don't be afraid of the dark

Музыка для атмосферы 归去来兮 — 花粥

Свет падал лентой на пол. Он был холодный и белый, почти что ровная полоска краски. Нежный и чистый, словно луна, упавшая с неба. Красивый до затаенного дыхания, но рукой его невозможно было поймать – отблеск фонаря рассыпался лепестками пепельных хризантем в руках. Мрак спрятал время. Трудно было сказать, сколько Кёджуро пробыл в блаженной тьме, тщетно пытаясь пальцами поймать бестельный луч, что падал ему на лицо. Он кожей ощущал его стылые касания, но не в силах был схватить эту бледную нить, что связывала его дом и высокое черное небо за тонким стеклом. Было даже смешно, что сегодняшняя ночь запала в душу только из-за слишком яркой лампы фонарного столба, что ютился где-то на соседнем участке. Но даже простые и обычные рукотворные вещи могут быть прекрасны. Если он не мог увидеть настоящий месяц, почему бы не восхититься чем-то, что создали люди? Например, электрическим светом. Блуждающая, лишь немного печальная улыбка и пристальный взгляд на помутневшее от весенней духоты окно — вот и все, что осталось от недавней печали. Сегодня он был готов вновь радоваться таким удивительным мелочам, как мерцание фальшивой луны, разлившееся по деревяшкам пола. Ренгоку откинул теплый старый плед куда-то на край кровати. Весной все еще было прохладно по вечерам, но сегодня целый день он чувствовал жар во всем теле. Жар, который спасал его от прохлады ночи. Именно это хаотичное пламя, что вновь возгорелось из пепла усталости, дало ему силы двигаться вперед. Силы поскорее забыть о своем разочаровании, которое неминуемо настигало порой. Огонь, горевший внутри, распалял, заставляя быть еще более активным, чем обычно. За последние дни (а если быть точным — последние полтора дня), он буквально не мог усидеть на месте. Не мог есть, не мог пить, не мог молчать. Просто не мог остановиться жить, прервать поток действий и слов. Стремился восполнить ту пустоту, которую сам впустил в свой разум ранее. И спать теперь он не мог тем более. Сон все-таки был маленькой смертью, а ему хотелось дышать полной грудью и наслаждаться таким прекрасным, по своему прекрасным, миром. Всматриваться в него, восхищаясь, созерцая. Конечно, осознание несовершенности этого самого мира никуда не ушло. Ему все-таки было далеко не десять лет, чтобы верить в справедливость и честность мироздания, заявлять о безусловном великолепие всего сущего. Жизнь была порочным инструментом, но он принимал ее. Умел любить жизнь такой, какая она есть. Сейчас упивался ей, но не отбрасывая ничего, что могло бы быть названо «порочным» и «лишним». Дышал мерно, радуясь возможности просто видеть и чувствовать, познавать покой. Все-таки даже среди грязи может вырасти благоуханный лотос. Всегда есть нечто, ради чего стоит держаться, не теряя надежды. Жаль, что иногда Ренгоку забывал о таких простых истинах. Отказывался верить в подобную аксиому в угоду собственной слабости. Сдавался, потому что сдаться было проще всего. Сдавался, конечно, внутреннее, не внешне. Ненадолго, но все-таки. Люди вокруг, должно быть, и предположить не могли, что Ренгоку Кёджуро, парень у которого всегда все хорошо, порой бывает подвержен той самой ипохондрии, о которой так любят говорить поэты из Йокогамы. Ипохондрии, из-за которой он переставал замечать, что он часть мира, а мир часть — его. Забывал, что все не так уж и плохо. Все вообще не плохо. Все у него было хорошо. Сейчас было даже смешно вспоминать, как день назад грусть накатила морской волной, утащив на дно. Говоря честно, каждый такой случай было смешно вспоминать. Но улыбка в такие моменты была скорее горькой и ироничной. Трудно было принимать в себе слабости. Любые. Особенно, если дал обещание всегда гореть и не тлеть, обещал не путаться в своих же желаниях и чувствах. Он должен быть сильным, чтобы защитить тех, кого любит. Но после моментов повторяющегося время от времени смятения всегда приходил штиль и кристально чистое понимание того, что