Вереск

Уже порядка двух часов Сойер только и делала, что размышляла. Размышляла над тем, что Карин практически ничего не вспомнила, когда пришла в себя. Размышляла и над тем, что личность подруги на какой-то момент, пожалуй, стерли, отправив разум бороздить просторы пограничья. Но когда она вернулась в сознание с ней, похоже, всё было в порядке. Интересно, была ли Сойер способна так же выбить человека из привычного ритма? А вот Хелен был не в порядке. В какой-то момент он схватил девушку за ладонь и крепко сжал, как бы боясь, что Сойер затеряется в толпе. Но толпы не было. Все-таки они жили не в большом городе, суета в котором не прекращается и ночью. Среди редких прохожих было невозможно потеряться, однако Хелен продолжал держать. Возможно Валери что-то сказала, как-то повлияла на его поведение, точно опоила сладким нектаром, но в глазах юноши читалась небывалая ясность, будто он нащупал в кармане давно потерянные знания. Впрочем, Сойер была не против идти так. С одной стороны Хелен, с другой — Карин. Ослабевшее тело буквально несли. — Сойер, тебе нужно расслабиться, — пыталась говорить Карин. Намёк был чист и прозрачен так же, как утреннее море в штиль. Карин хотела увести Сойер к себе, купить в ближайшем супермаркете чипсов, пару бутылок клубничного пива и всю ночь смотреть сериалы. Собственно, как и всегда. Но как всегда точно не выйдет, хотя именно такое времяпровождение сняло бы весь стресс подчистую. Рядом всё ещё шел дьявол. — Нет, Карин, боюсь я слишком устала для этого. Мгла скоро должна была снизойти на землю, а за ней последуют и мертвые. Это нормально для них — покидать убежища и скользить сквозь тьму. После визита к гадалке троица продолжала какое-то время бесцельно бродить по улицам, потому что Карин не желала уходить. Она даже устроила односторонние дебаты, пытаясь доказать Хелену, что Сойер, вообще-то, взрослый и самостоятельный человек. Но её слова до него явно не доходили, потому что он парировал их редкими, но точными аргументами. И сейчас Карин, по всей видимости, предпринимала последнюю попытку высвободить подругу из кокона, но медиум продолжала упорно кутаться в паутине. — Ты настолько боишься этого парня, что даже от ночного балдежа отказываешься? — Карин преградила попутчикам дорогу и задала вопрос прямо в лоб. Уперев руки в бока, она смотрела на Сойер и Хелена, высоко задрав голову. Курносый нос то и дело дергался от напряжения, а губы кривились. Определенно, она одним лишь взглядом пыталась выбить из Хелена всю истину, но его скорее забавляла игра в гляделки. Да и Карин выглядела для него потешно со своим низким ростом и пухлыми щеками. — Хезер, ты боишься меня? — он театрально вздохнул, рисуя на лице удивление. И, вновь оказавшись запертой в разогретой печи, Сойер отодвинула с шеи ворот свитера. Это получилось не преднамеренно, просто медиум действительно думала, что испарится от жара. И, знаете, этот её жест как-то по-особенному подействовал на Карин. По тому, как быстро она схватилась за очки и слегка поправила их, Сойер поняла, что подруга заметила всё, что хотела. И больше ей, в принципе, особо и не требовалось. — Конечно, Сойер было бы лучше переночевать у меня, — заговорила Карин, скрипя зубами, — но если она не хочет, я буду уважать ее выбор. — она постаралась сделать акцент на последних своих словах. Сойер с облегчением выдохнула. — Может тебя проводить? — решил уточнить Хелен, — ещё чуть-чуть и стемнеет. Медиум словила его взгляд. Тонкий и заметный только для неё, он излучал холод; Хелен продолжал сжимать её ладонь и глядеть за реакцией. А реакция последовала незамедлительно: девушка съежилась и попыталась спрятаться от надоедливого взора. — Впрочем, — тут же сказал юноша, не дожидаясь возмущений Карин, — Хезер и правда устала. Именно сейчас он не был серым и блеклым, скорее блистал и горел настоящим огнём. Даже если сам думал, что делает нечто обыденное, Сойер видела иное. Словно держала в ладонях ещё пульсирующее сердце. Одежду окрапила кровь, всё вокруг мазалось и