Мы так хорошо дружили в детстве, но всё изменилось, когда мы выросли. Видимо, нельзя держаться за прошлое только ради того, чтобы удержать его.
© Дженни Хан «P. S. Я всё ещё люблю тебя»
Несколько недель назад на одном из занятий с Тэхёном. — Ты сегодня ещё более молчалив, чем обычно, — подмечает Намджун и, положив пакетик зелёного чая в кружку, наполняет её кипятком. — Не расскажешь, о чём задумался? — Да так, — пожимает плечами Тэхён, рассматривая на полке непохожие друг на друга корешки книг. — Ни-ни о чём. — Снова с Чонгуком что-то не поделил? — Это так за-заметно? — мрачнеет Тэхён, подцепляя книгу в мягком переплёте. — Я бы не спросил, если бы это не бросалось в глаза, — признаётся мужчина, поставив горячую кружку на столик. — Главно-ное, чтобы па-папа не заме-метил, — расположившись на краю дивана, старается сильно не переживать Тэхён. Порой они проводили занятия в уютной квартире Намджуна, который был для замкнутого в себе Тэхёна не только логопедом, но и лучшим другом. Несмотря на значительную разницу в возрасте, Тэхён не боялся делиться с мужчиной возникающими в голове переживаниями, однако перед встречами неправильную привязанность к брату он старался зарывать глубоко в сердце, — ведь из-за этого старший мог прекратить их общение, со временем дошедшее до понятия «истинная дружба». Поскольку Тэхён с раннего детства был привязан к беседам с Ким Намджуном, который, по его мнению, являлся образованным и благосклонным человеком, — он начинал сильно нервничать каждый раз, когда отменялись занятия. В жизни не всегда всё происходит так, как хочется, но Тэхён это принимать отказывался, поэтому любое изменение вызывало у него смешанную с агрессией тревожность. Доктор Чон, доселе состоявший в деловых отношениях с Намджуном, всегда предупреждал того о каких-либо изменениях в состоянии сына, потому что считал срочной необходимостью подготовить мужчину к всевозможным перепадам настроения его чада. «Будьте сегодня осторожны в подборе слов, Намджун-ним. Не знаю, что произошло вчера вечером между ним и Чонгуком, но сегодня Тэхён с утра пытается сделать вид, что это нисколько его не беспокоит», — первое, что сказал ему Йеджун при встрече. Подмечено было верно — «пытается». Весь мир Тэхёна — это ловушка из ежедневных колкостей старшего брата, к которым тот испытывает некое доверие. Сколько бы Намджун не проводил с ним бесед о том, какие же люди считаются плохими, а какие — хорошими, результат всегда был один: Чонгук для Тэхёна есть образец для подражания. — Почему ты любишь его? — негодует Намджун, усаживаясь рядом с поникшим подростком. — Что? — напрягся Тэхён, устремив в пол бегающий взгляд. — Твой брат — невоспитанный, самовлюблённый и эгоцентричный человек, Тэхён, но что бы он ни натворил, ты всегда ищешь ему какое-либо оправдание. Почему? — Чонгук — моя се-семья, хён, — отвечает заготовленной фразой Тэхён. — Этого недостаточно, понимаешь? Мы не обязаны любить людей, с которыми у нас кровная связь. — «Кровна-ная связь»? — хмурится подросток, не совсем понимая значения данного выражения. — Всё очень просто, — мужчина осторожно берёт свободную руку отнюдь не сопротивляющегося Тэхёна и, надавив на несильно выпирающие на чужом запястье вены, поясняет сказанное им ранее: — Несмотря на то, что у тебя и Чонгука разные матери, у вас один отец. И это означает, что тебя и Чонгука связывает кровь вашего отца. — Это же ни-ничего не меня-няет? — В каком смысле? — неожиданно для себя выпаливает Намджун, категорически отказываясь принимать приметившую за столько лет «особенность» Тэхёна. — Чонгук по-прежне-нему мой брат? — Конечно же! Здесь ничего не поделаешь. У вас один отец, Тэхён, — вышло довольно нервно, понимает Намджун, когда замечает, насколько сильно сжал тонкое запястье часто моргающего подростка. Тэхён ничего не говорит. По его опустившимся плечам и сжатым кулакам можно было предположить, что он хотел услышать другой ответ. Неужто этот ребёнок действительно питает чувства к человеку, с которым разделял одно детство? Чонгук и Тэхён казались полной противоположностью друг друга, и первый благополучно их несходство разделял. Что же с тобой не так, мальчишка? Напрасно надеяться на счастливый конец этой привязанности. «Dum spíro, spéro», — мысленно напоминает себе Намджун, ненароком толкая Тэхёна в пропасть. — Ты не хочешь, чтобы он был твоим братом? — Не хо-хочу. — Вот как, — вновь грузится дурными мыслями Намджун. — Ладно, — мужчина протирает влажные ладони о светлые брюки, решая сменить тему: — Покажешь, какую книгу выбрал? — «Де-демиана» Германа-на Гессе. — Почему её? — Мне по-понравилось, с каки-ких слов на-начинает-ется книга, — немного оживляется Тэхён, показывая мужчине запавшие в душу строчки. Намджун принимает из рук младшего книгу, после чего читает вслух два единственных предложения на странице: — «Я ведь всего только и хотел попытаться жить тем, что само рвалось из меня наружу. Почему же это было так трудно?». — Мне ка-кажется, я пони-нимаю смы-смысл этих слов, хён, — признаётся подросток, пододвигая к себе кружку горячего чая. — Тебе семнадцать, Тэхён. В таком возрасте обычно кажется, что весь мир против тебя. — Разве ты не-не понима-маешь? — не соглашается с услышанным Тэхён. — Мир всегда бу-будет против меня-ня. — Это не так. — По-пока я не пове-верю во что-то друго-гое, это бу-будет так. — Каждая история заслуживает счастливого конца, — противоречит собственным мыслям Намджун. — Жизнь — не ис-история, хён. Жизнь по-своему траги-гична и предсказу-зуема. Что бы-бы чело-ловек ни вы-выбрал в итого-ге, ему буде-дет одина-наково больно-но. — Брата цитируешь? — Чонгук ча-часто рассужда-дает вслух, — говорит Тэхён, делая несколько глотков слегка остывшего чая. — Поменьше бы ты его слушал, — закатывает глаза Намджун. — Мне нравят-вятся его мы-мысли, — тихо признаётся Тэхён, теребя большим пальцем ручку кружки. — Разве есть что-то в его голове, помимо гряз… — мужчина вовремя прикусывает язык, понимая, что если сейчас выразится в грубой форме, то может навредить младшему. — Я думал, что его мысли, так скажем, чересчур поверхностны, — Тэхён открыл было рот, чтобы спросить значение последнего слова, но Намджун его опережает: — Другими словами, они несерьёзны. — Ты, как и па-папа, плохо-хо знаешь Чонгу-гука. — Вы тоже не лучшие друзья, Тэхён, — бросает очевидное Намджун. — Я жи-живу с ним под-под одной крышей-шей. Этого до-достаточно. — Для чего? Тэхён не отвечает. Он улыбается чему-то своему, после чего отбирает у Намджуна книгу и приступает к чтению.***