и как надо делать. Ренгоку вновь знал, чего он хочет, чего ждет. Чего он дождётся в итоге. Он дождётся того, что в эти выходные выбьет себе отпускные и пойдет вместе с Санеми Шинадзугавой, парнем, мысли о котором не оставляют голову, на показ драмы «Молчание»* по роману Сюсяко Эндо. Вот, что должно было произойти. И оно произойдет. Хотя он до сих пор так и не получил ответа от Санеми: ни короткого «да», ни категоричного «нет». Даже не увидел полуразмытого намека в привычно-вежливое «я постараюсь». Все, что у него сейчас было — то самое молчание, как в фильме и романе. Но если главный герой в конце получил ответа от Бога, то он тем более получит. Сомнений в этом не было. Все смутные сомнения остались далеко. Они пропали в момент, когда Узуй прислал ему билеты, подкинув блестящую идею о том, кого стоит пригласить вместе с собой в кино. Именно после такого широкого жеста от лучшего друга Ренгоку воспрянул. Были бы у него крылья — расправил бы их и пустился в полет, слушая песни ветра. Но увы, он был лишь человеком, так что мог только лишь радоваться, не переставая улыбаться. Ему чертовски понравилось предложение Тенгена. Дополнив его парой своих замыслов, они вместе, по сути, создали шедевр. Правда, слова друга о «свидании» все еще казались слишком громкими. Все-таки было нечестно решать вопросы романтики без согласия или даже осведомленности Неми о подобном. Даже если сам Ренгоку был совсем не против назвать их предстоящую встречу именно этим словом. Он ведь уже говорил, что Шинадзугава ему нравится. Говорил и себе, и ему. Говорил, как есть. Кёджуро всегда считал, что глупо пытаться скрыть нечто настолько очевидное как привязанность и симпатия. Да и зачем? Честность была главной из добродетелей этого мира. Если он что-то любил, если чем-то дорожил и чем-то то хотел обладать, то он никогда не терялся в сетях томительного ожидания и безмолвия. Кёджуро был честен с самим собой, не искал оправданий. Таким его воспитала Ренгоку Рука — его любимая и прекрасная матушка. Женщина, что отрицала притворство и фальшь. Женщина, что учила не бояться себя и своих чувств. Так что толку в многозначных, общих фразах, в предрассудках любви, в непринятии и самообмане, он не находил. Все «может» и «если» были стерты еще в тот раз, когда Ренгоку впервые увидел улыбку Санеми — мимолетную, но обжигающую. Правда, тогда еще не нашлось правильной формы, в которую стоило бы облечь все мысли, все слова и воздыхания. А сейчас все нити сходились, мозаика из бамбуковых пластин складывалась. В ней было идеально все. Ты мне нравишься, Санеми. Оставалось только лишь пережить ночь, ведь на утро его бы обязательно посетило заветное сообщение. Благо, за года Ренгоку научился быть терпеливым. В его планах было бодрствовать всю ночь, ожидая. Рано или поздно Неми ему ответит, просто потому что это Неми. Как бы ни пытался он строить из себя отщепенца, дикого, непокорного зверя, он таким вовсе не был. Он не мог предать, уйти без прощания, не любил оставаться в долгу. Не мог причинить настоящую боль. Тем более казалось, что сам Шинадзугава сам тихо изнывает где-то из-за того, что уже день молчит. Их общение давно перешло грань «просто знакомых». Они переписывались днями и вечерами. Утро и ночь тоже были только для них. Общались без чувства меры. Все свободное время уделяя тому, чтобы проверить экран уведомлений. Иногда, конечно, приходили угрюмые моменты затишья, когда кто-то был на работе или учебе. Но такое вполне возможно было пережить, при этом не переставая думать о моменте, когда же загорится индикатор нового сообщения. Кёджуро всего пару недель назад записал в телефоне чужой номер, но его не покидало стойкое чувство, что Санеми он уже знал не одну жизнь. Может быть, красные нити судьбы могли и существовать. Поэтому рука Ренгоку сам, произвольно, время от времени, тянулась к смартфону. Беззвучный режим вынуждал часто проверять экран. Зачем? Просто по инерции. Такой глубокой ночью даже плохие мальчики вроде