пачкалось, а она сидела на коленях и читала каждый удар. Пока бьется это сердце, ей никогда не будет спокойно, потому как эгоистичная натура юноши будет пользоваться медиумом до последнего. И, если так подумать, ей тоже стоило так поступить. Не задумываясь провести рукой по акварели и смазать всё, над чем так трудился Хелен. Но пока Сойер не станет делать ничего. Было ещё рано. С Карин пришлось попрощаться. Не стоило толкать её под поезд и дальше, жизнь должна была продолжаться своим чередом. Без опасности. Без страха. Сойер сама разберется с проблемой, сама. Они с Хеленом были слишком разными, чтобы понять друг друга, поэтому никто и не начинал разговор. Стемнело. Изредка оба не нарочно наступали на всплывающие из преисподней руки. Словно шли по костям. Сойер представляла звенящий хруст, думала, насколько сильна может быть собственная гордыня. Привычный страх мешался с ощущением некоего контроля, которого ранее не было. Один лишь контакт с той женщиной, Валери, словно резко сорвал с гниющей раны пластырь. Мертвые хватались за лодыжки, но прикосновения не оставляли холода. Медиум на то и медиум, чтобы держать под контролем почивших. У Сойер была возможность бежать, но, оборачиваясь, она видела тонкие склизкие щупальца. Они были реальны ровно настолько, насколько того хотел мозг. Сойер наговаривала на саму себя: оно расправится с Хеленом, а потом таки напомнит о себе. И тогда она не справится. Медиум никогда не была убийцей. Даже с собой покончить не могла. Отстала. Остановилась в тени деревьев и оглядела дома вокруг. Так мало света. В больших городах было совсем не так. Они никогда не спали, и призраков там было меньше. Потому что они, наверное, боялись шума и толпы. Постоянно проходили живых насквозь, не в силах зацепиться и позвать на помощь. Если бы Хелен видел, что происходит за гранью, стал бы он и дальше окунать руки в кровь? — Хелен, — казалось, что за все это время она первый раз произнесла его имя, — почему ты делаешь это? Юноша остановился; уличный фонарь, единственный на всю улицу, очерчивал его фигуру. Хелен замер, казалось, минут на пять, но на самом деле повернулся практически сразу. И Сойер была готова поклясться, он набросится. Вот-вот собьет её с ног и со всей силы воткнет нож в сердце. — Делаю что? — недовольно прошипел, но особого вида на подал, лишь сверкнул глазами. — Ну, убиваешь. Зачем? — Сойер замялась, но озвучила крутившийся в голове вопрос весьма решительно. Только вот она совсем не ожидала, что Хелен шагнет из светлого круга прямиком в темноту. Привыкший ко мраку, он подошёл к девушке вплотную весьма быстро. — Разве для этого нужна какая-то причина? Сойер словно влепили пощечину. Медиум пошатнулась, стараясь не терять со своим страхом зрительного контакта. Такое чувство, что опять объелась папиной стряпни и не может устоять на ногах. Хотелось наклониться прямо над туалетом и, убрав волосы подальше, вывернуться наружу. Хелен ведь так спокоен. В его интонациях скачет вера. Будто он и правда не понимает, что вынудило Сойер спрашивать о таких глупых вещах. — Но ведь это не нормально, — пролепетала она, мысленно ругая себя за излишнее любопытство, — ты заставляешь людей испытывать столько боли. Его рука скользнула вверх, задевая каждую выпяченую кость, обвила шею и легонько сжала её, как бы проверяя на прочность. Только вот прочной шея точно не была. Если бы хотел, Хелен бы точно поднял девушку над землёй и заставил барахтаться в грубых тисках. И это бы было хуже петли, ведь в такой ситуации не было и шанса, что шея мгновенно сломается, и тело сможет расслабиться, нет, ты будешь мучиться и видеть перед собой только налитые кровью глаза палача. — Ты нахваталась этого у психиатра? — большим пальцем он надавил на подбородок, чтобы медиум уж точно не отвернулась. Она лишь приоткрыла рот; все-таки руки юноши приносили дискомфорт: перчатки терлись о кожу, и она начинала чесаться. — Больно может быть при безразличии, Хезер, — он замолчал, сощурившись. Она чувствовала себя так, словно стержень