сколько метаморфоз пережил, сколько слов убил, сколько горя познал — позавидует и Овидий. …мне известно, что ненависть — чувство сильней любви, — вот поэтому я не смогу тебя ненавидеть.
Вайолет стоит у входа в зал суда — волосы уложены в тугой пучок, губы подведены кирпичной помадой. Папка и телефон в одной руке, пустой стакан из-под кофе — в другой; серьезна, но не взволнованна. Знает свое дело, подготовилась, вышколила и Рэйну, и Дэвида, и себя саму. Смеется: я, говорит, один адвокат на двоих, и это действительно забавная фраза. Будь у нее силы, Рэй бы даже усмехнулась. Вайолет заверяет, что все будет так, как они планировали, замечает между строк: хоть эта-ваша-Харли не пошла на сделку, ее время вышло. Доран — адвокат Кассандры — победит, а она проиграет, но Вайолет не впервой — работа такая, защищать виновных, смягчать срок, заставлять идти на уступки. Кэрри — сложный случай, требует особого подхода: три дела сразу, три срока на одну жизнь, три громких обвинения; хотя Рэй и знает: ни Луке, ни Дорану, ни Вайолет не удалось заставить ее сказать хоть слово про Лею. Дэвид траурно-красивый в своем черном легком пиджаке, футболке и темных джинсах; стоит, переговаривается с девочкой-уборщицей, обменивается утренними любезностями. Непривычно общительный для подобной обстановки — на Вайолет, раздающую последние указания, не обращает никакого внимания, увлечен диалогом со светловолосой девчонкой — она даже показывает ему автомат с кофе, но опустить туда четвертак Морено не успевает: Вай подталкивает их в открытые двери, пора, шепчет, не бойся, я с тобой. «Не бойся, я с тобой» — это, конечно же, сказано Рэй. Рэй, которую она заверяла, почти клялась на библии: Кэссиди Фокс не будет присутствовать на этом заседании, этой рыжей девчонке там нечего делать, она не подходит им даже как свидетель, и — Вайолет уверена на все сто — в списках допущенных до суда ее фамилии тоже никто не видел. Вэйт ей не верит. Кажется, что все в ее груди превратилось в океан, и соль ледяной воды прозрачными кристаллами колется в горле. Хочется пить и вылететь с подоконника третьего этажа здания балтиморского центрального суда — два странных, совершенно несовместимых друг с другом желания. Прямо как она и Кэссиди. Она все еще может быть в зале, думает Рэй, а потом повторяет это вслух: пусть Вайолет знает ее опасения, пусть видит, что Вэйт не хочет быть в одном помещении с Фокс. Это будет полезно для всех — например, если Лука все-таки захочет выдвинуть против нее обвинения, пусть Кэс и клялась вчера, что у него на нее ничего нет. Вэйт и ее слова считает ложью. — Я знаю, о чем ты думаешь. — Вай все еще шепчет, и Рэй никак не может понять, как у адвоката получается уместить столько слов в те десять секунд, за которые они преодолевают еще один коридор, прежде чем отметиться у секретаря заседания. — Но я проверила трижды. Ее не будет, Рэйна. Ей нечего там делать. …Рэй, конечно же, перекручивает, когда она видит копну рыжих волос. Кэссиди сидит на жестком неудобном стуле и выглядит так, словно вот-вот расплачется. Кинется в ноги, поползет за сержантом, все повторяя, что ничего подобного не хотела. Кажется, еще мгновение, и она откроет рот, чтобы повторить все те слова, которые пыталась сказать ей вчера, но из-за истерики — Рэй уже даже не может сказать чьей — не смогла произнести ни звука. Это смешно, фыркает Рэй, с трудом найдя место за спиной у Вайолет. Кэссиди когда-то обещала ей помочь выпутаться из всего этого дерьма, что сама же и натворила, но теперь Вэйт сидит на дне пруда и смотрит на бесконечную черную поверхность вместо рассветного неба. Увидит ли она когда-нибудь солнце снова? Они говорят так долго, что у Вэйт начинает раскалываться голова из-за духоты и странного приторного аромата. Хочется льда: холодной воды, холодного душа, холодной промозглой зимы, а еще хочется спать. Спать, разумеется, больше всего. От скуки она начинает смотреть на Харли. Бешеной