Оправдать средства достижения цели

Что может быть лучше, чем проснуться рядом с человеком, которого приятно видеть рядом? Лучи утреннего солнца пробиваются сквозь неплотно закрытые шторы, в воздухе виднеется мелкая пыль на свету. И эти лучи осторожно огибают каждую черту лица. Скулы, нос, линию нижней челюсти. Даже обычно пепельные волосы кажутся живее в этакие моменты. Вместе со светом они дарят и лёгкое тепло, пригревая те участки тела, которые и очерчивают. Идеальное утро с прекрасным человеком рядом. Постельное бельё пахнет свежестью, а белый цвет придаёт особой лёгкости этому утру. Цветы в вазе возле кровати и вовсе выглядят романтично. Казалось бы, ничто не помешает этому умиротворению и покою, только если сладковатый запах свежей выпечки, доносящийся с кухни. Аромат только что заваренного чая и чириканье пташек за окном. Об этом Микино читала в книгах, когда была помоложе и жила ещё в Тумане. Вместе с изучением основных законов физики, медицинских учений, она всегда находила время и для художественной литературы. В выходной с самого пробуждения или после утренних тренировок, когда оставалось время, совсем юная девушка брала книгу с романтическим содержанием, ложилась на кровать в своей комнате и читала почти до вечера. Таких книг хватало на пару дней чтения, а она ещё долго помнила эти истории о благородных рыцарях, спасении дам и великой любви. Первое время даже пыталась представить, что её напарник окажется как раз тем самым спасителем из книги. Вот в неё полетит кунай, она замешкается и не успеет отразить оружие, но в последний момент на помощь придёт герой. Он остановит кунай голой рукой, повернётся к ней и поинтересуется, не пострадала ли его возлюбленная. А дальше прекрасная сцена с романтичным поцелуем под дождём с просветами солнца. И каковы были чувства Микино, которые она, конечно, никому не показала, когда в напарники ей приставили Кисаме. Да, она никогда не боялась и не сторонилась его за внешность. Считала это не более, чем особенностью, которые бывают и у других шиноби. У кого-то это метки на лице, у кого-то отсутствие бровей или внушительный вес. Кто-то выделяется ростом, а другие и вовсе похожи на животных. Вот и Кисаме она дала шанс понравиться ей. Но с первых секунд знакомства стало понятно, что жанр «романтика» не подойдёт для описания их отношений. Скорее приключения и доля юмора, без которого бы на слишком серьёзных миссиях Микино натурально сходила бы с ума. Потому никто из них тогда не обижался на странные подколы друг друга и даже шутки с тёмным налётом. Сейчас она оказалась в той же ситуации. Должна радоваться от такой романтики утром, но ей скорее хотелось умереть прямо в ту же секунду, как она открыла глаза. Ужасная боль не давала спокойно подумать о чём-то, а отвратительные ощущения и вкус во рту были непередаваемыми. — Микино-сан, у вас повреждена большая часть зубов и частично слизистая. Сильно были задеты дёсны. Здоровью ничего не угрожает, ирьенины Суны сделали всё, что было в их силах, но некоторые последствия останутся с вами надолго, — вошла в палату Сакура и взяла слово вместо двух медиков позади. — Вы хотите увидеть это сейчас или подождать, когда станет лучше? В любом случае, после восстановления это не сильно скажется на вашей обычной жизни. Микино кивнула, не в силах достаточно открыть рот, чтобы ответить нормально. Даже кивок дался ей с усилием. Вся боль отдавала в голову, что создавало уйму неприятных ощущений при каждом движении. Обещанное зеркало как раз поднесли эти ирьенины. Сначала Микино сомневалась, стоит ли смотреть на это «великолепие» и пугаться собственного отражения, но решила узнать, что будут видеть люди, когда она чувствует эти адские боли. Возможно, смотреть действительно не стоило. Запёкшаяся кровь в уголках губ, опухшая нижняя часть лица, синяки на коже и болезненный вид. Дёрнуло её что-то попробовать улыбнуться. В итоге она с ужасом и болью сомкнула губы, увидев кровавое нечто во рту. Пугаться она не собиралась, но строго посмотрела на Сакуру, чтобы та не увиливала от ответа, ища лазейки, как иногда это делают врачи в особенно тяжёлых случаях с маленькими шансами на выздоровление. — Ваши зубы на месте, но теперь они… в Киригакуре у некоторых шиноби зубы выглядят очень острыми. Я вспомнила Забузу-сана, у него были такие же. Думаю, для этого существует специальная процедура, и это не