Каждый вдох сигаретного дыма есть воплощение потерянной реальности, в которой пустота может наделяться смыслом оставшихся за горизонтом воспоминаний. Сколько должно пройти времени после падения в пропасть, чтобы они приняли эти чувства в качестве проявления истовой искренности? Безнадёжность ворошит внутренних демонов, а любовь равняется дискомфорту в верхней части живота. Что касается вспышек агрессии, они этому состоянию сопереживать не намерены, поэтому парня, осевшего на дне бездны, укачивает так называемая трезвость. Одиночество смиряет чувство тяжести, чтобы дать апатии возможность отыскать пристанище в грудной клетке Чонгука, который через панорамное окно неотрывно глядит на лужайку, растворяющуюся в облаке сладкого вина. Тишина, стоявшая в доме четвёртую ночь подряд, была лишена какого-либо сопереживания. Проявление бессонницы — спутницы его тревожных грёз — сказывалось на еле заметной улыбке, беснующейся в сумраке мучительного ожидания. Голосовое сообщение, пришедшее от Сокджина ранним утром вторника, притиснуло подвыпившего парня к мягким подушкам дивана: «Знаю, ты попросил меня этого не делать, но я не смог оставить в стороне наш разговор в машине, поэтому я позвонил своему отцу и попросил его незаметно разузнать о самочувствии Тэхёна, — перед тем как продолжить, Сокджин делает небольшую паузу. — Твой брат в порядке, Чонгук. Его скоро должны выписать. Он приедет домой со дня на день. Не переживай сильно, — очередная пауза, за которой следует помутнение собственного разума: — Он тоже по тебе скучает». Чонгук сжимает телефон подрагивающими пальцами уже неизвестное количество часов и мёрзнет, окончательно потерявшись в последних словах друга. Малая порция алкоголя спустя пять месяцев воздержания вычеркнула из календаря прошедшие дни. Окончательно заблудившись в собственных мыслях, подпеваемых колыбельной осеннего дождя, скрытая ото всех личность Чонгука взвыла за помощью другу. — Сосредоточься на ощущениях, — обнажает ровные зубки в загадочной улыбке сидящий в чужих ногах Юнги, поглаживая внутреннюю часть крепких бёдер. — Не останавливайся, хён, — хрипит раскрасневшийся от смущения Чонгук и запрокидывает правую руку за голову. — Неужто просишь? — изумляется рыжеволосый, сверкая лисьими глазами. — У меня никого нет, — раскрывает влажные губы в немом стоне Чонгук, ощущая холодные пальчики на повлажневшей от выделяющегося предэякулята головке. — Перестань, — неверно понимает услышанное Юнги и, обхватив левой рукой требующий внимания член дёргающего бёдрами Чонгука, начинает массировать каждую выступившую от возбуждения венку. — Твои семья и друзья любят тебя. — Поэтому я хочу умереть, Юнги? — постыдно всхлипывает парень, до крови прикусывая нижнюю губу. — Если сделаешь это, ты причинишь им невыносимую боль, особенно Тэхёну. — Пошёл пятый день, как его нет дома, — не подумав, ляпнул Чонгук. — Вот оно что, — кивает чему-то своему Юнги, свободной рукой оглаживая живот резко переставшего реагировать на ласку младшего. — Произошло что-то серьёзное? — Не совсем. — Поэтому ты за все эти дни осушил несколько бутылок вина, а сейчас всё никак не можешь кончить? Чонгук хмурится и, взглянув на мастурбирующего ему Юнги, обратно падает головой на подушку, выдыхает виноватое: «Прости». — Постарайся расслабиться, Чонгук, — Юнги надавливает на внутреннюю часть бёдер Чонгука, тем самым намекая тому немного раздвинуть ноги. — Закрой глаза и доверься собственным ощущениям. Влажные поцелуи ниже пупка и лёгкое поглаживание вокруг тазобедренных косточек смыкают миры лежащего на спине парня в клеймо утопающего в пучине кошмара. Размытый образ младшего брата иглой болезненно внедряется под кожу, отчего Чонгука подбрасывает безмятежность грешных желаний. Когда же сердце кому-нибудь откроется? Когда же душа кому-нибудь доверится? Его покрывшейся мурашками кожи сейчас нежно очень касаются, но Чонгук думает лишь о том, чтобы её больше трогать не смели. Тяжело становится дышать, губы сушит от чужих: мягких и солёных. Юнги нависает сверху, трепетно целует, избавляя пленника собственных мыслей от следов приевшейся к нему слабости. Осушить бы океан накопившихся на совести сердец, свернуть бы с дороги и вдребезги разбиться; влага на щеках — чистое сожаление, след которого пропадает после нежных поцелуев Юнги. Этот парень определённо имеет ключи от всех замков скрытного Чонгука, так как не позволяет тому в очередной раз оступиться. — Снова вздумал бежать, — хмыкает Юнги, раскатывая презерватив по члену охваченного эмоциями Чонгука. — Но разве от этого возможно убежать, милый? — вновь ластится к этим бёдрам Юнги. — Она ведь уже давно в тебе. Ты слишком долго ей сопротивлялся. — Я должен спать с девушками, — беззвучно льёт слёзы не соображающий Чонгук, от смешанного с волнением возбуждения оттягивая кожу на ягодицах старшего. — Ты хороший сын, Чонгук, — смазав растянутый вход и член убивающегося любовника, Юнги располагается на его бёдрах. — Слушаешься папочку, которого терпеть не можешь, жертвуешь собственными предпочтениями, чтобы, не дай бог, не разочаровать его. — Не тебе меня осуждать, — рявкает Чонгук и, сильнее сжав чужие ягодицы, норовит поддаться бёдрами вперёд, однако руки Юнги ему не позволяют, придавливают к подушкам дивана. — Кому, как не тебе, принимать правду за осуждение, — рыжеволосый нарочно упрекает ранимого на замечания младшего, позволяя тугим стенкам охватить его жаждущий внимания орган. — Нравится мучить меня? — старался ехидничать Чонгук, пока расплывающийся по телу жар клеймил лёгкие на дыхание полноватых губ. — Ты сам себя мучаешь, — полностью опускается Юнги, охая от ощущения воспламеняющегося наваждения. — Заткнись. — Не груби. Тебе не идёт. — Ты в этом уверен? — Я не могу в очередной раз ошибиться, — Юнги ловко утягивает пытающегося сопротивляться парня в глубокий поцелуй, тем самым на время развеивая его туман. Два разгорячённых тела навязываются к друг другу; в медленном танце пропадают, словно жаждут поскорее распрощаться. На дне тёмных зрачков сгущается сладкая ложь. Ранимая похоть ею питается. Юнги полностью укладывается на Чонгука, запрокинувшего от удовольствия голову, и приучает его к собственному темпу. Целуются парни, будто целованными ни разу не были: неуклюже и остервенело. Обхватив одной рукой спину с выпирающими позвонками, другой — взмокший затылок, Чонгук