обезьянкой та дергается на длинной скамейке, отделенной высокими металлическими оградами от всех остальных. Короткие волосы искромсаны, свисают желтыми сосульками, на щеке шрамы от ногтей. Странно, что ее не посадили в клетку или за бронированное стекло — двое охранников по бокам явно не служат надежной преградой ее безумию. Когда она замечает взгляд Вэйт, то начинает молча смеяться, тыкая в нее пальцем. Сержант закатывает глаза и качает головой; на искривленном безумием лице Кэрри появляется издевка, она высовывает кончик языка и облизывает им бескровные губы. Рэй дергается. Харли, на самом деле, до смешного равнодушная: кроме убийства Донны, ради которого здесь все изначально и собирались, Шанталь хочет навязать ей похищение Леи, но Кэрри молчит, словно кто-то отрезал ее длинный, со вставленной сережкой язык. Суд забавляет ее — абсолютно съехавшую с катушек, живущую теперь только в своей голове. Она видит в нем представление, разыгранное для нее одной, и Рэй все никак не может избавиться от странного чувства под лопаткой — словно кто-то знает очень важный секрет, но не рассказывает его, оставляя сладкое напоследок. Кэрри словно плевать на все, что происходит вокруг, и только когда ей выносят приговор — семь лет в бетонной камере с окном-решеткой, — она забивается в угол и прижимает колени к груди. Вот и все, думает Вэйт, слушая, как Шанталь переходит к следующему вопросу. О Лее говорят много — так много, что Рэй засыпает к середине слушания, и даже Лука, возникший из ниоткуда, сыпящий на ее голову однообразные обвинения, не может пробудить ее от сна наяву. Рэй плавает на поверхности лесного пруда, и рыбы едят ее размокшую кожу. Кэссиди молча краснеет, закрывая лицо руками. Ни одно из всех этих острых слов все еще нельзя доказать. Когда ее вызывают, Вэйт даже не задумывается о том, что делает, — в своей голове она находит место, освобожденное от гремящей войны; в нем спокойно, много снега и чистых родниковых вод. В нем звезды и спелые алые ягоды, черные цветы и оранжевое солнце на дне пруда. Вэйт может коснуться его пальцами. Подходит к трибуне и трижды переспрашивает, прежде чем ответить; Вайолет округляет глаза — Рэй срочно нужно начать говорить, потому что судья Шанталь все еще хочет выяснить, куда делась чертова Лея Грин, которая связалась с Джокером. Тот, кстати, сидит в двух метрах от Вэйт и лениво перелистывает иллюстрированные «Маленькие трагедии». В его ярко-зеленой голове идеальный план все еще работает: он просто свидетель, который зашел сюда, лишь чтобы повторить свои показания при всех, а не только адвокату при личной встрече. Он не знает Кэрри так близко, как они все подумали, так только, спали вместе пару раз, по долгу службы, а квартиру снимают пополам из-за цены. Вы же знаете, господин судья, время сейчас такое, безденежье полное, а я всего лишь бедный цирковой артист, так, шут гороховый, акробат под куполом, что с меня взять? Каждое его слово забивает гвоздь в крышку гроба Кэрри, но она молчит, и ее личная тишина громче любого слова. Судья говорит долго — слишком долго для простого свидетеля, и Рэй понимает, что Лука все-таки добрался до ее головы, поселил там какую-то мысль. Но она держится даже лучше, чем планировала: прямая спина, продуманная речь, поставленный голос. Твердит одно и то же, как заведенная: ни в чем не виновата, кроме дурацкой шутки, за которую не готова расплачиваться так серьезно. Стыда не ощущает — только тоску и глухую усталость; с сидящей напротив ее трибуны Фокс старается не встречаться взглядом. Говорит четко, каждое слово взвешено, продумано, отыграно с Вайолет: неудачно влюбилась, хотела отомстить, но передумала. Ее вины нет — и не доказать, как бы Лука ни перебивал ее, сколько бы штрафов за повышение голоса ни получал; телефона с перепиской Рэй, Леи и Джокера так никто и не нашел, как и не нашли никого, кто мог бы подтвердить связь внутри этого квадрата. Рэй. Кэролайн. Джесси. Лея. Рэй