происходит так кроваво, но теперь ваша улыбка будет такой же, — отчиталась она, не виновато, а с сочувствием глядя на Момочи. Ощущения ведь действительно ужасные, медик Харуно прекрасно всё понимала. И была рада, что в тех условиях ей не навредили больше. А Микино уже сложила картину происходящего. Последние слова Кисаме, которые она запомнила перед резкой болью, сама эта боль и тема их разговора. Он сделал всё, чтобы напомнить, кто она такая. Не будь девушка шпионкой, она была не против этой процедуры и пошла бы на неё добровольно к ирьенинам деревни, вот только ей нельзя было подавать вид, что живёт в Тумане. Теперь же это станет известно всем. Ещё и Забузу додумались упомянуть при ней. Но как бы она не боялась реакции, не последовало ни слёз, ни истерик. Внутри пугающее чувство опустошения, приносящее странное спокойствие. Или скорее подавленность и апатию. Свет стал теперь слишком раздражающим и ярким, на белом белье повсюду виднелись пятна крови. Цветы на тумбе просто бесили. Неприятные ощущения, хуже злости. И полное бессилие. Даже словами ничего выразить не получится какое-то время. Но Момочи вместе с этим не забыла кивнуть в сторону Какаши, который понемногу приходил в себя. Видимо, был в глубоком сне, а разговоры помешали. Просыпался джонин, конечно, нехотя. — Сенсей снова потратил почти всю чакру. За столько лет не научился грамотно расходовать тот небольшой запас, который имеет, — вроде и ругалась куноичи, но взгляд выдавал волнение. Она не хотела, чтобы с Хатаке что-то случилось, а такая реакция была вполне понятна и самой Микино. Она тоже могла ругаться за то, что кто-то подвергает себя опасности. — Я оставлю вас. Микино-сан, пока не дёргайте рукой. В капельнице питательный раствор, он на некоторое время заменит вам пищу. Есть обычным способом не получится, но через несколько дней можно будет вернуться к мягкому и тёплому. Девушка действительно вышла, а с ней и ирьенины Суны, оставляя двоих джонинов в этой палате. Первым, конечно, должен был заговорить Какаши, ведь иного пути попросту не существовало. У девушки пока не получалось вымолвить ни слова, потому ответственность легла на него. Но не успел тот и рта открыть, как дверь снова открыли. Пожалуй, от этого человека она ожидала урагана эмоций, чего-то громкого и экспрессивного, моря поддержки и шума с энергией. Но увидела подавленного мужчину средних лет. Без привычного энтузиазма и блеска улыбки. Потухший взгляд и осунувшиеся плечи. Казалось, даже волосы в некоторых местах выбились из причёски. Гай с виноватым видом и поджатыми губами посмотрел на своего друга, но очень быстро отвёл взгляд и прошёл к стулу по левую сторону от койки Момочи. Сама же шпионка быстро отвернулась в сторону небольшого круглого окна, через которое лучи жаркого солнца Суны попадали в палату. Сидел так он недолго. И девушка сразу ощутила вину. Конечно, не свою, ибо это было бы нездоровым симптомом, а вину самого Гая. Он достаточно долго собирался с мыслями, а Микино, наконец, повернулась к нему, чтобы тот не принял её поведение за обиду или злость на него. — Микино-сан, произошедшее тогда в битве с Акацуки для меня неприемлемо. Первой задачей должна быть защита товарищей и уж потом исполнение миссии. Знаю, что ты не согласишься с этим, ведь тебя учили совершенно по-другому, но в Конохе мы поступаем так, — взял он небольшую паузу в своей речи. Губы его пересохли от волнения. Гай заранее составил план разговора, но плюнул на него с самого начала. Нужно говорить от сердца, а не по бумажке. — Когда бой между мной и противником завершился, я поспешил проверить учеников, ожидая увидеть среди них и тебя. Думал, что мне не придётся за них волноваться вовсе, потому что рядом такая опытная куноичи. Только с помощью бьякугана мы смогли отыскать тебя в стороне. Тен-Тен не выдержала того зрелища, которое нам предстало… ты лежала на земле возле большого валуна с трещинами. Одежда изодрана будто когтями диких животных. Несколько ссадин на теле, но всё лицо и голова были в крови и перекошены. Я понял, что при всём старании не смог защитить товарища. И он опустил взгляд, не в силах добавить что-то ещё. Гай действительно переживал за то, что не смог помочь. Раньше Микино подумала бы, что он умалишённый. После нескольких месяцев жизни в Конохе она бы махнула рукой и посоветовала не брать в голову, ибо его вины в этом не было. Но сейчас