стискивает скачущего на нём Юнги в объятиях, больно кусается, принимает инициативу на себя, начиная рывками в него толкаться. — Ну же, — искушает чужое безумие хитро улыбающийся Юнги. — Не стесняйся этого, милый. Постарайся довериться сердцу, ибо я не тот, кто тебе сейчас нужен, — Чонгук упрямо мотает головой, ощущая, как нездоровое влечение к нему затмевает каждый уголок его разума. — Закрой глаза и позволь демонам сделать своё дело. — Заткнись, мать твою! — продолжает сопротивляться этому желанию выругавшийся Чонгук, отчего теряет контроль. Спихнув с себя подрагивающего Юнги, он встаёт на колени, надавливает на его поясницу и грубо входит по самое основание. — Вот так, детка, — открывает рот в немом стоне рыжеволосый, когда тяжело дышащий Чонгук прижимается к его спине и начинает жадно проникать вовнутрь. Капли пота стекают по двум бесстыдно сгорающим в тайнах друг друга телам. Юнги давит на чужие ягодицы, умоляя Чонгука двигаться быстрее; младший на этот жест лишь рыкает куда-то в шею, цепляется зубами за мочку уха, продолжая вбиваться в податливое тело. По правде говоря, он был растерян, потому что не ощущал скорой разрядки. Его тянуло вниз. Сделав круговое движение бёдрами, Чонгук до мерцаний зажмуривает глаза и томно стонет. Отсутствие секса и алкоголь наскоро дают ему разрешение почувствовать под собой другого. Мигом ухватившись за ниточку, ведущую к свету, парень сбавляет темп и неожиданно всхлипывает, сильнее прижимаясь к будто бы родному источнику тепла. Юнги дышать становилось сложнее с каждым толчком. Парень избавился от напряжения ещё тогда, когда Чонгук повалил его на живот и до упора вошёл. С их последней встречи прошло несколько месяцев, если не полгода, но старшему не составляло никакого труда сказать, каким именно был настоящий Чон Чонгук. Обратный отсчёт времени до его исступления рыжеволосый улавливает: скрытые татуировкой шрамы на груди младшего, отчётливо ощущаемые лопатками, будто стали грубее; поцелуи вдоль спины — сухими и боязливыми; касания — неуверенными. Вскоре их близость становится для него чем-то постыдным, и Юнги замирает, кожей ощущает, что Чонгук плачет. Совсем беззвучно. Горько. Не дай бог, чтобы кто-то прознал об этой слабости. Ночь — его подруга. Рано или поздно человек начинает чувствовать того, кто дарован ему судьбой. Сердцу, будь то врагу или герою, не прикажешь. Ткнув Чонгука локтем в грудь, Юнги применяет немало сил, чтобы из-под него выбраться. Сражённый эмоциями младший поворачивается к нему спиной, прижимая ладони к раскрасневшемуся от слёз лицу. — Всё будет хорошо, Чонгук-и, — обещает Юнги и целует парня в макушку. — Всё, что ни делается, — к лучшему, — успокаивающе гладит его по подрагивающему плечу. — Давай поспим немного, хорошо? — Чонгук многократно кивает. — Вот и правильно, — Юнги протягивает руку к паху младшего и, нащупав наполовину вставший орган, аккуратно стягивает с него презерватив. «Так и не смог кончить», — мысленно подмечает рыжеволосый. Укрыв Чонгука одеялом, а затем — и себя, Юнги прижимается к его оголённой спине и крепко обнимает. — Не беспокойся о том, что я видел. Мне приходилось чувствовать кое-что и похуже, — говорит он, перед тем как уснуть.***
Просыпается Чонгук в пустой и измятой постели ближе к вечеру четверга — уязвимый и полностью обнажённый. Прикрыв гениталии попавшимся концом одеяла и закинув правую руку за голову, парень удручённо вздыхает: «Да уж, только я мог так облажаться». Лежащий на столике сложенный лист бумаги, который Чонгук замечает боковым зрением, гласил о том, что Юнги ждёт от него звонка. Недолго думая, Чонгук берёт телефон и набирает выученный наизусть номер. Чем быстрее он позвонит ему, тем меньше будет мучить себя. — Хорошо же спалось тебе, Спящая красавица, — смеётся в трубку Юнги. — На часах четвёртый час. Завидую. С Юнги хорошо. У него каким-то образом всегда получается уберечь Чонгука от его же недуга. — Завидуй молча, хён, — ненароком лыбится Чонгук, пытаясь пригладить непослушные волосы. — Зачем просил позвонить? Ты же знаешь, что я не должен звонить тебе после секса, иначе будет казаться, что мы с тобой встречаемся. — Сделаешь мне одолжение? — больше не улыбается Юнги. — Проси, что хочешь, — даже не тушуется Чонгук, попутно пытаясь вспомнить, куда он положил пачку сигарет. — Всегда помни обо мне, хорошо? — на секунду замявшись, Юнги быстро добавляет: — Знаю, звучит странно, но для меня это очень важно. — Это самое простое, что ты можешь у меня попросить. — Просто скажи, что я никогда тебя не забуду, Юнги. — «Я никогда тебя не забуду, Юнги», — слово в слово повторяет за ним Чонгук. Это был последний раз, когда Чонгук смог дозвониться до Юнги.***
В университет Чонгук едет в пятницу, потому что ему понадобились целые сутки, чтобы привести себя в порядок и, наконец, покинуть стены коттеджа. Закурив с разрешения таксиста, расположившийся на заднем сиденье парень подставляет бледное лицо последним в этом году лучам солнца, впервые выглянувшего за неделю, и хмурится, припоминая, как поздно ночью лежал в наполненной ванне и глотал текущую по щекам соль. Чонгук отчётливо помнит, как горел желанием никогда не становится воспоминанием этих людей, как намерен был исчезнуть. Также из поля зрения не уходило огромное количество сообщений и звонков от Чимина, пытающегося достучаться до него, но попытки ответить ему были за гранью возможного. Эта реальность Чонгука тяготила и, более того, сильно изнуряла. Прикрыв глаза и помассировав напряжённые виски, парень в очередной раз лажает, потому что подпускает к себе мысль о том, что по приезде домой он предпочёл бы увидеть улыбающегося ему Тэхёна. С какой целью ты решил сходить с ума, Чонгук? — Я жду объяснений, — после застоявшейся тишины выпаливает Чимин и, не сводя с провинившегося друга колючего взгляда, подцепляет палочками комочек риса и затем отправляет его в рот. — Мне нужно было побыть одному, — пожимает плечами Чонгук, не находя больше подходящих слов. — Не хочу говорить, что это эгоистично, Чонгук, но я уже это сказал, — разочарованно качает головой Чимин. «Говорит, как Хосок-хён, — закатывает глаза Чонгук, подперев щёку тыльной стороной ладони. — Замечательно. Лучше не придумаешь». — Сокджин рассказал мне, что произошло с Тэхёном, — Чонгук на это заявление никак не реагирует. Это было вполне ожидаемо. — Он сказал мне, что мне не стоит сильно волноваться за тебя, мол, ты сам со всем справишься, но, Чонгук, — Чимин оттягивает