Вереск

Если допустить, что безумие действительно может существовать в том виде, в котором оно существует сейчас, то можно потерять голову. В прямом или переносном смысле, думайте сами. А можете и не думать, но бежать всё равно придется. Потому что физическое безумие имеет ноги. И мозги тоже имеет, поэтому сможет просчитать ваши дальнейшие действия и пойти на опережение. Если допустить, что безумие не одно, становится хуже. Тогда людям точно станет сносить башку буквально. Потому что в таком случае в мире не останется тех, кто будет бежать. Выживут двое: безумец типичный и безумец скрытый. Встретили первого, спешу поздравить, вы труп. Эти люди, понимаете, могут оказаться и не людьми. Пресмыкаются ли они перед тощим монстром или пока только видят его в отражении битых стёкол, велика вероятность не выжить. Это факт. Это, как говорят на современный мотив, база. А есть безумец скрытый. Такой может и не подозревать о своих наклонностях, пока не найдет первого. Они дополнят друг друга. И бежать второй точно не станет. Какой-то винтик в его мозгу заедает… А может и вовсе сломан. Если вскрыть черепушку такому, вы недосчитаетесь извилин. Это не значит тупость, но явно значит ярый мазохизм. И образующийся тандем довольно опасен, потому что может как защитить, так и уничтожить друг друга. Так вот, мы отвлеклись. Изначальная тема — контраст. И Хелен хорошо его видел. Его глаз был заточен на то, чтобы замечать то, что зовётся противоположностью. И по его личному мнению красный был противоположен всему остальному. Изначально так и было. Красный всегда доминировал в его голове. Конечно, мания утихла в транквилизаторах, тихом скрипе камеры и звонках того мужчины. А если утихла, значит не была столь сильна. Но активность куда-то уходила. Даже если в противную для Хелена сторону, все равно. Зато это красиво. В смысле не просто красиво, а сногшибательно, умопомрочительно и невероятно. И представляете, это все делают его руки. Как будто сами, но художник все равно направляет их. Изначально было предложено сыграть интерлюдию на контрасте. Контрасте с миром и чувствами, обязанностями и желаниями, смертью и жизнью. И он проиграл. Абсолютно точно проиграл, потому что стены специальной больницы сжали горло и вынудили молчать. Не было у него причин браться за нож, а если и были, не расскажет. И после выхода игра продолжилась. Переезд. Помутнение, отрицание. Переезд. Помутнение, гнев. Переезд. Помутнение, принятие. Переезд, помутнение, безразличие. Какой ужас. А потом он, ну, знаете, промахнулся. Он чётко помнит тот день… В отличие от некоторых других. Наклонности вдарили с утра. И, проснувшись, Хелен первым делом сам позвонил доктору. Они болтали время от времени о том, о сем. И доктор спросил, как Хелен себя чувствует. А чувствовал он себя, конечно же, нормально. Его ум был ясен как никогда. Переехав на север, он ощутил некую свободу, которой раньше не было. Синий пиджак примелькался в городе, и жители уже не обращали на него внимания. И дом стоял на окраине, в довольно-таки тихом и спокойном районе. Хелен рассказал, что иногда, когда понимает, что небо особенно прекрасно, выносит на крыльцо мольберт и рисует. Рисует долго и кропотливо. Доктор знал, это единственное, что помогает юноше расслабиться. А потом Хелен попрощался. Безо всяких мыслей, он положил трубку, собрался и сходил на работу. Заскочил в магазин и купил больше материалов для картин. Продавщица хорошо знала его, улыбалась своими тонкими губами каждый раз, когда видела. А на стене у входа висел пейзаж в ярко-красных, кислотных тонах. Его создал Хелен. Вечером состоялся разговор с Дениз. Это была небольшая такая милая девчушка, с которой у него завязались некоторые отношения около месяца назад. Хотя не сказать, чтобы он сильно ей симпатизировал. Дениз таскала его по городу, как счастливый щеночек. Туда и сюда. Одним словом, везде. А это жутко утомляло. Особенно сильно утомляла та женщина, у которой они были вчера. Никогда прежде его желание стереть кого-то, как случайный мазок, не было столь сильным. И Дениз раздражала, хотя и была очень удобной. И волосы у неё были чу́дные, такие светлые-светлые, пышные, с ними она была похожа на одуванчик. Признаться, Хелену нравились эти волосы. И самый пик его любви случился именно тогда, у той самой женщины. Однажды отрежет эти волосы. И пока Хелен думал, женщина глядела на него сквозь линзы