука. Когда картина складывается, Рэй смотрит на свои заметки еще раз и стирает половину, оставляя только те действия, которые ей нужно было изменить. Все по четкому плану клоуна, чтобы никто не смог придраться к мелочам. Ей срочно нужен Джокер, понимает Вэйт. Ей нужно с ним поговорить и спросить, что делать дальше. Как дожить до суда над Харли, если в любой момент она сможет дать показания против них обоих. Где чертова девчонка, в имени которой всего три буквы. Ей нужно увидеть Лею, чтобы убедиться, что все в порядке. Тогда Рэй сможет простить себя — виновница всех событий будет жива, а с остальным она справится. Сейчас главное — Лея. И Кэрри. Она ощущает тяжелый аромат одеколона раньше, чем он говорит: — Не ожидал, что вы еще тут. — Жду автобус, детектив. — Рэй выпрямляет ноги и потягивается. — Хотите со мной? — Спасибо, я на машине. — Лука садится рядом с ней и задумчиво вертит в руках стакан с кофе. — Как прошел разговор с мисс Диммант? Ханзи выглядит таким нормальным. Немного уставшим и помятым, но по-человечески понимающим и спокойным. Никакого шипения сквозь зубы или румянца от ее глупых шуток; и Рэй вдруг становится стыдно — там, в кафе, она вела себя отвратительно по отношению к нему. Возможно, ей стоит извиниться? Все-таки лучше поздно, чем никогда. — Она взволнована. — Рэй старательно подбирает слова. — Я переживаю за нее. Ее словно били. Лука качает головой: — Не в участке. Возможно, до ее ареста. Она сказала, что у нее очень… интересный бойфренд. Знаете что-нибудь о нем? Интересный, Вэйт смеется внутри себя. Да, это про Джея. Сгусток неконтролируемой агрессии. Прямая полоса препятствий. Главный психопат собственного выдуманного мира. — Только с ее слов, — уклончиво отвечает Рэй. — Но никогда не видела. …И пять минут до прибытия автобуса вдруг становятся резиновой вечностью. — Так и не скажете, где вы познакомились? — Лука чуть улыбается. — Я не помню, — бурчит Вэйт. — Полагаю, о разговоре вы тоже не расскажете? Нет, извинений он точно не заслуживает. — Он был о девичьем. — Мне кажется, вы недоговариваете, — мягко упрекает ее Ханзи. — Что вам надо от меня, детектив? — Рэй сжимает руки в кулаки. — Вы приехали ради меня на баскетбольную площадку, на глазах у моих друзей вытащили меня оттуда и повезли в какое-то кафе ради встречи с оператором колл-центра. Про дальнейшие действия я вообще молчу — например, откуда у вас мой личный номер или адрес места, где я играю? И вы серьезно сейчас обвиняете в недоговаривании меня? Это что, шутка? — Вэйт все больше закипает: — Это я еще молчу о том, что вы считаете меня виновной в пропаже девушки, имени которой я даже не знаю. Лепите меня везде, где только можно! А сами даже не выяснили, кем мы с Кэролайн друг другу приходимся, — шипит она сквозь сжатые зубы. — При этом вы даже не вызвали меня на разговор тет-а-тет. Так что я там, простите меня, вам недоговариваю?! Она дышит тяжело и часто, и слова сами рвутся с губ, выплескиваясь переживаниями и пластиковыми останками лопнувших кислотных капсул; Рэй теряет контроль на минуту, но ее хватает, чтобы у детектива от шума округлились глаза: видимо, Ханзи не думал, что она умеет так кричать. — Извините, — бурчит, краснея. — Я просто… Рэй не находит слов и замолкает; сердце клокочет в груди, все норовит вырваться, и она сгибается пополам, прижимая руку к ребрам. — Извините, — повторяет. — Я не знаю, как это вышло. — Не извиняйтесь. — Лука участливо приподнимает руку, видимо решив, что будет лучше, если он положит ее Рэй на плечо, но передумывает. — Я все понимаю, мисс Вэйт. Вы напуганы происходящим вокруг вас. Любой бы на вашем месте уже дал сбой, но вы держитесь молодцом. — Он задумчиво вертит пластиковую крышку стаканчика. — Вы правы, нам нужен разговор с глазу на глаз. Пожалуйста, позвоните мне, когда будете к нему готовы. И еще, мисс Вэйт, простите мое любопытство, но… Рэй приподнимает голову. — Но?.. Автобус бесшумно подъезжает к остановке, распахивает оранжевые двери. — Возможно, мы встречались раньше? Вэйт встает так резко, что голова начинает кружиться. — Это вряд ли. — Она качает головой. — Хорошего дня, детектив. — Хорошего дня, сержант, — растерянно отвечает Лука.