она попыталась разделить его чувства. Понять, что думает джонин и как стоит его поддержать. Естественно, никакую вину ему девушка не приписывала. Скорее начала чувствовать себя странно, ведь тот испытывает угрызения совести за её действия с бывшим товарищем. Не найдя ничего лучше, она положила руку поверх его сцепленных пальцев, которые выдавали волнение такого открытого человека. И осторожно сжала их, чтобы не причинить боль. Руки самой Микино были тёплыми, а кожа чересчур сухой. Последствия травмы и большой кровопотери, которую медики уже почти полностью восполнили. И когда Гай поднял взгляд, Микино кивнула, прищурив глаза, как во время улыбки. Это должно было означать искреннюю благодарность за поддержку и просьбу не винить себя. Если с последним справиться непросто, то первое точно Гай понял и как-то совсем уж вымученно улыбнулся в ответ. Засиживаться он не стал, объяснив это скорым отбытием в Коноху. Кивнув Какаши, он вышел из палаты, а двое снова остались наедине. Пожалуй, Микино хотела бы поговорить с мужчиной и рассказать, как много для неё значит произошедшее, но была уверена, что тот и сам прекрасно понимал. — Я думал, что у меня получится защитить тебя, но меня даже рядом не было. Так просто отпустил, не думая, что рядом с Гаем ты можешь пострадать, — и снова эта вина. Он был командиром, но разочарование ощущал как человек. Друг и товарищ. Ему было непросто формулировать мысли, но он смог подсесть на место Гая, чтобы посмотреть в глаза. — Я не хочу, чтобы это повторилось с тобой. Понимаю, что теперь в тебе будет легко признать куноичи Киригакуре, что только добавляет опасность. Как командир я провалился на этой миссии, пускай Гаара и выжил. За последние слова Момочи и смогла уцепиться, чтобы не продолжать слушать это самобичевание. Оно было совершенно необоснованным. И общаться ей пришлось снова через прикосновения. В этот раз ладонь мягко легла на щеку Хатке. Пришлось посмотреть в глаза, чтобы обратить на себя внимание. И во взгляде всё было видно. В пору было благодарить проницательность джонина, ведь продолжения речи не последовало. Он лишь опустил голову, но свою ладонь опустил поверх руки Микино и прижал к лицу. Маска в том месте была немного спущена, но его это, видимо, не волновало. А Микино помимо прочего задумалась, как стоит скрыть произошедшее, чтобы не выделяться среди обычных людей или жителей любой из деревень, кроме Киригакуре. Всё-таки скрытность была важной частью её личности ранее. И если Какаши скрывал лицо за маской, то саму шпионку просто не запоминали. Самая обычная внешность, пускай и приятная. Если не выделяться, то это поможет скрыться даже на виду. Таким принципом девушка и пользовалась, теперь же утеряла его. С одной стороны, это могло стать подтверждением доверия деревни, но с другой… самой девушке было неприятно от этого. Когда появилась возможность хоть немного пожить в покое, исправить некоторые прошлые ошибки и заручиться поддержкой, всё пало к ногам. Иногда Момочи думала, что после воскрешения Забузы попробует посетить с ним Конохагакуре. По тем словам, которые она слышала за эти годы, к нему не относились, как к врагу, только как к достойному противнику. А порой и высказывали уважение. Впрочем, в книгах Анбу мечник всё же красовался. Поговорить об этой затее можно было и с Какаши. Его принятие многих вещей радовало шпионку, когда-нибудь она будет готова довериться ему полностью и раскрыть цель. А пока её ждало возвращение домой. И как давно она стала считать Коноху домом, куда хочется вернуться и где её всегда ждали. Пускай не все, но были и те, кого она называла друзьями. Один из них и прибыл в Суну спустя несколько дней. Тензо был рад увидеть свою напарницу, но в то же время ему самому было больно на неё взглянуть. Отёк уже спал, но синяки были ещё видны на всё таком же бледном лице. О губах не стоило и говорить, они вовсе были все в укусах и порезах, а кровь на них была прекрасно видна. Буквально перед прибытием мужчины, Микино под контролем ирьенинов стала переходить на питание жидкой пищей. Пюре из различных овощей, специальные напитки, даже негорячий чай. И, конечно, это вызывало боль. Без этого чувства теперь не проходила ни одна минута жизни, затягивая Момочи всё дальше во тьму. Порой слышала голос Кисаме, вновь осуждающий её, полный разочарования и злости. Но на неё ли? Скорее всего он прекрасно