последующий вопрос двухсекундной паузой. — Ты в курсе, что тебя не было на парах всю неделю? — Всего три дня. — А до этого ты никогда не пропускал занятия, — осуждающе смотрит на друга Чимин. — Мне было плохо, ясно? — начинает сильнее раздражаться Чонгук. — И мне, правда, жаль, что я заставил тебя волноваться. — Чонгук, я всё понимаю… — Давай на этом закончим наш разговор, — щетинится парень, не желая возвращаться к началу. — Почему ты не хочешь признаться, что переживаешь за Тэхёна… — Замолчи, Чимин, — сквозь зубы процедил Чонгук, сжав под столом пыльцы рук в один кулак. — Перестань себя так… — Я сказал тебе заткнуться! — подрывается с места Чонгук, тем самым привлекая к их столику внимание обедающих в столовой студентов. Сидящий неподалёку со своей девушкой Сокджин сильно нахмурился, завидев двух ссорившихся друзей. Никогда ранее Чонгук не позволял себе подобного поведения по отношению к Чимину, но в эти секунды тот, казалось, рассматривал варианты о применении рукоприкладства. Однако нельзя было позволить ситуации ухудшиться, поэтому Сокджин мигом прощается с Хуан и быстрым шагом настигает вцепившихся в друг друга парней. — Я ничего тебе не должен! — Ну да, — язвит Чимин, скривив губы. — Бедный Чон Чонгук. Не трогайте его, а то ещё ненароком заплачет от самобич… — Что за цирк вы здесь оба устроили! — громким ударом по столу вмешивается в эти бессмысленные пререкания Сокджин. — Да просто этот идиот боится признаться, что… — Не здесь, Чимин, — перебивает младшего Сокджин, напоминая ему об уставившихся на них студентов. Покидают столовую трое друзей в напряжённом молчании. Резко отпустивший ситуацию Чонгук, не спеша плетущий позади что-то еле слышно переговаривающих между собой ребят, успел множество раз пожалеть о том, что решил появиться сегодня на парах. Вместо того, чтобы терзать себя испытаниями привычного одиночества, он вынужден сейчас выслушивать тирады Сокджина. — Чонгук, — закрывшись в пустой аудитории, он подходит к младшему и кладёт руки на его напряжённые плечи. — Ты в порядке? — Серьёзно? — начал было возмущаться Чимин. — Не лезь, — укоризненно взглянул на него Сокджин, после чего вновь обратился к Чонгуку, удивлённому прозвучавшим вопросом. — Я думал, что после моих сообщений тебе не будет так тяжело, но ты не ответил, а потом ещё и на парах не появлялся. Что случилось? — Я не ребёнок, хён, чтобы ты со мной так разговаривал, — хмурится Чонгук, продолжая смотреть в пол. — Я в порядке, — наконец поднимает на старшего большие, наполненные горечью глаза. — Не стоит лишний раз волноваться обо мне. — Тут-то ты не прав, — печально выдыхает Сокджин, несильно сжав чужие плечи. — Я и Чимин — твои лучшие друзья. Мы ради друг друга горы свернём, понимаешь? — Чонгук кивает. Он прекрасно это знает, потому что точно так же поступил бы ради этих двоих. — Поэтому, если с кем-то из нас что-то случается, остальные делают всё, что в их силах, чтобы устранить любые сложности. — Мы действительно хотим помочь тебе, Чонгук, — поддерживает сказанное старшим Чимин. — Но ты не позволяешь нам это сделать. — «Помочь можно только тому, кто готов принять помощь», — цитирует Дж. Мойес Чонгук. — Но никому от этого не легче, — спустя минутное молчание Сокджин решает подытожить зашедший в тупик разговор. После чрезмерно эмоционального секса с Юнги Чонгук, честно говоря, начал считать себя неправильным, испорченным и неуравновешенным. В отличие от Сокджина и Чимина, этому хёну удаётся читать его, как открытую книгу. Сказанные им позапрошлой ночью слова: «… я не тот, кто тебе сейчас нужен», — ударил под дых, тем самым обнажив страх оказаться пойманным. Разве Чонгук был вправе разочаровывать друзей? Если Юнги уже догадывался о причине этих мучений, то остальные — вряд ли. Сокджин встречается с Ли Хуан два года (они практически живут вместе); Чимин влюблён в новенькую из параллели, поэтому собирается с ней познакомиться (может, он уже это сделал); а Чонгук по собственным ощущениям примкнул к другой стороне, поэтому в постели он желает видеть исключительно особей мужского пола, однако вынужден прикрываться хрупкими девичьими сердцами. Этот парень не признаёт слабость за черту собственного характера. Отрицать её проявление Чонгук спешит всякий раз, когда на первый план выдвигается сопровождающий его всю жизнь эгоцентризм. Находясь в одном помещении рядом с людьми, готовыми в любой момент протянуть руку помощи, Чонгук понимает, что ему вполне хватает несколько секунд, чтобы начать задыхаться от никчёмности этих мыслей. — Чонгук, куда ты? — крикнул Сокджин в спину резко рванувшего к двери парня. — Видимо, что-то не то съел вчера. Тошнит с самого утра, — соврал Чонгук и на дрожащих ногах поплёлся к выходу из университета. Он не мог больше здесь находиться. Это место по неизвестной причине начало жечь слизистую его глаз. Чонгук упустил из виду, в какой момент мужчина средних лет обьявил о прибытии. Всю дорогу до дома парень находился в прострации, отказываясь реагировать на какие-либо внешние факторы. В наушниках вновь играла композиция Генри Джекмана. Только на этот раз «Crossing the Line». Покинув душный салон машины, Чонгук расплачивается за услугу и желает молчаливому таксисту хорошего дня. — Ты сегодня рано, — парень не сразу понимает, что обращаются к нему. Повернувшись лицом к коттеджу, он удивлённо глядит на стоявшего в двух метрах от него отца. — Последней пары не было, — говорит Чонгук первое, что приходит в голову. — И неужто ты сразу поехал домой? — не верит услышанному Йеджун, скрестив руки на груди. — Что-то не так? — Почему спрашиваешь? Мне есть, о чём беспокоиться? — давит на сына мужчина. — Вы давно приехали? — пытается сменить тему Чонгук, кончики ушей которого заметно покраснели. — Тэхёна выписали ещё утром, но приехали мы буквально пару часов назад, — отвечает Йеджун, сощурив глаза. Он знал, что Чонгук ему врёт, поэтому решает вывести его на чистую воду следующим вопросом: — А чего ты не на машине? — Решил разбавить рутину чем-то новым, — спустя несколько секунд чеканит потирающий затылок Чонгук. — Да, я заметил, когда собирал бутылки из-под алкоголя и оттирал белые разводы с подушек дивана. — Отец, это… — Ты сорвался — это во-первых, — перебивает сына Йеджун. — А во-вторых, я понимаю, что ты парень уже взрослый, что девочки у тебя в порядке вещей, но попрошу больше не заниматься подобными делами в моём доме. На стороне — пожалуйста, но не в моём доме, Чонгук. Ты