чувствует фальшь в каждом своем слове, но Шанталь, кажется, выглядит удовлетворенной ее ответами, и Вай, сказав еще несколько слов в паузе, усаживает ее рядом с собой на жесткий деревянный стул. Все-таки она хороший адвокат, думает Рэй. Ведет два дела одновременно, защищает сразу нескольких людей. Мастерски выбирается из конфликта интересов, гнет свою линию в ответ на все выпады Луки — и как его еще из зала не выгнали за постоянные выкрики, Вэйт не понимает, — отводит все взгляды от Вэйт. О Джее не говорит, хотя Рэй рассказала ей правду еще несколько дней назад — думает, что рано обвинять Джесси в чем-то серьезном, прячет туз в рукаве. Может быть, разыграет эту карту позже. Харли на скамейке больше не смеется. Рэй вообще не уверена, что она дышит — что она вообще теперь сможет дышать, потому что — жалость на мгновение толкает сержанта в грудь — ей действительно очень больно. Кэссиди на трибуне говорит о звонке, запинается через слово. Нервничает, мнет длинные рукава джинсовки. Берет вину на себя, рассказывает все как есть, но о роли Вэйт — как и о визите к Лизе Грин — умалчивает. — А где? — шепчет Рэй, наклоняясь к Вайолет. — Она все еще не верит, что Лея пропала, — тоже шепотом отвечает Вай, щелкая ручкой. — Забавно, да? Я тоже посмеялась. — Но кто тогда вообще выдвинул обвинение? Вай поворачивает к ней свое идеальное лицо. — Догадайся. — Усмехается. Рэй молча смотрит на Луку. Детектив словно пьян — все рвется перебивать, едва сдерживается. Волосы растрепались, на лбу выступили капли пота; рука с платком то и дело протирает лицо. И Вэйт бы поняла его, возможно, даже дала бы ему надежду на разговор, но не теперь. Не сейчас. «У меня есть признание». Почему-то думать об этом уже не больно. Наверное, Дэвид когда-то был прав: пока ты хоть что-то чувствуешь, ты живой; но сейчас в груди у Рэй настоящая черная дыра. Персональная галактика, как та, которой она дала название. М57. Некрасивое кольцо из фиолетового и желтого с дыркой посередине. Идеальное описание для нее. Это отличный тест на отношение к себе, хмыкает сержант, пока Лука, не в силах выслушать вечные «я не знаю» от Кэссиди, вновь выкрикивает обвинения в ее адрес. Его выводят из зала суда — ровно на четверть часа, пока Вайолет в красках ругается на жару, вынужденный перерыв и самого детектива. — Слушай, — Рэй вываливается из зала суда и прислоняется спиной к прохладной стене, — как Ханзи смог выдвинуть обвинение в похищении, если у него даже нет ничего? Адвокат пожимает плечами. — А почему нет? Суд не отклонил его на предварительном рассмотрении. Думаю, это потому, что Шанталь верит, что Кэролайн поможет найти Лею. Но если она сейчас решит, что Кэролайн не причастна, то дело закроют. Я даже не уверена, что этот допрос официальный. — Вайолет протягивает подошедшему Дэвиду доллар: — Я знаю, ты принесешь нам воды. — Но ведь Лея совершеннолетняя. — Рэй хмурится. — Как это вообще возможно? — В этом-то все и дело. Помнишь, ты говорила мне, что Джесси позвонил Лизе? Он еще представился кем-то из полиции, наплел, что внучка сбежала? Так вот, Лука смог добыть эту запись, но не смог ее использовать: Лиза-то послала его. Сдается мне, — Вайолет поджимает губы, — что здесь не все так просто. Вероятно, старушка знает больше, чем мы думаем. Рэй складывает руки на груди: — Подожди, но даже если Лея и была с Джокером, то где она сейчас? — Вот, — Вай поднимает указательный палец, и Вэйт невольно улыбается от комичности этого жеста, — в этом-то и загадка. Джесси ничего предъявить нельзя, он даже не свидетель по этому делу. Максимум, что ему предъявит Ханзи, — телефонный розыгрыш. А если они начнут на него давить, очевидно, что он скажет, мол, Лея ушла от меня через несколько встреч. И ищи, доказывай. Конечно, можно запросить телефоны и переписку… О, спасибо… — Она делает глоток ледяной воды. — Так вот, но пока он их запросит, пока найдет повод это сделать — Джей