понимал, что Микино сейчас в безопасности и не мог простить себя, что не он обеспечил это ей. Или пытался оградить от чего-то, зная явно больше шиноби Конохи. Так или иначе, он добился того, что нервы шпионки были на пределе. Она оборачивалась резко на каждый шорох — и получала очередную порцию боли. Прислушивалась к шагам и разговорам в коридоре. Несколько раз в день опасливо проверяла окно. Даже Тензо хотела задать вопросы, чтобы убедиться в подлинности его личности, но смогла остановить себя. Назвать это паранойей было можно и даже логично, но разве здоровый человек не стал бы вести себя так же после сильной как психологической, так и физической травмы. Победить Кисаме в бою она никогда не надеялась. Этот человек… монстр был сильнее всех, кого она знала, потому могла лишь думать о путях отступления в случае такого боя. В этот раз не получилось, а следующий может стать последним. Нукенин дал понять, что больше не станет относиться к девушке так же спокойно, как раньше. Не будет больше приглашений вступить в Акацуки, никто не станет пытаться наставить на «правильный» путь. Пускай Кисаме и был старше Микино, уважать его она могла за силу и грамотные действия во время миссий и боёв, но не за ту пресловутую мудрость, которой он должен обладать. Он мог бы перестать напоминать об их связи, делая беспокойный вид, мог не звать в эту странную организацию, а принять такое положение дел, при котором шпионка утверждала о собственном счастье. Путь до деревни тоже оказался не из лёгких. Приходилось чаще останавливаться на отдых и продолжать идти дальше только после восстановления сил. Травма действительно выбила её из колеи. Обычно более выносливая, стойкая и упрямая, она еле передвигала ноги по лесу, не используя деревья, чтобы прибыть в Коноху быстрее. И постоянно получала сочувственный взгляд от Тензо. Только его ей не хватало для полной картины: ужасное прошлое, прекрасное настоящее, которое теперь теряет смысл, и бессильная Момочи, ожидающая, видимо, настоящего чуда исцеления. Впрочем, день ото дня становилось лучше. Добирались обратно они без малого пять дней. Потратили почти неделю, чтобы пересечь не такое уж большое расстояние. А по прибытии у неё и Тензо перехватили, вежливо предложив пройти в больницу, от чего она отказалась. Ничего нового не сделали бы, а повторять нужные процедуры могла и самостоятельно. Пришлось идти до квартиры самостоятельно, что не вызывало особенного труда или желания. Дома всё было по-старому, всё на своих местах, кроме нового, на этот раз большого портрета, который ждал её на обеденном столе. Прекрасно нарисованный, детализированный так, будто художник долго рассматривал черты лица, воплотив в своём творении каждую из них, перенёс их абсолютно точно, даже выделил светлые пряди, которых теперь прибавилось. Даже сама Микино стала сомневаться, что это не седина, учитывая, что больше её стало именно в момент, когда напряжение было на пределе, и она чуть не сломалась. Почему-то теперь постепенно отступала и уверенность в авторстве Какаши. Конечно, такой одарённый шиноби мог иметь подобное хобби, но ехидный голосок внутри твердил, что девушка слишком много хорошего связывает с этим джонином и пора бы увидеть его недостатки, хотя и о них ей было известно. Впрочем, были дела и важнее этого рисунка, который девушка так и оставила лежать на столе. С этим разберётся позже. Микино не стала терять времени и, захватив свободную одежду для удобства, отправилась в ванную. Только помимо обычной одежды был ещё один элемент, который она спрятала где-то между штанами и кофтой, не желая мозолить себе этим глаза и даже причинять боль. Можно было подумать, что ей настолько не нравится утягивающий бинт для груди, но дело было в другом. Лоскут ткани был похож на этот самый бинт, но на деле оказался тоньше и приятнее на ощупь. Совершенно не скользящий по коже и мягкий. К нему пришлось вернуться после процедур. Одежда ещё лежала на небольшой тумбе, а Момочи в одном полотенце подошла к зеркалу. Синяки на шее и лице ещё не сошли и уже приобрели неприятный желтоватый с синим цвет, который бывает на определённом этапе заживления. Они бы ничего для неё не значили, оставь их кто угодно другой, но эти должны были стать напоминанием о встрече, которая надломила что-то хрупкое внутри девушки. Чуть растянула уголки губ в подобие улыбки, а потом и попыталась обнажить