меня понял? — Вполне. — Тогда отлично, — потирает руки довольствующийся ответом мужчина. — Что касается алкоголя, я надеюсь, ты не продолжишь вязнуть в этих бесконечных запоях? — У меня всё под контролем, отец. — Смотри мне, — Йеджун хлопает сгорбившегося Чонгука по плечу и, уступив ему дорогу, считает необходимым напомнить следующее: — Не донимай Тэхёна своими глупыми шуточками. Он всё ещё находится под воздействием болезни. — Ты не пойдёшь? — Нет, — отмахивается мужчина от предложения зайти в дом. — В холодильнике мышь повесилась. Если ты можешь перебиваться одним рамёном, то я уже стар для экспериментов с желудком, а Тэхёну подобным образом питаться не рекомендуется. Поэтому сейчас хочу съездить за продуктами, чтобы вечером сварить пуктяй. Чонгук невооружённым глазом видел, что проведённые в больнице дни изрядно вымотали отца. Когда Йеджун, одаривший сына вымученной улыбкой, направился в сторону припаркованной возле ворот машины, Чонгук предпринял было попытку его остановить, но по очевидным причинам этого не сделал, позволив отцу сесть за руль и вскоре уехать. Спустя множество «за» и «против» парень был очевидно сокрушён желанием остаться с Тэхёном наедине. Как можно тише пройдя вглубь дома, Чонгук неожиданно застывает на месте, когда видит на диване шевелящуюся горку из двух одеял. Разумеется, это был младший брат — его причина бессонных ночей. Подложив руки (наверняка холодные) под щёку, ничего не подозревающий подросток облизал губы и шумно выдохнул через заложенный нос. Крохотный. Беспомощный. Такой нуждающийся. Чужое одиночество мигом спровадило ночи, сгораемые в мучительном ожидании, и вызвало табун мурашек по коже. Перед оленьими глазами возник образ седлающего бёдра Юнги, который не побоялся проводить до праведных чувств потерявшегося в тумане юношу. Несколькими часами ранее на этих же подушках парящий в грёзах Чонгук мечтал исчезнуть из жизни людей, которых принято считать самыми близкими. Какой бы ни была семья, богатой или бедной, родительская любовь — вот, что должно иметь значение в первую очередь. Неожиданно тихо сопящего Тэхёна одолевает безудержный кашель, отчего ушедший в раздумья Чонгук вздрагивает. Раскрасневшемуся подростку понадобилось немало сил, чтобы выбраться из-под одеял и потянуться к стоявшему на краю столика стакану. Прежде чем покрывшиеся стягивающей плёнкой губы коснулись его ободка, из-за подрагивающих рук содержимое успело несколькими желтоватыми каплями окрасить белую футболку. Жадно поглощающего тёплую жидкость Тэхёна это нисколько не волновало. Наконец оторвавшись от стакана, он вновь откашливается в кулак, после чего по неизвестным причинам начинает вертеть головой в разные стороны. — Привет, Тэхён, — внезапно расплывается в улыбке Чонгук, когда на него уставляются большие, удивлённые глаза. — Хён, — шёпотом отзывается Тэхён, улыбаясь в ответ («Наконец-то я увидел его улыбку!»). — Я так ра-рад те-тебе. — Скучал по мне? — интересуется Чонгук, подойдя ближе к рассевшемуся на махровом ковре Тэхёну. — Да, — не задумываясь, отвечает младший и тянет руку к лицу, чтобы по привычке провести подушечками замотанных пластырями пальцев по давно затянувшемуся шраму, расположенному чуть выше правой линии челюсти. — А ты ску-кучал? — Меня пробивала тоска, знаешь? — «То-тоска»? — повторяет за братом Тэхён, не совсем понимая им сказанного. — Было странно, Тэхён, — пытается объяснить Чонгук, присаживаясь на диван. Младший следует его примеру. — Я привык, что ты всегда где-то рядом, отвлекаешь меня, капаешь на мозги, поэтому было дико лишиться всего этого. — По-потыюсь это испра-равить, — не перестаёт улыбаться Тэхён, борясь с желанием крепко обнять брата. — Как дела твои, кстати? — не желает заострять внимание на словах младшего Чонгук. — Ты провёл в больнице почти целую неделю. — Я плохо-хо по-помню те дни, — поджимает губы мигом погрустневший Тэхён, избегая направленного на него внимательного взгляда. — Ты можешь не говорить, — неотрывно смотрит на брата Чонгук, не запрещая себе любоваться каждой его эмоцией. Тэхён колеблется несколько минут, прежде чем податься навстречу впервые развязавшемуся между ними откровенному разговору: — Я не-ненавижу больницы-цы, хён. Они ме-меня душа-шат, — признаётся подросток, сминая попавшийся на глаза край одеяла. — Плохо по-помню, что бы-было, пото-тому что я много-го спал. По-порой были-ли присту-тупы. Ра-раньше я си-сильно боялся-ся уко-колов, — грустно улыбается. — Но раз они мне помо-могают, я не-не должен-жен их бо-бояться. — Что ты чувствуешь во время приступов? — В ху-худшем случа-чае — ни-ничего, — пожимает плечами Тэхён и, отвернувшись, кашляет в ладонь. — Я не чу-чувствую тела, ко-когда внутри-ри я очень бо-боюсь. — Боишься? — Чонгук не понимает, почему вдруг начал интересоваться здоровьем брата. — Всегда бо-боюсь не верну-нуться в состо-тояние ча-частично здоро-рового че-человека, — полушёпотом поясняет Тэхён, тяжело вздыхая. — Тогда в машине ты тоже ничего не чувствовал? — устремив печальные глаза на старшего, Тэхён кивает. — Я бы не смог… — запинается Чонгук, вскоре после небольшой паузы продолжив: — Нужно быть невероятно сильным человеком, Тэхён, чтобы каждый раз справляться с этим. — Я просто при-привык быть не-неправильным, хён. Чонгук не находит подходящих слов, чтобы ответить ему, поэтому спустя недолгое молчание, благодаря которому они тайно наслаждались присутствием друг друга, он ссылается на домашнее задание по английскому языку и уходит в свою комнату. Осознание того, что младший брат дома, разглаживало возникшие на лбу морщинки. До приезда отца неугомонный Чонгук несколько раз спускался на первый этаж, чтобы убедить разбушевавшиеся нервы в том, что Тэхён в целостности и сохранности — всё ещё, конечно, беспокойно спит, но, по крайней мере, чувствует себя чуточку лучше. Ближе к семи вечера парень решает отвлечься уборкой в комнате. Сообщений от друзей он так и не получал. Когда Чонгук увлечённо перетаскивал вещи с гардероба на кровать, чтобы разложить их по цветам, он ненароком вспомнил день, который нарекался бы самым худшим в его жизни, если бы не идея никогда не унывающего Хосока. Тем вечером старший брат при помощи отца разместил на лужайке огромную палатку и устроил барбекю. Отдохнувший после дневного сна Тэхён был крайне удивлён, завидев образовавшийся на территории коттеджа курорт. В тот момент Чонгук был в наполненном облегчением замешательстве, но сейчас он многое бы