любимого карандаша снова сломался. Да, Сойер просто надавила слишком сильно, слишком сильно срезала края и потому получила такой результат. Дерево лопнуло, и карандаш грубо проехался по листку. Рисунок портился, и девушка тут же сминала его и со всей силы бросала на пол. — Только не говори, что я обидел тебя, — коротко произнёс он, взяв девушку за руку и потащив дальше. Видимо заметил, насколько сильно скривилась. Сойер хотела было возразить, но не стала, ведь слова всё равно не достигли бы адресата. Разговоры с Хеленом всегда были такими короткими и в какой-то мере неуютными. Сойер покрывалась мурашками от его бархатного голоса, но в то же время тряслась от того смысла, который он закладывает в каждую фразу. Точно заранее подготовил текст. В это же время, давайте будем честны, Сойер играет в спасателя. Словно бросилась в океан за тонущим, совсем позабыв, что не умеет плавать. А он схватился за ее голову, окуная в ледяную воду, но даже не за тем, чтобы попытаться спастись. Просто ему нравилось смотреть, как бурная гладь искажает фигуру девушки, и каждая её попытка всплыть заканчивается провалом. Таков, наверное, был и Хелен. Пока они шли, Сойер пыталась осознать, какого черта она забыла именно здесь. Где ей нужно было свернуть, чтобы не попасть в паутину. Только вот вывод напрашивался один: Мама отрезала обходные пути, и Сойер оказалась в чистом светлом коридоре. Стены вокруг были прозрачными, но, как бы девушка не била, она не могла сломать их. Как бабочка, застряашая в банке. А был ли выбор у Хелена? Может быть ему так же закрыли все выходы и вынудили двигаться прямо по направлению к смерти. И каждый его шаг отпечатывался кровью на девственной судьбе. — Хелен, — вновь позвала его девушка; она несколько раз поматала головой, встречаясь взглядами с призраками, — может ты хочешь поговорить с кем-то из мёртвых? Со стороны юноши послышался лишь приглушенный вдох, и он положил руку на плечо Сойер, поближе прижав ту к себе. За домами блестела луна, и Сойер старалась смотреть только на нее, чтобы не ощущать, как чужое дыхание греет шею. — Можешь сказать ему, что во всем и правда были виноваты только мои потные руки, — коротко бросил Хелен, но медиум даже не поняла, кому конкретно он хотел адресовать данные слова. Девушка лишь закрыла глаза и помолилась, чтобы фраза достигла нужного сердца. Из этого всего она вынесла лишь одно: разговаривать с Хеленом о его поведении было во многом бесполезно. Отвечая ей, он выглядел ещё более пустым чем обычно. Голубые глаза наливались кровью, словно перед ними раз за разом всплывала правда, в которой Хелен, Сойер была уверена, стоял посреди тел. Размышляя об этом сейчас, медиум ведь знала его имя ещё до встречи. Она видела его в новостной ленте, читала о нем на разных сайтах, слышала по радио. Брата уже не было, стоило ему умереть, как свободную нишу в сочащемся соками сердце занял другой. Похоже на преследование. Отис, Хелен Отис, он же был виноват в чем-то, его ведь проклинали, его порицали, общественность плевала и топталась по его имени, желая самой жестокой казни. Но дети не получают казни. Теперь то Сойер точно поняла, почему подсознательно избегала темы и старалась верить: массовая резня в колледже — его рук дело. Если бы не интересовалась, никогда бы не признала, но даже для этого пришлось поднапрячь мозги. Дверь за спиной захлопнулась и ключи зазвенели в скважине. Призраки, толкаясь, все равно просочились внутрь. Их расплывчатые лица застыли у входа вместе с Сойер. Медиум топталась на месте, стараясь отдышаться и убедить себя в том, что она совсем не устала. У лестницы покоились ее вещи. Их было не особо много: пара пакетов да одинокий штатив от камеры. А ещё рядом лежала сумка, которую Хелен, кажется, таскал на работу. Она неряшливо валялась раскрытой и из нее торчала синяя форма и несколько пузырьков, похожих на моющее средство. — Что ты будешь есть? Сойер дернулась от внезапного вопроса, который раздался прямиком за ее плечом. Она отпрыгнула от вещей, словно ей было