Television Romance

The StartJin … и его имя было Ким Сокджин, и он был корейцем. Высокий, стройный, широкоплечий, в меру подкачанный, — занимался спортом просто для здоровья. Он всегда был в тёплых цветных кардиганах или пальто в холодное время, носил лонгсливы, потому что не любил светить голыми руками, стесняясь их худобы; он всегда был в круглых очках с тонкой чёрной оправой, потому что его зрение было ни к чёрту. У Сокджина были тёмно-каштановые волосы с ровной чёлкой, обрамлявшей высокий лоб, и он редко убирал её, поэтому, если он это делал, то у Чимина всегда тряслись поджилки, но он никогда не делал ему комплиментов. А ещё у него были пухлые ярко-розовые губы, обычно обветренные и обкусанные, но такие красивые, плавной идеальной форме которых позавидовала бы любая девчонка. И Чимин завидовал тоже. Джин — так звали его друзья и близкие — был старше Чимина, и тот сам не знает до сих пор, что произошло такого, что вдруг они начали дружить. Они просто… стали. Хотя такие противоположности обычно же и притягиваются, правда? Джин был таким добрым и мягким, нежным до самых кончиков ровно уложенных шоколадных волос; у Чимина его имя всегда подсознательно ассоциировалось с какао, тёплым и сладким, молочным и невинным. И эта невинность никогда не граничила с глупостью: иногда Чимину казалось, он мог бы доверить ему хранить своё существование, свою душу. У Сокджина были длинные изящные пальцы, в которые Чимин мог бы без раздумий вложить своё сердце или самый важный артефакт во вселенной, и тот бы бережно сохранил всё это. Сокджин. Всегда такой честный и вежливый. Нет, он не был скучным или снобом; в его компании Чимин всегда чувствовал себя свободным от оков смущения, был способен раскрыть все свои эмоции и чувства. Совсем не похожий на него Чимин мог быть грубым, если у него был плохой день, или мог плакать, и Сокджин всегда был готов прижать его к своему плечу, а от него пахло чем-то сладким и одновременно терпким, смешивались лёгкий одеколон и запах выпечки, а ещё — его кожи, и эта прекрасная смесь служила лучше любой валерьяны. И его улыбка тоже. Тёплые слова, которыми он уверял Чимина, что всё наладится. И оно правда налаживалось. Чимин и Сокджин были самыми близкими друзьями на планете, кажется. Соулмейтами? Чимин — часто гиперэмоциональный солист в гаражной горе-инди-рок-группе, и Джин — любитель галимой попсы, девчачьих поп-групп, от которых других друзей Чимина, скорее всего, вырвало бы прямо на линолеум в их репетиционной (гараже отца его друга). Джина называли святошей. Чимин сам называл его святошей. Но Сокджин был лучше их всех вместе взятых в тысячи раз. Чимин думал, что Сокджин — отличный парень, но, наверное, для кого-то другого. Они были слишком разными, и Чимин явно не был его достоин. Он знал это и верил. Поэтому искренне надеялся, что Сокджин найдёт кого-то получше, что он не наступит на грабли дурацких сериалов и фильмов, утопающих в сопливой романтике, и не влюбится в Чимина. Возможно, это потому, что Чимин сам был не хуже всех этих дуралеев-героев с экрана. Потому, что Чимин сам безнадёжно влюбился в Ким Сокджина во время одной из их вечерних прогулок после репетиции, глядя на то, как тот кормил уток. Воспоминания всегда были такими яркими, словно это было вчера: встретив его, Джин кинул ему в руки бутылочку «Пепси», любимой газировки Чимина, и протянул свой вязанный крупными спицами шарф цвета ванили, обвязал вокруг голой шеи парня и улыбнулся, взлохматив его волосы рукой. Чимин был в кожанке нараспашку, потому что днём было довольно тепло, но вечером знатно похолодало; Сокджин был в клетчатом кофейно-белом пальто и свитере, и выглядел он таким уютным, как самое настоящее горячее какао с зефиром, приторным запахом и окутывающей мягкостью. И вот, когда в оранжевых лучах кованого уличного фонаря Сокджин кормил уток, бросая им кусочки батона, Чимин смотрел прямо на его лицо, на плавные аккуратные линии челюсти, на подвитую от влажного воздуха чёлку, в которой искрились фонарные блики, на покусанные алевшие губы, и Чимин подумал, что, наверное, будет совсем не по-дружески, если он вдруг их поцелует. И он не стал. И не сказал ничего. Хотя, если верить книжкам и фильмам, момент был потрясающий. Джин казался ангелом с персиковым свечением вокруг, когда поднял глаза и улыбнулся, глядя на сосредоточенное лицо Чимина, его нахмуренные от внутренних противоречий брови. Эта улыбка была теплее шарфа. Теплее солнца. Чимин почти подавился воздухом от того, как его сердце болезненно сжалось. В другой день, который Чимин так же прекрасно запомнил, они засели в их любимом диско-кафе, чтобы Сокджин объяснил ему треклятую математику, он был одет в тёплый белоснежный свитер и чёрно-красный кардиган с ромбами, а волосы его были немного взлохмаченными и волнистыми от снегопада; в тот самый день Чимин пил клубничный коктейль из высокого прозрачного стакана с красно-белой трубочкой и смотрел на него, смотрел, смотрел, просто не мог остановиться, потому что полукудрявая чёлка выглядела так по-домашнему, что в груди парня снова наступала весна; в тот самый день Джин вдруг задал вопрос: — Чим, ты когда-нибудь влюблялся? Младший сглотнул и покачал отрицательно головой. Сделав ещё один жадный глоток коктейля, он прочистил горло и решил вести себя как можно более непринуждённо. — Что за дурацкие вопросы? Джин мягко усмехнулся — у него всегда