отдал, чтобы вновь окунуться в беззаботность ушедшего времени. — Скажи же, что вечер удался, — обнажает зубы в яркой улыбке Хосок, кладя на тарелку Тэхёна несколько кусочков нарезанного стейка из говядины. — Ты на славу постарался, хён, — честно отзывается Чонгук и, заметив с каким трудом Тэхён пытается здоровой рукой открыть баночку кока-колы, безоговорочно тому помогает. — Если будет холодно спать, живо возвращайтесь домой, — братья одновременно поворачиваются в сторону распахнутых ворот, возле которых стоял обратившийся к ним отец. — Хосок, тебя, как старшего, попрошу проконтролировать приём лекарств Тэхёна. Не дай бог он попытается избежать этого, попадёт и тебе, и ему, — посмотревший на младшего Чонгук обратил внимание, насколько некомфортно тому было от сказанных отцом слов: Тэхён непроизвольно опустил голову и отложил в сторону палочки. — И если Чонгук случайно подожжёт дом, то это тоже будет на твоей совести, Хосок. — Я понял, отец, — закатывает глаза парень. — Если нужна будет какая-либо помощь, госпожа Хоа… — Ты можешь ехать, отец, — уверяет мужчину Хосок. — У нас всё под контролем. — Смотрите мне. Когда Йеджун уезжает (куда именно, братья в подробности вдаваться не посчитали чем-то срочным), в отличие от успевшего загрузиться Тэхёна, все с облегчением выдыхают. — Расстроился? — мигом пододвигается к младшему Хосок и, получив кивок, рефлекторно прижимает того к груди. Чонгуку данным жест по вкусу не приходится. — Не переживай, — успокаивающе гладит по спине. — Я понимаю, что отец порой невыносим, но до твоего рождения, Тэхён, он, так сказать, вёл себя ещё хуже, поэтому не обижайся на него. То, что он хотя бы старается заботиться о нас, уже имеет значение. — Ну да, — язвит сидящий по правую руку от старшего Чонгук. — Чего ты дуешься? — Хосок неглуп. Он понимает, по какой причине у Чонгука сейчас такая реакция, однако спорить он с ним не собирался. — Может, вы уже перестанете жаться к друг другу, — бубнит Чонгук, скрестив руки на груди. — Бесите. — Ревновать вздумал? — Хён, — обращается к Хосоку поднявший голову Тэхён. — Чонгу-гук тоже хо-хочет обнима-маться. — Разумеется, Тэхён, — заговорщически улыбается Хосок, тормоша вьющиеся на концах волосы вновь примкнувшего к нему брата. — Чего… — не успевает Чонгук и слова в своё оправдание сказать, как Хосок ловко хватает его за руку и со всей силы тянет на себя. — Не дёргайся, колючка. — Отпусти меня, Хосок, — недовольно стонет Чонгук, пытаясь отстраниться. — Две минуты, Чонгук, посиди так две минуты. Ничего с тобой не случится, если ты сегодня переступишь через свои принципы. Давай же. »…помню тот день до мельчайших подробностей», — вспоминает Чонгук сказанные Чимину слова субботним днём в кофейне Love’s. Это было действительно так. Наблюдая сейчас за тем, как отец уводит хворающего Тэхёна на кухню, чтобы тот немного поел, парень отчётливо видит, как впервые вдохнул клубничный аромат этих мягких, вьющихся волос. Именно в объятиях Хосока внутри вечно отчуждённого Чонгука будто что-то надорвалось: помимо обожания, направленного к ничего не подозревающему Хосоку, под драконом, которому было-то несколько месяцев, бушевали неистовые раскаты грома, однако бедного подростка сразило не это, а расплывающееся в груди приятное чувство собственной нужности. Чонгук не желал забывать, как обещанные две минуты переросли в часы, как Хосока повело назад, и младшие добровольно последовали за ним, растворяясь в исходящей от коротко подстриженной травы неге. Покой насмеявшихся вдоволь братьев вскоре тревожит внутренне состояние одного из них: успевшее нахмуриться небо над головой неожиданно разражается хаотичными линиями ослепительного света. — Ну и погодка, — разочарованно вздыхает Хосок, открывая принесённую Чонгуком упаковку лейкопластырей. — Ещё и ты со своей кошкой, — укоризненно смотрит на слегка намокшего Тэхёна, прижимающего к правой щеке пропитавшийся кровью бинт. — Я хо-хотел помо-мочь, — оправдывается младший, кривясь от боли. — Вот так и бывает, когда пытаешься помочь людям, — не сдерживается от смешка слушающий в наушниках музыку в противоположном углу палатки Чонгук. — Что? — не понимает сказанного братом вылупивший на него влажные глаза Тэхён. — Повернись ко мне, — просит младшего Хосок, после чего начинает рассматривать кровоточащий порез. — Сильно же она тебя цапнула, Тэхён, — качает головой старший, вытирая вновь выступившие бусинки крови. — Наверняка шрам останется. В частности, это тот самый шрам, который до сих пор покоится на ухоженном лице Тэхёна. — Теперь тебя точно никто не полюбит, — хотел было засмеяться Чонгук, но Хосок ему этого не позволяет. — Чонгук, — одёргивает брата испепеляющим взглядом Хосок. — Мы неоднократно об этом с тобой говорили. Хватит пытаться кого-то задеть, ведь никто не виноват, что у тебя маленький член. Явно не ожидавший получить нож в спину от святого Хосока Чонгук готов был провалиться сквозь землю. Не удержавшийся от глупой улыбочки Тэхён только ухудшал ситуацию. — Чего ты раскраснелся, как помидор, Гуки? — победно смеётся Хосок, отвлекаясь от нанесения заживляющей мази на лицо дёргающегося скорее от смеха, чем от боли, Тэхёна. — Это очень подло, хён! — неожиданно для себя взвизгивает Чонгук. — Вот уж от кого, от кого, а от тебя такого я никак не ожидал, — в обиде скрещивает руки на груди. — Я тебе доверился, потому что ты же мне родной брат, а ты… — Тэхён тоже твой брат, — говорит очевидные вещи Хосок, наклеивая пластырь на поражённое место, расположенное чуть выше правой линии челюсти. — Вот и всё! — единожды хлопает он в ладоши. — Спаси-сибо, хён, — благодарит старшего Тэхён, касаясь заклеенного пареза. — Его мать — чёртова подстилка, в отличие от нашей, — не унимается обиженный Чонгук. — Для чего ты это говоришь, Чонгук? — вздыхает Хосок, поглядывая на собирающего мусор Тэхёна и мысленно радуясь тому, что тот вряд ли понимает значение данной лексики. — Ты же совсем не помнишь Йерин, ибо ты ещё тогда под себя ходил. Хватит нести чушь! — А как мне её называть, после того как эта потаскуха бросила его умирать? — Тебя это, правда, сейчас волнует? — хмурится Хосок. — Переживаешь за его состояние? — Ещё чего, — вовремя прикусывает язык Чонгук, глянув в сторону напевающего что-то под нос Тэхёна. «Переживал ли я тогда? — спрашивает себя девятнадцатилетний Чонгук. — Да, определённо я уже что-то тогда испытывал». — Хорошо, давай на этом закончим этот неприятный разговор. Тэхён? — вскоре