очков, окунала тонкие пальцы прямиком в расплавленный воск и всё знала. Даже про тонкое существо знала. А про судный день юноши тем более. Но, как говорится, якшаться с ведьмами себе дороже. Тем более, когда рука Хелена дрогнула и маска типичности разбилась вдребезги, он понял, что эта женщина лишь ускорит его приговор, если будет рядом. Нужен был кто-то иной, но иных в этом захудалом месте не водилось. По крайней мере он так думал. Говоря яснее, Хелен чётко решил уехать, дабы вновь уклониться от надоедливого существа и его приспешников. Однако оставлять дела открытыми было не в его стиле. Его общение с Дениз вышло намного милее, чем во все предыдущие разы. Хелен очень усердно работал, но слушал болтовню девушки внимательно. Она была так рада выйти на ночную прогулку, что не могла думать ни о чем другом. Все говорила и говорила. Говорила и говорила, пока Хелен наконец не остановил её. Следующий этап его работы предполагал полную вовлеченность, поэтому звонок пришлось прекратить. Небольшая рыжая бабочка, чьи крылья он срезал для собственного удобства, больше не говорила. И не двигалась тоже. Бледная и какая-то слишком крошечная для этого мира, она лежала в кресле полностью нагая. Вчера вечером он свернул ей шею. Да, он сам понимает, ситуация досадная, но поделать было нечего. Это всё равно должно было произойти. Хелен срочно искал тот самый контраст внутри её тела, вырезал ниточки вен с особым пристрастием, хотел поскорее забить мысли искусством и потому так старательно перемалывал каждую кость. Пусть её призрак не печалится и не злится, ведь тело оказалось в руках настоящего мастера. Никто другой бы не смог так прекрасно вплести даже малую каплю крови в настенный гобелен, частью которого она вскоре станет. Но завершить ему не дали. Хелен нутром ощутил, как к его мастерской пробирается крыса; она будто уже была внутри, но в то же время только собиралась войти. Инстинкты не обманывали. И юноше пришлось скинуть рабочую маску, чтобы поприветствовать незванного гостя. Это был тот самый промах, что не позволил удалиться из города с особым шиком. — Простите, я ваша соседка и у меня пропали ключи, вы не могли бы… Да, Хелен узнал её. Щуплую, нескладную девушку, живущую в соседнем доме. Их расписание было ровно противоположным, но это не помешало юноше один раз увидеть её на выходных. В тот день она, кажется, сидела на пороге в тонкой пижаме и держала в руках камеру. Периодически щелкала ей пустоту и постоянно, еле-еле шевеля красными от ран губами, говорила. Говорила сама с собой. Её губы действительно были обворожительно контрастны с бледным телом, но этого было мало. Хотя, пожалуй, если бы она искусала их сильнее и не заметила кровавую дорожку на подбородке, то Хелен промахнулся бы раньше. — Это не мои проблемы. Вблизи девушка походила на труп. Освещение способствовало этому. Остекленевшие серые глаза, большие такие, будто на весь череп, не могли смотреть прямо. Дрожали. И губы, те самые, все такие же алые, дрожали. Она как бы была удивлена его ответу, всё стояла и стояла, словно испытывая терпение. А терпения у Хелена не было. Прерванная работа постоянно напоминала о себе; художник просто не мог оставлять её ни секундой дольше, иначе материал мог бы пропасть почём зря. — Прошу прощения, но я не буду вам мешать, мне просто нужно переночевать, а на утро я исчезну. Я понимаю, что я чужой человек, который вломился посреди ночи, но… Мышонок снова запищал, надеясь получить долгожданный сыр. И в любой другой день Хелен дал бы его. Но не сегодня, не сейчас. — Это не мои проблемы. Дверь хлопнула слишком глухо. Хелен даже подумать не мог, что девушка станет настолько настойчиво ломиться в дом. Она просунула ногу в образовавшийся проём и спросила: — Вы не можете, да? Надавил сильнее, возможно надеясь услышать её недовольное шипение или хотя бы увидеть гримасу боли. Но девушка стояла неподвижно, хотя её нога и сжалась под напором двери. Именно в тот момент Хелен кое-что почувствовал. Это, опять же, были скорее инстинкты охотника, нежели обычное седьмое чувство. И изначально он принял это за интерес. Обычный такой, детский интерес. Она почувствует, если полностью исполосовать ей ноги? Но Хелен захлопнул дверь, потому что работа не ждала. Ему стоило закончить дела до отъезда, а это значит, что маленькая милая Дениз завтра окажется в мясорубке. Как вы знаете, Хелен промахнулся опять.