зубы. Дёсны уже не кровоточили, и шпионка смогла вернуть самим зубам здоровый цвет, вот только теперь эта улыбка походила на оскал загнанного в угол животного, понимающего, что бежать больше некуда — дальше смерть. Это же выдавали и потерянные глаза девушки. В них не было прошлого огонька задора, спокойствием тоже были обделены. Лишь бесконечная тоска с примесью безразличия, которые непросто соединить вместе, они идут рука об руку только в самые тяжёлые моменты жизни. Она думала, что уже пережила такой, потеряв семью, потеряв и новую семью. Рука шпионки почти сама потянулась за тем бинтом, что лежал рядом. Голова была совершенно пуста. Она рефлекторно повязала бинт вокруг нижней части лица и шеи, как это всегда делал покойный Забуза. Для него это было отчасти необходимостью, но и свою улыбку прикрывал. Он не любил, когда его называют жестоким человеком или чудовищем, но порой им проще было притвориться, чтобы убить пару-тройку нужных людей и стать на шаг ближе к исполнению своей цели, а уже она отличалась от общих представлений о нём и его репутации. Как оказалось, даже Демоны могут желать жить в мире и спокойствии. Глаза поднимать на своё отражение она не хотела, точнее взгляд сам не поднимался. Было нетрудно догадаться, что она увидит, а это стало бы последней каплей. Уже потянувшись за краем бинта, она неловко повернула голову и всё же увидела себя. Секунда тянулась слишком долго. За это время, помимо себя, она смогла увидеть позади себя двоих самых дорогих людей. Они стояли по бокам, положив руку Микино на плечо, но вид их был скорее скорбный, чем радостный. Надежды в глазах нет, только вина и пустота. Дольше смотреть не получилось. Первый же удар голой рукой заставил зеркало пойти трещинами. Самые крупные осколки упали в раковину, оставив на ней следы крови от пореза на руке, мелкие же осыпались с большим радиусом. И оглушительнее звона оказался только крик самой Момочи. Она специально заставила себя ощутить боль физическую, чтобы хотя бы немного уменьшить ту, что сейчас появилась в душе. Это оказалось последней каплей, переполнившей чашу надежды, которую она бережно хранила. Там был её смысл жизни, её стремления и надежды. — Вас уже невозможно спасти, я сделала всё, что могла, — теперь уже шептала она, не замечая перемен в тоне своего голоса. Она осела на холодный кафель, на котором сразу перемешались две солёные жидкости. Слишком сложно оказалось верить в лучшее столько времени без любых зацепок и намёков. Она ложилась спать с мыслями о завтрашнем дне и надеждой, что станет известно местоположение Орочимару. С надеждой о новой информации на очередной бесполезной миссии для детей, не желающих никому навредить. Когда было совсем уж тяжело думать об этом, она мысленно просила судьбу и всех, кого могла припомнить, послать очередное нападение саннином на Коноху. Пускай он не оставит здесь камня на камне, пускай зверски убьёт каждого жителя, а всех шиноби заберёт на опыты, ему нужно только появиться… а затем Момочи ловила себя на этом и широко распахивала глаза, порой, шепча разного рода отрицания. Жители и шиноби ничего ей не сделали, чтобы желать подобной участи. Возможно, они сделали не меньше самого Забузы, дав ей тот дом, куда не страшно возвращаться. Где местная кошка запомнила её и каждый раз во дворе общежития тёрлась о ноги, мило выпрашивая сосиску. Где были те, кто отправился бы на поиски, не вернись она однажды. А кто-то был готов подвергнуть себя опасности. Кажется, чаши весов сравнялись в этот момент, когда она этим самым бинтом уже заматывала руку, отвлекающую режущей болью от мыслей. Теперь нельзя было оставлять это на другой раз. Если эта мысль хоть ещё немного пробудет в голове без разрешения, то вряд ли Микино станет что-то решать. Совершить сэппуку ради сохранения информации не только Тумана, но и планов нукенина было бы не так сложно. Пожалуй, ей было сложнее остановить себя, когда так хотелось схватить острый осколок, провести его краем по шее, задевая не только кожу, но и артерию, и лечь, ожидая, когда в глазах совсем потемнеет. Это не так уж больно и быстро, нашлось бы время на прощание с самой собой. Но сил ей хватило подняться и дойти в этом несчастном полотенце до кровати, вот только осколок она взяла с собой, не заметив. Порой такое случается с людьми, когда они хотели что-то сделать, отказались от идеи, но машинально продолжали.