обращается к младшему Хосок, но тот никак не реагирует. — Ладно, он снова в своём мире. Дождь вроде немного утих, — выглядывает из обвешанной гирляндами палатки. — Пойду мусор выкину и схожу в дом за сладостями и лекарствами, — и кивнув в сторону Тэхёна, серьёзно говорит: — Не обижай его, Чонгук. Ты прекрасно знаешь, чем всё это может обернуться. — Не забудь M&M’s взять. Жёлтый. Когда Хосок оставляет их, Чонгук, не обращая внимания на бормотания копошащегося с пластиковой посудой Тэхёна, поудобнее располагается на подушке и прикрывает глаза. Вряд ли парень сейчас в точности скажет, о чём были тогда его мысли; возможно, его переполняло чувство спокойствия от правильности сложившихся обстоятельств: сломанная рука Тэхёна, провалившаяся поездка на остров Чеджу, барбекю на заднем дворе коттеджа, душевные объятия с братьями, дождь и, наконец, соседская кошка, которая расцарапала лицо шибко наивному Тэхёну. «Тот день был по-дурацкому прекрасен», — в очередной раз понимает Чонгук, решив спуститься поужинать. Услышав доносящиеся с кухни нравоучения отца, который, напоминал бедному Тэхёну о важности питаться, он вспоминает образовавшийся между ними странный диалог. — Ку-куда ушёл Хосок-сок? — интересуется неожиданно оказавшийся рядом Тэхён. — Сейчас придёт, — не сразу отвечает младшему Чонгук, продолжая лежать с закрытыми глазами. — Что слу-слушаешь? — не унимается подросток, подползая ближе к старшему. — Себастьяна Плано, — отвечает парень и, посмотрев на экран телефона, добавляет: — Его композицию «Abeyance». — Что это зна-значит? — Состояние неопределённости, неизвестности или ожидания. — Мо-могу я послу-лушать с то-тобой? — Тэхён хлопает большущими глазами, всё равно не понимая значения ранее сказанного братом слова. — Если только потом ты от меня отстанешь. — Хо-хорошо. Чонгук снимает левый наушник и протягивает Тэхёну, который, осторожно улёгшись рядом с ним, принимает правила этого безмятежного вечера. Они лежали в полной тишине, наслаждаясь воцарившейся гармонией, пока засыпающий Тэхён, уткнувшийся лбом в плечо старшего, не поразил того следующей фразой: — На-наверное, этого бояла-лась моя мама. — Чего именно? — не понял тогда Чонгук. И только спустя годы он осознал суть сказанных младшим слов. Состояние неопределённости, неизвестности или ожидания. Именно этого страшилась носившая под сердцем крохотного сына Йерин. — Я должен уехать, Чонгук, — вырывает из воспоминаний замершего на входе в кухню парня подошедший Йеджун. — В больницу поступил срочный вызов. — Сплавляешь его на меня? — негодует Чонгук, кивнув в сторону взмокшего Тэхёна, утирающего испачканное в бульоне лицо. Хоть Тэхён за последние несколько лет стал питаться самостоятельно, он делал это чересчур небрежно. — Всего лишь на одну ночь. — Но… — Разве я что-то неясное сказал? — будто смеётся над сыном Йеджун. — Я понял, — вцепившись отросшими ноготками в ладони, Чонгук пытается подавить возникшую агрессию. — Так бы сразу, — скалится мужчина и хлопает насупившегося парня по плечу. — Тебе ничего делать не нужно будет, Чонгук. Просто посиди рядом с ним, пока он не уснёт. Ну ты там доел или нет? — раздражённым тоном обращается он уже к засидевшемуся над тарелкой Тэхёну. — Мне ну-нужно в туалет, пап, — жалобно стонет подросток, не прекращая ёрзать на стуле. — Так «да» или «нет»? — Нет, — еле слышно отвечает опустивший голову Тэхён. — Иди в туалет, потом возвращайся на кухню и сиди до тех пор, пока твоя тарелка не опустеет. Понял меня? — повышает голос мужчина. Честно признаться, рядом стоявшему Чонгуку стало очень некомфортно от этого тона. — Д-да. — Я серьёзно, — уже выжидающе смотрит на старшего сына Йеджун. — Слёзы лить будет — не обращай внимания. Пусть до победного сидит. Перед тем как покинуть коттедж, Йеджун выдаёт Чонгуку то, что может произойти из-за его непослушания. Одного упоминания о блокировке карты вполне хватает, чтобы вразумить парня на хорошие поступки, поэтому, принимаясь за свою порцию пуктяя, он не обращает внимания на напротив сидящего Тэхёна, который будто действительно собирался просидеть на кухне всю ночь: в отличие от уплетающего уже вторую тарелку старшего, тот сидел неподвижно, лишь изредка кашляя и шмыгая носом. Проходит почти два часа. Разлёгшийся на диване после сытного ужина и контрастного душа Чонгук успел уплести до последней крошки испечённые младшим печенья и досмотреть транслирующий по телевизору фильм «Ничего себе поездочка» со знакомым ему актёром (Полом Уокером). За всё это время он пару раз заходил на кухню и кидал сгорбившемуся над несчастной тарелкой Тэхёну слова мнимой поддержки: «Или ты сейчас доедаешь пуктяй, или я ставлю вариться рис». Младший брат рис на дух не переносил. Данный способ заставить его поесть был изначально неудачным, и заделавшийся нянькой Чонгук это прекрасно понимал, поэтому, когда стрелки часов давно перевалили за полночь, он подскочил с нагретого дивана и ровным шагом последовал на кухню. — Не знаю, как ты, Тэхён, но я хочу уже спать, — признаётся Чонгук, забирая из-под носа брата давно остывшую тарелку. — Однако я денег лишаться из-за тебя не намерен, — ставит её в микроволновку на три минуты и тридцать секунд. — Поэтому я вот что придумал: ты спокойно доедаешь пуктяй, а я ложусь с тобой спать на диване. — Хён… — Ты об этом только и мечтал, верно? — мысленно радуется победе Чонгук, заметив вспыхнувшую радость в устремлённых на себя покрасневших глазах Тэхёна. — Так что грех тебе отказываться сейчас от такого заманчивого предложения. — Ты же не-не обманы-нываешь меня? — не верит услышанному явно замотивированный Тэхён. — Обижаешь, — разыгрывает обиду Чонгук и, поддев с помощью полотенца горячие края тарелки, ставит её возле младшего, явно растерявшегося от его условия. — Ешь. Только осторожно. Я перегрел чутка. Спустя ровно двадцать три минуты Тэхён действительно всё сьедает, даже говорит о том, что не отказался бы от зелёного чая с шоколадом. Напротив сидящему Чонгуку, занявшему себя прочтением ленты в твиттере, польстил этот настрой младшего, так как «идеальное» воспитание отца уже какой год выступало в качестве отнюдь не действенного способа. После переезда Хосока в Японию многое успело перемениться, в частности нелегко пришлось главе семейства: невозможно было углядеть за двумя подростками, когда работа являлась главным приоритетом. Чон Йеджун — врач, специализирующийся по нейрохирургии. Данный вид профессии никогда не был его выбором. Его