запрещено их разглядывать. Хелен стоял с кухонным полотенцем в руках и молча сверлил ее взглядом. — Если я скажу, что ты не подходишь под мои стандарты, ты перестанешь на меня так смотреть? — юноша слегка наклонился, чтобы поравняться с девушкой и прошептал это совсем тихо. В этот же момент Сойер поднесла дрожащие руки к лицу и пощупала его, пытаясь понять, насколько сильно она напряглась от внезапного появления Хелена. Пожалуй, она действительно выпучила глаза, когда заметила его. А ещё как бы попыталась закрыть себя ладонями, наверное неосознанно и даже не из-за юноши. Просто ожидала удара. Даже если они договорились, все гарантии были словесными. — Можешь сделать ещё шоколада? — отчего-то она зашептала в ответ, словно их разговор был чем-то интимным, чем-то, чего даже призракам слышать не стоило, хотя они и подлетели совсем близко, образовав круг. Неожиданно губы Хелена дрогнули, и он улыбнулся. Слегка так, еле заметно, причем, пожалуй, совсем не наигранно. Улыбка эта была скованной и кривой; на лбу появились морщины, а глаза сощурились. Дыхание тоже поменялось, став более грубым, и от этого Сойер раскраснелась. Им пришлось стоять так совсем недолго: Хелен ушел в кухню спустя пару секунд, и половина мертвых уползла следом, надеясь вынести хоть какую-то выгоду из преследования. У нее внутри плясали черти. Хлопая себя по щекам, Сойер все пыталась утихомирить собственные нервы. Она здесь, потому что помнит о Дениз. Она здесь, потому что помнит о брате. Она здесь, потому что помнит о существе. И она останется, пока память не сотрет лица всех знакомых в пыль, пока мозг не иссушится от нехватки кислорода и пока вечный шепот не затихнет во тьме. Это был самообман. Сойер случайно проехалась ногтями по руке, оставляя на коже красные пятна. Входя в кухню, она суетливо поправляла рукава свитера, будто стыдясь того, что сделала, но на деле не испытывала никаких эмоций. Просто помнила, как Хелен ругал ее за порезы. Юноша уже разливал шоколад по чашкам. Запах стоял настолько чудесный, что даже мертвые зашмыгали носами (если они у них, конечно, были), стараясь унюхать аромат и запечатлеть его в образе. Хелен и правда прекрасно готовил, это стоило признать. Сойер держала в потных руках печенье и периодически окунала его в шоколад. Ничего более тяжелого желудок не принимал: медиум все ещё отчетливо различала «подвальный» запах и стойкую вонь лаванды и чайного дерева. А вот юноше было все равно: он запихивался едой так, будто никогда в жизни не ел чего-то подобного. Вся его утонченность словно была напускной. Поели тоже молча, лишь пялились друг на дружку, как будто ожидали подвоха. Сойер ни не секунду не отводила взгляда; это дарило ей какое-то ощущение спокойствия и позволяло откинуть подальше мысли о смерти. У Хелена волосы уже жирнились, благодаря освещению это было особенно заметно. И мешки под глазами словно стали больше. Он устал, наверное, иначе Сойер сказать не могла. А когда он ушёл, девушка принялась за посуду. Это получилось как-то неосознанно. Она не особо думала и не особо понимала, что делает, просто руки потянулись к тарелкам, а ноги пошли к раковине. Все-таки стоило убрать за собой. Но даже этого она не смогла сделать спокойно. Хелен приблизился тихо и неожиданно. Девушка предполагала, что он стоял за углом и наблюдал за ней все это время. А потом подошёл и положил руки ей на плечи, стягивая вниз ворот свитера. Сойер стояла молча, не в силах возразить ему и даже не пытаясь унять дрожь в коленях. — Такая чистая кожа, — проговорил, после чего его рука потянула свитер сильнее, а палец скользнула по шее вниз. Юноша стоял к ней вплотную. От него пахло мятой, но в то же время ужасно несло кровью. Сойер чувствовала каждое касание грубых пальцев, словно её кожу точили наждачкой. Он без проблем поднимал её локоть, утыкался носом в плечо, а девушка никак не могла сосредоточиться, продолжая сжимать тарелку свободной рукой. — Словно чистый лист, — Хелен внимательно осматривал её тело, специально задевая каждый мелкий