Шинадзугавы спят. Только Кёджуро не спит. Улыбается непроизвольно, не переставая надеяться увидеть к утру нужные слова. Все-таки он уже день ничего не получал. Имел право немного понервничать, словно бы мальчишка, ожидая заветное «я согласен пойти с тобой». Работа и учеба прошли в трепетном вожделении. Чем больше накапливалось этой сладкой тревожности, тем радостнее было бы увидеть в ближайшее время чужой ответ. Но судьба порой играет с нами в странные игры. Телефон загорелся бледной лазурью. Сначала Ренгоку подумал, что это очередной каприз Узуя — у него любая ночь могла стать капризом. При особом желании он мог даже утащить его кататься по ночному городу. И сегодня Кёджуро даже согласился бы на авантюру, но все оказалось куда интереснее. «Спишь? Получено в 2:24 AM» Кёджуро так долго ждал сообщений от этого адресата, что поверить сразу в реальность его сиюминутных чаяний было трудно. Слишком это хорошо. Всего миг назад он думал о человеке, упиваясь воспоминаниями, а сейчас он пишет. Однако подозрительно, но довольно приятно. Может быть, это все-таки была награда за терпение, за целый день (а точнее полтора!) без чужих колких замечаний и рассказов о шалостях Кото или придирках Суми. «И тебе доброй ночи! Не сплю, а ты почему не спишь? Тебе разве не на работу завтра? Отправлено в 2:24 AM» Пальцы быстро набирали текст, в движениях промелькнуло что-то нервное и рваное, но Ренгоку решил не обращать внимания. Слишком долго ему хотелось пообщаться. Пообщаться с Неми, который сегодня, на удивление, быстро отвечал. Не проходило и десяти минут. «Не твое дело, почему я не сплю. Получено в 2:28 AM» Легкий смешок срывается с губ. Да, Шинадзугава Санеми не изменяет своим привычкам. Все так же рычит и скалится. Но Кёджуро знает, что не нужно бояться или бросать все, как есть, оскорбляясь. Стоит просто быть настойчивее. «И все-таки? Все в порядке? Тебе стоит придерживаться режима и спать побольше! У тебя выматывающая работа. Отправлено в 2:29 AM» Забота в словах не лицемерна. Искренность в каждом иероглифе. Потому что Санеми и правда стоит ложиться раньше. Может быть, он потому такой агрессивный, что плохо спит. «Все нормально. Просто не хочу спать. Получено в 2:32 AM» Немногословно, но Ренгоку понимает, что вот такое короткое признание Шинадзугава отрывает от себя. Оно дается ему с трудом, так же, как Ренгоку с трудом удается удержать непонятный спонтанный смех. «Если не хочешь, то ладно! Как твои дела? Как семья? Как учеба? Отправлено в 2:32 AM» Но вместо ожидаемых коротких строчек о младших, маме и мерзких преподавателях, следует нечто, не совсем предвиденное: «Зачем ты позвал меня в кино? Получено в 2:33 AM» Ренгоку начинает что-то печатать, но останавливается. Вопрос «зачем» перестает быть безличной конструкцией, в нем неожиданно угадывается и собственная драма. И правда «зачем»? Зачем все делает? Парень, которого он знает от силы две недели, который при первом их знакомстве чуть не перегрыз ему глотку, зачем звать его куда-то? Зачем переживать о нем? Думать днями. Думать вскользь, словно бы фоновое беспокойство. Думать, просто лежа вечерами, устремляя взгляд в потолок, вспоминая в красках их первую и пока единственную прогулку. Вспоминая аудиторию номер четыре, слова профессора Куваджимы и чужой беспокойный сон за партой. Вспоминая глаза, губы, нос и острый подбородок, белесые шрамы, тембр голоса. Зачем все это? Ответ простой. Слишком бесхитростный для таких философских парадигм. Но какой есть. Интересно, Неми он устроит так же, как и устроил когда-то Ренгоку? «Я же говорил уже — ты мне нравишься! Хочу проводить с тобой больше времени. Тем более, фильм и правда стоящий, тебе нужно его увидеть, если еще не смотрел. Отправлено в 2:35 AM» «Нравишься» — как человек. Как нравятся люди, что похожи на тебя духом. От которых по воздуху распространяется та же бледно-неоновая аура, что и у тебя. «Нравишься» — как парень, о котором Ренгоку при все желании не мог перестать мечтать. Хорошо, что