покойный отец, не сумевший добиться каких-либо значительных высот, с самого детства твердил ему о важности этой сферы деятельности, поэтому, будучи подростком, он посчитал её целью всей своей жизни. Когда на тридцатидвухлетнего Йеджуна снизошло осознание того, что чужая мечта стоила ему большей части жизни, он повстречал независимую Чон Чанми, в будущем ставшей матерью двух его первых сыновей. Эта женщина — ураганный ветер, отгородивший Йеджуна от родительского давления и подаривший незабываемую свободу. В какие только передряги они не попадали и как только не изворачивались, чтобы вновь потерять счёт времени. Они были настоящими безумцами, пока предложение руки и сердца и новость о беременности не подтолкнули их к серьёзному шагу — мыслям о создании собственной семьи. Череда событий начала сменять друг друга со скоростью света, когда появился первый ребёнок. Былая страсть, как правило, у супружеских пар перерастает в любовь к новорождённому, но Йеджун и Чанми по-прежнему оставались чувствительны по отношению к друг другу. «Ты — моя прекрасная роза» всегда шептал ей на ушко мужчина, даже не имея представления о том, что та действительно ею являлась. «Моё имя Чон Чанми. Моё имя Роза. Когда меня не станет, всегда помни, милый, что я смотрю на тебя их глазами. Глазами наших детей», — неслышно лила слёзы осунувшаяся Чанми, не в силах сжать в ответ тёплую руку любимого мужчины. Невыносимо горьким на вкус был их последний поцелуй. Глаза Чонгука были точной копией глаз его матери, поэтому нелегко оказалось брать на руки маленького душегуба, несколькими минутами ранее забравшего любимую женщину. Лишившийся смысла жизни Йеджун уже тогда понимал, что никогда не сможет принять любовь, затаившуюся на глубине тёмных зрачков сына. — Идём спать, Тэхён, — широко зевает Чонгук, помыв за младшим посуду. — Мо-можно я возле-ле стенки-ки? — неуверенно спрашивает Тэхён, следуя за братом. — Естественно, ты возле стенки, — бросает смешок остановившийся возле дивана парень. — Ещё на пол, не дай бог, тебя столкну. Мне перед отцом, знаешь ли, за твои синяки оправдываться неохота, — кинув взгляд на топчущегося на месте Тэхёна, Чонгук закатывает глаза: — Долго ты собираешься стоять? Ложись давай, — и подталкивает того к постели. — Мне за повербанком сходить надо. Поднявшись в свою комнату, Чонгук ловит себя на мысли, что медлит с поиском портативного аккумулятора. Присев на кровать, парень упирается локтями в колени, прячет лицо в ладонях и приглушённо смеётся. Это чистое поражение, так как он даже не старался сопротивляться. Что на него вдруг нашло, когда он предложил в край опечалившемуся Тэхёну это безумие? Неужели Чонгук хотел таким образом восполнить пробелы памяти о вечере, когда они лежали вдвоём в подсвеченной гирляндой палатке и слушали на повторе композицию Себастьяна Плано? «Ты такой ненормальный, Чон Чонгук», — делает вывод парень, решая вернуться к наверняка заждавшемуся его брату. — Не спишь ещё, — заметив копошение младшего, подтверждает свои мысли Чонгук. — Те-тебя ждал, — как ни в чём не бывало говорит наполовину зарывшийся под одеяло Тэхён. — Я так и думал, — Чонгук выключает с помощью пульта весь свет и следом укладывается на диван. — Что ты-ты дела-лаешь? — интересуется младший, не сводя любопытного взгляда с лежащего на спине брата, лицо которого было освещено ярким экраном телефона. — Во-первых, ты пялишься, — подмечает Чонгук, тут же получив скромное «прости». — Во-вторых, ищу подходящую музыку для сна. Не могу спать в тишине. — По-почему не може-жешь? — Честно, не знаю, — отвечает парень, по привычке начиная кусать нижнюю губу. — Но, возможно, из-за того, что я терпеть не могу тишину, которая образуется после того как я закрываю глаза. Знаешь, в такие моменты обычно начинаешь много думать. И угадай, чем это всё заканчивается? — Бе-бессоницей, — предполагает Тэхён и тут же отворачивается, чтобы высморкаться в платок. — Не дай бог заразишь меня, Тэхён, — предупреждает младшего Чонгук, возвращаясь к теме их диалога: — А так-то ты прав. Как часто у тебя бывает бессонница? — Почти ни-никогда. — Да ладно? — не верит услышанному Чонгук, взглянув на утирающего покрасневший нос Тэхёна. — Всё из-за лека-карств. — Да уж, — вздыхает парень. — Такая себе перспектива. — Что? — Забей, — чеканит Чонгук и поворачивается к Тэхёну спиной. — Я нашёл подходящую песню для сна, поэтому давай спать. Парень нажимает на «play» и, поставив зазвучавшую мелодию на повтор, кладёт телефон рядом с подушкой. — Хён, — спустя пару минут отзывает старшего Тэхён, всё это время разглядывающий чужую спину. — Ну что ещё? — раздражённо стонет Чонгук, не открывая глаз. — Это Се-Себастьяан Плано-но? — Да. — Я его по-помню. Чонгук не сразу замечает, как его вечно поджатые губы приподнимаются в непроизвольной улыбке. Что если младший брат тоже до сих пор анализирует в памяти проведённую вместе ночь? Всё-таки Ким Тэхён ненормальный — по-прежнему испытывает к нему чувства. «Как иронично», — мысленно подмечает Чонгук, вспоминая, какой горькой была на вкус его привязанность к Хосоку. Всё это безумие какое-то. Думать об этом перед сном нежелательно, поэтому он кидает Тэхёну скромное «спокойной ночи» и, не дождавшись ответа, проваливается в царство Морфея. Посреди ночи под «Состояние неопределённости» холодные ручонки касаются сначала лапоток брата, затем — его крепких плеч. Аккуратно. Невесомо. Чувственно. Это тело — настоящее произведение искусства. Ему любить это тело никогда не позволят, поэтому слёзы моментально обжигают щёки. Дышать запахом его волос, кожи — запредельно опасно, но чувства разуму на этот раз не подчиняются: Тэхён двигается ближе, прижимаясь к спине крепко спящего Чонгука. Они — одно целое. Настолько уязвимы друг с другом, что перестают бороться с одиночеством. В какой момент Чонгук сквозь сон переплёл их пальцы и прижал получившийся «замочек» к груди, Тэхёну зафиксировать на удалось, потому что стоило ему окунуться с головой в колючее тепло брата, он мгновенно заснул.***
Трепетно вместе братья встретили первые лучи солнца. Ближе к восьми утра Чонгук повернулся на другой бок, вскоре подложив руки под щёку, в то время как сладко посапывающий Тэхён сложил на него все конечности. Как только они откроют глаза, на них обрушится понимание того, что никто из них давно так крепко не спал, что им очень комфортно делить одну постель, однако нерешительного Чонгука это осознание столкнёт в пропасть.