придумает что-нибудь еще. Или не придумает, и тогда станет интереснее. Но главное, — адвокат плотно закручивает крышку, — ты уже будешь ни при чем. Это его дело, Рэй. Оставь это и не лезь больше туда. — Боже. — Морено закатывает глаза. — Я не понял ничего из того, что вы сказали. Черт. Она все еще не смогла ему рассказать всю правду. Не «не смогла». Не успела. Слишком мало времени было дано на то, чтобы выкрутиться из ситуации; и Вэйт до сих пор не уверена — боже, как стыдно это признавать — в том, что Морено нужно ее знать. — Я не успела тебе рассказать, — честно отвечает Рэй. — Но… — Рэй! Кэссиди. Фокс хватает ее за руку, и от неожиданности Вэйт не успевает ее стряхнуть. — Рэй, пожалуйста… Она оделась так же, как и в первую их встречу. Цветастый сарафан, огромная синяя джинсовка, смешные гольфы с ромашками. Специально она это, что ли, не понимает Вэйт, молча выслушивая очередные «прости». Кэссиди больше не кажется ей жалкой; теперь в ней только угроза, и сержант все никак не может определиться — бывшая или настоящая; в любом случае решает: больше она на это не поведется. — Послушай, просто послушай, пожалуйста… — Мисс Фокс. — У Вайолет вкрадчиво-мягкий голос, но слова рассекают воздух быстрее плети, и Кэссиди отлипает, скукожившись. — Мы скоро начнем. Кажется, Шанталь еще не закончила с вами?.. — Рэй… В этой своей безразмерной джинсовке она похожа на раздавленный мандарин в окружении горькой кожуры. Она заплела косу. Темно-рыжие кудряшки пушком выбиваются из нее, и само плетение кривое, совершенно неровное, и Кэссиди кажется от этого еще более нелепой, чем тогда, поздно ночью, в центре приема звонков. Вэйт не верится, что она хотела позвать ее выпить — вероятно, у нее была сложная смена или просто сыграл азарт. У нее ведь это было в крови — флиртовать с каждой встречной. Тогда было. — Ты можешь меня выслушать? А потом появилась Кэссиди. И все сломала. Зачем-то. Рэй смотрит ей в глаза — топленый изумруд вскипает под кожей кровавыми волдырями — и молча качает головой. — Нет, — шепчет она одними губами, потому что голосовые связки вдруг отказываются ей подчиняться. — Нет. Уходи. — Пожалуйста… — Мисс Фокс. — Вайолет чуть повышает голос. — Вам пора возвращаться в зал. — Это нечестно. — Кэссиди едва слышно. — Каждый заслуживает шанс. Ты же сама тому доказательство. Почему у тебя он был, а у меня — нет?.. Слова царапают легкие. Вэйт больше не слушает, что происходит; белый шум в ее голове перебивает все голоса вокруг, и она просто застывает в пространстве. Шанталь оставляет в покое Кэссиди, еще раз возвращается к Луке, задает пару вопросов Кэрри, но ответа не получает. Еще с полчаса слепо тыкается в пустые углы, но не может найти ни одной ниточки. В конце концов судья тяжело вздыхает и заносит свой смешной темно-красный молоточек, чтобы объявить об окончании заседания, но тут Джокер вдруг поднимает руку. И тогда — в этот самый момент, когда хищная улыбка Джокера доходит до глаз, — Рэй понимает. Это все игра. То, что сейчас происходит перед ней, — это просто спектакль. Постановка, которая забавляет Харли и Джесси — они смотрят друг на друга, и в их глазах плещется то самое гребаное ничто, от которого у других людей дрожат поджилки. А им плевать — она теперь закрыта в клетке, а он будет гулять на свободе, но кажется, что им обоим совершенно все равно, что происходит в их жизнях; и любовь у них вовсе не дающая, а забирающая, взращенная подобно раковой опухоли, цветочными метастазами навсегда оставшаяся в сердцах обоих. Харли совершенно плевать на то, что Джей посадил ее на семь лет в бетонную камеру, плевать на последствия, на мертвую Донну под землей; все, что она делает, — ради него, ради того, чтобы он посмотрел на нее еще раз, улыбнулся своей фирменной джокеровской улыбкой; ради него она ставит весь этот спектакль, в котором играет самую главную роль в жизни. Роль неизлечимой, вечно больной любви. Поэтому, когда Джокер встает