получалось делать это мягко, а не по-издевательски. — Я вот, кажется, да. Чимин помнил, в помещении играла тихая музыка, у неё был ровный и незамысловатый такт, который в его ушах слился с биением собственного сердца. Он выпустил трубочку изо рта и уставился на старшего, сидевшего по ту сторону небольшого столика, такого крохотного, что их пальцы то и дело неловко соприкасались во время разбора задачи, нацарапанной дурацкой синей плохо пишущей ручкой в тетради Чимина; он смотрел в его глубокие карие глаза, прячущиеся за очками с отблесками от неоновых вывесок, развешанных по стенам кафе, ища хоть малейшую зацепку, хоть что-то, даже сам не понимал, что. Сокджин вскинул брови в ответ на его глупое ступорное молчание. — В к-кого? — выдохнул тогда Чимин, заметив, что перестал дышать на какое-то время. Джин улыбнулся, как будто удовлетворённо, и сложил руки на стол, пряча пальцы под длинными рукавами вязаного кардигана. «А тебе скажи». Чимин покрылся миллионами мурашек, и его будто облили холодной водой — дышать стало так тяжело. Он не знал, как не подать виду особой, не дружеской заинтересованности. Его немного потряхивало, и он опустил голову, делая вид, что задача вдруг стала для него чем-то правда важным, хотя так никогда не было на самом деле. — Я её знаю? — Думаю, нет. — Надеюсь, она хорошая. Иначе ей не поздоровится. Джин засмеялся. Чимин поджал губы. — Не смешно. Такое сокровище нельзя давать в руки кому попало. Сокджин легонько толкнул младшего в плечо, и Чимин подумал, что это был первый комплимент, подаренный им за историю их многолетней дружбы. Он часто был Сокджину благодарен, но никогда не говорил комплиментов; возможно, это была причина, по которой Джин не видел в Чимине кого-то кроме друга. Или дело было в его стойкой гетеросексуальности. Чимин не знал. Но, обвиняя себя, Чимин бы не повернул время вспять. Он бы не изменил того факта, что Сокджин влюбился в девушку. Чимин даже не знал, кто она, как выглядит, сколько ей лет, в каком она классе и в какой школе, он не знал вообще ничего — но он её уже ненавидел каждой клеточкой своего тела. И, хотя Чимин и понимал, что нужно сказать Сокджину о своих чувствах, в тот самый вечер он передумал. Он верил, что испортил бы всё, и, возможно, потерял бы друга навсегда. Этого он не мог допустить. Итак, идеальный Джин нашёл свою идеальную девушку. Он долго тушевался и спрашивал у Чимина советов, но тот верил, что сам по себе старший справится гораздо лучше — просто потому, что это Сокджин. Он смог покорить сердце Чимина (а он, вообще-то, не был падким на романтику и прочую дребедень), так что и с ней должен был справиться легко. И он справился. Через неделю Сокджин написал Чимину, что они идут на свидание. Младший провёл тогда весь вечер в репетиционной, даже когда остальные разошлись по домам, — сидел в дырявом кресле, обшитом пошарпанным зелёным бархатом, посреди гаража, и бренчал на акустической гитаре, придумывая самые слезливые и омерзительные песни про неразделённую любовь и исписывая ими свой блокнот, надеясь, что от слёз страницы слипнутся и он никогда не прочитает эти строчки снова. Потом Сокджин закончил школу и поступил в университет в столице вместе со своей девушкой. Чимин был рад из-за того, что он счастлив, и был зол из-за того, что он счастлив. Наивная и глупая часть Чимина заставляла его чувствовать себя брошенным, хотя, разумеется, Сокджин его никогда не бросал. Вернее было бы сказать, что это Чимин бросил своего лучшего друга. Потому что именно он становился всё дальше, чем ближе Джин становился к ней, искренне веря в то, что так будет правильно. Честно. И Сокджин уехал, оставив другу адрес кампуса, где собирался жить, чтобы Чимин изредка к нему наведывался. Чимин приезжал лишь пару раз. И, в общем-то, так Чимин больше и не влюблялся. В тот год, когда Сокджин уехал, он перешёл в десятый класс и начал пускай и активные, но абсолютно тщетные поиски кого-нибудь хоть капельку похожего. Он пытался встречаться, поначалу в основном с девушками, потому что не хотел признавать собственную ориентацию, но по итогу смирился и с ней; однако все другие, вне зависимости от пола, были не такими, им всегда чего-то не хватало, в конце концов, они не были Сокджином. Это был их самый огромный минус. Чимин думал, что, возможно, как его романтика началась в Джине, так она и закончилась, и отношения вообще — не его тема. Но иногда он задумывался, что, возможно, дело было именно в Сокджине, в его шарме, его шутках, в его прямой чёлке и круглых очках, в его извечных цветных кардиганах и пальто, в его вкуснейшей выпечке; дело было в его дурацком смехе и милейших морщинках в уголках глаз, в его срывающемся в эмоциональном порыве голосе; возможно, дело было в его запахе, который, если бы Чимин почувствовал вдруг в толпе, то непременно нашёл бы источник. Да. Дело было в Сокджине. В отчаянии Чимин не понимал даже, зачем ему в кого-то заново влюбляться. Он жил прекрасные шестнадцать лет без любви, потом в ней утонул так, будто его швырнули в прорубь с ледяной водой и закрыли крышкой, не давая вылезти наружу. Он задавался вопросом: нравилось ли ему осознавать, что он влюблён? Наверняка любить ответно гораздо лучше, это хотя бы имеет смысл; а любовь безответная кому и зачем нужна? Пустая трата времени. Но тогда Чимин ещё не знал, что все эти рассуждения в один прекрасный день и сами потеряют всякий смысл.