«В идеальном мире вы можете заниматься сексом, не отдавая партнерам частичку своего сердца. И каждый поцелуй, каждое прикосновение плоти — это еще один осколок сердца, который вы никогда больше не увидите» — © Нил Гейман.
Два дня спустя дрожь вернулась. В тот момент, когда Себастьян увидел меня, было похоже, что этот придурок знал. Он смотрел на меня ястребиным взором с тех пор, как симптомы начались снова, темный, почти одержимый блеск присутствовал в его ржаво-карих глазах. Меня охватило разочарование, когда я пытался налить чай в чашку Бардроя, но дрожь одолела меня и я пролил янтарную жидкость на деревянный стол. Я красочно выругался, и Мэйлин залилась довольно привлекательным румянцем. Пытаясь скрыться от бдительного, внимательного взгляда Себастьяна, я решил поужинать со слугами на кухне вместо того, чтобы присматривать за моим маленьким лордом в столовой. Моя собственная еда осталась нетронутой, а чашка в этот момент была больше наполнена льдом, чем чаем. Жар возвращался. — Гарри, ты в порядке? Ты ведешь себя странно. Тебе не хорошо? — легкое волнение Финни отозвалось эхом раздражения во мне и неуклонно повышающейся температурой тела. Нет, не в порядке. Но что я должен был сказать? — О нет, Финни, дорогой. Все абсолютно нормально. Я просто притворяюсь, чтобы получить сумасшедший, грубый, грязный секс с дворецким твоего лорда, потому что мы оба вообще-то демоны. Но я в порядке. Честно. Почему-то я сомневаюсь, что это правильные слова. — С ним все будет хорошо, Финни. Я сам позабочусь об этом, — донеслось соблазнительное мурлыканье из дверного проема. Себастьян стоял, наблюдая за нами, как какой-то Темный Лорд, снисходительно посетивший своих подданных. Или, по крайней мере, это то впечатление, которое он производил, но мое острое зрение легко уловило то, что слуги Фантомхайва легко упустили из виду. Его нечестивый взгляд остановился на мне и только на мне. Моя рука крепко сжалась, пытаясь скрыть дрожь за раздражением, но, как и в прошлый раз, это было бесполезно. Мой обман был с легкостью замечен. — Ты такой добрый, Себастьян! — радостно произнесла Мэйлин, ее щеки все еще краснели от прежнего шока моего нецензурного выражения. Себастьян, добрый? Едва ли. Он просто меркантильный. Очень похож на стервятника, подбирающих туши с дороги. Мусорщик. Прямо как ворона. Когда он подошел поближе, чтобы вывести меня из комнаты, мой пульс участился, и жар во мне усилился, быстро становясь невыносимым. К удивлению обитателей комнаты и раздражению определенного демона, я быстро отступил. Расстояние. Мне нужно было личное пространство. Для дыхания, для здравомыслия. Я боялся его в тот момент. Я боялся, что, если Михаэлис дотронется до меня, я буду побежден и утону в нем. Я боялся, что когда снова появлюсь, я больше не буду собой. Я больше не буду тем же Гарри Поттером. Я буду навсегда и необратимо изменен. — Боюсь, что Гарри бывает таким же упрямым, как и наш молодой господин. Он не любит принимать лекарства. — Лекарства, ну конечно! Я чуть не зарычал на его ухмылку, проклятую иллюзию человечности, но его рука обвила мою руку в стальном захвате. Ощущение его прикосновения привело к тому, что во мне вспыхнуло греховное пламя без предупреждения, и перед глазами почти потемнело от огня, который сжигал меня изнутри. Феникс в день сгорания, умирающий в пламени желания и возрождающийся из пепла. Но что появится из этого перерождения? Кем я стану, когда все будет сказано и сделано? — Сейчас-сейчас, Гарри. Давай уложим тебя в постель. Это приказ, — метка на моей спине вспыхнула, пульсируя, как живое существо, и, поскольку приказ усилился от моего нежелания подчиняться, я был поглощен.«Секс — это утешение, которое ты испытываешь, когда не можешь любить.» — © Габриэль Гарсия Маркес.