шрам. Эти руки, на которые сейчас совершенно нормально реагировало её тело, спокойно разрезали человеческую плоть. Без сострадания, без чувств, без сомнений. Он просто опустошал тела, выкачивал из них все до последней капли, создавал из кусков кожи понятные лишь ему картины. Сойер не стоило забывать о холоде, который от него исходил. Парень и сам знает, что за ним придут, именно поэтому и держит её рядом. Сойер лишь инструмент, который помогает обороняться. — Хезер, тебе стоит лучше заботиться о себе, — этот холодный бархатный голос словно загипнотизировал её, а потому девушка даже не сразу поняла, что губы Хелена коснулись её запястья, покрывая небольшую ранку. Тело в миг пронзил ток, и Сойер дернула рукой, разбивая тарелку о край кухонной тумбы. Юноша наблюдал за тем, как осколки опадают на пол, а багряная кровь капает с ветвей прекрасного вереска. — Я знаю, — только и смогла сказать она, глянув на окровавленную руку. Порез был достаточно сильным. Хелен буквально схватил её за талию. Позиция позволяла прижать медиума к себе и дернуть в сторону коридора, аккуратно придерживая раненое запястье. Сойер вскрикнула, по всему телу пробежались мурашки. Хелен весьма быстро втащил её в зал и так же быстро усадил за мольберт, стоящий у стены. Медиум не думала, что задавать хоть какие-то вопросы сейчас имеет смысл, потому что видела, насколько фанатично сиял юноша. И его движения стали беспорядочными: он сбросил испачканный холст и дрожащими руками установил на мольберт новый. — Не двигайся, — с этими словами он встал позади Сойер и ухватил её запястье, приложив его к холсту. Хлопок пропитался кровью. Сойер не двигалась. Хелен дышал ей на ухо, словно сумасшедший. — Такой красивый оттенок, — бормотал он, используя руку девушки заместо кисти. Сойер сидела смирно и наблюдала за тем, как Хелен направляет её, и кровь отпечатывается на холсте каким-то незамысловатым рисунком. Все-таки искусство, пожалуй, было его истинной страстью. И если бы не вся та извращенность, с которой он преподносил свои творения, Сойер бы назвала его гением. Однако он действительно был повернут. Повернут на крови. Он все выдавливал из раны девушки остатки красного, пока кровь не остановилась. Только тогда её запястье обессиленно упало на колено, и Хелен затих. — Это было неприятно, — тихо сказала Сойер, потому что иначе голос бы начал срываться на крик. На самом деле она ничего не почувствовала. Пластыри слетели с костяшек, некоторые прилипли к холсту. Рукав свитера был безнадежно испачкан, и медиум сомневалась, что сможет когда-нибудь отстирать его. А сказала она это так, просто потому что подсознательно понимала, что должно быть неприятно. Хелен молчал пару секунд, а затем усмехнулся. — Беру свои слова назад, ты в моём вкусе. От его веселого тона Сойер передернуло, и она медленно повернулась, однако Хелен, по всей видимости, уже успел принять своё обычное выражение. Рисование воздействовало на него особенно сильно. Оно не было навязанной любовью, не было отточенным мастерством, не было наработанным. Сойер четко видела, как красные полосы растекаются по холсту, понимала, что они несовершенные и грязные. В этом что-то было. Чувствовалась свобода и открытость. Такую мазню бы не приняли даже на самый обычный школьный конкурс, а Мама всегда сильно расстраивалась, когда работы дочери оставались позади. Значит она, наверное, не старалась достаточно. Хелен долго вглядывался в холст, все это время держась за плечи девушки. Вокруг них скопились заинтересованные призраки, шатаясь в пространстве и явно не понимая, что эта абстрактная картинка значит для юноши довольно много. На их лицах в принципе сидело застывшее выражение ужаса, словно они никак не могли привыкнуть к своим бестелесным оболочкам. — Тебе лучше пойти спать сейчас, — его ладони сжались, и Сойер слегка задрожала, — в комнате наверху есть бинты и перекись, они в тумбочке. Снотворное там же. Озеро его души вновь охладело. Тонкие губы сжались, лицо стало непроницаемой маской, через которую медиум