он так просто относился к подобным вещам, а ведь кто-то в мире сейчас страдает, из-за таких вот необычных чувств. «Но, если тебе не хочется — можешь не ходить! Все нормально! Отправлено в 2:35 AM» Из-за этих неразборчивых чувств сейчас явно страдает один Шинадзугава. На расстоянии ощущается нутром волнение Неми, который подобно глубоко пробирающему импульсу, рождается где-то в животе. Они оба сейчас уже на грани терпения, на грани невысказанных слов. «Я потом верну тебе деньги за билеты. Получено в 2:37 AM» Кёджуро смеется в кулак, с умилением смотря на новое сообщение. Это почти согласие, последняя попытка противиться. Еще забавнее, что Шинадзугава хочет ему вернуть деньги. Уж пусть тогда возмещает убытки Тенгену, Ренгоку сам получил эти билеты без уплаты единой йены. «Я же писал — это подарок, не нужно возвращать! Так ты согласен пойти? Отправлено в 2:38 AM» Молчание снова повисает между ними. Текст становится вновь тихим и сухим. Живая речь, лившаяся через обилие символов, пропадает. Ренгоку понимает, что на принятие окончательного решения Санеми нужно время. Чуть больше времени. Он его не винит, а только переводит взгляд на окно. За холодным стеклом все усыпано огоньками города. Даже их большой каменный забор не убережет от света улиц. Старый фонарь все так же хрипит где-то вдали, отбрасывая седой луч на его кровать. Снова хочется поймать свет руками. Проходят минуты, но для Ренгоку это пустяки. Он верит Неми, знает, что его не оставят в безмолвии. «Я верну деньги потом. Пойду. Получено в 2:43 AM» Ночь в одно мгновение становится ярче и контрастнее. Кёджуро кажется, что мир стал фотографией, у которой изменили настройки цветов. Все серое стало кислотно-пестрым, а все и без того цветное — взрывным, так что глазам стало больно. Но самый главный акцент этой картины, конечно же, был сейчас на экране. «Отлично! Тебе понравится фильм, отвечаю! Мы отлично проведем время. Потом можно будет прогуляться в парке и поесть сладкой ваты. Ты любишь сладкую вату? Если нет, можно взять хотдоги или вафли. Рядом есть красивый канал, там можно иногда увидеть инсталляции с плавучими огоньками. Хочешь посмотреть? Это завораживающее зрелище! Отправлено в 2:44 AM» Ренгоку бездумно строчит, не стесняясь порывов собственной души. Так давно он не испытывал такого азарта. Давно не испытывал такого немного иррационального желания делать все, что ему хочется, и не жалеть об этом. Просто взять Санеми за руку и сказать, что у него нет выбора — только провести время с Кёджуро, так, как следует. Тот все равно дал согласие, считай, заключил сделку с ёкаем. «Не говори так. Получено в 2:45 AM» Коротко и ясно. Ренгоку без подсказок улавливает потаенную суть, понимает, что своим напором смутил. Заставил чужие скулы заалеть. Образы чужого смущения всплывают в голове, заставляя ответить с издевкой: «Не говорить как? Отправлено в 2:55 AM» «Так, словно у нас слащавое свидание. Получено в 2:56 AM» Кёджуро не может себе позволить смеяться от души громко, поэтому только глухо бьется затылком о подушку, зажимая рукой рот. Избитые идеи иносказательных истин и потаенных желаний, что выражает напечатанный текст, становятся правдой здесь и сейчас. Значит, не один Ренгоку думает о их встречи, как о «свидании». «Можешь называть нашу встречу как угодно — свидание, не свидание. Главное, что мы встретимся! Отправлено в 2:58 AM» Ответ, не самый приличный, как и ожидалось, приходит безоговорочно быстро: «Пошел ты нахуй, Ренгоку Кёджуро. Получено в 3:01 AM» «Так ты все-таки придешь? Отправлено в 3:02 AM» «Жди меня в воскресение, придурок конченный. Получено в 3:03 AM» Ренгоку счастлив вдвойне: он не просто получил то, чего хотел, но и не наврал Мицури. Та, кажется, больше всех была рада, что ее сенпай наконец «развеется в романтической обстановке». Ее явно будет ожидать крайне интересный рассказ о том, что случилось на этом «свидании». Кёджуро решает, что перечитывать их с Неми диалоги до рассвета — не такая уж плохая идея.