Так горячо. Я горел, горел. — Еще немного… терпение, Самаэль, — мужчина, нависший над мной, засмеялся в мое плечо, где неторопливо отмечал шею укусами и прикосновениями языка, оставляя драгоценный багровый цвет, который просачивался метками на коже. Тени вздымались и двигались вокруг нас, как живые существа, отвечая на пронзительный стон, который был моим единственным ответом в тот момент. Мой человеческий разум давно покинул меня, оставив после себя только инстинкт и жгучее, жаркое желание. Крылья раскрылись над головой, видны были только свечение моей кожи и перья на фоне сияющего полумесяца. — Ты прекрасен. Мой Самаэль. Никто не подойдет к тебе, мой ворон. Я буду с тобой всегда, даже если мне придется использовать эту отвратительную природу против тебя, чтобы добиться этого, — слова были тихо прошептаны мне на ухо и звучали почти горько, но я уже давно не мог понять такие вещи. Слова, слова, слова. Это была слишком чуждая концепция для моего инстинктивного, пропитанного эндорфином мозга. Единственное, что я мог понять, было то, что моему партнеру, тому, кто избавлял меня от этого ужасного невыносимого жара, было… не больно, но что-то похожее, что я не мог распознать в данный момент. Я был слишком далеко, и эмоции были вне моей сферы познания. Я понял, что мне это не нравилось. Я не хотел, чтобы мой партнер страдал. Боль предназначена для сражений, для защиты партнера или потомства, для утверждения господства. Боль не должна проявляться в близости. Поэтому я сделал то, что сделал бы любой хороший партнер. Я оседлал его бедра и прижался к его ласкающему рту, светящейся рукой зарываясь в шелковые волосы цвета обсидиана. Малиновые глаза просветлели от удовольствия и я игриво бросил вызов его господству. Вид таких глаз, смотрящих на меня с чем-то вроде привязанности и головокружительного желания, пробудил что-то в моих спящих человеческих мыслях. Память, может быть, хотя я не смог получить к ней доступ. Краткое осознание пронзило мысли, но также быстро ушло, потянув меня за собой.«Когда вас кто-то любит, то даже ваше имя он произносит особенно.» — © Джесс К. Скотт.
Мой цикл размножения постепенно привел к странному партнерству с Михаэлисом, которое я находил совершенно неожиданным. Жар, очевидно, будил в нем что-то инстинктивное, потому что мы даже не могли находиться в одной комнате, воздух начинал потрескивать и мы неизбежно стремились друг к другу. В первый раз, когда мы спали вместе, это было соблазнением, порожденным необходимостью, во второй раз это было сомнительное согласие, практически принуждение. В третий раз я набросился на него в коридоре, когда он шел проверить работу Финни в саду, и затащил его в запасную ванную. Метка на моей спине казалась прохладной и освежающей, а Себастьян был таким развратным у меня за спиной, решив доказать свое господство, и я вполне хотел, чтобы он сделал это. Я не уверен, что изменилось в наших отношениях, вдруг я был более чем рад сам инициировать эти встречи полные похоти, а не ждать, что он начнет шантажировать меня. Дело в том, что мне было довольно неловко от той легкости, с которой я начал ходить к Себастьяну. Это замешательство было корнем некоторых довольно захватывающих скандалов между моим создателем и мной. Только когда мы оказались на середине свидания в уединенной, изолированной ванной, я будто прозрел. Я мог думать. Сейчас я был в центре лучших сексуальных игр всего моего существования, и моя человечность не отступила назад, не освободила место для примитивных мыслей моей демонической природы. Мой разум оставался ясным. Ну, настолько ясным, насколько это возможно, когда чей-то язык обводит впадину пупка и медленно, дразняще опускается ниже. Жар наконец прекратился. Мои колени слабо тряслись, и я вздохнул с облегчением от поразительной догадки. Себастьян, должно быть, заметил изменение во мне, внезапное отвлечение. Он остановился, и в его плечах появилось напряжение, которое я чувствовал даже в неестественной темноте, которую он создал в ванной. Мерлин, у этого мужчины был комплекс по поводу его истинного облика. Я не знаю, что заставило меня сделать это, правда. Может быть, это была какая-то неохотная благодарность. В конце концов, независимо от того, как корыстно он помогал мне справиться с внутренним пожаром, я отверг его как истинную пару. Даже когда мой мозг был полон похоти и не знал ничего, кроме желания, Михаэлис был для меня ничем иным, как кем-то, кто хотел облегчить мою боль. Он мог бы оставить меня страдать в одиночестве из-за моего отказа, смотреть, как я разрушаюсь, пока не соглашусь на что угодно, чтобы облегчить свое состояние, но он этого не сделал. Теперь, когда мой разум был чист, я ясно видел это. Мои пальцы зарылись в его мягкие, смоляные волосы, ногти слегка поцарапали кожу головы. — Не останавливайся, — прохрипел я, мой голос странно обволакивал слова после долгого погружения в мысли. Это был вопрос, команда и приглашение, заключенные в два коротких слова. Я почувствовал, как его губы растянулись в зубастой улыбке над моим бедром, и ногти мягко впились в кожу, восхитительная острота, удивительно контрастирующая с удовольствием. — Произнеси мое имя, — прошептал он, но его слова отозвались эхом и пронеслись по комнате, будто пришли с разных сторон одновременно. Я не был уверен, может ли он видеть меня или он был также слеп в своей созданной тени, как и я, но когда я выполнил его почти одержимую просьбу, мое лицо горело. — Мальфас. — Еще. В следующий раз, когда имя соскользнуло с моих губ, оно превратилось в крик, когда острые как бритва резцы впились в чувствительную плоть верхней части моего бедра.