со своего места и нараспев произносит: «Минуточку внимания», Рэйна заранее готовится к самому худшему. По крайней мере, ей так кажется. — Вы хотите что-то добавить? — Судья устало смотрит на бумаги перед собой. — Именно, ваша честь. — Джесси вдруг громко хихикает, и сквозь смешок становятся видны золотые грилзы у него во рту. — Я думаю, что на нашем заседании, которое такое красивое, такое идеальное, все просто великолепно, спасибо, спасибо, что уделили нам время, — он разводит руки в стороны и кланяется, словно на цирковой арене, — на нашем заседании не хватает одного человека. Вам так не кажется, госпожа Шанталь? — И кого же? Джокер выходит вперед — нет, никакой не Джокер, простой парень: футболка, рваные джинсы, сандали на босу ногу, от Джокера в нем только зеленые волосы и сумасшедшая улыбка, которую так пыталась пародировать Харли, но не срослось, не получилось — и открывает дверь. — Леи Грин, конечно же! Она все это время стояла за дверью, вы что же, не заметили ее? Ну же, конфетка, выходи к нам, мы так соскучились!.. Харли в клетке смеется так громко, что небо покрывается трещинами. * Балтиморское солнце теплое, мягкое и медовое, пахнет тюльпанами и свежими фруктами, прячется в тени пыльных навесов и начищенных цветных крыш, а потом снова выглядывает, всматривается в знакомые лица, капает золотом на худые плечи. На ступеньках стоят Дэвид, Рэй и Вайолет, которая прикусывает кнопку на сигарете зубами и с наслаждением затягивается после трех часов суда. — …так это что же, — Морено снимает пиджак и достает из рюкзака стеклянную бутылку колы, — получается, Кэролайн позвонила Лее после того, как Джесси открыл ей правду? Рэй лениво переминается с ноги на ногу; и мир вокруг нее — золотисто-персиковый, с искрами вишневых усмешек Вайолет и мятного запаха ее тонких сигарет с отпечатками бежевой помады. Ей не верится, что все закончилось. — Ага. — Вайолет жмурится от ярких лучей. — Вот только Джесси открыл ей свою правду, а Кэролайн — свою. На том и разошлись. — Она смеется, и небо взрывается спелыми вишнями. — Я запутался. Какая из правд — правда? Адвокат расстегивает верхнюю пуговку блузки, отступает в прохладную тень и остается там; и Рэй, поддавшись внутреннему порыву, берет ее под руку. Вайолет в строгом деловом костюме вызывает у нее мягкую, обволакивающую больное сердце нежность. — Ты удивишься, но такой правды нет, — отвечает. — Джесси все равно солгал Лее, что не знал о ее использовании как орудия мести, ну, а Кэролайн просто сыграла на чувствах Леи, открыв той глаза на всех, кто действительно с ней общался. Она невероятно хитра, но ревность сыграла с ней злую шутку. — Вай цокает языком. — Правда, надо отдать ей должное: она хотела переиграть Рэй, и у нее это вышло. Увы, наша Рэйна пострадала больше всего — Кэролайн внушила Лее, что это Рэй все построила. Ну, все эти отношения, игры в любовь, что там у них было, я уж не разбиралась. И Кэрри стала у них чем-то вроде ангела правосудия. Не знаю, называй это как хочешь. В общем, Лея повелась на ее доводы и, — Вай картинно вззмахивает сигаретой, — даже позвонила по указанному номеру, чтобы отомстить. — Стой-стой-стой. — Рэй непонимающе смотрит на Вайолет. — А кто же перевел ее телефон на девять-один-один? И как вообще Лея должна была отомстить мне? — Ты меня вообще слушаешь? Ты же сама и перевела ее звонок. Лея должна была позвонить на работу к тебе, но попала сначала в другой отдел, а потом и вовсе на многоканальную линию ожидания. И оттуда ее вручную, даже не спрашивая, перевели на девять-один-один. По задумке нашей Харли Лея должна была попасть в департамент, но время выбрала не самое лучшее. Кто вообще сидит в офисе до десяти вечера? — Вай фыркает. — Ну, кроме меня. — А потом Кэрри просчиталась еще раз, да? — Дэвид откручивает яркую крышку приторно-сладкой газировки. — Ну, когда решила, что все закончено. Лея ведь все равно поехала к Джесси и там и осталась… — Правильно. — Вай