Да, это я подралась с твоей новой телкой. Кстати, ты ей передай, дерется, как девчонка
Алена Швец - Соперница
Она улыбается хитро, прищурившись. Медленно слизывает с губ каплю крови, не переставая смотреть ему в глаза. Геральд едва сдерживается, чтобы не наорать на идиотку, но не может думать ни о чем кроме синяка на девичей скуле. Убьет. Обеих. Только одну из них, определенно, еще и грубо трахнет этой ночью. - Вики. – Он устал, очень устал, в нем всё вскипает и опускается. Нахалка просто смотрит ему в глаза, она счастлива, она – победительница. – Расскажи мне, пожалуйста, какого хрена это было. Она пожимает плечами, как будто не про неё говорят вовсе, как будто кто-то другой в этом замешан. Наклоняется, поправляет колготки – точнее то, что от них осталось. Макияж размазан по лицу, короткие светлые волосы в полном беспорядке. На скуле, на её гребанной прекрасной скуле всё еще алеет чертой синяк. Ему приходится прибегать к жестким мерам – перехватывает пальцами подбородок и заставляет смотреть на себя. Она довольная, прямо светится. Тянется к его губам, но он плотнее сжимает пальцы. Тогда она всё же открывает рот, тут же морщась от боли в нижней губе. - Она на тебя смотрела. – Он мысленно считает до десяти. Точно убьет. Или трахнет. - Вики, на меня все смотрят. Я, мать его, преподаватель. – Она мотает головой, морщит нос. Вот глупый. Вырывается из хватки. - Ты не понял. Она на тебя смотрела. И у нее лицо такое, как будто на него должно снизойти озарение. Вот только ни черта. Плевать ему, кто из местных разодетых в мини-юбки шлюх будут крутить перед ним своей задницей, потому что у него уже есть самая желанная задница в мире и жгучее желание эту самую упругую задницу отшлепать. И когда этот гребаный синяк уже исчезнет?! - Вики, блять, ты её за волосы по коридору таскала. И ты думаешь, тебе просто так сойдет это с рук? Она улыбается, вспоминая это ощущение – жесткие, отвратительные, мерзкие рыжие волосы в её кулаке, и она тянет их так сильно, что хочет выдрать все до последнего. И эта девка орет что-то своим противным высоким голосом, проклятия шлет, угрожает, царапаться пытается. Рвет её любимые колготки. Надо было всё же выцарапать суке глаза. - Я не буду молча смотреть, как какая-то шлюха подкатывает к моему мужчине, - и она поднимает подбородок так высоко, так гордо, что на секунду гнев затмевает смех. Дура. - Ты ведь понимаешь, что тебя за это могут исключить? Сослать в Ад? А она, дура, снова улыбается. Встает со стула, тут же морщась от боли в коленке. Он слишком зол, чтобы придержать ее, и то, что он кинулся к ней сразу, стоило ей немного пошатнуться, совершенно ничего не значит. - Но ведь ты не позволишь, - она подходит вплотную, прижимается, ластится, шепчет в самые губы. И ничто его еще никогда не возбуждало так, как вид подравшейся за него Вики Уокер. – И если в Ад, то только вместе. - Я и так оттуда. Она смеется, как всегда, оглушительно звонко – он никогда не сможет к этому привыкнуть. Истеричка. Никогда не знаешь, что может выкинуть. Сегодня ест шоколад, сидя на твоих коленях, болтает всякие глупости про хорошие дела на Земле, про друзей, про большую и светлую любовь. А завтра в кровь разбивает лицо одногруппницы. Даже ему иногда становится страшно. Она водит пальчиком по его груди, а он продолжает мысленный счет, счет, сколько раз заставит её кончить этой ночью. - Пусть сука знает – мой. – Она шепчет, жмурится от удовольствия, когда говорит это. Так сладко на вкус. – Следующая, кто будет трахать тебя своими погаными глазами, полетит с крыши школы. Ему бы разозлиться сильнее, но он смеется. Больная. Сумасшедшая. Умалишенная. Его.