никак не могла пробиться. И понять, что конкретно повлекло за собой такие эмоции, Сойер тоже не могла. Все-таки они были слишком разными людьми. Мертвые проводили на второй этаж, решив не следовать за ней в комнату на этот раз. Это было довольно учтиво с их стороны. Однако внутри всё равно ожидали. Когда Сойер захлопнула дверь и медленно сползла по ней на пол, рядом с ней молча присел старый добрый Людовик. Призрак держал голову в руках и из его обрубленной шеи торчал остаток позвоночника. — Дурно выглядишь, дорогуша, тебя бы показать лекарю, — запричитал мёртвый, цокая языком. Медиум не была удивлена его появлению, сказать по правде, поначалу она даже не заметила его. Всё сидела и убеждала себя, что она здесь не просто «потому что». — Кто из нас выглядит дурно, так это ты, — она глянула в его налитые кровью глаза, такие одинокие и застывшие, — и что ты делал у той женщины? Резко поднявшись, медиум поспешила прилечь на кровать, потому что мир закрутился калейдоскопом и мышцы расслабились. — Леди Истер пригласила всех здешних погостить у неё день — другой, — Людовик поставил голову на место: вкрутил её со своеобразным щелчком. Информация, по которой Людовик, живший в подвале её дома, вдруг оказался «в гостях», была по сути своей бесполезной. Призрак следовал всем нормам этикета, которые ему, очевидно, успели привить ещё при жизни, так что он весьма ловко уклонялся от щекотливых тем, которые старалась поднимать медиум, и в то же время оставался предельно вежлив. — Ладно, — вздохнула Сойер, — то, как ты вынес там кальян. — она попыталась состроить мечтательный вид, — просто чудеса. — Леди Сойер, в этом нет ничего чудесного, — кажется, в этот момент к его щекам должна была притечь кровь, но мёртвым не дано, — Просто леди Истер слишком умело обращается со своей… Аурой? Назовём это так, — Людовик пожал плечами. Сойер перевернулась на бок, чтобы получше разглядеть посиневшее лицо собеседника в свете ночника. Другие призраки, словно чувствуя подавляющие авторитет Людовика, не посмели даже подслушивать. — Аурой? — протянула медиум. Она не понимала точного значения этого слова, но смаковала его на кончике языка, будто леденец. Стеклянные глаза призрака скосились в удивлении. — Леди Истер весьма могущественная ведьма, но она просила передать, что ты можешь стать намного более великой. — рука Людовика дрогнула и бледные пальцы прошли сквозь раненую руку девушки. Порез продолжал кровоточить, пачкая простыни, но Сойер лежала, не желая подниматься. Она тщательно обдумывала собственные силы, глядя куда-то сквозь Людовика. Её серые глаза выглядели совсем пустыми. — Боже, деточка, поднимайся, поднимайся быстрее, — Людовик медленно поднялся. Его ступни слегка парили над паркетом, а голова ненадёжно качалась из стороны в сторону. — Я покажу тебе пару движений. Медиум лениво присела, и волосы непривычно свесились из-за ушей. По шее пробежались мурашки. Призрак протянул ей раскрытую ладонь, наклонившись в мягком реверансе. И хотя он выглядел практически реальным, Сойер всё равно знала, что не сможет ощутить его плоть своей, даже если очень захочет. Это противоестественно — касаться сгустка воспоминаний. — Я не смогу, ты знаешь, — она потупила взгляд и ссутулилась. — Леди, вам, ведьмам, стоит лишь поверить в себя, — фыркнул Людовик, продолжая удерживать руку в пригласительном жесте, — бояться стоит только инквизиции. Возможно со стороны Сойер выглядела жалко. Она сомневалась сама в себе и продолжала мысленно твердить, что это плохая затея. — Леди Истер говорила, что силы следуют за эмоциями. Сойер выгнула бровь и хмыкнула. Ей хватало эмоций, которые крутились в голове каждую свободную секунду, искривляли мышление и всё окружающее пространство. Только вот они никак не делали её сильнее, скорее наоборот. — Ты очень странно произносишь фамилию леди Эстер, — нервно засмеялась Сойер и закрыла глаза, чтобы отвлечься от всего. Рука дёрнулась, когда мир вокруг забрызгали чёрным. И перед глазами всплыло такое родное и любимое лицо. Дан