кивает. — Ну, а дальше эти двое организовали чудесный спектакль. Кстати, я так думаю, что миссис Грин была в курсе дела. Не тогда, когда к ней пришла Рэй — о, Дэвид, тебе предстоит послушать эту чудесную историю! — а уже гораздо позже. Возможно, это Лея уговорила ее не давать никаких показаний… В любом случае я рада, что все обошлось. Странно, конечно, что они вместе, но не мне это судить. Хм, — Вайолет облокачивается Рэй на плечо, — интересно, Джесси уже выписали штраф на тысячу баксов? — Господи. — Морено закатывает глаза. — Я как будто кино посмотрел! — Это любовь, Дэвид. — Вайолет громко смеется и тушит сигарету. — Мне нужно идти за документами, поэтому я оставляю вас! Она выходит на солнце — хмельная, вишневая, янтарная крошка на коже, золотые искры в глазах — и замирает на секунду, словно позволяет Вэйт налюбоваться — знает же, что красивая, волосы до пояса, тонкая, хрупкая, почти фарфоровая. Улыбается. — Я позвоню тебе? — вдруг спрашивает Рэй. — У меня еще есть вопросы. Много, много вопросов. — Конечно, — слегка удивленно отвечает Вайолет. — Я буду рада. В любое время, крошка. Ого, быстро они. — Ее губы вытягиваются от удивления. — Видимо, все-таки не выписали… Рэй резко оборачивается. Джесси стоит у входа в здание балтиморского центрального суда, обнимает за талию Лею Грин, и на летнем ветру весело развеваются розово-голубые кончики ее светлых волос.* * *
Каждый заслуживает шанс. Почему у тебя он был, а у меня — нет? Ты же сама тому доказательство. Каждый заслуживает шанс. Ты сама тому доказательство. Заслуживает шанс. Рэй просыпается от ночного кошмара — высохший пруд, стеклянный купол, шум уходящих поездов, — вздрагивает, открывает слезящиеся глаза. Три недели прошло, три гребаных недели, двадцать один день, а голос Кэссиди все бьет по ее ушам, острым скальпелем рисует на коже новые шрамы. Рядом с Фокс ее голова всегда была пустой и спокойной, как и когда-то давно, до той ночи в Паттерсон-парке, а теперь все, что она видит, — цифровые поезда, голые ветки деревьев и пустой, заброшенный пруд. Видимо, когда-то она выплакала его воду вместе со слезами перед сном. Каждый заслуживает шанс. Три недели — такой большой срок, думает Рэй, растирая виски руками. За три недели ее М57 сгорала и возрождалась двадцать один раз подряд, и это было действительно очень больно. Больше она такого не допустит. Звезды под потолком гудят в такт больной голове. В комнате пыльно и душно, и Рэй встает, чтобы открыть окно, впустить черное молоко теплой июньской ночи. Пряжка расстегнутого ремня тихо звякает о широкий серый подоконник. Она опять уснула, не раздевшись. Рэй грузно садится на кровать и кое-как стягивает полицейскую форму. Ей определенно нужно съездить в химчистку, иначе такими темпами ее уволят за непритязательный внешний вид. Футболка цепляется за деревянную палочку в пучке ее волос — и как только она себе во сне ей шею не проткнула? — запутываясь, скидывается на пол. Когда-то подаренный Кэссиди шарик с предсказаниями, жалобно всхлипнув, падает с прикроватной тумбочки и откатывается к ее ногам. Рэй смотрит на него с минуту, прежде чем понять собственную шальную мысль. О, нет, нет, нет. Она не будет доверять миниатюрной черной дыре из фестивальной лавочки свою судьбу. Это же просто абсурд!.. — Глупый кусок пластмассы, — Рэй поднимает шар с пола и с силой трясет его, — скажи мне: она права?.. Когда шарик показывает «да», Вэйт громко фыркает. Что бы подумала Вайолет, узнав, чем она тут занимается? Ее ненавязчивое прикосновение кипятком отзывается на коже, и в голове раздается мягкий наставнический голос: Да у тебя совсем крыша поехала, сержант. — Окей, — говорит вслух. — Будь по-твоему, дурацкая игрушка! Она же так хотела, чтобы я позвонила. Я и позвоню. Она же не уточняла куда, верно? Рэй набирает номер и нажимает на кнопку вызова быстрее, чем успевает передумать. — 911, — раздается в трубке, — что у вас случилось?конец