улыбался, крепко ухватив своей ледяной ладонью её. Пальцы переплелись, крепко скрепив два тела в одно, и Сойер словно вспорхнула с кровати. Чтобы держать иллюзию, стоило лишь не размыкать глаз. Обмануть разум, заставив его представлять самое сияющее солнце. Представить, что прикосновения реальны, и что Дан действительно уверенно кружит её в танце. Вторая рука схватила за талию, словно полностью погрузив девушку в холодное покрывало. Каждое движение было спокойным и трепетным. Её сердце таяло. Даже если на самом деле она кружила по комнате одна, в голове всё равно стоял образ брата, а объятия чувствовались, будто настоящие. — Вам идёт улыбка, леди. Именно этот весёлый говор заставил Сойер отбросить фантазию и понять, что в какой-то момент она и правда схватила призрака. Он прижимался к ней своим изорванным сюртуком, а волоски из его парика щекотали лицо. Только вот открывать глаза Сойер не стала. Пусть лучше на месте бездушных глаз сияют такие живые глаза Дана. Ещё несколько минут Людовик вёл её в такт собственному ритму. Сойер смеялась, полностью расслабившись и отключив мозг напрочь. Только вот её смех был навеян скорее нервозностью, нежели чистой радостью, потому как прямо сейчас она танцевала с человеком, чье настоящее тело давным-давно сгнило. Однако его грубые пальцы впивались в кожу, как живые. Когда Людовик отпустил, Сойер плюхнулась обратно на кровать. Её дыхание было тяжёлым и сбивчивым. Признаться, даже парень с выпускного вечера не кружил её так профессионально и легко, как призрак. — У тебя просто чертовски ледяные руки, — бормотала Сойер, сжимая и разжимая кулаки. На самом деле ей всё ещё казался нереальным тот факт, что она и правда может не только видеть, но и напрямую соприкасаться с загробным миром. Будто вытягивать души из-за ширмы, которая не даёт им снова вернуться а жизни. Возможно способности медиума и правда могут иметь несколько плюсов. Только вот Людовик, похоже, отчего-то не разделял её радости. Пока девушка лежала, рассуждая о разных вещах с явным энтузиазмом, призрак сверлил застывшим взглядом окно. И когда Сойер заметила это, она замолчала, медленно повернув голову в направлении его взгляда. Кто это? За стеклом, на крыше расположился некто, кто, по всей видимости, наблюдал за Сойер с того самого момента, как она вошла в комнату. Его было трудно разглядеть, но ещё более трудно было понять, является ли он всего лишь миражом. Капюшон грязной жёлтой толстовки наезжал ему на лоб, а чёрная тканевая маска полностью скрывала лицо и растворялась в темноте ночи. И лишь красные точки глаз и линяя рта, нарисованная на грустный манер, говорили о том, что на месте лица вообще что-то есть. Медиум мгновенно напряглась. Тело затряслось само по себе. Но Сойер не спешила делать выводы. Она сползла на пол и медленно подошла к окну, желая рассмотреть человека поближе. Он не двигался, продолжая сидеть на шифере. Выглядел он ровно так же, как любой другой призрак. — Привет? — неуверенно прошептала Сойер, положив ладонь на стекло. Это окно не открывалось, но даже если бы на нём была ручка, девушка всё равно не захотела бы впускать человека внутрь. Медиум надеялась, что за окном сидел лишь очередной призрак. Однако всё её надежды умерли, когда человек подошёл совсем близко и прислонил руку в перчатке к стеклу по ту сторону. На секунду Сойер почувствовала его голодный взгляд даже сквозь маску. Паника повелевала всеми её дальнейшими действиями, вынуждая задернуть шторы и запрыгнуть под одеяло. Она ведь всё ещё не была в полной безопасности здесь. В подвале лежали останки, на первом этаже свободно разгуливал кровавый художник, а на крыше за окном, судя по всему, сидел некто живой. Людовику пришлось наблюдать за тем, как девушка в припадке выдвигает ящик стола и глотает несколько таблеток снотворного. Призрак не имел ни сил, ни власти, чтобы остановить её. Накрывшись одеялом с головой, медиум создала вокруг себя купол. — Я хочу домой, Дан, — тихо повторяла она, пока таблетки наконец не начали действовать.